– Но одна ты не сможешь… – пробормотал Данила.
   – Да. Я не смогу одна, это ты верно подметил. Не смогу жить, понимая, что из-за меня погибли те, кто мне дорог. На фига мне такое одиночество! Так дашь байк, Данила, или не дашь?
   – Бери, – вздохнул Данила. – Только башку себе не расшиби, она тебе еще пригодится. Гараж внизу, он открыт.
   – Данила, она же покалечится! – возмутилась фея Катя. – Как ты можешь!
   – Он может, – заверила Юля. – На то он и Крысолов. Не провожайте меня.
 
   …Мотоцикл, как и сказал Данила, был в гараже. Юля, ни разу не ездившая на мотоциклах (в качестве водителя), пару минут поводила над байком руками, словно договаривалась с бездушной техникой о том, что та будет ей беспрекословно повиноваться. И действительно, когда Юля села в седло, то почувствовала, что она с мотоциклом единое целое.
   – Вперед, и помоги мне святая Вальпурга, – прошептала Юля, вылетая из гаража на разъяренном мотоцикле, который скорее напоминал дракона.
   Юля еще не очень хорошо знала город. Но переполнявшая ее холодная ярость словно выполняла роль путеводной нити. Ярость безошибочно вела ее к тому, кого она презирала и ненавидела, но без кого пока не могла обойтись.
   Изяслав Радомирович Торчков жил в одном из самых престижных районов города. Квартира у него была просто великолепной, потому что за период своего пребывания на посту мэра города Щедрого он уж расстарался превратить свое ранее скромное жилье в волшебный мир евродизайна и прочей роскоши.
   Был прекрасный закат (Изяслав Радомирович, конечно, узнал из теленовостей местного канала о взрыве автомобиля возле библиотеки, но это не смутило его спокойствия). Бывший мэр сидел у камина, где только что занялись неярким пламенем березовые поленья. Кресло нежно баюкало Изяслава Радомировича в своих кожаных объятиях. Рядом стоял стеклянный сервировочный столик, на котором уютно устроилась бутылочка коньяку (ох, что-то много в этой книге коньяку! Но Автор же не виноват, что герои чуть ли не поголовно его пьют!), рюмка и фарфоровая тарелочка с тонко нарезанным лимоном. Словом, мэр сибаритствовал и заодно размышлял. Размышления его, как ни странно, касались Юли Ветровой. До Изяслава Радомировича уже дошли слухи о том, что некий наемный убийца охотится за дерзкой девчонкой, но его больше волновало не это. Он тщательно обдумывал операцию по превращению завода резино-технических изделий в капище бога Соммуза, и Юле Ветровой в этой операции отводилось не самое последнее место. Зато потом, когда она все выполнит…
   Нужно будет обязательно от нее избавиться.
   Любым способом.
   Ведь нашелся же добрый человек, который взорвал эту Гюллинг. Может, это наемный убийца, а может, еще кто, это неважно. Важно, что музыкантши больше нет, а значит, девочка Юля ох как разъярена. А разъяренная ведьма – дважды ведьма. И Изяслав Радомирович уже не сомневался, что у Юли получится вызвать Иссахара.
   Он плеснул себе коньяку, выпил, пососал лимончик. Поворошил дрова в камине…
   – Что-то дровишки у вас плохо горят, – раздался голос за его спиной. – Может, помочь?
   Изяслав Радомирович не выказал никаких признаков волнения. Мало, что ли, в своей богатой событиями жизни он слышал голосов за спиной!
   Он медленно повернулся вместе с креслом (это не магия, просто кресло было на вращающейся подставке) на голос и внимательно посмотрел на незваного гостя, баюкая в ладонях приличную шаровую молнию.
   Незваным гостем оказалась Юля Ветрова. Бывший мэр подивился тому, какими верными оказываются слова поговорки: «Дурака вспомни, он и явится». Мэр не боялся Юли Ветровой. К тому же у него была молния, а у девчонки, судя по ее виду, назревал настоящий кризис силы.
   Кризис силы – истощение не только физических и ментальных сил оккультиста. Это упадок веры в свою непобедимость, депрессия, давящая на душу с неотвратимостью и мягкостью асфальтового катка, это помрачение не разума, но эмоционального поля. Изяслав Радомирович вторым зрением, зрением колдуна видел, что в душе стоящей перед ним девушки разгуливает смерч, ломающий все на своем пути торнадо. Душа Юли Ветровой была маленьким парусником, который неизбежно приближался к оку тайфуна – оккультного безумия. Когда оккультное безумие наступит, ведьма буквально взорвется. Она сломается, примется рвать на себе волосы, одежду, кричать неосуществимые проклятия и прочее в том же духе. И тогда не останется ничего больше, как отдать ее в жертву. Наемному убийце или богу Соммузу – все равно.
   Но сейчас…
   Сейчас ее нужно успокоить. Привести в чувство. Поставить на место. И тем самым спасти. Спасти для предстоящей ей работы.
   Поэтому Изяслав Радомирович сказал максимально спокойным тоном:
   – Благословенна будь, ведьма Улиания. Что привело тебя ко мне в этот закатный час?
   Говоря это, бывший мэр аккуратно втянул в ладонь шаровую молнию. Ни к чему нервировать и без того полуобезумевшую девушку.
   Юля молчала. В ее глазах вспыхивали и гасли протуберанцы экзистенциального ужаса.
   – Присядь, ведьма Улиания, – мягко предложил Изяслав Радомирович. Сам же встал, придвинул к камину второе кресло. Девушка села каким-то слишком автоматическим движением.
   – Коньяку, ведьма Улиания?
   – Я не пью, – безучастно отозвалась Юля.
   – У меня в холодильнике есть сок манго.
   – Благодарю, не надо. Колдун Котоха…
   – Да?
   – Колдун Котоха, вы уже знаете, что сестра Амидаль погибла? – все тем же безучастным голосом спросила Юля.
   – Амидаль – Истинное Имя Анны Николаевны Гюллинг? – на всякий случай уточнил бывший мэр, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.
   – Да, – хрипло проговорила Юля. – Моей тети. Покойной тети.
   – Я глубоко сочувствую вам…
   – Лжете. Вам на это наплевать. Вам на все наплевать, кроме своей собственной прекрасной задницы.
   – Сестра Улиания…
   – Я говорю неправду? – Ведьма усмехнулась. – Успокойтесь, колдун Котоха. Я не требую от вас подвигов человеколюбия. К тому же человеколюбие – это то, что вам совершенно не идет.
   – Как, впрочем, и вам, сестра Улиания. Уж вы-то не записывайтесь в гуманистки! То, что благодаря вашим действиям рабочие завода резино-технических изделий получили зарплату, не делает вам чести. Вы поступили как капризная и заносчивая девчонка, только и всего.
   – Мерси, – буркнула капризная и заносчивая девчонка.
   – Довольно, – властно бросил колдун Котоха. – Будет нам пикироваться. Для чего вы пришли, детка?
   – Мне кое-что нужно от вас, – сказала Юля.
   – Что именно? Надеюсь, не чемодан с новыми евро?
   – Нет, не чемодан. Защита.
   – Простите?
   – Мне нужна защита, колдун Котоха. Как вы поняли, на меня идет охота. Кто-то послал киллера по мою душу и тело. Очень хитрого и изворотливого киллера. Пока… пока он еще играет со мной в кошки-мышки, удовлетворяя свою нездоровую страсть к преследованию молоденьких девушек. Но скоро… Я чувствую. Скоро он приложит все усилия, чтобы убить меня. Поэтому я пришла просить у вас защиты.
   – Но с чего вы взяли, милочка, что я стану вас защищать?
   – А с чего вы взяли, что я вызову вам Иссахара в ближайшее полнолуние?
   – Не забывайте о своей драгоценной бабушке. Ее жизнь в моих руках.
   – Колдун Котоха, вы дурак. Если меня убьют, какое дело мне будет до бабушки? Да и Иссахара вам тогда никто не вызовет. Нет в Щедром, да и на всей земле ведьм, кроме меня, которым это было бы по силам. Кроме того, не забывайте – я храню Лунную арфу элементалей. Если я погибну, она навсегда пропадет. Навсегда, понимаете?
   Некоторое время Изяслав Радомирович молчал, потягивая коньяк. Аргументы, которые ему привела эта девчонка, оказались весьма вескими. Особенно насчет Иссахара и Арфы. Колдун Котоха полагал, что после вызова злобного духа он сам завладеет Арфой. А что тогда будет с Юлей… Одной святой Вальпурге известно!
   – Хорошо, – наконец сказал Изяслав Радомирович, опустошив бокал. – Я предоставлю вам защиту. Но только до ближайшего полнолуния. Когда вы вызовете Иссахара, на мою поддержку и защиту больше можете не рассчитывать. Выпутывайтесь сами. Ведьма тем и отличается от простого человека, что может удержаться на краю пропасти, хотя все остальные уже в эту пропасть благополучно отправились. Устраивает вас такой вариант?
   – Да, – кратко вымолвила Юля.
   – В таком случае не будем медлить.
   – Каким образом вы собираетесь меня защищать? Приставите ко мне охрану? Заколдуете?
   – А вам какая разница? Главное, до полнолуния вы будете в гарантированной безопасности. А когда наступит полнолуние, я вернусь за вами и мы проведем ритуал.
   – Вернетесь? Значит, вы меня куда-то отвезете?
   – К себе на дачу, – усмехнулся Изяслав Радомирович.
   – На дачу?! Это смешно! – сказала Юля. – Да киллер меня и там найдет. Он… Он очень силен, понимаете?!
   – На моей даче вас не найдет никакой киллер, – суховато заверил Изяслав Радомирович. – Идите за мной.
   Колдун Котоха и ведьма Улиания вышли из роскошно обставленной гостиной, миновали две запертые комнаты с дверями, в которые были вставлены цветные витражи, а затем Изяслав Радомирович остановился возле забранной решетками лоджии.
   – Вот, – сказал он.
   – Вы собираетесь прятать меня на лоджии? – вяло поинтересовалась Юля.
   – Нет. Разве вы ничего не видите? Значит, у меня хорошая маскировочная магия.
   Колдун Котоха щелкнул пальцами, и тогда Юля увидела, как на полосатых зеленых обоях проступают контуры… двери.
   Да, это была дверь. Теперь Юля видела ее явственно, до мельчайших черточек. Простая дверь из некрашеного и даже кое-где неошкуренного дерева, со старомодной ручкой и навесным замком.
   – Что там за дверью? – отчего-то дрожа, спросила Юля.
   – Ваше убежище, – ответствовал колдун Котоха. – Вы слишком бледны, детка. Неужели вы боитесь?
   – Нет, не боюсь.
   – В таком случае вот вам ключ от замка. Открывайте.
   Юля постаралась, чтобы ее пальцы не дрожали, когда она отпирала замок.
   Тот открылся бесшумно и, едва его коснулся Изяслав Радомирович, растаял в воздухе.
   – Позвольте, я сам распахну дверь, – сказал бывший мэр. – Вы все-таки нервничаете, хотя совершенно напрасно, поверьте. За этой дверью нет ничего такого, что могло бы вас напугать.
   Изяслав Радомирович потянул дверь на себя. Она подалась легко и без положенного в таких случаях таинственного скрипа.
   За дверью оказалось ничто.
   Тьма, глубокая всепоглощающая тьма. И Юле показалось, что где-то в этой тьме медленно шевелится черный жирный пепел.
   Она отшатнулась от двери.
   – Неужели вы боитесь темноты? – насмешливо спросил колдун Котоха. – Не бойтесь. Здесь есть выключатель.
   Он бесстрашно протянул руку во тьму, и через мгновение тьма сменилась светом целой цепочки обычных электрических лампочек, освещавших деревянную лестницу, уходившую вниз примерно на десяток метров.
   – Это моя лаборатория, прошу любить и жаловать, – сказал колдун Котоха. – Первым пойду я, а вы спускайтесь за мной и ничего не бойтесь. Ведьма вы, в конце концов, или девица из кружка восточных танцев?
   – При чем здесь восточные танцы? – фыркнула Юля, и они начали спуск.
   – Если вас интересует, как я проделал эти выкрутасы с пространством, могу объяснить, – любезно предложил колдун Котоха.
   – Позже, может быть, – сказала Юля. – Сейчас мне не до этого. Сейчас я думаю о том, уж не ведете ли вы меня, Изяслав Радомирович, прямо в пасть Минотавру.
   – Это паранойя, Юля. Я гарантировал вам мою временную защиту, и я ее обеспечу.
   – Что ж, придется вам поверить.
   – Да. Тем более что мы пришли.
   Лестница закончилась. Перед Юлей и ее спутником располагалась довольно просторная комната без окон, обшитая каким-то, по-видимому огнеупорным и звуконепроницаемым, материалом. По периметру комнаты тянулись закрепленные у стен верстаки и стеллажи. На стеллажах стояли книги, на верстаках – вполне знакомая Юле оккультная утварь. Ничего особенного. Правда, особое внимание молодой ведьмы привлек набор реторт из цветного стекла, он очень стильно смотрелся.
   – Вот, – обвел руками комнату колдун Котоха. – Это мой мир. Надеюсь, вам в этом мире будет достаточно сносно и уютно, Юля.
   – Да, если здесь есть спальня, ванная, туалет и кухня, – сказала Юля. – До полнолуния еще целая неделя, и если вы предполагаете, что я проведу ее здесь без вышеуказанных благ цивилизации, то глубоко заблуждаетесь. Даже в параллельном измерении должны быть элементарные удобства, не так ли?
   – О, конечно, конечно, – сказал колдун Котоха. – Но видите ли, я раньше никогда не прятал в своей лаборатории молоденьких девушек, а потому не запасся ни спальней, ни джакузи. Впрочем, это можно легко исправить.
   Колдун щелкнул пальцами и сказал:
   – Вдад ули со те!
   Юля побледнела и отшатнулась.
   – Вы не смеете! – прошипела она.
   Но было поздно.
   Она превратилась в куклу – красивую фарфоровую куклу ростом примерно сантиметров тридцать. Колдун аккуратно подхватил ее, не дав упасть на пол, и поставил на стеллаж рядом с книгами А. Белинского (странно, что книги этого автора оказались в библиотеке такого типа, как Изяслав Радомирович, но таковы уж причуды судьбы!). Кукла стояла в своей фарфоровой неподвижности, и только стеклянные глаза ее смотрели не по-кукольному злобно.
   – Извини, девочка, – сказал Изяслав Радомирович. – Не могла же ты в самом деле подумать, что ради тебя я буду в своей лаборатории городить спальню и ванную. Обойдешься. Потерпишь. К тому же терпеть всего ничего – неделю. А когда луна станет полной, я тебя расколдую. А еще в таком виде тебе точно не страшен никакой киллер. Он тебя просто не узнает.
   Изяслав Радомирович ласково щелкнул куклу по курносому носику и пошел к лестнице. По мере того как он поднимался со ступеньки на ступеньку, электрические лампы в гирлянде под потолком тускнели и гасли, а когда Изяслав Радомирович закрыл за собой дверь, в лаборатории из параллельного измерения воцарилась полная и окончательная тьма.

Глава 15
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

   Знаменитый поезд Москва-Холмец потихоньку, неторопливо добрался до маленькой станции Щедрый. Стоянка, как обычно, была всего минута, и за эту минуту невысокому, плюгавому, с начинающейся лысиной мужчине пришлось здорово потрудиться, перетаскивая бесчисленные чемоданы, кофры и сумки из вагонного тамбура на платформу.
   – Задерживаете поезд, – нервно пожаловалась проводница.
   – Милочка, ну что же делать, если у нас столько вещей. Ну всего вам доброго, – нежным, с сильным акцентом голосом сказала ослепительной красоты женщина и сошла на платформу так, словно это был не обычный потрескавшийся от времени асфальт, а ковровая дорожка в каком-нибудь отеле типа «Бристоль».
   Проводница с завистью в последний раз поглядела на совершеннейшие и очаровательнейшие ноги женщины, а также на потрясающие туфли и с расстроенным вздохом захлопнула дверь тамбура. Поезд тут же тронулся, набирая скорость. Когда колеса последнего вагона отгремели по рельсам и наступила изумительная провинциальная тишина, плюгавый мужичонка в джинсах и ковбойской рубашке подошел к ослепительной женщине и, обняв ее, сказал на несовершенном английском:
   – Вот мы и приехали, сладенькая. Это город, в котором я прожил большую часть своей жизни. Город Щедрый.
   – Очень мило, – сказала сладенькая. – А такси здесь имеется? Как мы справимся со всей этой горой багажа?
   Такси имелось. Оно – светло-бежевый «нисан» – вырулило на платформу из тени, которую отбрасывал вокзал. Из машины вышел очень бледный, какой-то оливково-зеленоватый водитель в рубашке и брюках цвета морской волны. Глаза у водителя были совершенно белые, затянутые пленкой.
   – Благословенны будьте, – проскрипел водитель. – Куда едем?
   – Водитель – умертвие? – удивилась ослепительная женщина. – Сидор, ты меня не предупреждал, что у вас в городе такси водят умертвил.
   – Сладенькая, не волнуйся, они водят даже лучше живых шоферов…
   – Так куда едем? – напомнил о себе водитель.
   – Улица Агриппы Неттесхеймского, дом восемь, – сказал по-русски Сидор.
   – Сто пятьдесят рублей.
   – Как сто пятьдесят? Было же сто сорок пять!
   И тут умертвие широко раскрыл невидящие глаза:
   – Сидор, это ты, что ли?!
   – Я, – гордо приосанился Сидор Акашкин, ибо это был, конечно, он. – А как ты догадался? Узнал меня по запаху, да?
   – Нет, по тому, как ты торгуешься, – растянул губы в жутковатой ухмылке водитель. – Ты ж вроде за границей был?
   – Был. И опять туда поеду. Со временем. А пока мы с женой решили навестить мою родину.
   – Ты женился?! У меня сейчас голова отвалится!
   – Э-э, ты голову побереги, иначе как потом поведешь машину. Давай-ка вещички в багажник покидаем да поедем уже. Жарковато на вокзале стоять. Да и жена волнуется…
   – Красивая у тебя жена, – грустно протянул умертвие. – У меня такой ни при жизни, ни после жизни не было. Вот повезло же.
   – Да, – согласился Сидор. – Повезло.
   Вещи кое-как запихнули в багажник (создалось впечатление, что для этого в багажнике пришлось задействовать какое-то энное измерение), Сидор и Дениза уютно устроились на заднем сиденье, а умертвие по имени Евстратий умело вел машину и одновременно рассказывал о последних событиях, произошедших в городе.
   – Эх, Сидор, жалко, что тебя так долго не было! – начал свой рассказ Евстратий.
   – А что? – поинтересовался Сидор, нежно целуя наманикюренный пальчик Денизы.
   – Тут такое было за последнее время! – тянул интригу умертвие. – Помнишь такую молодую ведьмочку Юлю Ветрову?
   При упоминании этого имени Сидор стал бледен как миткаль для вышивки. Денизе даже пришлось успокаивающе похлопать его по лысинке, вместе с этим жестом прошептав одно очень нужное и толковое заклятие. Сидор после заклятия и похлопывания немного успокоился и спросил голосом, в котором не было дрожи:
   – Так что эта молодая ведьмочка Юля Ветрова?
   – Ой, она такого наворотила! Поссорилась со всеми ведьмами Большого и Малого кругов, взяла себе в соратники Торчкова…
   – Бывшего мэра? Ты подумай, опять он высовываться вздумал!
   – Да. И начали они власть в городе с ног на голову переворачивать.
   – Это как?
   – А так. У нас теперь вся мэрия в виде аквариумных рыбок плавает. Вот, кстати, площадь проезжаем. Видишь ты на ней здание городской Думы?
   – Н-нет, а куда оно делось?
   – В аквариум превратилось. Население долго смеялось.
   – А потом что?
   – Старые ведьмы аквариум куда-то перенесли. Спрятали от любопытных глаз. И потом, вдруг кому рыбки половить захочется…
   – Кто же теперь стал мэром?
   – А непонятно. У нас в городе, как в учебнике истории, двоевластие. Вроде и Ветрова объявила себя мэром, и проголосовали за нее даже. Это с одной стороны. Но вроде мэром объявил себя и Торчков.
   – Облезлый таракан!
   – Не скажи, Сидор. Он себе пластическую операцию сделал. Какую-то особенную. Сейчас выглядит просто как голливудская звезда. Некоторые из наших, особо заинтересованных, спрашивали у Торчкова, какими методами и средствами он добился такой мягкости и свежести кожи, но он делиться отказался. Ладно, это неважно, а важно то, что люди при этаком безначалии еще как-то живут.
   – Что еще натворила Ветрова? Ах, Денизочка, погоди, я должен знать.
   – Да что… Много всяких пакостей, но размером помельче. Говорят, она одного мужика в стиральную машину превратила за то, что он крепко за воротник закладывал.
   – Да ты что?
   – Правду тебе говорю, чтоб голове отвалиться, – заверил Сидора Евстратий. – Мне верный умертвий рассказывал: как, говорит, мужик водочки тяпнет, так сразу в стиральную машину и превращается.
   – Ну надо же! – Дениза с интересом прислушивалась к разговору на не очень хорошо ей дающемся русском языке. – Какое своеобразное техногенное колдовство!
   – Денизочка! – молитвенно сложил ладошки Сидор. – Только ты не вздумай! Я ж у тебя не алкоголик какой!
   – Ах, что ты, Сидор! Не волнуйся, пупсик, ты у меня всегда будешь в безопасности.
   – Спасибо тебе, моя валькирия.
   Молодожены нежно поцеловались.
   – Слушай, Евстратий, – сказал после поцелуя Сидор. – А ты не в курсе, ищет меня эта ведьма Ветрова или не ищет?
   – А зачем ей тебя искать?
   – Да было дело, попортил я ей настроение. И внешность немножко тоже. Так что обещалась она меня убить. Вот потому я за границей и скрывался.
   – А, вот оно что, я и не знал. Не, Сидор, ей сейчас наверняка не до этого.
   – А что такое?
   – Да с неделю уж будет, как ее тетка погибла.
   – Анна Николаевна?
   – Угу. Взорвалась в собственной машине. Взрыв был жуткий, из останков два ребра да кусок черепа нашли. Их и похоронили.
   – Ужас какой…
   – Дело куда хуже обстоит. На похороны Анны Николаевны почитай весь город пришел, очень ее в Щедром уважали. Даже многие умертвия, из тех, что вообще не встают, встали и пришли на поминки. А вот Юли Ветровой не было. Ни на похоронах, ни на поминках – нигде! Она будто сквозь землю провалилась. А еще говорила, что любит тетю…
   – Здесь что-то не так, – пробормотал Акашкин, включая свое журналистское чутье. – Не могла Юля на похороны не прийти, разве только…
   – Что? – навострил изъеденные тлением уши Евстратий.
   – Если только не знала, что и взрыв и похороны – поддельные, – сказал Сидор. – Ведь Анна Николаевна вполне могла вместо себя подставить под взрыв морока!
   – Хе-хе, – сказал Евстратий. – Не сходится. Останки Анны Николаевны в Холмец возили, на генетическую экспертизу. Экспертиза подтвердила, что это ее останки. Да и не может остаться после морока что-нибудь материальное.
   – Верно, – протянул Сидор. – Но куда же тогда пропала Ветрова? Может быть, мне стоит взяться за журналистское расследование?
   – Возьмись, – сказал Евстратий. – А то в городе без тебя как-то скучно было. Несмотря на все приключения.
   Дениза поняла, что инициативу пора брать в свои хрупкие руки.
   – Сидор, – сказала она, нежно царапая пальчиком небритый подбородок мужа. – Какое расследование? Ты забыл, что у нас медовый месяц? Ты забыл, что должен обдумывать сюжет твоей книги об оккультизме?
   – Не забыл, Денизочка, не забыл, – спас подбородок Сидор. – Но ведь интересно же!
   – А мне интересно посмотреть на твое жилище, дорогой. Когда же мы наконец приедем?
   Умертвие, видимо, понял, чего от него хотят, и нажал на газ. Во мгновение ока такси оказалось на улице Агриппы Неттесхеймского, дом восемь.
   – Приехали, – сообщил Евстратий. – Я вам помогу багаж в квартиру занести.
   – Ну, спасибо, друг, – сказал на это Сидор. – Но больше ста пятидесяти дать все равно не могу. Сам понимаешь, я теперь человек семейный, у меня каждая копейка на счету.
   – Договорились, – кивнул Евстратий.
   Мужчины – живой и мертвый – кряхтя, подняли на пятый этаж сумки, чемоданы и кофры. Сидор жил в непрестижном доме без лифта, и потому нашим героям пришлось попотеть. Следом за ними шла очаровательная Дениза Грэм-Акашкина и несла небольшую сумочку в виде этакой миленькой кожаной шкатулки, усыпанной стразами. Узрев эту сумочку, все модницы города Щедрого рыдали бы горючими слезами и рвали бы на себе испорченные перманентом волосы! Впрочем, следует сказать, что Дениза была ничуть не хуже своей сумочки. Долгая поездка, утомительное знакомство с российской таможней, смена часовых поясов, сервиса и кухни ничуть не отразились ни на яркости ее взгляда, ни на свежести ее нежнейшей персиковой кожи. Не было даже и сомнения, что пойди Дениза в ближайший щедровский магазинчик за молоком или бульонными кубиками, как все встретившиеся ей мужчины любого возраста были бы сражены ее невероятной красотой, а все встретившиеся женщины (опять-таки любого возраста!) просто изошли бы самой черной завистью. Впрочем, Дениза зависти не боялась, как не боялась ни сглаза, ни порчи. Ведь – не забывайте! – она была ведьмой и многое понимала в этой жизни.
   Наконец все вещи были внесены в квартиру Сидора. Умертвие Евстратий получил свои деньги и распрощался, в последний раз окинув Денизу печальным и на три четверти влюбленным взглядом. Дениза встала на пороге. Вспотевший Сидор загородил перед ней дверной проем.
   – Что такое? – спросила Дениза удивленно, на всякий случай прижимая к груди бесподобную сумочку-шкатулку.
   – Я хочу тебя внести на руках в эту скромную обитель нашего счастья, – проговорил Сидор, протягивая руки.
   – Ах как мило! – воскликнула Дениза. – Сидор, ты просто сокровище.
   Сидор подхватил на руки хрупкую и легкую, как перышко колибри, Денизу и, переступив через темный, в ошметках грязи, порог, вошел с молодой женой в квартиру. Так они миновали коридор и сразу попали в комнату, бывшую, как вы помните, для Сидора и спальней, и рабочим кабинетом, и столовой. Здесь ничего не прибиралось (да и кем бы, собственно?) с тех пор, как Сидор через контрафактный магический кристалл законнектился в Толедо и попросил там идеологического убежища. Сидор тогда был практически безумен, да и в прошлые свои дни он здравомыслием не отличался. А еще он никогда не отличался любовью к чистоте и порядку, и то, как он обходился с квартирой, теперь, после Толедо, бросилось ему в глаза, как овчарка бросается на нарушителя границы.