Петров Михаил. Гончаров и его подзащитная

   Когда, по их мнению, старуха была мертва, они прошли в комнату, где начали искать деньги и что-нибудь еще, что можно было с собой унести. Деньги, только что полученную пенсию, они нашли без труда, как и положено, она находилась на верхней полке шифоньера, а больше в доме ничего ценного не оказалось.
   Они уже собрались уносить ноги, когда в коридоре услышали хрипы Николенко. Так дело не пойдет, решили они, и, протащив грузное старухино тело в комнату поближе к свету, снова принялись ее душить. Константин Иванович, когда они все это рассказывали, у меня создалось впечатление, что от своих зверств эти выродки получали настоящее удовольствие.
   — Здесь нет ничего удивительного. Низкий интеллект, помноженный на низкопробные зверские боевики, плюс завышенная оценка собственной значимости — и результат налицо, но это уже не из нашей области. Что там дальше?
   — Убедившись, что на этот раз старуха мертва, они сдернули с ее пальца колечко и убрались восвояси. Обо всем этом ты, вероятно, догадывался, а теперь расскажу то, чего ты знать не мог.
   — Напрасно ты так думаешь, я ведь предупредил о возможном существовании их руководителя, хотя пол его я не указывал.
   — Короче, они вскоре раскололись и сознались во всем. Они признали за собой четыре факта, а вот пятый — убийство Нины Антоновны Серовой, — как мы ни бились, отрицают начисто. Но об этом ты нас предупреждал. Весь механизм преступлений продумала старшая сестра Нины — почтальон Галина Соколова. Она же давала наколки, сообщала им адреса одиноких стариков и время, когда они должны получать пенсии. Можно сказать, работала у них главарем, а по совместительству и осведомительницей.
   — Небольшие, однако, прибыли она получала. Не понимаю, зачем ей все это понадобилось? Ну, грохнули они четвертых, ну, поимели полторы тысячи, стоит ли громадный риск этой мелочевки?..
   — Дослушай сначала капитана Оленина. Кроме этих двух сучат, она снабжала информацией группу сопливых рэкетиров, о существовании которой догадывался Лапшин. Естественно, и они платили ей определенный процент. Это вымогательство продолжалось около полугода. Сопляки тоже взяты с поличным, но подвесить им дело будет сложно. Они при задержании заявили, что пришли просить вернуть деньги, которые пенсионеры Нифонтов и Гаев якобы у них занимали еще месяц назад.
   — А что говорят потерпевшие?
   — Что могут говорить перепуганные насмерть старики? Вся надежда на старшую Соколову.
   — Слабая надежда. Как вы ее взяли?
   — Подождали, когда вернется с работы, и захомутали на дому вместе с ее беззубым сожителем. Правда, он страшно не хотел с нами идти.
   — А зачем он вам понадобился?
   — Больно уж рожа у него подозрительная, и весь он в шрамах и наколках. Вот и забрали на всякий случай, до выяснения.
   — А что выяснили? — насторожился я, как легавая, почуявшая дичь.
   — Особенно его пока не трясли, но установили, что недавно откинулся, срок тянул за мокруху. А почему ты вдруг так им заинтересовался?
   — Федорыч, а ты не помнишь, какие зубы у него отсутствуют?
   — Нет четырех верхних резцов, одни клыки торчат.
   — Как его фамилия? — едва сдерживая возбуждение, спросил я, сразу вспомнив темную лестничную площадку и скрюченную Кнопку на ней. — Как зовут?
   — Погоди, дай вспомнить. Кажется, Бондарев… Ну да, Андрей Бондарев. Тебе что-то эта фамилия говорит?
   — Нет, но его внешность даже по описанию говорит о многом. Этот Андрей Бондарев каков из себя? Он довольно высок и худощав? Или я ошибаюсь?
   — Нет, все точно. Откуда ты его знаешь и какого полета этот стервятник?
   — Это я тебе скажу потом, сначала нужно выпить за его задержание.
   — Опять потом! Да что же это такое получается? — выпив, возмутился капитан. — Участковый Оленин, не жалея живота своего, ловит вам душителей, а в ответ только и слышит: потом. Что потом? Когда потом? Потом будет суп с котом.
   — Успокойся, капитан, пока ничего определенного я сказать тебе не могу, потому что не уверен в своих подозрениях. Сначала на него должны взглянуть я и находящаяся в больнице Галина Русова.
   — Что? Но ты же в прошлый раз имел в виду совершенно другое лицо. Я бы даже уточнил, разбитое лицо. А теперь? Не понимаю…
   — А понимать тут особо нечего. Когда тебе нужно подстричься, ты что делаешь?
   — Иду в парикмахерскую.
   — Правильно, тебе и в голову не придет взять ножницы и самому делать прическу. Верно? Во всяком деле нужен свой специалист, свой профессионал. Вот ты когда-нибудь резал свинью?
   — Что ты, я у матери в деревне курице голову срубить не могу.
   — А теперь представь, что тебе нужно замочить кабанчика. Что ты делаешь?
   — Иду к мужикам и прошу, чтоб закололи.
   — Вот именно, все просто и никаких проблем.
   — Понятно, тебе завтра же нужно на него посмотреть, это очень важно.
   — Я постараюсь, хотя на сто процентов не обещаю. Ваша главная задача — продержать его до выхода из больницы Галины Русовой.
   — Продержим! Уж чего-чего, а это… Ладно, пойду я, поздно уже.
 
   Телефон затрещал в одиннадцать вечера, и я как чумной схватил трубку. Увы, опять звонила Галка. Узнав, что у меня, как и у нее, никаких новостей нет, заскулила:
   — Костя, мне страшно, а вдруг он ее уже убил?
   — Сейчас бандюге нет никакой корысти ее мочить. Татьяна ему нужна живая.
   — Костя, если он вдруг позвонит, давай завтра же, как только получим деньги, все решим. Не могу я так долго ждать.
   — В таком случае я снимаю с себя все полномочия и поступай как знаешь.
   — Ну зачем ты так? — с удвоенной энергией заныла она. — Какая, в сущности, разница? Одним днем раньше или позже.
   — А та разница, что после его звонка у меня будет время, чтобы подготовиться к передаче денег по формуле товар-деньги и никак иначе. В противном же случае ты можешь лишиться не только денег, но и сестры. Да-да, моя милая, в большинстве случаев так и поступают. Забирают деньги, а потом сообщают, где можно взять товар. Как правило, он уже дохлый. Поверь, с таким вариантом мне уже приходилось сталкиваться. Так вот, чтобы этого не произошло, я советую тебе все переговоры с ним переадресовывать на меня. В противном же случае я самоустраняюсь.
   — Я все сделаю, как ты скажешь. Но почему, почему он не звонит?
   — На психику давит.
   — Кажется, я не выдержу. Я сойду с ума.
   — Именно на это он и рассчитывает. Берет на измор для того, чтобы, измотанные долгим напряжением, мы были готовы принять любые его условия. А нам этого делать ни в коем случае не следует. Все, постарайся уснуть или хотя бы отключиться, сегодня он уже не проявится.
   Рябинин позвонил утром. По шуму проезжающих машин я понял, что он воспользовался автоматом. Несколько секунд он молчал, напряженно вслушиваясь. По этой паузе я понял, что и у него, несмотря на зверскую силу, с нервишками не все ладно. А это, при затеянной им сложной афере, архиплохо.
   — Ну что, Рябинин, так и будем молчать? — первым заговорил я.
   — Нет, почему, можно и потолковать. Я только что звонил Галине Григорьевне. Она сказала, что все в порядке, и велела позвонить тебе. Вот я и звоню. Учти, если сейчас сюда подъедет ментовка, то у меня будет достаточно времени, чтобы взорвать к чертовой матери эту телефонную будку вместе с Танькой.
   — Не суетись, никто не приедет. А Галина сказала правильно, с этой минуты дело будешь иметь только со мной.
   — А мне хоть с шайтаном, лишь бы не опрокинули и отдали бабки.
   — Бабки будут в пятницу к обеду, как условились, можешь быть спокоен.
   — Где она их насшибала?
   — Какая тебе разница? Ты получишь свое, и остальное тебя не должно волновать.
   — А ты что так со мной разговариваешь? Я ведь могу и обидеться.
   — Я думал, ты серьезный парень, а ты начинаешь втирать мне блатной расклад.
   — Извини, Константин Иванович.
   — Извиняю, и давай перейдем к делу. Прежде всего я должен убедиться, что Татьяна жива и здорова, только после этого я начну с тобой переговоры.
   — Галина Григорьевна с ней уже разговаривала.
   — Я не Галина Григорьевна, и давай уточним сразу, что больше ты на нее ссылаться не будешь, тем более все решения принимаю я. Дай трубку Татьяне.
   — Константин Иванович! — после непродолжительной возни закричала она. — Скорее меня от него заберите. Вы продали квартиру?
   — Все нормально, Татьяна, терпи до пятницы. Передай ему трубку.
   — Конечно, он меня не бьет. И кормит хорошо, — невпопад вдруг заговорила она, из чего я мог понять, что дело обстоит наоборот.
   — Ну что, убедился? — вырывая трубку, спросил Рябинин.
   — Убедился, я рад, что ты обращаешься с ней по-человечески. Перейдем к делу.
   — Перейдем. Ты знаешь старую дорогу на птицефабрику?
   — Знаю. Но можно ли по ней проехать?
   — Можно, а нельзя, так пойдешь пешком. Примерно в километре от основной дороги, с левой стороны, увидишь ржавый вагончик. Положишь деньги под линолеум в левом дальнем углу и вернешься домой.
   — А когда же я получу Татьяну? — предвидя такой оборот, с усмешкой спросил я.
   — Я потом тебе позвоню и скажу, где ее забрать.
   — Знаешь что, парень, я ведь не пальцем сделанный, все твои хохмы мы проходили, еще сидя на горшках. За свои деньги я должен сразу же получить товар, а не твои сволочные обещания. Играть я с тобой буду только на таких условиях.
   — Играть ты будешь на моих условиях.
   — Чтобы в результате получить от дохлого осла уши? Я имею в виду Таньку в разобранном виде. Нет, братан, за отдельные фрагменты ее тела деньги я платить не стану. Можешь хоть сейчас ее замочить, но на твои условия я не соглашусь.
   — Как хочешь, — равнодушно ответил он и повесил трубку.
   Это я предвидел. Криво усмехнувшись, я сел на диван в ожидании повторного звонка. По истечении пяти минут я стал проявлять некоторые признаки нервозности. Неужели я сделал неверный ход ценою в Татьянину жизнь? Неужели неправильно оценил ситуацию, не учел особенностей его больной психики? Этого я себе никогда не прощу. Хотя прекрасно понимаю — если он заранее задумал играть втемную, то результат был бы одинаков. Но это понимаю я, а попробуй объясни Галине, которая сейчас обязательно позвонит. Уж коли я взялся нести ответственность за чью-то жизнь, то с меня и спросится. И зачем я только взялся за это дело? Вечно ты, Гончаров, суешь нос туда, куда тебя не просят. Правда, на этот раз просили, но можно было вежливо отказаться. А теперь твое положение незавидно.
   Оживший телефон прервал мои мрачные мысли. Вероятнее всего, меня хотела Кнопка, но может быть, психопат одумался и пересмотрел свои позиции? С надеждой на лучшее я снял трубку и, слава Богу, не ошибся.
   — Мужик, — хрипло проговорил он, — я согласен на твои условия.
   — Я рад, что ты здраво подошел к этому вопросу. Где и в какое время ты намерен осуществить передачу?
   — Об этом я тебе сообщу отдельно. Жди. Сиди у телефона и жди. Да смотри, чтобы в пятницу к обеду деньги были у тебя на руках.
   — Это что же, ты предлагаешь мне больше суток сидеть на телефоне?
   — Может, и больше. Привет, не кашляй.
   Не успел я положить трубку, как взволнованная Галина потребовала отчета о состоявшихся переговорах. Заверив, что прошли они плодотворно и на высоком уровне, я помчался к Лапшину, чтобы наверняка удостовериться в своих подозрениях. Не вступая с дознавателем в долгие диалоги, я поздравил его со вчерашней удачной операцией и в двух словах объяснил суть дела. Он отнесся с пониманием к моей просьбе, и вскоре, заслонившись газетой, я наблюдал за входящим в кабинет потрошителем.
   Сомнений быть не могло — в лице Андрея Бондарева я сразу узнал Кнопкиного лиходея, о чем знаками дал понять Лапшину. Написав по этому поводу новое заявление, я уже из дома позвонил Кнопке и небрежно сообщил, что преступник, покушавшийся на ее жизнь, мною разыскан и ей в самом скором времени предстоит его опознать.
   А потом начались долгие и томительные часы унылого ожидания, в течение которых я не мог себе позволить даже капельку спиртного. Зато у меня появилась масса свободного времени и я мог досконально обдумать ситуацию, в которой мне в скором времени придется оказаться. В общих чертах положение дел я себе представлял, но место действия не вырисовывалось даже отдаленно, а это для меня большой минус. После долгих раздумий я решил, что при таком раскладе ехать без всякой подстраховки будет неправильно. Хоть какую-то, пусть самую незначительную карту в рукаве я держать обязан. Крупный козырь, вроде наружного контроля, он вполне мог заметить и взрывом закончить игру, а вот маленькая хитрость, по моему мнению, должна была бы сработать. Только организовать ее нужно загодя и аккуратно.
   В семь вечера мне принесли деньги. Тридцать пять пачек по десять тысяч каждая — именно во столько оценивалась жизнь Кнопкиной сестры.
   — Не много ли? — спросила Милка, курирующая процесс пересчета.
   — Кому как, — в глубоком раздумье ответил я. — За меня бы ты и тысячи не дала. А тут человека ценят, любят и уважают.
   — Помолчал бы, придурок, а то я тебя из дерьма не вытаскивала? — проверяя подлинность купюр, обиженно ответила она. — Я и на этот раз тебя одного не отпущу.
   — Что? — охнул я. — Без сопливых обойдусь. Сиди дома, курица нетоптаная.
   — Чем гордишься? Над кем смеешься? Над собой смеешься!
   — Да это я так, к слову.
   — Вот только на словах ты и можешь.
   — Нет, ну почему же, я еще ого-го…
   — Говорить мы все мастера. А ты докажи.
   Пришлось идти и доказывать, а специалист по минированию женщин в тот вечер так и не позвонил. Зато я набрал телефон Макса Ухова, надеясь в его лице найти хорошего помощника и союзника, но, к великому моему разочарованию, он находился в длительной командировке, а больше на отведенную для него роль я никого не видел. Карты, которую я планировал упрятать в рукав, в колоде не оказалось.
   На связь он вышел через день, в субботу утром, когда я еще спал.
   — Костя, просыпайся, кажется, он, — передавая мне трубку, сообщила Милка.
   — Деньги у тебя? — без обиняков спросил Рябинин.
   — Да. Татьяна Русова у тебя? Она жива? — в тон ему задал вопросы и я.
   — Да, мы же договорились.
   — Отлично. Я тебя слушаю.
   — Через час подъедешь к тому самому вагончику, о котором я тебе говорил. Только езжай один, иначе у нас получится красный фейерверк из крови и мяса. И еще запомни: если ты или твои кенты-снайперы вздумают меня замочить, то, падая, я невольно отпущу контакт взрывателя, и получится опять тот же фейерверк. Это все. Сейчас восемь часов. В девять ты должен быть там.
   Времени у меня оставалось ровно столько, чтобы умыться, позавтракать и не торопясь доехать до ржавого вагончика, входить в который я заранее не хотел. Ничего страшного, сбривая щетину, подумал я, буду находиться поблизости, а там смотря по обстоятельствам.
   Одевшись, я сжевал пару бутербродов, схватил «дипломат» с деньгами и, даже не попрощавшись с Милкой, побежал на стоянку. К вагончику я подъехал ровно в девять часов. Вышел из машины и осмотрелся. Рыхлый, талый снег вокруг заброшенного вагончика говорил о том, что его не посещали, по крайней мере, сутки, а это уже радовало. Но заходить вовнутрь все равно не следовало. Рвануть могло и от открывающейся двери, и просто под действием моего веса. На всякий случай я вообще отошел подальше от этого ржавого чучела на колесах. Судя по следам, машины заезжали сюда нечасто. Интересно, с какой стороны появится мой придурок? От большой дороги или со стороны птицефабрики? Я до боли в глазах всматривался в ненастье, ожидая появления желтого «Москвича». Место тут было окрест открытое, вольное взгляду и ветрам. Наверное, по этой причине его выбрал Рябинин. Прождав не менее получаса и проглядев все глаза, я заметил, как от дороги в моем направлении движутся две человеческие фигурки. И лишь минут через пять я смог разглядеть тех, кого ожидал. Татьяна шла впереди, и у нее из-под куртки торчал длинный телефонный кабель, конец которого скрывался у Рябинина в кармане камуфляжной куртки.
   — Как собачонку на прогулку вывел, — выходя навстречу, невольно улыбнулся я.
   — Ты почему не в вагончике? — не доходя до меня метров пяти, грубо спросил он.
   — А кто его знает, что за презент ты мне там приготовил.
   — Ничего там нет, если ты сам не постарался.
   — Давай не будем препираться, а займемся делом прямо на улице, — предложил я оптимальный компромисс.
   — Не пойдет, я должен убедиться, что в вагончике никого нет. Открой дверь.
   — Вот иди сам и открывай. Так мы с тобой до вечера проторгуемся.
   — Хорошо, — подумав, согласился он. — Раздевайся.
   — Как?
   — Молча и до трусов, я должен убедиться, что у тебя нет оружия.
   — Дикость какая-то, — проворчал я, выполняя приказание. — Однако не май месяц!
   — Не отморозишь, шмотки кидай сюда. Да поживее! — уже выворачивая карманы, покрикивал он. — Покажи деньги.
   — Хоть пять раз, только издали. — Вытащив из салона «дипломат», я открыл крышку, демонстрируя ему содержимое. — Нравится?
   — Нравится.
   — Ну вот и хорошо, — закинул деньги я назад в машину и спросил: — Что теперь?
   — Давай деньги и забирай эту суку.
   — Нет, сначала ты ее аккуратно раздень, нежно сними с нее взрывное устройство и лишь потом получишь деньги.
   — А в это время меня шарахнут из вагончика. Не надо, мы тоже не пальцем сделаны! Иди и открой дверь, я должен убедиться, что там никого нет.
   — Да черт с тобой, — дрожа от холода, выругался я и дернул скрипучую дверь.
   Убедившись, что внутри никого нет, матерясь почем зря, он начал осторожно раздевать цветочницу. Когда куртка была отброшена, на животе под свитером ясно проступили контуры прямоугольной коробочки размером с сигаретную пачку. Стащив свитер, Рябинин неожиданно изменил свое поведение. Оставив полураздетую женщину, сжимая в руках контакты, он медленно двинулся ко мне.
   — Стой где стоишь и не двигайся, — бледнея рожей, приказал он.
   — Стою, — послушно ответил я. — А что ты задумал?
   — Вам ничего не грозит, если будете делать то, что я вам велю.
   — Конечно будем, что же нам остается. Только отцепи от Русовой мину.
   — Отцеплю, когда придет время. Медленно отойди от машины на десять шагов. Не бойся, все будет нормально.
   — Как скажешь, начальник. — Послушно пятясь назад, я все еще ничего не понимал. И только когда он, находясь на одном уровне с машиной, вдруг проворно в нее юркнул, до меня наконец дошло: — Опрокинул, значит, сволочь? — зеленея от страха, злости и холода, процедил я.
   — Не скажи, теперь подойди ко мне, — левой рукой сжимая контакты, а правой поворачивая ключ зажигания, приказал он. — Подойди, только не близко, ровно настолько, чтобы я мог передать в твои руки провода.
   — Но ты же обещал сам обезвредить свое устройство, — осторожно принимая медные концы Танькиной жизни в свои руки, упрекнул я.
   — С таким же успехом это сделает любой начинающий сапер. Там нет никакой хитрости. Устройство работает на разъем. Так что остерегайтесь обрыва проводков, не делайте резких движений и сами ничего не предпринимайте. Не пытайтесь даже отвязывать с ее живота мину. Это вам мой совет. Спокойно и плавно вальсируйте до первого телефона-автомата и звоните в милицию. Так у меня будет небольшой запас времени. Машину у тебя я угонять не собираюсь, брошу где-нибудь за городом. Прощайте, господа.
   Презрительно фыркнув выхлопом, моя машина уже в который раз подло от меня сбегала. Плюнув, я от досады чуть было не топнул ногой, но вовремя спохватился. Резкие движения нам были не нужны. Первым делом, соблюдая всяческие осторожности и не дергая провод, мы помогли друг другу одеться. А потом уныло и медленно, в той же дурацкой спарке, побрели в сторону города.
   — Таня, — устав от этого танца смерти, предложил я, — может, рискнем и отвяжем твою мину?
   — Ни за что! — возмущенно воспротивилась она, как будто я хотел отрезать у нее ногу. — Вы сошли с ума! Заплатить кучу денег, чтобы потом взорваться посреди этого поля? Да я в жизни себе подобной глупости не прощу.
   — Зато Бог на том свете простит, — наступая ей на пятки, мрачно изрек я. — Вы не могли бы ножками почаще перебирать?
   — Нет, идти нужно плавно и медленно. Не дай Бог, кто-то из нас споткнется или поскользнется. Тогда обоим хана. Как у Галки дела?
   — Лучше, чем у нас. Попрошу шагать и не разговаривать.
   Обидевшись, она смолкла, так что весь оставшийся путь длиною в сорок минут мы проделали молча. Из автомата я позвонил дежурному и долго объяснял ситуацию. Когда он наконец понял, то велел нам, не двигаясь, стоять на месте, терпеливо ожидая помощи, и ни в коем случае не вступать в контакт с прохожими.
   — А лучше лечь, накрыться белой простынью и ползти в сторону кладбища, — бросая трубку, раздраженно проворчал я.
   — Что такое? — вылезла моя подопечная. — Что они говорят?
   — Ничего, — злобствуя, прошипел я, — просят лично вас не приставать к прохожим мужикам, в городе и без того полно триппера.
   — Хам! Негодяй! Пусти, я позвоню Галине.
   Охали, ахали и ревели они минут десять, пока напротив нас не остановились две машины с военными. Они молча выслушали нашу историю, без лишних разговоров бережно упаковали в тесный «уазик» и помчались за город, чтобы там, на пустыре или бомбовом полигоне, в спокойной обстановке нас обезвредить или же отправить к чертовой бабушке в ад. Этими черными мыслями я поделился с сидящим за рулем прапорщиком.
   — А это уж как получится, — многообещающе ответил он. — Все мы под Богом ходим.
   — Классный из тебя ангел-утешитель получится, прапор. И давно ты этим веселым ремеслом занимаешься?
   — Лет десять уже, как с Афганистана пришел. Там тоже мины обезвреживал.
   — И как часто эта операция у тебя заканчивалась удачно?
   — На эту тему от шуток я бы воздержался, — почему-то помрачнел водитель, и дальше мы ехали молча.
   Посреди какого-то пустыря, больше похожего на помойку, он остановился и, повелев сидеть нам на месте, вышел встречать следующий за нами автомобиль. После легкого непродолжительного обсуждения мы под руки были извлечены из машины и поставлены на снег. Разжав мой окаменевший кулак, прапорщик забрал у меня поводок и, велев всем спрятаться за насыпной вал, повел Татьяну в глубь полигона. Нервно закурив, я спросил лейтенанта, достаточно ли мастерства у прапорщика?
   — На вас хватит, — немного раздраженно ответил он.
   Обидевшись, я отошел и уставился в серое неуютное небо. Оттуда с радостным карканьем за нами наблюдали четыре вороны. Нетерпеливо хлопая крыльями, они искали еду или пристрастно наблюдали за работой прапорщика. Грустно!
   Громкий, первозданный мат вспугнул черных птиц и мои тоскливые мысли. Высунувшись из укрытия, я увидел, как, спотыкаясь и проваливаясь в снег, к нам бежит полуголая Танька, а за ней, нещадно матерясь, вышагивает ее спаситель, он же ангел-хранитель. Не останавливаясь ни на секунду, Русова запрыгнула в машину и начала поспешно одеваться. Подошедший прапор протянул мне только что распечатанную пачку сигарет.
   — Закуривайте, — под ехидные ухмылки офицеров предложил он.
   — Я только что покурил, — уже все понимая, отказался я.
   — А вы эти покурите, они покрепче будут и потеплее, ваша подруга их нагрела. А вот кто нагрел вас обоих, разбирайтесь сами.
   — Мужики, с меня кабак! — улавливая ситуацию, горячо предложил я.
   — Когда? — конкретно и хором спросили они.
   — А хоть сейчас.
   Договорившись, что вечером после службы они мне позвонят, мы расстались друзьями и даже больше того — они подвезли нас к подъезду тестюшкиного дома.
   Словно в воду опущенная, с черными провалами глазниц Милка сидела в кресле и молча наблюдала, как я ухаживаю за маленькой цветочницей.
   — Что с тобой? — Пораженный ее молчанием, я на секунду оставил свое занятие. — Ты хоть познакомься — это Татьяна Григорьевна Русова, сестра небезызвестной тебе Галины. У нее возникли маленькие проблемы.
   — Да, конечно, я понимаю. — Через силу поднявшись с кресла, Милка прислонилась к дверному косяку. — Вам, наверное, нужно в ванную. Я принесу полотенце и новое белье.
   — Спасибо вам, но сначала я позвоню сестре, скажу, что все хорошо закончилось. Я так благодарна вашему мужу. Он у вас настоящий мужик.