Пелам Вудхаус. Бить будет Катберт. Сердце обалдуя. Лорд Эмсворт и другие (сборник)

 
   Внимательнее всех выступление жреца слушал сводный брат царя, Аскобарух, мрачный, разочаровавшийся в жизни тип с хищным взглядом и коварной ухмылкой. Аскобарух с детства терзался честолюбивыми помыслами, но до сих пор казалось, что он так и отправится в могилу, не утолив желания власти. Он жаждал стать царем Оума, и вот наконец судьба улыбнулась ему. Искушенный в дворцовых интригах Аскобарух понимал: жрецы – серьезная сила, стоящая за всеми успешными дворцовыми переворотами. Самым важным для замысла Аскобаруха был его преподобие верховный жрец Чета.
   Именно к нему в конце заседания обратился Аскобарух. Жрецы единодушно вынесли Мерольхасару вотум недоверия и разошлись, а председатель направился в ризницу подкрепиться молоком и медом.
 
   – Знатная речь! – вкрадчиво начал Аскобарух и неприятно улыбнулся. Что-что, а польстить человеческому самолюбию он умел.
   Верховный жрец довольно погладил бороду.
   – Ну что ты, право, – смущенно ответил он.
   – Будет скромничать, речь потрясающая! Ума не приложу, как тебе удается подобрать нужные слова. Вот бы мне научиться. А то недавно выступал на торжественной встрече выпускников Оумского университета, так у меня прямо язык отнялся. А ты просто выходишь, и слова сами летят с уст, будто пчелы из улья. В голове не укладывается, хоть убей!
   – Все дело в сноровке.
   – Божественный дар, не меньше.
   Верховный жрец допил молоко с медом.
   – Возможно, ты и прав, – сказал он, недоумевая, почему раньше не замечал, что Аскобарух такой приятный собеседник.
   – У тебя, конечно, была очень благодатная тема. Воодушевляющая и все такое. Даже я нашел бы, что сказать по этому поводу, хотя, конечно, не столь красноречиво. Что же это делается? Поклоняться какому-то неведомому богу! Говорю тебе, у меня аж кровь закипела в жилах, когда услышал. Все знают, как я уважаю и чту Мерольхасара, но это уж слишком! И откуда он только выкопал этого своего бога?! Я мирный человек и не люблю ввязываться в политику, но если бы ты сказал мне, как патриот патриоту: «Аскобарух, пора, мол, принять меры», я ответил бы, как на духу: «Дражайший жрец, я целиком и полностью согласен». Можешь даже сказать, что ради спасения Оума необходимо убить Мерольхасара и начать все с чистого листа.
   Верховный жрец задумчиво поглаживал бороду.
   – Признаюсь, я не думал заходить так далеко.
   – Мое дело предложить, – ответил Аскобарух, – можешь и отказаться. Мне-то что? Ты вправе действовать, как считаешь нужным. Но ты же умный человек, – пожалуй, даже самый умный во всей стране, – и наверняка понимаешь, что это прекрасный выход. Да, Мерольхасар – царь неплохой, никто не спорит. И полководец приличный, и охотник отменный. Однако давай посмотрим правде в глаза – неужели жизнь состоит лишь из сражений и охоты? Так ли все просто? Не лучше ли найти добропорядочного человека, который никогда не изменял Чету, и передать ему бразды правления? Не это ли нужно для процветания Оума? А ведь таких людей не сосчитать. Взять, к примеру, меня. Я, конечно, недостоин такой чести, но одно знаю твердо – если стану царем, то уж о поклонении Чету позабочусь. Можешь поставить на это все свои пацации. Вот.
   Верховный жрец призадумался.
   – О скверноликий, но благонравный Аскобарух, хороши слова твои. Однако возможно ли это?
   – Возможно ли? – Аскобарух зловеще рассмеялся. – Возможно? Разбуди меня ночью, останови на скоростном тракте, я не замедлю с ответом! Вот что я тебе скажу… заметь, я не настаиваю, просто советую, – возьми длинный острый кинжал для заклания жертв, отправляйся к Линксу, и как только Мерольхасар поднимет свою богомерзкую палку над головой…
   – Воистину, мудрость твоя не знает границ, – воскликнул верховный жрец, – верно, сам Чет говорит твоими устами!
   – Ну что, по рукам? – спросил Аскобарух.
   – По рукам! – ответил жрец.
   – Вот и славно, – продолжал Аскобарух. – Пожалуй, мне лучше держаться в стороне от всяких неприятностей. Отправлюсь-ка я в путешествие, пока ты здесь, так сказать, готовишь почву. В это время года очень хорошо на Средних Озерах. Надеюсь, к моему возвращению все формальности будут улажены?
   – Чет меня возьми, можешь не сомневаться! – зловеще ответил верховный жрец, поглаживая рукоять кинжала.
 
   Верный своему слову, верховный жрец направился к Линксу с первыми лучами солнца. Мерольхасар как раз закончил вторую лунку и был в отличном настроении.
   – Приветствую тебя, о достопочтеннейший! – бодро воскликнул царь. – Приди ты минутой раньше, узрел бы, как ловко мы послали мяч прямо на грин. Ловчее не бывает. Не удар, а конфетка, такого прекрасного чипа мэши-нибликом не видывали за пределами благословенной земли С’нэндрю, да снизойдет на нее мир, – добавил Мерольхасар, почтительно обнажив голову. – О радость, я сыграл лунку ниже пара, хоть мой драйв и угодил вон в те кусты из-за небольшого слайса.
   Верховный жрец не понял ни слова, но с радостью отметил, что царь доволен и ни о чем не подозревает. Заговорщик крепко сжал под одеждой рукоять кинжала и последовал за правителем к следующему алтарю. Мерольхасар наклонился и положил небольшой округлый предмет на горку песка. Несмотря на строгость взглядов, верховный жрец не смог отказать себе в удовольствии ознакомиться с диковинным обрядом.
   – Зачем ты это делаешь, о царь? – полюбопытствовал он.
   – Я устанавливаю мяч повыше, иначе вместо того, чтобы устремиться к солнцу, подобно птице, он жуком поползет по земле. Ты же видишь, какая густая трава впереди – чего доброго, придется второй удар нибликом играть.
   Верховный жрец попытался разобраться.
   – Это чтобы умилостивить бога? Призвать удачу?
   – Можно сказать и так.
   Жрец покачал головой.
   – Быть может, я старомоден, – сказал он, – но думается мне, чтобы умилостивить бога, лучше принести в жертву кэдди-другого.
   – Признаюсь, – мечтательно ответил царь, – мне и самому часто кажется, что всем станет гораздо легче, если время от времени отправлять пару-тройку кэдди на заклание. Вот только Профи почему-то об этом и слышать не хочет. – Мерольхасар мощно ударил по мячу, и тот стремительно понесся вдоль фервея. – Клянусь Эйбом, сыном Митчела, – воскликнул царь, заслонив ладонью глаза от солнца, – что за славный драйв! О, истинно говорит книга пророка Вардуна: «В левой руке сокрыта сила всякого удара, правая же лишь задает направление. Посему не нажимай слишком сильно десницей своей». Вот отчего у меня вчера мяч сваливался влево.
   Жрец насупился.
   – В священной книге Чета, о царь Оума, сказано: не поклоняйся чужим богам.
   – О досточтимый, – ответил царь, пропустив замечание мимо ушей, – возьми клюшку и попробуй сам. Ты, правда, уже в летах, но есть люди столь совершенные, что могут дать внукам по удару форы на каждой лунке. Учиться никогда не поздно.
   Верховный жрец в страхе отпрянул. Царь нахмурился.
   – Таково наше царское повеление, – холодно произнес он.
   Пришлось повиноваться. Быть может, жрец и решился бы нанести удар кинжалом, но тут приблизились несколько кэдди и со свойственным им презрительным равнодушием уставились на него. Делать нечего – жрец взял палку и встал, как велели.
   – А теперь медленно поднимай, – объяснил Мерольхасар, – и это… не своди глассмяча.
 
   Месяц спустя Аскобарух вернулся из странствий. Ни весточки не получил он от верховного жреца. Тот так и не дал ему знать об успехе переворота, впрочем, на то могли быть свои причины. Аскобарух невозмутимо велел вознице править к царскому дворцу. Он был рад вернуться, ведь даже отпуск не приносит удовольствия, когда дома ждет важное дело.
   Колесница тронулась, и вскоре показались окраины города. Внезапно Аскобарух похолодел, от благодушия не осталось и следа.
   – Это еще что такое? – резко окликнул он возницу.
   Там, где прежде был пустырь, парами расхаживали люди в необычных одеяниях и со странными посохами. Одни беспокойно копошились в кустах, другие бодро шагали по направлению к небольшим красным флажкам. Аскобаруха охватило зловещее предчувствие.
   Казалось, вопрос удивил возницу.
   – Тама, – ответил он, – теперича гор-родской линкс.
   – Что?
   – Линкс.
   – Объясни мне, почему ты так странно говоришь?
   – Как это стр-ранно?
   – Ну, вот так. Ты говоришь… странно.
   – Вот те на! Его величество царь Мерольхасар – да уменьшится его гандикап! – издал указ, что все его подданные теперь должны так говор-рить. Ведь так говор-рит сам Профи, – да пр-ребудет с ним мир! Грхм!
   У Аскобаруха закружилась голова, он вяло откинулся на сиденье, а колесница тем временем выехала на дорогу, идущую вдоль дворцового линкса. Поле было частично огорожено стеной, из-за которой вдруг раздался взрыв хохота.
   – А ну, придержи лошадей, – велел Аскобарух.
   Он узнал этот смех. Мерольхасар.
   Аскобарух подкрался к стене и осторожно выглянул. Кровь застыла в его жилах. Он стал бледен как смерть.
 
   Царь и Великий визирь играли в паре против Профи и верховного жреца. Визирь только что подложил жрецу самую настоящую свинью – его мяч встал точно между мячом жреца и лункой.
   Аскобарух поплелся к колеснице.
   – Поехали назад, – упавшим голосом сказал он. – Я кое-что забыл.
 
   Так в Оум пришел гольф, а вместе с ним небывалое благоденствие. Все были счастливы. Исчезла безработица. Снизилась преступность. Летописи неоднократно называют это время Золотым Веком. И все же оставался один человек, не вполне обласканный судьбой. На поле для гольфа все было прекрасно, но дни сменялись одинокими безотрадными ночами, когда Мерольхасар лежал без сна, страдая от того, что его никто не любит.
   Конечно, по-своему его любили подданные. На дворцовой площади появилась еще одна статуя – «Мерольхасар выбивает мяч из случайной воды». Менестрели сочинили новый цикл песен, восхваляющих его мастерство владения нибликом. Гандикап Мерольхасара снизился до двенадцати. Но разве в этом счастье? Гольфисту нужна любящая жена, которой долгими вечерами можно рассказывать о своей игре. А жены-то у Мерольхасара как раз и не было. От принцессы Удаленных островов так и не пришло ни слова, а поскольку Мерольхасар не мог отказаться от идеала, он оставался одинок.
   Однажды летним утром, спозаранку, Мерольхасара, едва задремавшего после бессонной ночи, разбудил взволнованный голос Главного казначея.
   – Ну, что еще? – недовольно спросил царь.
   – Грхм, о мой повелитель! Чудесная новость! Принцесса Удаленных островов ожидает тебя на террасе, то есть, э-э… как это… на тер-расе… – Казначей был уже не молод, и новый язык давался ему с трудом.
   Царь так и подскочил.
   – Наконец-то! Посланец от принцессы!
   – Нет, повелитель, ее высочество собственной персоной, – отвечал казначей. – И уверяю тебя, принцесса чудо как хороша.
   – Так она красива?
   – О повелитель, принцесса – настоящая прелестница в самом лучшем и глубоком смысле этого слова.
   Мерольхасар заметался в поисках одежды.
   – Пусть немного подождет, – крикнул он казначею. – Пойди, развлеки ее! Расскажи что-нибудь смешное! Только не отпускай ее! Передай, что я сейчас спущусь. Где же, во имя Зороастра, наши ажурные кальсоны?!
 
   Принцесса Удаленных островов стояла на террасе в лучах рассветного солнца и любовалась садом. Легкий ветерок играл ее золотистыми локонами. Вдруг раздался какой-то шум, принцесса обернулась и увидела богоподобного юношу. Тот скакал по террасе на левой ноге, натягивая носок на правую. При виде юноши сердце принцессы запело, подобно птицам в дворцовом саду.
   – Надеюсь, я не слишком задержался? – извиняющимся тоном спросил Мерольхасар. Он тоже ощущал необычайное волнение. Казначей прав – воистину, эта дева услаждает взор. Ее красота – словно оазис в пустыне или костер в морозную ночь. Что пред ней все алмазы, смарагды, жемчуга, сапфиры и аметисты?
   – Нет-нет, – отозвалась принцесса. – Я совсем не скучала. Дивно хороши сады твои, о царь!
   – Сады хороши, – горячо сказал Мерольхасар, – но разве могут они сравниться с небесной красотой твоих очей! Я грезил о тебе день и ночь, но признаюсь, все мечты меркнут пред тобой. Мое жалкое воображение не рисовало и тысячной доли того, что я вижу теперь. Ты затмила солнце, и луна стыдливо прячет свой лик. Все цветы склоняются перед тобой, а лесные лани восхищаются твоим изяществом. Принцесса, я у твоих ног.
   Мерольхасар со свойственной лишь царственным особам грацией поцеловал принцессе руку и тут же вздрогнул от удивления.
   – Чет меня возьми! – воскликнул он. – О прекраснейшая, что за странный недуг поразил тебя? Словно кожей буйвола покрыта ладонь твоя. Не заколдовал ли тебя злой чародей?
   Принцесса вспыхнула от смущения.
   – Позволь объяснить, о достойнейший, почему груба рука моя и отчего я не отвечала все это время. Так была занята, что, воистину, ни минутки выкроить не могла. Видишь ли, эти мозоли из-за новой религии, которую недавно приняла я и все мои подданные. Ах, если бы я могла и тебя обратить в истинную веру! Это просто чудо, о господин! Около двух лун тому назад пираты доставили ко двору пленника из дикой северной страны. Он научил нас…
   Внезапная догадка осенила Мерольхасара.
   – Клянусь Томом, сыном Морриса! – вскричал он. – Неужели это не сон? Каков твой гандикап?
   Принцесса в изумлении глядела на царя.
   – О диво! Неужели и ты поклоняешься великому Гоуфу?!
   – Я-то?! – воскликнул царь. – А то как же! – У него перехватило дыхание. – Вот, послушай-ка.
   Откуда-то из дворца доносилось пение. Это менестрели разучивали новый хвалебный пеан на слова Великого визиря и музыку верховного жреца. Они готовились к торжественному пиру в честь почитателей Гоуфа. Слова отчетливо звучали в утреннем воздухе.

 
Мы вечно не устанем
Петь, как наш царь велик.
На свинг его кто глянет,
Тот чувств лишится вмиг.
 
 
Удачи в каждом патте!
Будь драйв благословен!
И двух ударов хватит
Для лунок с паром семь.
 

   Голоса смолкли. В саду стало тихо.
   – А я вчера длинную пятнадцатую чуть в четыре удара не прошел, – наконец сказал царь.
   – А я на прошлой неделе выиграла Открытый чемпионат Удаленных островов среди женщин, – в тон ему ответила принцесса.
   Долго смотрели они друг на друга, а затем, взявшись за руки, неспешно побрели во дворец.

Эпилог

   – Ну как? – сгорая от нетерпения, спросили мы.
   – Ничего, – отвечал редактор.
   – Ай, молодец, – шепнули мы про себя.
   Редактор нажал кнопку звонка, и в зале появился мажордом.
   – Дайте этому человеку кошель с золотом, – приказал редактор, – и пусть проваливает.

МУЖСКОЙ ХАРАКТЕР

   © Перевод. А. Притыкина, Д. Притыкин, 2012.

   С наступлением сумерек в теплоте летнего дня уже чувствовалось легкое дыхание осени. В рощице у девятой лунки то тут, то там проблескивали новые краски, словно шла репетиция ежегодного карнавала, ради которого даже самые замшелые деревья сбрасывают будничную зелень и облачаются в роскошные наряды из золота и пурпура. Старейшина, удобно расположившись на террасе гольф-клуба, глядел, как ветер играет первыми опавшими листьями, задумчиво потягивал сельтерскую и с благожелательной серьезностью внимал молодому гольфисту.
   – Она замечательная, – сокрушался юноша, – совершенно замечательная, но вот незадача: стоит нам выйти на поле для гольфа, не могу удержаться от мысли, что женщина должна сидеть дома.
   Старейшина покачал убеленной сединами головой.
   – Полноте, – отвечал он. – Очаровательной женщине все к лицу, даже если она не умеет толком попасть по мячу.
   – Да пусть промахивается сколько угодно, это еще куда ни шло, – махнул рукой собеседник. – Боюсь, она вообще не слишком серьезно относится к гольфу.
 
   – Быть может, это напускное. В свое время играла у нас в клубе одна чудесная девушка, так вот она, помнится, заливалась смехом, смазав короткий патт, а потом я случайно узнал, что дома бедняжка горько рыдает и до дыр прокусывает диванные подушки. Выходит, легкомысленность была лишь маской. Поддерживайте любовь невесты к игре, друг мой, и будете вознаграждены. Позвольте, я расскажу вам историю…
   В этот миг на террасе показалась удивительно красивая женщина с младенцем на руках.
   – Ути-мой-сюси-пусинька-лапусенька! – ворковала она.
   В остальном вошедшая отнюдь не производила впечатления умственно отсталой.
   – Ну, разве он не прелесть? – обратилась красавица к старейшине.
   Тот окинул младенца оценивающим взглядом. Непредвзятому наблюдателю ребенок явственно напоминал очищенное вареное яйцо.
   – Вне всяких сомнений, – последовал ответ.
   – Все больше похож на отца, правда?
   На мгновение старейшина замялся.
   – Ну конечно, – спохватился он. – А ваш муж сегодня играет?
   – Нет, провожает Уилли в Шотландию.
   – Как? Уилберфорс уезжает в Шотландию?
   – Да. Рамсден высокого мнения о тамошних школах. Я было заикнулась, что Шотландия очень далеко, а муж говорит, мол, ему это известно, но так будет лучше для Уилли. Впрочем, сам-то он держится молодцом. Что ж, нам, пожалуй, пора. Воздух слишком холодный, того и гляди, крошка Рамми простудит свой милый маленький носик. Попрощайся с джентльменом, Рамми.
   Старейшина задумчиво посмотрел ей вслед.
   – И впрямь похолодало, – сказал он, – а я, в отличие от нашего спеленатого знакомого, уже не молод. Идемте, покажу кое-что.
   Старейшина зашел в курительную и остановился у стены, что сверху донизу была увешана довольно смелыми карикатурами на членов клуба.
   – Есть у нас тут один малый, в газете художником работает. Талант. Удивительно точно уловил черты каждого. Разве что мой портрет ему явно не удался.
   Старейшина неприязненно покосился на стену и раздраженно продолжил:
   – Не понимаю, почему его сюда повесили, ведь никакого сходства… Зато все остальные вышли на загляденье, хотя многие и делают вид, что рисунки на них ни капли не похожи. А вот что я хотел показать. Полюбуйтесь – Рамсден Уотерс, муж дамы, с которой мы беседовали минуту назад.
   Человеку на портрете едва перевалило за тридцать: неопределенного цвета волосы свешивались на покатый лоб; водянистые глаза уныло смотрели на мир; рот полуоткрыт в слабом подобии улыбки, обнажавшей пару кроличьих зубов.
   – Боже, вот так физиономия! – воскликнул молодой человек.
   – Да уж, – ответил старейшина. – Теперь вы понимаете причину моего секундного замешательства при словах миссис Уотерс, что малыш – точная копия отца. Я, право, не знал, как быть. С одной стороны, спорить с дамой невежливо. С другой – разве гуманно говорить такое о невинном младенце? Да уж, Рамсден Уотерс. Присаживайтесь поудобнее, я расскажу о нем. Этот случай как нельзя лучше подтверждает мою старую мысль: женщин нужно приобщать к гольфу. Конечно, в их присутствии на поле есть свои недостатки. Помню, как-то раз на одиннадцатой лунке мне удался прекрасный низкий драйв, а мяч ударился о ящик с песком на женской ти, отскочил назад и зашиб кэдди. Так я потерял удар, да и вообще игра после этого разладилась. И все же преимуществ гораздо больше. Гольф делает женщин человечнее, смиряет гордыню, одним словом, может поубавить в них спеси, такой, знаете, заносчивости, которая здорово усложняет жизнь нашему брату. Может статься, вы и сами это замечали?
   – Пожалуй, – кивнул молодой человек, – сейчас я и вправду вижу, что Женевьева, как увлеклась гольфом, стала больше меня уважать. Бывает, пошлю мяч метров за двести тридцать, так ее глаза прямо светятся восхищением – сама-то шестью ударами до пятидесятиметровой метки добирается.
   – Вот-вот, – сказал старейшина.
 
   С малых лет, – начал он свой рассказ, – Рамсден Уотерс отличался застенчивостью. Казалось, мальчик все время чего-то боится. Возможно, в младенчестве няня напугала его страшной сказкой. Если так, ей позавидовал бы и сам Эдгар Аллан По, ведь, даже достигнув совершеннолетия, Рамсден Уотерс твердостью характера не слишком отличался от бланманже. Он и в мужском-то обществе заметно робел, а у женщин его манера держаться и вовсе вызывала отторжение и насмешки. Рамсден был из тех, кто, едва завидев девушку, то и дело извиняется и путается в собственных ногах. При встрече с прекрасным полом он считал своим долгом покраснеть до корней волос и завязаться в узел, издавая при этом загадочные гортанные звуки, похожие на язык папуасов. Если с его дрожащих губ и слетала членораздельная фраза, она непременно касалась погоды, а Рамсден тут же просил прощения за банальность. Слабый пол не знает пощады к таким людям, и вскоре все женское население округи единодушно поставило на Рамсдене крест. Наконец, отказавшись от бесплодных попыток завести хоть какие-нибудь знакомства, молодой человек практически стал отшельником.
   Полагаю, портрет, что я показал вам, сыграл в судьбе бедняги не последнюю роль. Стоило Рамсдену собраться с духом для выхода в свет, он глядел на рисунок и думал: «На что надеяться с такой-то физиономией?» Художники-карикатуристы в погоне за эффектом то и дело наносят людям душевные раны. Я-то еще ничего, могу и посмеяться над своим изображением. Сперва оно даже весьма позабавило меня, хотя я отказываюсь понимать, почему комитет до сих пор… Впрочем, эта картинка ничуть на меня не похожа. Вот Рамсден на карикатуре вышел ну просто один в один – и приукрашивать не пришлось. Да что внешность, тут вся душа его как на ладони. Ведь на портрете-то сущий олух, а Рамсден Уотерс самым настоящим олухом и был.
   Итак, Рамсден сделался отшельником. Жил один в домике у пятнадцатой лунки, никуда не ходил, ни с кем не встречался. Единственной отрадой в его жизни был гольф.
   Покойный отец дал ему прекрасное образование – лет, наверное, с семнадцати Рамсден мог пройти в пар поле любой сложности. Этот великолепный талант непременно снискал бы ему уважение в обществе, но стеснительный Рамсден не решался ни с кем играть. Тренировался в одиночестве, как правило, ранним утром и поздним вечером, когда клубное поле пустует. Представляете, взрослый человек в двадцать девять лет боится, что кто-нибудь увидит, как он играет в гольф?
   Одним прекрасным утром, когда все дышало восхитительным ароматом лета, солнце сияло золотом, птицы пели в кронах деревьев, а воздух был так чист и прозрачен, что первая лунка казалась втрое короче, Рамсден Уотерс, как всегда один-одинешенек, готовился выполнить первый удар. Секунду-другую целился, затем плавно поднял клюшку и уверенно повел ее вниз. Вдруг откуда-то сзади раздался голос:
   – Ба-бах!
   Рука дрогнула в самый последний момент, и мяч предательски упал в гущу деревьев справа от фервея. Рамсден обернулся и увидел маленького толстого мальчишку в матросском костюмчике. Они помолчали.
   – Дело дрянь, – сурово сказал мальчишка.
   Рамсден судорожно сглотнул и в тот же миг заметил, что мальчишка пришел не один. С чарующей грацией к ним неспешно приближалась девушка такой сказочной красоты, что сердце Рамсдена учащенно забилось. Так он впервые увидел Юнис Брай, а надо сказать, при встрече с ней многим мужчинам становилось не по себе. Знаете, так бывает, когда спускаешься в скоростном лифте: летишь мимо десятого этажа, а сердце и прочие внутренние органы еще будто висят в районе двадцать второго. Рамсден оторопел. Мир поплыл у него перед глазами.
   Вот вы помолвлены с очаровательной девушкой, а увидели Юнис и сразу приосанились, желая выглядеть вдвое краше, чем вас создала природа, расплылись в улыбке, едва не принялись подкручивать ус – забыли, видно, что усов-то не носите. Представляете, что стало с одиноким тихоней Рамсденом Уотерсом при виде такой красоты? Он стоял как громом пораженный.
   – Боюсь, мой братишка испортил вам удар, – сказала Юнис без тени сожаления. Так говорила бы богиня при встрече со свинопасом.
   Рамсден беззвучно застонал. Как всегда в присутствии девушки его голосовые связки сплелись в узел, что обескуражил бы любого моряка, да и самого Гудини заставил бы попотеть. Даже гортанные звуки не давались.
   – Он любит смотреть, как играют в гольф, – продолжила Юнис.
   Она взяла мальчишку за руку и повела прочь, однако тут к Рамсдену неожиданно вернулся дар речи.
   – Может, ваш брат хочет пройти со мной раунд? – прохрипел он.
   Впоследствии он не мог объяснить, как ему хватило духу выдавить из себя такое предложение. Вероятно, даже самым робким из нас в минуты душевных потрясений случается испытать прилив отчаянной храбрости.
   – Очень мило с вашей стороны, – равнодушно ответила девушка, – но боюсь…
   – Я хочу! – заверещал мальчишка. – Хочу!
   Несмотря на всю привязанность к брату, Юнис Брай, вероятно, подумала, что было бы совсем неплохо сбыть его с рук таким прекрасным утром, когда сама природа словно приглашает присесть в тени на террасе и почитать книжку.
   – Вы очень любезны, – сдалась Юнис. – Его не сводили в цирк на прошлой неделе, и он очень расстроился. Пусть хоть на гольф посмотрит.
   Она отправилась к террасе, а Рамсден на ватных ногах поплелся в заросли на поиски мяча. Следом шел мальчишка.
   Мне так и не удалось выведать у Рамсдена, как он поиграл в то утро. Стоит лишь заговорить об этом, он морщится и пытается сменить тему. Однако Рамсдену, надо полагать, достало сообразительности расспросить Уилберфорса о семье девушки: так, под конец раунда выяснилось, что Юнис с братом гостят у тетки; дом их стоит неподалеку от поля; Юнис ни с кем не помолвлена; тетка коллекционирует сушеные водоросли и уже набрала несколько альбомов. Порой кажется, что тетки только и делают, что живут в свое удовольствие.