Страница:
«Ну, вот, расплакалась, люди начинают обращать внимание, всё, кончай нюни распускать!» — приказала себе.
Дома никого не было, её опять охватили страх и паника. Она легла на диван и, уткнувшись в подушку, стала плакать. Было страшно представить себе, что ожидает впереди. Пугала мысль о неизбежности смерти и о том, какие страдания предстоит перенести. «Ну, почему я? Почему со мной случилось такое несчастье? За что? Я никогда никому не делала ничего плохого. Я не хочу расставаться со своей семьёй, я не переживу этого!» Услышав звук поворота ключа в двери, она вытерла слёзы и поспешила в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок, но в коридоре лицом к лицу столкнулась с мужем. Рогожин, увидев заплаканное лицо жены, с тревогой спросил:
— Что с тобой, почему ты плачешь?
Она попыталась принять бодрый вид, но у неё ничего не получилось и, глотая нахлынувшие слёзы, сказала:
— У меня обнаружили рак, мне нужно идти к онкологу.
— Господи! С чего ты взяла?
— Я сдавала анализы, потому что у меня болит желудок, меня постоянно тошнит и совершенно нет аппетита. Сегодня я забрала результаты, и врач направил меня на лечение к онкологу.
— Почему ты мне ничего не говорила об этом раньше? — спросил Рогожин. — Болеешь, пьёшь таблетки, не спишь по ночам и чего—то ждёшь. Завтра же с утра пойдем к онкологу, может, не всё так трагически, как тебе кажется. Онколог всё объяснит. — Рогожин старательно подбирал слова, ему хотелось успокоить жену.
— Что он мне объяснит? Что нужно убрать желудок, потому что у меня рак? — всхлипывая, сказала Надюша.
— Я не знаю, что он скажет, но ясно одно — медлить нельзя ни в коем случае. Ну, не расстраивайся, прошу тебя, — он обнял жену и поцеловал в щёку. — Я с тобой, ты слышишь? — Гладил рукой её по спине и повторял: — Не плачь, успокойся, ничего ещё точно не ясно, зачем заранее переживать? Я слышал, что не все формы рака опасны. Да и медицина у нас не стоит на месте, возможно, есть новые лекарства и новые методы лечения, — он понимал, что молол чепуху, но в данный момент ничего другого в голову не приходило.
Надюша успокоилась и пошла на кухню.
Наступивший день был пасмурным и хмурым. Они вместе добрались до больницы, где было большими буквами написано: «Областной онкологический центр». Отстояв в очереди, записались на приём к врачу. Онколог принимал с двух часов дня. Им ничего не оставалось делать, как прийти сюда во второй раз. Рогожин предложил:
— Давай зайдём в кафе, посидим, выпьем кофе и съедим по мороженому.
Она согласилась, хотя ей совсем не хотелось идти в кафе: не то настроение, чтобы беззаботно просиживать время. По дороге Рогожин остановился возле цветочницы, продающей большие белые хризантемы. Он захотел купить жене цветы, но она, увидев его порыв, сказала:
— Прошу тебя, не нужно покупать цветы. Подумай сам, куда я с ними пойду? На приём к онкологу? На обратном пути, если будет всё хорошо, ты купишь букет, ладно?
Рогожину ничего не оставалось, как согласиться. В кафе они сидели молча. Рогожин старался сохранять бодрость, хотя у него на душе скребли кошки. Он попытался шутить, но, увидев грустные глаза жены, замолчал. «Ну, откуда у молодой, цветущей женщины могла появиться такая зараза? В голове просто не укладывается, да нет, здесь наверняка какая—то ошибка, я не хочу этому верить, со здоровьем у Надюши всегда было всё в порядке», — думал он, ковыряя ложкой мороженое.
А Надюша вдруг разговорилась. Она стала давать наказы:
— Если мне придётся лечь в больницу, ты детям не говори, что со мной. Скажи, что мама уехала отдохнуть в дом отдыха. Я сама с ними по телефону поговорю. Знакомым тоже говорить ничего не нужно. Уехала, мол, на курорт. У тебя сейчас отпуск, ты смотри за детьми, особенно за Костей, у них в школе дети наркотики пробуют. Нужно его уберечь от этой гадости. За Иришкой смотри. Провожай и встречай из школы. Сейчас дети теряются, сам знаешь. Успевать тебе придётся и обеды готовить, и продукты покупать, и за порядком следить. А если что со мной случится, дай мне слово, что детей не обидишь и не бросишь их.
— Ну, ты, мать, даёшь! Я запрещаю тебе, ты слышишь, даже думать о плохом. Лично я не верю в то, что тебе наговорили врачи, — уверенным тоном сказал Рогожин.
— Нет, ты меня не перебивай, я ещё не всё сказала, — продолжала Надюша. — Родителям моим тоже не звони, я сама с ними по телефону поговорю. Светлане Тропиной можешь позвонить, скажи, если найдёт время, пусть ко мне придёт. Жалко, но участок дачный придется продать. Кто будет им заниматься? Времени у тебя свободного совсем не будет, он у нас очень хороший, его сразу же купят.
— Слушай, хватит, — перебил Рогожин. — Больше ничего не говори, я уверен, что всё обойдется, понимаешь? Я уверен, повторяю! Я не хочу больше ничего слушать.
Они замолчали. Доели мороженое, допили кофе, встали и вернулись в больницу. Онколог был высоким, крепким мужчиной, с большими, сильными руками. Он дотошно расспросил Надюшу, осмотрел её. Прочитав результат фиброгастроскопии, сказал:
— Ну, что ж! Нужно ложиться к нам.
— Когда? — еле выговорила Надюша.
— Прямо сейчас, сегодня. Вот, возьмите направление, — он что—то написал на листке бумаги и протянул его ей. — Пройдите в корпус номер два, в приемный покой, там вас определят в палату.
— Что, у меня рак?
— Будем разбираться.
Надюша вышла из кабинета, за ней вошел Рогожин.
— Доктор, я муж этой женщины, скажите мне, что с ней?
— У неё рак желудка, нужно срочно сделать операцию.
— Не может быть, она никогда ничем не болела, всегда была здоровой и крепкой, у неё не может быть рака, — волнуясь, сказал Рогожин.
— К сожалению, внешний вид ни о чём не говорит и часто не соответствует действительности. Рак — коварное заболевание, протекает скрыто, и поэтому люди поздно обращаются к врачам. У вашей жены злокачественная опухоль в желудке, ей нужна срочная операция.
— И что, нет никакой надежды на благоприятный исход?
Рогожин упрямо не хотел верить сказанному.
— Надежда всегда должна быть, без надежды нельзя.
Надюшу поместили в большую, неуютную, серую палату с давно небеленным потолком и стенами. В отсыревших углах висели кружева паутины. Рассохшийся пол сильно скрипел, окна наглухо закрыты, в палате было душно, стоял специфический больничный запах. Семь кроватей с провисшими до пола панцирными сетками были заняты, на них сидели и лежали женщины. Кто спал, кто читал газеты. Ей указали на пустую койку, стоящую возле стены, на которой лежал голый матрац с подозрительными коричневыми разводами и пятнами. Соседкой оказалась юная девушка. Надюша, увидев её, совсем пала духом: «Господи, и дети здесь!» — с болью подумала она. Одна из женщин, лежащая от неё через койку, стала задавать вопросы:
— Вы на операцию или на обследование?
— Не знаю, — с тяжёлым вздохом ответила Надюша.
— Если на операцию, то попросите, чтобы вам из дома бинтов и марлю принесли, у них здесь ничего нет. Видите — матрац голый? Пусть принесут простыню, пододеяльник и подушку, чашку и тарелку, ложку и кружку, —подсказала соседка.
— А что, и этого здесь нет? — с удивлением спросила Надюша.
— Ничего здесь нет, только прооперируют. Выкарабкиваться придётся самой, — обречённым голосом сказала женщина.
— Позвонить домой отсюда можно?
— На лестничной площадке телефон—автомат, но не бесплатный, нужно иметь жетон, если вам понадобится, я могу дать. Завтра утром вы ничего не ешьте, у вас возьмут кучу анализов, когда будут готовы, сразу же на операцию. Некоторые больные не соглашаются, их под расписку домой выписывают. У вас что болит?
— Желудок.
— С желудком после операции пищу через зонд принимают.
— Как это, через зонд? — вздрогнула Надюша.
— Через воронку. Её на трубку надевают и вливают, таким образом кормят.
Надюше стало страшно, она не захотела больше выслушивать ужасающие подробности больничной жизни. Ей захотелось прилечь, она брезгливо посмотрела на голый матрац. В палату вошла санитарка и положила на кровать комплект постельного белья. Оно, как и вся палата, тоже было серого, замызганного цвета, вдобавок на нем краснели прочно въевшиеся в ткань бурые пятна.
Надюша прикрыла ветхой простыней допотопную грязь старого матраца, сверху застелила пододеяльником и легла в одежде. Сетка моментально провисла до пола. «Боже мой! Какая нищета и убогость. Мне предстоит провести здесь часть жизни вместе с обреченными людьми. Я точно такая, как и они. Я тоже должна привыкнуть ко всему убожеству».
Она отвернулась лицом к стенке. Чтобы не видеть облупленную серо—синюшную краску, из—под которой проглядывала штукатурка, Надюша закрыла глаза. Лежать в «гамаке», как она про себя назвала кровать, было неудобно, она попыталась отвлечь внимание, но хорошие и бодрые мысли в голову не приходили.
«Сколько больных пролежало до меня на этой кровати, кто из них остался жив? Наверное, все давно ушли в мир иной. Как хорошо было бы уснуть прямо сейчас и не проснуться», — подумала она.
Утром, как и предупреждала соседка, у нее взяли во всевозможные пробирки, трубочки и шприцы кровь. Больше о ней никто не вспоминал. К обеду пришел Рогожин. Он принёс апельсины и ее любимый вишневый сок.
— Ну, как твои дела? Что говорят врачи? — заботливо спросил он.
— Никто ничего говорит. У меня кровь взяли на анализы, больше пока никто ко мне не приходил. Ты мне принеси комплект постельного белья, подушку, тарелку, кружку, ложку, мыло, полотенце, зубную пасту и щётку. Я об этом не подумала сама. Как дети, что ты им сказал?
— Нормально, не беспокойся о доме, у нас всё в порядке.
— Ты иди домой, чего здесь сидеть? Мне остаётся ждать, когда будут готовы анализы.
— Тебе что—нибудь принести из еды?
— Не надо, меня всё время тошнит и есть совсем не хочется.
— Есть надо. — Рогожин поцеловал её в щёку. — Ну, хорошо, я пойду, до завтра.
Еще три дня провела Надюша в больнице. На четвертый день к ней в палату пришли врачи, подробно её расспросили, как заболела, что чувствует, какая семья, лечилась ли чем—нибудь, похудела или нет за время болезни. Все щупали её живот. В конце говорили одно и то же:
— Вам предстоит срочная операция на желудке.
Она молча слушала, стараясь не расплакаться. Когда поток врачей прекратился, легла на кровать, отвернулась к облупленной стенке и заплакала. Вдруг через некоторое время Надюша услышала, что кто—то вошел в палату и громким голосом спросил:
— Кто здесь Рогожина?
Она повернулась на голос и увидела перед собой того врача, который осматривал её в день поступления.
— Я, — она откинула одеяло и села.
— Так. Где вы делали анализ фиброгастроскопии? — строго спросил врач.
— В Медсервисе.
— Видите ли, по случайному стечению обстоятельств с вами в этот же день сдавала точно такой же анализ ваша однофамилица — Рогожина Н. Л., а вы, как известно — Рогожина Н. П., так я говорю?
— Да, я Рогожина Н. П., а в чем дело? — заволновалась Надюша.
Врач смотрел на неё испытывающим взглядом, от него ей стало не по себе.
— Вам на руки выдали по ошибке ее анализ, а ей выдали ваш. Вот, собственно в чём ошибка.
— Как так? — изумилась Надюша.
— Хм, — хмыкнул врач. — Бывает. Выходит, вас напрасно направили к нам. Вам нужно лечиться не у нас, а в другой больнице.
Надюша сидела, ошарашенная, с трудом понимая то, что говорил доктор.
— Если я вас правильно поняла, я получила чужой анализ, а на самом деле у меня нет рака и мне не нужна операция?
— Да, именно так. Я скажу вам больше: вам нужно провериться у гинеколога, у вас положительные тесты на беременность. Ваша однофамилица сегодня поступила к нам с кровотечением, на руках у неё был точно такой же анализ, как и у вас. Мы разобрались в этой ошибке.
— А где же я должна лечиться? — недоумённо спросила Надюша.
— Скорее всего, лечиться будете у терапевта, а наблюдаться у гинеколога, — ответил врач.
— Зачем мне наблюдаться у гинеколога? — ещё больше изумилась Надюша.
— Повторяю, у вас нет рака, симптомы, которые вас беспокоят, часто встречаются и у беременных, тем более, что тест на беременность у вас резко положительный, — терпеливо объяснил врач.
Надюша не знала, что делать. Радоваться не было сил, в голове была полнейшая неразбериха. Но одно она поняла: если только врач не обманывает, у неё нет рака.
— Вы не обманываете меня? — всё ещё не веря сказанному, спросила она. — Не понимаю, как врачи могли ошибиться?
— Я ничуть вас не обманываю. В медицине работают точно такие же люди, как и везде, а человеку свойственно ошибаться. Ничего удивительного здесь нет, — сказал врач.
— Странно, вы так легко говорите об этом, словно для вас это обычный пустяк. Как могли напутать? Вопрос стоит об операции, можно сказать о жизни и смерти, а вы так легко рассуждаете. Мне выдали чужой анализ, я чуть с ума не сошла от переживаний, столько слёз пролила. Если бы мой муж не поддержал меня, не знаю, что бы сделала от такого горя, а для вас это так просто! — Надюша расхрабрилась, её было невозможно остановить. — Однофамилице по ошибке выдают мой анализ, и она, больная раком, напрасно радуется, что у неё все в порядке. Теряет драгоценное время из—за чьей—то непростительной ошибки, в результате её привозят в больницу с кровотечением. И вот тут вы наконец—то обнаруживаете ошибку. Для вас это всего—навсего: «ничего удивительного в этом нет». Это преступление, понимаете? — Надюша так разошлась, что успокоиться ей было невозможно. — А если бы вы взяли меня на операцию, отрезали мне желудок — для вас это тоже нормально?! А потом бы вы мне сказали: «Ах, простите, ах, извините, мы немного напутали!»
Врач не стал выслушать справедливые упреки, повернулся спиной и пошел из палаты, бросив на ходу:
— Наша больница здесь ни при чём. Все претензии к Медсервису, где вам выдали анализ и прилепили диагноз рака. Мы вас сегодня выписываем.
Женщины, с интересом слушавшие разговор, стали её успокаивать:
— Ну, что вы так разошлись, вам радоваться надо, а вы нервничаете.
— Я бы не отказалась от такой ошибки, если бы это произошло со мной, — добавила больная, лежащая в углу палаты. Ей несколько дней назад убрали больное лёгкое.
Надюша посмотрела на желтушно—серого цвета женщину, хотела ей сказать:
— А вы уверены, что вам нужно было делать операцию, а может, вам тоже по ошибке сделали? — но воздержалась.
По всему было видно, что она раковая больная.
Тут дверь в палату открылась, и вошла Светлана Тропина. Подойдя к кровати, села рядом.
— Привет! Как ты тут? — спросила подругу, одновременно вытаскивая из сумки пакеты с яблоками и апельсинами.
— Ты как раз вовремя. Помоги мне собрать вещи, я ухожу отсюда, — возбуждённо сказала Надюша.
— Почему, ты что, отказалась от операции?
— Да, можно так сказать. Я отказалась, потому что мне не нужно её делать. Буду жить так.
— Ничего не понимаю. — Светлана смотрела на неё удивленными глазами.
— Пять минут назад мне сообщили, что мой анализ — это не мой, а чужой, а чужой анализ — это мой. Поняла что—нибудь? — с иронией в голосе ответила Надюша.
— Говори яснее, я ничего не понимаю.
— Ну, как ты не понимаешь, у меня нет рака, мне можно идти домой, они напутали с анализами. Слава Богу, что не успели сделать операцию, вовремя разобрались, и на том большое спасибо. Хорошо, что ты пришла, помоги мне собрать вещи и давай побыстрее отсюда исчезнем.
— Давай! — Светлана, не до конца понявшая суть сказанного, стала помогать упаковывать вещи. Попрощавшись со всеми в палате, они вышли на улицу, взяли первое попавшееся такси и уехали.
Дома для всех было полной неожиданностью её внезапное возвращение. Вечером, сидя за столом, когда дети легли спать, Надюша и Рогожин обсуждали всё, что пришлось пережить за эти дни. Рогожин сказал:
— Я всегда говорил и буду говорить: никогда, ни при каких обстоятельствах не нужно падать духом. А в твою болезнь я не верил с самого начала. Вот в беременность — это возможно, а всё остальное я категорически отвергаю.
— Ты, как всегда, прав! Я виню в этой ситуации только себя, хоть и наговорила сгоряча врачу столько неприятных вещей. Почему я не обратила внимание на фамилию и инициалы? Почерк был такой непонятный, что разобрать что—то было сложно, и всё—таки, будь я внимательней, могла бы сама увидеть ошибку. А я расстроилась, плакала, запаниковала. Когда паникуешь, словно по течению тебя несёт в омут, и нет никаких сил сопротивляться, — откровенно признавалась Надюша.
— Спасибо им, что эту ошибку они обнаружили до операции. А с беременностью мы сами разбёремся и со всем остальным тоже. Всё хорошо, что хорошо кончается, — подытожил Рогожин.
— Я теперь буду умнее. Любую бумажку, полученную из чужих рук, буду тщательно изучать по буквам, — пошутила Надюша.
Всё хорошо, она дома, можно наслаждаться обществом родных и близких людей. Но в душе остался осадок при мысли о той несчастной женщине, её однофамилице, которая сейчас переживает те же чувства, которые по чьей—то недобросовестности и небрежности довелось испытать ей. Увидев, что Рогожин встал из—за стола, она спросила:
— Ты куда?
— Я сейчас, подожди, скоро приду, выйду на улицу прогуляться с собакой перед сном.
Она убрала со стола посуду, приняла душ, приготовила постель, а Рогожина всё не было. «Странно, его так долго нет, куда он пропал?» — с тревогой подумала она.
Наконец раздался шум открываемой двери.
— Вы что так долго гуляете? — спросила она, выходя навстречу Рогожину. — Боже мой! Откуда такая прелесть? — изумилась Надюша, принимая из рук мужа огромный букет белых хризантем. — Где ты их взял?
— Места надо знать. Дарю тебе в честь благополучного возвращения и окончания черной полосы в нашей жизни. Теперь только положительные эмоции. — Рогожин обнял и поцеловал жену.
— Спасибо, я поставлю их в спальную, они свежи и очень нарядны.
Глава двадцать первая
Дома никого не было, её опять охватили страх и паника. Она легла на диван и, уткнувшись в подушку, стала плакать. Было страшно представить себе, что ожидает впереди. Пугала мысль о неизбежности смерти и о том, какие страдания предстоит перенести. «Ну, почему я? Почему со мной случилось такое несчастье? За что? Я никогда никому не делала ничего плохого. Я не хочу расставаться со своей семьёй, я не переживу этого!» Услышав звук поворота ключа в двери, она вытерла слёзы и поспешила в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок, но в коридоре лицом к лицу столкнулась с мужем. Рогожин, увидев заплаканное лицо жены, с тревогой спросил:
— Что с тобой, почему ты плачешь?
Она попыталась принять бодрый вид, но у неё ничего не получилось и, глотая нахлынувшие слёзы, сказала:
— У меня обнаружили рак, мне нужно идти к онкологу.
— Господи! С чего ты взяла?
— Я сдавала анализы, потому что у меня болит желудок, меня постоянно тошнит и совершенно нет аппетита. Сегодня я забрала результаты, и врач направил меня на лечение к онкологу.
— Почему ты мне ничего не говорила об этом раньше? — спросил Рогожин. — Болеешь, пьёшь таблетки, не спишь по ночам и чего—то ждёшь. Завтра же с утра пойдем к онкологу, может, не всё так трагически, как тебе кажется. Онколог всё объяснит. — Рогожин старательно подбирал слова, ему хотелось успокоить жену.
— Что он мне объяснит? Что нужно убрать желудок, потому что у меня рак? — всхлипывая, сказала Надюша.
— Я не знаю, что он скажет, но ясно одно — медлить нельзя ни в коем случае. Ну, не расстраивайся, прошу тебя, — он обнял жену и поцеловал в щёку. — Я с тобой, ты слышишь? — Гладил рукой её по спине и повторял: — Не плачь, успокойся, ничего ещё точно не ясно, зачем заранее переживать? Я слышал, что не все формы рака опасны. Да и медицина у нас не стоит на месте, возможно, есть новые лекарства и новые методы лечения, — он понимал, что молол чепуху, но в данный момент ничего другого в голову не приходило.
Надюша успокоилась и пошла на кухню.
Наступивший день был пасмурным и хмурым. Они вместе добрались до больницы, где было большими буквами написано: «Областной онкологический центр». Отстояв в очереди, записались на приём к врачу. Онколог принимал с двух часов дня. Им ничего не оставалось делать, как прийти сюда во второй раз. Рогожин предложил:
— Давай зайдём в кафе, посидим, выпьем кофе и съедим по мороженому.
Она согласилась, хотя ей совсем не хотелось идти в кафе: не то настроение, чтобы беззаботно просиживать время. По дороге Рогожин остановился возле цветочницы, продающей большие белые хризантемы. Он захотел купить жене цветы, но она, увидев его порыв, сказала:
— Прошу тебя, не нужно покупать цветы. Подумай сам, куда я с ними пойду? На приём к онкологу? На обратном пути, если будет всё хорошо, ты купишь букет, ладно?
Рогожину ничего не оставалось, как согласиться. В кафе они сидели молча. Рогожин старался сохранять бодрость, хотя у него на душе скребли кошки. Он попытался шутить, но, увидев грустные глаза жены, замолчал. «Ну, откуда у молодой, цветущей женщины могла появиться такая зараза? В голове просто не укладывается, да нет, здесь наверняка какая—то ошибка, я не хочу этому верить, со здоровьем у Надюши всегда было всё в порядке», — думал он, ковыряя ложкой мороженое.
А Надюша вдруг разговорилась. Она стала давать наказы:
— Если мне придётся лечь в больницу, ты детям не говори, что со мной. Скажи, что мама уехала отдохнуть в дом отдыха. Я сама с ними по телефону поговорю. Знакомым тоже говорить ничего не нужно. Уехала, мол, на курорт. У тебя сейчас отпуск, ты смотри за детьми, особенно за Костей, у них в школе дети наркотики пробуют. Нужно его уберечь от этой гадости. За Иришкой смотри. Провожай и встречай из школы. Сейчас дети теряются, сам знаешь. Успевать тебе придётся и обеды готовить, и продукты покупать, и за порядком следить. А если что со мной случится, дай мне слово, что детей не обидишь и не бросишь их.
— Ну, ты, мать, даёшь! Я запрещаю тебе, ты слышишь, даже думать о плохом. Лично я не верю в то, что тебе наговорили врачи, — уверенным тоном сказал Рогожин.
— Нет, ты меня не перебивай, я ещё не всё сказала, — продолжала Надюша. — Родителям моим тоже не звони, я сама с ними по телефону поговорю. Светлане Тропиной можешь позвонить, скажи, если найдёт время, пусть ко мне придёт. Жалко, но участок дачный придется продать. Кто будет им заниматься? Времени у тебя свободного совсем не будет, он у нас очень хороший, его сразу же купят.
— Слушай, хватит, — перебил Рогожин. — Больше ничего не говори, я уверен, что всё обойдется, понимаешь? Я уверен, повторяю! Я не хочу больше ничего слушать.
Они замолчали. Доели мороженое, допили кофе, встали и вернулись в больницу. Онколог был высоким, крепким мужчиной, с большими, сильными руками. Он дотошно расспросил Надюшу, осмотрел её. Прочитав результат фиброгастроскопии, сказал:
— Ну, что ж! Нужно ложиться к нам.
— Когда? — еле выговорила Надюша.
— Прямо сейчас, сегодня. Вот, возьмите направление, — он что—то написал на листке бумаги и протянул его ей. — Пройдите в корпус номер два, в приемный покой, там вас определят в палату.
— Что, у меня рак?
— Будем разбираться.
Надюша вышла из кабинета, за ней вошел Рогожин.
— Доктор, я муж этой женщины, скажите мне, что с ней?
— У неё рак желудка, нужно срочно сделать операцию.
— Не может быть, она никогда ничем не болела, всегда была здоровой и крепкой, у неё не может быть рака, — волнуясь, сказал Рогожин.
— К сожалению, внешний вид ни о чём не говорит и часто не соответствует действительности. Рак — коварное заболевание, протекает скрыто, и поэтому люди поздно обращаются к врачам. У вашей жены злокачественная опухоль в желудке, ей нужна срочная операция.
— И что, нет никакой надежды на благоприятный исход?
Рогожин упрямо не хотел верить сказанному.
— Надежда всегда должна быть, без надежды нельзя.
Надюшу поместили в большую, неуютную, серую палату с давно небеленным потолком и стенами. В отсыревших углах висели кружева паутины. Рассохшийся пол сильно скрипел, окна наглухо закрыты, в палате было душно, стоял специфический больничный запах. Семь кроватей с провисшими до пола панцирными сетками были заняты, на них сидели и лежали женщины. Кто спал, кто читал газеты. Ей указали на пустую койку, стоящую возле стены, на которой лежал голый матрац с подозрительными коричневыми разводами и пятнами. Соседкой оказалась юная девушка. Надюша, увидев её, совсем пала духом: «Господи, и дети здесь!» — с болью подумала она. Одна из женщин, лежащая от неё через койку, стала задавать вопросы:
— Вы на операцию или на обследование?
— Не знаю, — с тяжёлым вздохом ответила Надюша.
— Если на операцию, то попросите, чтобы вам из дома бинтов и марлю принесли, у них здесь ничего нет. Видите — матрац голый? Пусть принесут простыню, пододеяльник и подушку, чашку и тарелку, ложку и кружку, —подсказала соседка.
— А что, и этого здесь нет? — с удивлением спросила Надюша.
— Ничего здесь нет, только прооперируют. Выкарабкиваться придётся самой, — обречённым голосом сказала женщина.
— Позвонить домой отсюда можно?
— На лестничной площадке телефон—автомат, но не бесплатный, нужно иметь жетон, если вам понадобится, я могу дать. Завтра утром вы ничего не ешьте, у вас возьмут кучу анализов, когда будут готовы, сразу же на операцию. Некоторые больные не соглашаются, их под расписку домой выписывают. У вас что болит?
— Желудок.
— С желудком после операции пищу через зонд принимают.
— Как это, через зонд? — вздрогнула Надюша.
— Через воронку. Её на трубку надевают и вливают, таким образом кормят.
Надюше стало страшно, она не захотела больше выслушивать ужасающие подробности больничной жизни. Ей захотелось прилечь, она брезгливо посмотрела на голый матрац. В палату вошла санитарка и положила на кровать комплект постельного белья. Оно, как и вся палата, тоже было серого, замызганного цвета, вдобавок на нем краснели прочно въевшиеся в ткань бурые пятна.
Надюша прикрыла ветхой простыней допотопную грязь старого матраца, сверху застелила пододеяльником и легла в одежде. Сетка моментально провисла до пола. «Боже мой! Какая нищета и убогость. Мне предстоит провести здесь часть жизни вместе с обреченными людьми. Я точно такая, как и они. Я тоже должна привыкнуть ко всему убожеству».
Она отвернулась лицом к стенке. Чтобы не видеть облупленную серо—синюшную краску, из—под которой проглядывала штукатурка, Надюша закрыла глаза. Лежать в «гамаке», как она про себя назвала кровать, было неудобно, она попыталась отвлечь внимание, но хорошие и бодрые мысли в голову не приходили.
«Сколько больных пролежало до меня на этой кровати, кто из них остался жив? Наверное, все давно ушли в мир иной. Как хорошо было бы уснуть прямо сейчас и не проснуться», — подумала она.
Утром, как и предупреждала соседка, у нее взяли во всевозможные пробирки, трубочки и шприцы кровь. Больше о ней никто не вспоминал. К обеду пришел Рогожин. Он принёс апельсины и ее любимый вишневый сок.
— Ну, как твои дела? Что говорят врачи? — заботливо спросил он.
— Никто ничего говорит. У меня кровь взяли на анализы, больше пока никто ко мне не приходил. Ты мне принеси комплект постельного белья, подушку, тарелку, кружку, ложку, мыло, полотенце, зубную пасту и щётку. Я об этом не подумала сама. Как дети, что ты им сказал?
— Нормально, не беспокойся о доме, у нас всё в порядке.
— Ты иди домой, чего здесь сидеть? Мне остаётся ждать, когда будут готовы анализы.
— Тебе что—нибудь принести из еды?
— Не надо, меня всё время тошнит и есть совсем не хочется.
— Есть надо. — Рогожин поцеловал её в щёку. — Ну, хорошо, я пойду, до завтра.
Еще три дня провела Надюша в больнице. На четвертый день к ней в палату пришли врачи, подробно её расспросили, как заболела, что чувствует, какая семья, лечилась ли чем—нибудь, похудела или нет за время болезни. Все щупали её живот. В конце говорили одно и то же:
— Вам предстоит срочная операция на желудке.
Она молча слушала, стараясь не расплакаться. Когда поток врачей прекратился, легла на кровать, отвернулась к облупленной стенке и заплакала. Вдруг через некоторое время Надюша услышала, что кто—то вошел в палату и громким голосом спросил:
— Кто здесь Рогожина?
Она повернулась на голос и увидела перед собой того врача, который осматривал её в день поступления.
— Я, — она откинула одеяло и села.
— Так. Где вы делали анализ фиброгастроскопии? — строго спросил врач.
— В Медсервисе.
— Видите ли, по случайному стечению обстоятельств с вами в этот же день сдавала точно такой же анализ ваша однофамилица — Рогожина Н. Л., а вы, как известно — Рогожина Н. П., так я говорю?
— Да, я Рогожина Н. П., а в чем дело? — заволновалась Надюша.
Врач смотрел на неё испытывающим взглядом, от него ей стало не по себе.
— Вам на руки выдали по ошибке ее анализ, а ей выдали ваш. Вот, собственно в чём ошибка.
— Как так? — изумилась Надюша.
— Хм, — хмыкнул врач. — Бывает. Выходит, вас напрасно направили к нам. Вам нужно лечиться не у нас, а в другой больнице.
Надюша сидела, ошарашенная, с трудом понимая то, что говорил доктор.
— Если я вас правильно поняла, я получила чужой анализ, а на самом деле у меня нет рака и мне не нужна операция?
— Да, именно так. Я скажу вам больше: вам нужно провериться у гинеколога, у вас положительные тесты на беременность. Ваша однофамилица сегодня поступила к нам с кровотечением, на руках у неё был точно такой же анализ, как и у вас. Мы разобрались в этой ошибке.
— А где же я должна лечиться? — недоумённо спросила Надюша.
— Скорее всего, лечиться будете у терапевта, а наблюдаться у гинеколога, — ответил врач.
— Зачем мне наблюдаться у гинеколога? — ещё больше изумилась Надюша.
— Повторяю, у вас нет рака, симптомы, которые вас беспокоят, часто встречаются и у беременных, тем более, что тест на беременность у вас резко положительный, — терпеливо объяснил врач.
Надюша не знала, что делать. Радоваться не было сил, в голове была полнейшая неразбериха. Но одно она поняла: если только врач не обманывает, у неё нет рака.
— Вы не обманываете меня? — всё ещё не веря сказанному, спросила она. — Не понимаю, как врачи могли ошибиться?
— Я ничуть вас не обманываю. В медицине работают точно такие же люди, как и везде, а человеку свойственно ошибаться. Ничего удивительного здесь нет, — сказал врач.
— Странно, вы так легко говорите об этом, словно для вас это обычный пустяк. Как могли напутать? Вопрос стоит об операции, можно сказать о жизни и смерти, а вы так легко рассуждаете. Мне выдали чужой анализ, я чуть с ума не сошла от переживаний, столько слёз пролила. Если бы мой муж не поддержал меня, не знаю, что бы сделала от такого горя, а для вас это так просто! — Надюша расхрабрилась, её было невозможно остановить. — Однофамилице по ошибке выдают мой анализ, и она, больная раком, напрасно радуется, что у неё все в порядке. Теряет драгоценное время из—за чьей—то непростительной ошибки, в результате её привозят в больницу с кровотечением. И вот тут вы наконец—то обнаруживаете ошибку. Для вас это всего—навсего: «ничего удивительного в этом нет». Это преступление, понимаете? — Надюша так разошлась, что успокоиться ей было невозможно. — А если бы вы взяли меня на операцию, отрезали мне желудок — для вас это тоже нормально?! А потом бы вы мне сказали: «Ах, простите, ах, извините, мы немного напутали!»
Врач не стал выслушать справедливые упреки, повернулся спиной и пошел из палаты, бросив на ходу:
— Наша больница здесь ни при чём. Все претензии к Медсервису, где вам выдали анализ и прилепили диагноз рака. Мы вас сегодня выписываем.
Женщины, с интересом слушавшие разговор, стали её успокаивать:
— Ну, что вы так разошлись, вам радоваться надо, а вы нервничаете.
— Я бы не отказалась от такой ошибки, если бы это произошло со мной, — добавила больная, лежащая в углу палаты. Ей несколько дней назад убрали больное лёгкое.
Надюша посмотрела на желтушно—серого цвета женщину, хотела ей сказать:
— А вы уверены, что вам нужно было делать операцию, а может, вам тоже по ошибке сделали? — но воздержалась.
По всему было видно, что она раковая больная.
Тут дверь в палату открылась, и вошла Светлана Тропина. Подойдя к кровати, села рядом.
— Привет! Как ты тут? — спросила подругу, одновременно вытаскивая из сумки пакеты с яблоками и апельсинами.
— Ты как раз вовремя. Помоги мне собрать вещи, я ухожу отсюда, — возбуждённо сказала Надюша.
— Почему, ты что, отказалась от операции?
— Да, можно так сказать. Я отказалась, потому что мне не нужно её делать. Буду жить так.
— Ничего не понимаю. — Светлана смотрела на неё удивленными глазами.
— Пять минут назад мне сообщили, что мой анализ — это не мой, а чужой, а чужой анализ — это мой. Поняла что—нибудь? — с иронией в голосе ответила Надюша.
— Говори яснее, я ничего не понимаю.
— Ну, как ты не понимаешь, у меня нет рака, мне можно идти домой, они напутали с анализами. Слава Богу, что не успели сделать операцию, вовремя разобрались, и на том большое спасибо. Хорошо, что ты пришла, помоги мне собрать вещи и давай побыстрее отсюда исчезнем.
— Давай! — Светлана, не до конца понявшая суть сказанного, стала помогать упаковывать вещи. Попрощавшись со всеми в палате, они вышли на улицу, взяли первое попавшееся такси и уехали.
Дома для всех было полной неожиданностью её внезапное возвращение. Вечером, сидя за столом, когда дети легли спать, Надюша и Рогожин обсуждали всё, что пришлось пережить за эти дни. Рогожин сказал:
— Я всегда говорил и буду говорить: никогда, ни при каких обстоятельствах не нужно падать духом. А в твою болезнь я не верил с самого начала. Вот в беременность — это возможно, а всё остальное я категорически отвергаю.
— Ты, как всегда, прав! Я виню в этой ситуации только себя, хоть и наговорила сгоряча врачу столько неприятных вещей. Почему я не обратила внимание на фамилию и инициалы? Почерк был такой непонятный, что разобрать что—то было сложно, и всё—таки, будь я внимательней, могла бы сама увидеть ошибку. А я расстроилась, плакала, запаниковала. Когда паникуешь, словно по течению тебя несёт в омут, и нет никаких сил сопротивляться, — откровенно признавалась Надюша.
— Спасибо им, что эту ошибку они обнаружили до операции. А с беременностью мы сами разбёремся и со всем остальным тоже. Всё хорошо, что хорошо кончается, — подытожил Рогожин.
— Я теперь буду умнее. Любую бумажку, полученную из чужих рук, буду тщательно изучать по буквам, — пошутила Надюша.
Всё хорошо, она дома, можно наслаждаться обществом родных и близких людей. Но в душе остался осадок при мысли о той несчастной женщине, её однофамилице, которая сейчас переживает те же чувства, которые по чьей—то недобросовестности и небрежности довелось испытать ей. Увидев, что Рогожин встал из—за стола, она спросила:
— Ты куда?
— Я сейчас, подожди, скоро приду, выйду на улицу прогуляться с собакой перед сном.
Она убрала со стола посуду, приняла душ, приготовила постель, а Рогожина всё не было. «Странно, его так долго нет, куда он пропал?» — с тревогой подумала она.
Наконец раздался шум открываемой двери.
— Вы что так долго гуляете? — спросила она, выходя навстречу Рогожину. — Боже мой! Откуда такая прелесть? — изумилась Надюша, принимая из рук мужа огромный букет белых хризантем. — Где ты их взял?
— Места надо знать. Дарю тебе в честь благополучного возвращения и окончания черной полосы в нашей жизни. Теперь только положительные эмоции. — Рогожин обнял и поцеловал жену.
— Спасибо, я поставлю их в спальную, они свежи и очень нарядны.
Глава двадцать первая
Ада Васильевна в голове вынашивала одну единственную мысль — как отомстить Князеву и его пассии. Каждый день она по два—три часа просиживала в одноместной палате Сальникова. Сознание его было помутнено, но когда появлялись проблески, он общался с Адой Васильевной и понимал всё, что она говорила.
Она методично вкладывала в его голову, что знает, кто украл драгоценности и деньги.
— Ну, Сальников, ты хорошо сегодня спал, или опять всю ночь искал потерянные доллары, крестик и обручальное кольцо? — спрашивала она каждое утро своего подопечного.
— Как я могу спать? Я очень плохо спал, — вздыхал Сальников. — Как только закрою глаза, появляется любимый дядя из Америки и спрашивает, почему я не приехал к нему? Он удивлен, что я до сих пор лежу в больнице, ведь я совершенно здоровый человек. «Не понимаю, — говорит он, — от чего тебя лечат врачи? Приедешь ко мне, я покажу тебя самым лучшим докторам Америки, уверен, что они тебя признают абсолютно здоровым человеком». Когда слышу это начинаю плакать, боюсь сказать, что у меня деньги украли. Мне не на что к нему ехать. Я не хочу расстраивать дядю, он у меня хороший!
— Правильно делаешь, что не расстраиваешь доброго, заботливого дядю, — поддакивала Ада Васильевна. — Может быть, ты плохо искал, нужно лучше посмотреть?
— Нет, я везде искал, нигде их нет, — Сальников снова начинал плакать.
— Ну, не расстраивайся, смотри сюда! — Ада Васильевна вытаскивала из кармана халата фотографии Князева и Нинель Александровны, показывала Сальникову и говорила: — Ты видишь этих людей? Видишь, на шее у женщины крестик? Это твой крестик! Смотри, у мужчины на пальце обручальное кольцо, это твоё кольцо! Эти люди украли твои драгоценности и доллары, понимаешь?
Её пациент с жадностью всматривался в лица на снимке, с пристрастием рассматривая украшения.
— Да, понимаю, — кивал головой — Куда они девали мои деньги? — всхлипывал Сальников.
— Они всё забрали себе, это очень плохие люди. Деньги хотят истратить по своему усмотрению, но пока что ещё не истратили, а драгоценности носят. Видишь, они смеются над тобой, видишь? — Ада Васильевна тыкала пальцем на золотой крестик на шее Нинель Александровны и на кольцо на пальце Князева.
Сальников тупо смотрел на фотографию, до него туго доходил смысл сказанного, но после упорных тренировок, он при виде снимков Князева и Нинель Александровны начинал скрежетать зубами, сжимал огромные кулаки, становился свирепым, видно было, что злоба закипала и душила его.
Ада Васильевна, видя яркую негативную реакцию, старалась подогреть его ещё больше:
— Да, эти люди очень и очень нехорошие. Они пришли сюда ночью, когда ты спал и ничего не слышал, вытащили деньги у тебя из—под подушки, кольцо и крестик сняли и быстренько исчезли. Правильно я говорю?
Сальников утвердительно кивал в знак согласия.
— Покажи, где лежали твои денежки?
Он поднимал подушку и показывал рукой на то место, где лежали мифические деньги от несуществующего дяди из Америки.
— Сколько их у тебя было, ты помнишь?
— Помню, было тысяча долларов. Нет, — подумав с минуту, он всякий раз увеличивал количество «пропавших» денег, — было две тысячи, нет, ровно три тысячи, а теперь у меня нет ни копейки.
— Вот видишь, какие бессовестные, мерзкие людишки! Забрали доллары и радуются, что разбогатели. Им дела нет до того, что ты остался без денег и не можешь поехать к дяде. Тебе обидно?
— Да, — плакал Сальников, — мне очень обидно, я убью их!
— Прощать таких людей нельзя, — твердым голосом говорила Ада Васильевна, — но и убивать их до конца тоже не следует. А вот помять хорошенько бока, побутузить, поцарапать физиономии и потаскать за волосы, это нужно обязательно сделать, тогда они испугаются и отдадут тебе всё, что украли.
Но Сальников упрямо твердил:
— Нет, я убью их.
— Убьёшь, так убей, делай, как знаешь, — соглашалась в конце концов Ада Васильевна и уходила, довольная результатом дрессировки.
Прочитав в газете, что в ближайшую пятницу в агентстве моды «Афродита» будет проводиться демонстрация вечерних туалетов, она решила в этот день совершить акт возмездия. Заранее купив в кассе агентства билет на показ, она на этом не успокоилась Ей пришла в голову ещё одна коварная мысль. Заглянув в бюро ритуальных услуг, заказала к началу показа доставить на адрес агентства траурный венок, гроб и вызвала похоронный оркестр. Выдумкой осталась довольна и с нетерпением ждала пятницы. Ненависть Сальникова на обидчиков набрала силы до такой степени, что только одно упоминание о пропаже денег и драгоценностей вызывало у него злость и жестокость разъярённого хищника.
Ничего не подозревающая о коварных замыслах жены Князева, Нинель Александровна тщательно и усердно, не считаясь со временем, готовилась к показу вечерних туалетов. Были приглашены гости из всех богатых фирм города, для них в уютном зале предусматривалось накрыть столики с шампанским и фруктами. Благодаря рекламе билеты на шоу были распроданы молниеносно.
В пятницу Нинель Александровна с раннего утра была в агентстве. Ещё и ещё раз проверила все модели, провела с девушками репетицию и осталась довольной. Шикарные вечерние туалеты из бархата, парчи, шёлка, шифона, облегающего и свободного силуэта элегантно и потрясающе красиво смотрелись на стройных манекенщицах. Они были неотразимы, демонстрируя не только роскошные платья, но все прелести стройных, молодых фигур.
— Вы просто светские львицы! — не удержалась от похвалы Нинель Александровна.
Красивые причёски, макияж, соответствующая обувь, оригинальные аксессуары, — всё вместе выглядело идеально, гармонично и безупречно.
— Молодцы, вы хорошо постарались, — похвалила она всех. — Даю вам полчаса отдыха, и будьте готовы: ровно в семнадцать часов мы начнём представление.
Ада Васильевна в пятницу тоже старательно проводила с Сальниковым генеральную репетицию покушения на мужа и его любовницу.
— Как ты будешь наказывать эту женщину? — спрашивала она, показывая пальцем в лицо Нинель Александровны на фотографии..
— Я вцеплюсь ей в волосы и сорву свой золотой крестик, — с готовностью отвечал он и скрежетал от злости зубами.
— Покажи, как ты это сделаешь? — не унималась Ада Васильевна.
Сальников решительно схватил подушку, вонзил в неё железные пальцы и в клочья разорвал ткань. Из подушки во все стороны полетели перья.
— Ну, ну, хорошо, хорошо, — одобрительным тоном похвалила Ада Васильевна. — Как накажешь мужчину, ты не забыл, что он украл у тебя обручальное кольцо и доллары? — она перевела палец на Князева и выжидающе смотрела на Сальникова.
Шизофреник дикими глазами осмотрел палату и, остановив помутневший от мести взор на металлической стойке из—под капельницы, схватил её и изогнул в дугу.
— Я сверну его в бараний рог, откушу ему палец, но заберу кольцо и деньги, — дико озираясь по сторонам, с пеной у рта сказал он.
— Прекрасно, — хлопала в ладоши Ада Васильевна. — Ну, что ты наделал? Сломал стойку, теперь тебя будут ругать, но ничего, я заступлюсь. Мы сейчас поедем туда, где находятся эти людишки. Слушай меня внимательно: я купила для тебя билет, ты войдешь в зал, сядешь где—нибудь сбоку и смотри на сцену. Там будет сидеть дама, укравшая у тебя украшение, ты сразу узнаешь её. Быстро расправься с ней, как показывал мне, потребуй от вернуть золотой крестик, а если увидишь этого господина, то и ему наподдавай хорошенько, помни: он украл баксы и золотое кольцо. Расправься с ними как повар с картошкой и быстрей убегай. Я буду ждать тебя в машине, мы быстро уедем.
Она методично вкладывала в его голову, что знает, кто украл драгоценности и деньги.
— Ну, Сальников, ты хорошо сегодня спал, или опять всю ночь искал потерянные доллары, крестик и обручальное кольцо? — спрашивала она каждое утро своего подопечного.
— Как я могу спать? Я очень плохо спал, — вздыхал Сальников. — Как только закрою глаза, появляется любимый дядя из Америки и спрашивает, почему я не приехал к нему? Он удивлен, что я до сих пор лежу в больнице, ведь я совершенно здоровый человек. «Не понимаю, — говорит он, — от чего тебя лечат врачи? Приедешь ко мне, я покажу тебя самым лучшим докторам Америки, уверен, что они тебя признают абсолютно здоровым человеком». Когда слышу это начинаю плакать, боюсь сказать, что у меня деньги украли. Мне не на что к нему ехать. Я не хочу расстраивать дядю, он у меня хороший!
— Правильно делаешь, что не расстраиваешь доброго, заботливого дядю, — поддакивала Ада Васильевна. — Может быть, ты плохо искал, нужно лучше посмотреть?
— Нет, я везде искал, нигде их нет, — Сальников снова начинал плакать.
— Ну, не расстраивайся, смотри сюда! — Ада Васильевна вытаскивала из кармана халата фотографии Князева и Нинель Александровны, показывала Сальникову и говорила: — Ты видишь этих людей? Видишь, на шее у женщины крестик? Это твой крестик! Смотри, у мужчины на пальце обручальное кольцо, это твоё кольцо! Эти люди украли твои драгоценности и доллары, понимаешь?
Её пациент с жадностью всматривался в лица на снимке, с пристрастием рассматривая украшения.
— Да, понимаю, — кивал головой — Куда они девали мои деньги? — всхлипывал Сальников.
— Они всё забрали себе, это очень плохие люди. Деньги хотят истратить по своему усмотрению, но пока что ещё не истратили, а драгоценности носят. Видишь, они смеются над тобой, видишь? — Ада Васильевна тыкала пальцем на золотой крестик на шее Нинель Александровны и на кольцо на пальце Князева.
Сальников тупо смотрел на фотографию, до него туго доходил смысл сказанного, но после упорных тренировок, он при виде снимков Князева и Нинель Александровны начинал скрежетать зубами, сжимал огромные кулаки, становился свирепым, видно было, что злоба закипала и душила его.
Ада Васильевна, видя яркую негативную реакцию, старалась подогреть его ещё больше:
— Да, эти люди очень и очень нехорошие. Они пришли сюда ночью, когда ты спал и ничего не слышал, вытащили деньги у тебя из—под подушки, кольцо и крестик сняли и быстренько исчезли. Правильно я говорю?
Сальников утвердительно кивал в знак согласия.
— Покажи, где лежали твои денежки?
Он поднимал подушку и показывал рукой на то место, где лежали мифические деньги от несуществующего дяди из Америки.
— Сколько их у тебя было, ты помнишь?
— Помню, было тысяча долларов. Нет, — подумав с минуту, он всякий раз увеличивал количество «пропавших» денег, — было две тысячи, нет, ровно три тысячи, а теперь у меня нет ни копейки.
— Вот видишь, какие бессовестные, мерзкие людишки! Забрали доллары и радуются, что разбогатели. Им дела нет до того, что ты остался без денег и не можешь поехать к дяде. Тебе обидно?
— Да, — плакал Сальников, — мне очень обидно, я убью их!
— Прощать таких людей нельзя, — твердым голосом говорила Ада Васильевна, — но и убивать их до конца тоже не следует. А вот помять хорошенько бока, побутузить, поцарапать физиономии и потаскать за волосы, это нужно обязательно сделать, тогда они испугаются и отдадут тебе всё, что украли.
Но Сальников упрямо твердил:
— Нет, я убью их.
— Убьёшь, так убей, делай, как знаешь, — соглашалась в конце концов Ада Васильевна и уходила, довольная результатом дрессировки.
Прочитав в газете, что в ближайшую пятницу в агентстве моды «Афродита» будет проводиться демонстрация вечерних туалетов, она решила в этот день совершить акт возмездия. Заранее купив в кассе агентства билет на показ, она на этом не успокоилась Ей пришла в голову ещё одна коварная мысль. Заглянув в бюро ритуальных услуг, заказала к началу показа доставить на адрес агентства траурный венок, гроб и вызвала похоронный оркестр. Выдумкой осталась довольна и с нетерпением ждала пятницы. Ненависть Сальникова на обидчиков набрала силы до такой степени, что только одно упоминание о пропаже денег и драгоценностей вызывало у него злость и жестокость разъярённого хищника.
Ничего не подозревающая о коварных замыслах жены Князева, Нинель Александровна тщательно и усердно, не считаясь со временем, готовилась к показу вечерних туалетов. Были приглашены гости из всех богатых фирм города, для них в уютном зале предусматривалось накрыть столики с шампанским и фруктами. Благодаря рекламе билеты на шоу были распроданы молниеносно.
В пятницу Нинель Александровна с раннего утра была в агентстве. Ещё и ещё раз проверила все модели, провела с девушками репетицию и осталась довольной. Шикарные вечерние туалеты из бархата, парчи, шёлка, шифона, облегающего и свободного силуэта элегантно и потрясающе красиво смотрелись на стройных манекенщицах. Они были неотразимы, демонстрируя не только роскошные платья, но все прелести стройных, молодых фигур.
— Вы просто светские львицы! — не удержалась от похвалы Нинель Александровна.
Красивые причёски, макияж, соответствующая обувь, оригинальные аксессуары, — всё вместе выглядело идеально, гармонично и безупречно.
— Молодцы, вы хорошо постарались, — похвалила она всех. — Даю вам полчаса отдыха, и будьте готовы: ровно в семнадцать часов мы начнём представление.
Ада Васильевна в пятницу тоже старательно проводила с Сальниковым генеральную репетицию покушения на мужа и его любовницу.
— Как ты будешь наказывать эту женщину? — спрашивала она, показывая пальцем в лицо Нинель Александровны на фотографии..
— Я вцеплюсь ей в волосы и сорву свой золотой крестик, — с готовностью отвечал он и скрежетал от злости зубами.
— Покажи, как ты это сделаешь? — не унималась Ада Васильевна.
Сальников решительно схватил подушку, вонзил в неё железные пальцы и в клочья разорвал ткань. Из подушки во все стороны полетели перья.
— Ну, ну, хорошо, хорошо, — одобрительным тоном похвалила Ада Васильевна. — Как накажешь мужчину, ты не забыл, что он украл у тебя обручальное кольцо и доллары? — она перевела палец на Князева и выжидающе смотрела на Сальникова.
Шизофреник дикими глазами осмотрел палату и, остановив помутневший от мести взор на металлической стойке из—под капельницы, схватил её и изогнул в дугу.
— Я сверну его в бараний рог, откушу ему палец, но заберу кольцо и деньги, — дико озираясь по сторонам, с пеной у рта сказал он.
— Прекрасно, — хлопала в ладоши Ада Васильевна. — Ну, что ты наделал? Сломал стойку, теперь тебя будут ругать, но ничего, я заступлюсь. Мы сейчас поедем туда, где находятся эти людишки. Слушай меня внимательно: я купила для тебя билет, ты войдешь в зал, сядешь где—нибудь сбоку и смотри на сцену. Там будет сидеть дама, укравшая у тебя украшение, ты сразу узнаешь её. Быстро расправься с ней, как показывал мне, потребуй от вернуть золотой крестик, а если увидишь этого господина, то и ему наподдавай хорошенько, помни: он украл баксы и золотое кольцо. Расправься с ними как повар с картошкой и быстрей убегай. Я буду ждать тебя в машине, мы быстро уедем.