Страница:
Хозяин лавки, будто не слыша его, продолжал загибать пальцы, перечисляя другие страны, которые были завоеваны Германией. В дверях стояла Рита с кувшином вина и слушала отца.
– А перед этим была Польша, Норвегия, Греция. Возможно, Бог наказал их за излишнюю гордость. Но чем провинились мы, евреи?
Натан повернулся к дочери:
– Рита, поставь кувшин и иди к матери. Мы выпьем вина с доблестными русскими офицерами.
Девушка послушно поставила кувшин на стол, окинув взглядом обоих командиров. Журавлев особого интереса не вызвал. Зато на молодом политруке в ладно пригнанной форме, туго затянутой в ремни, взгляд ее остановился немного подольше. Неуловимая женская улыбка тронула губы, она повернулась и вышла. Илья Зелинский невольно кашлянул.
– Сегодня жаркий день, – сказал Натан, – а вино прохладное. Я нарежу к нему сыра и свежего хлеба.
У гостеприимного лавочника задержались часа на полтора. Но это не было просто так проведенным временем. Начальник и политрук заставы узнали, что в городке, на станции и в окрестных селах все больше появляется беженцев.
Они явно встревожены. Покупают в запас продукты и едут дальше на восток. Несколько дней назад внезапно снялась и целиком уехала большая семья местного ювелира, приятеля Натана.
– Его ограбили какие-то люди с оружием, – рассказывал лавочник. – Мой приятель никуда не заявлял, хотя его били, вымогая деньги. Они пригрозили, что сожгут дом и изнасилуют дочерей.
– Это были бандеровцы?
– Не все ли равно, как их называть? Они уверены, что скоро все изменится, и утверждают, что уже нынешним летом на Украине будет новая власть.
Осторожный торговец выкладывал информацию не просто так. В свое время Журавлев помог ему оформить разрешение на выезд матери и двоих сыновей. Сейчас он просил снова помочь с разрешением на выезд жены и остальных детей.
– Один останешься?
– Какое-то время поживу один. Пока не найду покупателей на лавку. Но, в любом случае, числа до двадцатого июня уеду.
– А что должно произойти двадцатого июня?
– Пан офицер – умный человек. Он все понимает лучше меня. Так вы позвоните в комендатуру насчет разрешения?
– Когда? – резко спросил начальник заставы, и торговец понял, что увильнуть от прямого ответа не удастся:
– По слухам, они собирались начать в середине мая, но перенесли срок. Сами видите, какая холодная выдалась весна. А для техники нужны хорошие дороги. После двадцатого июня все и начнется. Или продолжится.
Когда выходили из лавки, Журавлев смахнул пот. Такие разговоры одновременно раздражали и напрягали его. Немцы стягивают все больше войск, самолеты крутятся над границей постоянно. Он закурил и, прочитав немой вопрос в глазах политрука, усмехнулся.
– Прав он. Как страус, голову в песок не спрячешь. Пружина сжимается.
– Иван Макарович, ты начальнику отряда доложишь о разговоре? – спросил Зелинский.
– Какой толк? У него особый отдел под боком, снабжают полной информацией. Говорил я с ним на прошлой неделе. Он посоветовал не нагнетать обстановку.
– Надо доложить, – настаивал Зелинский.
– Пожалуй, – после паузы согласился Журавлев. – Ладно, заедем еще раз в отряд, а затем на склад.
Как и ожидал капитан, начальник отряда выслушал его рассеянно, поглядел на часы.
– Слухи, сплошные слухи и ничего конкретного, – буркнул он.
– Куда уж конкретней. Я вам уже докладывал, каждый день увеличивается число немецких войск на той стороне. Позавчера они разместили гаубичный дивизион в четырех километрах от границы.
– А может, полк? Или бригаду? – насмешливо переспросил Платонов. – Разве к войне готовятся так открыто?
– Не знаю. Может, и готовятся.
– Зато наверху лучше нас все понимают.
В голосе подполковника послышались нотки досады.
– Ладно, спасибо за информацию. Езжай, Иван Макарович.
На складе артвооружения забрали ящик с пятью новыми автоматами ППШ в густой заводской смазке, по два диска к ним и просмоленные коробки с автоматными патронами, по сто штук в каждой. Еще в списке значился станковый пулемет ДС-39, несколько ящиков гранат и двенадцать тысяч винтовочных патронов.
– Пулемет – это неплохо, – пробежав список, сказал Журавлев. – А на гранаты и патроны я заявку не давал. У меня запас приличный.
– Приказ по отряду, – пожал плечами завскладом.
Осмотрели один из пулеметов. Станковый «дегтярев» на треноге выглядел неплохо. В два раза легче «максима», с ребристым массивным стволом и без кожуха водяного охлаждения. Понравилась металлическая лента и переводчик скорости стрельбы до 1200 выстрелов в минуту.
– В войсках его не хвалят, – поделился сомнениями интендант. – Но там и самозарядку СВТ ругают. Не умеют с ними обращаться, а у вас неплохо работают. Так ведь, товарищ капитан?
– Так, – согласился Журавлев. – За пулеметом и всем остальным хозяйством я старшину пришлю.
– И не меньше трех сопровождающих с оружием.
– Новые порядки? Раньше хватало одного. Ладно, дам, сколько положено. К вам ехать – целый день терять.
– Зато вооружитесь до зубов.
Когда возвращались на заставу, остановились по дороге перекусить. Сказочные места в Закарпатье. Густая зелень, мелкие речки, сосновый лес, на горизонте горы. Выпили по кружке – второй густого красного вина, с аппетитом набросились на домашнюю колбасу с пшеничным хлебом и мелкими пупырчатыми огурцами.
Ездовой, из старослужащих пограничников, тоже выпив кружку, деликатно удалился с ведром в руке, чтобы напоить коня и не мешать командиру с политруком поговорить наедине.
– В курортных местах служим, – порозовев от вина, сказал Зелинский. – Век бы здесь жил. Один воздух чего стоит! Чистейший, не то что в Ленинграде.
– Чего же тогда жену поторопился отправить? – поддел его Журавлев.
– А то ты не догадываешься! Беременность три месяца. Да и не это главное. Случись что…
– Случись… а сам талдычишь как попугай, все в порядке, все спокойно. Вон, целую повозку патронов и гранат получаем. Беженцев не сосчитать. А мне свою жену отправлять нельзя. Никто не разрешит, панику, мол, разводишь.
– У тебя Вера русская. Чего спрашиваешь? Знаешь ведь, как немцы к евреям относятся. Да и бандеровцы не лучше.
– Ладно, выпьем еще по кружке и поедем.
Когда дорога спустилась в лощину, окруженную густым лесом, все трое невольно насторожились. Ездовой придвинул поближе карабин, а Журавлев с Зелинским внимательно оглядывались по сторонам. Место называлось Лисий овраг, хотя правильнее его можно бы назвать «волчьим». Слишком мрачное место.
Дорога сузилась до трех метров. Кое-где над ней сплетались ветки деревьев, плотными островками росли кусты. Вскоре лес расступился, но нехорошие предчувствия не обманули Журавлева. Перед бревенчатым мостом через быструю горную речку увидели оборванные провода, свисающие с телеграфного столба. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что это не случайность, столб был густо намазан дегтем, а часть проводов срезали и унесли.
– Тьфу, черт! – сплюнул Журавлев.
Настроение у него окончательно испортилось. Вот тебе и курорт на границе! Связь, как по расписанию, раза два в неделю обрывают.
– А ведь это после нас срезали, – ощупывая пистолетную кобуру, заметил политрук. – Может, тебя и меня подстерегали? Одним разом заставу обезглавить.
– Вот мы им нужны! Пришлют других командиров. Не станут они со стрельбой связываться. Знают, что тут же комендантскую роту пришлют, все прочешут, подозрительных похватают. Бандеровцам лишний шум пока не нужен.
– Пока, – язвительно повторил Зелинский. – А числа двадцатого в самый раз будет.
– Не трать нервы. Автоматы в следующий раз возьмем.
– Вот они в этой глухомани помогут!
– Смотрите, осторожнее там. Провода опять порезали. И чтобы до темноты вернулись. Если на патруль наткнетесь, объясните, что идете поговорить с местными активистами. Пропуска не забудьте!
Оба сержанта – ребята надежные, служат давно. У Николая подруга в хуторе. Не отпустишь раз да другой, самовольно может уйти.
Мальцев родом из Быковских Хуторов, поселка в ста километрах от Сталинграда. Закончил восемь классов, девятый не успел. Умер отец, пришлось идти работать. Детей в семье пятеро, сестра Катя учительница в начальной школе, остальные трое – малышня. Мать работает в колхозе почти даром, за палочки – трудодни. И никуда не уйдешь, иначе приусадебного участка лишат.
Николай сумел попасть в рыболовецкую бригаду, там хоть какие-то деньги платят и рыбы разрешают понемногу брать. Получалось, что Волга всю семью кормила. Да еще огород в три десятины, где худо-бедно растет на жаре картошка, огромные тыквы, помидоры, баклажаны.
На Волге добывали рыбу наплавными сетями на тяжелых деревянных баркасах. Ребята в бригаде подобрались дружные, да и сама обстановка свободнее, чем в колхозе, где гоняют то на прополку, то овец пасти. Председатель колхоза – полновластный хозяин, с небес на простой народ смотрит. Попробуй заикнись насчет платы. Перед бригадирами или счетоводом не успеваешь шапку ломать, не дай бог в немилость попадешь. Изведут дармовыми наря дами.
Николай этого сумел избежать. За три года научился не только рыбацким премудростям, но и разбираться в старом двигателе, который стоял на одном из баркасов, остальные – весельные. А когда понадобился шофер на полуторку, отвозить рыбу на приемный пункт, научился и водительскому делу.
Осенью тридцать девятого года призвали в пограничные войска. Сначала проходил шестимесячную учебу под Брестом. Там познакомился с Андреем Щербаковым. Отслужили в Белоруссии, а затем обоих перевели к новой границе на Западную Украину. Далеко от дома, трое суток поезд идет.
Андрей почти земляк, из-под Саратова. Оба жили в степи, а сейчас попали в чужой лесной край. За год привыкли, обжились, хотя многое казалось чужим и даже враждебным.
Несмотря на все потуги политработников представить действия Советского Союза как великий освободительный поход, местные жители смотрели на новую власть настороженно. Раздел части помещичьих земель в пользу крестьян вызвал некоторое оживление. Но не все рисковали начинать обработку земли, постоянно возникал вопрос о колхозах.
Коллективизации боялись, как огня, и даже призывы о создании кооперативов порождали открытую враждебность. Слухи о советских колхозах дошли сюда давно, и местные крестьяне хорошего ничего от них не ждали. Ребята на заставе, призванные из городов, удивлялись:
– И что они колхозов боятся? Неплохо ведь там живется, правда, Николай?
Мальцев, Щербаков, остальные сельские парни предпочитали помалкивать. Все же пограничные войска относились к НКВД. Лишние разговоры быстро пресекали. А начнешь рассказывать, что в колхозах практически задарма работают, обвинят в антисоветской пропаганде.
За полгода подготовки на хорошем пайке ведомства НКВД даже сельским ребятам умудрялись вдалбливать в голову, что колхозы – это шаг вперед, а кто этого не понимает – враги социализма.
Николай познакомился с Басей, переселенкой из Польши, когда по осени проводили запланированное политотделом мероприятие – помощь бедняцким семьям. Вместе с красноармейцами стрелкового полка привозили лес, заготавливали дрова на зиму, ремонтировали дома.
Все это должно было означать смычку Красной Армии и пограничников с трудовым крестьянством. Николай и Андрей убедились, что живут местные куда лучше, чем они в своих деревнях в Поволжье.
После работы тогда состоялся митинг, общий обед, танцы. Начальство близкие контакты не одобряло. Несмотря на это, познакомившись с Басей, не на шутку увлекся молодой женщиной, и они встречались, используя любую возможность.
Будь на заставе вместо Журавлева другой начальник, непременно бы пресек «ненужную связь». Но Журавлев был снисходителен к подчиненным, тем более Николай Мальцев считался одним из лучших сержантов заставы. Правда, категорически запрещалось оставаться в хуторе на ночь.
– Баська, увезу я тебя к себе, – обнимая подругу, говорил Николай.
– Лучше сам с нами живи. Куда я мать брошу?
Бася – небольшого росточка, светловолосая, по отцу полька, по матери украинка, побывала замужем, имела трехлетнего сына. Муж сгинул во время недолгой войны тридцать девятого года, наверное, погиб.
И Николай, и Бася старались не слишком задумываться о будущем. Все решится само собой. А как? Бася ни за что не хотела покидать родные края.
Россия представлялась ей враждебной холодной страной, где людей сгоняют в колхозы и запрещают верить в Бога. Николай тоже бы не остался в чужом краю, да и демобилизация в ближайшее время не светила.
До хутора дошли быстрым шагом за полчаса. Бася как чувствовала, ждала возле дома. Андрей был вроде и не к месту, но отлучаться за пределы заставы в одиночку запрещалось. Подбежал трехлетний сын Баси. К Николаю он уже привык. Мать тоже смирилась, хотя поначалу бурчала:
– На что тебе москаль сдался? Люди косо смотрят. Или в Сибирь к нему ехать собралась?
– Коля не в Сибири, а на Волге живет.
– Хрен редьки не слаще. Ничего там путного нет в ихней России. Нищета сплошная, и в Бога не верят.
Как бы то ни было, а преодолевая все преграды, Коля Мальцев и Бася все больше привыкали друг к другу. Оба подумали об одном, уединиться хоть на полчаса. Но мать приготовила обед, пришлось посидеть за столом, затем подправили ворота в хлеву и натаскали зерна.
Пока возились, подступил вечер. Возвращаться в темноте и подставлять товарища Николай не хотел. Пришлось собираться. Бася проводила обоих до поселка, минут десять постояли, обнимаясь. Андрей деликатно отошел в сторону, свернул самокрутку.
– Бася, пойдем прогуляемся вон к тому стожку? – не выдержал Николай.
– Что, крепко приспичило? – улыбалась, прижимаясь к нему, Бася.
Взявшись за руки, пошли к стожку. Андрей вроде бы остался на охране. Когда вернулись, он, скрывая смущение, заговорил о каких-то пустяках. Бася поцеловала его в щеку.
– Прости, что задержали. Ладно, идите, а то темнеет, – подумав, добавила: – Вы поосторожнее, чужие объявились.
– Много?
– Двое парней с той стороны. Где-то прячутся. Кажется, с оружием.
Возвращались, ускорив шаг. Если днем все было ярким и зеленым, то на закате спускался с гор туман, а зеленый цвет сменился на серый. Кустарник на обочине казался мрачным, сливаясь в темное пятно. Оба сержанта невольно сдвинули автоматы с плеч, держа их наготове.
Возле шестой заставы последнее время было тихо. Но поначалу было тихо и год назад. Затем пошли происшествия. Кто-то обстрелял двух красноармейцев из саперной части, рискнувших уйти в самоволку. Они были без оружия, сумели как-то убежать, поймав несколько картечин в ноги. Затем пропал без вести интендант вместе с повозкой.
Мальцев и Щербаков принимали тогда участие в прочесывании местности. Особый отдел силами комендантской роты и пограничников пытался прочесать лесной массив, вызывающий подозрение. Участвовали в операции и местные милиционеры, которые особого рвения не проявляли.
За целый день блуждания по влажному от дождя лесу нашли землянку – схрон, покинутый обитателями, и остов интендантской брички без колес. Впрочем, здесь и батальона бы не хватило, чтобы проверить заросшие овраги, нависающие над ручьями кручи, густые заросли молодого сосняка.
Снег был уже глубокий, рыхлый. Пошел к Басе на лыжах. На окраине леса возле сосен стояли двое. Как специально поджидали. Николай остановился в ста шагах, окликнул незнакомцев.
– Иди к нам, разговор есть, – ответили ему по-украински.
Сразу два выстрела. Оба молодые, стрелки неважные. Но винтовки – оружие опасное. Первые пули прошли мимо, следующие ближе. Мальцев ответил короткими очередями из ППД, целясь в ноги. Возможно, кого-то задел. Незнакомцы пятились в лес, торопливо выпуская пулю за пулей.
Николай ходить на лыжах научился с детства. Охотился на зайцев и лис вместе с отцом, а одну зиму бегал за шесть верст в соседнее село, где была школа-десятилетка. На соревнованиях выступал за район. На заставе переделал и укоротил тяжелые военные лыжи и тоже занимал призовые места в спортивном пятиборье.
Преследовал чужаков, перелетая от дерева к дереву, но вовремя опомнился, когда втянулся в лес и пули засвистели в опасной близости. Обнаружил кровь на снегу, значит, точно подранил кого-то из бандеровцев, или черт их поймет кто!
Вернулся на заставу, предложил политруку организовать преследование. Журавлев был на учебе, а Зелинский рисковать не любил. Отчитал Николая за самодеятельность, за то, что нарушил приказ и сунулся в лес один. Грозился посадить на гауптвахту, но еще больше опасался лишнего шума. Ведь о перестрелке надо докладывать в отряд.
Случай замяли. Мол, находился сержант в парном дозоре, стреляли по нарушителям, но не догнали их. А Мальцеву вернувшийся с учебы Журавлев запретил на месяц ходить к Басе.
– Как поумнеешь, тогда отпущу. И только вдвоем.
Но все это было давно. Время прошло, на счету у Мальцева свыше десятка нарушителей. В штабе отряда висит на доске почета. И обстановка к началу лета сорок первого сделалась другой. Полгода назад о войне не говорили, а сейчас это слово повисло в воздухе. И хоть официально начальство помалкивает, но между собой все делятся тревожными мыслями. Неужели немцы что-то замышляют? А может, обойдется?
Форма добротная, и личный состав проходит полугодовую учебу, прежде чем отправят на границу. Земляк Николая Мальцева, из пехотного батальона прикрытия, как-то рассказал, что за год всего два раза на боевых стрельбах побывал. Выпустили по три патрона из винтовки, вот и вся практика. Остальное лишь в теории.
На заставе совсем по-другому, боевая подготовка на высоком уровне. Стрельбы по расписанию и дополнительные. Товарищ Берия Лаврентий Павлович для кого-то грозный нарком, беспощадный к врагам, но для пограничников отец родной. Граница должна быть на замке – попробуй не выполни.
Для этого средств не жалеют. Питание, форма, обучение и все остальное. Вооружение хоть и стрелковое (пушек, минометов не предусмотрено), но самое современное. Поэтому застава из 50 – 70 человек по огневой мощи значительно превосходит обычную стрелковую роту.
На шестой заставе численность личного состава пятьдесят шесть бойцов и командиров. Два станковых «максима» и четыре ручных пулемета. На днях получили новый ДП-39. Из него тоже сегодня будут стрелять. Журавлев хочет глянуть, что это за штука. Двадцать автоматов, в том числе новинка ППШ-41.
Кроме трехлинеек имеются несколько самозарядных винтовок Токарева. В войсках их не хвалят, часто отказывают. Но Журавлев самозарядку СВТ оценил (позже ее оценят немцы). Хорошо почищенные самозарядки Токарева с аккуратно набитыми магазинами сбоев не дают.
Стрельбы хоть и проводятся часто, но каждый раз получается вроде небольшого праздника. Мужики любят оружие, это у них в крови. А для солдат оружие, особенно хорошее, значит, очень многое.
В тот июньский, пасмурный с утра день на стрельбище пришли без малого тридцать человек. Собрать полностью заставу невозможно, часть людей всегда на охране границы. Остальные, в том числе пришедшие с ночных дозоров, будут сегодня тренироваться.
Каждый вел огонь из штатного оружия. Начинали, как обычно, командир и политрук. Журавлев, заложив левую руку за спину, не спеша послал в мишень три пристрелочных пули. Затем, осмотрев пробоины, учел разброс и выпустил оставшуюся часть обоймы.
Иван Макарович Журавлев был опытным стрелком. Пули легли кучно, не выходя за грудной силуэт мишени.
Политрук Зелинский, каждый раз переживая за свой авторитет, очень старался, но две пули ушли в «молоко». Да и остальные раскидало, как попало. Результат получился на «тройку», но старшина Яков Павлович Будько, ответственный за стрельбы, великодушно добавил один балл.
Сам Будько, небольшого роста, жилистый, с клещеватыми ногами старого кавалериста, аккуратно выпустил пять пуль из потертого маузера, который путешествовал с ним по заставам с конца двадцатых годов. Стрелял он неплохо, да и длинноствольный маузер давал ему преимущество.
Затем вели огонь бойцы заставы из винтовок, автоматов, ручных пулеметов. В основном результаты получались неплохие, сказывались постоянные тренировки. Выделялись меткостью Николай Мальцев, командир отделения станковых пулеметов Миша Колчин и молодой боец Костя Орехов.
Двое-трое ребят помоложе, вторые номера ручных пулеметов Дегтярева, давали излишне длинные очереди. От сильной отдачи стволы подбрасывало вверх, не помогали даже сошки.
– Прижимайте приклады крепче к плечу, – командовал Журавлев. – Поставить оружие на предохранитель!
Обойдя тройку ручных пулеметчиков, капитан закурил, наблюдая, как молодые парни держат оружие. Затем приказал одному из сержантов проверить. Тот оглядел напряженно замерших стрелков. Наметанным глазом заметил ошибку и, подойдя к крайнему пулеметчику, внезапно поддел носком сапога кожух «дегтярева» возле сошек.
Боец сжимал пулемет расслаблено и едва удержал подскочивший «дегтярев» в руках.
– Нельзя так расслабляться, – объяснял сержант. – Прижимайте и держите пулемет крепко. Как женщину.
Рядом засмеялись.
– Он еще женщину в руках не держал. Не знает.
– Научится. Отдача сильная, поэтому ствол у вас водит и подбрасывает.
Молодые сделали еще несколько очередей. Пули пошли точнее.
– Ну вот, а кто-то смеялся, что парень держать в руках ничего не умеет.
Затем испытывали новый станковый пулемет ДС-39. Стреляли по очереди. Сначала командир отделения Михаил Колчин, затем старшина и начальник заставы. Половина ленты ушла без задержек. Массивный ствол и удобный станок-тренога помогали хорошо держать прицел.
Но когда перевели рычажок на скоростную стрельбу, тысяча двести пуль в минуту, затвор после длинных очередей заело раз и другой. Журавлев рассматривал смятые гильзы, которые застревали в казеннике. Старшина заметил:
– На такой скорости закраины у гильз мешают. Надо пострелять на обычном режиме, чтобы детали как следует притерлись.
Несколько человек остались на полигоне пристреливать пулемет, остальные зашагали к заставе под строевую песню.
Июньский день походил к концу. Спокойный хороший день.
Глава 2
– А перед этим была Польша, Норвегия, Греция. Возможно, Бог наказал их за излишнюю гордость. Но чем провинились мы, евреи?
Натан повернулся к дочери:
– Рита, поставь кувшин и иди к матери. Мы выпьем вина с доблестными русскими офицерами.
Девушка послушно поставила кувшин на стол, окинув взглядом обоих командиров. Журавлев особого интереса не вызвал. Зато на молодом политруке в ладно пригнанной форме, туго затянутой в ремни, взгляд ее остановился немного подольше. Неуловимая женская улыбка тронула губы, она повернулась и вышла. Илья Зелинский невольно кашлянул.
– Сегодня жаркий день, – сказал Натан, – а вино прохладное. Я нарежу к нему сыра и свежего хлеба.
У гостеприимного лавочника задержались часа на полтора. Но это не было просто так проведенным временем. Начальник и политрук заставы узнали, что в городке, на станции и в окрестных селах все больше появляется беженцев.
Они явно встревожены. Покупают в запас продукты и едут дальше на восток. Несколько дней назад внезапно снялась и целиком уехала большая семья местного ювелира, приятеля Натана.
– Его ограбили какие-то люди с оружием, – рассказывал лавочник. – Мой приятель никуда не заявлял, хотя его били, вымогая деньги. Они пригрозили, что сожгут дом и изнасилуют дочерей.
– Это были бандеровцы?
– Не все ли равно, как их называть? Они уверены, что скоро все изменится, и утверждают, что уже нынешним летом на Украине будет новая власть.
Осторожный торговец выкладывал информацию не просто так. В свое время Журавлев помог ему оформить разрешение на выезд матери и двоих сыновей. Сейчас он просил снова помочь с разрешением на выезд жены и остальных детей.
– Один останешься?
– Какое-то время поживу один. Пока не найду покупателей на лавку. Но, в любом случае, числа до двадцатого июня уеду.
– А что должно произойти двадцатого июня?
– Пан офицер – умный человек. Он все понимает лучше меня. Так вы позвоните в комендатуру насчет разрешения?
– Когда? – резко спросил начальник заставы, и торговец понял, что увильнуть от прямого ответа не удастся:
– По слухам, они собирались начать в середине мая, но перенесли срок. Сами видите, какая холодная выдалась весна. А для техники нужны хорошие дороги. После двадцатого июня все и начнется. Или продолжится.
Когда выходили из лавки, Журавлев смахнул пот. Такие разговоры одновременно раздражали и напрягали его. Немцы стягивают все больше войск, самолеты крутятся над границей постоянно. Он закурил и, прочитав немой вопрос в глазах политрука, усмехнулся.
– Прав он. Как страус, голову в песок не спрячешь. Пружина сжимается.
– Иван Макарович, ты начальнику отряда доложишь о разговоре? – спросил Зелинский.
– Какой толк? У него особый отдел под боком, снабжают полной информацией. Говорил я с ним на прошлой неделе. Он посоветовал не нагнетать обстановку.
– Надо доложить, – настаивал Зелинский.
– Пожалуй, – после паузы согласился Журавлев. – Ладно, заедем еще раз в отряд, а затем на склад.
Как и ожидал капитан, начальник отряда выслушал его рассеянно, поглядел на часы.
– Слухи, сплошные слухи и ничего конкретного, – буркнул он.
– Куда уж конкретней. Я вам уже докладывал, каждый день увеличивается число немецких войск на той стороне. Позавчера они разместили гаубичный дивизион в четырех километрах от границы.
– А может, полк? Или бригаду? – насмешливо переспросил Платонов. – Разве к войне готовятся так открыто?
– Не знаю. Может, и готовятся.
– Зато наверху лучше нас все понимают.
В голосе подполковника послышались нотки досады.
– Ладно, спасибо за информацию. Езжай, Иван Макарович.
На складе артвооружения забрали ящик с пятью новыми автоматами ППШ в густой заводской смазке, по два диска к ним и просмоленные коробки с автоматными патронами, по сто штук в каждой. Еще в списке значился станковый пулемет ДС-39, несколько ящиков гранат и двенадцать тысяч винтовочных патронов.
– Пулемет – это неплохо, – пробежав список, сказал Журавлев. – А на гранаты и патроны я заявку не давал. У меня запас приличный.
– Приказ по отряду, – пожал плечами завскладом.
Осмотрели один из пулеметов. Станковый «дегтярев» на треноге выглядел неплохо. В два раза легче «максима», с ребристым массивным стволом и без кожуха водяного охлаждения. Понравилась металлическая лента и переводчик скорости стрельбы до 1200 выстрелов в минуту.
– В войсках его не хвалят, – поделился сомнениями интендант. – Но там и самозарядку СВТ ругают. Не умеют с ними обращаться, а у вас неплохо работают. Так ведь, товарищ капитан?
– Так, – согласился Журавлев. – За пулеметом и всем остальным хозяйством я старшину пришлю.
– И не меньше трех сопровождающих с оружием.
– Новые порядки? Раньше хватало одного. Ладно, дам, сколько положено. К вам ехать – целый день терять.
– Зато вооружитесь до зубов.
Когда возвращались на заставу, остановились по дороге перекусить. Сказочные места в Закарпатье. Густая зелень, мелкие речки, сосновый лес, на горизонте горы. Выпили по кружке – второй густого красного вина, с аппетитом набросились на домашнюю колбасу с пшеничным хлебом и мелкими пупырчатыми огурцами.
Ездовой, из старослужащих пограничников, тоже выпив кружку, деликатно удалился с ведром в руке, чтобы напоить коня и не мешать командиру с политруком поговорить наедине.
– В курортных местах служим, – порозовев от вина, сказал Зелинский. – Век бы здесь жил. Один воздух чего стоит! Чистейший, не то что в Ленинграде.
– Чего же тогда жену поторопился отправить? – поддел его Журавлев.
– А то ты не догадываешься! Беременность три месяца. Да и не это главное. Случись что…
– Случись… а сам талдычишь как попугай, все в порядке, все спокойно. Вон, целую повозку патронов и гранат получаем. Беженцев не сосчитать. А мне свою жену отправлять нельзя. Никто не разрешит, панику, мол, разводишь.
– У тебя Вера русская. Чего спрашиваешь? Знаешь ведь, как немцы к евреям относятся. Да и бандеровцы не лучше.
– Ладно, выпьем еще по кружке и поедем.
Когда дорога спустилась в лощину, окруженную густым лесом, все трое невольно насторожились. Ездовой придвинул поближе карабин, а Журавлев с Зелинским внимательно оглядывались по сторонам. Место называлось Лисий овраг, хотя правильнее его можно бы назвать «волчьим». Слишком мрачное место.
Дорога сузилась до трех метров. Кое-где над ней сплетались ветки деревьев, плотными островками росли кусты. Вскоре лес расступился, но нехорошие предчувствия не обманули Журавлева. Перед бревенчатым мостом через быструю горную речку увидели оборванные провода, свисающие с телеграфного столба. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что это не случайность, столб был густо намазан дегтем, а часть проводов срезали и унесли.
– Тьфу, черт! – сплюнул Журавлев.
Настроение у него окончательно испортилось. Вот тебе и курорт на границе! Связь, как по расписанию, раза два в неделю обрывают.
– А ведь это после нас срезали, – ощупывая пистолетную кобуру, заметил политрук. – Может, тебя и меня подстерегали? Одним разом заставу обезглавить.
– Вот мы им нужны! Пришлют других командиров. Не станут они со стрельбой связываться. Знают, что тут же комендантскую роту пришлют, все прочешут, подозрительных похватают. Бандеровцам лишний шум пока не нужен.
– Пока, – язвительно повторил Зелинский. – А числа двадцатого в самый раз будет.
– Не трать нервы. Автоматы в следующий раз возьмем.
– Вот они в этой глухомани помогут!
* * *
Николай Мальцев вместе со своим старым товарищем по службе Щербаковым Андреем шли в небольшой хуторок, расположенный в двух километрах от заставы. Журавлев хоть и вернулся вчера с совещания не в духе, но Николая и Андрея в увольнение отпустил.– Смотрите, осторожнее там. Провода опять порезали. И чтобы до темноты вернулись. Если на патруль наткнетесь, объясните, что идете поговорить с местными активистами. Пропуска не забудьте!
Оба сержанта – ребята надежные, служат давно. У Николая подруга в хуторе. Не отпустишь раз да другой, самовольно может уйти.
Мальцев родом из Быковских Хуторов, поселка в ста километрах от Сталинграда. Закончил восемь классов, девятый не успел. Умер отец, пришлось идти работать. Детей в семье пятеро, сестра Катя учительница в начальной школе, остальные трое – малышня. Мать работает в колхозе почти даром, за палочки – трудодни. И никуда не уйдешь, иначе приусадебного участка лишат.
Николай сумел попасть в рыболовецкую бригаду, там хоть какие-то деньги платят и рыбы разрешают понемногу брать. Получалось, что Волга всю семью кормила. Да еще огород в три десятины, где худо-бедно растет на жаре картошка, огромные тыквы, помидоры, баклажаны.
На Волге добывали рыбу наплавными сетями на тяжелых деревянных баркасах. Ребята в бригаде подобрались дружные, да и сама обстановка свободнее, чем в колхозе, где гоняют то на прополку, то овец пасти. Председатель колхоза – полновластный хозяин, с небес на простой народ смотрит. Попробуй заикнись насчет платы. Перед бригадирами или счетоводом не успеваешь шапку ломать, не дай бог в немилость попадешь. Изведут дармовыми наря дами.
Николай этого сумел избежать. За три года научился не только рыбацким премудростям, но и разбираться в старом двигателе, который стоял на одном из баркасов, остальные – весельные. А когда понадобился шофер на полуторку, отвозить рыбу на приемный пункт, научился и водительскому делу.
Осенью тридцать девятого года призвали в пограничные войска. Сначала проходил шестимесячную учебу под Брестом. Там познакомился с Андреем Щербаковым. Отслужили в Белоруссии, а затем обоих перевели к новой границе на Западную Украину. Далеко от дома, трое суток поезд идет.
Андрей почти земляк, из-под Саратова. Оба жили в степи, а сейчас попали в чужой лесной край. За год привыкли, обжились, хотя многое казалось чужим и даже враждебным.
Несмотря на все потуги политработников представить действия Советского Союза как великий освободительный поход, местные жители смотрели на новую власть настороженно. Раздел части помещичьих земель в пользу крестьян вызвал некоторое оживление. Но не все рисковали начинать обработку земли, постоянно возникал вопрос о колхозах.
Коллективизации боялись, как огня, и даже призывы о создании кооперативов порождали открытую враждебность. Слухи о советских колхозах дошли сюда давно, и местные крестьяне хорошего ничего от них не ждали. Ребята на заставе, призванные из городов, удивлялись:
– И что они колхозов боятся? Неплохо ведь там живется, правда, Николай?
Мальцев, Щербаков, остальные сельские парни предпочитали помалкивать. Все же пограничные войска относились к НКВД. Лишние разговоры быстро пресекали. А начнешь рассказывать, что в колхозах практически задарма работают, обвинят в антисоветской пропаганде.
За полгода подготовки на хорошем пайке ведомства НКВД даже сельским ребятам умудрялись вдалбливать в голову, что колхозы – это шаг вперед, а кто этого не понимает – враги социализма.
Николай познакомился с Басей, переселенкой из Польши, когда по осени проводили запланированное политотделом мероприятие – помощь бедняцким семьям. Вместе с красноармейцами стрелкового полка привозили лес, заготавливали дрова на зиму, ремонтировали дома.
Все это должно было означать смычку Красной Армии и пограничников с трудовым крестьянством. Николай и Андрей убедились, что живут местные куда лучше, чем они в своих деревнях в Поволжье.
После работы тогда состоялся митинг, общий обед, танцы. Начальство близкие контакты не одобряло. Несмотря на это, познакомившись с Басей, не на шутку увлекся молодой женщиной, и они встречались, используя любую возможность.
Будь на заставе вместо Журавлева другой начальник, непременно бы пресек «ненужную связь». Но Журавлев был снисходителен к подчиненным, тем более Николай Мальцев считался одним из лучших сержантов заставы. Правда, категорически запрещалось оставаться в хуторе на ночь.
– Баська, увезу я тебя к себе, – обнимая подругу, говорил Николай.
– Лучше сам с нами живи. Куда я мать брошу?
Бася – небольшого росточка, светловолосая, по отцу полька, по матери украинка, побывала замужем, имела трехлетнего сына. Муж сгинул во время недолгой войны тридцать девятого года, наверное, погиб.
И Николай, и Бася старались не слишком задумываться о будущем. Все решится само собой. А как? Бася ни за что не хотела покидать родные края.
Россия представлялась ей враждебной холодной страной, где людей сгоняют в колхозы и запрещают верить в Бога. Николай тоже бы не остался в чужом краю, да и демобилизация в ближайшее время не светила.
До хутора дошли быстрым шагом за полчаса. Бася как чувствовала, ждала возле дома. Андрей был вроде и не к месту, но отлучаться за пределы заставы в одиночку запрещалось. Подбежал трехлетний сын Баси. К Николаю он уже привык. Мать тоже смирилась, хотя поначалу бурчала:
– На что тебе москаль сдался? Люди косо смотрят. Или в Сибирь к нему ехать собралась?
– Коля не в Сибири, а на Волге живет.
– Хрен редьки не слаще. Ничего там путного нет в ихней России. Нищета сплошная, и в Бога не верят.
Как бы то ни было, а преодолевая все преграды, Коля Мальцев и Бася все больше привыкали друг к другу. Оба подумали об одном, уединиться хоть на полчаса. Но мать приготовила обед, пришлось посидеть за столом, затем подправили ворота в хлеву и натаскали зерна.
Пока возились, подступил вечер. Возвращаться в темноте и подставлять товарища Николай не хотел. Пришлось собираться. Бася проводила обоих до поселка, минут десять постояли, обнимаясь. Андрей деликатно отошел в сторону, свернул самокрутку.
– Бася, пойдем прогуляемся вон к тому стожку? – не выдержал Николай.
– Что, крепко приспичило? – улыбалась, прижимаясь к нему, Бася.
Взявшись за руки, пошли к стожку. Андрей вроде бы остался на охране. Когда вернулись, он, скрывая смущение, заговорил о каких-то пустяках. Бася поцеловала его в щеку.
– Прости, что задержали. Ладно, идите, а то темнеет, – подумав, добавила: – Вы поосторожнее, чужие объявились.
– Много?
– Двое парней с той стороны. Где-то прячутся. Кажется, с оружием.
Возвращались, ускорив шаг. Если днем все было ярким и зеленым, то на закате спускался с гор туман, а зеленый цвет сменился на серый. Кустарник на обочине казался мрачным, сливаясь в темное пятно. Оба сержанта невольно сдвинули автоматы с плеч, держа их наготове.
Возле шестой заставы последнее время было тихо. Но поначалу было тихо и год назад. Затем пошли происшествия. Кто-то обстрелял двух красноармейцев из саперной части, рискнувших уйти в самоволку. Они были без оружия, сумели как-то убежать, поймав несколько картечин в ноги. Затем пропал без вести интендант вместе с повозкой.
Мальцев и Щербаков принимали тогда участие в прочесывании местности. Особый отдел силами комендантской роты и пограничников пытался прочесать лесной массив, вызывающий подозрение. Участвовали в операции и местные милиционеры, которые особого рвения не проявляли.
За целый день блуждания по влажному от дождя лесу нашли землянку – схрон, покинутый обитателями, и остов интендантской брички без колес. Впрочем, здесь и батальона бы не хватило, чтобы проверить заросшие овраги, нависающие над ручьями кручи, густые заросли молодого сосняка.
* * *
Позже, сменив тактику, особисты сработали по-тихому. Устроили одну-другую засаду, кого-то повязали. Несколько подозрительных семей отселили подальше от границы. Других следов пропавшего интенданта так и не нашли. Сгинул человек, как в омут провалился. Да и сам Мальцев в декабре сорокового года едва не попал в историю.Снег был уже глубокий, рыхлый. Пошел к Басе на лыжах. На окраине леса возле сосен стояли двое. Как специально поджидали. Николай остановился в ста шагах, окликнул незнакомцев.
– Иди к нам, разговор есть, – ответили ему по-украински.
Сразу два выстрела. Оба молодые, стрелки неважные. Но винтовки – оружие опасное. Первые пули прошли мимо, следующие ближе. Мальцев ответил короткими очередями из ППД, целясь в ноги. Возможно, кого-то задел. Незнакомцы пятились в лес, торопливо выпуская пулю за пулей.
Николай ходить на лыжах научился с детства. Охотился на зайцев и лис вместе с отцом, а одну зиму бегал за шесть верст в соседнее село, где была школа-десятилетка. На соревнованиях выступал за район. На заставе переделал и укоротил тяжелые военные лыжи и тоже занимал призовые места в спортивном пятиборье.
Преследовал чужаков, перелетая от дерева к дереву, но вовремя опомнился, когда втянулся в лес и пули засвистели в опасной близости. Обнаружил кровь на снегу, значит, точно подранил кого-то из бандеровцев, или черт их поймет кто!
Вернулся на заставу, предложил политруку организовать преследование. Журавлев был на учебе, а Зелинский рисковать не любил. Отчитал Николая за самодеятельность, за то, что нарушил приказ и сунулся в лес один. Грозился посадить на гауптвахту, но еще больше опасался лишнего шума. Ведь о перестрелке надо докладывать в отряд.
Случай замяли. Мол, находился сержант в парном дозоре, стреляли по нарушителям, но не догнали их. А Мальцеву вернувшийся с учебы Журавлев запретил на месяц ходить к Басе.
– Как поумнеешь, тогда отпущу. И только вдвоем.
Но все это было давно. Время прошло, на счету у Мальцева свыше десятка нарушителей. В штабе отряда висит на доске почета. И обстановка к началу лета сорок первого сделалась другой. Полгода назад о войне не говорили, а сейчас это слово повисло в воздухе. И хоть официально начальство помалкивает, но между собой все делятся тревожными мыслями. Неужели немцы что-то замышляют? А может, обойдется?
* * *
Стрельбище в пяти километрах от заставы оборудовано на уровне. Впрочем, и вся пограничная служба, с ее комендатурами, укрепленными заставами, отличается от армейских подразделений.Форма добротная, и личный состав проходит полугодовую учебу, прежде чем отправят на границу. Земляк Николая Мальцева, из пехотного батальона прикрытия, как-то рассказал, что за год всего два раза на боевых стрельбах побывал. Выпустили по три патрона из винтовки, вот и вся практика. Остальное лишь в теории.
На заставе совсем по-другому, боевая подготовка на высоком уровне. Стрельбы по расписанию и дополнительные. Товарищ Берия Лаврентий Павлович для кого-то грозный нарком, беспощадный к врагам, но для пограничников отец родной. Граница должна быть на замке – попробуй не выполни.
Для этого средств не жалеют. Питание, форма, обучение и все остальное. Вооружение хоть и стрелковое (пушек, минометов не предусмотрено), но самое современное. Поэтому застава из 50 – 70 человек по огневой мощи значительно превосходит обычную стрелковую роту.
На шестой заставе численность личного состава пятьдесят шесть бойцов и командиров. Два станковых «максима» и четыре ручных пулемета. На днях получили новый ДП-39. Из него тоже сегодня будут стрелять. Журавлев хочет глянуть, что это за штука. Двадцать автоматов, в том числе новинка ППШ-41.
Кроме трехлинеек имеются несколько самозарядных винтовок Токарева. В войсках их не хвалят, часто отказывают. Но Журавлев самозарядку СВТ оценил (позже ее оценят немцы). Хорошо почищенные самозарядки Токарева с аккуратно набитыми магазинами сбоев не дают.
Стрельбы хоть и проводятся часто, но каждый раз получается вроде небольшого праздника. Мужики любят оружие, это у них в крови. А для солдат оружие, особенно хорошее, значит, очень многое.
В тот июньский, пасмурный с утра день на стрельбище пришли без малого тридцать человек. Собрать полностью заставу невозможно, часть людей всегда на охране границы. Остальные, в том числе пришедшие с ночных дозоров, будут сегодня тренироваться.
Каждый вел огонь из штатного оружия. Начинали, как обычно, командир и политрук. Журавлев, заложив левую руку за спину, не спеша послал в мишень три пристрелочных пули. Затем, осмотрев пробоины, учел разброс и выпустил оставшуюся часть обоймы.
Иван Макарович Журавлев был опытным стрелком. Пули легли кучно, не выходя за грудной силуэт мишени.
Политрук Зелинский, каждый раз переживая за свой авторитет, очень старался, но две пули ушли в «молоко». Да и остальные раскидало, как попало. Результат получился на «тройку», но старшина Яков Павлович Будько, ответственный за стрельбы, великодушно добавил один балл.
Сам Будько, небольшого роста, жилистый, с клещеватыми ногами старого кавалериста, аккуратно выпустил пять пуль из потертого маузера, который путешествовал с ним по заставам с конца двадцатых годов. Стрелял он неплохо, да и длинноствольный маузер давал ему преимущество.
Затем вели огонь бойцы заставы из винтовок, автоматов, ручных пулеметов. В основном результаты получались неплохие, сказывались постоянные тренировки. Выделялись меткостью Николай Мальцев, командир отделения станковых пулеметов Миша Колчин и молодой боец Костя Орехов.
Двое-трое ребят помоложе, вторые номера ручных пулеметов Дегтярева, давали излишне длинные очереди. От сильной отдачи стволы подбрасывало вверх, не помогали даже сошки.
– Прижимайте приклады крепче к плечу, – командовал Журавлев. – Поставить оружие на предохранитель!
Обойдя тройку ручных пулеметчиков, капитан закурил, наблюдая, как молодые парни держат оружие. Затем приказал одному из сержантов проверить. Тот оглядел напряженно замерших стрелков. Наметанным глазом заметил ошибку и, подойдя к крайнему пулеметчику, внезапно поддел носком сапога кожух «дегтярева» возле сошек.
Боец сжимал пулемет расслаблено и едва удержал подскочивший «дегтярев» в руках.
– Нельзя так расслабляться, – объяснял сержант. – Прижимайте и держите пулемет крепко. Как женщину.
Рядом засмеялись.
– Он еще женщину в руках не держал. Не знает.
– Научится. Отдача сильная, поэтому ствол у вас водит и подбрасывает.
Молодые сделали еще несколько очередей. Пули пошли точнее.
– Ну вот, а кто-то смеялся, что парень держать в руках ничего не умеет.
Затем испытывали новый станковый пулемет ДС-39. Стреляли по очереди. Сначала командир отделения Михаил Колчин, затем старшина и начальник заставы. Половина ленты ушла без задержек. Массивный ствол и удобный станок-тренога помогали хорошо держать прицел.
Но когда перевели рычажок на скоростную стрельбу, тысяча двести пуль в минуту, затвор после длинных очередей заело раз и другой. Журавлев рассматривал смятые гильзы, которые застревали в казеннике. Старшина заметил:
– На такой скорости закраины у гильз мешают. Надо пострелять на обычном режиме, чтобы детали как следует притерлись.
Несколько человек остались на полигоне пристреливать пулемет, остальные зашагали к заставе под строевую песню.
Далеко отсюда Амур, да и Россия не близко. Чужая земля и горы, к которым надо привыкать. А песню привез капитан Журавлев, который долго служил на Дальнем Востоке:
На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят,
На высоких берегах Амура
Часовые Родины стоят…
Июньский день походил к концу. Спокойный хороший день.
Глава 2
Что будет завтра?
Об этом старались не думать. Вторую неделю застава рыла полевые укрепления. Не просто окопы, а траншеи с отсечными ходами, щели для укрытия. Оборудовали пулеметные гнезда, на правом фланге саперы сооружали дзот с двумя амбразурами, перекрытый шпалами и сосновыми бревнами.
В помощь пограничникам, которые кроме строительных работ несли усиленные наряды, прислали саперный взвод под командой лейтенанта Кондратьева. Прораб Федор Кондратьев был призван из запаса в тридцать семь лет, прошел краткие курсы саперов и получил «лейтенанта».
Отделение Мальцева, работавшее с шести утра, устало. Хоть и привычные к труду, ребята набили мозоли от кирок и ломов. Кроме рытья земли, приходилось выворачивать тяжелые камни, порой в половину человеческого роста.
– Перекур, – объявил сержант.
Пошел к недостроенному дзоту, где сидели Михаил Колчин и снайпер Василь Грицевич. Белорус из-под Ковеля пришел в прошлом году, закончив школу Ворошиловских стрелков, что-то вроде краткосрочных снайперских курсов.
С возвышения, где располагалась застава, хорошо просматривалась граница, река, польский (а точнее, немецкий) берег. После ночного дождя воздух был прозрачен и чист. Виднелась небольшая деревенька верстах в четырех, по дороге пылили военные грузовики.
Сюда же поднялся командир саперов, лейтенант Кондратьев. «Кубари» на петлицах лейтенанта гляделись странно. Да и сам он, в мятой гимнастерке и облепленных землей сапогах, мало напоминал строевого командира. Хотя добросовестно носил на широком ремне кирзовую кобуру с наганом.
– Через денек – другой дзот закончим, – сказал Кондратьев, усаживаясь рядом. – Замаскируем как следует, и будет хорошая огневая точка.
– Покурите, Федор Прокофьевич, – отозвался Колчин. – Ребята за полдня выдохлись, да еще земля размокла.
Лейтенант вытянул ноги, зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам. Василь Грицевич попросил у него бинокль и долго всматривался вдаль.
В помощь пограничникам, которые кроме строительных работ несли усиленные наряды, прислали саперный взвод под командой лейтенанта Кондратьева. Прораб Федор Кондратьев был призван из запаса в тридцать семь лет, прошел краткие курсы саперов и получил «лейтенанта».
Отделение Мальцева, работавшее с шести утра, устало. Хоть и привычные к труду, ребята набили мозоли от кирок и ломов. Кроме рытья земли, приходилось выворачивать тяжелые камни, порой в половину человеческого роста.
– Перекур, – объявил сержант.
Пошел к недостроенному дзоту, где сидели Михаил Колчин и снайпер Василь Грицевич. Белорус из-под Ковеля пришел в прошлом году, закончив школу Ворошиловских стрелков, что-то вроде краткосрочных снайперских курсов.
С возвышения, где располагалась застава, хорошо просматривалась граница, река, польский (а точнее, немецкий) берег. После ночного дождя воздух был прозрачен и чист. Виднелась небольшая деревенька верстах в четырех, по дороге пылили военные грузовики.
Сюда же поднялся командир саперов, лейтенант Кондратьев. «Кубари» на петлицах лейтенанта гляделись странно. Да и сам он, в мятой гимнастерке и облепленных землей сапогах, мало напоминал строевого командира. Хотя добросовестно носил на широком ремне кирзовую кобуру с наганом.
– Через денек – другой дзот закончим, – сказал Кондратьев, усаживаясь рядом. – Замаскируем как следует, и будет хорошая огневая точка.
– Покурите, Федор Прокофьевич, – отозвался Колчин. – Ребята за полдня выдохлись, да еще земля размокла.
Лейтенант вытянул ноги, зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам. Василь Грицевич попросил у него бинокль и долго всматривался вдаль.