Во время похорон умерших, чья праведная жизнь и смерть вызывала сомнение у членов общины, зачастую предпринимались особые ритуалы, чтобы предотвратить перерождение покойного в упыря. Зачастую ему на язык клали серебряную монету, камень, подвязывали нижнюю челюсть платком или подпирали деревянным бруском, лишая возможности укусить. В гроб могли помещать разного рода обереги – от церковного распятия или образка до веток дерева определенной породы (рябина, осина, дуб) или крупы с мелкими зернышками: большинство упырей не может совладать с искушением пересчитать всю крупу до последнего зернышка – и проводит за этим занятием время до губительного рассвета[36]. Первым признаком угрозы, исходящей от разбушевавшегося упыря, был беспричинный падеж скота, за которым начинали следовать внезапные смерти людей. По факту таких происшествий тело предполагаемого упыря могло быть извлечено из могилы и тщательно обследовано – считалось, что тело вампира будет гибким, как у живого, и на нем будут признаки продолжающегося роста волос и ногтей. При протыкании стальным прутом из тела упыря будет вытекать зловонная сукровица, а переполненный кровью жертв живот может быть раздут. Чтобы покончить с упырем, традиция предлагала предпринять некоторый набор действий против его тела – практиковались отсечение головы, сожжение трупа, забивание осинового кола в грудь, сердце покойника могли извлечь и проткнуть длинной серебряной иглой.
Итак, сделанный выше обзор преданий и традиций разных народов свидетельствует, что жертвами наводящих ужас кровососущих сущностей становились наиболее уязвимые члены социальной группы – прежде всего спящие люди, младенцы и роженицы, юноши и девушки, не достигшие половой зрелости или не прошедшие обряда инициации. Эта тенденция получила дальнейшее развитие уже в христианской традиции – жертвами вампиров оказывались в первую очередь некрещеные младенцы и ублюдки – дети, рожденные вне законного, скрепленного церковным таинством брака, затем родственники и близкие вампира. А сами вампиры рекрутировались большей частью из лиц, опорочивших себя при жизни грубым нарушением общепринятой социальной нормы и поэтому не заслуживающих погребения на освященной церковной земле: самоубийц, осужденных за тяжкие преступления преступников, ведьм, колдунов и еретиков.
За народными ритуалами, направленными на уничтожение вампиров, зримо угадывались традиции языческих обрядов жертвоприношения, поэтому христианская церковь осуждала подобную практику – в отношении лиц, допускавших посмертные издевательства над трупами, применялись церковные и светские наказания. В качестве альтернативы простонародным ритуалам церковь предлагала провести повторную заупокойную службу, молебны, окропление могилы святой водой, хотя само существование упырей и прочих опасных полумифических существ отрицалось большинством официальных иерархов. С наступлением нового времени эстафету отрицания традиционных народных суеверий в отношении упырей, вурдалаков и прочих оживших покойников приняла наука.
Кровопускание: как панацея превратилась в обед для вампиров
Итак, сделанный выше обзор преданий и традиций разных народов свидетельствует, что жертвами наводящих ужас кровососущих сущностей становились наиболее уязвимые члены социальной группы – прежде всего спящие люди, младенцы и роженицы, юноши и девушки, не достигшие половой зрелости или не прошедшие обряда инициации. Эта тенденция получила дальнейшее развитие уже в христианской традиции – жертвами вампиров оказывались в первую очередь некрещеные младенцы и ублюдки – дети, рожденные вне законного, скрепленного церковным таинством брака, затем родственники и близкие вампира. А сами вампиры рекрутировались большей частью из лиц, опорочивших себя при жизни грубым нарушением общепринятой социальной нормы и поэтому не заслуживающих погребения на освященной церковной земле: самоубийц, осужденных за тяжкие преступления преступников, ведьм, колдунов и еретиков.
За народными ритуалами, направленными на уничтожение вампиров, зримо угадывались традиции языческих обрядов жертвоприношения, поэтому христианская церковь осуждала подобную практику – в отношении лиц, допускавших посмертные издевательства над трупами, применялись церковные и светские наказания. В качестве альтернативы простонародным ритуалам церковь предлагала провести повторную заупокойную службу, молебны, окропление могилы святой водой, хотя само существование упырей и прочих опасных полумифических существ отрицалось большинством официальных иерархов. С наступлением нового времени эстафету отрицания традиционных народных суеверий в отношении упырей, вурдалаков и прочих оживших покойников приняла наука.
Кровопускание: как панацея превратилась в обед для вампиров
Субстанция крови – загадочный источник жизни и вместилище души во многих верованиях – уже сама по себе с древнейших времен привлекала внимание человека, не случайно именно алая субстанция, циркулирующая по сосудам, стала животворной силой, превратившей человека в самую желанную пищу для вампиров.
Один лишь вид крови пугал простых смертных, настораживал богословов и с непреодолимой силой манил знахарей, целителей и магов. Еще самые первые посвященные – целители и жрецы пытались спасти или продлить человеческую жизнь посредством остановки кровотечения. Помимо магических приемов – заклинаний, молитв и ритуалов, знахари широко прибегали и к механическим методам. С этой целью кровоточащие раны накрывали листьями целебных растений, замазывали смолой, прижигали, позднее – зашивали высушенными жилами, волосами, шелковыми нитями. Практиковались и более экзотичные способы – коренные обитатели Латинской Америки подносили к открытой кровоточащей ране огромных плотоядных муравьев, которые прикусывали края, сжимали их челюстями, после чего голову муравья отделяли от тела – и оставляли в ране до полного заживления. Надо заметить, что муравьиная кислота, выделявшаяся во время этого процесса, выполняла роль естественного антисептика и предотвращала возникновение осложнений[37].
Кровь – как человека, так и животных, в первую очередь овец и быков, – входила в состав разнообразных восстанавливающих силы снадобий. Некоторое количество свежей (не свернувшейся) крови или крови, предварительно смешанной с молоком или вином и набором специй, а затем подогретой, предлагалось выпить больным, пожилым и ослабленным людям как восстанавливающее силы средство. Латинский автор Овидий Назон писал в «Метаморфозах» о целительных свойствах крови. В сочинениях Плиния и Цельсия сообщается о том, что больные или пожилые римляне пили кровь умирающих гладиаторов, поскольку считалось, что она обладает омолаживающим действием. Римские старики пили кровь только что убитых гладиаторов прямо с пола арены или, добыв ее из вен молодых рабынь, смешивали с молоком и тоже пили. Гиппократ считал, что кровь может изменить не только состояние здоровья, но и душевные свойства больного, и поэтому рекомендовал пить кровь больным с различными диагнозами, в том числе с нарушениями психики. Скифские воины пили кровь первого убитого им врага, чтобы продлить свою жизнь. До наших дней дошли рассказы о жрецах и государях, коих по совету придворных эскулапов для восстановления здоровья, возвращения молодости или продления жизни целиком помещали в ванну, наполненную свежей кровью животных или даже людей…
Восстановление полноценного кровотока также входило в арсенал древнейших реанимационных мероприятий – тяжелобольных, порой только что умерших людей пытались согреть всеми возможными методами: обкладывали молодыми и здоровыми рабами, оборачивали шкурами животных, растирали пучками шерсти, пакли или специальными мастиками и бальзамами, к стопам подносили горшки с раскаленными углями или раскаленные металлические пластины. Но все же больных удавалось спасти лишь в редких случаях.
Позднее человеческая кровь заняла надежное место как в откровенно колдовских обрядах, так и в алхимических тинктурах, запечатленных в почтенных философских трактатах. Ее широко использовали не только в процессе выращивания гомункулусов, но даже при варке золота или изготовлении философского камня. Использовалась как свежая кровь, так и ее производные – например, порошок из высохшей крови в разнообразных разведениях или же кровь, смешанная с различными химическими реагентами.
В крови обнаруживали не только терапевтические, но и диагностические свойства, а в медицинскую практику многих народов прочно и надолго вошло кровопускание. Простота и доступность техники «отворения крови», быстрый и наглядный терапевтический эффект метода привели к тому, что кровопускание с одинаковым успехом практиковали как в арабских странах, так и в Индии, в Европе и Мезоамерике или на Тибете.
Однако в каждой национальной медицинской школе у кровопускания существовали свои нюансы. В частности, шаманы в островных государствах до сих пор практикуют технику кровопускания, известную как скарификация – нанесение шрамов на тело для выпуска крови через многочисленные порезы.
В Китае же, напротив, практиковалось точечное кровопускание, при котором укол толстой трехгранной иглой производился в активную точку. В результате разрыва мелких сосудов возникало капиллярное кровотечение, наряду с типичной местной реакцией активировалась система гемостаза по каскадно-комплексному типу, что позволяло при очень незначительном истечении крови достичь максимального лечебного эффекта. Сторонники традиционной китайской медицины до сих пор практикуют такой метод и утверждают, что точечное кровопускание очищает сосуды, выводит из тела плохую кровь, останавливает колики, снимает отеки. Толстым кровопускание сбавляет вес, а худым помогает нарастить плоть.
Но даже в эту тяжелую пору кровопусканию удалось остаться в числе трех основных «друзей» средневекового эскулапа наравне с клизмой и слабительным и даже постепенно выйти на первый план. Представление о полезности кровопусканий с детально разработанной техникой этого метода достигло расцвета после XI века, когда кровопусканием стали врачевать любую хворь. Это было практически единственное средство лечения всех болезней, вне зависимости ни от чего, тем более – от диагноза.
«Если из четырех врачей трое пропишут клизму, а один нет, не делай клизмы, но если из четырех врачей трое не велят отворять кровь, а один велит, пусти себе кровь», – утверждал известный афорист той эпохи Бальтасар Грасиан-и-Моралес.
Среди образованных господ и даже людей попроще широко бытовал миф о том, что систематические кровопускания омолаживают и продляют жизнь.
Право отворять кровь в лечебных целях имелось у врачевателей из монастырских больниц – любой нуждающийся христианин мог прибегнуть к их помощи совершенно безвозмездно, а также у цирюльников – низших представителей медицинского сословия.
Участь средневековой медицины была решена на четвертом Латеранском соборе, в 1215 году. Волей папы римского врачам-монахам запрещалось «резать плоть» согласно христианскому догмату, возбранявшему пролитие крови. Хирургию отделили от остальной медицины и передали цеху цирюльников.
«Цирюльники» спасали людям жизнь, устраняя последствия переломов, тяжелых травм, осваивали трепанацию черепа, врачевали раны во время военных походов. В XIV–XV веках среди так называемых цирюльников постепенно произошло внутрицеховое расслоение, разделившее хирургов по уровню профессионализма. Почетное положение заняли «длиннополые» – длинное платье особого покроя обязывало врача владеть техникой исполнения сложных операций, таких как ампутация, грыжесечение или дробление камней в мочевом пузыре. Ниже по рангу стояли «короткополые» (собственно цирюльники), которым поручалась малая хирургия: удаление зубов, лечение небольших ран, кровопускание. Последней категорией были банщики, владевшие простейшими медицинскими манипуляциями наподобие удаления мозолей и бородавок. Методика кровопускания также подверглась делению на два вида – деривативное и ревульсивное. Деривация предполагала, что кровь берется рядом с пораженной зоной, ревульсия – что кровь берется из области, наиболее отдаленной от пораженной зоны. Метод выбирался в зависимости от типа заболевания[39].
На преодоление церковного запрета и профессионального расслоения медиков потребовалось 300 лет и жестокие уроки Реформации: цеховые хирурги Англии первыми получили разрешение объединиться с цехом брадобреев в виде «привилегии».
Под грохот мортир религиозных войн, в дыму костров инквизиции наступало новое время. Период величайшего подъема медицины и хирургии. Теперь медицина строилась на основе клинических наблюдений у постели больного, анатомирования трупов и проведения разнообразных научных опытов.
Хирургам предстояло справиться с тремя сложнейшими задачами: добиться асептики, исключив возможные осложнения вследствие заражения пациентов во время операций, решить проблему обезболивания – возможно более длительного и проникнуть в анатомические загадки – раскрыть строение человеческого тела. Без этого лечение все же оставалась малоэффективным и крайне болезненным для пациентов процессом, вероятно, поэтому врачебный инструментарий украшали латинскими надписями:
Поразительное по реалистичности описание такого инструментария, тщательно реконструированное по медицинским трактатам и хирургическим пособиям XVI века, можно найти в романе Флейшгауэра «Пурпурная линия»:
«…Готовясь к операции, он раскладывал рядом с собой ножи для рассечения кожи, ремни и прижигатели, затем приказал принести жаровню с горящими углями и раскалить прижигатели. Я удивленно разглядывал эти инструменты, которые выглядели как турецкие орудия пыток. Лезвия ножей были вставлены в резные деревянные рукоятки, которые внизу заканчивались толстыми набалдашниками, чтобы ножи было удобно держать. Ножи были разной длины. Одни были тонкими, изогнутыми, как серп, другие расширялись на конце и были похожи на остро отточенные обоюдоострые сабли. Прижигатели были длиной с руку, концы их хирург обернул тканью. Различались же эти орудия своими наконечниками. Один был круглым и широким, как толстая монета, и был хорошо приспособлен для прижигания рассеченных кровеносных сосудов. Другой прижигатель, предназначенный для облитерации костей, был отлит в форме сердца. Его можно было вставить в распиленную кость, чтобы запаять раскаленным металлом образовавшееся отверстие. Рядом с прижигателями лежали различные щипцы и зажимы, которые благодаря изощренной фантазии изготовившего их мастера выглядели как настоящие тиски. Однако самое большое впечатление на меня произвел зловеще сверкавший инструмент, который хирург извлек из выложенного красным бархатом футляра. Две мрачные хищные птицы держали раму из литого железа, между ветвями рамы было туго натянуто железное же полотно с мелкими зубьями. Я долго не мог оторвать взгляд от этих ужасных птиц, из клювов которых высовывались раздвоенные, как у пресмыкающихся, языки»[40].
Настоящий переворот в анатомической науке, перечеркнувший унаследованные от Античности представления о кроветворении (предполагалось наличие в организме двух видов крови: грубой и одухотворенной. Первая разносилась венами из печени по всему телу, предназначаясь для питания, а вторая двигалась по артериям и снабжала организм жизненной силой, а центром кровообращения признавали печень) и движении крови в организме, совершил Уильям Гарвей.
В условиях, когда постановка диагноза представляла серьезную проблему, а принципы асептики находились в стадии формирования, больные во время кровопускания подвергались опасности заражения крови от грязных или инфицированных инструментов, дополнительному стрессу для организма, и без того подточенного болезнью. Малоопытные монахи и цирюльники зачастую вместо вены рассекали артерии, что вызывало сильное, практически неостановимое кровотечение. Во время процедуры пациенты нередко теряли сознание, их состояние усугублялось и завершалось смертью.
Именно с неумелым и бессмысленным кровопусканием связывает смерть легендарного Робин Гуда из Локсли старинная народная баллада:
Один лишь вид крови пугал простых смертных, настораживал богословов и с непреодолимой силой манил знахарей, целителей и магов. Еще самые первые посвященные – целители и жрецы пытались спасти или продлить человеческую жизнь посредством остановки кровотечения. Помимо магических приемов – заклинаний, молитв и ритуалов, знахари широко прибегали и к механическим методам. С этой целью кровоточащие раны накрывали листьями целебных растений, замазывали смолой, прижигали, позднее – зашивали высушенными жилами, волосами, шелковыми нитями. Практиковались и более экзотичные способы – коренные обитатели Латинской Америки подносили к открытой кровоточащей ране огромных плотоядных муравьев, которые прикусывали края, сжимали их челюстями, после чего голову муравья отделяли от тела – и оставляли в ране до полного заживления. Надо заметить, что муравьиная кислота, выделявшаяся во время этого процесса, выполняла роль естественного антисептика и предотвращала возникновение осложнений[37].
Кровь – как человека, так и животных, в первую очередь овец и быков, – входила в состав разнообразных восстанавливающих силы снадобий. Некоторое количество свежей (не свернувшейся) крови или крови, предварительно смешанной с молоком или вином и набором специй, а затем подогретой, предлагалось выпить больным, пожилым и ослабленным людям как восстанавливающее силы средство. Латинский автор Овидий Назон писал в «Метаморфозах» о целительных свойствах крови. В сочинениях Плиния и Цельсия сообщается о том, что больные или пожилые римляне пили кровь умирающих гладиаторов, поскольку считалось, что она обладает омолаживающим действием. Римские старики пили кровь только что убитых гладиаторов прямо с пола арены или, добыв ее из вен молодых рабынь, смешивали с молоком и тоже пили. Гиппократ считал, что кровь может изменить не только состояние здоровья, но и душевные свойства больного, и поэтому рекомендовал пить кровь больным с различными диагнозами, в том числе с нарушениями психики. Скифские воины пили кровь первого убитого им врага, чтобы продлить свою жизнь. До наших дней дошли рассказы о жрецах и государях, коих по совету придворных эскулапов для восстановления здоровья, возвращения молодости или продления жизни целиком помещали в ванну, наполненную свежей кровью животных или даже людей…
Восстановление полноценного кровотока также входило в арсенал древнейших реанимационных мероприятий – тяжелобольных, порой только что умерших людей пытались согреть всеми возможными методами: обкладывали молодыми и здоровыми рабами, оборачивали шкурами животных, растирали пучками шерсти, пакли или специальными мастиками и бальзамами, к стопам подносили горшки с раскаленными углями или раскаленные металлические пластины. Но все же больных удавалось спасти лишь в редких случаях.
Позднее человеческая кровь заняла надежное место как в откровенно колдовских обрядах, так и в алхимических тинктурах, запечатленных в почтенных философских трактатах. Ее широко использовали не только в процессе выращивания гомункулусов, но даже при варке золота или изготовлении философского камня. Использовалась как свежая кровь, так и ее производные – например, порошок из высохшей крови в разнообразных разведениях или же кровь, смешанная с различными химическими реагентами.
В крови обнаруживали не только терапевтические, но и диагностические свойства, а в медицинскую практику многих народов прочно и надолго вошло кровопускание. Простота и доступность техники «отворения крови», быстрый и наглядный терапевтический эффект метода привели к тому, что кровопускание с одинаковым успехом практиковали как в арабских странах, так и в Индии, в Европе и Мезоамерике или на Тибете.
Однако в каждой национальной медицинской школе у кровопускания существовали свои нюансы. В частности, шаманы в островных государствах до сих пор практикуют технику кровопускания, известную как скарификация – нанесение шрамов на тело для выпуска крови через многочисленные порезы.
В Китае же, напротив, практиковалось точечное кровопускание, при котором укол толстой трехгранной иглой производился в активную точку. В результате разрыва мелких сосудов возникало капиллярное кровотечение, наряду с типичной местной реакцией активировалась система гемостаза по каскадно-комплексному типу, что позволяло при очень незначительном истечении крови достичь максимального лечебного эффекта. Сторонники традиционной китайской медицины до сих пор практикуют такой метод и утверждают, что точечное кровопускание очищает сосуды, выводит из тела плохую кровь, останавливает колики, снимает отеки. Толстым кровопускание сбавляет вес, а худым помогает нарастить плоть.
Тибетская медицина: диагноз на крови. Манрамба – так называют лекаря, пользующегося традициоными методами, на Тибете, в Бурятии и Монголии, для кровопускания использует специальный инструмент – хануур. Их изготавливают из мягкого железа и оттачивают до остроты лезвия. Хануур длиною шесть пальцев в виде хвостового пера жаворонка, с концом, загнутым, как месяц второго дня новолуния, используется наиболее широко. Спинка ножа должна быть вогнутой, а режущая часть – выпуклой, как у топора. Этим ханууром выпускают кровь из вен и мышц. Кровопускание проводят симметрично, на обеих конечностях. Сначала накладывают жгут выше поверхности сосуда, чтобы остановить кровь. При этом под жгут надо положить прокладку. Сосуд зажимают равномерно, пока не появится онемение и он не выступит явно. Прежде чем рассекать сосуд, необходимо нажать на него большим пальцем левой руки и оттянуть чуть вниз, не смещая в сторону. Пускают кровь на три пальца ниже жгута. Во время процедуры кровопускания тщательно наблюдают за истекающей кровью: если кровь идет сильной струей, если она жидкая, имеет светло-желтый оттенок, неприятный запах и пенится – это кровь плохая. После ее выхода у больного уменьшатся боли и начнется общее улучшение. Если на поверхности выпущенной крови появится темно-красный рисунок, то дают особый отвар и через некоторое время повторяют процедуру. Если кровь маслянистая и плотная, особой пользы для больного от кровопускания ждать не стоит. Кровь ветра бывает темной и жесткой. Кровь желчи жидкая и имеет желтоватый опенок. Кровь слизи светло-красная, густая, нежная. Если кровь по цвету похожа на цвет отвара марены, то эта кровь «силы тела», т. е. здоровая. Такую кровь нельзя выпускать. Как только появится кровь «силы тела», нужно остановить кровопускание[38].Средневековая европейская медицина переживала период стагнации – многие методики лечения, известные еще в эпоху античности, оказались под запретом из-за церковных ограничений. Излишняя любознательность – тяга ко вскрытию трупов и склонность противоречить классическим медицинским авторитетам – в первую голову Гиппократу и Галену – могла привести заносчивого медикуса не только на университетскую кафедру, но и прямиком на костер инквизиции, как это произошло с известными хирургами и анатомами Бальтасаром и Сильвиусом.
Но даже в эту тяжелую пору кровопусканию удалось остаться в числе трех основных «друзей» средневекового эскулапа наравне с клизмой и слабительным и даже постепенно выйти на первый план. Представление о полезности кровопусканий с детально разработанной техникой этого метода достигло расцвета после XI века, когда кровопусканием стали врачевать любую хворь. Это было практически единственное средство лечения всех болезней, вне зависимости ни от чего, тем более – от диагноза.
«Если из четырех врачей трое пропишут клизму, а один нет, не делай клизмы, но если из четырех врачей трое не велят отворять кровь, а один велит, пусти себе кровь», – утверждал известный афорист той эпохи Бальтасар Грасиан-и-Моралес.
Среди образованных господ и даже людей попроще широко бытовал миф о том, что систематические кровопускания омолаживают и продляют жизнь.
Право отворять кровь в лечебных целях имелось у врачевателей из монастырских больниц – любой нуждающийся христианин мог прибегнуть к их помощи совершенно безвозмездно, а также у цирюльников – низших представителей медицинского сословия.
Участь средневековой медицины была решена на четвертом Латеранском соборе, в 1215 году. Волей папы римского врачам-монахам запрещалось «резать плоть» согласно христианскому догмату, возбранявшему пролитие крови. Хирургию отделили от остальной медицины и передали цеху цирюльников.
«Цирюльники» спасали людям жизнь, устраняя последствия переломов, тяжелых травм, осваивали трепанацию черепа, врачевали раны во время военных походов. В XIV–XV веках среди так называемых цирюльников постепенно произошло внутрицеховое расслоение, разделившее хирургов по уровню профессионализма. Почетное положение заняли «длиннополые» – длинное платье особого покроя обязывало врача владеть техникой исполнения сложных операций, таких как ампутация, грыжесечение или дробление камней в мочевом пузыре. Ниже по рангу стояли «короткополые» (собственно цирюльники), которым поручалась малая хирургия: удаление зубов, лечение небольших ран, кровопускание. Последней категорией были банщики, владевшие простейшими медицинскими манипуляциями наподобие удаления мозолей и бородавок. Методика кровопускания также подверглась делению на два вида – деривативное и ревульсивное. Деривация предполагала, что кровь берется рядом с пораженной зоной, ревульсия – что кровь берется из области, наиболее отдаленной от пораженной зоны. Метод выбирался в зависимости от типа заболевания[39].
На преодоление церковного запрета и профессионального расслоения медиков потребовалось 300 лет и жестокие уроки Реформации: цеховые хирурги Англии первыми получили разрешение объединиться с цехом брадобреев в виде «привилегии».
Под грохот мортир религиозных войн, в дыму костров инквизиции наступало новое время. Период величайшего подъема медицины и хирургии. Теперь медицина строилась на основе клинических наблюдений у постели больного, анатомирования трупов и проведения разнообразных научных опытов.
Хирургам предстояло справиться с тремя сложнейшими задачами: добиться асептики, исключив возможные осложнения вследствие заражения пациентов во время операций, решить проблему обезболивания – возможно более длительного и проникнуть в анатомические загадки – раскрыть строение человеческого тела. Без этого лечение все же оставалась малоэффективным и крайне болезненным для пациентов процессом, вероятно, поэтому врачебный инструментарий украшали латинскими надписями:
PATERE UT SALVERIS – Терпи, чтобы спастись!Развитию анатомических знаний способствовало разрешение на вскрытие трупов в учебных целях, полученное медицинскими факультетами университетов. Как правило, студиозусам и их педагогам-анатомам несколько раз в год доставались тела казненных преступников. Существовала традиция, согласно которой факультеты и практикующие медики еще при жизни преступников или опустившихся бездомных нищих за незначительную сумму приобретали их тела для анатомических театров. Более подробное знание анатомии позволило усовершенствовать методы хирургического вмешательства, появились новые приемы в акушерстве, новые способы прижигания ран, перевязывания крупных артерий и сосудов, хирурги учились производить манипуляции с завидной скоростью, минимизируя время страданий пациента благодаря использованию новейшего инструментария. Эскизы инструментария разрабатывали сами врачи, его изготавливали с большим искусством, порой украшали драгоценными металлами и каменьями.
Поразительное по реалистичности описание такого инструментария, тщательно реконструированное по медицинским трактатам и хирургическим пособиям XVI века, можно найти в романе Флейшгауэра «Пурпурная линия»:
«…Готовясь к операции, он раскладывал рядом с собой ножи для рассечения кожи, ремни и прижигатели, затем приказал принести жаровню с горящими углями и раскалить прижигатели. Я удивленно разглядывал эти инструменты, которые выглядели как турецкие орудия пыток. Лезвия ножей были вставлены в резные деревянные рукоятки, которые внизу заканчивались толстыми набалдашниками, чтобы ножи было удобно держать. Ножи были разной длины. Одни были тонкими, изогнутыми, как серп, другие расширялись на конце и были похожи на остро отточенные обоюдоострые сабли. Прижигатели были длиной с руку, концы их хирург обернул тканью. Различались же эти орудия своими наконечниками. Один был круглым и широким, как толстая монета, и был хорошо приспособлен для прижигания рассеченных кровеносных сосудов. Другой прижигатель, предназначенный для облитерации костей, был отлит в форме сердца. Его можно было вставить в распиленную кость, чтобы запаять раскаленным металлом образовавшееся отверстие. Рядом с прижигателями лежали различные щипцы и зажимы, которые благодаря изощренной фантазии изготовившего их мастера выглядели как настоящие тиски. Однако самое большое впечатление на меня произвел зловеще сверкавший инструмент, который хирург извлек из выложенного красным бархатом футляра. Две мрачные хищные птицы держали раму из литого железа, между ветвями рамы было туго натянуто железное же полотно с мелкими зубьями. Я долго не мог оторвать взгляд от этих ужасных птиц, из клювов которых высовывались раздвоенные, как у пресмыкающихся, языки»[40].
Настоящий переворот в анатомической науке, перечеркнувший унаследованные от Античности представления о кроветворении (предполагалось наличие в организме двух видов крови: грубой и одухотворенной. Первая разносилась венами из печени по всему телу, предназначаясь для питания, а вторая двигалась по артериям и снабжала организм жизненной силой, а центром кровообращения признавали печень) и движении крови в организме, совершил Уильям Гарвей.
Личность: Уильям Гарвей (1578–1657) – выпускник Кембриджа, Гарвей продолжил медицинское образование на континенте – в Германии, Франции и Падуанском университете – самом передовом медицинском учебном заведении того времени. Собственные выводы Гарвея целиком базировались на сложных, подчас жестоких экспериментах над животными (например, рутинными считались опыты, когда мелких животных или птиц помещали под стеклянный колпак вакуумного насоса и выкачивали воздух; или же подвергали вивисекции – то есть анатомировали прямо живьем), наблюдениях за больными и многочисленных анатомированиях трупов. В 1628 году во Франкфурте выходит книга Гарвея «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных». В ней впервые было сказано, что сердце – это мощный мышечный мешок, разделенный на несколько камер, который действует как насос. Толчки сердца – последовательные сокращения его отделов. Кровь движется по кругам, все время возвращаясь в сердце, и таких кругов два. В большом круге кровь движется от сердца к голове, к поверхности тела, ко всем его органам. В малом круге кровь движется между сердцем и легкими. Обратный путь к сердцу (в правое предсердие) кровь совершает по венам. Кровь движется лишь в одном направлении: клапаны сердца не допускают обратного тока. Современники жестоко критиковали выводы Гарвея. «Лучше ошибки Галена, чем истины Гарвея!» – утверждали доктора-схоласты. Больные отказывались от услуг В. Гарвея, его травили, на него шли жалобы даже королю Карлу I. Все это кончилось печально: по наущению недоброжелателей дом ученого был разграблен и сожжен, в огне сгорели ценные рукописи, больные отказывались от его услуг, лишь к концу жизни его работы обрели признание. Другим направлением исследований ученого была эмбрионология, именно Гарвей сформулировал ставшую классической максиму «Все живое из яйца». Он фактически создал новое научное направление – физиологию, науку, изучающую функцию органов человека и животных. В период ухудшения истерзанному болезнью ученому пустили кровь из языка, но излюбленная манипуляция коллег-медиков лишь усугубила его состояние – в тот же день Гарвей скончался. Останки Гарвея перевезли из Роухэмптона в Лондон, в Кокейн-Хаус, забальзамировали и вместо гроба уложили в свинцовый саван, повторяющий очертания тела, и похоронили в семейном склепе[41].Несмотря на возросший в последние годы интерес к так называемой народной медицине и трудотерапии (лечению пиявками), с точки зрения современной медицины терапевтический эффект кровопусканий все же представляется незначительным. Они могут временно облегчить состояние гипертоника, больного испытывающего жар, в редких случаях (например, во время малых хирургических вмешательств наподобие удаления зуба) могли вызвать легкое головокружение и таким образом оказать незначительный болеутоляющий эффект.
В условиях, когда постановка диагноза представляла серьезную проблему, а принципы асептики находились в стадии формирования, больные во время кровопускания подвергались опасности заражения крови от грязных или инфицированных инструментов, дополнительному стрессу для организма, и без того подточенного болезнью. Малоопытные монахи и цирюльники зачастую вместо вены рассекали артерии, что вызывало сильное, практически неостановимое кровотечение. Во время процедуры пациенты нередко теряли сознание, их состояние усугублялось и завершалось смертью.
Именно с неумелым и бессмысленным кровопусканием связывает смерть легендарного Робин Гуда из Локсли старинная народная баллада:
Многие историки и медики именно в кровопускании усматривают причину смерти гениального итальянского художника Рафаэля Санти – таким способом его лечили во время жестокого приступа лихорадки, в том числе и в день его смерти. Рафаэль умер в возрасте 37 лет. Обильное кровопускание, произведенное на фоне пневмонии, унесло жизнь гениального философа Декарта. Джорджа Вашингтона, первого президента США, лечили от ангины серией агрессивных кровопусканий, он скончался через два дня.
…Робину кровь отворяет она —
Кровь каплет горячей капелью.
Жилу открыла ему на руке,
Ушла, ключами звеня,
И долго точилась горячая кровь —
До полудня нового дня.
Сперва густая бежала кровь,
Потом совсем поредела,
И понял тогда отважный стрелок,
Что сделано злое дело.
Тут Робин с надеждой взглянул на окно,
Подумал – спасет прыжок.
Но слаб он был, и не было сил,
И прыгнуть Робин не смог.
(пересказ Михаила Гершензона,«Робин Гуд»)[42]
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента