Петров Михаил. Гончаров подозревается в убийстве

   - Господи, совсем я заболталась, иди спать, постель я тебе приготовила, вся правая сторона с тремя комнатами в твоем распоряжении. Если проснешься ночью, вино и вода в холодильнике, ауфидерзейн, двоечник.
   * * .*
   Проснулся я с первыми лучами в полной уверенности, что дом еще спит, но глубоко заблуждался. Моя "немка" безо всяких признаков похмелья уже потчевала куриц зерном и арбузными корками.
   - А, проснулся, великий сыщик Пуаро, как головка? Бо-бо?
   - У меня голова никогда не болит, я же дятел.
   - Вот и у меня тоже, а то в холодильнике есть, можно полечиться.
   - Потом, сперва я совершу утренний променад на море.
   - Смотри, только долго не загорай, а то обгоришь и весь отпуск испортишь.
   - Вас понял, к обеду буду.
   - Что приготовить? Отбивные любишь?
   - Конечно, если с кровью.
   Когда я уже уходил, то на веранде столкнулся с дрожащим похмельным синдромом по кличке Шмара. Когда он наливал вино в пиалу, рука его дрожала, как сердце девственницы перед первым абортом.
   - Здорово, Костя, - прохрипел он немыслимым профундо. - Отличное вино, холодненькое, будешь?
   - Обязательно, только после того, как вернусь с моря, ждите и не ругайтесь.
   - Ну, ты что, у нас такого нет.
   До пляжа было не более километра, и пока я неспешной походкой курортника туда добрался, солнце уже полностью овладело землей. Минеральная вода, лимонад и вино продавались практически в каждом дворе. Надо ли удивляться, что мое брюхо очень скоро стало смахивать на бурдюк. В нем что-то булькало, урчало и даже попискивало. Искупавшись, я в полном изнеможении свалился на песок. Наверное, я уснул, потому что вкрадчивый незнакомый голос заставил меня вздрогнуть.
   - Дядя, эй, дядя, не спи, а то обгоришь, давай лучше в картишки перекинемся, - ласково предлагал мне стройный горбоносый парень с веселыми, бесноватыми глазами. В руках он мусолил новенькую, хрустящую колоду.
   - Ступай отсюда, малыш, - также ласково, в тон ему ответил я. Понимаешь, я сюда приехал тратить деньги постепенно, в свое удовольствие, и это не значит, что я должен отдать их тебе сразу, за один присест.
   - Да что ты, дядя, у нас все по-честному, можем один кон сыграть без денег, сам убедишься.
   - Мальчик, твои хохмы мне были известны еще семьдесят лет назад, я работал тогда в ГубЧК. Дергай отсюда, малыш, пока у тебя не возникли серьезные неприятности, и по возможности не попадайся мне по утрам, когда небо голубое, солнце золотое, а в моей душе поют скрипки.
   - Я тебя понял, дядя, останемся друзьями.
   Шулер испарился так же незаметно, как и возник, но только я перевернулся на живот и закрыл глаза, готовясь вновь прослушать увертюру к "Севильскому цирюльнику", как мое публичное одиночество вновь было прервано. Поджарая, дочерна загоревшая девица бесцеремонно расстилала свою простыню в пяти сантиметрах от моей царственной персоны. Какая дерзость! Я не выдержал:
   - Эфиебка, ты что, другого места себе не нашла? Пляж-то пустой.
   - А я с тобой хочу, - категорично укладываясь на живот, заявила хищница.
   - С какой это радости? - немного озадаченный ее нахальством, спросил я.
   - А ты беленький, новенький, вкусненький. Зовут меня Марина, расстегни мне лифчик, белая полоска на спине тоже должна загореть.
   - Это мы могем, - весело ответил я, перерезая ножом тесемки купальника.
   - Ты что, ненормальный или садист? - лениво, не поднимая головы, спросила она.
   - Не, я импотент.
   - Врешь, подлец, меня не проведешь. Прежде чем к тебе подмоститься, я прошла и просмотрела половину пляжа. И совершенно обоснованно остановила выбор на тебе. Ты тогда лежал на спине и, наверное, смотрел эротическое кино. В общем, на импотента ты не тянешь.
   - Допустим, но что тебе-то? Ты что, проститутка? Тогда не по адресу, у меня нет денег даже на кусок хлеба.
   - И опять ты врешь, но дело не в этом. Никакая я не проститутка, а честная и порядочная женщина, жена обнищавшего профессора и мать семилетнего ребенка.
   - Уже проходили, ври дальше.
   - Я все сказала, кроме того, что моему профессору шестьдесят лет.
   - Соболезную, но ничем помочь не могу.
   - А я и не прошу, просто хочется полежать с мужиком.
   - Это пожалуйста, за это я денег не возьму.
   - А за что возьмешь?
   - Не цепляйся к словам, лежи спокойно и отдыхай, если уж я тебе это позволил.
   Мы замолчали, думая каждый о своем и вместе слушая волну.
   - Горячие пирожочки, горячие чебуреки, обалденные сосиски в тесте! гнусаво и громко кричали пляжные доморощенные предприниматели. - Холодные напитки, мороженое, берите, налетайте, все по высшему классу.
   - Профессорша, чебурек хочешь? Который по высшему классу?
   - А ты что же, угощаешь?
   - Сделай милость, составь компанию, я не завтракал.
   - Я тоже, придется твою просьбу уважить, но как я поднимусь, ты же, подлец, мне лифчик разрезал.
   - Ничего страшного, тут полно голосисьтых девок, не робей.
   - Нет, я так не могу, наверное, я еще не вполне приобщилась к цивилизации.
   - Врешь ты все, ну да ладно, я тебе твой купальничек завяжу веревочкой.
   Терзая горячие чебуреки, мы запивали их холодным сухим вином, и постепенно я проникался симпатией к моей приблудной овце. Более того, я уже с нескрываемым интересом разглядывал ее тоненькую фигурку и симпатичную, скуластую рожицу. Заметив это, она придвинулась ближе, почти прикасаясь ко мне своим жарким телом. Стащив с меня очки, посмотрела в глаза.
   - Тебя как зовут?
   - Костя.
   - Ты один приехал?
   - Нет, - чувствуя, как поплыла моя дурная голова, неуверенно ответил я.
   - Ас кем?
   - Со мною Бог и двенадцать апостолов.
   - Ты где остановился? В доме отдыха?
   - Нет, у своей знакомой.
   - А я здесь неподалеку снимаю комнату с отдельным входом. Пойдем ко мне?
   Я молча натянул шорты и послушным щенком потрусил за ней, заранее проклиная себя за очередной опрометчивый шаг. Только триппера мне и не хватало. Хорошо, если дело ограничится триппером, а если... Милка будет очень недовольна. Вечно ты, Гончаров, попадешь в какое-нибудь дерьмо. Еще не поздно повернуть. Хотя никто же меня не неволит, просто зайду и посмотрю, как она живет, потом галантно раскланяюсь и поблагодарю за чудесно проведенное утро.
   Комнатку моя профессорша снимала два на три. Здесь едва размещались железная кровать, телевизор и холодильник. Впрочем, все это я рассмотрел только потом, после того как, совершенно измученный и опустошенный, легкий, как пушинка, бездумно лежал под все еще неугомонной креолкой. Судя по дорожным сумкам, она если и была проституткой, то приезжей. Господи, что она опять со мной делает? Сейчас я сойду на нет и попросту улетучусь... Кажется, она решила отправить меня к праотцам... мамочки... Все, теперь хоть бей меня, хоть режь - я труп!
   - Ну вот, врун, а говорил - импотент, - пропела, наконец, удовлетворенная профессорша и растянулась рядом. - Креста на тебе нет. Такую радость хотел у меня отнять. Кофе хочешь? У меня и коньяк есть.
   - Кофе не пью, - слабо дрыгнув ногой, пропищал я, - а коньяк в постель обязательно, иначе не встану.
   - А после коньяка встанет? - хищно ощерившись, осведомилась профессорша.
   - Нет, нет, и думать забудь! - истошно заорал я, натягивая шорты.
   - Все, все, больше не буду, - подвигая мне бутылку, успокоила она.
   Через десять минут, вполне придя в себя, я откланялся, протянул ей пятидесятирублевую купюру и... получил пощечину.
   - Хорошо же ты обо мне подумал...
   - Что, неужели мало?
   - Скотина ты, Костя. Я действительно та, за кого себя выдаю, и твое поведение оскорбительно. Убирайся.
   Она обиделась на самом деле, вероятно, я ошибся в своей оценке, ей просто нужен был первозданный мужик с его энергичной, естественной функциональностью. Нехорошо получилось, господин, Гончаров, но еще есть возможность исправиться.
   - Обижаете, госпожа профессорша, в душу плюете, это вам за причиненную порчу вашего купального костюма.
   - Господи, да ничего не надо, у меня еще один есть, ты только приходи. Завтра будешь на пляже?
   - Конечно, если не помру по дороге.
   Удивительно, но на сей раз собаки на меня не кинулись, их вообще не было. Наверное, высунув от жары языки, лежат где-нибудь в огороде, спрятавшись в картофельную ботву. Хороши стражники, неплохо устроились. Так-то и я бы не отказался - дневальный спит, а служба идет. Как и вчера, кроме пирожника, во дворе никого не было. Занятый своим нелегким делом, меня он даже не заметил.
   - Привет работникам плиты, почему в чебуреках завышен процент мясной начинки? - подходя сзади, грозно и громко спросил я.
   От испуга он дернулся и уронил почти готовый пирог с горячей картошкой себе на ногу. Видимо, ему было очень больно, потому что, пытаясь его отбросить, он отчаянно задергал конечностью и перевернул ведро с уже готовой продукцией.
   - ... Мать твою душу... - выплеснул он на меня полный ушат матерного гнева.
   - А вот это нехорошо.
   Строго посмотрев ему в глаза, я удалился в душ. Смыв морскую соль и грех прелюбодеяния, я в наилучшем расположении вошел в дом. Как и вчера, здесь царила полная тишина. Должно быть, после моего ухода действия развивались по давно известному сценарию. Похоже, они неисправимы. А еще обещали отбивную с кровью, с горечью подумал я, заглядывая в комнаты.
   Нет, слово они сдержали, мясо с кровью приготовили. В дальней, изолированной комнате на кровати брюхом вверх лежал Шмара. Солнечный луч, протиснувшись через пыльное стекло, бил ему точно в глаза, но, несмотря на это, зрачки его на свет не реагировали. Они были черны и открыты, потому что Валерий Павлович Климов был безнадежно мертв. Из его обнаженной смуглой груди торчала массивная рукоять самодельного ножа, и если судить по ней, то острие клинка сейчас упиралось в лопатку. Убили его не спеша, расчетливо и со знанием дела. Должно быть, он спал, потому как никаких следов сопротивления я не замечал. Скорее всего, убийца не просто ударил, он хладнокровно выбрал точку и нужный угол, потом наставил нож и, навалившись всем телом, вогнал его по самую рукоять. Что и говорить, мясник работал знающий. Мясник? Интересно. Выйдя во двор, я подошел к пирожнику:
   - Тебя как зовут, земеля?
   - Да пошел бы ты...
   - Похоже, идти придется тебе, причем по этапу.
   Я задумчиво смотрел на его сильные волосатые руки, прикидывая, мог ли он убить. Перехватив мой взгляд, он отряхнул и проверил ладони. Забеспокоившись, спросил:
   - Чего ты такое несешь? Ты что на меня так смотришь?... Ну, Валентином меня зовут, что дальше?
   - Скажи, Валентин, кем ты раньше работал?
   - А тебе -то какое дело? Чокнулся, что ли? Ну, шофером работал, потом механиком, и что из этого?
   - Ты зачем Валеру грохнул?
   - Тю-ю-ю, обалдел, что ли? Никак, молочка из-под бешеной коровки перебрал? Или головку с непривычки напекло?
   - Пойдем со мной. - Болевым приемом я решительно взял его за руку и, подведя к открытой двери страшной комнаты, предупредил: - Внутрь не заходи.
   - Ой, мамочка, да кто ж его угробил? Мамочка родненькая, та шо ж делать-то?
   Мужик то ли притворялся, то ли действительно готовился грохнуться в обморок, не знаю, но на всякий случай я вывел его на улицу и налил полстакана водки.
   - Так я ж не пью. - Слабо сопротивляясь, он выпил зелье и сполз на ступеньку. - Кто ж его так, а? Может, ты сам? А что, пришел, зарезал и ко мне. Небось хочешь все на меня списать, рожа уркаганская? Не выйдет!
   - Не говори глупости, ты же видел, что кровь на груди уже запеклась, значит, убили его самое позднее полчаса назад, а то и раньше.
   - Верно, но кто же тогда?
   - А вот это ты мне и расскажи. Кто к нему приходил, кто уходил, с кем он ругался, в общем, расскажи все.
   - В том-то и дело, что никто не приходил и никто не уходил, я с утра у плиты, мне же все видно; кроме моей Людки, никто не заявлялся. А она к ним вообще не заходит. Выходит... выходит, что... его убила Федоровна, так? А больше некому.
   - Спокойно. Расскажи, что они сегодня делали после того, как я ушел?
   - Что делали? Да то же, что и всегда. Сначала напились, а потом ругаться начали нецензурно, то есть матом.
   - Долго ругались?
   - Нет, не очень, минут двадцать. Ну а потом подрались и угомонились. Минут через десять Федоровна залезла на чердак и все вообще стихло.
   - Когда это было?
   - Часа два назад. Да что тут думать, это она его замочила, козе понятно.
   - Козе и тебе это может быть и понятно, а вот мне нет. Скажи-ка, может ли женщина весом в сорок килограммов и с воробьиной силенкой завалить стокилограммового мужика?
   - Так он, наверное, спал.
   - Но ты же сам говоришь, что видел, как она поднялась на чердак.
   - Так что из того, она могла спуститься и залезть в дом через окно. Да что мы гадаем, давай разбудим ее и спросим, от неожиданности она сразу расколется.
   - Нет, не надо, пусть спит.
   - Почему это?
   - Потому. Ладно, иди зови милицию.
   - А почему сразу я, у меня пирожки сгорят. Иди и зови.
   - Изволь, только я подумал, что лучше это сделать тебе, и знаешь почему?
   - Почему?
   - В момент убийства в доме было трое. Убитый, его жена и ты. Как думаешь, кого заподозрят в первую очередь? Правильно, в первую очередь заподозрят тебя, но ты выиграешь несколько баллов, если первый заявишь об убийстве.
   - Логично, будь по-твоему, я побежал, присмотри за пирожками, а то собаки сожрут.
   Нелепо подкидывая задницу, он ушел, а я, тихонько поднявшись по лестнице, заглянул на чердак. Распластавшись на старом диване, моя "немка" безмятежно и счастливо посапывала, улыбаясь во сне. Примерно это я и ожидал увидеть. Нет, хоть вы меня режьте, но к убийству она не имела ровно никакого отношения. Я вполне допускаю, что в принципе убить она могла, но только не так. Доведенная до крайности, в припадке ярости, она, скорее всего, стукнула бы своего ненаглядного чугунной сковородой по головушке, но так расчетливо и хладнокровно - нет. Да и спит она как младенец. Это хорошо, пусть спит. Будить я ее не собираюсь. Мне очень важно, чтобы менты сами видели ее реакцию. Особа она экспансивная, и когда узнает, что ее ненаглядный Лерочка зарезан, как заурядный хряк, то наверняка и непритворно устроит грандиозную истерику, что в итоге сработает на нее. А пока еще не прибыла наша бравая милиция, мне неплохо бы потолковать и с живущим напротив греком. Вполне возможно, что Валентин, увлеченный своими постряпушками, не обратил внимания, когда кто-то незаметно проскользнул в дом, сделал свое грязное дело и так же незримо исчез.
   Георгий Какоянис держал мелкую торговлю прямо во дворе дома; на мой вопрос, не приходил ли кто-нибудь в дом напротив в мое отсутствие, он ответил:
   - Нет, кроме квартирантки Люды, я никого не заметил, а она заскочила буквально на секунду, бросила пустые корзины и, подхватив полные, тут же убежала назад. Можете мне верить, сижу я неотлучно с самого утра и прекрасно видел, когда вы уходили на пляж, но в чем дело? У вас что-нибудь украли?
   - К сожалению, да, и очень много.
   - Извините за нескромный вопрос, а что именно?
   - Целый отпуск.
   - Слава богу, а я уж думал, деньги.
   Чертовщина какая-то, не могли два трезвых человека не заметить убийцу, проскользнувшего в трех метрах от их носа. Но может быть, он зашел, минуя калитку? И в этом случае его бы засек Валентин, так как дверь, ведущая в дом, у него на расстоянии плевка. Ничего не понимаю. Пардон, господин Гончаров, а почему вы думаете, что убийца вошел в дверь? Это вполне можно сделать со стороны огорода, через окно комнаты, где сегодняшней ночью вы изволили почивать. Возможно, но тогда скажите, каким образом он попал в огород? С правой и с левой стороны соседи возвели трехметровые крепостные стены, а сзади страшенный обрыв, падающий до самого лимана. Что же получается? А получается, что убийца либо Валентин, либо Зоя Федоровна больше некому. Или... или кто-то другой, кто проник в дом заранее, например сегодняшней ночью, когда мы беспробудно пьянствовали? Чепуха. Если он пришел, то как-то должен был уйти, но этого тоже никто не видел. Хотя... почему вы, господин Гончаров, думаете, что он ушел? Почему бы ему не обождать следующей ночи, например сегодняшней, когда в доме никого не будет? Он ведь наверняка рассчитал, что нас всех повяжут и никого не отпустят, пока идет следствие. Вот только меня в расчет он не принял. Почему? А потому, что, скорее всего, не знал о моем приезде.
   Противно взвизгнув тормозами, у ворот резко осадил "уазик". Вслед за двумя крутыми сержантами из салона выполз чебуречный предприниматель.
   - Давай, Прокопчук, кажи свой товар, - жизнерадостно приказал старший и шагнул во двор. Увидев меня, рявкнул: - Предъявите документы.
   - Извольте, господин унтер, - подавая паспорт, съязвил я.
   - Попрошу без оскорблений.
   - Ни боже мой, у меня и в мыслях ничего такого не было, простите великодушно.
   - Так. С Волги, значит, пожаловали. Цель приезда?
   - В Анапу я приехал с научной целью, пишу диссертацию о влиянии Черного моря на потенцию белых медведей.
   - Ученый, значит? Хорошо, в изоляторе годик посидишь - готовым доктором выйдешь. Если, конечно, докажешь, что не ты Валерку оформил. Где он, показывай.
   - А что, более компетентных людей в вашем околотке не нашлось?
   - Заткнись, доктор. Марсель, накинь на него наручники, чтоб не квакал. Прокопчук, показывай.
   Конвоируемый Марселем, я со всеми вместе протопал в дом. Прямым ходом старший бестолково попер в комнату убитого. Несколько минут он глубокомысленно разглядывал убиенного, потом потрогал ногу покойного и глубокомысленно изрек:
   - Теплая еще, совсем недавно замочили.
   - Идиот, - не выдержал я, - сегодня в тени тридцать семь, его могли убить неделю тому назад, температура была бы та же.
   - Попрошу без оскорблений, если бы его убили неделю тому назад, то сейчас бы он очень сильно вонял, а от него пахнет потом и кровью.
   Для вящей убедительности старший нагнулся, понюхал шмаровский живот и удовлетворенно отметил:
   - Свежий труп, недавно приготовленный. Ну что, брат, отгарцевал, значит, говорил я тебе: Шмара, не помрешь ты своей смертью, а ты мне не верил, ругался. Давай, Марсель, вызывай бригаду, Прокопчук не шутил.
   - "Искра", "Искра", я "Восьмой", - забубнил в рацию мой конвоир, - как слышите? Как слышите, прием.
   - Слышу нормально, ну что там у вас?
   - Прокопчук не шутил, посылайте бригаду, ждем здесь.
   - Ну что, доктор, - уже на веранде спросил старший, - ты зачем Шмару завалил?
   - Да так, чтобы квалификацию не потерять. При моей профессии нужны постоянные тренировки, а кроме него, под рукой никого не оказалось.
   - Шутишь, значит, ну шути, шути. А где хозяйка, кажется, ее зовут Зоя... Зоя...
   - Федоровна, - вылепился Валентин, - она на чердаке отдыхает, пьяная.
   - Марсель, притащи ее сюда.
   - Не делайте этого, - решительно возразил я.
   - Это еще почему?
   - Потому, что сделать это должен следователь, я хочу, чтобы он видел ее реакцию. Для него это будет очень важно.
   - Умный сильно? Иди, Марсель, буди.
   - Как знаете, но на следствии я обязательно скажу, что советовал вам этого не делать.
   - Ладно, садись, Марсель, может, он и прав. А откуда ты такой умный?
   - Да нет, не умный я, просто кажусь таким на вашем фоне.
   - Марсель, отведи его в огород, подальше, и поучи хорошим манерам.
   От самосуда меня спас белый "жигуленок", остановившийся возле калитки. Из него не торопясь вышли четыре мужика в штатском. Заметив их, старший отменил наказание и поспешил навстречу.
   Оставив нас на веранде под присмотром исполнительного Марселя, они прошли в дом. Через закрытую дверь, как я ни прислушивался, было не разобрать, о чем они бубнят. Наверное, совещаются, как бы половчее привязать к этой мокрухе непорочную, детскую душу господина Гончарова. Только не на того нарвались! Так просто я им не дамся, есть судмедэкспертиза, на которую я вполне полагаюсь.
   Господи, что сейчас будет! В дверях, чуть пошатываясь, стояла хозяйка. Она недоуменно смотрела то на меня, на мои закованные руки, то на сержанта. Было видно, как в ее голове со скрежетом проворачиваются похмельные шестеренки, чтобы дать логичное толкование увиденному. Видимо, ничего путного не придумав, она простодушно спросила:
   - Господи, что здесь происходит? Коська, ты почему в наручниках?
   - Зоя Федоровна, пройдите в комнату Валеры, - ответил я и отвернулся, чтобы скрыть радость; я был прав, она к этой истории не имеет никакого отношения.
   - Туда нельзя, - попытался остановить ее сержант, но опоздал, она успела прошмыгнуть, уже предчувствуя недоброе.
   Крик сумасшедшей бабы раздался через секунду. Прекратился он внезапно, как будто его обрубили. Я напрягся, готовый прийти к ней на помощь, но... этого я ожидал меньше всего и потому к такому повороту дела не был готов.
   Она выскочила, как черт из табакерки, и с воплем "Убью гада!" всадила в меня кухонный нож. Если бы не Марсель, который в самый последний момент стушевал удар, лежать бы мне во сырой земле рядом с казаком Шмарой. Он отвел лезвие, направленное в грудь, и нож насквозь прошил мне бицепс правого плеча. Пока они всей толпой вязали невменяемую хозяйку, я сидел и соображал, стоит мне вытаскивать торчащий из руки нож или нет. Мои сомнения разрешил так кстати прибывший медэксперт. Он туго перетянул руку, вытащил нож и занялся своим основным пациентом, а меня под конвоем моего спасителя отправили в больничку.
   Через два с лишним часа, бледный и перевязанный, я был доставлен в мрачноватое здание городской милиции, где мою персону, щелкая от нетерпения зубами, уже поджидал следователь - толстый черный мужик по имени Автол Абрамович Окунь. Дружески взяв под локоть здоровой руки, он усадил меня в кресло:
   - Как самочувствие?
   - Прекрасно, я только для того и ехал к морю, чтобы меня здесь дырявили, зашивали и подозревали в убийстве.
   - Константин Иванович, дырявили не мы, зашивали тоже, а подозревать такова специфика нашей работы, и вам это хорошо известно.
   - Это почему? Что, уже успели позвонить на родину?
   - Да, только что, В общем, о вас у меня заочно сложилось хорошее впечатление, но убийство есть убийство, никуда от этого не денешься. Будем работать?
   - Будем, можно подумать, я могу сказать что-то иное.
   - Ну вот и отлично. Кофе хотите?
   - Хочу, если с коньяком. "... А штабной имел к допросу странную привычку, предлагает папиросу, зажигает спичку..."
   - А, Эдуард Багрицкий, любимый поэт, вам сколько коньяку?
   - Коньяку больше, чем кофе. Антон Абрамович, чтобы облегчить вашу задачу, хочу вас сразу же поставить в известность - у меня стопроцентное алиби. Дома меня не было с половины седьмого до двенадцати часов, и это могут подтвердить по крайней мере пять человек. Вам остается только подождать заключение экспертизы. Когда время его смерти вам будет известно, все вопросы отпадут сами собой.
   - Алиби, алиби, - поморщился следователь. - Если я кого-то захочу убить, то запасусь кучей этих алиби, разве не так?
   - Так, но только через знакомых людей. Моими же гарантами будут выступать свидетели случайные и совершенно нейтральные. Как вы отнесетесь к этому замечанию?
   - Со всей серьезностью, но как, по-вашему, мы должны искать этих случайных свидетелей? Не ходить же по улице с вами на поводке?
   - Хоть это и ваша прямая обязанность, но я помогу. Во-первых, нужно опросить карточного шулера, что хрустит картами на песчаном пляже. Наверняка он вам знаком - молодой симпатичный парень с горбатым носом.
   - Я знаю, о ком вы говорите, дальше.
   - Седой, пожилой грек, что продает чебуреки там же.
   - Понятно, записал, кто еще?
   - Женщина по имени Марина, с ней я пробыл на пляже до десяти часов.
   - Куда же вы отправились потом?
   - Хм, э-э-э, видите ли... Как вам сказать... Мы ушли вместе с ней...
   - И куда же вы ушли вместе с ней?
   - К ней домой, она снимает комнату рядом с пляжем.
   - И конечно, уединились до двенадцати часов?
   - Можно сказать и так.
   - Этого я и ожидал, здесь и вылезло гнилое звено в цепи разработанной вами версии. С той женщиной вы переспали, и она таким образом из беспристрастного свидетеля превратилась в заинтересованное лицо. Ушли вы от нее не в двенадцать, а в одиннадцать, но при этом вы договорились, и теперь она будет нам односложно отвечать: "Двенадцать, двенадцать, двенадцать". Я прав?
   - Вы были бы правы, если бы меня на выходе не видела ее хозяйка.
   - С хозяйкой тоже можно столковаться, если уговор подкрепить некоторой суммой.
   - А кроме нее, мое возвращение наблюдал Георгий Какоянис, что продает вино напротив дома. - Упорно я продолжал приводить доводы.
   - Я с ним беседовал и знаю, что до приезда сержанта вы имели с ним разговор. Согласитесь, что очко не в вашу пользу.
   - Господи, ну а показаниям Прокопчука вы верите?
   - Я не девушка, чтобы верить или не верить. Он показывает, что не заметил, когда вы пришли, он только помнит, когда вы выбежали из дому и начали приставать к нему с дурацкими вопросами, а потом повели к трупу.
   Такой подлянки я не ожидал, на мгновение у меня даже перехватило дух.
   - Что? Что вы сказали? Вы не ошиблись? Этот чебурек с говном действительно так сказал? Но ведь я прошел перед его носом дважды... Вы не лжете?
   - Подумайте сами, какой смысл мне лгать. На пушку я вас брать не собираюсь, вам эти хохмы известны давно...
   - Я требую очной ставки. И еще, пока не поздно, проверьте, пожалуйста, такой факт. Перед тем как войти в дом, я принял душ. Когда я туда вошел, там было сухо. Мое полотенце тоже сухое. Оно розовое в красную полоску, теперь, после того как я им вытерся, оно должно быть мокрым. Пока не поздно, проверьте.
   - Нет в этом нужды, вы меня убедили, хотя я с самого начала предполагал, что вы к этому делу непричастны.