— У-у, белокурая бестия. Не слушай его, Антон. Он так вовсе не думает.
— Зачем же тогда говорит? — проворчал Антон.
— Да, ляпнет бывает, чтобы чью-нибудь идею с ходу опошлить, а так в общем-то парнишка правильный.
— Вот, перебивают, сказать слова не дают, — наигранно возмутился Роб. — Нет у нас еще культуры дискуссий.
— И не будет, — насмешливо отвечал Ким, снова погрозив ему пальцем.
— Но выход же должен быть какой-то, — задумался Антон. — Выход всегда должен быть.
— Безусловно, — согласился Ким. — И выход этот — свобода.
— Почти готов с вами, Витязи, согласиться, — вставил Влад. — Один только вопрос остается открытым, и человеки, звучащие гордо, ответа на него пока не дали.
— Какой же? — Ким взглянул на Влада с любопытством.
— Что есть свобода?..
Валентин обернулся.
Ощущение постороннего присутствия немедленно исчезло. Кануло в черную болотную жижу.
Валентин рукавом отер со лба пот, отмахнулся от комарья. Нет, кто-то здесь все-таки был, прятался невдалеке, наблюдая за одиноким путником. Валентин умел доверять собственному чутью. И еще он научился с большой долей вероятности определять природу опасности — от кого она может исходить: от человека или зверя. Но сейчас почему-то не сумел уверенно сказать. Значит, другое это. Чужое?
Замельтешили, засуетились панические мыслишки.
— Спокойно! — громко, во весь голос, отпугивая собственный страх, произнес Валентин. — Не паникуй!
Он пошел медленнее, прощупывая болото длинным шестом. Под ногами чавкало. И снова затылком почувствовал чужой, со стороны, взгляд.
— Плевать! — объявил Валентин болоту. — Плевать я на вас хотел! С высокой колокольни.
Он не должен был более задерживаться, потому что рассчитывал пересечь к утру шоссе и выйти к озеру.
Луна висела над лесом прямо по курсу движения. Болото хорошо просматривалось. Орали лягушки. Время от времени Валентин бросал быстрый взгляд на лунный диск. Искаженное болью женское лицо виделось ему в темных пятнах морей на ярко-желтом фоне, как многим и многим до него, однако восемь месяцев назад там появилось еще кое-что — серебристый прямоугольник — маленький, но все-таки хорошо с Земли различимый. Клеймо Пришествия.
Послышался шорох. Именно шорох — подобный шороху листьев под ветром. И сразу замолчали лягушки, беспорядочным роем отнесло в сторону комаров.
«Ох не нравится мне это», — подумал Валентин, выбираясь наконец на сухое место.
Здесь он отбросил шест в сторону, зашагал быстрее. Однако шорох не отставал.
Валентину представилось, что вот идет он в лунном свете, а по пятам крадется нечто, способное принимать любую форму; катится за ним, постепенно нагоняя, оборачиваясь то болотной жижей, то рядом кочек, то серым в сумраке мхом, замирает в обманчивой неподвижности, когда Валентин глянет в его сторону, и снова продолжает свой шелестящий бег. И вот это нечто настигает, и нет нужды ему теперь маскироваться; оно встает дыбом над болотом, отращивает зубастую пасть и совершает последний бросок.
И словно в подтверждение худших опасений, шорох сделался громче. И оттого Валентин по-настоящему испугался. В который раз он оглянулся через плечо, и ему показалось, что он успел заметить краем глаза движение, мгновенно прекратившееся.
«Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот».
И тогда Валентин побежал.
Бежать в сапогах, с рюкзаком и карабином, было тяжело, но Валентин сознавал, что вряд ли сумеет теперь заставить себя перейти на шаг. Он бежал.
Он бежал через лес. Проламывался сквозь кустарник, уворачивался от веток. Здесь он думал об одном: только бы не споткнуться. И он закричал, когда пробираясь сквозь особенно густые заросли, потерял вдруг опору. Он провалился куда-то — сверху его всей тяжестью придавил рюкзак — и оказался на дне глубокой канавы, заполненной жидкой вонючей грязью. Вылезая из канавы, Валентин потерял сапог, но не заметил этого, выскочил неожиданно для себя на открытое и ярко освещенное место. Через секунду он опомнился, но было поздно. Единственное, что успел, — это упасть лицом вниз, и сейчас же воздух над ним с визгом прошила автоматная очередь.
Валентин оказался на шоссе, к которому с таким упорством шел. Он лежал, прижимаясь телом к холодному асфальту, и все планы его летели к черту. Потому как встретил он людей, а это часто бывало похуже, чем столкнуться нос к носу в ночной темноте с инопланетным чудовищем.
Перед тем, как упасть, Валентин успел разглядеть и запомнить стоявший поперек шоссе и ярко пылающий автомобиль, совсем близко — мертвеца, распростертого в луже крови, и нескольких живых — их фигуры четко вырисовывались на фоне догорающей машины.
Несколько минут назад здесь произошла трагедия. Живые обернулись на шум, который выдал Валентина, когда он, не разбирая дороги, слепо вырвался на шоссе, в руках его был карабин, и кто-то сразу дал очередь, повинуясь выработанному годами рефлексу.
Валентин чуть приподнялся на локтях и осторожно, пальцами, потянулся под куртку к спрятанной кобуре.
— Эй ты, чмо! — крикнули ему. — Не вздумай, блядь, рыпаться. Лежи как лежишь.
Валентин услышал шаги.
— Встал! — приказали ему, подойдя.
Валентин поднялся с асфальта, выпрямился.
— Снимай рюкзак. Руки за голову. Резвый, обыщи его.
«Резвый» — безусый мальчишка, стриженный наголо, с большим родимым пятном на щеке — подошел вплотную, умело обыскал. Нащупал, конечно, пистолет, передал оружие худосочному парню с высокомерным взглядом темных глаз, с некрасивым шрамом через лицо, облаченному в форму морского пехотинца. Все время, пока длилась процедура обыска, за спиной и справа стоял еще один, держал Валентина на прицеле. Был и четвертый, но близко не подошел. Валентин пригляделся и с удивлением понял, что это девушка, хотя и так же, как эти трое, наголо остриженная. В руках у нее был автомат, и в алом сумраке лицо ее казалось лицом хищника — хотя и чем-то очень напуганного хищника. Все они, кроме худосочного и высокомерного, были одеты в черные, плотно обтягивающие тело свитера и джинсы.
Высокомерный принял пистолет, секунду разглядывал его, потом сунул в сумку на боку. Валентин обратил внимание, что кисти рук у этого молодчика покрыты сложной татуировкой.
Резвый задумался, а потом рывком снял с Валентина куртку с плеч вниз и до пояса. Естественно, сразу обнаружилась метательная спица в специальном чехле за спиной. Резвый аккуратно снял спицу.
— Опытный, сука, — констатировал худосочный. — Из боевиков.
Теперь он разглядывал спицу.
— Что ж ты, опытный такой, делаешь глупости? Такие как ты не любят лишнего шума, особенно когда идут в одиночку…
Валентин молчал. Худосочный и высокомерный, конечно, прав: он совершил ошибку и получит за это девять граммов свинца в затылок. Одного только жаль — дойти до цели не успел.
И тут завизжала девица.
— Там! Там! Смотрите… Там!
С той стороны, откуда Валентин выскочил на шоссе, лезла на асфальт, стремительно и бесшумно разбухая, некая бесформенная чудовищных размеров масса.
— Водяной! — кричала девица. — Он разбудил Водяного!..
Парни застыли с искаженными побелевшими лицами. А Валентин, не дожидаясь продолжения, прыгнул вперед, сбил в канаву на противоположной стороне дороги стоявшего ближе остальных Резвого, втоптал его, прикладываясь и кулаками, в грязь. Под выстрелы и крики сверху стал сдирать автомат. Потом оставил мальчишку и быстро на четвереньках пополз по дну канавы подальше-подальше от этой стрельбы и криков, от бесформенного и бесшумного ужаса, убивающего людей…
Обессиленный, Валентин проспал в лесу остаток ночи, а утром вышел к озеру.
Это было как раз то что нужно. Валентин разделся донага, шагнул в теплую чистую воду.
Над озером висел туман, белый и густой. Правее Валентин различил сквозь пелену смутные очертания каких-то развалин, гнилые деревянные сваи от сломанной пристани.
Он поплавал, фыркая и отплевываясь. Потом выбрался на берег и, стуча зубами, зябко поеживаясь (воздух оказался заметно холоднее озерной воды), прополоскал одежду. Выжал, развесил на ветках ближайшего дерева и стал бегать по берегу, размахивая руками, чтобы окончательно не замерзнуть. И все время старался держаться поближе к автомату, не спускал с него глаз.
Валентин обдумывал сложившееся положение. От снаряжения у него осталось несколько предметов: три намокших коробка спичек (полиэтилен порвался, в него проникла вода и грязь), механические часы на кожаном ремешке с маленьким встроенным компасом, две заряженные обоймы к пистолету ТТ, еще разная мелочь и пустая кобура — не густо. Все остальное осталось в рюкзаке на шоссе. В том числе и консервы.
«А пожрать бы сейчас не помешало», — подумал Валентин, сглатывая слюну.
Медленно, почти совсем не грея, выползло из-за леса сентябрьское солнце. Туман рассеялся, и Валентин увидел противоположный берег. Там тоже был лес, местами тронутый желтыми мазками осени. Появилась возможность подробнее изучить близлежащие развалины. Когда-то это был красивый кирпичный дом, но пришлось ему перенести большой пожар, и теперь стоял он, страшный и выгоревший. Рядом врастал в землю проржавевший остов легкового автомобиля.
Валентин вспомнил карту. Он давно потерял ее, но держал в голове всю до мельчайших подробностей.
Да, кажется, иду правильно. Теперь по берегу на юг, через карьер, через город, а там будет рукой подать. Даже не верится, что так близко…
Высохла одежда, высохли спички, аккуратно разложенные на большом камне. Валентин оделся и некоторое время скептически разглядывал свои босые ноги. Сапог не было, сапоги остались там же, где и рюкзак. Правый — в канаве по одну сторону шоссе, левый — в канаве по другую сторону. Теперь до сапог, как до Луны. Придется побегать босиком. Валентин вздохнул, перекинул ремень автомата через плечо и пошел по песочку, понадеявшись на всем известный случай. И случай, что самое интересное, не заставил себя долго ждать.
Где-то через полчаса Валентин вдруг услышал странный звук и остановился. Мягко пальцем перевел щеколду предохранителя на автомате. Берег здесь зарос спускающимися к воде ивами, и звук этот — плач, точно, обыкновенный плач! — доносился из-за ив. Валентин пригнулся и в три скачка добежал до деревьев, бесшумно, обдумывая каждое движение, преодолел заросли, замер, всматриваясь.
Валентин узнал его сразу. По стриженному затылку, по черному обтягивающему тощее угловатое тело свитеру. Резвый! Тот сидел на песке, плечи его над выпирающими лопатками вздрагивали. Резвый плакал.
Валентин шагнул на открытое место, выпрямился во весь рост.
— Резвый, — позвал он.
Паренек вскочил, оглянулся, застыл в неудобной позе, увидев наставленный автомат.
— Что скажешь? — спросил его Валентин весело.
— Ненавижу, — буркнул Резвый.
В глазах его блестели слезы, по лицу была размазана грязь, на левой скуле — ссадина.
— Это понятно, — Валентин усмехнулся. — Я удивился бы, ответь ты, что испытываешь ко мне нежную любовь. На «голубого» ты не похож, так что я тебе просто не поверил бы. Поэтому давай договоримся раз и навсегда: мы — враги, ты меня ненавидишь, я тебя… хм… аналогично. Но в данный момент у меня неоспоримое преимущество в лице нашего общего друга, автомата Калашникова, и по правилам я обязан тебя шлепнуть… Ого!
Отработанным движением паренек выхватил нож и метнул его в Валентина. Валентин едва успел уклониться.
— Круто, — признал он. — Не зря они тебя Резвым прозвали… Ладно! С тобой тут болтать у меня нет ни времени, ни желания, — Валентин отступил на четыре шага, не спуская с Резвого глаз, вытащил из ствола дерева застрявший нож. — Присядь-ка и сними ботинки. Понравились они мне: хорошие, крепкие, армейского образца — таким сносу не будет. Предлагаю по этой причине взаимовыгодный обмен: ты мне — ботинки, я тебе — жизнь. Подходит?
— Сучара е….., — сказал Резвый.
— Уймись, — посоветовал ему Валентин, демонстративно поигрывая ножом в свободной руке. — Целее будешь. Я ведь стрелять и ножи метать еще не разучился.
Резвый понуро сел на песок, начал стаскивать башмаки, швырнул их Валентину.
— Правильное решение, — одобрительно кивнул Валентин. — Жизнь дороже пошлых ботинок. И знаешь, чтобы я случайно не подумал, что ты решил сделку расторгнуть, оставайся пока на месте, так и сиди и, советую, не дергайся.
Валентин быстро обулся. Башмаки оказались на размер меньше, чем нужно, но зато были хорошо разношены.
— Ну пока, — сказал Валентин Резвому. — Передавай там привет своим друзьям.
Валентин повернулся и пошел вдоль берега. Резвый остался сидеть, глядя в песок. Валентин остановился, посмотрел на него, потом вздохнул и отправился дальше.
«Я его жалею, — подумал он. — Мне и в самом деле жалко их всех. Они меня в случае чего не пожалеют, а я их жалею. Выросших в новом мире, в этом хаосе, в страшном кровавом бардаке; не помнящих другого мира, знающих другой мир по неумелым рассказам выживших взрослых. А выжили-то разные, и в большинстве своем — типажи не слишком интеллигентные. Можно себе представить, о чем они способны порассказать молодым любознательным ребятам. И мне этих ребят жаль, потому что я помню другой, лучший, мир… Впрочем, еще вопрос, кто из нас счастливее. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное…»
Кто-то нагонял Валентина, шел следом. Валентин обернулся. Метрах в тридцати нетвердой походкой вышагивал Резвый.
— Что тебе нужно?! — крикнул ему Валентин. — Мотай к своим. Жить надоело?
Парень молчал.
— Вот идиот, — произнес Валентин с чувством.
Он, оглядываясь, сделал несколько шагов. Резвый отставать не собирался.
«Вот прилип, — подумал Валентин, — что кусок лейкопластыря. Пугануть его, что ли?»
Валентин круто на ходу развернулся и направился к парню. Тот не отступил. Ждал, насупившись.
— Ну, — сказал Валентин, — как говаривали в Одессе, ты имеешь мне что сказать?.. Молчишь? Ну молчи, молчун. Слушай, а может ты чокнутый? Дубинушка, а?
Парень никак не отреагировал на оскорбление. Валентин плюнул зло и двинулся дальше.
«Ведь совсем недавно никакой проблемы не было, — думал он с ожесточением. — А теперь стал жалеть всех и вся в ущерб собственной безопасности. Удивительно, как ты еще протянул столько времени. Одно и остается — подтрунивать над собой…»
Через час они вошли в небольшую деревеньку, пустую и заброшенную. Все здесь было разворовано и разгромлено. И давно. Но сохранилось несколько яблонь; на ветках среди листвы и на земле в траве прятались созревшие яблоки. Валентин забрался в поросший крапивой садик, подобрал несколько штук. Пару жадно схрумкал на месте, не меньше десятка взял с собой, набил карманы. Резвый наблюдал за ним из-за полусгнившего забора голодными глазами. Валентин кинул ему несколько яблок. Паренек отвернулся и стал смотреть в сторону.
— Гордый, — отметил Валентин. — Морду бы сначала умыл, гордый!
Выбираясь из садика, Валентин заметил что-то желтое в траве под крапивой. Присмотрелся. Там лежал хорошо сохранившийся человеческий скелет в истлевшей одежде, обутый в тяжелые кирзовые сапоги. Валентин вытащил нож, срезал крапиву и попытался снять с мертвеца сапоги. Правая нога скелета при этом с хрустом переломилась в коленном суставе. Валентин все-таки освободил обувь, вытряхнул из сапог мусор, потом швырнул их Резвому, сказав:
— Натягивай. Помни мою доброту.
Резвый смотрел в сторону.
— Как хочешь.
Когда минут через пять Валентин обернулся, он увидел, что Резвый, прихрамывая, ковыляет позади в кирзовых сапогах. «Новые сапоги всегда жмут», — подумал Валентин и улыбнулся. В руках Резвый держал по яблоку, откусывал от них прямо на ходу, но, заметив внимание Валентина, отбросил огрызки в сторону. Карманы штанов у Резвого оттопыривались.
Ближе к вечеру Валентин подстрелил кролика. Получилось случайно. Они с Резвым вошли в лес, и там прямо из-под ног выскочил вдруг ушастый серый клубок. Валентин выстрелил одиночным навскидку, и пуля перехватила кролика в прыжке, бросила его на траву. Валентин поднял дергающееся истекающее кровью тельце за заднюю лапу:
— Вот и ужин.
Еще через полчаса Валентин решил сделать привал. Он выбрал овражек посуше, осмотрел его, очистил на дне площадку, развел костер из веток валежника. Сделал вертел, выпотрошил и прокоптил кролика. Резвый все это время сидел наверху, на краю овражка, грыз яблоки.
— Слезай сюда, — предложил ему Валентин, — или убирайся. Ты меня демаскируешь.
Паренек спустился вниз. В это время Валентин снял кролика с вертела и ножом разделил тушку на две половины.
— Жрать будешь? — спросил он, протягивая Резвому на листе лопуха прокопченную и горячую кроличью половину. — Без соли, к сожалению. И без специй.
Резвый гулко сглотнул (яблоки — не еда для гуляющих на свежем воздухе молодых людей) и принял дар.
— Правильно, — одобрил Валентин. — Дают — бери, бьют беги.
Они поели.
Валентин почувствовал, что слипаются глаза. Прогулка измотала его.
«Но не спать, — приказал он себе. — Потом будет можно, а сейчас — нельзя».
— Спать сегодня собираешься? — обратился он к Резвому.
Тот сидел, положив руки на колени. Молчал.
Валентин прилег на землю, под боком — автомат; так не слишком удобно, но менее всего он думал сейчас об удобствах. Валентин сделал вид, будто засыпает, а сам внимательно наблюдал за странным своим спутником. Парень сидел неподвижно, потом начал клевать носом, лег, заворочался, устраиваясь. Валентин выждал некоторое время, потом бесшумно встал, подобрал автомат и сделал несколько осторожных шагов к выходу из овражка. Под ногами хрустнула ветка. Валентин мысленно чертыхнулся. Резвый, видно, спал чутко, сразу вскочил и уставился, сонно таращась, на Валентина.
— Ты чего? — спросил его Валентин. — По делу я. Сейчас вернусь.
«С какой это радости я перед ним еще и оправдываться должен? — думал он сердито, заходя за кусты и расстегивая ширинку. — Совсем уже… »
Толком они так и не выспались. И когда Валентин встал утром, он почувствовал себя еще более уставшим, чем ночью, когда ложился спать. Но к полудню они вышли все-таки к песчаному карьеру.
Валентин поймал себя на том, что перестал думать о возможной опасности сзади; наоборот, присутствие за спиной Резвого создавало ощущение уверенности за свой тыл.
«Это ты брось, — одернул себя Валентин. — Он тебе не друг, не брат, не сват; он только того и ждет, когда ты устанешь и забудешь о нем, вот тогда он и нападет».
Карьер был частично залит водой. У дальней стены его доживала последние дни брошенная техника. Карьер можно было обойти по восточному краю, но это означало топать лишних двадцать камэ по сплошному бездорожью, и бес его знает, с чем там, кроме бездорожья, придется иметь дело. А тут можно пройти напрямик.
Валентин вспомнил карту. Карьер был обозначен там белым пятном — в фигуральном, конечно, смысле. Видимо, пленные, которых допрашивал старик, мало что могли рассказать о карьере. Был проведен только сложный, недостаточно проверенный путь по восточному краю. И очень не хотелось идти этим путем.
«Рискнем, — решил Валентин. — Один раз умираем».
По грунтовке он стал спускаться вниз. Сильно болела голова, от недосыпа резало глаза, не было необходимой именно сейчас ясности мысли.
— Туда нельзя, — окликнул его вдруг хрипловатый голос.
— Почему? — Валентин обернулся.
Резвый стоял ближе, чем обычно. Просительно (!) смотрел на Валентина:
— Туда нельзя.
— Послушай, мальчик, — сказал ему Валентин. — А вообще какое твое собачье дело? Я тебя не тащу. Иди себе…
— Дурак! — закричал Резвый ему в спину. — Сдохнешь там!
— Пошел ты на …!
Валентин продолжал спускаться. Через минуту он услышал быстрые шаги: Резвый последовал за ним.
Вот наконец и дно. Твердый слежавшийся песок. Что здесь опасного?
Был ясный светлый день. Валентин легко шагал по песку и думал, что вот последние солнечные теплые деньки, а скоро будут дожди, холод, зима. Скоро.
Цвет песка изменился, но Валентин не обращал на это внимания до тех пор, пока сам не остановился, почувствовав, как увязают ноги и идти вперед все труднее. Валентин стал медленно погружаться в песок.
— Вот черт! — понял он. — Зыбучка!
Всерьез сопротивляться зыбучке он не мог: сказывалась общая усталость.
— Стой! Не шевелись! — заорал рядом знакомый голос. — Я сейчас!
Валентин не видел, что происходит у него за спиной, но мысленно подбадривал Резвого: быстрее, парень, быстрее! На плечо Валентину легло что-то твердое. Он ухватился за это твердое и, присев, лег на спину. Автомат он перекинул на грудь. Теперь Валентин лежал в странной и чертовски неудобной позе, глядя в небо и обхватив конец длинного металлического прута, грязного от покрывающей его ржавчины.
— Тащи! — крикнул он Резвому.
И тот потащил.
Через минуту они сидели на твердом месте, взмокшие от пота, задыхающиеся. Валентин разглядывал свои измазанные ржавчиной и ободранные кое-где ладони.
— Я думал обосрусь, — непринужденно сообщил Резвый.
— Где ты его достал? — спросил Валентин, косясь в сторону прута.
— Там у спуска их целая куча, — отвечал Резвый. — Ты просто не заметил. А я подобрал. Думал, пригодится. Вот он и пригодился.
«А ведь парнишка этой железякой…— подумал Валентин. — Мог бы он меня или не мог?»
— Эх, — сказал он вслух. — Говорила мне мама, тише едешь — дальше будешь…
И Резвый засмеялся этой не слишком удачной шутке. А Валентин подхватил его смех.
«Не мог бы», — решил он с явным облегчением.
…Они остановились на окраине города в пустом полуподземном гараже. Свет проникал сюда через пролом в потолке. Валентин присел на корточки, прислонился спиной к холодной шершавой стене.
— Что же ты за мной поперся? Может, объяснишь наконец?
Резвый растянулся на грязном полу — не привыкать.
— Мне пути назад не было, — сказал он. — У нас с этим строго. Пятерка погибла, старший пятерки погиб, а я жив. Никто из наших мне не простит. Я бы сам не простил.
— Но твоей-то вины в случившемся не было.
— Это без разницы.
— М-да… порядочки у вас еще те…
— Я подумал… жратвы нет, толкового оружия нет — куда идти? Башмаки и те отняли…
Валентин, сидя в тени, улыбнулся.
— А откуда ты? — поинтересовался он. — Что вы за люди? Чем живете?
Паренек помолчал.
— Я член Общины Нового Поколения.
— Слыхал о такой. Но ни с кем из ваших до сих пор встречаться не доводилось.
— Мы — новое поколение, — заявил Резвый, приподнявшись. — Мы — первое поколение нового мира. Старый мир, одряхлевшая система ушла, рассыпалась. Теперь уже ясно, что возврата не будет, новое — навсегда, — было очевидно, Резвый говорит с чужих слов; изменилась даже интонация, внутренний тембр его голоса («Какой-нибудь новоявленный босс вещал, — подумал Валентин. — Хер ему в задницу!»). — Капитализм, социализм, коммунизм, фашизм — все это ничего не значит теперь, ничего не несет в себе. Пустой звук, слова. И главная причина гибели этих систем в том, что хозяева в их структуре выдвигались из среды обыкновенных людей. Они могли быть диктаторами или всенародно избранными президентами, но они оставались людьми. Положение этих «хозяев» было неустойчивым, шатким: их свергали, убивали. Никто из них никогда не знал, чего же на самом деле нужно толпе, поднявшей их над собой. Они никогда не были настоящими хозяевами, потому что оставались людьми. Они были зависимы от массы, послушны ее воле.
Но вот наступили новые времена, пришла новая эпоха. А с ее приходом появились новые хозяева. И это не просто хозяева, это Хозяева с большой буквы. Мы мало что знаем о них, но они владеют этой планетой. Они ведут себя так, будто планета — их собственность, и никто не смеет противостоять им. А значит, они Хозяева. И мы, члены общины, безоговорочно признаем за ними право быть хозяевами на Земле. Мы придерживаемся всех установлений и ограничений, которые они определили для нас. Мы не заходим в города, мы не пытаемся восстанавливать науки и технологии, книги мы уничтожаем. Мы не вторгаемся на болота ночью…
— Ага, — глубокомысленно перебил Резвого Валентин, — а я, значит, вторгся?
— Да, — Резвый кивнул. — И ты должен был умереть… Мне до сих пор непонятно, как ты остался в живых… Умудрился пройти через болота и избежал гнева Водяного…
— Значит, я — Хозяин, — смеясь, сказал Валентин, но заметил, как округлились глаза Резвого, поспешно добавил: — Да шучу я, шучу, конечно… Но вообще это очень интересно. Водяной, говоришь? А в городе кто?
— В городе — Домовой.
— Понимаю… В болоте — Водяной, в городе — Домовой. Фольклор. Представляю, как там у них на западе…
— Ты, правда, не Хозяин?
— Да нет же. Сказал, что шучу. Забудь об этом. Я, понимаешь ли, сам их ищу, Хозяев. Надеюсь найти и поговорить. Не знаю вот только, захотят ли они со мной разговаривать. Хочешь, пошли вместе. Только учти, это очень опасный путь.