Пелам Гренвилл Вудхаус. Дживс и феодальная верность

   – Нет, сэр. В этом отношении мне повезло.
   – Там у человека разыгрывается такой аппетит! Так что поспешите на подмогу если вы не против, и беритесь скорее за сковородку Яйца в доме есть, надеюсь?
   – Есть, сэр.
   – Мне понадобится с полсотни и, пожалуй, такое же количество фунтов бекона. И тосты. Четырех батонов, я думаю, хватит, но будьте наготове подать еще, если понадобится. Да, и кофе – скажем, шестнадцать кофейничков.
   – Очень хорошо, сэр.
   – А вы после этого, конечно, поспешите к «Ганимеду», – не без горечи заметил я, – чтобы записать мои злоключения в вашу клубную книгу?
   – Боюсь, сэр, у меня нет выбора. Я должен. Правило номер одиннадцать чрезвычайно строгое.
   – Что ж, должны так должны. Я совсем не хочу, чтобы вас выволокли в середину каре с дворецкими по сторонам и срезали у вас пуговицы с пиджака. Кстати, о клубной книге. Вы уверены, что в ней нет ничего на букву «Ч» про Чеддера?
   – Ничего, кроме того, что внесено мною вчера, сэр.
   – Н-да, от этого проку мало, – вздохнул я. – Не скрою от вас, Дживс, что Сыр Чеддер представляет теперь для меня серьезную опасность.
   – Неужели, сэр?
   – Я надеялся, что, может быть, у вас там найдется что-нибудь такое, чем можно было бы заклепать его орудия. Но конечно, раз нет, значит, нет. Ладно, несите сюда мой завтрак, да поживее.
   Минувшей ночью я почти не спал на дощатом ложе, какие гестапо на Винтон-стрит предоставляет для удобства своих клиентов, поэтому, насытившись, я завалился в постель. Мне, как Ролло Биминстеру, хотелось все забыть. И было уже сильно за полдень, когда телефонный звонок вырвал меня из объятий глубокого сна. Чувствуя себя неплохо освежившимся, я нырнул в халат и подошел к аппарату.
   Это оказалась Флоренс.
   – Берти? – пискнула она.
   – Как? Вы же собирались сегодня в Бринкли.
   – Сейчас отправляюсь. Я позвонила узнать, что с вами было вчера после моего ухода?
   Я рассмеялся горьким смехом.
   – Приятного мало, – ответил я. – Меня загребла полиция.
   – Но вы же говорили, они не арестуют.
   – Вообще нет. Но арестовали.
   – А сейчас вы в порядке?
   – Заметно осунулся.
   – Не понимаю. Почему вас арестовали?
   – Длинная история. Вкратце говоря, я понял, что вы решили покинуть помещение, смотрю, за вами следом во всю прыть несется фараон, я выставил ногу, он споткнулся, ну и утратил к преследованию всякий интерес.
   – Господи милосердный!
   – Мне подумалось, что так будет правильно, потому что еще мгновение – и он ухватил бы вас сзади за брюки. Он, конечно, этого не стерпел, и в итоге я провел ночь в тюремной камере, а утром имел малоприятный разговор с мировым судьей в полицейском участке на Винтон-стрит. Впрочем, сейчас я уже почти совсем отдышался.
   – О, Берти!
   Она, похоже, растрогалась и дрогнувшим голосом сказала мне спасибо, а я ответил, что не стоит благодарности. Тут она вдруг охнула, как будто получила кулаком под дых на уровне третьей жилетной пуговицы. И переспросила:
   – Винтон-стрит, вы сказали?
   – Да.
   – Ах Боже мой! Вы знаете, кто там судья?
   – Затрудняюсь вам сказать. Мы не обменялись визитными карточками. На суде мы звали его запросто – «ваша честь».
   – Это дядя Д’Арси Чеддера!
   Я чуть не чертыхнулся от изумления:
   – Ей-богу?
   – Ей-богу.
   – Тот, что любит суп?
   – Тот самый. Можете себе представить, что было бы, если бы вчера вечером я у него обедала, а сегодня утром предстала бы перед ним, задержанная полицией!
   – Да, неловко. Не найдешься, что сказать.
   – Д’Арси бы мне этого не простил.
   – Не понял.
   – Он бы расторг помолвку.
   – То есть как?
   – Что – как?
   – Как бы он расторг помолку – она ведь уже расторгнута?
   Флоренс засмеялась, как говорится, нежным серебристым смехом:
   – О нет. Сегодня утром он позвонил, взял назад все, что было сказано, и получил мое прощение. С сегодняшнего дня он отпускает усы.
   У меня – гора с плеч.
   – Замечательно! – говорю.
   Тут она завздыхала «О, Берти!», «Ах, Берти!», я спросил, о чем она, и она объяснила, что вздыхает, поскольку я так рыцарствен и щедр.
   – Мало кто еще из мужчин, испытывая ко мне такие чувства, был бы способен вести себя так.
   – Да ну, пустяки, – говорю я.
   – Я страшно тронута.
   – Забудьте. Так, значит, у вас с ним опять мир и любовь?
   – Да. Смотрите не проговоритесь ему, что я была вчера с вами в ночном клубе.
   – Конечно-конечно. Ни полслова.
   – Д’Арси ужасно ревнив.
   – Мне это известно. Он ничего не узнает.
   – Уж пожалуйста. Даже если бы он только проведал, что я сейчас разговариваю с вами по телефону, с ним и то случилась бы истерика.
   Я хотел было снисходительно рассмеяться в ответ и возразить, что это, как выражается Дживс, сугубо маловероятно – откуда бы Сыру узнать, что мы тут чешем языки, – как вдруг я краем глаза заметил у себя в поле зрения некий крупный предмет. Я слегка повернул голову и убедился, что этот кр. пр. на самом деле – могучая фигура Д’Арси Чеддера собственной персоной. Я не услышал дверного звонка и не видел, как он вошел, но это, несомненно, был он – опять явился моему взору, точно проживающее по здешнему адресу привидение.

Глава 7

   Тут требовалось соображать молниеносно. Нельзя же допустить, чтобы к вам приходили и прямо в гостиной закатывали истерики. Да и вряд ли, выяснив, кто у меня на том конце провода, Сыр ограничится только истерикой.
   – Конечно, Китекэт, – внятно произнес я в трубку. – Разумеется, Китекэт. Я понимаю, Китекэт. Но сейчас я должен попрощаться, Китекэт, так как ко мне зашел наш общий друг Чеддер. Пока, Китекэт. – Я повесил трубку и обернулся к Сыру. – Говорил с Китекэтом, – пояснил я ему.
   Сыр на это ничего не сказал, а продолжал стоять и мрачно взирать на меня. Теперь, зная о кровном родстве Сыра с судьей на Винтон-стрит, я увидел меж ними явное фамильное сходство. У племянника, как и у дяди, была манера щуриться и смотреть на человека из-под нависших бровей. Разница была лишь в том, что дядюшка пронзал вас взором сквозь стекла пенсне, а племянничек действовал невооруженным глазом.
   Сначала я подумал, что неудовольствие моего гостя вызвано моим костюмом: я принимал его в халате и пижаме, а в три часа дня такое одеяние может натолкнуть на определенные мысли. Но нет, оказалось, что на повестке дня вопрос посерьезнее.
   – Вустер, – произнес Сыр голосом гулким, как шум Корнуоллского железнодорожного экспресса в туннеле, – где ты был минувшей ночью?
   К этому вопросу, признаюсь, я был совсем не готов. Я даже покачнулся. Но тут же напомнил себе, что против меня нет никаких улик, и снова воспрянул духом.
   – A-а, Сыр! – воскликнул я приветливо. – Заходи, заходи. Ах, ты уже зашел? Ну, тогда присаживайся и расскажи, что новенького. Прекрасная погода, не правда ли? Многие не любят июль в Лондоне, но мне лично нравится. На мой вкус, в это время года тут что-то такое есть эдакое.
   Но он был, похоже, как раз из тех, которые июль в Лондоне не одобряют, судя по тому, что рассуждать на эту тему не пожелал и только фыркнул, по своему обыкновению.
   – Где ты был минувшей ночью, черт бы тебя побрал? – повторил он, и я заметил, что лицо у него багровое, щеки подергиваются и глаза, подобно звездам, вот-вот покинут свои орбиты.
   Я сделал попытку изобразить равнодушие и спокойствие:
   – Минувшей ночью? Дай припомнить. Это будет ночь на двадцать второе июля, верно? Гм. Кхе. Ночь на…
   Он два раза сглотнул.
   – Вижу, ты подзабыл. Позволь освежить твою память. Ты был в ночном притоне вместе с моей невестой Флоренс Крэй.