Страница:
Чепуха. Он умер – это ясное, чёткое и холодное знание. Он помнит каждую деталь – как непослушными пальцами набирает на мобильнике телефон «службы спасения», кричит в трубку, голос срывается от боли… последние судороги и конвульсии. А потом – сразу, без перехода – расплавленный свинец в затылке и призрачно-голубое небо над головой. Умер и воскрес. В мире, где на берегу Чёрного моря обитают птицы с человеческими лицами, деревья охотятся на людей, рыщут в поисках добычи гигантские кошки, а эсэсовский офицер, вооружённый чудо-оружием будущего, ведёт русского астронома с половинкой еврейской крови к странному зданию, именуемому энергостанцией. И что дальше?..
Долгий переливчатый свист прервал поток размышлений. Олег впился взглядом в льдистые глаза немца. Свист повторился. Вернее – раздался с другой стороны. В ответ.
– Хатули, – процедил немец. – Чёрт, почуяли… Теперь надо бегом, еврей…
– Если ты ещё раз назовёшь меня евреем, я не сдвинусь с места!
– Неужели? – насмешливо улыбнулся эсэсовец.
– Да, немец! Зови меня Олегом.
Гауптштурмфюрер снова усмехнулся – на сей раз одобрительно, и протянул ладонь для рукопожатия:
– Дитмар. А сейчас, Олег, как говорят у вас… русских, ноги в руки!
И они взяли ноги в руки. Дитмар скользил как тень. Перепрыгивал с валуна на валун, уворачивался от нависающих над тропой веток. Олег старался соответствовать. С каждым шагом, с каждым прыжком двигаться становилось всё легче. Мышцы ног наливались силой. Совсем как в дни туристической юности. Хотя, пожалуй, и тогда он не был столь ловок. Странно. Кстати, и тяжесть в голове улетучилась, и мысли улеглись. Как будто воспоминание о собственной кончине запустило в нём какой-то механизм. Механизм восстановления. Или – перезагрузки. Это обдумать, но – потом. А сейчас – прыжок, ещё прыжок. Нырок под нависающий сук. Стоп!
Олег ткнулся в спину остановившегося вдруг Дитмара. Плазмоган гауптштурмфюрер держал стволом вверх.
– В чём дело?
– Тсс… Замри!
Замер, стараясь унять дыхание. Прислушался. Кроме шороха ветра в листве, никаких звуков. Или…
– Ложись!
Дитмар сбил его с ног. Навалился всем телом, прижал к усыпанной хвоей земле. Шварк тяжёлых лап. Разбойничий свист. И сразу – ш-ш-ш…
– Чёрт, промазал…
Немец поднялся, скомандовал:
– Вставай. Продолжаем движение.
И канул в грязно-зелёную, как его обмундирование, лесную полутень. Олег подскочил, точно на пружинах. Отставать нельзя. Никак нельзя. Раз воскреснув, тут же умереть – слишком нелепо. Значит, надо жить.
Заросли оборвались, рассечённые неширокой просекой. Вдоль неё тянулась труба, похожая на газовую большого диаметра. Только выглядела она странно. Он сразу не понял – чем именно. Труба была покрыта серой, блестящей слизью, и она… двигалась. Волнообразно пульсируя, словно прокатывая внутри себя тугие комки, ползла вдоль просеки.
– Повезло нам с тобой! – воскликнул эсэсовец. – Пищевод сегодня трудится со всем усердием.
– Пищевод? – переспросил Олег. – Чей?
– Неважно, – отозвался Дитмар. – Главное, доставит нас на место без хлопот.
Олег задумался. Представилось, неведомая тварь проглатывает их… хотя ничего похожего на розовую слюнявую пасть, как у лжеплатана, вроде не наблюдается. Правда, это, конечно, ничего не значит в странном мире…
Гауптштурмфюрер сунул за пояс чудо-оружие. Сказал:
– А ну-ка, подсади!
Он не стал дожидаться, пока впавший в задумчивость русский сообразит что да как, подтолкнул его поближе к живой трубе, опёрся руками о плечи. Олег машинально подставил ладони. Впившись в них жёсткой подошвой ботинка, Дитмар перемахнул на трубу. Свесился, протянул руку.
– Давай!
Пульсирующая труба сразу унесла гауптштурмфюрера метров на пять вперёд.
– Свиная башка! – выкрикнул он.
Олег помотал головой.
– Не дури, пошутил я, – сказал уплывающий эсэсовец. – Это не пищевод, это что-то вроде транспорта. Доедем в полной безопасности. Хатули эту трубу не любят…
Знакомый переливчатый свист вновь вывел Олега из оцепенения. Он кинулся к трубе, нагнал, вцепился в руку эсэсовца. Заскрёб подошвами парадно-выходных штиблет по осклизлой поверхности. Дитмар могучим рывком выдернул его наверх.
– Давно бы так, – выдохнул немец. – Смотри туда!
Олег перекатился на спину, сел. Всмотрелся. Стена джунглей медленно ползла назад. Из леса выскочила кошка, не кошка, внушительных размеров тварь отдалённо её напоминающая – разглядеть толком было невозможно, окрас шкуры повторял рисунок зарослей идеально. Только голова, лобастая, с круглыми, как спутниковые тарелки, ушами виднелась отчётливо. Хатуль вобрал широкими ноздрями воздух, вытянул мясистые губы в трубочку и засвистел.
– Что! Съел! – крикнул Дитмар и засвистел в ответ. Знакомую какую-то мелодию.
Хатуль совсем уж по-кошачьи фыркнул и растворился в зарослях.
– Видел?
– Видел, – откликнулся Олег.
– Верхушка пищевой пирамиды, – пояснил немец. – Размеры, скорость передвижения, выносливость, мимикрия, социальное поведение…
– Надо же, – пробормотал Олег.
Вздымаясь и опадая, труба влекла их по прихотливым изгибам просеки, насколько Олег понимал – вниз и в глубь алуштинской долины. Вокруг были только густые заросли, глазу не за что зацепиться. Хотя, если присмотреться… Да, кроме привычных крымских хвойных, – куча каких-то незнакомых растений тропического вида. Действительно, джунгли. Сельва, мать её так… Олег стал смотреть на скалистые вершины Демерджи, как и в прошлом, царящие над низинами. В прошлом. Насколько оно далеко это прошлое? Спросить разве у фашиста. Очень странный фашист. Говорит по-русски без всякого акцента. Разбирается в биологии. Ладно, с этим после. Сейчас главное понять, где он оказался? Точнее – когда?
– Послушай, Дитмар, – сказал Олег. – Ты давно здесь?
– Здесь я примерно с неделю, – отозвался гауптштурмфюрер. – А воскрес около трёх месяцев назад. Точнее сказать не могу.
– И какой, по-твоему, век сейчас?
Немец фыркнул совсем как хатуль.
– Уверен, что не двадцатый, – проговорил он. – Если ты сам из двадцать первого… В твоё время, Олег, такие штуковины были? – Он показал на плазмоган.
– Вряд ли, – откликнулся астроном. – Если только в фантастических фильмах… Ничего этого не было, ни энергостанции твоей, ни этой тошнотворной трубы, ни живоглотов с хатулями. Про людей-птиц я уже и не говорю…
– Сигнусов, – сказал Дитмар. – Так их монах называет. Сигнус по-латыни лебедь.
Знаю, что лебедь… Созвездие Лебедя… Хотя при чём тут созвездие?
– Значит, мы в далёком будущем…
– Не знаю, – пожал плечами немец. – Может, и в будущем. А может, и в аду. Монах, во всяком случае, так считает.
– А ты?
– А я думаю… – проговорил гауптштурмфюрер. – Вот что я думаю… Меня убили на Сапун-горе и зарыли в братской могиле. И вот я воскрес. Почему именно я? И почему я один? Ведь в той могиле наверняка было немало более достойных сыновей фюрера. Значит, есть в этом какой-то высший смысл! Иначе…
Он умолк и стал яростно натирать рукавом и без того блестящий ствол своего плазмогана. Олег против воли хмыкнул. Надо же, и у железного сверхчеловека есть душа, и её бередят вечные вопросы.
– Ты говоришь – воскрес, – сказал Олег. – А как это происходит, видел?
– Один раз, – буркнул Дитмар. – Когда монаха нашёл. Из-под земли выдавливается белёсый кокон, как у гусеницы-шелкопряда, только огромный и твёрдый. Спустя несколько минут он лопается, а внутри – человек. Взрослый, но беспомощный как младенец. И если ему не помочь – погибнет в первые же часы. Мне повезло, я нашёл оружие, и в нём сохранился заряд. Потом я нашёл монаха. Потом эту бабу – гречанку. Её пришлось отбивать у сирен.
– У сирен?
– Люди-амфибии, – пояснил гауптштурмфюрер. – Обитают в прибрежных водах. Иногда нападают на сигнусов. Те, впрочем, в долгу не остаются. Гречанка, похоже, воскресла на затопленном кладбище. Не захлебнулась лишь потому, что сирены вытащили её на берег. А там уж и мы с монахом подоспели.
Солнце стояло высоко, когда джунгли поредели, и труба-транспортёр повлекла их между развалин. Олег смотрел во все глаза. От родной Алушты не осталось ни следа. Часть города съели заросли, остальное покрывали остовы зданий, высотой и архитектурой отличающихся от всего, что было воздвигнуто здесь до две тысячи девятого года. Напрасно Олег высматривал корпуса Военного санатория или туристической гостиницы «Восход», лишь по общему виду местности можно было догадаться, что они когда-то здесь были.
– А ведь так себе был городок, – сказал Дитмар. – Наша часть тут квартировалась до переброски в Севастополь. Захолустье, отнюдь не Ривьера. А потом, видно, вы, русские, намастрячились строить… Небоскрёбы, как в Нью-Йорке. А какая техника… Нам бы такую в сорок четвёртом, мы бы вам показали… Вон, глянь туда! – Немец ткнул пальцем вдоль улицы, в которой угадывалась бывшая Горького. – Не знаю, как и назвать. Самолёт не самолёт…
Олег даже привстал. Там, где при первой его, астронома Сахновского, жизни, находился профилакторий «Полёт», словно в насмешку над этим названием, на невысоком постаменте громоздился дискообразный корпус диковинного летательного аппарата. Памятник! Любопытно знать, в честь чего? Аппарат покоился на трёх точках опоры – просевших под его тяжестью, вросших в бетон и опутанных травою шасси. В кормовой части зияла щель полуопущенной аппарели. Вынесенные на высоких килях горизонтальные винты блестели на солнце как новенькие. Ни малейшего пятнышка ржавчины. Даже остекление блистера было целёхоньким.
Очень странно. Сколько лет могло пройти с момента его гибели на тридцать восьмом году жизни до постройки этого памятника? А сколько лет прошло с момента… ухода? Да, пожалуй, ухода отсюда цивилизации? Задачка не складывалась.
– Знаешь, Олег, – снова заговорил гауптштурмфюрер. – Не удивлюсь, если вы, русские, в очередной раз прогадили свой шанс. Вояки вы отчаянные, грех не признать, но к мирной жизни малопригодны. Так что, может, и не вы всё это построили. А? Может, нам тогда удалось закрепиться в Крыму. И отсюда мы погнали ваши орды обратно? Что скажешь?
– Не удалось, – возразил Олег. – Ровно через год после освобождения Крыма наши войска были в Берлине. А мой дед расписался на стене Рейхстага. Да и сам посуди, Дитмар, возможно ли еврею стать астрономом в рейхе?
– Да уж… – Фон Вернер помрачнел.
Комок внутри Пищевода судорожно рванулся назад, едва не сбросив седоков на землю, и опал. Транспортёр перестал функционировать.
– Слезай, приехали, – сообщил немец. – Всё равно, метров через сто труба нырнёт под землю.
Он мягко соскочил в траву. Олег охотно последовал за ним. Труба, которая всю дорогу была тёплой и упругой на ощупь, быстро остывала и будто костенела. Гримаса отвращения, мелькнувшая на лице Олега, не укрылась от проницательного взора «истинного арийца».
– Это ещё ничего, – сказал тот. – Примерно через полчаса она вообще инеем покроется. Наверное, поэтому хатули её сторонятся. Теплолюбивые, твари…
– А ты знаешь, что хатуль по-еврейски и означает «кот»? – спросил Олег.
– Впервые слышу, – отозвался Дитмар. – Не моё это слово.
– А чьё же? – поинтересовался Олег.
И в самом деле, чьё? «Для полной занозы в задницу, мне недоставало ещё и еврея» – искренне было сказано, от души. Значит, этот эсэсовец и вправду впервые встретил еврея! Впервые в этом времени. Тогда откуда слово?!
– Варвара одного, – ответил немец, снова правильно оценив гамму чувств, отразившуюся на лице астронома. – Хазарина. Называл себя Тарвелом. Он помог мне выжить на первых порах. Как оказалось, для того только, чтобы сделать своим рабом… Короче говоря, мы повздорили.
Он резко повернулся и зашагал вдоль останков улицы, туда, где пылали рубины энергостанции. Спотыкаясь, Олег последовал за ним. Убил, думал он, ясен пень. Замочил хазарина Тарвела. А ведь тот спас жизнь «достойному сыну фюрера». И меня убьёт, если приспичит. А вот не дожидаться, пока фашисту приспичит расправиться с евреем, подобрать какой-нибудь обломок потяжелей, садануть по белобрысому затылку. Нет, увы. Он-то не поднимет руки на своего спасителя. Интеллигентское воспитание. Ведь если бы не гауптштурмфюрер фон Вернер, разлагаться сейчас астроному Сахновскому в пищеварительных соках хищного лжеплатана. Не исключено, что заживо. Что вряд ли приятнее ядовитого паучьего укуса.
Он захихикал. Повторно пришедшая в голову мысль – воскреснуть, чтобы снова умереть, отчего-то показалась смешной и забавной. Он понял, что не в силах сдержать рвущегося судорожного смеха, остановился и расхохотался в голос.
Немец внимательно взглянул на него. Постоял молча, дождался, пока от приступов хохота у Олега не пойдут слёзы, а потом коротко и смачно врезал раскрытыми ладонями ему по ушам.
Помогло. Истерика прекратилась. Отдышался, вытер слёзы. Неожиданно для себя произнёс:
– Спасибо, Дитмар.
– Ничего, бывает, – немец был невозмутим. – Обычная нервная реакция, на войне я и не такое видал.
И подмигнул.
– Ещё немного, и мы дома, – добавил он. – Таис с Йоганом накормят нас по высшему разряду. Хочешь, небось, жрать?
– Не помешало бы, – согласился Олег. – Я вот чего не пойму, Дитмар. Откуда ты так хорошо русский знаешь?
– Ниоткуда, – бросил немец. – Просто я понимаю, что говоришь ты, а ты – что говорю я. Вот и всё.
Весь остаток пути до энергостанции они проделали молча. Вернее, молчал один Олег, а Дитмар принялся насвистывать ту самую мелодию, показавшуюся астроному знакомой.
«Лили Марлен» – внезапно вспомнил Олег. Надо же, всё как в кино. Если эсэсовец насвистывает, то либо эту незамысловатую песенку, либо «Хорст Вессель»: Die Straße frei den braunen Batallionen…
Широкие ступени от заросшей травой мостовой вели к куполообразному зданию, над которым громоздились увенчанные рубинами башни. Впрочем, вряд ли эти кристаллы были рубинами, возможно, не были они и кристаллами. Скорее всего, кроваво-алый цвет придавало им какое-то излучение. Какое? И что собой представляет плазмоган? И на каком принципе работает труба-транспортёр? Техникой Олег увлекался с пионерского детства. Да и невозможно быть астрономом-наблюдателем, и не уметь собственными руками настроить, а то и починить капризную, требующую постоянного внимания аппаратуру.
Обогнав Олега, Дитмар взбежал по ступеням к высоким сдвижным дверям, которые выглядели надёжно запертыми.
– Отличное устройство, – сказал он, показывая на вогнутую пластину, имитирующую отпечаток руки. – Никто, кроме человека открыть не сможет.
Он приложил ладонь, и створки медленно, будто нехотя, разошлись.
– Видел?
– Ничего особенного, – проговорил Олег. – Обыкновенный дактилозамок.
Немец усмехнулся.
– А ты, вижу, разбираешься… Значит, я в тебе не ошибся.
Не ошибся он, подумал Олег. Как там насчёт: «говорили, что евреи умные»? Кстати, глупость я сморозил, дактилозамок настроен на отпечатки пальцев одного человека. Или группы людей. А этот, значит, на человека вообще. Не лично же для эсэсовца фон Вернера строили это колоссальное сооружение? Значит, есть кто-то, способный открывать замки, но при этом – не человек?
– О, нас встречают! – воскликнул фон Вернер, заглядывая в проём. – Добрый день, святой отец! Я с пополнением.
– Какой я тебе отец, варвар, – сказал кто-то глуховатым голосом. – Тем более – святой.
Из дверного портала вышел очень высокий – выше рослого немца – худой мужчина. Да, на святого не похож, подумал Олег, да и на монаха – тоже. Насмешливые карие глаза, смуглое лицо, острый нос с горбинкой, полные губы, в чёрной шевелюре и бороде поблёскивает седина. Одет в длинный тёмный плащ, застёгнутый бронзовой фибулой на левом плече, под плащом видна светлая туника с коротким рукавом. На ногах плетёные сандалии. Обнажённые мускулистые руки перевиты жилами.
Дитмар вновь подмигнул: мол, каков, а! Фамильярничает немец. Своего парня строит, усердно так…
Монах, приложив руку к груди, поклонился.
– Иудей? – спросил он.
Далось им моё происхождение.
– Отчасти, – ответил астроном. – Моё имя Олег.
– Рус! – подивился монах. – За какие грехи, Олег, низвергнут в пекло?
– Если бы знать…
– Да, верно, – проговорил монах. – Пути Господа неисповедимы… Называй меня Иоанном. И не кощунствуй, как этот германец.
– Постараюсь, – буркнул Олег.
– Всё, хватит церемоний, господа! – вмешался «германец». – Пора под кров. Жрать хочется. Наговоритесь ещё.
Они вошли внутрь. Обширный полукруглый вестибюль встретил их прохладой, рассеянным искусственным светом и поразительной для заброшенного здания чистотой. Справа и слева вестибюль упирался в полукруглые выступы, в которых Олег заподозрил основания башен с рубинами. Неподалёку от входа высился монумент. Идеальных анатомических пропорций человек силится разорвать металлическое кольцо, в которое заключён, но вместо двух дополнительных пар конечностей, как на знаменитом рисунке Леонардо да Винчи, у него были крылья и рыбьи хвосты. Кольцо висело в полуметре над полом, выстланным блестящими плитами, без всякой видимой опоры.
– Нравится? – спросил Дитмар. – Это ещё не всё… Смотри!
Он подошёл к кольцу-монументу, и легким тычком заставил его вращаться. Кольцо превратилось в серебристую полусферу, внутри которой «леонардовский атлет», казалось, взмахивает крыльями и подгребает хвостами.
– Что бы это могло означать? – спросил Олег, сознавая, что вопрос риторический.
– Победу человека над стихиями, – изрёк немец.
– Бесовскую гордыню, – эхом откликнулся монах.
– Нет, – проговорил Олег. – Думаю, не всё так просто…
– Ладно, – сказал Дитмар. – Философствовать будем на сытый желудок.
Он решительным шагом направился к левой башне, отворил в ней незаметную овальную дверцу. За дверцей виднелось небольшое освещённое пространство. Лифт, догадался Олег. Гауптштурмфюрер пропустил астронома с монахом внутрь, а затем втиснулся сам. Дверца затворилась. Ускорение придавило их к полу, и это стало единственным свидетельством того, что лифт движется.
Совершенная техника, думал Олег, глядя на невозмутимое лицо монаха Иоанна, который, видимо, стоически относился к дьявольским чудесам. Автоматы, управляющие энергостанцией, похоже, до сих пор в идеальном состоянии. Недаром же внутри ни пылинки. И кольцо это левитирующее, наверняка – в магнитном поле. Следовательно – сверхпроводящее колечко как минимум. И лифт, двигающийся без сучка без задоринки. А ведь в двадцать первом веке хватило бы и нескольких лет, чтобы оставленное людьми сооружение превратилось в руины, привлекательные разве для паркурщиков. И даже действующий источник бесперебойного питания не помог бы. Обязательно бы что-нибудь замкнуло, начался бы пожар. Теория неубывания энтропии в действии… Нет, тут что-то не так. И дело не только в техническом совершенстве…
Смутная догадка скользнула по поверхности сознания, но тут лифт остановился, дверца втянулась в стенку, и в кабинку хлынул солнечный свет. И запах. Запах жареного мяса. Желудок Олега взыграл, вытеснив из головы все мысли.
– Радуйся!
Свет полуденного солнца, льющийся сквозь высокие окна, ослепил астронома, поэтому он разглядел обладательницу глубокого грудного голоса не сразу, и как-то фрагментами: медное лицо, серые глаза, иссиня-чёрные волосы. И в следующее мгновение – маленькую фигурку в длинном, скрывающем ноги одеянии, стянутом на невообразимо тонкой талии поясом. Проморгавшись, Олег сообразил, что девушка смугла не от природы, как монах, а – от загара. Из-за чего казалось, что серые глаза под чёрными ресницами смотрят, словно сквозь прорези в маске.
– Я Таис, – своё имя девушка произнесла с ударением на первом слоге.
– Олег, – представился он с неловким полупоклоном.
– С возвращением из царства теней!
– А-э… – Олег беспомощно оглянулся на Дитмара.
– Отставить разговоры! – рявкнул тот. – Будут нас сегодня кормить или нет?!
– Всё давно готово, – сказала Таис.
Она кинулась куда-то вглубь просторного помещения с изогнутыми стенами. Гауптштурмфюрер и монах – за ней. Олег подошёл к одному из окон. Судя по головокружительному виду, он и в самом деле находился в башне. Побережье с руинами футуристической Алушты отсюда выглядело как узкая полоска земли, придавленная исполинским щитом моря. Над морем кружили птицы, но теперь Олег не мог позволить себе обмануться. Это наверняка сигнусы. И среди них она – снежнопёрая женщина-птица с печальным голосом и золотыми волосами. Царевна-Лебедь…
«Олег!» – позвали его в три голоса. И он пошёл на зов.
Наверное, здесь было что-то вроде кольцевой смотровой площадки, опоясывающей лифтовую шахту. И везде высокие панорамные окна. Но человеку свойственно стремление к комфорту, поэтому хотя бы часть этих окон следует задрапировать. Даже и кусками матовой плёнки, невесомой и шелковистой на ощупь. В образовавшийся закуток надо натащить разнокалиберной мебели. К счастью, пластик долго выдерживает неумолимое течение времени. А вот вам… На столешнице одного такого мебельного анахронизма – выцветшая, но различимая реклама пива, популярного на заре третьего тысячелетия. Привет из прошлого. И одновременно – доказательство существования этого самого прошлого. Кстати, первый артефакт подобного рода. И на этом артефакте, за близнецами которого, он, бывало, сиживал с запотевшей кружкой, – причудливая посуда, сделанная непонятно из какого материала, и будто предназначенная не для человека.
– Отведай, Олег, нашей пищи, – сказала Таис. – Вот мясо, вот яблоки, вот виноград. В этом кратере родниковая вода. Вина нет, к сожалению…
– Давай-давай, навались, – по-своему поощрил астронома гауптштурмфюрер. – Сдаётся мне, этот олень ещё утром ползал по лесу…
Олег опустился на диковинную табуретку, сделанную в виде цветка, взял с длинного, словно разрезанный вдоль керамический цилиндр, блюда истекающую жиром лопатку. Впился зубами. Олень? Вряд ли, он пробовал оленину, а здесь вкус странный – среднее между мясом и рыбой. Похожий вкус у лягушачьих лапок, но размеры… Наверняка немец пошутил – в своей манере – насчёт оленя. Крупная рептилия? Значит, у нас тут и крупные рептилии водятся. А может, и гигантские?
Насытились. Откинулись, кому было на что. Отдуваясь. Сыто. Люди, разделённые столетиями. Давно покинувшие юдоль. Возвращённые к жизни неведомой волей. Такие разные. И единые в одном. Знать бы только – в чём именно? Можно ли это выяснить, бог весть, но попытаться стоит.
Теперь даже странно подумать, что когда-то жил в другом мире. В маленькой нестабильной стране на рубеже веков… Что, собственно, наполняло его прежнюю жизнь? Друзья? Дружба держалась в основном на совместных попойках. Возлюбленная? Татьяна не могла и не хотела оставить своего никчемного мужа. Любимая работа? Нестационарное распределение неклассических галактик – вязкая, безнадёжная в смысле научной карьеры тема. Маленький телескоп в старой обсерватории. А до «Хаббла» или «Гиппарха» никогда не добраться – руки коротки. И вот – дивный новый мир. Сплошные тайны и загадки. И эти люди, с которыми только что разделил трапезу – загадки не меньшие.
Он здесь и сейчас. Осталось выяснить – зачем? Ох, и неглуп фашист Дитмар, ох, и неглуп. «Почему именно меня?» – хороший вопрос. Правильный. От него и надо плясать. Но сперва дождаться ночи – посмотреть на звёзды. Что там у нас с прецессией?..
– А что здесь ещё есть? – спросил Олег. – Ну, кроме вестибюля и этой… – неопределённое движение рукой, – смотровой площадки?
– Немногое, – отозвался Дитмар. – Кухня и что-то вроде аппаратной. Хочешь взглянуть?
– Конечно.
– Пойдём!
Немец поднялся, легко, словно и не было сытного обеда. Военная косточка, или… – Олег вспомнил, как ловко прыгал в джунглях по камушкам – или благоприобретённое при воскрешении? Нет, с горным-то стрелком всё ясно, а вот с астрономом, не слишком изнурявшим себя физическими упражнениями…
– Так ты идёшь?
– Иду.
Олег встал. Однако. Никакой тяжести в желудке, сонливости, как раньше. Наоборот, прилив энергии, хоть горы сворачивай.
– Веди.
Гауптштурмфюрер кивнул монаху и девушке, не проронившим за время трапезы ни слова, сунул за пояс плазмоган. Олег встревожился: это ещё зачем? Он оглянулся на монаха и девушку. В глазах Иоанна и Таис не было беспокойства, а лишь ожидание, словно им не терпелось остаться одним. Вот оно что – эти двое сами по себе, отдельно от немца и русского – людей далёкой для них эпохи. Впрочем, не удивительно. Таис, похоже, античная эллинка. Иоанн – из времён раннего христианства. От двадцатого века, в котором родились и гауптштурмфюрер, и астроном, их отделяют многие столетия.
Покинув закуток, шли на удивление долго. Лишь сейчас Олег оценил по-настоящему величину башни. Значит, внутри не только лифтовая шахта? Если это и впрямь энергостанция, там должно быть и кое-что посерьёзнее. Какие-нибудь механизмы. А собственно, каким образом эта станция вырабатывает энергию? Преобразовывает солнечное излучение в электричество? Не похоже. Даже если «рубины» – подобие гелиобатарей, площадь их слишком мала, чтобы давать ощутимое количество ватт. Термоядерный реактор? Что ж, вполне возможно, но что-то не похоже. Впрочем, что я знаю об энергетике далёкого будущего…
Долгий переливчатый свист прервал поток размышлений. Олег впился взглядом в льдистые глаза немца. Свист повторился. Вернее – раздался с другой стороны. В ответ.
– Хатули, – процедил немец. – Чёрт, почуяли… Теперь надо бегом, еврей…
– Если ты ещё раз назовёшь меня евреем, я не сдвинусь с места!
– Неужели? – насмешливо улыбнулся эсэсовец.
– Да, немец! Зови меня Олегом.
Гауптштурмфюрер снова усмехнулся – на сей раз одобрительно, и протянул ладонь для рукопожатия:
– Дитмар. А сейчас, Олег, как говорят у вас… русских, ноги в руки!
И они взяли ноги в руки. Дитмар скользил как тень. Перепрыгивал с валуна на валун, уворачивался от нависающих над тропой веток. Олег старался соответствовать. С каждым шагом, с каждым прыжком двигаться становилось всё легче. Мышцы ног наливались силой. Совсем как в дни туристической юности. Хотя, пожалуй, и тогда он не был столь ловок. Странно. Кстати, и тяжесть в голове улетучилась, и мысли улеглись. Как будто воспоминание о собственной кончине запустило в нём какой-то механизм. Механизм восстановления. Или – перезагрузки. Это обдумать, но – потом. А сейчас – прыжок, ещё прыжок. Нырок под нависающий сук. Стоп!
Олег ткнулся в спину остановившегося вдруг Дитмара. Плазмоган гауптштурмфюрер держал стволом вверх.
– В чём дело?
– Тсс… Замри!
Замер, стараясь унять дыхание. Прислушался. Кроме шороха ветра в листве, никаких звуков. Или…
– Ложись!
Дитмар сбил его с ног. Навалился всем телом, прижал к усыпанной хвоей земле. Шварк тяжёлых лап. Разбойничий свист. И сразу – ш-ш-ш…
– Чёрт, промазал…
Немец поднялся, скомандовал:
– Вставай. Продолжаем движение.
И канул в грязно-зелёную, как его обмундирование, лесную полутень. Олег подскочил, точно на пружинах. Отставать нельзя. Никак нельзя. Раз воскреснув, тут же умереть – слишком нелепо. Значит, надо жить.
Заросли оборвались, рассечённые неширокой просекой. Вдоль неё тянулась труба, похожая на газовую большого диаметра. Только выглядела она странно. Он сразу не понял – чем именно. Труба была покрыта серой, блестящей слизью, и она… двигалась. Волнообразно пульсируя, словно прокатывая внутри себя тугие комки, ползла вдоль просеки.
– Повезло нам с тобой! – воскликнул эсэсовец. – Пищевод сегодня трудится со всем усердием.
– Пищевод? – переспросил Олег. – Чей?
– Неважно, – отозвался Дитмар. – Главное, доставит нас на место без хлопот.
Олег задумался. Представилось, неведомая тварь проглатывает их… хотя ничего похожего на розовую слюнявую пасть, как у лжеплатана, вроде не наблюдается. Правда, это, конечно, ничего не значит в странном мире…
Гауптштурмфюрер сунул за пояс чудо-оружие. Сказал:
– А ну-ка, подсади!
Он не стал дожидаться, пока впавший в задумчивость русский сообразит что да как, подтолкнул его поближе к живой трубе, опёрся руками о плечи. Олег машинально подставил ладони. Впившись в них жёсткой подошвой ботинка, Дитмар перемахнул на трубу. Свесился, протянул руку.
– Давай!
Пульсирующая труба сразу унесла гауптштурмфюрера метров на пять вперёд.
– Свиная башка! – выкрикнул он.
Олег помотал головой.
– Не дури, пошутил я, – сказал уплывающий эсэсовец. – Это не пищевод, это что-то вроде транспорта. Доедем в полной безопасности. Хатули эту трубу не любят…
Знакомый переливчатый свист вновь вывел Олега из оцепенения. Он кинулся к трубе, нагнал, вцепился в руку эсэсовца. Заскрёб подошвами парадно-выходных штиблет по осклизлой поверхности. Дитмар могучим рывком выдернул его наверх.
– Давно бы так, – выдохнул немец. – Смотри туда!
Олег перекатился на спину, сел. Всмотрелся. Стена джунглей медленно ползла назад. Из леса выскочила кошка, не кошка, внушительных размеров тварь отдалённо её напоминающая – разглядеть толком было невозможно, окрас шкуры повторял рисунок зарослей идеально. Только голова, лобастая, с круглыми, как спутниковые тарелки, ушами виднелась отчётливо. Хатуль вобрал широкими ноздрями воздух, вытянул мясистые губы в трубочку и засвистел.
– Что! Съел! – крикнул Дитмар и засвистел в ответ. Знакомую какую-то мелодию.
Хатуль совсем уж по-кошачьи фыркнул и растворился в зарослях.
– Видел?
– Видел, – откликнулся Олег.
– Верхушка пищевой пирамиды, – пояснил немец. – Размеры, скорость передвижения, выносливость, мимикрия, социальное поведение…
– Надо же, – пробормотал Олег.
Вздымаясь и опадая, труба влекла их по прихотливым изгибам просеки, насколько Олег понимал – вниз и в глубь алуштинской долины. Вокруг были только густые заросли, глазу не за что зацепиться. Хотя, если присмотреться… Да, кроме привычных крымских хвойных, – куча каких-то незнакомых растений тропического вида. Действительно, джунгли. Сельва, мать её так… Олег стал смотреть на скалистые вершины Демерджи, как и в прошлом, царящие над низинами. В прошлом. Насколько оно далеко это прошлое? Спросить разве у фашиста. Очень странный фашист. Говорит по-русски без всякого акцента. Разбирается в биологии. Ладно, с этим после. Сейчас главное понять, где он оказался? Точнее – когда?
– Послушай, Дитмар, – сказал Олег. – Ты давно здесь?
– Здесь я примерно с неделю, – отозвался гауптштурмфюрер. – А воскрес около трёх месяцев назад. Точнее сказать не могу.
– И какой, по-твоему, век сейчас?
Немец фыркнул совсем как хатуль.
– Уверен, что не двадцатый, – проговорил он. – Если ты сам из двадцать первого… В твоё время, Олег, такие штуковины были? – Он показал на плазмоган.
– Вряд ли, – откликнулся астроном. – Если только в фантастических фильмах… Ничего этого не было, ни энергостанции твоей, ни этой тошнотворной трубы, ни живоглотов с хатулями. Про людей-птиц я уже и не говорю…
– Сигнусов, – сказал Дитмар. – Так их монах называет. Сигнус по-латыни лебедь.
Знаю, что лебедь… Созвездие Лебедя… Хотя при чём тут созвездие?
– Значит, мы в далёком будущем…
– Не знаю, – пожал плечами немец. – Может, и в будущем. А может, и в аду. Монах, во всяком случае, так считает.
– А ты?
– А я думаю… – проговорил гауптштурмфюрер. – Вот что я думаю… Меня убили на Сапун-горе и зарыли в братской могиле. И вот я воскрес. Почему именно я? И почему я один? Ведь в той могиле наверняка было немало более достойных сыновей фюрера. Значит, есть в этом какой-то высший смысл! Иначе…
Он умолк и стал яростно натирать рукавом и без того блестящий ствол своего плазмогана. Олег против воли хмыкнул. Надо же, и у железного сверхчеловека есть душа, и её бередят вечные вопросы.
– Ты говоришь – воскрес, – сказал Олег. – А как это происходит, видел?
– Один раз, – буркнул Дитмар. – Когда монаха нашёл. Из-под земли выдавливается белёсый кокон, как у гусеницы-шелкопряда, только огромный и твёрдый. Спустя несколько минут он лопается, а внутри – человек. Взрослый, но беспомощный как младенец. И если ему не помочь – погибнет в первые же часы. Мне повезло, я нашёл оружие, и в нём сохранился заряд. Потом я нашёл монаха. Потом эту бабу – гречанку. Её пришлось отбивать у сирен.
– У сирен?
– Люди-амфибии, – пояснил гауптштурмфюрер. – Обитают в прибрежных водах. Иногда нападают на сигнусов. Те, впрочем, в долгу не остаются. Гречанка, похоже, воскресла на затопленном кладбище. Не захлебнулась лишь потому, что сирены вытащили её на берег. А там уж и мы с монахом подоспели.
Солнце стояло высоко, когда джунгли поредели, и труба-транспортёр повлекла их между развалин. Олег смотрел во все глаза. От родной Алушты не осталось ни следа. Часть города съели заросли, остальное покрывали остовы зданий, высотой и архитектурой отличающихся от всего, что было воздвигнуто здесь до две тысячи девятого года. Напрасно Олег высматривал корпуса Военного санатория или туристической гостиницы «Восход», лишь по общему виду местности можно было догадаться, что они когда-то здесь были.
– А ведь так себе был городок, – сказал Дитмар. – Наша часть тут квартировалась до переброски в Севастополь. Захолустье, отнюдь не Ривьера. А потом, видно, вы, русские, намастрячились строить… Небоскрёбы, как в Нью-Йорке. А какая техника… Нам бы такую в сорок четвёртом, мы бы вам показали… Вон, глянь туда! – Немец ткнул пальцем вдоль улицы, в которой угадывалась бывшая Горького. – Не знаю, как и назвать. Самолёт не самолёт…
Олег даже привстал. Там, где при первой его, астронома Сахновского, жизни, находился профилакторий «Полёт», словно в насмешку над этим названием, на невысоком постаменте громоздился дискообразный корпус диковинного летательного аппарата. Памятник! Любопытно знать, в честь чего? Аппарат покоился на трёх точках опоры – просевших под его тяжестью, вросших в бетон и опутанных травою шасси. В кормовой части зияла щель полуопущенной аппарели. Вынесенные на высоких килях горизонтальные винты блестели на солнце как новенькие. Ни малейшего пятнышка ржавчины. Даже остекление блистера было целёхоньким.
Очень странно. Сколько лет могло пройти с момента его гибели на тридцать восьмом году жизни до постройки этого памятника? А сколько лет прошло с момента… ухода? Да, пожалуй, ухода отсюда цивилизации? Задачка не складывалась.
– Знаешь, Олег, – снова заговорил гауптштурмфюрер. – Не удивлюсь, если вы, русские, в очередной раз прогадили свой шанс. Вояки вы отчаянные, грех не признать, но к мирной жизни малопригодны. Так что, может, и не вы всё это построили. А? Может, нам тогда удалось закрепиться в Крыму. И отсюда мы погнали ваши орды обратно? Что скажешь?
– Не удалось, – возразил Олег. – Ровно через год после освобождения Крыма наши войска были в Берлине. А мой дед расписался на стене Рейхстага. Да и сам посуди, Дитмар, возможно ли еврею стать астрономом в рейхе?
– Да уж… – Фон Вернер помрачнел.
Комок внутри Пищевода судорожно рванулся назад, едва не сбросив седоков на землю, и опал. Транспортёр перестал функционировать.
– Слезай, приехали, – сообщил немец. – Всё равно, метров через сто труба нырнёт под землю.
Он мягко соскочил в траву. Олег охотно последовал за ним. Труба, которая всю дорогу была тёплой и упругой на ощупь, быстро остывала и будто костенела. Гримаса отвращения, мелькнувшая на лице Олега, не укрылась от проницательного взора «истинного арийца».
– Это ещё ничего, – сказал тот. – Примерно через полчаса она вообще инеем покроется. Наверное, поэтому хатули её сторонятся. Теплолюбивые, твари…
– А ты знаешь, что хатуль по-еврейски и означает «кот»? – спросил Олег.
– Впервые слышу, – отозвался Дитмар. – Не моё это слово.
– А чьё же? – поинтересовался Олег.
И в самом деле, чьё? «Для полной занозы в задницу, мне недоставало ещё и еврея» – искренне было сказано, от души. Значит, этот эсэсовец и вправду впервые встретил еврея! Впервые в этом времени. Тогда откуда слово?!
– Варвара одного, – ответил немец, снова правильно оценив гамму чувств, отразившуюся на лице астронома. – Хазарина. Называл себя Тарвелом. Он помог мне выжить на первых порах. Как оказалось, для того только, чтобы сделать своим рабом… Короче говоря, мы повздорили.
Он резко повернулся и зашагал вдоль останков улицы, туда, где пылали рубины энергостанции. Спотыкаясь, Олег последовал за ним. Убил, думал он, ясен пень. Замочил хазарина Тарвела. А ведь тот спас жизнь «достойному сыну фюрера». И меня убьёт, если приспичит. А вот не дожидаться, пока фашисту приспичит расправиться с евреем, подобрать какой-нибудь обломок потяжелей, садануть по белобрысому затылку. Нет, увы. Он-то не поднимет руки на своего спасителя. Интеллигентское воспитание. Ведь если бы не гауптштурмфюрер фон Вернер, разлагаться сейчас астроному Сахновскому в пищеварительных соках хищного лжеплатана. Не исключено, что заживо. Что вряд ли приятнее ядовитого паучьего укуса.
Он захихикал. Повторно пришедшая в голову мысль – воскреснуть, чтобы снова умереть, отчего-то показалась смешной и забавной. Он понял, что не в силах сдержать рвущегося судорожного смеха, остановился и расхохотался в голос.
Немец внимательно взглянул на него. Постоял молча, дождался, пока от приступов хохота у Олега не пойдут слёзы, а потом коротко и смачно врезал раскрытыми ладонями ему по ушам.
Помогло. Истерика прекратилась. Отдышался, вытер слёзы. Неожиданно для себя произнёс:
– Спасибо, Дитмар.
– Ничего, бывает, – немец был невозмутим. – Обычная нервная реакция, на войне я и не такое видал.
И подмигнул.
– Ещё немного, и мы дома, – добавил он. – Таис с Йоганом накормят нас по высшему разряду. Хочешь, небось, жрать?
– Не помешало бы, – согласился Олег. – Я вот чего не пойму, Дитмар. Откуда ты так хорошо русский знаешь?
– Ниоткуда, – бросил немец. – Просто я понимаю, что говоришь ты, а ты – что говорю я. Вот и всё.
Весь остаток пути до энергостанции они проделали молча. Вернее, молчал один Олег, а Дитмар принялся насвистывать ту самую мелодию, показавшуюся астроному знакомой.
«Лили Марлен» – внезапно вспомнил Олег. Надо же, всё как в кино. Если эсэсовец насвистывает, то либо эту незамысловатую песенку, либо «Хорст Вессель»: Die Straße frei den braunen Batallionen…
Широкие ступени от заросшей травой мостовой вели к куполообразному зданию, над которым громоздились увенчанные рубинами башни. Впрочем, вряд ли эти кристаллы были рубинами, возможно, не были они и кристаллами. Скорее всего, кроваво-алый цвет придавало им какое-то излучение. Какое? И что собой представляет плазмоган? И на каком принципе работает труба-транспортёр? Техникой Олег увлекался с пионерского детства. Да и невозможно быть астрономом-наблюдателем, и не уметь собственными руками настроить, а то и починить капризную, требующую постоянного внимания аппаратуру.
Обогнав Олега, Дитмар взбежал по ступеням к высоким сдвижным дверям, которые выглядели надёжно запертыми.
– Отличное устройство, – сказал он, показывая на вогнутую пластину, имитирующую отпечаток руки. – Никто, кроме человека открыть не сможет.
Он приложил ладонь, и створки медленно, будто нехотя, разошлись.
– Видел?
– Ничего особенного, – проговорил Олег. – Обыкновенный дактилозамок.
Немец усмехнулся.
– А ты, вижу, разбираешься… Значит, я в тебе не ошибся.
Не ошибся он, подумал Олег. Как там насчёт: «говорили, что евреи умные»? Кстати, глупость я сморозил, дактилозамок настроен на отпечатки пальцев одного человека. Или группы людей. А этот, значит, на человека вообще. Не лично же для эсэсовца фон Вернера строили это колоссальное сооружение? Значит, есть кто-то, способный открывать замки, но при этом – не человек?
– О, нас встречают! – воскликнул фон Вернер, заглядывая в проём. – Добрый день, святой отец! Я с пополнением.
– Какой я тебе отец, варвар, – сказал кто-то глуховатым голосом. – Тем более – святой.
Из дверного портала вышел очень высокий – выше рослого немца – худой мужчина. Да, на святого не похож, подумал Олег, да и на монаха – тоже. Насмешливые карие глаза, смуглое лицо, острый нос с горбинкой, полные губы, в чёрной шевелюре и бороде поблёскивает седина. Одет в длинный тёмный плащ, застёгнутый бронзовой фибулой на левом плече, под плащом видна светлая туника с коротким рукавом. На ногах плетёные сандалии. Обнажённые мускулистые руки перевиты жилами.
Дитмар вновь подмигнул: мол, каков, а! Фамильярничает немец. Своего парня строит, усердно так…
Монах, приложив руку к груди, поклонился.
– Иудей? – спросил он.
Далось им моё происхождение.
– Отчасти, – ответил астроном. – Моё имя Олег.
– Рус! – подивился монах. – За какие грехи, Олег, низвергнут в пекло?
– Если бы знать…
– Да, верно, – проговорил монах. – Пути Господа неисповедимы… Называй меня Иоанном. И не кощунствуй, как этот германец.
– Постараюсь, – буркнул Олег.
– Всё, хватит церемоний, господа! – вмешался «германец». – Пора под кров. Жрать хочется. Наговоритесь ещё.
Они вошли внутрь. Обширный полукруглый вестибюль встретил их прохладой, рассеянным искусственным светом и поразительной для заброшенного здания чистотой. Справа и слева вестибюль упирался в полукруглые выступы, в которых Олег заподозрил основания башен с рубинами. Неподалёку от входа высился монумент. Идеальных анатомических пропорций человек силится разорвать металлическое кольцо, в которое заключён, но вместо двух дополнительных пар конечностей, как на знаменитом рисунке Леонардо да Винчи, у него были крылья и рыбьи хвосты. Кольцо висело в полуметре над полом, выстланным блестящими плитами, без всякой видимой опоры.
– Нравится? – спросил Дитмар. – Это ещё не всё… Смотри!
Он подошёл к кольцу-монументу, и легким тычком заставил его вращаться. Кольцо превратилось в серебристую полусферу, внутри которой «леонардовский атлет», казалось, взмахивает крыльями и подгребает хвостами.
– Что бы это могло означать? – спросил Олег, сознавая, что вопрос риторический.
– Победу человека над стихиями, – изрёк немец.
– Бесовскую гордыню, – эхом откликнулся монах.
– Нет, – проговорил Олег. – Думаю, не всё так просто…
– Ладно, – сказал Дитмар. – Философствовать будем на сытый желудок.
Он решительным шагом направился к левой башне, отворил в ней незаметную овальную дверцу. За дверцей виднелось небольшое освещённое пространство. Лифт, догадался Олег. Гауптштурмфюрер пропустил астронома с монахом внутрь, а затем втиснулся сам. Дверца затворилась. Ускорение придавило их к полу, и это стало единственным свидетельством того, что лифт движется.
Совершенная техника, думал Олег, глядя на невозмутимое лицо монаха Иоанна, который, видимо, стоически относился к дьявольским чудесам. Автоматы, управляющие энергостанцией, похоже, до сих пор в идеальном состоянии. Недаром же внутри ни пылинки. И кольцо это левитирующее, наверняка – в магнитном поле. Следовательно – сверхпроводящее колечко как минимум. И лифт, двигающийся без сучка без задоринки. А ведь в двадцать первом веке хватило бы и нескольких лет, чтобы оставленное людьми сооружение превратилось в руины, привлекательные разве для паркурщиков. И даже действующий источник бесперебойного питания не помог бы. Обязательно бы что-нибудь замкнуло, начался бы пожар. Теория неубывания энтропии в действии… Нет, тут что-то не так. И дело не только в техническом совершенстве…
Смутная догадка скользнула по поверхности сознания, но тут лифт остановился, дверца втянулась в стенку, и в кабинку хлынул солнечный свет. И запах. Запах жареного мяса. Желудок Олега взыграл, вытеснив из головы все мысли.
– Радуйся!
Свет полуденного солнца, льющийся сквозь высокие окна, ослепил астронома, поэтому он разглядел обладательницу глубокого грудного голоса не сразу, и как-то фрагментами: медное лицо, серые глаза, иссиня-чёрные волосы. И в следующее мгновение – маленькую фигурку в длинном, скрывающем ноги одеянии, стянутом на невообразимо тонкой талии поясом. Проморгавшись, Олег сообразил, что девушка смугла не от природы, как монах, а – от загара. Из-за чего казалось, что серые глаза под чёрными ресницами смотрят, словно сквозь прорези в маске.
– Я Таис, – своё имя девушка произнесла с ударением на первом слоге.
– Олег, – представился он с неловким полупоклоном.
– С возвращением из царства теней!
– А-э… – Олег беспомощно оглянулся на Дитмара.
– Отставить разговоры! – рявкнул тот. – Будут нас сегодня кормить или нет?!
– Всё давно готово, – сказала Таис.
Она кинулась куда-то вглубь просторного помещения с изогнутыми стенами. Гауптштурмфюрер и монах – за ней. Олег подошёл к одному из окон. Судя по головокружительному виду, он и в самом деле находился в башне. Побережье с руинами футуристической Алушты отсюда выглядело как узкая полоска земли, придавленная исполинским щитом моря. Над морем кружили птицы, но теперь Олег не мог позволить себе обмануться. Это наверняка сигнусы. И среди них она – снежнопёрая женщина-птица с печальным голосом и золотыми волосами. Царевна-Лебедь…
«Олег!» – позвали его в три голоса. И он пошёл на зов.
Наверное, здесь было что-то вроде кольцевой смотровой площадки, опоясывающей лифтовую шахту. И везде высокие панорамные окна. Но человеку свойственно стремление к комфорту, поэтому хотя бы часть этих окон следует задрапировать. Даже и кусками матовой плёнки, невесомой и шелковистой на ощупь. В образовавшийся закуток надо натащить разнокалиберной мебели. К счастью, пластик долго выдерживает неумолимое течение времени. А вот вам… На столешнице одного такого мебельного анахронизма – выцветшая, но различимая реклама пива, популярного на заре третьего тысячелетия. Привет из прошлого. И одновременно – доказательство существования этого самого прошлого. Кстати, первый артефакт подобного рода. И на этом артефакте, за близнецами которого, он, бывало, сиживал с запотевшей кружкой, – причудливая посуда, сделанная непонятно из какого материала, и будто предназначенная не для человека.
– Отведай, Олег, нашей пищи, – сказала Таис. – Вот мясо, вот яблоки, вот виноград. В этом кратере родниковая вода. Вина нет, к сожалению…
– Давай-давай, навались, – по-своему поощрил астронома гауптштурмфюрер. – Сдаётся мне, этот олень ещё утром ползал по лесу…
Олег опустился на диковинную табуретку, сделанную в виде цветка, взял с длинного, словно разрезанный вдоль керамический цилиндр, блюда истекающую жиром лопатку. Впился зубами. Олень? Вряд ли, он пробовал оленину, а здесь вкус странный – среднее между мясом и рыбой. Похожий вкус у лягушачьих лапок, но размеры… Наверняка немец пошутил – в своей манере – насчёт оленя. Крупная рептилия? Значит, у нас тут и крупные рептилии водятся. А может, и гигантские?
Насытились. Откинулись, кому было на что. Отдуваясь. Сыто. Люди, разделённые столетиями. Давно покинувшие юдоль. Возвращённые к жизни неведомой волей. Такие разные. И единые в одном. Знать бы только – в чём именно? Можно ли это выяснить, бог весть, но попытаться стоит.
Теперь даже странно подумать, что когда-то жил в другом мире. В маленькой нестабильной стране на рубеже веков… Что, собственно, наполняло его прежнюю жизнь? Друзья? Дружба держалась в основном на совместных попойках. Возлюбленная? Татьяна не могла и не хотела оставить своего никчемного мужа. Любимая работа? Нестационарное распределение неклассических галактик – вязкая, безнадёжная в смысле научной карьеры тема. Маленький телескоп в старой обсерватории. А до «Хаббла» или «Гиппарха» никогда не добраться – руки коротки. И вот – дивный новый мир. Сплошные тайны и загадки. И эти люди, с которыми только что разделил трапезу – загадки не меньшие.
Он здесь и сейчас. Осталось выяснить – зачем? Ох, и неглуп фашист Дитмар, ох, и неглуп. «Почему именно меня?» – хороший вопрос. Правильный. От него и надо плясать. Но сперва дождаться ночи – посмотреть на звёзды. Что там у нас с прецессией?..
– А что здесь ещё есть? – спросил Олег. – Ну, кроме вестибюля и этой… – неопределённое движение рукой, – смотровой площадки?
– Немногое, – отозвался Дитмар. – Кухня и что-то вроде аппаратной. Хочешь взглянуть?
– Конечно.
– Пойдём!
Немец поднялся, легко, словно и не было сытного обеда. Военная косточка, или… – Олег вспомнил, как ловко прыгал в джунглях по камушкам – или благоприобретённое при воскрешении? Нет, с горным-то стрелком всё ясно, а вот с астрономом, не слишком изнурявшим себя физическими упражнениями…
– Так ты идёшь?
– Иду.
Олег встал. Однако. Никакой тяжести в желудке, сонливости, как раньше. Наоборот, прилив энергии, хоть горы сворачивай.
– Веди.
Гауптштурмфюрер кивнул монаху и девушке, не проронившим за время трапезы ни слова, сунул за пояс плазмоган. Олег встревожился: это ещё зачем? Он оглянулся на монаха и девушку. В глазах Иоанна и Таис не было беспокойства, а лишь ожидание, словно им не терпелось остаться одним. Вот оно что – эти двое сами по себе, отдельно от немца и русского – людей далёкой для них эпохи. Впрочем, не удивительно. Таис, похоже, античная эллинка. Иоанн – из времён раннего христианства. От двадцатого века, в котором родились и гауптштурмфюрер, и астроном, их отделяют многие столетия.
Покинув закуток, шли на удивление долго. Лишь сейчас Олег оценил по-настоящему величину башни. Значит, внутри не только лифтовая шахта? Если это и впрямь энергостанция, там должно быть и кое-что посерьёзнее. Какие-нибудь механизмы. А собственно, каким образом эта станция вырабатывает энергию? Преобразовывает солнечное излучение в электричество? Не похоже. Даже если «рубины» – подобие гелиобатарей, площадь их слишком мала, чтобы давать ощутимое количество ватт. Термоядерный реактор? Что ж, вполне возможно, но что-то не похоже. Впрочем, что я знаю об энергетике далёкого будущего…