Тем временем ее «брат» также взывает к Золотой богине веселья и музыки, песен, пиров и любви. «Я славословлю Нубет, превозношу могущество ее, благодарю Хатхор и преклоняюсь пред Владычицей Неба. Воззвал я к ней, и она услыхала мои стенанья. Она предназначила мне возлюбленную мою, и моя госпожа явилась проведать меня! Как велико счастье мое! Ликует сердце мое, и восторг переполняет его!»
   Влюбленным наконец удалось встретиться и объясниться, однако окончательные слова все еще не произнесены. Девушка разрывается между надеждой и страхом. «Я проходила мимо открытой двери дома его. Брат мой стоял с матерью своей и с братьями и сестрами своими. Любовь к нему воспламеняла сердца всех проходивших мимо. Нет никого прекраснее возлюбленного моего: он первый среди братьев своих. Он обратил на меня взгляд, но не с кем мне разделить мою радость. Сердце мое возликовало, оттого что брат мой видел меня. Сделай же так, госпожа, чтобы мать его узнала, что у меня на сердце, чтобы она пришла ко мне. О Нубет, вложи мысль эту в ее сердце. Я побегу к брату моему и носом прильну к нему [египтяне целовались носами, а не губами, как греки; однако в более поздние времена египтяне переняли греческую традицию] на глазах у родни». Она поверяет свои мысли птицам и деревьям и мечтает стать хозяйкой дома и гулять по саду с любимым.
   То, что дело у влюбленной пары шло так медленно, исключительно их вина. Родители не чинят им препятствий и, по-видимому, даже одобряют выбор детей. Если они и противятся развитию их отношений, то только для виду.
   Фараон намеревался выдать дочь Ахури за одного из военачальников, а сына Неферкаптаха женить на дочери другого военачальника. Однако, увидев, что молодые люди искренне любят друг друга, в конце концов сочетал их браком. «Обреченный царевич» в одноименной сказке прибывает в один из городов Нахарины, где собралось много его сверстников, желавших продемонстрировать свою удаль на состязании. Царь решил отдать руку своей прекрасной дочери тому, кто сумеет первым добраться до ее окна. А жила красавица во дворце, расположенном над высоким утесом. Царевич вступил в соревнование под видом сына египетского военачальника, сказав, что покинул родные края из-за ненависти злой мачехи, превратившей его жизнь в бесконечные страдания. Царевич одержал победу, однако разгневанный царь заявил, что никогда не отдаст дочь за изгнанника. У царевны, однако, были другие соображения на этот счет, поскольку, впервые увидев египтянина, она поняла, что умрет на месте, если он не станет ее мужем. Этой угрозы оказалось достаточно, чтобы отец перестал чинить им препятствия. Он тепло принял молодого чужестранца, с неподдельным интересом выслушал его историю, даже не подозревая, что перед ним сын фараона. Так или иначе, но он не смог устоять перед обаянием царственного юноши, нежно обнял его, назвал своим зятем и щедро одарил.
   В любовных песнях молодой человек называет свою возлюбленную «сестрой», а она его «братом». Мы, однако, понимаем, что они живут в разных домах и у них разные родители. После свадьбы муж продолжал называть свою жену сенет (сестра), а не хемет (супруга). Этот обычай установился где-то в конце Восемнадцатой династии. Нам неизвестно, когда от этого обращения отказались, но мы знаем, что в течение всего Нового царства оно использовалось. На судебных процсесах, правда, этой практике не следовали, и слова сен, хаи и хемет употреблялись в их исконном значении «брат», «муж» и «жена».
   Греки полагали, что в Древнем Египте были приняты браки между братьями и сестрами. Сегодня к этому мнению склоняются многие историки. Известно, что некоторые фараоны женились даже на своих дочерях, но стоит вспомнить, как ответили Камбизу царские судьи, когда он спросил, позволяет ли закон жениться на собственной сестре или желать ее. Они ответили: «Нет закона, который разрешал бы это, но есть закон, дозволяющий царю поступать так, как ему вздумается». Мы сегодня не знаем ни одного примера, чтобы египетский сановник, горожанин или простолюдин был женат на родной сестре. Браки между дядями и племянницами, по всей видимости, были разрешены – в гробнице некоего Аменемхета мы нашли изображение дочери его сестры, Бакетамон, сидящей подле дяди, как если бы она была его женой.
 
   Супружеская пара (Дейвис. Гробница визиря Рамоса)
   Дошедшие до нас тексты и изображения почти ничего не говорят нам о свадебных обрядах. Когда фараон в истории о Сатни-Хамуасе решил сочетать браком своих детей, он сказал так: «Пусть отведут Ахури в дом Неферкаптаха этой же ночью. И пусть принесут с ней множество богатых даров». Его приказ был исполнен, и, по словам невесты: «привели меня супругой в дом Неферкаптаха; фараон повелел, чтобы со мной принесли большое приданое золотом и серебром и все люди из царского дома одарили меня». Очевидно, главная часть церемонии заключалась в переходе невесты из отцовского дома в дом будущего мужа. Думаю, этот свадебный кортеж был таким же живописным и шумным, как и процсесии во время приношения даров в храмах, торжественные марши иноземных послов, желавших «пить царскую воду», или похоронные шествия, которые для египтян означали, по сути, переселение в иное жилище. Жених, скорее всего, выходил встречать кортеж – так, царь Рамсес II отправился в один из своих дворцов, находившийся между Египтом и Сирией, чтобы дождаться там свою невесту, дочь царя Хатусилиса I, которая добиралась до него ползимы, проехав часть Малой Азии и всю Сирию. Египтянам нравилось излагать все события своей жизни в письменной форме, поэтому можно предположить, что новобрачные должны были предстать перед неким чиновником, который записывал их имена и фиксировал все детали «свадебного договора». Когда замужнюю женщину вызывали в суд, к ней обращались по ее собственному имени, а затем называли имя и профессию ее мужа, например, Мутемуйа, жена Несиамона, писца священных книг. В Фивах был найден остракон, на котором написано, что две трети в совместное имущество вносил муж, а треть – жена. В случае смерти кого-либо из супругов оставшийся в живых имел право пользоваться совместным имуществом, но продать или подарить мог только свою долю. Так, например, некий цирюльник передал свое дело одному рабу и выдал за него свою осиротевшую племянницу. В качестве приданого она получила часть личного имущества цирюльника, которому пришлось совершить официальный раздел собственности со своей женой и сестрой.
   Сложно поверить, что в таком важном вопросе, как семейная жизнь, не играла никакой роли религия. Если женатый мужчина решал совершить паломничество в Абидос, он непременно брал с собой жену. Обычно они посещали храм вместе. Любимица Хатхор, владычицы Кусе, жена Неферхотепа, пастыря стад Амона, приходила к мужу во время церемоний, когда он восхвалял Ра в час восхода солнца и Хорахти в час заката. Поэтому мне кажется весьма вероятным, хотя документальными доказательствами я и не располагаю, что супруги, а возможно, и их ближайшая родня ходили в храм вместе, вместе совершали жертвоприношения и вместе получали благословение.
   После того как брак был надлежащим образом оформлен и новобрачные вступали в супружеские покои, гости начинали расходиться. Мы знаем, что египтяне любили трапезу в семейном кругу, однако осмелюсь предположить, что по случаю свадьбы для приглашенных устраивался торжественный обед.

2. Женщины

   Художники и скульпторы оставили нам прекрасные и трогательные изображения египетской семьи. Отец и мать держатся за руки или обнимают друг друга за талию, а дети нежно прижимаются к родителям. Мы видим царицу сидящей на коленях у фараона Эхнатона. Они осыпают ласками своих детей, которые в ответ нежно поглаживают крошечными ручками подбородок отца или матери. Традиция передавать в изображениях пылкую любовь царственных супругов сохранялась на протяжении всего периода ереси, проявлением и следствием которой она являлась, но к началу Девятнадцатой династии египетское искусство вновь обрело привычную строгость. Однако в гробницах мы по-прежнему видим мужа и жену бок о бок друг с другом, как будто после смерти они остаются так же неразлучны, как и при жизни.
   В литературе египетские женщины изображены в довольно невыгодном свете. Женщина легкомысленна и ненадежна; не умеет хранить тайны; лжива и злопамятна; вероломна от природы. Рассказчики и моралисты называют женщин воплощением всех мыслимых грехов и источником бесчисленных бед. Однажды, когда рассудок царя Снофру помутился от скуки, придворные попытались развлечь его. Для этого они пустили в пруд в царском саду лодку с двадцатью прекрасными девушками, весь наряд которых состоял из лент и украшений. Одна из них уронила в воду драгоценность из бирюзы и в отчаянии отбросила весло. Царь велел ей продолжать грести, пообещав подарить ей такую же. «Мне нужен мой кулон, а не его подобие», – отвечала красавица. Царь решил пойти ей навстречу и призвал кудесника, которому удалось найти потерю весьма оригинальным способом: он положил одну половину вод на другую, тем самым обнажив дно пруда. В другой истории девять богов увидели одинокого Бату в долине Кедра и, преисполнившись сочувствия к нему, подарили ему красавицу жену, в которой соединилось семя всех богов. Но она сначала обманула, а затем и окончательно погубила несчастного. Воскресший Бата превратился в быка, но бывшая жена, теперь ставшая наложницей фараона, уговаривает своего владыку убить его еще раз. В следующий раз Бата превратился в персей, однако по ее приказу деревья были срублены! Еще прежде, когда Бата жил работником в доме старшего брата, ему пришлось испытать на себе женское вероломство. Это было в сезон перет, когда вода отступила с полей и надо было заниматься распашкой земли и севом. Однажды братья работали в поле, и у них кончилось посевное зерно. Старший брат приказал Бате принести еще. Когда он выходил из амбара, играючи взвалив на плечо тяжелую ношу, жена брата увидела его силу и преисполнилась желания. Подойдя к Бате, она сказала: «Давай проведем час вместе, и я сделаю тебе красивые одежды». Бата разозлился, как пантера с юга: «Ведь ты мне вместо матери, а твой муж мне вместо отца. Не повторяй мне этих ужасных слов никогда, а я не скажу никому». Он ушел, оставив униженную невестку мучиться от стыда и жажды мести. Ее муж Анупу был человек вспыльчивый и скорый на суд, поэтому порочной женщине ничего не стоило убедить его, что Бата пытался соблазнить ее, но она отвергла его домогательства. Однако этого было недостаточно. Душа ее могла успокоиться только после смерти обидчика.
   Жена распорядителя церемоний обманывала мужа с молодым человеком, да еще и осыпала своего любовника подарками. Реджедет, жена жреца бога Ра, тоже изменяла супругу и даже родила троих незаконных детей. Мужа она убедила, что отцом детей был бог Ра, пожелавший подарить Египту трех набожных и милостивых правителей. Как-то раз Реджедет рассердилась на свою служанку и прогнала ее из дому. Служанка, знавшая о тайне госпожи, вознамерилась отомстить и собиралась уже донести на нее, но, увы, не сдержалась и рассказала все брату. Брат сполна отплатил ей за доверие: он жестоко побил сестру за то, что она сует нос не в свое дело. Другая известная дама, Тбубуи, была не обычной уличной девкой, а храмовой проституткой. Она потребовала от своего любовника, чтобы он сначала лишил детей наследства, а затем убил их. Одна женщина благородного происхождения увидела на улице Правду в облике красивого молодого человека и отдалась ему. Удовлетворив свое вожделение, она тут же позабыла о своем случайном любовнике и равнодушно смотрела, как он выпрашивает милостыню возле ее порога. Лишь спустя много лет она рассказала своему сыну, что жалкий попрошайка, крутившийся возле их дома, был его отцом.
   В целом если женщина предстает в египетской литературе не в самом выгодном свете, то мужчина изображается верным и нежным, преданным и рассудительным. Однако надо отметить, что во многих сказках фараон изображен человеком своенравным и взбалмошным, не способным шагу ступить без своих писцов и магов. На самом же деле, как мы знаем, многие египетские цари были храбрыми воинами, а многие египтянки были примерными женами и заботливыми матерями. Например, молодая женщина, чью историю можно прочитать на стеле в Британском музее:
   «О вы, мудрецы и жрецы, царевичи, вельможи и простой люд – все человечество, все вы, вступающие нынче в эту гробницу, послушайте, что здесь сказано. Рождение мое приходится на девятый день четвертого месяца половодья в восьмой год царствования царя Птолемея XIII. В первый день третьего месяца лета в двадцать третий год отец мой отдал меня в жены первому жрецу Пхеренптаху, сыну Петубасти. Великим горем для него было, что трижды я носила детей его, но разрешалась лишь девочками. Тогда вместе с мужем моим я обратила мольбу к великому богу Имхотепу, сыну Птаха, дарителю благ, дарующему сыновей тем, кто их не имеет. Он не остался глух к нашим молитвам, ибо он всегда исполняет желания тех, кто взывает к нему… И в награду [за богоугодные деяния великого жреца] я зачала сына, который родился на шестом году царствования Клеопатры, в третьем месяце лета, в пятый день, в первый час дня, в день праздника приношений великому богу Имхотепу. И все люди возрадовались. На шестой год, во втором зимнем месяце, на шестой день я скончалась. Мой супруг, великий жрец Пхеренптах, похоронил меня в некрополе. Он исполнил все ритуалы, подобающие существам совершенным. Он похоронил меня с почестями и положил меня в мою гробницу позади Ракотиса». Покорная воле отца и желаниям мужа, злополучная Та-Имхотеп умерла во цвете лет, горько оплакиваемая мужем, не поскупившимся на ее похороны.
   После этой трогательной истории будет полезно послушать жалобы, которые обращает к своей покойной супруге один несчастный вдовец. Его причитания записаны на папирусе, хранящемся в Лейденском музее.
   «Я был юношей, когда взял тебя в жены, и провел всю жизнь свою подле тебя. Я поднялся до высоких степеней, но не оставил тебя. Никогда я не печалил твоего сердца. Ни в юности, ни на службе фараону (да будет Жив, Здоров и Силен!) я не покидал тебя: более того, неизменно я повторял себе: «Да будет она всегда подле меня». Когда кто-нибудь говорил со мной о тебе и советовал, я не слушал и отвечал: «Я сделаю, как ей приятно». И вот смотри: когда мне поручили наставлять военачальников и колесничих фараона, я посылал их, чтобы простирались ниц перед тобой и приносили тебе всевозможные роскошные дары. Никогда не было, чтобы я скрыл от тебя богатства, которые заработал… Никто не видел, чтобы я обманывал тебя и, подобно простолюдину, крался в чужой дом. Никогда не отсылал я в другой дом благовония, хлеб и одежду, всегда говорил: «Моя жена здесь!» Потому что не хотел сделать ничего, что расстроит твое сердце. Когда ты занемогла и страдала от своего недуга, я призвал сведущего врача, чтобы давал тебе снадобья и делал все, что ты велела. Когда я отправился с фараоном на юг, то смотри, как я поступал: восемь месяцев я не вкушал яств и напитков, приличествующих моему высокому положению. Когда я вернулся в Мемфис, я умолял фараона, чтобы отпустил меня туда, где ты ныне обитаешь [т. е. к твоей гробнице], и там рыдал много вместе с моими родными перед ликом твоим. И вот уже три года живу я один и все равно не хожу в другие дома, как делал бы другой… И смотри: в нашем доме есть сестры, но я не подхожу ни к одной из них…»
   Безутешный вдовец таким образом дает нам понять, что многие на его месте вели бы себя совершенно иначе. Другой отверг бы жену, если бы ее низкое положение мешало бы его карьере; другой не проявлял бы такой сдержанности по отношению к другим женщинам; и, наконец, после смерти жены другой не стал бы горевать так долго. Столь добродетельное поведение с лихвой оправдывает некоторую велеречивость образцового мужа.
   Из литературы мы узнаем, что в Древнем Египте неверную жену карали смертью. Когда Анупу, старший брат в «Сказке о двух братьях», узнал, что произошло на самом деле, сначала он сел и зарыдал над судьбой младшего брата, а затем вернулся в дом, убил свою коварную жену и бросил ее тело на съедение собакам. В конце «Сказки…» Бата хочет, чтобы его жену судили, и, хотя история не имеет конца, мы можем предполагать, что решение было не в ее пользу, поскольку богиня Хатхор еще раньше предсказала коварной женщине смерть от ножа. Жена Убаинера предала и разорила мужа, была за это сожжена заживо вместе с любовником и не удостоилась похорон: их прах был выброшен в Нил, – такое наказание полагалось им по закону. «Берегись женщины, которая тайно покидает свой дом, – предостерегает писец Ани, – и не ходи за ней или ей подобными. Женщина, чей муж не следит за ней, посылает тебе записки и приглашает посещать ее каждый день. Если она завлечет тебя в свои сети, это будет преступление, и, когда станет известно о том, ее ждет смерть, даже если она не успеет насладиться изменой». Стоит отметить, что мы не знаем случаев, когда мужа наказывали за измену. Мужчине разрешалось приводить в дом наложниц. В Книге Мертвых есть глава, содержащая список людей, которые могут считаться близкими главы семьи: отец, мать, друзья, коллеги, дети, жены, кто-то под названием инет-хинет (точное значение неизвестно), наложницы и слуги. Известны случаи полигамии, хотя, надо отметить, весьма немногочисленные. У одного расхитителя гробниц было четыре жены, и все они прекрасно ладили между собой. В стране, где палка играла такую огромную роль, муж имел право бить жену, а брат – сестру, но только «в разумных пределах». Виновный в нанесении жене серьезных увечий должен был в присутствии высоких судей поклясться, что больше никогда не поднимет на нее руку. Если же он нарушал клятву, его ожидали сто ударов плетью или лишение права распоряжаться долей жены в их общем хозяйстве. Известен случай, когда в суд обратился отец жестоко избитой женщины. Он поступил совершенно правильно, заступившись за обиженную дочь, однако пример египтянки Маруф наводит на мысль, что женщины частенько одурачивали своих простоватых мужей, обращаясь к судебным властям.

3. Дети

   Писец Ани советует своим читателям жениться в ранней молодости и заводить побольше детей. Он мог бы и не тратить понапрасну свое красноречие, поскольку египтяне и так очень любили детей. «Вот через два месяца достигнешь ты родной земли. Тебя ждут дети твои и счастливая жизнь в семье твоей». Любой, кто зайдет в гробницы Мемфиса, Амарны, Фив или задержится около плит с надписями и скульптур из Абидоса, увидит множество изображений детей. Однажды крупный землевладелец Ти посетил свое имение, чтобы проследить за сбором урожая и за молотьбой на гумне. Перед ним немедленно разостлали циновки. Поставили удобное кресло. Вся семья собралась вокруг него. Дети играли с отцовской тростью. И каким бы развлечениям он ни предавался – охотился на птиц на болотах, удил рыбу с лодки или пробирался сквозь заросли высокого папируса, чтобы воздать почести прекрасной богине Хатхор, госпоже Имау и владычице сикомора, – радость его была неполной, если подле него не было любимой жены и детей. Подростки упражнялись в метании палок и гарпунов. Когда царевич Аменхотеп был ребенком, он любил тренировать свое тело, и для отца удаль наследника была предметом особой гордости. На барельефах мы видим пастуха, вышедшего работать в поле вместе со своими детьми. Один из них, встав на цыпочки, подносит кувшин к губам усталого отца. Сыновья ремесленников слоняются по мастерским, пытаясь найти способ облегчить работу родителей. Когда Эхнатон и царица Нефертити покидали дворец, они всегда брали с собой дочерей. Однако и во дворце мы постоянно видим царевен подле родителей, причем не только в часы досуга, но и когда царственная чета занята делами государства. Мы видим, как девочки взбираются на колени царя и доверчиво гладят его по лицу. Старшие дочери даже участвовали в официальных церемониях (например, введения чиновников в должность). Счастливые родители в порыве нежности обнимают детей и осыпают их поцелуями. Царь Рамсес II безмерно гордился тем, что число его отпрысков перевалило за сто шестьдесят. Страбон с изумлением отмечает тот факт, что египтяне считали своим долгом выкормить и вырастить всех родившихся детей. Действительно, египетские семьи были намного больше греческих, и объясняется это плодородием земли и благоприятным климатом страны. Как говорит Диодор, в Египте родителям не приходится тратиться на детей. В самом нежном возрасте они бегают босиком и нагишом: мальчики носили только ожерелье на шее, а девочки – гребень в волосах и поясок. А кормиться они могут стеблями папируса и сырыми или вареными кореньями, которые ничего не стоят.
 
   Аменхотеп IV с женой и детьми (Эрман. Религия египтян)
   Рождение ребенка всегда было желанным событием, но большинство египтян конечно же мечтали о сыне. Мы уже читали, как относился к этому великий жрец Птаха – Пхеренптах. «В древние времена, – говорится в начале сказки об обреченном принце, – жил царь, который не имел сына и очень о том горевал. Он молил богов своей страны даровать ему наследника, и они услышали его молитвы». Лишь благодаря сыну может продолжиться жизнь отцовского имени. Долг сына – напоминают сотни надписей в гробницах – должным образом похоронить отца и следить за его последним пристанищем.
   Египтянам всегда хотелось знать, что ждет их впереди, поэтому при рождении ребенка они призывали семь богинь Хатхор. Невидимые Хатхор слетались к детской колыбели и рассказывали родителям, какая смерть ждет новорожденного. Так, девушке, которую боги решили отдать в жены Бате, они предсказали смерть от меча, а царю, вымолившему себе сына в «Обреченном царевиче», было сказано: «Он умрет от крокодила, или от змеи, или же от собаки». Однако богини никогда не уточняли, когда с их подопечным произойдет несчастье. Поэтому, например, жизнь юного царевича оберегали так старательно, что, достигнув зрелости, он был вынужден объявить своим не в меру заботливым родителям, что не желает более пытаться обмануть судьбу и собирается впредь поступать так, как ему вздумается. Мы не знаем, всегда ли Хатхор прилетали по первому зову родителей; так или иначе, любой отец мог без особого труда получить гороскоп своего ребенка. «Кроме всего прочего, – говорит Геродот, – каждый месяц и год у египтян посвящены тому или иному богу. Всякий может заранее узнать, какую судьбу, какой конец и характер будет иметь родившийся в тот или иной день». Так, согласно календарю благоприятных и неблагоприятных дней, тому, кто родился в четвертый день первого месяца сезона перет, предназначено пережить всех своих родичей и достичь возраста более преклонного, чем его отец, ибо это благоприятный день. Большая удача – родиться в девятый день второго месяца ахита, ибо тогда тебя ожидает смерть от старости, а еще больше повезло появившимся на свет в двадцать девятый день того же месяца, потому что они окончат свои дни окруженные всеобщим почетом и уважением. Четвертый, пятый и шестой дни этого месяца, напротив, крайне неблагоприятны и не сулят ничего хорошего. Родившимся в эти дни предстоит умереть от лихорадки, любви или пьянства. Ребенку, рожденному в двадцать третий день, следовало опасаться крокодилов, в двадцать седьмой – змей.
   Для египтян самые незначительные на первый взгляд события могли приобретать огромное значение. Примеры мы найдем в медицинском трактате, известном как «Папирус Эберса». Если первый звук, который произносит новорожденный, «хи-и», значит, он будет жить, если же он скажет «мби», он умрет. Если он издаст звук, напоминающий скрип старой сосны, или повернется лицом вниз, его ждет смерть. Люди, сведущие в религиозной мифологии, знали, что из тела мертвого Осириса, прибитого морскими волнами к берегам Библа, выросло волшебное хвойное дерево. Именно поэтому детский крик, похожий на скрип сосны, – звук, знакомый тем, кто побывал в Сирии, – не мог быть добрым знаком.
   Дочь фараона, найдя подкидыша Моисея в корзине, первым делом дала ему имя, которое затем прославилось на весь мир. Как в древности, так и в наши дни многие пытались доказать, что имя Моисей так или иначе связано с обстоятельствами чудесной находки. Однако Моше вовсе не означает «спасенный из воды». Это лишь египетская транскрипция слова «мес» или «мос», которое служит окончанием таких имен, как Тутмес (или Тутмос), Яхмес (или Яхмос), и целого ряда подобных имен. Царевна, спасшая младенца, решила, что он сирота, и потому дала ему первое пришедшее на ум имя.
   У некоторых египтян были очень короткие имена: Ти, Аби, Туи и Ту; другие имена состояли из целых фраз: например Джед-птах-иуф-анх (Птах говорит, что он будет жить). Со временем некоторые нарицательные существительные, прилагательные и даже частицы превращались в имена собственные: Джаа (палка), Шеду (кожаная бутыль, бурдюк), Нахт (сильный), Шери (маленький) и Тамит (кошка). Многие родители стремились обеспечить своим детям покровительство богов; таким образом, крестники Хора получали имя Хори, крестники Сета – Сети, а крестники Амона – Амени. Историк Манефон имел покровителя в лице Монту, фиванского бога. Некоторые имена означали, что бог доволен; так появились бесчисленные Аменхотепы, Хнумхотепы и Птахотепы; «бог шествует впереди (ребенка)» – Аменемхет, или «бог защищает», или «является отцом» новорожденного. Люди с именем Сенусерт (по-гречески Сесострис) были сыновьями богини Усерт, а те, кого называли Сиамон, – детьми Амона. Мутнеджем означает, что богиня Мут преисполнена добра. Таким образом, по именам мы можем судить о популярности того или иного бога в тот или иной период. В Среднем царстве владычица Библа стала крестной множества египтянок. Со времени восшествия на престол фараона Рамсеса I и вплоть до Войны с нечистыми мы постоянно встречаемся с такими именами, как Сетнахт и Сетемуйа (Сет в барке [Ра]). Это связано с тем, что правящая династия вела свое происхождение от убийцы Осириса бога Сета. После войны к Сету стали относиться с большим презрением, и теперь уже ни один отец не стал бы называть в его честь любимого отпрыска. Фараон также считался богом, и его покровительство ценилось ничуть не меньше, чем защита небожителей. В эпоху Восемнадцатой династии мы находим такие имена, как Джосеркар-Сенеб, Менхеперра-Сенеб и Немар-Нахт. Затем на протяжении двух династий мы постоянно встречаем имя Рамсеснахт (Рамсес могуч).