Страница:
– Вот и хорошо! – довольно улыбаясь, незнакомец довольно сильно хлопнул собеседника по плечу, после чего Иуда сразу пришёл в себя. Он испугано вытаращил глаза на странного прохожего, а тот, чуть помедлив, добавил, – будешь меня слушать, и Мария станет твоей!
– А куда же денется Иисус? – находясь в полном недоумении от услышанного, спросил Иуда, вызвав своим вопросом у незнакомца приступ смеха.
– Так его же, учителя твоего, не будет! Вообще не будет! Тогда все деньги вашей артели перейдут к тебе, а вместо него ты выйдешь к людям и скажешь им своё слово, Иудино! Мария потоскует немного, но она молода, а в молодые годы печаль быстро уходит, и всё плохое забывается моментально.
Иуда, конечно, сразу понял мысль своего собеседника. Он был догадливым парнем, но мой тайный соглядатый специально тянул время, дабы серьёзно обдумать всё то, что услышал. Предложение незнакомца не напугало Искариота и не удивило, ибо он сам часто подумывал именно о том, что сейчас озвучил странный его советчик. Просто Иуда боялся признаться себе в этом, страшился высказать самому себе вслух заветное своё желание занять место учителя. Искариот давно понял, что Иисус совершенно не приспособлен к жизни, ибо не мог и, главное, не хотел воспользоваться благоприятным, подаренной самой судьбой, моментом, дабы положение почёта и уважения, которое выказывали ему люди, обратить бы себе на выгоду.
– К прокуратору идти бесполезно! – коротко бросил любимый ученик Иисуса.
– Я знаю, Иуда! Сам от него пострадал, как, впрочем, и ты! – после этих слов незнакомец обнажил свою грудь, на которой краснели два свежих, ещё не заживших, шрама как раз напротив сердца.
– К прокуратору идти и не надо! К первосвященнику следует обратиться! Ровно через неделю после полуночи придёшь к нему. Он будет в это время в Храме, конечно, не тебя ждать, но задержится. Предложение твое он примет. Некуда ему деваться.
– А если… – обернулся Иуда к собеседнику, но с удивлением обнаружил, что спрашивать уже было некого.
Искариот в растерянности огляделся, стараясь найти незнакомца, дабы имя его спросить, но только странный советчик пропал, причём также неожиданно, как и появился.
Искариот все эти долгие годы путешествий дорогами Палестины часто думал о своей судьбе, горькой и неудачной. Но прошло совсем немного времени, и ученик Назорея всё чаще стал мысленно благодарить меня, римского прокуратора, за то, что я заставил его, бедного уроженца захолустного городка, совершенно по-новому взглянуть на жизнь. Ведь раньше Иудой владели всё больше мысли о том, как бы и где побыстрее разбогатеть. Он и к бунтовщикам-то примкнул, надеясь на смутное время, а потому, занимаясь разбоем, рассчитывал, что с каким-нибудь мытарем могла находиться приличная сумма золотом или серебром. Идейным борцом против власти Рима Иуда себя никогда не считал, а тут ещё неожиданное задержание, о чем он как-то всерьёз не задумывался и даже не предполагал, какие последствия могут ожидать его за участие в мятежах и бунтах. Когда римские легионеры поставили Иуду в один ряд с заложниками, когда к его ногам рухнуло обезглавленное тело одного из пленников, когда он сам вдруг внезапно оказался на пороге смерти, в тот самый момент Искариот действительно был напуган, унижен и раздавлен. Поэтому из-за боязни умереть он принялся неистово убивать своих соплеменников. И только лишая их жизни, Иуда неожиданно для себя сделал вывод, что истинным и полным властителем Палестины являюсь именно я, римский наместник. Так же он ещё понял, что одного моего слова или жеста хватило бы для того, что бы растереть его, бедного уроженца Кериота, в пыль, втоптать в грязь, живым закопать в землю и даже четвертовать. Для Иуды в мгновение ока поменялись все жизненные принципы, ибо все его попытки разбогатеть оказались пустой и глупой суетой, не имеющей совершенно никакого смысла, если его жизнь и судьба зависела от чужой воли.
«Какая тогда польза от богатства, когда любой римский воин вправе схватить меня и подвергнуть наказанию, или даже убить?» – думал Иуда, и от этих мыслей на душе становилось ещё грустнее и тоскливее. Золото и серебро не представляли для него уже такой большой интерес, как прежде, ибо он внезапно согласился с неоспоримым фактом, который продемонстрировал ему я, прокуратор Иудеи, что богатство – это не главное условие для жизни. Но власть! Именно власть – вот та первая необходимость для человека, ибо у обладающего ею будут и моральное удовлетворение, и материальные блага.
– Что деньги? Они как пыль под ногами путника! Один сильный порыв ветра и нет ничего! Даже имея большие богатства, можно потерять их в одночасье, причём вместе с жизнью. Конечно, за деньги продаётся и покупается всё, и власть в том числе, но власть временная и какая-то ущербная. Власть и золото должны составлять единое целое. А для этого надо всего-то стать просто тетрархом, прокуратором, царём или кесарём. Но вот только как это осуществить? Как добраться до этой самой власти мне, бедному потомку Евера? Поднять восстание и встать во главе его? Но это опасно. Однажды мне уже пришлось увидеть, как римляне расправляются со своими врагами, – постоянно размышлял и разговаривал, спорил сам с собой Иуда.
Ради правды, однако, стоит признать, что Иуда всегда недолюбливал Иисуса, хотя тот и спас ему жизнь, но ведь не по собственной же воле уроженец Кериота стал учеником проповедника. Поначалу Иуда тяготился дальних переходов, однако, короткое время спустя, ему стало нравиться ходить с Иисусом по Галилейским городам и деревням. Было очень приятно видеть, как встречали Назорея люди, но ещё более ощущать на себе радость тех встреч, ибо часть почестей, что оказывались учителю, по справедливости, как считал Иуда, принадлежали и ему, ученику, первому среди всех. Но прошло всего полгода, и тайного моего соглядатая начала понемногу раздражать растущая изо дня в день известность проповедника. Особенно Иуду злило, когда местные жители, окружив Иисуса большой толпой, смотрели на него с надеждой в глазах, словно не человек был перед ними, а сам Бог. Они обращались к нему за помощью, радовались каким-то его, казалось бы, ничего не значащим, словам, верили обещаниям и уходили довольными радостными и счастливыми. С каждым днём внутри Искариота росло раздражение, что на него совершенно не обращают внимания, как будто он, Иуда, сам был из той же многочисленной и безликой толпы, которая собралась послушать очередные проповеди его учителя.
«Разве смог бы Иисус проповедовать, если бы все его мысли были заняты хлебом насущным? Вот то-то и оно», – думал ученик, немного завидуя и злясь оттого, что никто вокруг не понимал столь простых вещей, да и сам Иисус, казалось, видел в нём всего лишь простого своего сопутника.
Время летело быстро, и вскоре Назорей, его нищета и бескорыстие, которые поначалу удивили Иуду и даже чуть восхитили, стали понемногу раздражать ученика, вызывая тайную злобу. Надежды обрести с помощью проповедника вожделенную власть, замаячившую было на горизонте, вдруг рухнули, не оставив и следа. Поначалу Искариоту даже казалось, что вот оно – богатство, вот – власть, бери сразу всё, держи и не выпускай из рук. Простые люди готовы были носить Иисуса на руках и отдать ему всё, что бы тот ни попросил, но он ничего не просил и ничего не брал, и даже, напротив, отдавал сам. Иуда был обескуражен, он понять этого не мог, да и не хотел. Случай же, произошедший как-то в Кане, вообще изумил уроженца Кериота и вверг его в дикую ярость, которую он с трудом сумел тогда сдержать. Хотя ему в первое мгновение очень хотелось бросить всё и, захватив с собой артельные деньги, уехать из Галилеи подальше. Но куда мог убежать уроженец Кериота? Страх, что придётся отвечать перед прокуратором, не позволял Иуде совершить столь опрометчивый поступок, вот и приходилось ему терпеть сумасбродные выходки «дорогого» учителя. Даже сейчас, вспоминая той случай, Иуда скрипел от злости зубами и сжимал кулаки. Ну, где это было видано и слышано, чтобы для проведения свадьбы совершенно незнакомых людей человек тратил бы собственные деньги. А Иисус потратил. Мало того, что он приказал Иуде накупить вина и еды, так оставшиеся деньги просто взял и подарил молодой семье, не думая о том, на какие средства им двоим, ему и Иуде, жить дальше.
– Ничего, брат, – весело и беззаботно рассмеялся тогда Назорей, сидя за свадебным столом, – мы с тобой ещё заработаем. Ведь наши руки умеют трудиться, а, значит, не пропадём!
Постепенно уроженца Кериота стало раздражать в Иисусе абсолютно всё, но он терпел. Сейчас Иуда уже ни за что не покинул бы учителя, даже если бы имел на то разрешение от прокуратора. И ничего странного и необычного в этом желании не было, не даром ведь Иуда прослыл хитрым и ушлым человеком. С самых первых дней, находясь рядом с учителем, он почувствовал, что Иисус именно тот человек, с которым можно было бы добиться желаемой власти, а ведь мысли о ней никогда не покидали Искариота.
Уверенность Иуды в правильности своего предположения особенно укрепилась в нём после того, как они впервые посетили главный город Иудеи. Тогда Иисус собрал на городской площади Иерусалима большую толпу и двинулся к Храму, где разгромил торговые лотки и повыгонял всех менял на улицу. Иуда был очень удивлён, поражён, восхищён, что их не только никто не задержал, но, напротив, простые люди даже поддержали действия Иисуса. Горожане, бедные и богатые, громко и яростно кричали, мол, было бы неплохо выгнать и самого первосвященника, который превратил святое место в свой собственный базар. Иуда спросил тогда: «Иисус, ты никогда не думал, что можешь стать правителем, например, Иудеи, или другой области, ну скажем Галилеи, или вообще царём Израильским? Тебя народ очень любит, я бы сказал, боготворит. Никто не посмеет выступить против, если люди захотят видеть тебя царём своим, как это было с Давидом». Уроженец Кериота говорил эти слова вполне искренне и был готов услышать длинные рассуждения, даже отказ, ибо успел за то короткое время, что ходил с Иисусом, довольно хорошо, как ему казалось, изучить своего учителя. Однако ответ проповедника сразил Иуду наповал. Именно после этого Искариот вдруг совершенно отчётливо понял, что характер Иисуса, логика его поведения, ход мыслей остались для него неразгаданной тайной.
– Я не хочу быть царём, Иуда! Зачем мне это? – удивлённо и вместе с тем твёрдо ответил тогда Иисус на вопрос своего ученика.
– Как зачем? – опешил Иуда, ибо ответ учителя рассердил первого ученика. Иисус буквально поразил уроженца Кериота какой-то своей детской наивностью, вернее было бы даже сказать глупостью. – Как зачем? – машинально повторил вопрос Иуда, немного растерявшись от услышанных слов, – а власть? Разве ты никогда не думал о власти?
– О власти?… – переспросил учитель, чуть задумавшись, – а для чего она мне, власть? – усмехнувшись, спросил Иисус.
– Власть для чего? – непонятно кому задал вопрос Иуда, искренне пребывая в полном недоумении оттого, что учитель, казавшийся ему всегда таким умным и мудрым, не понимал, кажется, элементарных вещей. – Власть для чего? Ну, чтобы тебя все слушались, шли за тобой! – уроженец Кериота находился сейчас в таком состоянии, что сразу не нашёлся, как бы ему точнее выразить свою мысль, для чего же нужна человеку власть. Он немного помялся, осторожно взглянул на Иисуса, не хитрит ли тот, не проверяет ли его, и, поняв, что тот действительно говорит от чистого сердца, решился, наконец, высказать свою сакраментальную мечту, выстраданную за все эти долгие годы хождения и бродяжничества по стране.
– Власть нужна, чтобы безбедно жить. Мы с тобой станем богатыми, Иисус! Ну, как можно не понимать таких простых вещей!? – быстро проговорил Иуда, не обращая внимания на то, что в его голосе вдруг появились назидательные, поучительные нотки, которых раньше явно никогда не замечалось.
– Ничего-то ты не понял, друг мой, Иуда! Я живу не для услады своих желаний и похотей. Мой Бог не золотой телец! Не собирай себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут. Мы с тобой Иуда нищие, потому и сильны духом своим и мыслями своими, оттого и счастливы будем! Может, ты поторопился, Иуда, пойдя вслед за мной? Если ты решишь когда-нибудь уйти от меня, я не обижусь.
Спорить Иуда тогда не стал, он вдруг заволновался, как бы не прогнал его проповедник за такие слова, но мысли свои и мечты не оставил, затаил в себе.
«Да, я, оказывается, всё это время ошибался!? Значит, все мои планы призрачны и несбыточны. А все страдания, что перенёс я вместе с Иисусом, напрасны!? – с горечью в сердце констатировал Иуда. Ведь именно после услышанного ответа в душе моего соглядатая зародилось вначале недовольство, некоторое время спустя перешедшее в злобу и породившее затем в его мозгу коварный план. – Ладно, подождём! Время ещё не пришло моё, – размышлял уроженец Кериота, – но я обязательно что-нибудь придумаю. Удивительно только, почему народ идёт за Иисусом? Почему я не на его месте? Уж я бы…»
Сожалел про себя Иуда, шагая за своим учителем, которого тогда ещё не собирался продавать за деньги первосвященнику Каиафе. И случился тот их разговор года два с половиной назад, а может и больше. Искариот даже забыл о нём, да только сегодня вдруг вспомнил, а, вспомнив, очень испугался, ибо никогда ему ещё не приходилось видеть Иисуса таким разгневанным.
«Выгонит, так вообще все планы рухнут и не видать мне ни важных должностей тогда, ни денег! – находясь в полном замешательстве, подумал Иуда. – Откуда же тогда ветер дует? Чего вдруг Иисус так на меня взъелся? Наверняка, это всё наветы моих недругов и завистников, братьев Заведеевых. Они давно хотят забрать у меня общую кассу. Да и этот необразованный рыбарь по прозвищу Кифа, что старается стать любимчиком, также подбивает всех против меня. А женоподобный Иоанн, бывший ученик Пустынника? Быстро же он переметнулся от одного учителя к другому. Как только над первым его покровителем стали сгущаться тучи, так он сразу перебежал к Иисусу. Тоже умник нашёлся!.. А Иисус, конечно, послушал их…»
Иуда не ошибался в своих предположениях насчёт жалоб на него других учеников, но только прав он был отчасти. Об одном Искариот не знал и не ведал, как буквально пару дней назад, когда братья Заведеевы обрушились на отсутствовавшего по делам Иуду с разными обвинениями, Иисус только усмехнулся и даже не стал выслушивать до конца то, что нашептывали ему рыбари.
– Прекратите ссориться! Я давно знаю Иуду. Его чуть, было, не казнили римляне. Да, у него характер неуживчивый, но он честный человек, добрый и отзывчивый. Иуда искренне любит меня, и я люблю его. К тому же вы не знаете, что связывает нас, поэтому не будем более возвращаться к этому разговору. Между нами в общине не должно быть никакой неприязни. Кому будет польза оттого, что мы все переругаемся? К тому же, братья, нельзя жаловаться на человека, когда его нет, и он не может ответить на ваши обвинения. Не судите попусту, дабы самим не оказаться осуждёнными… – назидательно сказал он братьям из Вифсаиды. Но не знал ничего об этих словах Иуда, а потому с замиранием сердца взглянул на Иисуса, который присел рядом с ним на придорожный камень. Они как раз всей своей артелью направлялись в Иерусалим на праздник пасхи. Уроженец Кериота специально отстал от всех, так как сделал вид, что немного утомился, неся через плечо тяжёлый ящик с казёнными деньгами. Не хотелось ему что-то идти вместе со всеми, так как засела в его душе острая обида на других учеников. Иисус, увидев тогда, что Иуда идёт далеко позади всех, остановился, сказал спутникам, чтобы те шли вперёд и не ждали его, а сам двинулся к казначею, который, присев на краю дороги, отдыхал.
«Каждый день едят и пьют, даже не спрашивая, где я достаю деньги? Они, наверное, думают, что сыр растёт на деревьях, и вино берётся из родников!» – язвительно думал Искариот.
– Знаешь, Иуда, – начал с ним Иисус разговор, – в мире у человека есть три самых заклятых врага, которые стремятся полностью подчинить его своей власти. Они постоянно в течение всей жизни преследуют нас. Бороться с ними трудно, но бороться надо, дабы уничтожать их беспощадно, иначе они полностью овладеют нашими душами.
– И какие же эти враги, учитель? – усмехнувшись про себя, но, задав свой вопрос совершенно серьёзно, спокойно, широко открытыми глазами посмотрел Иуда на проповедника.
– А ты сам не догадываешься?
– Нет! – последовал краткий ответ тайного моего соглядатая. Иуда ещё раз взглянул в глаза учителя и неожиданно даже для самого себя понял, что тот догадался обо всех его тайных мыслях, планах и делах. Уроженец Кериота так явно это почувствовал, что даже испугался. Ему вдруг захотелось вскочить на ноги, бросить ящик с общими деньгами и убежать сей же миг, куда-нибудь, не разбирая дороги, как это сделал однажды, убегая от меня, римского прокуратора, но сдержался.
«Ничего Иисус не знает! Показалось, должно быть?!» – неимоверными усилиями Иуда унял свою внезапно возникшую панику и заставил себя успокоиться. Искариот спокойно сидел на камне и ждал, что же скажет учитель, а тот молчал. Пауза затягивалась, и никто не хотел, видимо, прерывать её.
«А ведь он своим молчанием как бы даёт мне возможность признаться? Или согласиться с его доводами? Нет, ерунда! Это мои фантазии!» – размышлял тем временем про себя Иуда.
– Хорошо, – прервал, наконец, затянувшееся молчание Иисус, – если ты не знаешь, то я назову тебе трёх главных врагом, коих стоит опасаться более всего, ибо они съедают человека изнутри, губя душу его, но не тело. Это – жадность, себялюбие и богатство. А первейший враг из трёх – жадность, ибо она никогда не существует в одиночестве. Есть у неё родная сестра, которая зовётся завистью. Вот они-то как раз, жадность и зависть, готовы заставить человека пойти на предательство и подлость, предаться похоти и соблазнам, испепелить человеческую душу, спалить её огнём алчности и корысти. Пороки всегда с лёгкостью овладевают людьми слабыми духом, ибо те сами готовы с головой броситься в пагубные влечения, ведь за них не надо ежедневно бороться, страдать и обделять себя чем-то, но только получать удовольствие. Скажи мне, Иуда, разве можно бороться за праздность и леность, за воровство и подкуп, за ложь и обман, за подлость и коварство, за похоть и разврат? Конечно же, нет! Ведь эти пороки всегда ждут желающих добровольно обмануться собственными тайными помыслами, выдаваемыми за добродетель, когда кривду почитают за истину, а воровство – за рачительность и ум. Только человеческая жадность порождает в людях стремление к богатству. Только жадность делает человека рабом земных благ, добившись которых он хочет ещё большего, властвовать над другими людьми, ведь именно власть является источником благополучия. А что власть без денег? И что делать, коли, все помыслы только о том, как сохранить и преумножить богатства? И вновь начинает поедать человека жадность, перерастающая в страх потерять всё, что накоплено, а страх тот порождает ненависть ко всем окружающим людям, которые по его разумению, завидуют ему, а потому и мечтают забрать у него то, что он имеет. Так и становится человек себялюбцем, считающим себя самым умным или, напротив, незаконно обиженным. Не будет такой человек признавать никаких святынь, и не будет иметь твёрдой веры, ибо живёт только сам для себя и сам для себя он и бог, и кесарь. Но пусть тогда попробует богач объяснить бедняку, как хорошо жить в нужде и видеть голодными своих детей, но при этом трудясь в поте лица на хозяина. А ведь о радости труда, как раз громче всех кричит именно тот, кто сам особенно себя не утруждает. Разве я не прав, Иуда?
– Иисус, но нельзя ведь жить, полностью отказавшись от всего земного? – невольно воскликнул ученик.
– А я и не требую, чтобы люди отказались от всего земного. Мне не нужно всеобщей нищеты и равенства в ней, но заботу о каждом ближнем своём имею в сердце. Не работающий, да не ест! Разве мы с тобой, Иуда, не трудимся до кровавых мозолей на ладонях наших? Я – плотник, ты – гончар! А когда мы пришли на Галилейское море, разве не кормили нас наши братья, кто рыболовством промышлял там? Я не требую от всех вас отречения от мирской жизни, но коли вы пошли за мной, то будьте готовы в решающий момент отказаться ото всего во имя общего дела, которому подвязались служить. Крепко запомни, Иуда, слова мои. Вера не всякому дана, но всякому совестью его дано быть правдивым и честным, смелым и отважным, даже если его поедает страх быть убитым. Человек всегда имеет свободу выбора, как прожить ему жизнь свою. Вот и ты, Иуда, выбирай одно из двух: совесть или богатство, душу или тело, самопожертвование или себялюбие, истину или ложь, милосердие или жестокость, щедрость или корысть, излишество или воздержание, терпимость или ненависть, добро или зло, братство или рабство, справедливость или беззаконие, терпимость или наказание. Эти человеческие качества никогда не смогут ужиться вместе. Ты должен это чётко уяснить для себя, Иуда, если хочешь остаться со мной.
– А что собственно случилось, учитель? Почему ты так строг ко мне, Иисус? Не понимаю…
– Никогда!!! Ты слышишь, Иуда? Ни-ког-да не смей брать деньги за то, что я помогаю людям, врачую их, исцеляю от недугов и болезней, ибо твой поступок порождает у людей сомнения в нашей честности, искренности и бескорыстности. Если ты ещё раз посмеешь взять у кого-нибудь хотя бы одну лепту, я изгоню тебя из нашей общины! – твёрдо заявил Иисус и замолчал. Иуда пребывал в смятении. Он не знал, что отвечать, ибо был раздавлен, напуган, унижен. Давно Иуда не испытывал таких чувств, пожалуй, с последней своей встречи с моим помощником, центурионом Савлом.
– А куда же денется Иисус? – находясь в полном недоумении от услышанного, спросил Иуда, вызвав своим вопросом у незнакомца приступ смеха.
– Так его же, учителя твоего, не будет! Вообще не будет! Тогда все деньги вашей артели перейдут к тебе, а вместо него ты выйдешь к людям и скажешь им своё слово, Иудино! Мария потоскует немного, но она молода, а в молодые годы печаль быстро уходит, и всё плохое забывается моментально.
Иуда, конечно, сразу понял мысль своего собеседника. Он был догадливым парнем, но мой тайный соглядатый специально тянул время, дабы серьёзно обдумать всё то, что услышал. Предложение незнакомца не напугало Искариота и не удивило, ибо он сам часто подумывал именно о том, что сейчас озвучил странный его советчик. Просто Иуда боялся признаться себе в этом, страшился высказать самому себе вслух заветное своё желание занять место учителя. Искариот давно понял, что Иисус совершенно не приспособлен к жизни, ибо не мог и, главное, не хотел воспользоваться благоприятным, подаренной самой судьбой, моментом, дабы положение почёта и уважения, которое выказывали ему люди, обратить бы себе на выгоду.
– К прокуратору идти бесполезно! – коротко бросил любимый ученик Иисуса.
– Я знаю, Иуда! Сам от него пострадал, как, впрочем, и ты! – после этих слов незнакомец обнажил свою грудь, на которой краснели два свежих, ещё не заживших, шрама как раз напротив сердца.
– К прокуратору идти и не надо! К первосвященнику следует обратиться! Ровно через неделю после полуночи придёшь к нему. Он будет в это время в Храме, конечно, не тебя ждать, но задержится. Предложение твое он примет. Некуда ему деваться.
– А если… – обернулся Иуда к собеседнику, но с удивлением обнаружил, что спрашивать уже было некого.
Искариот в растерянности огляделся, стараясь найти незнакомца, дабы имя его спросить, но только странный советчик пропал, причём также неожиданно, как и появился.
***
Вот уже незаметно пролетели для уроженца Кериота целых три года, как он находился рядом с проповедником из Капернаума, считая себя по праву первым его учеником. А ведь, промелькнувшие как один день, года не принесли Иуде ни славы, ни денег, ни почестей, но зато они стали для него временем его невзгод и печали, постоянных мучений и страданий. Однако, не смотря на тяготы и трудности кочевой жизни, не убежал любимый ученик от своего учителя, не скрылся, не покинул его, а остался, дабы навеки связать своё имя с Иисусом из Назарета. Вместе они переживали все гонения, что пришлось претерпеть им за долгие годы путешествий по земле Палестины, переходя из одного города в другой и ночуя под открытым небом, так как никогда не имели постоянной крыши над головой. Если же что и зарабатывали нелёгким своим ремеслом строителей, так всё по настоянию учителя отдавали нищим. Преданность и верность ученика по имени Иуда могли бы восхитить любого, кто услышал бы историю его жизни, ибо, не зная истинного положения, трудно было заподозрить Искариота в неблаговидных делах и поступках. И ничего удивительного, ведь тайну любимого ученика Иисуса знали только два человека во всей Иудее – я, римский прокуратор, и мой помощник, центурион Савл.Искариот все эти долгие годы путешествий дорогами Палестины часто думал о своей судьбе, горькой и неудачной. Но прошло совсем немного времени, и ученик Назорея всё чаще стал мысленно благодарить меня, римского прокуратора, за то, что я заставил его, бедного уроженца захолустного городка, совершенно по-новому взглянуть на жизнь. Ведь раньше Иудой владели всё больше мысли о том, как бы и где побыстрее разбогатеть. Он и к бунтовщикам-то примкнул, надеясь на смутное время, а потому, занимаясь разбоем, рассчитывал, что с каким-нибудь мытарем могла находиться приличная сумма золотом или серебром. Идейным борцом против власти Рима Иуда себя никогда не считал, а тут ещё неожиданное задержание, о чем он как-то всерьёз не задумывался и даже не предполагал, какие последствия могут ожидать его за участие в мятежах и бунтах. Когда римские легионеры поставили Иуду в один ряд с заложниками, когда к его ногам рухнуло обезглавленное тело одного из пленников, когда он сам вдруг внезапно оказался на пороге смерти, в тот самый момент Искариот действительно был напуган, унижен и раздавлен. Поэтому из-за боязни умереть он принялся неистово убивать своих соплеменников. И только лишая их жизни, Иуда неожиданно для себя сделал вывод, что истинным и полным властителем Палестины являюсь именно я, римский наместник. Так же он ещё понял, что одного моего слова или жеста хватило бы для того, что бы растереть его, бедного уроженца Кериота, в пыль, втоптать в грязь, живым закопать в землю и даже четвертовать. Для Иуды в мгновение ока поменялись все жизненные принципы, ибо все его попытки разбогатеть оказались пустой и глупой суетой, не имеющей совершенно никакого смысла, если его жизнь и судьба зависела от чужой воли.
«Какая тогда польза от богатства, когда любой римский воин вправе схватить меня и подвергнуть наказанию, или даже убить?» – думал Иуда, и от этих мыслей на душе становилось ещё грустнее и тоскливее. Золото и серебро не представляли для него уже такой большой интерес, как прежде, ибо он внезапно согласился с неоспоримым фактом, который продемонстрировал ему я, прокуратор Иудеи, что богатство – это не главное условие для жизни. Но власть! Именно власть – вот та первая необходимость для человека, ибо у обладающего ею будут и моральное удовлетворение, и материальные блага.
– Что деньги? Они как пыль под ногами путника! Один сильный порыв ветра и нет ничего! Даже имея большие богатства, можно потерять их в одночасье, причём вместе с жизнью. Конечно, за деньги продаётся и покупается всё, и власть в том числе, но власть временная и какая-то ущербная. Власть и золото должны составлять единое целое. А для этого надо всего-то стать просто тетрархом, прокуратором, царём или кесарём. Но вот только как это осуществить? Как добраться до этой самой власти мне, бедному потомку Евера? Поднять восстание и встать во главе его? Но это опасно. Однажды мне уже пришлось увидеть, как римляне расправляются со своими врагами, – постоянно размышлял и разговаривал, спорил сам с собой Иуда.
Уроженец Кериота ни на минуту не забывал нашу первую встречу в Ивлеаме, ибо урок, что преподал я ему тогда, произвёл на него слишком уж большое впечатление. Страх, вначале охвативший несостоявшегося бунтаря, долго держал его в своих объятиях, но постепенно всё-таки покинул тайного моего соглядатая. А несколько месяцев спустя после того рокового для него свидания Иуда даже настолько осмелел, что наивно начал полагать: доведись ему ещё раз столкнуться со мной, то ни за что бы не испугался. Но это была лишь обычная бравада человека низких моральных качеств. Искариоту хотелось убедить самого себя, что давнишнее то предательство не являлось проявлением слабости или добровольным желанием, но стечением обстоятельств, загнавших в тупик и потому вынудивших его пойти на столь омерзительный поступок. Хотя он прекрасно понимал всю абсурдность своих предположений и оправданий, ибо страх его так и не ушёл навсегда, но затаился где-то в самой глубине души, готовый в любой момент вырваться наружу.
– Но прокуратор весьма далеко от Галилеи, – в который уже раз утешал сам себя Иуда, – деньги из казны он платит не малые, а потом жизнь очень изменчива. Глядишь, и я когда-нибудь стану большим начальником.
В Искариоте всегда боролись одновременно два весьма противоречивых чувства ко мне, римскому прокуратору: животный страх и восхищение. Причём преобладало скорее восхищение, ибо решительность, жестокость и безграничная власть моя над людьми заставляли трепетать его сердце при воспоминаниях о нашей первой встрече.
– Да-а-а! Вот это настоящая власть, когда свободно можно распоряжаться жизнями других, заведомо зная, что стоишь под охраной закона, – таков был окончательный вывод Иуды. Ему понравилось то самое чувство полной власти, когда он, хотя и был тогда не в праве помиловать заложников, и прекрасно понимал это, но зато мог безнаказанно забрать у них жизнь, радуясь про себя в тот миг своему мимолётному могуществу над человеком. Он не кривил душой, а потому и не боялся признаться самому себе о своих тайных помыслах. После той встречи, которая, обрушившись на него множеством впечатлений, закончилась довольно неожиданно, Иуда твёрдо решил, что бороться против римлян он больше никогда и ни за что не будет, но на сотрудничество с ними обязательно пойдёт, если это станет сулить ему хорошую выгоду.
– Но прокуратор весьма далеко от Галилеи, – в который уже раз утешал сам себя Иуда, – деньги из казны он платит не малые, а потом жизнь очень изменчива. Глядишь, и я когда-нибудь стану большим начальником.
В Искариоте всегда боролись одновременно два весьма противоречивых чувства ко мне, римскому прокуратору: животный страх и восхищение. Причём преобладало скорее восхищение, ибо решительность, жестокость и безграничная власть моя над людьми заставляли трепетать его сердце при воспоминаниях о нашей первой встрече.
– Да-а-а! Вот это настоящая власть, когда свободно можно распоряжаться жизнями других, заведомо зная, что стоишь под охраной закона, – таков был окончательный вывод Иуды. Ему понравилось то самое чувство полной власти, когда он, хотя и был тогда не в праве помиловать заложников, и прекрасно понимал это, но зато мог безнаказанно забрать у них жизнь, радуясь про себя в тот миг своему мимолётному могуществу над человеком. Он не кривил душой, а потому и не боялся признаться самому себе о своих тайных помыслах. После той встречи, которая, обрушившись на него множеством впечатлений, закончилась довольно неожиданно, Иуда твёрдо решил, что бороться против римлян он больше никогда и ни за что не будет, но на сотрудничество с ними обязательно пойдёт, если это станет сулить ему хорошую выгоду.
***
Иуда пребывал в полной панике. Сегодня у него произошёл весьма неприятный разговор с Иисусом, и этот разговор его здорово напугал. Искариот уже давно начал замечать, что учитель, как называли Иисуса между собой все его ученики, чуть по-другому стал относиться к нему, как-то более прохладно, и настороженно, даже немного подозрительно.Ради правды, однако, стоит признать, что Иуда всегда недолюбливал Иисуса, хотя тот и спас ему жизнь, но ведь не по собственной же воле уроженец Кериота стал учеником проповедника. Поначалу Иуда тяготился дальних переходов, однако, короткое время спустя, ему стало нравиться ходить с Иисусом по Галилейским городам и деревням. Было очень приятно видеть, как встречали Назорея люди, но ещё более ощущать на себе радость тех встреч, ибо часть почестей, что оказывались учителю, по справедливости, как считал Иуда, принадлежали и ему, ученику, первому среди всех. Но прошло всего полгода, и тайного моего соглядатая начала понемногу раздражать растущая изо дня в день известность проповедника. Особенно Иуду злило, когда местные жители, окружив Иисуса большой толпой, смотрели на него с надеждой в глазах, словно не человек был перед ними, а сам Бог. Они обращались к нему за помощью, радовались каким-то его, казалось бы, ничего не значащим, словам, верили обещаниям и уходили довольными радостными и счастливыми. С каждым днём внутри Искариота росло раздражение, что на него совершенно не обращают внимания, как будто он, Иуда, сам был из той же многочисленной и безликой толпы, которая собралась послушать очередные проповеди его учителя.
«Разве смог бы Иисус проповедовать, если бы все его мысли были заняты хлебом насущным? Вот то-то и оно», – думал ученик, немного завидуя и злясь оттого, что никто вокруг не понимал столь простых вещей, да и сам Иисус, казалось, видел в нём всего лишь простого своего сопутника.
Время летело быстро, и вскоре Назорей, его нищета и бескорыстие, которые поначалу удивили Иуду и даже чуть восхитили, стали понемногу раздражать ученика, вызывая тайную злобу. Надежды обрести с помощью проповедника вожделенную власть, замаячившую было на горизонте, вдруг рухнули, не оставив и следа. Поначалу Искариоту даже казалось, что вот оно – богатство, вот – власть, бери сразу всё, держи и не выпускай из рук. Простые люди готовы были носить Иисуса на руках и отдать ему всё, что бы тот ни попросил, но он ничего не просил и ничего не брал, и даже, напротив, отдавал сам. Иуда был обескуражен, он понять этого не мог, да и не хотел. Случай же, произошедший как-то в Кане, вообще изумил уроженца Кериота и вверг его в дикую ярость, которую он с трудом сумел тогда сдержать. Хотя ему в первое мгновение очень хотелось бросить всё и, захватив с собой артельные деньги, уехать из Галилеи подальше. Но куда мог убежать уроженец Кериота? Страх, что придётся отвечать перед прокуратором, не позволял Иуде совершить столь опрометчивый поступок, вот и приходилось ему терпеть сумасбродные выходки «дорогого» учителя. Даже сейчас, вспоминая той случай, Иуда скрипел от злости зубами и сжимал кулаки. Ну, где это было видано и слышано, чтобы для проведения свадьбы совершенно незнакомых людей человек тратил бы собственные деньги. А Иисус потратил. Мало того, что он приказал Иуде накупить вина и еды, так оставшиеся деньги просто взял и подарил молодой семье, не думая о том, на какие средства им двоим, ему и Иуде, жить дальше.
– Ничего, брат, – весело и беззаботно рассмеялся тогда Назорей, сидя за свадебным столом, – мы с тобой ещё заработаем. Ведь наши руки умеют трудиться, а, значит, не пропадём!
Постепенно уроженца Кериота стало раздражать в Иисусе абсолютно всё, но он терпел. Сейчас Иуда уже ни за что не покинул бы учителя, даже если бы имел на то разрешение от прокуратора. И ничего странного и необычного в этом желании не было, не даром ведь Иуда прослыл хитрым и ушлым человеком. С самых первых дней, находясь рядом с учителем, он почувствовал, что Иисус именно тот человек, с которым можно было бы добиться желаемой власти, а ведь мысли о ней никогда не покидали Искариота.
Уверенность Иуды в правильности своего предположения особенно укрепилась в нём после того, как они впервые посетили главный город Иудеи. Тогда Иисус собрал на городской площади Иерусалима большую толпу и двинулся к Храму, где разгромил торговые лотки и повыгонял всех менял на улицу. Иуда был очень удивлён, поражён, восхищён, что их не только никто не задержал, но, напротив, простые люди даже поддержали действия Иисуса. Горожане, бедные и богатые, громко и яростно кричали, мол, было бы неплохо выгнать и самого первосвященника, который превратил святое место в свой собственный базар. Иуда спросил тогда: «Иисус, ты никогда не думал, что можешь стать правителем, например, Иудеи, или другой области, ну скажем Галилеи, или вообще царём Израильским? Тебя народ очень любит, я бы сказал, боготворит. Никто не посмеет выступить против, если люди захотят видеть тебя царём своим, как это было с Давидом». Уроженец Кериота говорил эти слова вполне искренне и был готов услышать длинные рассуждения, даже отказ, ибо успел за то короткое время, что ходил с Иисусом, довольно хорошо, как ему казалось, изучить своего учителя. Однако ответ проповедника сразил Иуду наповал. Именно после этого Искариот вдруг совершенно отчётливо понял, что характер Иисуса, логика его поведения, ход мыслей остались для него неразгаданной тайной.
– Я не хочу быть царём, Иуда! Зачем мне это? – удивлённо и вместе с тем твёрдо ответил тогда Иисус на вопрос своего ученика.
– Как зачем? – опешил Иуда, ибо ответ учителя рассердил первого ученика. Иисус буквально поразил уроженца Кериота какой-то своей детской наивностью, вернее было бы даже сказать глупостью. – Как зачем? – машинально повторил вопрос Иуда, немного растерявшись от услышанных слов, – а власть? Разве ты никогда не думал о власти?
– О власти?… – переспросил учитель, чуть задумавшись, – а для чего она мне, власть? – усмехнувшись, спросил Иисус.
– Власть для чего? – непонятно кому задал вопрос Иуда, искренне пребывая в полном недоумении оттого, что учитель, казавшийся ему всегда таким умным и мудрым, не понимал, кажется, элементарных вещей. – Власть для чего? Ну, чтобы тебя все слушались, шли за тобой! – уроженец Кериота находился сейчас в таком состоянии, что сразу не нашёлся, как бы ему точнее выразить свою мысль, для чего же нужна человеку власть. Он немного помялся, осторожно взглянул на Иисуса, не хитрит ли тот, не проверяет ли его, и, поняв, что тот действительно говорит от чистого сердца, решился, наконец, высказать свою сакраментальную мечту, выстраданную за все эти долгие годы хождения и бродяжничества по стране.
– Власть нужна, чтобы безбедно жить. Мы с тобой станем богатыми, Иисус! Ну, как можно не понимать таких простых вещей!? – быстро проговорил Иуда, не обращая внимания на то, что в его голосе вдруг появились назидательные, поучительные нотки, которых раньше явно никогда не замечалось.
– Ничего-то ты не понял, друг мой, Иуда! Я живу не для услады своих желаний и похотей. Мой Бог не золотой телец! Не собирай себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут. Мы с тобой Иуда нищие, потому и сильны духом своим и мыслями своими, оттого и счастливы будем! Может, ты поторопился, Иуда, пойдя вслед за мной? Если ты решишь когда-нибудь уйти от меня, я не обижусь.
Спорить Иуда тогда не стал, он вдруг заволновался, как бы не прогнал его проповедник за такие слова, но мысли свои и мечты не оставил, затаил в себе.
«Да, я, оказывается, всё это время ошибался!? Значит, все мои планы призрачны и несбыточны. А все страдания, что перенёс я вместе с Иисусом, напрасны!? – с горечью в сердце констатировал Иуда. Ведь именно после услышанного ответа в душе моего соглядатая зародилось вначале недовольство, некоторое время спустя перешедшее в злобу и породившее затем в его мозгу коварный план. – Ладно, подождём! Время ещё не пришло моё, – размышлял уроженец Кериота, – но я обязательно что-нибудь придумаю. Удивительно только, почему народ идёт за Иисусом? Почему я не на его месте? Уж я бы…»
Сожалел про себя Иуда, шагая за своим учителем, которого тогда ещё не собирался продавать за деньги первосвященнику Каиафе. И случился тот их разговор года два с половиной назад, а может и больше. Искариот даже забыл о нём, да только сегодня вдруг вспомнил, а, вспомнив, очень испугался, ибо никогда ему ещё не приходилось видеть Иисуса таким разгневанным.
«Выгонит, так вообще все планы рухнут и не видать мне ни важных должностей тогда, ни денег! – находясь в полном замешательстве, подумал Иуда. – Откуда же тогда ветер дует? Чего вдруг Иисус так на меня взъелся? Наверняка, это всё наветы моих недругов и завистников, братьев Заведеевых. Они давно хотят забрать у меня общую кассу. Да и этот необразованный рыбарь по прозвищу Кифа, что старается стать любимчиком, также подбивает всех против меня. А женоподобный Иоанн, бывший ученик Пустынника? Быстро же он переметнулся от одного учителя к другому. Как только над первым его покровителем стали сгущаться тучи, так он сразу перебежал к Иисусу. Тоже умник нашёлся!.. А Иисус, конечно, послушал их…»
Иуда не ошибался в своих предположениях насчёт жалоб на него других учеников, но только прав он был отчасти. Об одном Искариот не знал и не ведал, как буквально пару дней назад, когда братья Заведеевы обрушились на отсутствовавшего по делам Иуду с разными обвинениями, Иисус только усмехнулся и даже не стал выслушивать до конца то, что нашептывали ему рыбари.
– Прекратите ссориться! Я давно знаю Иуду. Его чуть, было, не казнили римляне. Да, у него характер неуживчивый, но он честный человек, добрый и отзывчивый. Иуда искренне любит меня, и я люблю его. К тому же вы не знаете, что связывает нас, поэтому не будем более возвращаться к этому разговору. Между нами в общине не должно быть никакой неприязни. Кому будет польза оттого, что мы все переругаемся? К тому же, братья, нельзя жаловаться на человека, когда его нет, и он не может ответить на ваши обвинения. Не судите попусту, дабы самим не оказаться осуждёнными… – назидательно сказал он братьям из Вифсаиды. Но не знал ничего об этих словах Иуда, а потому с замиранием сердца взглянул на Иисуса, который присел рядом с ним на придорожный камень. Они как раз всей своей артелью направлялись в Иерусалим на праздник пасхи. Уроженец Кериота специально отстал от всех, так как сделал вид, что немного утомился, неся через плечо тяжёлый ящик с казёнными деньгами. Не хотелось ему что-то идти вместе со всеми, так как засела в его душе острая обида на других учеников. Иисус, увидев тогда, что Иуда идёт далеко позади всех, остановился, сказал спутникам, чтобы те шли вперёд и не ждали его, а сам двинулся к казначею, который, присев на краю дороги, отдыхал.
«Каждый день едят и пьют, даже не спрашивая, где я достаю деньги? Они, наверное, думают, что сыр растёт на деревьях, и вино берётся из родников!» – язвительно думал Искариот.
– Знаешь, Иуда, – начал с ним Иисус разговор, – в мире у человека есть три самых заклятых врага, которые стремятся полностью подчинить его своей власти. Они постоянно в течение всей жизни преследуют нас. Бороться с ними трудно, но бороться надо, дабы уничтожать их беспощадно, иначе они полностью овладеют нашими душами.
– И какие же эти враги, учитель? – усмехнувшись про себя, но, задав свой вопрос совершенно серьёзно, спокойно, широко открытыми глазами посмотрел Иуда на проповедника.
– А ты сам не догадываешься?
– Нет! – последовал краткий ответ тайного моего соглядатая. Иуда ещё раз взглянул в глаза учителя и неожиданно даже для самого себя понял, что тот догадался обо всех его тайных мыслях, планах и делах. Уроженец Кериота так явно это почувствовал, что даже испугался. Ему вдруг захотелось вскочить на ноги, бросить ящик с общими деньгами и убежать сей же миг, куда-нибудь, не разбирая дороги, как это сделал однажды, убегая от меня, римского прокуратора, но сдержался.
«Ничего Иисус не знает! Показалось, должно быть?!» – неимоверными усилиями Иуда унял свою внезапно возникшую панику и заставил себя успокоиться. Искариот спокойно сидел на камне и ждал, что же скажет учитель, а тот молчал. Пауза затягивалась, и никто не хотел, видимо, прерывать её.
«А ведь он своим молчанием как бы даёт мне возможность признаться? Или согласиться с его доводами? Нет, ерунда! Это мои фантазии!» – размышлял тем временем про себя Иуда.
– Хорошо, – прервал, наконец, затянувшееся молчание Иисус, – если ты не знаешь, то я назову тебе трёх главных врагом, коих стоит опасаться более всего, ибо они съедают человека изнутри, губя душу его, но не тело. Это – жадность, себялюбие и богатство. А первейший враг из трёх – жадность, ибо она никогда не существует в одиночестве. Есть у неё родная сестра, которая зовётся завистью. Вот они-то как раз, жадность и зависть, готовы заставить человека пойти на предательство и подлость, предаться похоти и соблазнам, испепелить человеческую душу, спалить её огнём алчности и корысти. Пороки всегда с лёгкостью овладевают людьми слабыми духом, ибо те сами готовы с головой броситься в пагубные влечения, ведь за них не надо ежедневно бороться, страдать и обделять себя чем-то, но только получать удовольствие. Скажи мне, Иуда, разве можно бороться за праздность и леность, за воровство и подкуп, за ложь и обман, за подлость и коварство, за похоть и разврат? Конечно же, нет! Ведь эти пороки всегда ждут желающих добровольно обмануться собственными тайными помыслами, выдаваемыми за добродетель, когда кривду почитают за истину, а воровство – за рачительность и ум. Только человеческая жадность порождает в людях стремление к богатству. Только жадность делает человека рабом земных благ, добившись которых он хочет ещё большего, властвовать над другими людьми, ведь именно власть является источником благополучия. А что власть без денег? И что делать, коли, все помыслы только о том, как сохранить и преумножить богатства? И вновь начинает поедать человека жадность, перерастающая в страх потерять всё, что накоплено, а страх тот порождает ненависть ко всем окружающим людям, которые по его разумению, завидуют ему, а потому и мечтают забрать у него то, что он имеет. Так и становится человек себялюбцем, считающим себя самым умным или, напротив, незаконно обиженным. Не будет такой человек признавать никаких святынь, и не будет иметь твёрдой веры, ибо живёт только сам для себя и сам для себя он и бог, и кесарь. Но пусть тогда попробует богач объяснить бедняку, как хорошо жить в нужде и видеть голодными своих детей, но при этом трудясь в поте лица на хозяина. А ведь о радости труда, как раз громче всех кричит именно тот, кто сам особенно себя не утруждает. Разве я не прав, Иуда?
– Иисус, но нельзя ведь жить, полностью отказавшись от всего земного? – невольно воскликнул ученик.
– А я и не требую, чтобы люди отказались от всего земного. Мне не нужно всеобщей нищеты и равенства в ней, но заботу о каждом ближнем своём имею в сердце. Не работающий, да не ест! Разве мы с тобой, Иуда, не трудимся до кровавых мозолей на ладонях наших? Я – плотник, ты – гончар! А когда мы пришли на Галилейское море, разве не кормили нас наши братья, кто рыболовством промышлял там? Я не требую от всех вас отречения от мирской жизни, но коли вы пошли за мной, то будьте готовы в решающий момент отказаться ото всего во имя общего дела, которому подвязались служить. Крепко запомни, Иуда, слова мои. Вера не всякому дана, но всякому совестью его дано быть правдивым и честным, смелым и отважным, даже если его поедает страх быть убитым. Человек всегда имеет свободу выбора, как прожить ему жизнь свою. Вот и ты, Иуда, выбирай одно из двух: совесть или богатство, душу или тело, самопожертвование или себялюбие, истину или ложь, милосердие или жестокость, щедрость или корысть, излишество или воздержание, терпимость или ненависть, добро или зло, братство или рабство, справедливость или беззаконие, терпимость или наказание. Эти человеческие качества никогда не смогут ужиться вместе. Ты должен это чётко уяснить для себя, Иуда, если хочешь остаться со мной.
– А что собственно случилось, учитель? Почему ты так строг ко мне, Иисус? Не понимаю…
– Никогда!!! Ты слышишь, Иуда? Ни-ког-да не смей брать деньги за то, что я помогаю людям, врачую их, исцеляю от недугов и болезней, ибо твой поступок порождает у людей сомнения в нашей честности, искренности и бескорыстности. Если ты ещё раз посмеешь взять у кого-нибудь хотя бы одну лепту, я изгоню тебя из нашей общины! – твёрдо заявил Иисус и замолчал. Иуда пребывал в смятении. Он не знал, что отвечать, ибо был раздавлен, напуган, унижен. Давно Иуда не испытывал таких чувств, пожалуй, с последней своей встречи с моим помощником, центурионом Савлом.