Страница:
Он повернул ручку.
Через несколько минут дворецкий Бидж, проходивший через холл, услышал сверху «Эй!» и, подняв взор, увидел, что это американский гость.
– Сэр? – спросил он.
Типтон Плимсол явственно волновался. Он был бледен, глаза за очками налились тайной печалью. Дышал он так, что вызвал бы большой интерес у легочника.
– Эй! – повторил он. – Где комната мистера Трипвуда?
– Мистера Фредерика, сэр?
– Нет, другого, Галли.
– Мистер Галахад занимает комнату, выходящую на лужайку. По правую руку, первый этаж. Позвать его?
– Нет. Он мне не нужен. Так, занесу кое-что. Спасибо.
Дойдя до искомой комнаты, он поставил фляжку на стол с горестным сожалением русского крестьянина, бросающего волкам младенца-сына. Потом он медленно пошел наверх.
Достигнув первой площадки, он внезапно вскинул голову, как боевой конь при звуке труб, и запрыгал через три ступеньки.
Сверху, из алой комнаты, раздавался вопль:
– Иии-иии-иии-иии!!!
6
7
Глава 8
1
2
Глава 9
1
Через несколько минут дворецкий Бидж, проходивший через холл, услышал сверху «Эй!» и, подняв взор, увидел, что это американский гость.
– Сэр? – спросил он.
Типтон Плимсол явственно волновался. Он был бледен, глаза за очками налились тайной печалью. Дышал он так, что вызвал бы большой интерес у легочника.
– Эй! – повторил он. – Где комната мистера Трипвуда?
– Мистера Фредерика, сэр?
– Нет, другого, Галли.
– Мистер Галахад занимает комнату, выходящую на лужайку. По правую руку, первый этаж. Позвать его?
– Нет. Он мне не нужен. Так, занесу кое-что. Спасибо.
Дойдя до искомой комнаты, он поставил фляжку на стол с горестным сожалением русского крестьянина, бросающего волкам младенца-сына. Потом он медленно пошел наверх.
Достигнув первой площадки, он внезапно вскинул голову, как боевой конь при звуке труб, и запрыгал через три ступеньки.
Сверху, из алой комнаты, раздавался вопль:
– Иии-иии-иии-иии!!!
6
Девушка с хорошими легкими не может вскрикнуть «Иии-иии-иии!!!», не вызвав волнения и интереса. Правда, многие гуляли (Галли, полковник, Пруденс), Фредди был в бильярдной, но леди Гермиона сидела в гостиной.
Когда летний покой разлетелся на миллион осколков, она перечитывала в третий раз телеграмму, которую принес ей на серебряном подносе дворецкий Бидж. Подпись была «Кларенс», место отправления – Паддингтонский вокзал, время – двенадцать сорок, а текст такой:
«Приедем чаю эликсиром».
Получив этот текст за две минуты до отхода поезда, телеграфист смело расшифровал «приметы» как «приедем», «чан» – как «чаю», но последнего слова не понял. Подходило «линсиром», «ликсиром» – и «эликсиром». Первые слова он отверг, потому что их нет. Оставалось третье. В конце концов какой-то смысл в нем был.
Оптимизм подвел его. Леди Гермиона тупо смотрела на бланк. Самое простое решение – глава рода везет к чаю животворящий эликсир – она отмела.
Галахад – другое дело, он может привезти что угодно. Но не Кларенс. Он рассеян и о семье не заботится.
Она прикинула, какая тут подойдет болезнь, это с ним бывало, но тут раздался крик.
Если читатель забыл, мы напомним, что кричала Вероника: «Иии-иии-иии!!!» Потрясенная мать, застыв на мгновение, кинулась наверх быстрее Типтона. Разве усидишь в гостиной, когда твое дитя верещит?
Перед дверью алой комнаты она резко остановилась, увидев такое поразительное, такое радостное зрелище, что она подумала, не мерещится ли ей. Она поморгала, посмотрела снова – мираж не исчез.
У дверей, в коридоре, один из богатейших людей Америки прижимал к груди ее дочь и, на глазах у матери, прильнул к ее устам несомненнейшим поцелуем.
– Вероника! – воскликнула мать. Более слабая женщина воскликнула бы «Ого!».
Рыцарственный Типтон, только сейчас заметивший ее, поспешил сообщить, что перед нею не одна из тех сцен, которые вырезают из фильма.
– Все в порядке, – сказал он. – Мы обручились.
Леди Гермиона еще не отдышалась и не сразу выговорила:
– О Типтон!
– Вы не теряете дочь, – сообщил находчивый Типтон. – Вы обретаете сына.
– О Типтон! – повторила леди Гермиона. – Я счастлива! Ты счастлива, Вероника?
– Да, мам-ма.
– Такой подарок ко дню рождения!
Слова ее пронзили Типтона Плимсола. Да, кто-то говорил за столом про этот день рождения, а он ни о чем не спросил. Ему показалось, что речь идет о козявке.
– Господи! – воскликнул он, сгорая от стыда. – Я не купил подарок. Я сейчас куплю. Где их продают?
– В Шрусбери, – сказала Вероника, умевшая ответить кратко.
– Сколько туда ехать?
– Меньше часа на машине.
– Магазины там есть?
– О да.
– Ювелирные?
– О да!
– Тогда я буду у рододендронов часа через два. Да, кстати! Там свинья.
– Свинья?
– Да, мам-ма.
– Поразительно, – сказала леди Гермиона, а могла бы не говорить, ибо Императрица высунула в дверь кроткое и любопытное рыло.
– Пожалуйста, – сказал Типтон.
И побежал к гаражу, оставив дело в надежных руках. В гараже был Фредди.
Когда летний покой разлетелся на миллион осколков, она перечитывала в третий раз телеграмму, которую принес ей на серебряном подносе дворецкий Бидж. Подпись была «Кларенс», место отправления – Паддингтонский вокзал, время – двенадцать сорок, а текст такой:
«Приедем чаю эликсиром».
Получив этот текст за две минуты до отхода поезда, телеграфист смело расшифровал «приметы» как «приедем», «чан» – как «чаю», но последнего слова не понял. Подходило «линсиром», «ликсиром» – и «эликсиром». Первые слова он отверг, потому что их нет. Оставалось третье. В конце концов какой-то смысл в нем был.
Оптимизм подвел его. Леди Гермиона тупо смотрела на бланк. Самое простое решение – глава рода везет к чаю животворящий эликсир – она отмела.
Галахад – другое дело, он может привезти что угодно. Но не Кларенс. Он рассеян и о семье не заботится.
Она прикинула, какая тут подойдет болезнь, это с ним бывало, но тут раздался крик.
Если читатель забыл, мы напомним, что кричала Вероника: «Иии-иии-иии!!!» Потрясенная мать, застыв на мгновение, кинулась наверх быстрее Типтона. Разве усидишь в гостиной, когда твое дитя верещит?
Перед дверью алой комнаты она резко остановилась, увидев такое поразительное, такое радостное зрелище, что она подумала, не мерещится ли ей. Она поморгала, посмотрела снова – мираж не исчез.
У дверей, в коридоре, один из богатейших людей Америки прижимал к груди ее дочь и, на глазах у матери, прильнул к ее устам несомненнейшим поцелуем.
– Вероника! – воскликнула мать. Более слабая женщина воскликнула бы «Ого!».
Рыцарственный Типтон, только сейчас заметивший ее, поспешил сообщить, что перед нею не одна из тех сцен, которые вырезают из фильма.
– Все в порядке, – сказал он. – Мы обручились.
Леди Гермиона еще не отдышалась и не сразу выговорила:
– О Типтон!
– Вы не теряете дочь, – сообщил находчивый Типтон. – Вы обретаете сына.
– О Типтон! – повторила леди Гермиона. – Я счастлива! Ты счастлива, Вероника?
– Да, мам-ма.
– Такой подарок ко дню рождения!
Слова ее пронзили Типтона Плимсола. Да, кто-то говорил за столом про этот день рождения, а он ни о чем не спросил. Ему показалось, что речь идет о козявке.
– Господи! – воскликнул он, сгорая от стыда. – Я не купил подарок. Я сейчас куплю. Где их продают?
– В Шрусбери, – сказала Вероника, умевшая ответить кратко.
– Сколько туда ехать?
– Меньше часа на машине.
– Магазины там есть?
– О да.
– Ювелирные?
– О да!
– Тогда я буду у рододендронов часа через два. Да, кстати! Там свинья.
– Свинья?
– Да, мам-ма.
– Поразительно, – сказала леди Гермиона, а могла бы не говорить, ибо Императрица высунула в дверь кроткое и любопытное рыло.
– Пожалуйста, – сказал Типтон.
И побежал к гаражу, оставив дело в надежных руках. В гараже был Фредди.
7
Еще не так давно, увидев его, Типтон Плимсол был бы холоден, но теперь, завоевав прекраснейшую девушку в мире, он плавился от доброжелательности. «Нет, не змий, – думал он, – невинный брат». Конечно, позже надо будет позаботиться, чтобы не было этих братских поцелуев, но вообще – лучший друг.
– Угадай, что случилось, – сказал он. – Я женюсь!
– Женишься?
– Ага.
– На Ви?
– А то на ком?
– Ну, знаешь! – сказал Фредди. – Молодец.
Он так сердечно улыбался, так горячо пожал руку, что исчезли последние сомнения; и Типтон так сердечно улыбнулся, что Фредди решил испытать судьбу.
– Кстати, старик, – сказал он.
– Да?
– Я хотел спросить – ты не дашь нам концессию?
– О чем говорить! – воскликнул Типтон, сияя, как герой Диккенса. – Я сам хотел предложить.
Фредди глубоко вдохнул воздух.
– Старик, – почтительно сказал он, – ты большой молодец. Я всегда говорил.
– Правда?
– Еще как! Желаю счастья, старик.
– Спасибо, старик. Можно я возьму машину? Съезжу в Шрусбери за подарком.
– Я тебя отвезу.
– Спасибо большое!
– Не за что, не за что, – заключил беседу Фредди. Нажимая на стартер, Фредди мельком подумал, что все к лучшему в этом лучшем из миров.
– Угадай, что случилось, – сказал он. – Я женюсь!
– Женишься?
– Ага.
– На Ви?
– А то на ком?
– Ну, знаешь! – сказал Фредди. – Молодец.
Он так сердечно улыбался, так горячо пожал руку, что исчезли последние сомнения; и Типтон так сердечно улыбнулся, что Фредди решил испытать судьбу.
– Кстати, старик, – сказал он.
– Да?
– Я хотел спросить – ты не дашь нам концессию?
– О чем говорить! – воскликнул Типтон, сияя, как герой Диккенса. – Я сам хотел предложить.
Фредди глубоко вдохнул воздух.
– Старик, – почтительно сказал он, – ты большой молодец. Я всегда говорил.
– Правда?
– Еще как! Желаю счастья, старик.
– Спасибо, старик. Можно я возьму машину? Съезжу в Шрусбери за подарком.
– Я тебя отвезу.
– Спасибо большое!
– Не за что, не за что, – заключил беседу Фредди. Нажимая на стартер, Фредди мельком подумал, что все к лучшему в этом лучшем из миров.
Глава 8
1
Человек, которому приятно видеть молодых счастливыми, рад, когда о том узнает; а в этот летний день достопочтенный Галахад Трипвуд узнал немало хорошего.
Встретив Веронику на пути к рододендронам, он узнал от нее, какое счастье привалило ее дому. Еще до этого он встретил Пруденс, бледную и угасшую, передал ей письмо, и она порозовела. Когда он вышел на солнце из прохладной полумглы, он тихо напевал мюзик-холльную песенку своей молодости.
Наступил тот час, когда благоухание чая и бодрящий запах тостов осеняют, как благословение, английские дома. Бидж и его помощники приготовили все в гостиной. Галли пошел туда ради общения, ибо чаю не пил с той поры, как друг его Желтобрюх решил заменить им спиртные напитки и вскорости погиб. Да, он попал в аварию на Пиккадилли, но он бы выкрутился, если бы не ослабил организм.
В гостиной сидела одна Гермиона перед чашкой чаю, чтобы приступить к делу, как только прозвучит сигнал. Увидев его, она застыла, глядя на него неприятным взглядом, словно воспитанный василиск.
– А, вот ты где, Галахад! – сказала она с сестринской прямотой. – Зачем ты притащил эту свинью к Веронике?
Т о было не ясновидение. Леди Гермиона это вычислила. Обдумав свойства и намерения небольшого общества, она пришла к заключению, что только один человек способен притащить в спальню свинью, и человек этот перед ней.
Появление Биджа с миской клубники и двух лакеев (сливки, сахарная пудра) помешало ей получить немедленный ответ. Когда процессия удалилась, Галли беспечно сказал:
– Значит, ты слышала?
– Слышала? Мерзкая тварь скакала по всему коридору.
– Хорошая мысль, – скромно и гордо продолжал Галли. – Да, сам и скажу, хорошая. Эгберт плакал мне в жилетку сегодня утром. Я понял, что не время для полумер, и стал действовать. Верещала Вероника?
– Кричала, – холодно поправила сестра, – у бедняжки страшный шок.
– Не понимаю, чего ты ноешь, – сказал Галли, в отличие от лорда Эмсворта твердый с сестрами. – Ворчит, пыхтит…
Леди Гермиона отринула эти обвинения. По ее словам, она была огорчена.
– Огорчена? Да чем же?
– Эта тварь съела у Вероники кофточку.
– Ну и что? Зашла поела. Что лучше, по-твоему, – какая-то кофточка или богатый и преданный муж? Да Плимсол накупит ей бриллиантовых кофт, если нужно. Не ругайся, улыбнись своей лучезарной улыбкой. Неужели ты не понимаешь, что сегодня лучший день в году?
Побежденная его доводами, леди Гермиона немного отошла. Лучезарной улыбкой она не улыбалась, но стала помягче, не так похожа на очень строгую гувернантку.
– Что со свиньей? – спросил Галли.
– Бидж сходил за свинарем. Какой-то гном без нёба, очень вонючий.
– Вонючий? Ничего не поделаешь, такая работа. А нёбо – не всем же его иметь. Когда ты ждешь Кларенса?
– К чаю.
– Вечно он пьет чай! Не понимаю. Жуткий напиток, погубил моего друга…
– Вот телеграмма. Она пришла перед этим кошмаром.
Галли поморщился.
– Я бы тебя попросил не ворчать о кошмарах! – сказал он. – Подумаешь, обычная свинья. Ну, удивилась Вероника – и что? Да, так что пишет Кларенс?
– Он приедет с эликсиром.
– С чем?
– Читай сам.
Галли укрепил монокль и стал читать. Лицо его прояснилось:
– Совершенно ясно. Он едет с Лендсиром.
– Лендсиром?
– Такой художник.
– Он умер.
– Не сказал бы. Вчера был жив.
– Лендсир, который писал оленей?
– Свиней.
– В жизни не слышала.
– Ничего, услышишь. Мало того – увидишь. Кларенс заказал ему портрет Императрицы.
Леди Гермиона пронзительно вскрикнула:
– Ты его подговорил?
– Что ты! Он приехал в Лондон, дыша решимостью. Я просто помог найти художника. Он тебе понравится, приятнейший человек.
– Из твоих друзей?
– Да. Близкий друг. Что ты сказала?
Леди Гермиона ответила: «Ничего» – и не солгала: она фыркнула. Галли был тверд с фыркающими сестрами, но ответить не успел, ибо по гравию прошуршали шины.
– Кларенс, – сказал Галли.
– И твой Лендсир, – прибавила его сестра.
– Не надо так говорить, – строго заметил брат. – Он не будет красть ложки.
– Если он твой друг, будет. Ищет его полиция?
– Нет. Он ей не нужен.
– О, как я ее понимаю! – вздохнула леди Гермиона.
Из холла раздался тенор лорда Эмсворта:
– Бидж покажет вам комнату, мой дорогой. Скажет, где она. И проводит, а потом приходите в гостиную.
Сеньор Бландингского замка вошел, вдыхая приятный запах, кротко глядя сквозь пенсне.
– А, – сказал он, – чай. Славно, славно. Чай. – Для верности, как обычно, он повторил это слово еще три раза, и леди Гермиона, скорбно фыркнув, протянула ему чашку. – А, чай! – обрадовался граф. – Спасибо, душенька. – Он разумно положил сахару, подлил молока, размешал и сообщил: – Вот и я, Галахад.
– Как ты прав, Кларенс! – воскликнул Галли. – А где Лендсир?
– Кто это? А, да, Лендсир. Я с ним сейчас разговаривал. Лендсир, – объяснил он сестре, – это художник.
– Галахад мне говорил, – сказала леди Гермиона так сухо, что тот решил вмешаться.
– Гермиона против него настроена, – сказал он.
– Ничего подобного, – сказала его сестра. – Вполне возможно, что он приличный человек, хотя и дружит с тобой. Я просто считаю, что смешно тратить деньги на портрет этой свиньи.
Лорд Эмсворт застыл. Он не понимал, как можно назвать ее «этой свиньей».
– Императрица получила призы на выставке, – сдержанно напомнил он.
– Вот именно, – поддержал его Галли. – Единственная знаменитость нашей семьи. У нее больше прав на галерею, чем у каких-то бородатых разбойников.
Теперь застыла леди Гермиона. Как и ее сестры, она почитала предков с благоговением китайца.
– Не будем спорить, – закрыла она дебаты. – Надеюсь, ты не забыл купить подарок для Вероники?
– Конечно не забыл, – с достоинством ответил граф. – Прекрасные часы. Они в жилетном кармане.
Он вынул их с тихой гордостью, равно как и еще один пакетик, на который растерянно посмотрел.
– Что бы это могло быть? – задумался он. – А, да, Фредди просил забрать подарок для Вероники. Где Фредди?
– Часа два назад, – ответил Галли, – унесся куда-то на своей машине. С Плимсолом.
– В Шрусбери, – объяснила леди Гермиона, – за подарком. Они обручились, Кларенс.
– Э?
– Обручились.
– А! – заметил лорд Эмсворт, склоняясь к сандвичам. – Сандвичи, э? Сандвичи, сандвичи. – Он взял один. – Сандвичи.
– Они обручились, – сказала леди Гермиона несколько громче.
– Кто?
– Вероника и дорогой Типтон.
– Какой?
– Дорогой, – объяснил Галли. – Это Плимсол.
– Плимсол? Плимсол? Плимсол? О, Плимсол! Помню, – сказал лорд Эмсворт. – В таких очках. Что же с ним?
– Я пытаюсь тебе втолковать, – терпеливо сказала сестра, – что он обручился с Вероникой.
– Господи! – воскликнул лорд Эмсворт. – Огурцы! Я думал, ветчина. В жизни бы не взял с огурцами.
– О, Кларенс!
– Я их не люблю.
– Кларенс, одумайся! Неужели тебе нет дела до племянницы?
– А что с ней такое?
– Все от тебя скрывают, – вмешался Галли. – Ничего, я скажу. Она выходит замуж за Плимсола.
– А! – обрадовался граф. – Это хорошо. Он прекрасный человек, разбирается в свиньях.
– А Гермионе нравится, что он миллионер, – сказал Галли. – Каждому свое.
Леди Гермиона объясняла, что ей нравятся в Типтоне очарование, культура и любовь к Веронике; Галли стоял на своем; граф рассказывал, почему он не ест огурцов, когда из сада вошел Фредди.
– Привет, привет, привет, – сказал он. – Простите, задержался. Типтон скупил все. Машина гнется от слоновой кости, павлинов и верблюдов. Ты не забыл эту штучку, отец?
– Конечно нет, – обиделся лорд Эмсворт. – Вечно меня спрашивают, забыл, не забыл! Я никогда ничего не забываю. Вот, пожалуйста.
– Спасибо. Глотну чаю и пойду отдам.
– Где Вероника? – спросила леди Гермиона.
– Типпи думает, что в рододендронах. Он туда пошел.
– Приведи его. Он устал после такого путешествия.
– Не заметил. Изрыгает пламя. Ах ты, Господи, только вспомню! И я скрывался в кустах. Ладно, передам любезное приглашение, но ни за что не ручаюсь. Святыня есть святыня. Подойду – и удалюсь на цыпочках. Ну, я пошел. Пип-пип, отец!
Он выпил чай, ушел, а лорд Эмсворт огорченно подумал, каким бойким Галли стал в Америке, когда послышались глухие звуки и вошел Генри.
Встретив Веронику на пути к рододендронам, он узнал от нее, какое счастье привалило ее дому. Еще до этого он встретил Пруденс, бледную и угасшую, передал ей письмо, и она порозовела. Когда он вышел на солнце из прохладной полумглы, он тихо напевал мюзик-холльную песенку своей молодости.
Наступил тот час, когда благоухание чая и бодрящий запах тостов осеняют, как благословение, английские дома. Бидж и его помощники приготовили все в гостиной. Галли пошел туда ради общения, ибо чаю не пил с той поры, как друг его Желтобрюх решил заменить им спиртные напитки и вскорости погиб. Да, он попал в аварию на Пиккадилли, но он бы выкрутился, если бы не ослабил организм.
В гостиной сидела одна Гермиона перед чашкой чаю, чтобы приступить к делу, как только прозвучит сигнал. Увидев его, она застыла, глядя на него неприятным взглядом, словно воспитанный василиск.
– А, вот ты где, Галахад! – сказала она с сестринской прямотой. – Зачем ты притащил эту свинью к Веронике?
Т о было не ясновидение. Леди Гермиона это вычислила. Обдумав свойства и намерения небольшого общества, она пришла к заключению, что только один человек способен притащить в спальню свинью, и человек этот перед ней.
Появление Биджа с миской клубники и двух лакеев (сливки, сахарная пудра) помешало ей получить немедленный ответ. Когда процессия удалилась, Галли беспечно сказал:
– Значит, ты слышала?
– Слышала? Мерзкая тварь скакала по всему коридору.
– Хорошая мысль, – скромно и гордо продолжал Галли. – Да, сам и скажу, хорошая. Эгберт плакал мне в жилетку сегодня утром. Я понял, что не время для полумер, и стал действовать. Верещала Вероника?
– Кричала, – холодно поправила сестра, – у бедняжки страшный шок.
– Не понимаю, чего ты ноешь, – сказал Галли, в отличие от лорда Эмсворта твердый с сестрами. – Ворчит, пыхтит…
Леди Гермиона отринула эти обвинения. По ее словам, она была огорчена.
– Огорчена? Да чем же?
– Эта тварь съела у Вероники кофточку.
– Ну и что? Зашла поела. Что лучше, по-твоему, – какая-то кофточка или богатый и преданный муж? Да Плимсол накупит ей бриллиантовых кофт, если нужно. Не ругайся, улыбнись своей лучезарной улыбкой. Неужели ты не понимаешь, что сегодня лучший день в году?
Побежденная его доводами, леди Гермиона немного отошла. Лучезарной улыбкой она не улыбалась, но стала помягче, не так похожа на очень строгую гувернантку.
– Что со свиньей? – спросил Галли.
– Бидж сходил за свинарем. Какой-то гном без нёба, очень вонючий.
– Вонючий? Ничего не поделаешь, такая работа. А нёбо – не всем же его иметь. Когда ты ждешь Кларенса?
– К чаю.
– Вечно он пьет чай! Не понимаю. Жуткий напиток, погубил моего друга…
– Вот телеграмма. Она пришла перед этим кошмаром.
Галли поморщился.
– Я бы тебя попросил не ворчать о кошмарах! – сказал он. – Подумаешь, обычная свинья. Ну, удивилась Вероника – и что? Да, так что пишет Кларенс?
– Он приедет с эликсиром.
– С чем?
– Читай сам.
Галли укрепил монокль и стал читать. Лицо его прояснилось:
– Совершенно ясно. Он едет с Лендсиром.
– Лендсиром?
– Такой художник.
– Он умер.
– Не сказал бы. Вчера был жив.
– Лендсир, который писал оленей?
– Свиней.
– В жизни не слышала.
– Ничего, услышишь. Мало того – увидишь. Кларенс заказал ему портрет Императрицы.
Леди Гермиона пронзительно вскрикнула:
– Ты его подговорил?
– Что ты! Он приехал в Лондон, дыша решимостью. Я просто помог найти художника. Он тебе понравится, приятнейший человек.
– Из твоих друзей?
– Да. Близкий друг. Что ты сказала?
Леди Гермиона ответила: «Ничего» – и не солгала: она фыркнула. Галли был тверд с фыркающими сестрами, но ответить не успел, ибо по гравию прошуршали шины.
– Кларенс, – сказал Галли.
– И твой Лендсир, – прибавила его сестра.
– Не надо так говорить, – строго заметил брат. – Он не будет красть ложки.
– Если он твой друг, будет. Ищет его полиция?
– Нет. Он ей не нужен.
– О, как я ее понимаю! – вздохнула леди Гермиона.
Из холла раздался тенор лорда Эмсворта:
– Бидж покажет вам комнату, мой дорогой. Скажет, где она. И проводит, а потом приходите в гостиную.
Сеньор Бландингского замка вошел, вдыхая приятный запах, кротко глядя сквозь пенсне.
– А, – сказал он, – чай. Славно, славно. Чай. – Для верности, как обычно, он повторил это слово еще три раза, и леди Гермиона, скорбно фыркнув, протянула ему чашку. – А, чай! – обрадовался граф. – Спасибо, душенька. – Он разумно положил сахару, подлил молока, размешал и сообщил: – Вот и я, Галахад.
– Как ты прав, Кларенс! – воскликнул Галли. – А где Лендсир?
– Кто это? А, да, Лендсир. Я с ним сейчас разговаривал. Лендсир, – объяснил он сестре, – это художник.
– Галахад мне говорил, – сказала леди Гермиона так сухо, что тот решил вмешаться.
– Гермиона против него настроена, – сказал он.
– Ничего подобного, – сказала его сестра. – Вполне возможно, что он приличный человек, хотя и дружит с тобой. Я просто считаю, что смешно тратить деньги на портрет этой свиньи.
Лорд Эмсворт застыл. Он не понимал, как можно назвать ее «этой свиньей».
– Императрица получила призы на выставке, – сдержанно напомнил он.
– Вот именно, – поддержал его Галли. – Единственная знаменитость нашей семьи. У нее больше прав на галерею, чем у каких-то бородатых разбойников.
Теперь застыла леди Гермиона. Как и ее сестры, она почитала предков с благоговением китайца.
– Не будем спорить, – закрыла она дебаты. – Надеюсь, ты не забыл купить подарок для Вероники?
– Конечно не забыл, – с достоинством ответил граф. – Прекрасные часы. Они в жилетном кармане.
Он вынул их с тихой гордостью, равно как и еще один пакетик, на который растерянно посмотрел.
– Что бы это могло быть? – задумался он. – А, да, Фредди просил забрать подарок для Вероники. Где Фредди?
– Часа два назад, – ответил Галли, – унесся куда-то на своей машине. С Плимсолом.
– В Шрусбери, – объяснила леди Гермиона, – за подарком. Они обручились, Кларенс.
– Э?
– Обручились.
– А! – заметил лорд Эмсворт, склоняясь к сандвичам. – Сандвичи, э? Сандвичи, сандвичи. – Он взял один. – Сандвичи.
– Они обручились, – сказала леди Гермиона несколько громче.
– Кто?
– Вероника и дорогой Типтон.
– Какой?
– Дорогой, – объяснил Галли. – Это Плимсол.
– Плимсол? Плимсол? Плимсол? О, Плимсол! Помню, – сказал лорд Эмсворт. – В таких очках. Что же с ним?
– Я пытаюсь тебе втолковать, – терпеливо сказала сестра, – что он обручился с Вероникой.
– Господи! – воскликнул лорд Эмсворт. – Огурцы! Я думал, ветчина. В жизни бы не взял с огурцами.
– О, Кларенс!
– Я их не люблю.
– Кларенс, одумайся! Неужели тебе нет дела до племянницы?
– А что с ней такое?
– Все от тебя скрывают, – вмешался Галли. – Ничего, я скажу. Она выходит замуж за Плимсола.
– А! – обрадовался граф. – Это хорошо. Он прекрасный человек, разбирается в свиньях.
– А Гермионе нравится, что он миллионер, – сказал Галли. – Каждому свое.
Леди Гермиона объясняла, что ей нравятся в Типтоне очарование, культура и любовь к Веронике; Галли стоял на своем; граф рассказывал, почему он не ест огурцов, когда из сада вошел Фредди.
– Привет, привет, привет, – сказал он. – Простите, задержался. Типтон скупил все. Машина гнется от слоновой кости, павлинов и верблюдов. Ты не забыл эту штучку, отец?
– Конечно нет, – обиделся лорд Эмсворт. – Вечно меня спрашивают, забыл, не забыл! Я никогда ничего не забываю. Вот, пожалуйста.
– Спасибо. Глотну чаю и пойду отдам.
– Где Вероника? – спросила леди Гермиона.
– Типпи думает, что в рододендронах. Он туда пошел.
– Приведи его. Он устал после такого путешествия.
– Не заметил. Изрыгает пламя. Ах ты, Господи, только вспомню! И я скрывался в кустах. Ладно, передам любезное приглашение, но ни за что не ручаюсь. Святыня есть святыня. Подойду – и удалюсь на цыпочках. Ну, я пошел. Пип-пип, отец!
Он выпил чай, ушел, а лорд Эмсворт огорченно подумал, каким бойким Галли стал в Америке, когда послышались глухие звуки и вошел Генри.
2
Выглядел он лучше, чем должен бы после четырех часов с лордом Эмсвортом в закрытом вагоне. Дело в том, что граф спал, а ему оставалось глядеть в окно и думать о Пруденс.
Хотя такие мысли скорее ободряют, мы преувеличим, если скажем, что, входя в гостиную, он не ведал забот. Сравним его с кошкой, которая входит в чужую аллею, не ведая, кто обитает там и какие у них воззрения.
Неприятно быть с человеком, которого ты послал к черту, но графа он уже не боялся. Несколько удивленные взоры, которые тот бросал, прежде чем вытянул ноги, закрыл глаза и стал посвистывать, опали, как тупые стрелы. Генри верил Галахаду и беспечно встречал растерянный взгляд за пенсне.
А вот страшная женщина за чайным столом – это дело другое. Это опасно. Быть может, леди Гермиона уступала красотой Елене или мисс Америке, но ум у нее был. Оставалось надеяться на то, что борода выполнила свою безмолвную работу.
Начало было вполне приличным. Несчастная леди не могла совершенно скрыть свои чувства, но все же не вскрикнула. Она сказала: «Здравствуйте, мистер Лендсир» – и дала ему чашку чаю. Тон у нее был такой, словно она надеется, что врачи отпустили ему три недели жизни.
Завязался общий разговор. Лорд Эмсворт, вдыхая благоуханный воздух, входящий в открытые окна, заметил, что приятно вернуться к цивилизации; Галли возразил, что никогда не мог понять, почему его брат не любит Лондон, этот земной рай. Он обратился за поддержкой к Листеру, который мечтал о Пруденс, и тот, дернувшись, свалил маленький столик. На его извинения леди Гермиона заверила его, что это не важно. Всякий, кто не видел бы ее, а только слышал, решил бы, что она предпочитает ковры, залитые чаем.
Она спросила, впервые ли ее гость посещает Шропшир, и, потрясенный этим невинным вопросом, он опрокинул другой столик, с пирогом. Дело в том, что, при всех своих прекрасных качествах, он был неуклюж. Чтобы он ничего не переворачивал, его надо было бы отправить в пустыню Гоби.
Тут леди Гермиона, глядевшая на него со сдержанным отвращением, вздрогнула и всмотрелась пристальней. Как и лорду Эмсворту, ей показалось, что она его где-то видела.
– Ваше лицо мне знакомо, мистер Лендсир, – сказала она.
– Я все время говорю, – поддержал ее старший брат, глядя сквозь пенсне на художника, который стал темно-красным. – Галахад объяснил, что это из-за фотографий.
– Вот как? – сказала леди Гермиона. – Фотографии мистера Лендсира появляются в газетах?
– Конечно, – отвечал Галли. – Он очень знаменит.
Лорд Эмсворт его поддержал.
– Он написал этого оленя, – почтительно сказал он.
– Нет, – сказала леди Гермиона. – Оленя написал сэр Эдвин Лендсир, который давно умер.
– А Галахад говорил, «Загнанный олень»… – начал растерянный граф.
Галли снисходительно улыбнулся:
– «Загнанный кабан», Кларенс, кабан. Мистер Лендсир пишет только свиней.
– Ой Господи! – воскликнул лорд Эмсворт. – Ой, милостивый! Знаю, на кого вы похожи. На этого ужасного человека, который нарисовал карикатуру и послал меня к черту. Как его звали?
– Мессмер Бримуорти, – ответил Галли. – Да, сходство есть. Оно и понятно – сводные братья…
– Э?
– Мать мистера Лендсира, овдовев, вышла замуж за Бримуорти. Их сын – Мессмер. Неплохой художник, но я бы в жизни его не пригласил, если бы знал, что вы согласитесь. Никаких сравнений.
– Странно, – заметила его сестра. – Оба художники…
– Что тут странного? Фамильное призвание.
– Да, это бывает, – согласился лорд Эмсворт. – У нас тут один человек разводит кокер-спаниелей, а его брат в Кенте – селихемских терьеров.
Леди Гермиона промолчала. Подозрения зрели в ней. Одно отделяло ее от догадки – ей все же казалось, что у ее брата Галли есть какой-то предел. Да, она знала, что он нагл, как армейский мул, но и мул, думала она, не решится привезти в замок нежеланного поклонника, от которого одну из его священных племянниц строго оберегают.
Поглядев на Генри, она закрыла глаза, пытаясь восстановить тот разговор на газоне.
Летописец понимает, что он рассказал слишком мало о бороде Рожи Биффена, но, читая между строк, вы могли вывести, что она густа. Человек с этой бородой был не человек с бородой, а куст, из которого что-то выглядывает; а потому леди Гермионе не удавалось ничего вспомнить.
Тем временем ее старший брат, уже выказывавший признаки беспокойства, сказал, что пойдет к Потту, свинарю, узнать, как там что. Галли всполошился. Он еще Потта не видел и ни о чем его не просил. Если лорд Эмсворт встретится с ним раньше, он узнает много лишнего. Младший брат очень любил старшего и ни в коем случае не хотел его огорчать. А вот объяснений и споров он не любил.
Решился он не сразу – все ж опасно оставлять Листера в такой нелепой, деликатной ситуации. Убедило его поведение леди Гермионы: она, по всей видимости, впала в созерцание. Пока он сбегает взад-вперед, ничего случиться не должно. Четверть часа, не больше.
Так случилось, что, очнувшись от мечтаний, Генри увидел одну леди Гермиону.
Оба они молчали. Когда молодой и робкий человек, привыкший к богемному обществу, оказывается наедине с дочерью сотни графов, которую он принял за кухарку, а эта дочь подозревает его в злодействе, стоит ли ждать от них легкой, живой беседы?
Друзья говорили, что умная, начитанная леди Гермиона могла бы, если бы хотела, держать салон. Сейчас она не хотела.
Они посматривали друг на друга, когда на озерцо солнечного света упала тень и вошел Фредди.
Позже он предъявлял своему дяде такие обвинения:
а) «Какого черта ты вздумал, что я знаю?»
б) «Почему не предупредил?»
Дураку понятно, говорил Фредди: если изгой и пария сидит за столом, пьет чай, значит, его приняли в лоно семьи. Особенно, прибавлял он с мягким укором, если тебе сказали, что «все в порядке».
Сказал это Галли? Не сказал? Что-то такое он говорил. Ну вот! Тогда несправедливо и нелепо называть своего племянника кретином.
К беде привели, продолжал Фредди, эти скрытности и экивоки. Скажи хоть слово, намекни, что ты его привез инкогнито, и все. В таких делах главное – единство. Без единства и доверия ничего не выйдет, не ждите.
Так говорил он позже. А сейчас воскликнул:
– Глист!
При этом слове леди Гермиона подпрыгнула в кресле.
– Это хорошо! – ликовал Фредди. – Очень хорошо. Прекрасно. Значит, ты одумалась, тетя Гермиона? Я надеялся на твой разум. Кто-кто, а ты можешь убедить тетю Дору. Ну, теперь все в порядке! Передай ей от меня, если она упрется, что Генри Листер – идеальный муж для Пру. С этой гостиницей они прекрасно устроятся. Дело верное. Да, нужно кое-что вложить, но это поправимо. Соберем семейное заседание, обсудим… Держись, Глист! От души поздравляю.
В течение этой речи леди Гермиона ломала руки и сверкала глазами. Более внимательный племянник заметил бы, как она похожа на пуму перед прыжком.
– Ты все сказал, Фредди? – спросила она.
– Э? Да, вроде все.
– Тогда попрошу тебя сходить к Биджу. Пусть упакует вещи мистера Листера и отошлет их в «Герб Эмсвортов». Мистер Листер сейчас уезжает.
Хотя такие мысли скорее ободряют, мы преувеличим, если скажем, что, входя в гостиную, он не ведал забот. Сравним его с кошкой, которая входит в чужую аллею, не ведая, кто обитает там и какие у них воззрения.
Неприятно быть с человеком, которого ты послал к черту, но графа он уже не боялся. Несколько удивленные взоры, которые тот бросал, прежде чем вытянул ноги, закрыл глаза и стал посвистывать, опали, как тупые стрелы. Генри верил Галахаду и беспечно встречал растерянный взгляд за пенсне.
А вот страшная женщина за чайным столом – это дело другое. Это опасно. Быть может, леди Гермиона уступала красотой Елене или мисс Америке, но ум у нее был. Оставалось надеяться на то, что борода выполнила свою безмолвную работу.
Начало было вполне приличным. Несчастная леди не могла совершенно скрыть свои чувства, но все же не вскрикнула. Она сказала: «Здравствуйте, мистер Лендсир» – и дала ему чашку чаю. Тон у нее был такой, словно она надеется, что врачи отпустили ему три недели жизни.
Завязался общий разговор. Лорд Эмсворт, вдыхая благоуханный воздух, входящий в открытые окна, заметил, что приятно вернуться к цивилизации; Галли возразил, что никогда не мог понять, почему его брат не любит Лондон, этот земной рай. Он обратился за поддержкой к Листеру, который мечтал о Пруденс, и тот, дернувшись, свалил маленький столик. На его извинения леди Гермиона заверила его, что это не важно. Всякий, кто не видел бы ее, а только слышал, решил бы, что она предпочитает ковры, залитые чаем.
Она спросила, впервые ли ее гость посещает Шропшир, и, потрясенный этим невинным вопросом, он опрокинул другой столик, с пирогом. Дело в том, что, при всех своих прекрасных качествах, он был неуклюж. Чтобы он ничего не переворачивал, его надо было бы отправить в пустыню Гоби.
Тут леди Гермиона, глядевшая на него со сдержанным отвращением, вздрогнула и всмотрелась пристальней. Как и лорду Эмсворту, ей показалось, что она его где-то видела.
– Ваше лицо мне знакомо, мистер Лендсир, – сказала она.
– Я все время говорю, – поддержал ее старший брат, глядя сквозь пенсне на художника, который стал темно-красным. – Галахад объяснил, что это из-за фотографий.
– Вот как? – сказала леди Гермиона. – Фотографии мистера Лендсира появляются в газетах?
– Конечно, – отвечал Галли. – Он очень знаменит.
Лорд Эмсворт его поддержал.
– Он написал этого оленя, – почтительно сказал он.
– Нет, – сказала леди Гермиона. – Оленя написал сэр Эдвин Лендсир, который давно умер.
– А Галахад говорил, «Загнанный олень»… – начал растерянный граф.
Галли снисходительно улыбнулся:
– «Загнанный кабан», Кларенс, кабан. Мистер Лендсир пишет только свиней.
– Ой Господи! – воскликнул лорд Эмсворт. – Ой, милостивый! Знаю, на кого вы похожи. На этого ужасного человека, который нарисовал карикатуру и послал меня к черту. Как его звали?
– Мессмер Бримуорти, – ответил Галли. – Да, сходство есть. Оно и понятно – сводные братья…
– Э?
– Мать мистера Лендсира, овдовев, вышла замуж за Бримуорти. Их сын – Мессмер. Неплохой художник, но я бы в жизни его не пригласил, если бы знал, что вы согласитесь. Никаких сравнений.
– Странно, – заметила его сестра. – Оба художники…
– Что тут странного? Фамильное призвание.
– Да, это бывает, – согласился лорд Эмсворт. – У нас тут один человек разводит кокер-спаниелей, а его брат в Кенте – селихемских терьеров.
Леди Гермиона промолчала. Подозрения зрели в ней. Одно отделяло ее от догадки – ей все же казалось, что у ее брата Галли есть какой-то предел. Да, она знала, что он нагл, как армейский мул, но и мул, думала она, не решится привезти в замок нежеланного поклонника, от которого одну из его священных племянниц строго оберегают.
Поглядев на Генри, она закрыла глаза, пытаясь восстановить тот разговор на газоне.
Летописец понимает, что он рассказал слишком мало о бороде Рожи Биффена, но, читая между строк, вы могли вывести, что она густа. Человек с этой бородой был не человек с бородой, а куст, из которого что-то выглядывает; а потому леди Гермионе не удавалось ничего вспомнить.
Тем временем ее старший брат, уже выказывавший признаки беспокойства, сказал, что пойдет к Потту, свинарю, узнать, как там что. Галли всполошился. Он еще Потта не видел и ни о чем его не просил. Если лорд Эмсворт встретится с ним раньше, он узнает много лишнего. Младший брат очень любил старшего и ни в коем случае не хотел его огорчать. А вот объяснений и споров он не любил.
Решился он не сразу – все ж опасно оставлять Листера в такой нелепой, деликатной ситуации. Убедило его поведение леди Гермионы: она, по всей видимости, впала в созерцание. Пока он сбегает взад-вперед, ничего случиться не должно. Четверть часа, не больше.
Так случилось, что, очнувшись от мечтаний, Генри увидел одну леди Гермиону.
Оба они молчали. Когда молодой и робкий человек, привыкший к богемному обществу, оказывается наедине с дочерью сотни графов, которую он принял за кухарку, а эта дочь подозревает его в злодействе, стоит ли ждать от них легкой, живой беседы?
Друзья говорили, что умная, начитанная леди Гермиона могла бы, если бы хотела, держать салон. Сейчас она не хотела.
Они посматривали друг на друга, когда на озерцо солнечного света упала тень и вошел Фредди.
Позже он предъявлял своему дяде такие обвинения:
а) «Какого черта ты вздумал, что я знаю?»
б) «Почему не предупредил?»
Дураку понятно, говорил Фредди: если изгой и пария сидит за столом, пьет чай, значит, его приняли в лоно семьи. Особенно, прибавлял он с мягким укором, если тебе сказали, что «все в порядке».
Сказал это Галли? Не сказал? Что-то такое он говорил. Ну вот! Тогда несправедливо и нелепо называть своего племянника кретином.
К беде привели, продолжал Фредди, эти скрытности и экивоки. Скажи хоть слово, намекни, что ты его привез инкогнито, и все. В таких делах главное – единство. Без единства и доверия ничего не выйдет, не ждите.
Так говорил он позже. А сейчас воскликнул:
– Глист!
При этом слове леди Гермиона подпрыгнула в кресле.
– Это хорошо! – ликовал Фредди. – Очень хорошо. Прекрасно. Значит, ты одумалась, тетя Гермиона? Я надеялся на твой разум. Кто-кто, а ты можешь убедить тетю Дору. Ну, теперь все в порядке! Передай ей от меня, если она упрется, что Генри Листер – идеальный муж для Пру. С этой гостиницей они прекрасно устроятся. Дело верное. Да, нужно кое-что вложить, но это поправимо. Соберем семейное заседание, обсудим… Держись, Глист! От души поздравляю.
В течение этой речи леди Гермиона ломала руки и сверкала глазами. Более внимательный племянник заметил бы, как она похожа на пуму перед прыжком.
– Ты все сказал, Фредди? – спросила она.
– Э? Да, вроде все.
– Тогда попрошу тебя сходить к Биджу. Пусть упакует вещи мистера Листера и отошлет их в «Герб Эмсвортов». Мистер Листер сейчас уезжает.
Глава 9
1
Если племянник с юных лет привык быстро и покорно выполнять желания теток, у него вырабатывается рефлекс, который не пропадет, когда он становится солидным, женатым и уважаемым человеком, выполняющим важнейшую работу в крупнейшей фирме собачьей еды. Леди Гермиона послала Фредди за Биджем, и Фредди не ответил, что она могла бы и позвонить, но убежал безотлагательно.
Лишь у дверей того логова, в котором скрывался дворецкий, он вспомнил, что такие поручения недостойны вице-президентов, и остановился. Остановившись же, увидел, что он снова там, откуда не должен был уходить, – там, где своим несравненным красноречием он пытался сломить сопротивление леди Гермионы. Нелегко это сделать – но не тому, кто совсем недавно играл на майоре Р. Б. и леди Эмили Финч, как на струнных инструментах.
Вернувшись в гостиную, Фредди обнаружил, что за это короткое время Генри исчез – вероятно, вышел в сад через французское окно, смиренно опустив голову. Но, восстановив до прежнего уровня процент влюбленных, тут была Пруденс, чей вид показывал, что она все знает. Не помня себя от горя, она жевала тостик.
Леди Гермиона все еще сидела за чаем, так гордо и прямо, словно скульптор уговорил ее позировать для статуи «Идеальная тетя». За все годы знакомства Фредди не видел, чтобы она выполняла с таким совершенством самую суть этого родства. Он загрустил. Даже леди Эмили, очень похожая на мула и внешностью и нравом, не так пугала его.
– Ушел? – спросил он, сочиняя в уме фразы посерьезней.
– Да, – сказала Пруденс, горестно доедая тостик. – Без единого крика. Скрылся в снегу раньше, чем я его увидела. Если бы у людей было сердце, этот замок стал бы гораздо лучше. Чище.
– Хорошо излагаешь, – похвалил ее Фредди, – золотые слова. Что нужно нашей старой ночлежке? Милость, вот что!
Не внемля его призыву, леди Гермиона спросила, нашел ли он Биджа, и Фредди сказал «Нет», а потом пояснил, что надеется на ее разум, который ей и подскажет, что тут нужен не Бидж, а добрый совет в пользу разлученной пары.
Леди Гермиона, склонная к грубости, сказала: «Чушь»; Фредди покачал головой и посетовал на состояние духа; а Пруденс, тяжко вздыхая через какие-то промежутки времени, припомнила к месту Саймона Легри и Торквемаду, удивившись, почему привязались к этим несчастным людям, когда есть другие, не в пример жестче.
– Хватит, – сказала ей леди Гермиона, а Фредди возразил:
– Нет, не хватит! Мы должны все выяснить. Разреши спросить, чем тебе не нравится Генри?
– А я у тебя спрошу, – сказала тетя, – причастен ли ты к этой мерзкой афере?
– Э?
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Галахад привез его под чужим именем.
– А, вот ты о чем? – воскликнул Фредди. – Ну, выдумал это не я, но, если ты спросишь, как я к этому отношусь, я скажу: «Полностью согласен». Глист и моя сестрица созданы друг для друга.
– Ура, ура! – одобрила его сестрица.
– Чушь! – снова сказала леди Гермиона. – Он похож на гориллу.
– Да, – признал пылкий, но честный Фредди, – в зоологическом саду его бы встретили как родного. Но при чем это тут? Почему горилла не может стать прекрасным мужем и отцом? Извини, Пру, заглянул в том второй.
– Молодец, – сказала Пруденс. – Давай, давай. Все правильно.
– Понимаешь, тетя Гермиона, – продолжал Фредди, – ты слишком привержена внешности. Ты смотришь на Глиста и думаешь: «Не хотела бы я его встретить ночью, в одинокой аллее…» Хорошо, а сердце? Что важнее – сердце или внешность?
– Фредди!
– А?
– Ты замолчишь?
– Нет, тетя Гермиона, не замолчу. Выясним все. Итак, сердце у него – лучше некуда. Кроме того, у него есть сельская гостиница, куда надо вложить немного денег.
Леди Гермиона вздрогнула. Она не любила питейных заведений.
– Блистательная карьера кабатчика, – сказала она, – не слишком удачный довод. Во всяком случае, для меня. Нет ли чего-нибудь еще?
Ответа она не получила. За французским окном послышались шаги, и вошел Галли, весьма довольный собой. Он не знал, каков европейский рекорд по бегу на двести ярдов, туда и обратно с перерывом, но предполагал, что он превзойден.
– А где Лендсир? – спросил он. Сестра его напоминала кухарку, которая заявляет об уходе перед званым обедом.
Лишь у дверей того логова, в котором скрывался дворецкий, он вспомнил, что такие поручения недостойны вице-президентов, и остановился. Остановившись же, увидел, что он снова там, откуда не должен был уходить, – там, где своим несравненным красноречием он пытался сломить сопротивление леди Гермионы. Нелегко это сделать – но не тому, кто совсем недавно играл на майоре Р. Б. и леди Эмили Финч, как на струнных инструментах.
Вернувшись в гостиную, Фредди обнаружил, что за это короткое время Генри исчез – вероятно, вышел в сад через французское окно, смиренно опустив голову. Но, восстановив до прежнего уровня процент влюбленных, тут была Пруденс, чей вид показывал, что она все знает. Не помня себя от горя, она жевала тостик.
Леди Гермиона все еще сидела за чаем, так гордо и прямо, словно скульптор уговорил ее позировать для статуи «Идеальная тетя». За все годы знакомства Фредди не видел, чтобы она выполняла с таким совершенством самую суть этого родства. Он загрустил. Даже леди Эмили, очень похожая на мула и внешностью и нравом, не так пугала его.
– Ушел? – спросил он, сочиняя в уме фразы посерьезней.
– Да, – сказала Пруденс, горестно доедая тостик. – Без единого крика. Скрылся в снегу раньше, чем я его увидела. Если бы у людей было сердце, этот замок стал бы гораздо лучше. Чище.
– Хорошо излагаешь, – похвалил ее Фредди, – золотые слова. Что нужно нашей старой ночлежке? Милость, вот что!
Не внемля его призыву, леди Гермиона спросила, нашел ли он Биджа, и Фредди сказал «Нет», а потом пояснил, что надеется на ее разум, который ей и подскажет, что тут нужен не Бидж, а добрый совет в пользу разлученной пары.
Леди Гермиона, склонная к грубости, сказала: «Чушь»; Фредди покачал головой и посетовал на состояние духа; а Пруденс, тяжко вздыхая через какие-то промежутки времени, припомнила к месту Саймона Легри и Торквемаду, удивившись, почему привязались к этим несчастным людям, когда есть другие, не в пример жестче.
– Хватит, – сказала ей леди Гермиона, а Фредди возразил:
– Нет, не хватит! Мы должны все выяснить. Разреши спросить, чем тебе не нравится Генри?
– А я у тебя спрошу, – сказала тетя, – причастен ли ты к этой мерзкой афере?
– Э?
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Галахад привез его под чужим именем.
– А, вот ты о чем? – воскликнул Фредди. – Ну, выдумал это не я, но, если ты спросишь, как я к этому отношусь, я скажу: «Полностью согласен». Глист и моя сестрица созданы друг для друга.
– Ура, ура! – одобрила его сестрица.
– Чушь! – снова сказала леди Гермиона. – Он похож на гориллу.
– Да, – признал пылкий, но честный Фредди, – в зоологическом саду его бы встретили как родного. Но при чем это тут? Почему горилла не может стать прекрасным мужем и отцом? Извини, Пру, заглянул в том второй.
– Молодец, – сказала Пруденс. – Давай, давай. Все правильно.
– Понимаешь, тетя Гермиона, – продолжал Фредди, – ты слишком привержена внешности. Ты смотришь на Глиста и думаешь: «Не хотела бы я его встретить ночью, в одинокой аллее…» Хорошо, а сердце? Что важнее – сердце или внешность?
– Фредди!
– А?
– Ты замолчишь?
– Нет, тетя Гермиона, не замолчу. Выясним все. Итак, сердце у него – лучше некуда. Кроме того, у него есть сельская гостиница, куда надо вложить немного денег.
Леди Гермиона вздрогнула. Она не любила питейных заведений.
– Блистательная карьера кабатчика, – сказала она, – не слишком удачный довод. Во всяком случае, для меня. Нет ли чего-нибудь еще?
Ответа она не получила. За французским окном послышались шаги, и вошел Галли, весьма довольный собой. Он не знал, каков европейский рекорд по бегу на двести ярдов, туда и обратно с перерывом, но предполагал, что он превзойден.
– А где Лендсир? – спросил он. Сестра его напоминала кухарку, которая заявляет об уходе перед званым обедом.