Глава 2
В комнате было тихо, слышалось только тяжелое дыхание Роджера Марча. Он носил это в себе двадцать один год. Все это время он прожил в уверенности, что любовником Лоры в ту кровавую ночь был его друг и напарник, и воспринимал это как измену, как предательство со стороны человека, которого он любил и уважал. Марч ничего не мог поделать с дочерью, но он не ожидал, что его друг, на тридцать лет старше Лоры, воспользуется ее слабостью. Рана эта не заживала. Убежденный в предательстве Уилларда, художник все это время хранил молчание: раскрыть тайну — означало дать новый повод для сплетен, превратить себя и Лору в посмешище.
Но здесь концы не сходились с концами. Мысль об Уилларде приходила мне в голову и раньше, но Келли несколько раз заверял меня, что Черный Монах не мог быть Уиллардом. Более щуплый мужчина, говорил он, грациозный, как балетный танцор. Я посмотрел на Келли. Его лицо побледнело от волнения и усталости. Он медленно кивнул.
— Могу поклясться, что вы ошибались, сэр, — сказал он Марчу. — Той ночью я видел Черного Монаха, сэр: его и Лору, миссис Фэннинг. Это не мог быть Уиллард. Тот человек гораздо ниже ростом, другого телосложения — совершенно другого.
Марч уставился на него, потом медленно покачал головой.
— Это был Джон, — проговорил он.
— Вы основываетесь только на том, что у него был костюм монаха и он намеревался надеть его потом, после концерта.
— Он показывал его мне, — сказал Марч. — Он собирался присоединиться к нам — ко мне и своей жене, принимавшим губернатора, после концерта. Он знал, какой костюм у меня, и сказал мне, как будет одет, чтобы мы могли легко найти друг друга.
— Капитан Келли совершенно уверен, что это был не Уиллард, — настаивал я.
— В темноте, в свете костров, в круговороте людей трудно что-либо рассмотреть.
— Я наблюдал за ним некоторое время, — ответил Келли. — Не просто взглянул на него мельком. Я знаю, что это был не Уиллард, сэр.
— Вы не ответили на мой вопрос, мистер Марч, — продолжал я. — Костюм — единственное, на чем вы основывались все эти годы?
Художнику потребовалось долгое время, чтобы сказать одно слово:
— Да.
В тот момент я понял, что он лжет. У опытного следователя развивается чутье на такие вещи. Первый раз за весь вечер он солгал, и тут меня осенило: я понял вдруг совершенно ясно, почему он это сделал.
— Ваша дочь сказала вам, что это был Уиллард.
— Нет! — Он поднял свои огромные руки, как боксер, пытающийся парировать удар.
Я повернулся к Келли.
— Приведите сюда мистера и миссис Фэннинг, — сказал я.
— Бога ради, оставьте их в покое! — выкрикнул Марч. — Какое это имеет значение? Я слышал версию, что Джона, возможно, убил Черный Монах. Я знал, что это не так, потому что Джон и был Черным Монахом. Наверное, из-за меня кто-то потратил время зря — Лариган или Келли, — потому что я не опроверг это предположение сразу. Но это я защищал свою дочь и — в какой-то мере — Джона и его светлую память, в которой колония нуждалась, чтобы выжить.
— Так не пойдет, — возразил я. — Благодарите судьбу, что у вас на тот вечер железное алиби, мистер Марч. А как насчет вашего зятя? Он тоже думал, что Черным Монахом был Уиллард? Его жена рассказала ему это? Он наткнулся на Лору, когда спустился с холма в поисках Уилларда, и она ему это сказала? Если так, то у него был реальный мотив — и возможность. Приведите их, Келли.
Келли медленно, с неохотой вышел из комнаты. Марч, этот крепкий старый великан, казалось, весь съежился под одеждой. Он подошел к камину и схватился за него, как человек, цепляющийся за край скалы.
— Это был Уиллард, — пробормотал он. — Говорю вам, это был Джон. — Он пытался убедить себя, не меня. Он вдруг резко повернулся, прислонившись к камину спиной, раскинув руки в сторону, как на распятии. — Умоляю вас, — сказал он, — умоляю вас проявить милосердие, Геррик. То, что Джон развлекался с Лорой в ту ночь, не имеет теперь значения ни для кого, кроме нас. Неужели обязательно объявлять об этом во всеуслышание и выставлять нас на городской площади на потеху всем? Если я вам все расскажу, вы обещаете избавить нас от этого?
— Я ничего не могу обещать вам, сэр, — ответил я. — Это достаточно весомая деталь в коллекции улик, указывающих на вашего зятя. Пора перестать что-либо скрывать, если мы хотим положить конец этому сейчас, раз и навсегда.
Марч сделал нетерпеливый жест, словно отмахнулся от мухи.
— Пол для меня ничего не значит, — произнес он. — Но посмотрите на него. Посмотрите на него поближе. У него не хватит духу убить кого-то. Он может делать людям злобные гадости, но на большее он просто не способен. Я открыл вам то, что мне известно, потому что решил, что пора прекратить бессмысленную охоту на Черного Монаха, как вы его называете. Вы охотитесь за мертвецом — за Джоном Уиллардом.
— Нет, — отрезал я. — Келли совершенно уверен.
— Послушайте меня! — Марч шагнул ко мне, покачиваясь, словно огромное дерево на ветру. — Та ночь! Не спрашивайте меня, почему Лора такая, какая она есть. Во мне ничего подобного нет. И не было в ее матери. А для нее это как наркотик. Она жаждет возбуждения, рвется к нему. В ту ночь она отдалась Джону. Он, видимо, совсем потерял голову, он обошелся с ней грубо, жестоко. Пол нашел ее избитую, всю в синяках и ссадинах, полуживую в студии Джона. Джона не было. Он пошел на концерт и оставил ее там, рыдающую, в полной истерике. Пол отвел ее домой. Он пытался выяснить у нее, что же произошло. Она была не в состоянии говорить, но он догадался. Надо признать, дальше Пол поступил как и любой бы на его месте: помчался обратно в театр, чтобы разобраться с Джоном, но Джон был уже мертв, когда он туда прибежал. Собственно говоря, его убили раньше, чем Пол ушел из его дома. Вы теперь понимаете, почему я этого не рассказывал? Я не убивал Джона. Пол не мог убить его. Так что выстрел не имел никакого отношения к этому происшествию, сколь бы трагическим оно ни казалось мне или Лоре. Кто-то другой спланировал это убийство и ждал Джона в театре. Я был с губернатором. Пол и Лора были здесь. Нет никакой связи между тем, что произошло между Лорой и Джоном, и тем, что случилось с Джоном потом. Если бы Джон остался жив, кто знает? Возможно, его убил бы я. Или даже Пол. Но у убийцы был свой мотив, не имеющий к нам никакого отношения. Понимаете? Вы понимаете, почему я умоляю вас не вытаскивать на свет эту историю через столько лет?
— А если ваша дочь солгала вам?
— А в чем я, по-вашему, могла ему солгать?
Это была Лора. Она стояла в дверях в дальнем конце комнаты. Фэннинг и Келли застыли позади нее. Одна рука у Фэннинга была забинтована. Он ухмыльнулся мне, и от его смешка меня передернуло.
— Ложь — это особая привилегия женщин, Геррик. Вы наверняка знаете, — сказал он. — Они всегда лгут в незначительных мелочах, наподобие: «Кто был тот джентльмен, с которым я видел тебя вчера вечером?» — «Это был не джентльмен, это был мой муж!» — Он захихикал еще громче.
Я слушал его, но наблюдал не за ним. Вчера вечером в баре «Вилки и Ножа» в Лоре чувствовалось что-то жесткое, изголодавшееся. Сейчас это ощущение исчезло. Не так сильно накрашена, подумал я. Она была в бледно-голубом хлопчатобумажном домашнем халате, не таком вызывающем, как прежнее платье, и именно поэтому более привлекательном. Зачесанные назад темно-рыжие волосы рассыпались по плечам, придавая ей более мягкий, слегка небрежный вид. Теперь я увидел в ней девушку, которой двадцать один год назад ничего не стоило вскружить голову и покрепче, чем у Келли. Пожилой мужчина, такой, как Джон Уиллард, мог увидеть в ней свою утраченную юность.
Спросила она легко, почти со смехом, но тонкая морщинка прорезала ее лоб, когда она взглянула на Марча.
— Папа! — воскликнула она. — Что они с тобой сделали? — Она быстро подошла к нему и взяла под руку. Как на картинке из сказки: старый Король и прекрасная Принцесса.
Прикосновение ее руки, близость ее тела, казалось, восстановили силы старика. Видя ее здесь, рядом с собой, Марч, похоже, снова укрепился в своем доверии к ней.
— Мне пришлось кое-что сказать, Лора, то, о чем я не собирался говорить никогда, — объяснил он. Его низкий голос ласкал ее. — Сегодня ночью произошло убийство, милая. Мистер Брок погиб. Завтра возобновится расследование старой истории, и она попадет во все газеты. Мистер Геррик пошел по неверному следу. Он считает, что личность мужчины — мужчины, с которым ты была тогда ночью, — важна для расследования, поскольку он мог бы снять с тебя подозрение. Они гонялись за призраком, дорогая. Я решил, что настало время открыть им правду, в надежде, что у них достанет порядочности оставить в покое эту часть истории. Так что я им все рассказал.
— Что именно, папа? Что я вела себя в тот день как полная идиотка?
— Что тем человеком был Джон, — сказал он.
— Ох!
Я почему-то ожидал, что ей станет стыдно. Этого не случилось. Она все так же гордо держала голову, а на губах играла легкая улыбка, словно бы говорившая: «Спорим, это удивило тебя, приятель!» В этой ситуации для нее имелась лишь одна неприятная сторона. Едва ли хоть в какой-то момент жизни я был менее восприимчив к женским чарам.
— То был Джон Уиллард, миссис Фэннинг? — спросил я.
— Если отец решил сказать, что это был он, мне не очень удобно отрицать это, так ведь? — отозвалась она.
— Вполне удобно, если это неправда.
— Ох, но это правда, — бросил Пол Фэннинг от двери. — В тот вечер я пошел искать Джона. Он опаздывал на концерт. Его я не нашел, но нашел в его студии свою жену. — Он хихикнул. Ощущение было такое, словно ножом провели по тарелке. — Она плакала и смеялась, лицо в кровоподтеках, одежда порвана. Выглядела она жутко. Наконец-то получила по заслугам за то, что вечно шлялась как бродячая кошка. Я спросил ее, кто это сделал. Она не захотела или не смогла сказать. Сказала, что пришла в студию к старине Джону за помощью. Но я-то лучше знал. Старик глаз с нее не сводил. Вот воспользовался случаем, чтобы изнасиловать ее. Мол, фестиваль — это фестиваль, он все спишет. Ангел Нью-Маверика! Тоже мне ангел! Я отвел Лору домой, а потом пошел искать Джона. Он был уже мертв.
— Миссис Фэннинг призналась вам, перед тем как вы отправились на поиски, что это был Джон Уиллард? — спросил я.
— Ни в чем она не призналась. Смеялась и плакала: натуральнейший истерический припадок.
— Значит, она так ничего и не сказала?
— Сказала, конечно. На следующий день. Не могла скрыть от папочки, что с ней случилось. — Он глянул на Марча, который поморщился, услышав это слово. — Ей потребовался доктор. Папочка напустил на себя свой самый торжественный вид, словно он вещал с горы, и потребовал рассказать, кто это с ней сделал. Думаю, вы бы убили того, кто это сделал, кто бы он ни был, да, папочка? Ну, Лора нам тогда и рассказала то, что я и без нее знал. Ангел Нью-Маверика, великий и славный Джо Уиллард, оказался нашим героем. Но у мужчин нашей семьи уже не было возможности поступить, как следует поступать мужчинам. Кто-то потрудился за нас.
Пол был обманутым мужем, и в его дешевом, безжалостном пересказе истории заключалась месть рогоносца, как я подозревал. Лицо Лоры стало цвета слоновой кости, но на губах все еще играла улыбка, которая становилась презрительной, когда ее взгляд падал на Пола. Но я все равно не верил ее истории, и не только потому, что Келли настаивал на другом. Эта женщина жила во лжи: она лгала в любви, чтобы заполучить то, что ей нужно. Я не сомневался, что двадцать один год назад она солгала. Я нутром это чувствовал.
— Давайте начнем сначала, Фэннинг, — сказал я.
— С удовольствием, — хихикнул он. — Я долгие годы мечтал поговорить об этом.
Из горла Марча вырвался низкий звериный рык. Его рука крепче обвила Лору. Но он шевельнулся и не попытался прервать нас.
— Вы говорите, что обнаружили свою жену в студии Уилларда, — произнес я, обращаясь к Фэннингу. — Уиллард ушел.
— Торопился поиграть на фортепьяно.
— Вы считаете, что над вашей женой надругались?
— Братишка! Ты бы ее видел!
— Она сказала вам, что пришла в студию Уилларда за помощью?
— Это она так сказала. Лора всегда говорит первое, что придет в голову, главное, чтобы это не было правдой.
— Вы решили, что во всем виноват Уиллард, и сказали ей об этом? Вы спросили у нее, так это или нет?
— Конечно спросил.
— Но она не ответила?
— Я для нее — дерьмо собачье, — взвился Пол, и от ярости его голос стал совсем девчачьим. — Она бы мне и минуты не уделила, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Так она расплачивается со мной за то, что однажды вечером я женился на ней, когда она попала в переплет и не знала, что ей делать.
— Пол! — загремел Марч.
— Мы же играем в правду, папочка? Именно так мы и поженились, разве нет? Потому-то она и наставляет мне рога по всей округе последние двадцать лет. И в ту ночь все было так же. Если бы не Тэд, я бы давным-давно унес отсюда ноги. Тэд — единственное, что я получил от этого брака, и, пока он был маленьким, я ни за что не ушел бы отсюда, не важно, какой длины были мои рога. Это правда, вы ведь не станете спорить, папочка? — Он посмотрел на меня со своей прокуренной улыбкой. — Вам не трудно повторить ваш вопрос?
— Ваша жена подтвердила, что над ней надругался Уиллард?
В комнате было душно от ненависти.
— Мне она так и не сказала ни да ни нет, но я знал. А на следующий день, когда папочка припер ее к стенке, она призналась. Если вы хотите узнать все до мельчайших подробностей, то это происходило при мне.
Я посмотрел на Келли:
— Вы по-прежнему настаиваете на том, что говорили раньше, капитан?
Он кивнул медленно, упрямо:
— Это был не Уиллард.
Я повернулся к Лоре. Мне почему-то стало жаль ее и старика. Наверное, я посочувствовал бы любому, кому пришлось прожить двадцать лет под одной крышей с Полом Фэннингом.
— Сожалею, что я вынужден копаться во всем этом, миссис Фэннинг, — сказал я. — Но на свободе бродит совершенно обезумевший убийца. Сейчас нам нельзя играть в прятки, если мы не хотим стать виновниками новых преступлений. Я верю рассказу мистера Фэннинга в той части, которая касается фактов. Он нашел вас в доме Уилларда. Вы сказали, что пришли туда за помощью. Когда он спросил вас, не Уиллард ли во всем виноват, вы не ответили. Все это правда?
— Да. — Ее голос был едва слышен.
— Потом он отвел вас домой и немного побыл с вами, а Уилларда тем временем убили?
Ее глаза злорадно блеснули.
— Я не знаю, — ответила она. — Я… я потеряла чувство времени. Возможно, Пол был со мной, когда произошло убийство, но мог и уйти раньше.
— Прирожденная стерва, — бросил Фэннинг.
Когда-нибудь, сказал я себе, я доставлю себе такое удовольствие — вмазать этому уроду по его бородатой роже. Но сейчас я просто не обратил на него внимания.
— И только на следующий день под натиском отца вы заявили, что Черным Монахом был Джон Уиллард?
— Да, — сказала Лора. — На другой день.
— И это действительно был Джон Уиллард?
— Ну разумеется!
— Я так не думаю, — сказал я. — Мне кажется, вы не имели ни малейшего представления о том, кто это был. Вы не знали этого тогда. Думаю, не знаете и теперь. А вот в чем я уверен, так это в том, что вам известно точно: это не был Джон Уиллард.
— Чушь! — отрезала Лора.
— Тогда, возможно, вы объясните мне, почему вы столько раз задавали вопрос о Черном Монахе, пытаясь выяснить, кто это был?
Она облизала губы.
— Я… я старалась скрыть правду. Отец хотел, чтобы это было так. Я пыталась убедить людей в том, что я ничего не знаю. Дядя Джон умер. Я…
— Дядя Джон?
— Я всегда его так называла. Я была подростком, когда мы познакомились. Я…
— И это дядя Джон унес вас на руках в лес? Дядя Джон занимался с вами любовью? С дядей Джоном вы лежали под сосной и пили спиртное? Значит, дядя Джон неожиданно стал меньше ростом и начал двигаться с грацией балетного танцора? Давайте закончим с этим, миссис Фэннинг.
Она снова спряталась под защиту отцовской руки.
— Давайте я расскажу, как я себе представляю эту историю, — продолжил я. — Вы поразвлекались вволю с Черным Монахом, лица которого так и не увидели и имени так и не узнали. Но в конце концов он слишком разошелся, и вы действительно побежали в студию Джона Уилларда за помощью, утешением, сочувствием. Он был там. Потом он ушел на концерт, поскольку и так уже опаздывал из-за вас. Он, наверное, пообещал вам, что потом сразу же вернется. Но после ухода Уилларда появился ваш муж. Он обвинил во всем Уилларда. Вы ничего не сказали, но позволили ему отвести вас домой.
Примерно в это самое время Уилларда убили. На следующий день ваш отец захотел знать, кто обошелся с вами так жестоко. Вы оказались в тупике, миссис Фэннинг. Вы не спросили имя этого мужчины, но признаться в этом — значило ранить вашего отца еще больнее. Но ваш муж подал идею, которая запала вам в душу, и воспользоваться ею теперь было вполне безопасно. Джон Уиллард погиб. Он не мог вступиться за себя. И вы назвали его имя. Я утверждаю, что запятнанный ангел Нью-Маверика не запятнан ничем, кроме вашей лжи, миссис Фэннинг.
На мгновение в комнате стало совсем тихо, а потом Пол Фэннинг начал смеяться. Это был нездоровый смех. Я резко обернулся к нему и увидел, что он хохочет как ненормальный, а из глаз текут слезы.
— Так это не Джон! Какая шутка! Какой несравненный фарс! Мне следовало бы знать! Все эти годы! Мне следовало бы знать! Мне следовало бы знать, что никогда, ни разу за всю твою проклятую жизнь ты не сказала правды!
Келли шагнул вперед:
— Спокойно, Пол.
— «Спокойно»! — закричал Пол. — «Спокойно», боже милостивый! После всего, что произошло, ты советуешь мне быть поспокойнее! Сжечь эту суку у позорного столба — вот что надо сделать! Не подходи ко мне, Келли! Предупреждаю, не подходи ко мне!
Он повернулся и бросился вон, дверь с грохотом захлопнулась за ним. Мы слышали, как он в бешенстве продирается через кусты.
— Пол! Подожди! — закричал ему вслед Келли.
Шум ломающихся веток звучал все дальше, но до нас еще доносился высокий, истерический голос Пола. Келли расстегнул кобуру с пистолетом и направился к двери.
— Келли! — сказал я и пристально посмотрел на пистолет. Я понимал, как ему хочется уладить это дело, прежде чем начальство занесет топор над его головой. — Помните, что против него нет никаких улик — ничего, что доказывало бы, что он убил Уилларда, или напал на Эда Брока, или пытался меня запугать, или совершить сегодняшний поджог. Если вы сможете успокоить его и заставить говорить…
Келли затолкал пистолет поглубже в кобуру.
— Спасибо, — бросил он. — Наверное, он побежал к себе в студию. Я найду его.
Он вышел.
Роджер Марч отошел от Лоры на шаг и смотрел на нее с горестным изумлением.
— Так все и было, Лора? — спросил он.
Она бросила на меня взгляд, который я вряд ли смогу скоро забыть: злобный взгляд загнанного в угол зверька.
— Нет смысла и дальше отрицать это, отец, — произнесла она. — Тогда мне казалось, что уж лучше ты будешь ненавидеть дядю Джона, чем меня.
Старик закрыл глаза. Теперь он выглядел на свои годы, раздавленный и сломанный.
— Прости меня, Господи, — прошептал он. Потом открыл глаза. — Пожалуйста, Лора, уйди отсюда, к себе в комнату или куда угодно.
— Отец!
— Пожалуйста, уйди.
Она нетвердой походкой двинулась к двери.
Старик прислонился к стене.
— Помоги мне, Господи, — пробормотал он.
Но здесь концы не сходились с концами. Мысль об Уилларде приходила мне в голову и раньше, но Келли несколько раз заверял меня, что Черный Монах не мог быть Уиллардом. Более щуплый мужчина, говорил он, грациозный, как балетный танцор. Я посмотрел на Келли. Его лицо побледнело от волнения и усталости. Он медленно кивнул.
— Могу поклясться, что вы ошибались, сэр, — сказал он Марчу. — Той ночью я видел Черного Монаха, сэр: его и Лору, миссис Фэннинг. Это не мог быть Уиллард. Тот человек гораздо ниже ростом, другого телосложения — совершенно другого.
Марч уставился на него, потом медленно покачал головой.
— Это был Джон, — проговорил он.
— Вы основываетесь только на том, что у него был костюм монаха и он намеревался надеть его потом, после концерта.
— Он показывал его мне, — сказал Марч. — Он собирался присоединиться к нам — ко мне и своей жене, принимавшим губернатора, после концерта. Он знал, какой костюм у меня, и сказал мне, как будет одет, чтобы мы могли легко найти друг друга.
— Капитан Келли совершенно уверен, что это был не Уиллард, — настаивал я.
— В темноте, в свете костров, в круговороте людей трудно что-либо рассмотреть.
— Я наблюдал за ним некоторое время, — ответил Келли. — Не просто взглянул на него мельком. Я знаю, что это был не Уиллард, сэр.
— Вы не ответили на мой вопрос, мистер Марч, — продолжал я. — Костюм — единственное, на чем вы основывались все эти годы?
Художнику потребовалось долгое время, чтобы сказать одно слово:
— Да.
В тот момент я понял, что он лжет. У опытного следователя развивается чутье на такие вещи. Первый раз за весь вечер он солгал, и тут меня осенило: я понял вдруг совершенно ясно, почему он это сделал.
— Ваша дочь сказала вам, что это был Уиллард.
— Нет! — Он поднял свои огромные руки, как боксер, пытающийся парировать удар.
Я повернулся к Келли.
— Приведите сюда мистера и миссис Фэннинг, — сказал я.
— Бога ради, оставьте их в покое! — выкрикнул Марч. — Какое это имеет значение? Я слышал версию, что Джона, возможно, убил Черный Монах. Я знал, что это не так, потому что Джон и был Черным Монахом. Наверное, из-за меня кто-то потратил время зря — Лариган или Келли, — потому что я не опроверг это предположение сразу. Но это я защищал свою дочь и — в какой-то мере — Джона и его светлую память, в которой колония нуждалась, чтобы выжить.
— Так не пойдет, — возразил я. — Благодарите судьбу, что у вас на тот вечер железное алиби, мистер Марч. А как насчет вашего зятя? Он тоже думал, что Черным Монахом был Уиллард? Его жена рассказала ему это? Он наткнулся на Лору, когда спустился с холма в поисках Уилларда, и она ему это сказала? Если так, то у него был реальный мотив — и возможность. Приведите их, Келли.
Келли медленно, с неохотой вышел из комнаты. Марч, этот крепкий старый великан, казалось, весь съежился под одеждой. Он подошел к камину и схватился за него, как человек, цепляющийся за край скалы.
— Это был Уиллард, — пробормотал он. — Говорю вам, это был Джон. — Он пытался убедить себя, не меня. Он вдруг резко повернулся, прислонившись к камину спиной, раскинув руки в сторону, как на распятии. — Умоляю вас, — сказал он, — умоляю вас проявить милосердие, Геррик. То, что Джон развлекался с Лорой в ту ночь, не имеет теперь значения ни для кого, кроме нас. Неужели обязательно объявлять об этом во всеуслышание и выставлять нас на городской площади на потеху всем? Если я вам все расскажу, вы обещаете избавить нас от этого?
— Я ничего не могу обещать вам, сэр, — ответил я. — Это достаточно весомая деталь в коллекции улик, указывающих на вашего зятя. Пора перестать что-либо скрывать, если мы хотим положить конец этому сейчас, раз и навсегда.
Марч сделал нетерпеливый жест, словно отмахнулся от мухи.
— Пол для меня ничего не значит, — произнес он. — Но посмотрите на него. Посмотрите на него поближе. У него не хватит духу убить кого-то. Он может делать людям злобные гадости, но на большее он просто не способен. Я открыл вам то, что мне известно, потому что решил, что пора прекратить бессмысленную охоту на Черного Монаха, как вы его называете. Вы охотитесь за мертвецом — за Джоном Уиллардом.
— Нет, — отрезал я. — Келли совершенно уверен.
— Послушайте меня! — Марч шагнул ко мне, покачиваясь, словно огромное дерево на ветру. — Та ночь! Не спрашивайте меня, почему Лора такая, какая она есть. Во мне ничего подобного нет. И не было в ее матери. А для нее это как наркотик. Она жаждет возбуждения, рвется к нему. В ту ночь она отдалась Джону. Он, видимо, совсем потерял голову, он обошелся с ней грубо, жестоко. Пол нашел ее избитую, всю в синяках и ссадинах, полуживую в студии Джона. Джона не было. Он пошел на концерт и оставил ее там, рыдающую, в полной истерике. Пол отвел ее домой. Он пытался выяснить у нее, что же произошло. Она была не в состоянии говорить, но он догадался. Надо признать, дальше Пол поступил как и любой бы на его месте: помчался обратно в театр, чтобы разобраться с Джоном, но Джон был уже мертв, когда он туда прибежал. Собственно говоря, его убили раньше, чем Пол ушел из его дома. Вы теперь понимаете, почему я этого не рассказывал? Я не убивал Джона. Пол не мог убить его. Так что выстрел не имел никакого отношения к этому происшествию, сколь бы трагическим оно ни казалось мне или Лоре. Кто-то другой спланировал это убийство и ждал Джона в театре. Я был с губернатором. Пол и Лора были здесь. Нет никакой связи между тем, что произошло между Лорой и Джоном, и тем, что случилось с Джоном потом. Если бы Джон остался жив, кто знает? Возможно, его убил бы я. Или даже Пол. Но у убийцы был свой мотив, не имеющий к нам никакого отношения. Понимаете? Вы понимаете, почему я умоляю вас не вытаскивать на свет эту историю через столько лет?
— А если ваша дочь солгала вам?
— А в чем я, по-вашему, могла ему солгать?
Это была Лора. Она стояла в дверях в дальнем конце комнаты. Фэннинг и Келли застыли позади нее. Одна рука у Фэннинга была забинтована. Он ухмыльнулся мне, и от его смешка меня передернуло.
— Ложь — это особая привилегия женщин, Геррик. Вы наверняка знаете, — сказал он. — Они всегда лгут в незначительных мелочах, наподобие: «Кто был тот джентльмен, с которым я видел тебя вчера вечером?» — «Это был не джентльмен, это был мой муж!» — Он захихикал еще громче.
Я слушал его, но наблюдал не за ним. Вчера вечером в баре «Вилки и Ножа» в Лоре чувствовалось что-то жесткое, изголодавшееся. Сейчас это ощущение исчезло. Не так сильно накрашена, подумал я. Она была в бледно-голубом хлопчатобумажном домашнем халате, не таком вызывающем, как прежнее платье, и именно поэтому более привлекательном. Зачесанные назад темно-рыжие волосы рассыпались по плечам, придавая ей более мягкий, слегка небрежный вид. Теперь я увидел в ней девушку, которой двадцать один год назад ничего не стоило вскружить голову и покрепче, чем у Келли. Пожилой мужчина, такой, как Джон Уиллард, мог увидеть в ней свою утраченную юность.
Спросила она легко, почти со смехом, но тонкая морщинка прорезала ее лоб, когда она взглянула на Марча.
— Папа! — воскликнула она. — Что они с тобой сделали? — Она быстро подошла к нему и взяла под руку. Как на картинке из сказки: старый Король и прекрасная Принцесса.
Прикосновение ее руки, близость ее тела, казалось, восстановили силы старика. Видя ее здесь, рядом с собой, Марч, похоже, снова укрепился в своем доверии к ней.
— Мне пришлось кое-что сказать, Лора, то, о чем я не собирался говорить никогда, — объяснил он. Его низкий голос ласкал ее. — Сегодня ночью произошло убийство, милая. Мистер Брок погиб. Завтра возобновится расследование старой истории, и она попадет во все газеты. Мистер Геррик пошел по неверному следу. Он считает, что личность мужчины — мужчины, с которым ты была тогда ночью, — важна для расследования, поскольку он мог бы снять с тебя подозрение. Они гонялись за призраком, дорогая. Я решил, что настало время открыть им правду, в надежде, что у них достанет порядочности оставить в покое эту часть истории. Так что я им все рассказал.
— Что именно, папа? Что я вела себя в тот день как полная идиотка?
— Что тем человеком был Джон, — сказал он.
— Ох!
Я почему-то ожидал, что ей станет стыдно. Этого не случилось. Она все так же гордо держала голову, а на губах играла легкая улыбка, словно бы говорившая: «Спорим, это удивило тебя, приятель!» В этой ситуации для нее имелась лишь одна неприятная сторона. Едва ли хоть в какой-то момент жизни я был менее восприимчив к женским чарам.
— То был Джон Уиллард, миссис Фэннинг? — спросил я.
— Если отец решил сказать, что это был он, мне не очень удобно отрицать это, так ведь? — отозвалась она.
— Вполне удобно, если это неправда.
— Ох, но это правда, — бросил Пол Фэннинг от двери. — В тот вечер я пошел искать Джона. Он опаздывал на концерт. Его я не нашел, но нашел в его студии свою жену. — Он хихикнул. Ощущение было такое, словно ножом провели по тарелке. — Она плакала и смеялась, лицо в кровоподтеках, одежда порвана. Выглядела она жутко. Наконец-то получила по заслугам за то, что вечно шлялась как бродячая кошка. Я спросил ее, кто это сделал. Она не захотела или не смогла сказать. Сказала, что пришла в студию к старине Джону за помощью. Но я-то лучше знал. Старик глаз с нее не сводил. Вот воспользовался случаем, чтобы изнасиловать ее. Мол, фестиваль — это фестиваль, он все спишет. Ангел Нью-Маверика! Тоже мне ангел! Я отвел Лору домой, а потом пошел искать Джона. Он был уже мертв.
— Миссис Фэннинг призналась вам, перед тем как вы отправились на поиски, что это был Джон Уиллард? — спросил я.
— Ни в чем она не призналась. Смеялась и плакала: натуральнейший истерический припадок.
— Значит, она так ничего и не сказала?
— Сказала, конечно. На следующий день. Не могла скрыть от папочки, что с ней случилось. — Он глянул на Марча, который поморщился, услышав это слово. — Ей потребовался доктор. Папочка напустил на себя свой самый торжественный вид, словно он вещал с горы, и потребовал рассказать, кто это с ней сделал. Думаю, вы бы убили того, кто это сделал, кто бы он ни был, да, папочка? Ну, Лора нам тогда и рассказала то, что я и без нее знал. Ангел Нью-Маверика, великий и славный Джо Уиллард, оказался нашим героем. Но у мужчин нашей семьи уже не было возможности поступить, как следует поступать мужчинам. Кто-то потрудился за нас.
Пол был обманутым мужем, и в его дешевом, безжалостном пересказе истории заключалась месть рогоносца, как я подозревал. Лицо Лоры стало цвета слоновой кости, но на губах все еще играла улыбка, которая становилась презрительной, когда ее взгляд падал на Пола. Но я все равно не верил ее истории, и не только потому, что Келли настаивал на другом. Эта женщина жила во лжи: она лгала в любви, чтобы заполучить то, что ей нужно. Я не сомневался, что двадцать один год назад она солгала. Я нутром это чувствовал.
— Давайте начнем сначала, Фэннинг, — сказал я.
— С удовольствием, — хихикнул он. — Я долгие годы мечтал поговорить об этом.
Из горла Марча вырвался низкий звериный рык. Его рука крепче обвила Лору. Но он шевельнулся и не попытался прервать нас.
— Вы говорите, что обнаружили свою жену в студии Уилларда, — произнес я, обращаясь к Фэннингу. — Уиллард ушел.
— Торопился поиграть на фортепьяно.
— Вы считаете, что над вашей женой надругались?
— Братишка! Ты бы ее видел!
— Она сказала вам, что пришла в студию Уилларда за помощью?
— Это она так сказала. Лора всегда говорит первое, что придет в голову, главное, чтобы это не было правдой.
— Вы решили, что во всем виноват Уиллард, и сказали ей об этом? Вы спросили у нее, так это или нет?
— Конечно спросил.
— Но она не ответила?
— Я для нее — дерьмо собачье, — взвился Пол, и от ярости его голос стал совсем девчачьим. — Она бы мне и минуты не уделила, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Так она расплачивается со мной за то, что однажды вечером я женился на ней, когда она попала в переплет и не знала, что ей делать.
— Пол! — загремел Марч.
— Мы же играем в правду, папочка? Именно так мы и поженились, разве нет? Потому-то она и наставляет мне рога по всей округе последние двадцать лет. И в ту ночь все было так же. Если бы не Тэд, я бы давным-давно унес отсюда ноги. Тэд — единственное, что я получил от этого брака, и, пока он был маленьким, я ни за что не ушел бы отсюда, не важно, какой длины были мои рога. Это правда, вы ведь не станете спорить, папочка? — Он посмотрел на меня со своей прокуренной улыбкой. — Вам не трудно повторить ваш вопрос?
— Ваша жена подтвердила, что над ней надругался Уиллард?
В комнате было душно от ненависти.
— Мне она так и не сказала ни да ни нет, но я знал. А на следующий день, когда папочка припер ее к стенке, она призналась. Если вы хотите узнать все до мельчайших подробностей, то это происходило при мне.
Я посмотрел на Келли:
— Вы по-прежнему настаиваете на том, что говорили раньше, капитан?
Он кивнул медленно, упрямо:
— Это был не Уиллард.
Я повернулся к Лоре. Мне почему-то стало жаль ее и старика. Наверное, я посочувствовал бы любому, кому пришлось прожить двадцать лет под одной крышей с Полом Фэннингом.
— Сожалею, что я вынужден копаться во всем этом, миссис Фэннинг, — сказал я. — Но на свободе бродит совершенно обезумевший убийца. Сейчас нам нельзя играть в прятки, если мы не хотим стать виновниками новых преступлений. Я верю рассказу мистера Фэннинга в той части, которая касается фактов. Он нашел вас в доме Уилларда. Вы сказали, что пришли туда за помощью. Когда он спросил вас, не Уиллард ли во всем виноват, вы не ответили. Все это правда?
— Да. — Ее голос был едва слышен.
— Потом он отвел вас домой и немного побыл с вами, а Уилларда тем временем убили?
Ее глаза злорадно блеснули.
— Я не знаю, — ответила она. — Я… я потеряла чувство времени. Возможно, Пол был со мной, когда произошло убийство, но мог и уйти раньше.
— Прирожденная стерва, — бросил Фэннинг.
Когда-нибудь, сказал я себе, я доставлю себе такое удовольствие — вмазать этому уроду по его бородатой роже. Но сейчас я просто не обратил на него внимания.
— И только на следующий день под натиском отца вы заявили, что Черным Монахом был Джон Уиллард?
— Да, — сказала Лора. — На другой день.
— И это действительно был Джон Уиллард?
— Ну разумеется!
— Я так не думаю, — сказал я. — Мне кажется, вы не имели ни малейшего представления о том, кто это был. Вы не знали этого тогда. Думаю, не знаете и теперь. А вот в чем я уверен, так это в том, что вам известно точно: это не был Джон Уиллард.
— Чушь! — отрезала Лора.
— Тогда, возможно, вы объясните мне, почему вы столько раз задавали вопрос о Черном Монахе, пытаясь выяснить, кто это был?
Она облизала губы.
— Я… я старалась скрыть правду. Отец хотел, чтобы это было так. Я пыталась убедить людей в том, что я ничего не знаю. Дядя Джон умер. Я…
— Дядя Джон?
— Я всегда его так называла. Я была подростком, когда мы познакомились. Я…
— И это дядя Джон унес вас на руках в лес? Дядя Джон занимался с вами любовью? С дядей Джоном вы лежали под сосной и пили спиртное? Значит, дядя Джон неожиданно стал меньше ростом и начал двигаться с грацией балетного танцора? Давайте закончим с этим, миссис Фэннинг.
Она снова спряталась под защиту отцовской руки.
— Давайте я расскажу, как я себе представляю эту историю, — продолжил я. — Вы поразвлекались вволю с Черным Монахом, лица которого так и не увидели и имени так и не узнали. Но в конце концов он слишком разошелся, и вы действительно побежали в студию Джона Уилларда за помощью, утешением, сочувствием. Он был там. Потом он ушел на концерт, поскольку и так уже опаздывал из-за вас. Он, наверное, пообещал вам, что потом сразу же вернется. Но после ухода Уилларда появился ваш муж. Он обвинил во всем Уилларда. Вы ничего не сказали, но позволили ему отвести вас домой.
Примерно в это самое время Уилларда убили. На следующий день ваш отец захотел знать, кто обошелся с вами так жестоко. Вы оказались в тупике, миссис Фэннинг. Вы не спросили имя этого мужчины, но признаться в этом — значило ранить вашего отца еще больнее. Но ваш муж подал идею, которая запала вам в душу, и воспользоваться ею теперь было вполне безопасно. Джон Уиллард погиб. Он не мог вступиться за себя. И вы назвали его имя. Я утверждаю, что запятнанный ангел Нью-Маверика не запятнан ничем, кроме вашей лжи, миссис Фэннинг.
На мгновение в комнате стало совсем тихо, а потом Пол Фэннинг начал смеяться. Это был нездоровый смех. Я резко обернулся к нему и увидел, что он хохочет как ненормальный, а из глаз текут слезы.
— Так это не Джон! Какая шутка! Какой несравненный фарс! Мне следовало бы знать! Все эти годы! Мне следовало бы знать! Мне следовало бы знать, что никогда, ни разу за всю твою проклятую жизнь ты не сказала правды!
Келли шагнул вперед:
— Спокойно, Пол.
— «Спокойно»! — закричал Пол. — «Спокойно», боже милостивый! После всего, что произошло, ты советуешь мне быть поспокойнее! Сжечь эту суку у позорного столба — вот что надо сделать! Не подходи ко мне, Келли! Предупреждаю, не подходи ко мне!
Он повернулся и бросился вон, дверь с грохотом захлопнулась за ним. Мы слышали, как он в бешенстве продирается через кусты.
— Пол! Подожди! — закричал ему вслед Келли.
Шум ломающихся веток звучал все дальше, но до нас еще доносился высокий, истерический голос Пола. Келли расстегнул кобуру с пистолетом и направился к двери.
— Келли! — сказал я и пристально посмотрел на пистолет. Я понимал, как ему хочется уладить это дело, прежде чем начальство занесет топор над его головой. — Помните, что против него нет никаких улик — ничего, что доказывало бы, что он убил Уилларда, или напал на Эда Брока, или пытался меня запугать, или совершить сегодняшний поджог. Если вы сможете успокоить его и заставить говорить…
Келли затолкал пистолет поглубже в кобуру.
— Спасибо, — бросил он. — Наверное, он побежал к себе в студию. Я найду его.
Он вышел.
Роджер Марч отошел от Лоры на шаг и смотрел на нее с горестным изумлением.
— Так все и было, Лора? — спросил он.
Она бросила на меня взгляд, который я вряд ли смогу скоро забыть: злобный взгляд загнанного в угол зверька.
— Нет смысла и дальше отрицать это, отец, — произнесла она. — Тогда мне казалось, что уж лучше ты будешь ненавидеть дядю Джона, чем меня.
Старик закрыл глаза. Теперь он выглядел на свои годы, раздавленный и сломанный.
— Прости меня, Господи, — прошептал он. Потом открыл глаза. — Пожалуйста, Лора, уйди отсюда, к себе в комнату или куда угодно.
— Отец!
— Пожалуйста, уйди.
Она нетвердой походкой двинулась к двери.
Старик прислонился к стене.
— Помоги мне, Господи, — пробормотал он.
Глава 3
Марчу необходимо было выпить, да и мне тоже. Когда я предложил это, он повел меня в кухню и достал бутылку бурбона. Мы выпили по одной, не разбавляя. Художник налил по второй, а потом присел на край кухонного стола. Я предложил ему сигарету. Он держал ее так, словно не знал, что с ней делать.
— С вами случалось такое, что вся ваша жизнь в один прекрасный день превращалась в развалины, мистер Геррик? — спросил он.
— Вроде того, — ответил я, вспоминая о том дне, когда Гарриет сообщила, что выходит замуж за Эда.
— Я говорил вам, что настоящему художнику неведомы человеческие чувства, — сказал он. — Лора — это моя вина. Когда ее мать умерла при родах, я похоронил себя в живописи. У меня была экономка, которая занималась ребенком. Я любил свою жену, и, когда она умерла, я совсем растерялся. Сначала просто возненавидел ребенка. «Она виновата в моей потере», — говорил я себе. Я работал каждый день с утра до вечера, совершенно один, встречаясь с дочерью за завтраком, за обедом. Она потихоньку росла под надзором то одной, то другой экономки. А став старше, превратилась в копию моей жены. Внезапно я полюбил ее всем сердцем. Я отдавал ей все свободное от живописи время, всю любовь, которая у меня была. Но было уже поздно, мистер Геррик. Первые семь или восемь лет своей жизни Лора не ведала вообще ничьей ласки. Психиатры говорят нам, что именно эти ранние годы имеют значение. Ребенок учится чувствовать себя защищенным и любимым или незащищенным и нелюбимым. Я, сам о том не подозревая, искалечил ее. На первый взгляд мы были очень близки, но позже, много позже, когда она сорвалась, я обратился за помощью. Врачи сказали мне, что она пытается восполнить недостаток моей любви, пытаясь получить ее от каждого мужчины на свете. Я посмеялся над ними. Я сказал им, что это фрейдистская белиберда. Но они оказались правы. Я мог уверять ее в своей любви тысячью способов, но было слишком поздно. Ее охватывал невротический страх, что она не нужна, и она бросалась искать любовь где угодно, повсюду. Ее замужество — безумное и нелепое — ничем не помогло, потому что Пол не мог дать ей любовь: он не знает, что такое любовь. Снова повторилась та же история, и она убегала от него точно так же, как убегала от меня. Вы спросили, почему она не уходит от него, если так ненавидит. Она остается с ним, потому что ей нужен кто-то, от кого можно убегать, а от него убегать легко. Невротики всегда избирают для себя некую модель поведения. Она меньше винит себя, когда убегает от того, кого ненавидит, а не от того, кто ей действительно небезразличен. Пол незаменим для нее в качестве мальчика для битья. — Он закрыл глаза. — Я знаю, как ее называют. Но это всего лишь проявление страха, который я поселил внутри ее, когда отвернулся от нее — маленькой и беспомощной. Так что это я виноват в том, какая она. Вы, вероятно, спрашивали себя, почему я терпимо отношусь к ее выходкам. Не потому, что одобряю такую жизнь, а потому, что я толкнул ее к этому.
— Вы говорили, что вся ваша жизнь в один прекрасный день легла в развалинах, — мягко напомнил я.
Марч поднес бокал с бурбоном к губам и выпил.
Спиртное вернуло цвет его посеревшему лицу.
— На следующий день после убийства Джона, — сказал он, — я был сам не свой. В тот вечер я сидел в театре, мистер Геррик, и видел, как застрелили моего лучшего друга, понимаете. Это был бессмысленный, кровавый кошмар. Я любил Джона. Нас свела вместе идея Нью-Маверика. Вначале я отнесся к нему настороженно. Я думал, что он тщеславная, самовлюбленная пустышка. Но вскоре я понял, что это — удивительный, добрый и щедрый человек. Он был по-настоящему талантлив. Его забота о молодых шла от самого сердца. Он любил, чтобы его любили и им восхищались, но умел любить и восхищаться в ответ. Он умел смеяться вместе с тобой, умел плакать вместе с тобой, умел сражаться с тобой плечом к плечу за общее дело. Он был великим человеком. — Губы Марча тряслись. — Я не говорил этого двадцать лет, а если и говорил, то так, словно я, как попугай, повторяю то, во что когда-то верил. Если что-то и осталось после этой катастрофы, мистер Геррик, так это то, что я снова могу говорить эти слова от всего сердца.
— Теперь я понимаю, что вы почувствовали, когда ваша дочь рассказала вам, что Джон Уиллард напал на нее той ночью.
— Боже мой, для меня рухнул весь мир, Геррик. Не столько из-за того, что произошло с Лорой: я давно принял тот факт, что рано или поздно она попадет в беду. Но что мой друг — мой брат, можно сказать, — окажется здесь замешан! Ведь он знал о печалях Лоры, он был единственным, с кем я мог свободно, не таясь, говорить о ней, единственным, кто пытался помочь ей советом, сочувствием и трезвым пониманием ее проблем. Он лучше всех знал, насколько она беспомощна. Это было настоящим предательством.
Узнать о таком всего через несколько часов после убийства было невыносимо. Скорбь по другу обратилась в ненависть к этому другу: одно потрясение наложилось на другое.
— В первые дни расследования я был словно в аду, — продолжал он. — Мне следовало желать, чтобы убийцу поймали, но в глубине души я вовсе этого не хотел. Но поверьте, я не мешал полиции и не пытался утаить какие-то существенные факты. У меня их попросту не было. Следствие все шло и шло и не давало никаких результатов. Я не принимал версию Ларигана о религиозном маньяке, но не мог ничего предложить вместо нее. Был один-единственный факт, который я скрыл. Лариган, Келли и прокурор округа интересовались Черным Монахом. Я не сказал им, кто это был, — кто, как я в тот момент думал, это был. Он явно не мог оказаться убийцей. Он был жертвой — так я думал.
Темные глаза сузились.
— Прошло два, может быть, три месяца, и тогда у меня начали появляться подозрения. Пол! Его поведение, его отношение. Он вдруг стал держаться со мной так, словно я ему чем-то обязан. Вы видели его сегодня вечером: его наглость, его отношение к Лоре. В прежние времена он вел себя тихо, словно мышка; писклявая, ползучая маленькая мышка. В то время, о котором я говорю, казалось, что его характер полностью изменился. Он позволял себе со мной вольности, на которые никогда не осмелился бы прежде; он публично насмехался над Лорой и ее проблемами. Постепенно до меня стало доходить, что, вполне возможно, он и убил Джона, а теперь пытается тонко намекнуть мне, что я его должник и что мне нужно терпеть его дерзости, иначе правду о Лоре и Джоне узнают все вокруг.
— С вами случалось такое, что вся ваша жизнь в один прекрасный день превращалась в развалины, мистер Геррик? — спросил он.
— Вроде того, — ответил я, вспоминая о том дне, когда Гарриет сообщила, что выходит замуж за Эда.
— Я говорил вам, что настоящему художнику неведомы человеческие чувства, — сказал он. — Лора — это моя вина. Когда ее мать умерла при родах, я похоронил себя в живописи. У меня была экономка, которая занималась ребенком. Я любил свою жену, и, когда она умерла, я совсем растерялся. Сначала просто возненавидел ребенка. «Она виновата в моей потере», — говорил я себе. Я работал каждый день с утра до вечера, совершенно один, встречаясь с дочерью за завтраком, за обедом. Она потихоньку росла под надзором то одной, то другой экономки. А став старше, превратилась в копию моей жены. Внезапно я полюбил ее всем сердцем. Я отдавал ей все свободное от живописи время, всю любовь, которая у меня была. Но было уже поздно, мистер Геррик. Первые семь или восемь лет своей жизни Лора не ведала вообще ничьей ласки. Психиатры говорят нам, что именно эти ранние годы имеют значение. Ребенок учится чувствовать себя защищенным и любимым или незащищенным и нелюбимым. Я, сам о том не подозревая, искалечил ее. На первый взгляд мы были очень близки, но позже, много позже, когда она сорвалась, я обратился за помощью. Врачи сказали мне, что она пытается восполнить недостаток моей любви, пытаясь получить ее от каждого мужчины на свете. Я посмеялся над ними. Я сказал им, что это фрейдистская белиберда. Но они оказались правы. Я мог уверять ее в своей любви тысячью способов, но было слишком поздно. Ее охватывал невротический страх, что она не нужна, и она бросалась искать любовь где угодно, повсюду. Ее замужество — безумное и нелепое — ничем не помогло, потому что Пол не мог дать ей любовь: он не знает, что такое любовь. Снова повторилась та же история, и она убегала от него точно так же, как убегала от меня. Вы спросили, почему она не уходит от него, если так ненавидит. Она остается с ним, потому что ей нужен кто-то, от кого можно убегать, а от него убегать легко. Невротики всегда избирают для себя некую модель поведения. Она меньше винит себя, когда убегает от того, кого ненавидит, а не от того, кто ей действительно небезразличен. Пол незаменим для нее в качестве мальчика для битья. — Он закрыл глаза. — Я знаю, как ее называют. Но это всего лишь проявление страха, который я поселил внутри ее, когда отвернулся от нее — маленькой и беспомощной. Так что это я виноват в том, какая она. Вы, вероятно, спрашивали себя, почему я терпимо отношусь к ее выходкам. Не потому, что одобряю такую жизнь, а потому, что я толкнул ее к этому.
— Вы говорили, что вся ваша жизнь в один прекрасный день легла в развалинах, — мягко напомнил я.
Марч поднес бокал с бурбоном к губам и выпил.
Спиртное вернуло цвет его посеревшему лицу.
— На следующий день после убийства Джона, — сказал он, — я был сам не свой. В тот вечер я сидел в театре, мистер Геррик, и видел, как застрелили моего лучшего друга, понимаете. Это был бессмысленный, кровавый кошмар. Я любил Джона. Нас свела вместе идея Нью-Маверика. Вначале я отнесся к нему настороженно. Я думал, что он тщеславная, самовлюбленная пустышка. Но вскоре я понял, что это — удивительный, добрый и щедрый человек. Он был по-настоящему талантлив. Его забота о молодых шла от самого сердца. Он любил, чтобы его любили и им восхищались, но умел любить и восхищаться в ответ. Он умел смеяться вместе с тобой, умел плакать вместе с тобой, умел сражаться с тобой плечом к плечу за общее дело. Он был великим человеком. — Губы Марча тряслись. — Я не говорил этого двадцать лет, а если и говорил, то так, словно я, как попугай, повторяю то, во что когда-то верил. Если что-то и осталось после этой катастрофы, мистер Геррик, так это то, что я снова могу говорить эти слова от всего сердца.
— Теперь я понимаю, что вы почувствовали, когда ваша дочь рассказала вам, что Джон Уиллард напал на нее той ночью.
— Боже мой, для меня рухнул весь мир, Геррик. Не столько из-за того, что произошло с Лорой: я давно принял тот факт, что рано или поздно она попадет в беду. Но что мой друг — мой брат, можно сказать, — окажется здесь замешан! Ведь он знал о печалях Лоры, он был единственным, с кем я мог свободно, не таясь, говорить о ней, единственным, кто пытался помочь ей советом, сочувствием и трезвым пониманием ее проблем. Он лучше всех знал, насколько она беспомощна. Это было настоящим предательством.
Узнать о таком всего через несколько часов после убийства было невыносимо. Скорбь по другу обратилась в ненависть к этому другу: одно потрясение наложилось на другое.
— В первые дни расследования я был словно в аду, — продолжал он. — Мне следовало желать, чтобы убийцу поймали, но в глубине души я вовсе этого не хотел. Но поверьте, я не мешал полиции и не пытался утаить какие-то существенные факты. У меня их попросту не было. Следствие все шло и шло и не давало никаких результатов. Я не принимал версию Ларигана о религиозном маньяке, но не мог ничего предложить вместо нее. Был один-единственный факт, который я скрыл. Лариган, Келли и прокурор округа интересовались Черным Монахом. Я не сказал им, кто это был, — кто, как я в тот момент думал, это был. Он явно не мог оказаться убийцей. Он был жертвой — так я думал.
Темные глаза сузились.
— Прошло два, может быть, три месяца, и тогда у меня начали появляться подозрения. Пол! Его поведение, его отношение. Он вдруг стал держаться со мной так, словно я ему чем-то обязан. Вы видели его сегодня вечером: его наглость, его отношение к Лоре. В прежние времена он вел себя тихо, словно мышка; писклявая, ползучая маленькая мышка. В то время, о котором я говорю, казалось, что его характер полностью изменился. Он позволял себе со мной вольности, на которые никогда не осмелился бы прежде; он публично насмехался над Лорой и ее проблемами. Постепенно до меня стало доходить, что, вполне возможно, он и убил Джона, а теперь пытается тонко намекнуть мне, что я его должник и что мне нужно терпеть его дерзости, иначе правду о Лоре и Джоне узнают все вокруг.