Пелевин Виктор Олегович. Числа

   - Куда едем-то? - задал Степа мучивший его вопрос.
   - На стрелку, куда ж еще, - ответил Иса.
   - А с кем?
   - Да с одним фраером из ФСБ. Говорит, у него сразу к нам троим дело.
   - А мне обязательно присутствовать? - осторожно спросил Степа. - Я же в этих делах не того… Может, вы между собой вопрос решите?
   Иса пожал плечами.
   - Я-то не против. Но этот, из ФСБ, настаивал. Говорил, документ какой-то подписать надо. Все уже подписали, только мы остались.
   - А кто это такой? - спросил Степа.
   - Какой-то капитан Лебедкин.
   - Я такого не знаю.
   - Я тоже, - ответил Иса. - Зато он нас знает. Вот и познакомимся, время такое, что лучше дружить. Тормозни-ка у перехода, дальше пешком дойдем. Тут близко.
   Последние слова были адресованы шоферу. Машина остановилась.
   Степа поглядел в окно. Они находились на Тверской возле площади
   Белорусского вокзала. На улице была весна. Ярко синело свежевымытое небо, и даже асфальт лучился какой-то непонятной пыльной радостью. Но Степе совсем не хотелось вылезать из машины навстречу этому великолепию. Больше того, если бы в полу машины был люк, а под этим люком другой, канализационный, то Степа горлумом перелез бы из солнечного апрельского дня в темное подземное зловоние. И вовсе не из верности идеалам «Санбанка». Ему было страшно.
   Сзади хлопнула дверь.
   - Выходи, приехали, - позвал с улицы Иса.
   Когда они спустились в подземный переход, Иса весело объяснил, что выходить из машины перед стрелкой следует не меньше чем за сто метров от места встречи, и приближаться к нему надо рассредоточившись - «чтобы не поставили на фугас», как он выразился. После этих слов Степа несколько секунд боролся с позорным желанием отойти в сторону, снять штаны и присесть прямо между лотков с криминальными романами. Он никогда раньше не ездил на стрелку, и у него было дурное предчувствие. Но братья, казалось, совсем не были озабочены происходящим - Муса думал о чем-то своем, а Иса насвистывал, зорко поглядывая по сторонам.
   - Куда идем? - поинтересовался Степа, когда они поднялись на поверхность с другой стороны Тверской.
   - Уже пришли почти. Тут рядом, ресторан «Якитория».
   Степа помнил из статьи в каком-то журнале, что слово «Якитория» значит по-японски что-то вроде «шашлычная».
   «Вот и пустят на шашлыки, - подумал он. - Прямо сейчас».
 

43

   Степа никогда не бывал в этом ресторане. Маленький зал с открытой кухней в центре напоминал формой букву «П». Кухню отделяла от остального помещения невысокая стенка-аквариум. За ней стояли два повара - пепельно-бледный кореец со шрамом на лбу, который резал рыбу и ловко лепил рисовые колобки, и его помощник, блондин в темных очках, который рубил водоросли большим ножом-сечкой. Зал оказался пуст, только в одном углу закусывала компания спортсменов блатного вида. Их было пять человек, и один сидел за торцом стола, занимая большим телом в тренировочном костюме весь проход.
   Покосившись на них, Иса прошел в противоположный конец зала и сел у стойки, лицом к кухне. Муса вместе со Степой молча сели по бокам от него. Степа догадался, что Иса выбрал позицию таким образом, чтобы аквариум с золотыми рыбками закрывал их от спортивной компании. Кроме того, он предположил, что Иса сел за узкую и неудобную стойку потому, что из-за нее легче будет выскочить в случае опасности. Степа чувствовал себя суровым и опытным воином, только чуть тряслись руки.
   Иса сделал заказ - три больших набора суши и саке. Саке принесли сразу, и все трое чокнулись.
   - А как он хоть выглядит, этот Лебедкин? - прошептал Степа.
   - Не знаю, - сказал Иса.
   - За тем столом его случайно нет?
   - Послушай, ну как я могу знать, есть он за тем столом или нет, если я его никогда не видел? Сам нас найдет.
   Степа понял, что проявляет излишнюю суетливость, и погрузился в молчание. Братья тоже молчали - Муса все так же напряженно думал, а Иса с легкой улыбкой перебирал янтарные четки.
   Прямо перед Степиным лицом была прозрачная стенка аквариума, над которым маячили головы поваров. Пепельный кореец работал, не отрывая глаз от стола. Блондин-подмастерье приветливо улыбнулся Степе.
   «Знал бы ты, дурень, зачем мы здесь сидим, - подумал Степа, - в штаны б насрал».
   В желтоватой воде перед Степиными глазами висела большая золотая рыбка с раздвоенным хвостом - покачивая плавниками, она загадочно глядела на Степу круглым глазом-кнопкой. Сквозь аквариум была видна разделочная доска, на которой руки повара нарезали одинаковые ломтики лосося. Степа подумал, что в самый раз было бы попросить о чем-нибудь золотую рыбку.
   «Рыбка, рыбка, - неслышно прошептал он, - сделай так, чтобы я ушел отсюда живой и здоровый… Эх, любые деньги отдал бы».
   Рыбка махнула хвостом и отвернулась.
   «Ну и жизнь у нее, - подумал Степа. - С одной стороны доска, где таких, как ты, разделывают. С другой стороны стойка, где таких как ты едят. Куда ни погляди, или то, или это. У рыб память - три минуты. Но даже это, наверно, не спасает, потому что с одной стороны все время режут, а с другой все время едят. Все как у людей. Плавает посередине, мечет свою икорку и надеется, что дети будут жить лучше… А я еще о чем-то ее прошу».
   - Эй, на кухне, поживее можно? - позвал один из спортсменов. -
   Уже сорок минут салат ждем.
   Блондин кивнул, чуть сгорбился и принялся резать свои водоросли быстрее.
   - И сними очки, дятел, а то не ту морковку нам нарежешь, - сказал другой спортсмен. Остальные засмеялись. Ассистент повара действительно стучал своей сечкой по доске часто, как дятел, так что сравнение вышло точным.
   Иса поглядел на часы.
   - Опаздывает, - сказал он. - Занятый, наверно, очень.
   Муса тоже поглядел на часы.
   - Ты про кого, - спросил он, - про поваров? Или про того, кого мы ждем?
   - Как тебе хочется, - ответил Иса. - Можно про того, кого мы ждем. А можно про поваров.
   Эти слова, видимо, сдвинули думу Мусы с мертвой точки.
   - Слушай, брат, - сказал он, - а что это за природа?
   - Ты о чем? - спросил Иса.
   - Ну ты в машине говорил, что у шрапнельно-осколочного тела такая же природа, как у радужного. А что это за природа?
   - Тебе про это лучше не спрашивать, брат, - нахмурился Иса.
   - Почему?
   - Ты к этому еще не готов.
   - Как не готов?
   - А так. Был бы готов, не спрашивал бы.
   - Так ты можешь ответить или нет?
   - Могу. Но если ты увидишь эту природу, ты потом не захочешь смотреть ни на что другое.
   - И хорошо. Объясни.
   - Лучше не торопись, брат.
   - Нет, Иса, не увиливай. Говори. Я хочу знать.
   - Я последний раз тебя как брат прошу, - сказал Иса, - перестань.
   - Та-а, - махнул рукой Муса. - Голову мне дуришь. Ты сам не знаешь.
   - Я не знаю? - вскипел Иса и ударил кулаком по стойке так, что графинчик саке опрокинулся. - Я знаю!
   - Тогда объясни. Я как мужчина и воин за свой базар отвечаю!
   И Муса тоже ударил кулаком по стойке.
   Глаза Исы превратились в две узких щелочки.
   - Ну что же, - сказал он. - Ты сам попросил. Смотри теперь внимательно! Не пропусти!
   Он поднялся на ноги и сдвинул в сторону два ближайших столика, опрокинув при этом несколько стульев. Встав в центре образовавшейся пустоты, он сложил руки в районе паха и легко закружился на месте, поднимая их вдоль туловища. Степа не успел налюбоваться на этот странный танец - Иса сделал всего несколько поворотов.
   Когда его руки оказались на уровне груди, у Степы над головой грохнул удар такой ошеломляющей силы, что он сразу же перестал бояться чего бы то ни было.
   Второй выстрел, раздавшийся следом, показался оглохшему Степе негромким - словно где-то рядом с ухом разорвали кусок ткани. Иса больше не кружился, а сползал вниз по стене, оставляя за собой широкий кровавый след.
   Третий и четвертый выстрелы Степа не столько услышал, сколько ощутил и увидел - ему на ноги хлынул холодный водопад из выбитой секции аквариума, а Муса, который поднимался с соседнего стула, пытаясь вытащить руку из кармана, оказался лежащим у стены рядом с Исой в уютной позе эмбриона.
   Вокруг братьев стала растекаться по полу общая темная лужа. Возле разжавшегося кулака Мусы в ней плавал маленький пластиковый кружок, в котором Степа опознал тысячедолларовую фишку из казино. Стало тихо. Степа услышал, как на пол льется вода. Он поднял глаза. Там, где только что плавала золотая рыбка, теперь была прямоугольная пробоина - выстрелами выбило всю метровую секцию аквариума. За ней стоял ассистент повара в темных очках, сжимая в руках помповое ружье необычайно большого калибра. Самого повара видно не было - наверно, упал на пол.
   За столиком, где сидели спортсмены, кто-то охнул.
   - Всем сидеть! - крикнул ассистент и махнул стволом. - Спокойно!
   Джедай бизнес!
   Степа смотрел «Звездные Войны», и догадался, что страшного больше не будет. А в следующий момент он почувствовал, что у него на коленях что-то трепыхается. В ложбинке между его мокрых ног, рядом с прядью водорослей и куском пластика, лежала золотая рыбка. Он протянул к ней руку.
   - Руки на стойку! - заорал ассистент повара.
   - Тут рыбка, - сказал Степа, поспешно выполняя приказ.
   Почему-то эти слова произвели на ассистента впечатление. Он перегнулся через стойку и посмотрел Степе на ноги.
   - Верно, рыбка, - сказал он. - Вот попала, а? Сейчас что-нибудь придумаем…
   Он огляделся по сторонам, но, видимо, не увидел ничего подходящего. Тогда он положил ружье на разделочную доску, поднырнул под стойкой и подошел к столу, за которым сидела парализованная компания. Взяв лаковую ладью, в которой подавался парадный набор суши, он вывалил ее содержимое на голову спортсмену, который пошутил насчет морковки. Тот покорно дернулся на месте, даже не закрывшись руками. Ассистент повара вернулся на кухню и налил в ладью воды из-под крана.
   - Давай, - сказал он, ставя ладью на стойку перед Степой.
   Степа со второй попытки подхватил рыбку в ладонь и пустил в ладью. Нервно вильнув хвостом, рыбка доплыла сначала до одного конца своей новой вселенной, потом до другого, и замерла на месте. Ассистент поглядел вниз, туда, где до сих пор прятался повар-кореец.
   - Слышь, любимый руководитель, - сказал он, - ты это, пусти ее потом в аквариум. А то я не пойму, как он у вас открывается…
   Степа закрыл глаза.
   Когда через минуту или две он немного пришел в себя и решился снова открыть их, в зале были новые посетители - трое в военной форме, еще двое в штатском. Растерянных спортсменов уже выгнали на улицу, даже не дав им забрать веши - на окне осталась ярко-желтая теннисная сумка. Стена увидел, как ассистент повара поднимает руку с оттопыренным большим пальцем, затем медленно поворачивает палец вниз. Ему кивнул майор с петлицами войск связи, который, кажется, был у прибывших за главного. Другой офицер надел на руку прозрачный пластиковый пакет, присел на пол возле трупа Исы и откинул в стороны опаленные полы пиджака.
   На черной от крови рубашке было что-то вроде упряжи, из которой торчали два вороненых пистолета, похожих на «кольты», только больше размером. Степа понял, что это и есть знаменитые «Стечкины», стреляющие очередями убивальники, из-за которых о братьях ходила такая мрачная слава.
   - Те самые, отвечаю, - сказал пожилой мужчина в штатском. - Срочно на баллистическую.
   Степа почувствовал, как кто-то трогает его за локоть. Рядом стоял стрелок в черных очках.
   - Поговорим? - спросил он.
   - Трудно отказаться, - ответил Степа, вставая.
   Они устроились за столом у окна, там, где раньше сидели спортсмены. Степа сначала сложил пальцы в замок, но все равно было видно, что руки дрожат. Тогда он спрятал их под стол.
   - Тебя я знаю, Степан Аркадьевич. Уже давно, - сказал блондин. - А я - скромный джедай Леонид Лебедкин. Можно просто Леон. Четвертое главное управление ФСБ по борьбе с финансовым терроризмом.
   «Четвертое, - быстро подумал Степа, - это скорее ближе к «тридцать четвертое», чем к «сорок третье». Потому что одно слово целиком совпадает. Но, с другой стороны, начинается-то с четырех! Неясно…
   - Как так может быть, - спросил он, - четвертое главное? Что их, четыре главных?
   Лебедкин засмеялся.
   У него была удивительная манера смеяться, которая сразу запоминалась навсегда. Сначала смех звучал искренне и заразительно, а улыбка делала курносое лицо капитана таким симпатичным, что вспоминались романтические летчики из первых советских фильмов. Но на последних двух или трех тактах, когда смех затихал, в нем прорезалось что-то пронзительное, звонко-взвизгивающее и дребезжаще-злое - словно долетало эхо какого-то похожего по тембру, но не имеющего отношения к веселью звука. Этот звук был жуток, хотя Степа не мог сказать точно, что это такое - то ли стон, то ли вой лагерной суки, то ли визг тормозов. К тому же лицо смеющегося Лебедкина запрокидывалось вверх, и из-под темных стекол вдруг обжигали холодом два бледно-голубых внимательных глаза…
   - Я объясню, - сказал он. - Вот смотри, с одной стороны, оно как бы четвертое. А с другой - для них, - он кивнул в сторону трупов, - оказалось самое главное, какое только бывает. Понял, нет?
   Аргумент был простой и хрустально-ясный, Степа оценил его сразу.
   - Понял, да, - сказал он. - Так это вы нам эту стрелку…
   - Можно и на ты, - перебил Лебедкин. - Чего мы с тобой, старперы, что ли?
   - Так это ты нам эту стрелку назначил?
   - Я назначил. Только не тебе, а им.
   - А они сказали, что вы… То есть ты… Что ты всем троим велел прийти.
   - Ты больше абреков слушай, - сказал Лебедкин. - Запомни, все чеченские крыши берут своих коммерсантов на стрелки в качестве живого щита. А пятьдесят процентов московских коммерсантов, которые побывали под крышей у чеченов, вообще кастрированы. Такой у них обычай. Ты про это знаешь?
   Степа отрицательно помотал головой.
   - И неудивительно. Кто ж в таком признается. Так что я тебе сегодня, можешь считать, жизнь спас, и не только жизнь, а еще кое-что на бонус, понял, нет? А то, что они тебе говорили… Разводить они умеют, не ссы.
   - Обязательно надо было их убивать? - спросил Степа.
   - Ты, я вижу, так ничего не понял. Ты хоть знаешь, кто был этот
   Иса?
   - Кто?
   Лебедкин наклонился к Степе, и тот снова увидел его холодные голубые глаза, в этот раз над стеклами.
   - Вращающийся дервиш смерти.
   - А что это?
   - Есть такой орден вращающихся дервишей, с центром в турецком городе Конья. Они типа вращаются на месте и входят в особый мистический транс. В общем, мирные люди. Но не все. Несколько человек из ордена перебежали к Усаме бен Ладену и основали новую школу огнестрельного боя. Знаешь, есть стрельба по-македонски?
   Степа кивнул.
   - А это называется стрельба по-кандагарски. Такой дервиш, короче, начинает крутиться, входит в транс, вынимает стволы, руки в стороны… А дальше все как в страшном сне. Хорошо, если у него, к примеру, два «Кольта» или там «Глока». Это еще уйти можно, если повезет. А если два «Узи» или «Аграна», в радиусе сто метров хана всему, что шевелится и думает. Понял, нет?
   Лебедкин взъерошил ладонью волосы.
   - Этот, - сказал он, кивая в угол, где лежал Иса, - у них вообще был что-то вроде сэнсея. Про него легенды ходили. Пел стихи Джалалиддина Руми и хуячил из двух стволов не глядя, как швейная машина. Ни одна пуля зря не уходила. Страшный человек. Да что я тебе говорю. От него сам Саша Македонский как заяц бегал, когда Даниловский рынок делили. Правда, Михалыч?
   Майор связи, который прислушивался к разговору, утвердительно кивнул.
   - Так он что, - спросил Степа, - стрелять собирался?
   - А ты думал. Он уже руки к груди поднял, еще секунда, и здесь все в дырах было бы.
   Майор сел рядом с Лебедкиньш и положил на стол черную папку с маленьким латунным замком. Степа посмотрел в его равнодушное, как у каменной бабы, лицо и вздохнул.
   - Неужели нельзя было… Ну, договориться?
   - Договориться? Хе-хе-хе-хе… Михалыч, он нам не верит. Покажи ему.
   Майор открыл папку и вынул из нее лист бумаги с картинкой, похожей на фотографию луны в телескоп.
   - Что это?
   - Спутниковая съемка. Тренировочный лагерь суфийского диверсионно-штурмового батальона вращающихся смертников под
   Кандагаром. Вот в этом кружке - видишь, пипочка в центре? - палатка Исы и Мусы Джулаевых. Снимок сделан в момент, когда Иса говорит по спутниковому телефону с передвижным заводом по производству рицина в Панкисском ущелье. Понял, нет?
   - Понял.
   - Видишь в углу снимка цифры? Четырнадцать тридцать пять, шестое августа. Это чтоб сомнений не было. У нас и разговор записан, будь уверен.
   - Круто, - сказал Степа.
   - И ты таким людям платишь, Степан Аркадьевич. Как же так?
   Степа виновато развел руками.
   - Я не знал, - сказал он. - Откуда мне было знать, что они эти… вращающиеся финансовые террористы.
   Лебедкин опять засмеялся; и Степе снова стало не по себе.
   - Нет, Степан Аркадьевич, - сказал Лебедкин. - Финансовые террористы не они. Финансовый террорист у нас ты.
   - Это как?
   - А так. Подумай.
   Степа начал думать. Ясность в уме наступила довольно быстро.
   - Ara, - сказал он. - Ага… Кажется, понимаю. Я ведь правильно понял?
   - Правильно, - кивнул Лебедкин.
   - И как теперь, если да?
   Лебедкин поглядел на майора связи.
   - Ну как на такого парня злиться. Правильно сказал русский классик, «быть можно дельным человеком, ни разу срока не мотав».
   - Там не так, - сказал майор связи. - Там кончается «ни разу зону не топтав».
   Возникла пауза. Степа заметил, что у него почти полностью восстановился слух. Он слышал доносящийся с улицы шум машин. Детский голос прокричал «Дура! Не хочу!». Где-то далеко-далеко гудел самолет.
   - Ну что, простим на первый раз? - спросил наконец Лебедкин.
   Майор почесал голову.
   - Простим, - сказал он. - Если перестанет терроризмом заниматься.
   - Слышал, Степан Аркадьевич? - строго глянул на Степу Лебедкин. -
   Чтоб больше никакого терроризма у нас не было. Я не шучу.
   - Понимаю, - скромно сказал Степа. - Постараюсь. Научите жить по-новому.
   - Встречаться будем раз в месяц, - сказал Лебедкин. - Как говорил государь Александр Павлович, при мне все будет как при бабушке. А как при бабушке было, я видел в дырочку, хе-хе-хе-хе… Так что расслабься, Степан Аркадьевич, расслабься. Business as usual. Я, как тебя увидел, сразу понял, что ты к этим говнюкам никакого отношения не имеешь. Так что, если проблемы будут, с законом или наоборот, звони. Вот мой мобильный.
   Лебедкин уронил на стол маленькую карточку.
   - Вроде все у нас? - спросил он дружелюбно. Степа кивнул.
   Лебедкин взял папку, из которой перед этим вынырнула спутниковая фотография, и вынул из нее другой лист.
   - Тогда подпиши, - сказал он, кладя его перед Степой. - Чтобы я в арбитраж мог пойти в случае чего, хе-хе-хе-хе…
   Степа поглядел на стол. Перед ним лежал гербовый бланк с коротким печатным текстом:
   Меморандум о намерениях
   Я, Михайлов Степан Аркадьевич, все понял.
   Подпись:
   Степа хотел было спросить, каким образом у Лебедкина оказался с собой лист с его впечатанным именем, если он действительно не приглашал его на встречу. Но он не задал вопроса. Отчасти потому, что не хотел лишний раз услышать странный смех капитана. А отчасти потому, что такой поступок вошел бы в противоречие с духом меморандума о намерениях, показывая, что он чего-то до сих пор не понял. А ясно было все. Он вздохнул, поглядел на стойку, где так и стояла лаковая лодка (отчего-то показавшаяся похожей на чеченскую погребальную ладью), и вынул из кармана перьевой «Mont-blanc».
 

34

   Бойня в «Якитории» наполнила Степину душу ужасом и омерзением, которые любой нормальный человек испытывает от близости насильственной смерти. Несмотря на это, он вынырнул из кровавой купели полный сил и оптимизма. Причина была простой: смена крыши произошла третьего апреля, то есть третьего числа четвертого месяца. Яснее число «34», наверно, не могло себя явить, разве что воплотиться в мессии с тремя ногами и четырьмя руками. Поэтому добравшийся наконец до него парадигматический сдвиг вызвал в Степе то же восторженное чувство, которое поэт Маяковский в свое время выразил в словах: «Сомнений не было - моя революция!».
   Новое пришло к Степе с большим опозданием. Постоянная близость Исы и Мусы мешала поверить в реальность происходящих в стране перемен. Теперь, когда главную занозу вынули из мозга, горизонт показался безоблачно-чистым. Но сомнение все равно мелькнуло на дне души: Степа помнил, что за границей при написании даты сначала ставят месяц, а потом уже число, и тогда выходило, что жизнь по новым порядкам сулит ему самое настоящее «43». Но с этой мыслью жить было нельзя, и Степа не хотел даже начинать ее думать.
   Ветер смерти, подувший совсем рядом, временно сделал его смелым человеком - он понял, что боялся не того, чего следовало, и, как часто бывает, до следующего сильного испуга перестал бояться чего бы то ни было вообще. Этим и объяснялся тот безрассудный привет, который он послал новой эпохе. У Мюс был знакомый рекламщик, которого она называла «циничным специалистом» и очень хвалила в профессиональном смысле. Степа проплатил рекламную плоскость на Рублевском шоссе, как раз в том месте, к которому выводила тропинка с его дачи. На этой плоскости поместили огромную эмблему ФСБ - щит и меч - и придуманный специалистом текст: «ЩИТ HAPPENS!»«От английского «shit happens» - «проблемам свойственно возникать».»
   Через несколько дней ему позвонил Лебедкин.
   - Слушай, - сказал он, - я тут по Рублевке проезжал. Где твоя наружка стоит… Насчет картинки все ништяк. Вот только текст какой-то…
   - А что такое? - спросил Степа.
   - Ты закон о языке знаешь? Ну вот. Чтоб это английское слово убрал на хуй. Что у нас русских мало? Подумай, Степа, подумай.
   Картинку не трогай, а надпись подлечи. Понял, нет?
   Степа понял. Пришлось снова обратиться к циничному специалисту.
   Тот придумал новый слоган, которым заклеили старый: «Все БАБы суки!»
   Этот вариант Лебедкину понравился гораздо больше.
   - Вот! - сказал он, позвонив прямо с Рублевки. - Чувствуется человек, небезразличный к судьбам страны и мира. Не зря я тебе жизнь спас, Степа…
   Самое интересное, что Лебедкин говорил сущую правду. Он действительно спас Степину жизнь.
   Бизнес шел совсем не так гладко, как в дни, когда Степе исполнилось солнечное число лет. Сложности, начавшиеся после кризиса, не уходили, а все накапливались, постепенно сгущаясь в непробиваемую стену напротив его лба. Это тоже в некотором роде было связано с парадигматическим сдвигом.
   В финансовом пространстве России оседала муть, в которой раньше могли кормиться небольшие хищники вроде «Санбанка». Все становилось прозрачным и понятным. Серьезные денежные реки, попетляв по Среднерусской возвышенности, заворачивали к черным дырам, о которых не принято было говорить в хорошем обществе по причинам, о которых тоже не принято было говорить в хорошем обществе. Степин бизнес в число этих черных дыр не попал по причинам, о которых в хорошем обществе говорить было не принято, так что Степа постепенно начинал ненавидеть это хорошее общество, где всем все ясно, но ни о чем нельзя сказать вслух. Он даже переставал иногда понимать, что, собственно говоря, в этом обществе такого хорошего.
   Но волновали его не столько общественные проблемы, сколько профессиональные. А они заключались в том, что мелкие банки вымирали. Здравый смысл подсказывал, что это когда-нибудь может произойти и с опорой священного числа - «Сан-банком», - но защитные механизмы Степиной психики не пропускали это понимание в область осознанного, что приводило к ночным кошмарам и дневным депрессиям.
   Банкиры Степиного калибра решали проблему, ложась под крупные фирмы реального сектора. Они становились так называемыми «карманными банками». Перейдя на обслуживание одного главного клиента, они повисали в его финансовом потоке, как пловец, гребущий навстречу струе воды в бассейне с джет-тренажером. При этом они могли по-прежнему заниматься другими операциями, просто у них появлялась опора. Степа давно мечтал о таком варианте, но его пронзительная чеченская крыша, наследие эпохи первоначального накопления, отпугивала возможных партнеров. К сожалению, эту проблему было сложно объяснить Мусе с Исой. Степе достаточно было представить контуры будущего разговора (выражение удивления на небритом лице Мусы, сменяющееся недоверием, а потом гневом), чтобы у него пропало желание предпринимать хоть что-то.
   Но стоило его крыше потерять свой острый национальный колорит, как подходящий партнер нашелся сам. Через пару месяцев после знакомства с Лебедкиным на Степу вышли люди, представлявшие русско-французскую нефтяную фирму «Ойл Эве». Она была зарегистрирована на территории Эвенкского национального округа (налоговая льгота, сразу понял Степа), а ее центральный офис находился в Париже (красное и белое, как говорил великий Стендаль). Они предложили Степе именно тот вариант, о котором он мечтал уже давно, - превратиться в «карманный банк» (такая операция на европейской банковской фене назвалась «merder» - гибрид слов «merger» и «tender»).
   Степа проанализировал название «Ойл Эве». Первое слово состояло из трех букв. Второе - тоже из трех. Это походило на неустойчивое равновесие. Степа истолковал свои ощущения следующим образом - благоприятным или неблагоприятным союз станет в зависимости от его действий. Возражений со стороны чисел не предвиделось.