Страница:
-- Разойдитесь, дайте проехать скорой помощи, вы мешаете, посторонитесь
-- в сторону, в сторону!
Ловить там было нечего. Я прошла несколько шагов, завернула за угол и
оказалась на площади Юнгмана, посреди которой возвышалась темная фигура,
сидящая в кресле. Двумя высокими зданиями был зажат небольшой домик,
выкрашенный в бирюзовый цвет, на котором висела табличка: отель "На золотом
кресте". Я открыла свои записи -- ну, конечно, здесь живет
"парень-гармонист" Василий Трофимчук. Интересно, может быть, он что-то
слышал или видел?
Я решительно направилась в гостиницу и, войдя, обратилась к портье:
-- Добрый день! Скажите, в каком номере остановился пан Трофимчук?
-- В восьмом, пани, на втором этаже.
-- Благодарю.
Поднявшись на второй этаж, я подошла к двери с цифрой восемь и
осторожно постучала.
Он открыл дверь, и, казалось, ничуть не удивился моему приходу.
-- Заходи! -- он кивком пригласил меня в номер.
Я вошла, оглядываясь.
Номер, в отличие от нашего люкса, да и того, где жила "мадам Брошкина",
был шикарным: лепнина на потолке, люстра чешского стекла, гнутые стулья,
круглый ковер на полу. В воздухе витал густой запах сигаретного дыма, а под
столом с мраморной столешницей валялись пустые бутылки. В правом углу номера
стоял симпатичный диванчик с наваленными верхними вещами. Между диваном и
стенкой виднелась часть распахнутой дорожной сумки, красной с белым, с
надписью "Кока-..." -- видимо, постоялец собирал вещи, а я его оторвала от
этого занятия.
-- Выпить хочешь? -- предложил он мне.
-- Нет, спасибо, не хочу. Я просто хотела задать вам пару вопросов.
-- Без проблем, -- согласился он. -- Спрашивай!
-- Скажите, вы кого-нибудь видели на прогулке. Ну... Я имею в виду
кого-нибудь из чужих? То есть тех, которые не были на собрании? -- я совсем
запуталась.
-- Нет, не видел. Мы с Крыськой -- с подружкой моей, Кристинкой, пришли
к этим старым пердунам, а там такая муть, я чуть челюсть не свихнул от
скуки.
-- А зачем вам туда надо было?
Василий уселся передо мной на гнутый стул и закинул босые ноги на
другой так, что его мощные ступни, оказались в нескольких сантиметрах от
меня. Я отметила заскорузлые пятки и кривой горбом ноготь на большом пальце
левой ноги, который к тому же был черно-синего цвета. Меня замутило, и сама
не знаю как, я брякнула:
-- Вы ушибли палец?
-- Нет, натоптал в узкой обуви. Теперь приходится в сандалиях бегать,
хорошо, что лето скоро.
-- У нас в Израиле в сандалиях ходят круглый год.
Он пожал плечами:
-- Хорошо вам, я у вас не был, а то бы приехал специально, чтобы по
солнышку побродить -- терпеть не могу нашу зиму.
-- Простите, что я задаю вам такой интимный вопрос. Василий, вы еврей?
Он прищурился и после паузы ответил:
-- Не знаю.
-- Как это?
-- Потому я и здесь. У моей бабки нашлись ветхие документы на каком-то
непонятном языке. Я поспрашивал в Минске, может, ценность какая-нибудь --
продать выгодно или еще что. И мне посоветовали обратиться в израильское
посольство -- там обязательно найдется человек, который прочитает. Я тут же
поехал туда и, действительно, мне перевели, что бабка моя из рода раввина
бен-Бецалеля. А потом уже я списался с Прагой, послал копии документов и
получил приглашение. Все просто, -- он обаятельно улыбнулся.
-- Понятно, -- кивнула я. -- Кстати, Василий, вы не слышали сейчас
грохота? Недалеко отсюда взорвалась машина. Говорят, что взорвали владельца.
-- Не знаю. Я вещи собирал, у меня билет на завтра.
-- Но ведь не выпускают! У вас разве нет подписки о невыезде?
-- Есть, ну и что? Я тут до завтрашнего полудня заплатил, больше денег
нет. Поищу что-нибудь поскромней.
-- А кто эта девушка, что была с вами. Кажется, ее звали Кристина?
-- Крыська? Да путана она с Украины. Здесь подрабатывает. Вот я ее и
прихватил с собой, знал, что скучно будет.
-- Ну, скажем прямо, невесело, -- я поднялась с диванчика. -- Большое
спасибо, Василий. Я надеюсь, что виновников трагедии найдут и нас,
наконец-то отсюда выпустят. Не хочется любоваться красотами Златы Праги,
если тут удерживают по велению закона.
-- Вы правы, Лерочка. Ну, куда вы торопитесь? Останься, -- он потянул
меня за руку, но я высвободилась и быстрым шагом прошла к двери. Не хватало
еще флирта с этим "первым парнем на деревне". Пусть Крыську обхаживает.
Выйдя из отеля "На золотом кресте" я пошла по улице, машинально
бормоча: "На золотом кресте висели царь, царевич, король, королевич...".
Ноги сами меня принесли в казино. Оно было закрыто, на асфальте чернело
огромное угольное пятно. Останки машины уже убрали. Немногочисленные зеваки
обменивались мнениями. У входа в казино стоял полицейский.
Поняв, что внутрь меня никто не пустит, я решила обойти здание по
периметру и вошла в близлежащий пассаж. В нем нашли приют парикмахерская,
театр теней и музей со странной экспозицией -- музей пыток. Во дворике перед
входом на узкий пьедестал была водружена чугунная голова с веревкой,
обмотанной вокруг шеи. Лицо искажала мучительная гримаса. Голова служила
рекламой музею.
Около входа сидел пожилой человек и читал газету. Я подошла поближе.
-- Добрый день, пан! -- поздоровалась я.
Он свернул газету и улыбнулся:
-- Прошу вас, пани, семьдесят пять крон, и вы увидите самый богатый
пыточный арсенал, которым не располагала даже сама святейшая инквизиция. У
нас есть даже "нюрнбергская дева" в натуральную величину.
Старичок был столь забавен, что я решила немного с ним поболтать, авось
узнаю что-нибудь полезное.
-- А что это такое? -- спросила я.
-- Зайдете -- сами увидите, пани...
-- Валерия.
-- Пани Валерия, -- кивнул он. -- "Нюрнбергская дева" -- это такой
саркофаг с шипами внутри. Но, упаси боже, никаких жизненно важных органов
шипы не задевали. Так, пустить кровь, чтобы получить признание. Много чего у
меня есть: "трон ведьм", "скрипка бесчестья", "дочь дворника", -- заходите,
не пожалеете.
-- Безмерно вам благодарна, уважаемый пан, но я ищу не инструменты
воздействия на супруга, а всего лишь запасной вход в казино, -- я решила не
кривить душой перед человеком, в непосредственной близости от которого
находится такое разнообразие пыточных инструментов. Поможет -- хорошо, а не
поможет, тут огнем и мечом не добьешься.
-- Понятно, -- кивнул он. -- Пока что муж меру знает, проигрывает
помаленьку, но вас это уже беспокоит, пани. А когда начнет из дома последнее
тащить, вот тогда вы ко мне придете за испанским сапогом или гаротой, умоляя
продать. А у меня экспонаты уникальные, частенько в единственном экземпляре,
как, например, мужской пояс верности.
-- Нет, мне не нужно, спасибо, мне бы в казино заглянуть.
-- Ну да, конечно, -- он пожевал губами. -- Сначала я вас пущу, а потом
вы взорвете этого еврея. Вы антисемитка?
-- Нет, что вы! -- я замахала руками, но говорить, что я из Израиля, не
стала. -- Просто у меня ощущение, что, несмотря на то, что казино закрыто
после теракта, мой муж до сих пор там.
Старичок, кряхтя, поднялся со стула и сунул газету в карман.
-- Но вы обязаны купить билет. В конце концов, должно же быть у вас
какое-то оправдание, на случай если вас поймают. А в том, что вас, пани
Валерия, поймает охрана казино, я ничуть не сомневаюсь. Скажете им, что
зашли в туалет и вышли в другую дверь. У моего музея с казино общий
служебный туалет -- не для посетителей. Идите за мной!
Обрадовавшись, что все так удачно сложилось, я сунула ему бумажку в сто
крон, получила билетик и сдачу, и вошла в сумрачную комнату, заставленную
приборами из триллера "Сумасшедший дантист". Я старалась не смотреть по
сторонам, но старик подумал, что должен отработать те 75 крон, что я ему
вручила, поэтому бубнил рядом со мной:
-- Обратите внимание на эту "маску богохульника", какая причудливая у
нее форма. Ее надевали ослушнику на целый день, и понятно, за какие
прегрешения. А рядом -- "флейта-шумелка". Ею защемляли в тиски шею и кисти
рук хулиганов, сквернословов, а также фальшиво играющих музыкантов.
Мне очень хотелось нахлобучить на старичка упомянутую "маску
богохульника", но я молчала. Наконец, он привел меня к туалету, вошел и
показал на дверь напротив.
-- Вот теперь стойте и ждите. С этой стороны она не открывается. Как
только из казино кто-то захочет в туалет, спрячьтесь, а когда он зайдет в
кабинку, -- выходите и идите себе. Понятно?
-- Спасибо, вы оказали мне неоценимую услугу, пан...
-- Добиаш. Почему же неоценимую? -- усмехнулся он. -- Вы заплатили 75
крон.
Он вышел и тихонько закрыл за собой дверь. А я осталась ждать в засаде.
Ждать пришлось недолго. За дверью послышались шаги, звук отпираемой
двери, я быстренько юркнула в кабинку и затаилась. В соседнюю кабинку прошел
человек. Осторожно приоткрыв дверь, я поглядела по сторонам -- в двери
торчал ключ.
На цыпочках выйдя из кабинки, я потянула дверь на себя, она
приоткрылась и я вошла в длинный безлюдный коридор. Не думая о том, что я
буду говорить, если меня поймают, я шла вперед, как сомнамбула, пока не
остановилась возле занавеса из плотной черной ткани.
Отодвинув ее, я облегченно вздохнула: в зале без окон стоял глубокий
полумрак, и я подумала, что мне легче будет спрятаться. В центре за большим
столом сидели люди и говорили на иврите. Говорили они громко -- по-другому
на иврите не разговаривают. В воздухе плыл сизый дым, в котором фигуры людей
выглядели расплывчатыми. Бочком-бочком я прошлась по стеночке и спряталась
под длинный стол для игры в блэкджека. И правильно сделала -- посетитель
туалета вышел сразу же за мной в зал.
Под столом слышно было хуже. Присутствующие спорили:
-- Я знаю, кто это сделал -- банда Альперовича!
-- Откуда им? Мы их отслеживаем -- никто из клана не вылетал в Прагу. У
меня сестра жены в МВД работает, я все из первых рук узнаю.
-- Может, под чужой фамилией? Как узнать?
-- По Праге столько израильтян гуляет, поди, разыщи их.
-- Боже, какой ущерб! Какие предстоят расходы! Чтобы остаться здесь
придется подмазать всю налоговую верхушку Праги!
-- Отправить останки в Израиль, заплатить жене пенсию. А из чьего
кармана? Кто денег даст, если казино не работает и куда прибыль делась --
никто не знает?
-- И Маркс так не вовремя умер.
Услышав знакомую фамилию, я насторожилась.
-- Он же был нашим адвокатом. И куда делись все документы? Тебе башку
следовало оторвать, как Голему, с которым Маркс носился, словно со свитком
на празднике Дарования Торы.
И тут я узнала голос:
-- Причем тут я? Я подключился уже после того, как Иосиф скончался,
причем скоропостижно и своей смертью. Скажите спасибо, что у меня с Карни с
детства были хорошие отношения -- мы же из одного барачного поселка.
-- И ты все равно ничего не узнал! Ты только кормишь нас байками о
Големе и просишь подождать. Сколько можно ждать, Ашер? Ты не видишь --
конкуренты обнаглели. Как мы будем без Филиппа?
-- Нам обрубают все ниточки, -- добавил другой голос. -- В последнее
время Филипп с Иосифом вдвоем проворачивали дела, а нас в известность не
ставили.
-- Кстати, это произошло после возвращения Абарджиля из Швейцарии год
назад. Как подменили человека. Он даже подумывал "вернуться к ответу"1.
-- И перестал на родину приезжать. А как свободный денек -- так в
Старый Город бежит, к раввину своему. Словно опоили парня.
Опять раздался голос Ашера:
-- Вы можете думать, что хотите, но убийство Филиппа связано с
убийством Карни, а ответ -- там, на могиле бен-Бецалеля. Не зря Абарджиль
бегал туда днем и ночью.
-- Только ночью тебя там не хватало, -- усмехнулся кто-то из сидящих.
-- Там же привидения. Мне чехи рассказывали.
-- Ерунда, -- возразил Ашер, -- я готов там переночевать, лишь бы меня
в Тель-Авив отпустили. Надоело тут -- так ничего интересного и не увидел.
-- Ладно, поздно уже, пора по домам, -- сказал один из присутствующих.
Зашумели отодвигаемые стулья, все встали и направились к выходу. Я
сидела под столом, не зная, что предпринять. Мимо меня проходили ноги -- в
ботинках и кроссовках, в мокасинах и даже одна пара в средиземноморских
сандалиях.
Увидев, что мимо меня проходят ноги в знакомых коричневых высоких
ботинках, я вытянула руку и потянула Ашера за брюки.
-- Что за черт? -- он нагнулся и увидел меня под столом. Я мгновенно
зажала ему ладонью рот, чтобы он ненароком не вскрикнул от удивления.
-- Ашер, что такое? -- спросили его.
-- Ничего особенного, -- ответил он, вылезая из-под стола. -- Вы идите,
я, кажется, сотовый уронил.
-- Ты там недолго, охрана ждать не будет, -- ответили ему.
Ашер подождал, когда все выйдут, и прошептал:
-- Вылезай! И что мне с тобой делать? Как ты тут оказалась?
-- Зашла через общий с музеем туалет.
-- Какой туалет? Ты о чем?
-- Идем, покажу.
Зайдя за черный занавес, я потянула его по темному коридору к той
двери, откуда недавно вышла. Она оказалась запертой.
-- Подожди, я знаю, где ключ, -- сказал Ашер и пошарил рукой по
притолоке. -- Я понял, что это за туалет, просто не знал, что там есть еще
одна дверь.
-- Кстати, я не уверена, что она не заперта.
-- Ладно, пошли.
Войдя, я подергала ручку противоположной двери, но она не открылась.
Издалека послышались крики:
-- Ашер, ты где? Долго тебя ждать?
-- Я сейчас сломаю дверь, -- сказал он, -- и вернусь. Нельзя, чтобы они
что-то заподозрили.
Но тут дверь открылась сама.
-- А я вас жду, пани Валерия. Не надо ломать дверь, -- раздался голос
пана Добиаша.
Я не успела удивиться, только пробормотала:
-- Ашер, жди меня у входа в музей пыток, что в пассаже, -- и, войдя в
услужливо распахнутую дверь, захлопнула ее перед его носом.
Старичок стоял в коридоре и лукаво улыбался.
-- Ну, как прогулка, пани Валерия? Нашли своего заблудшего муженька?
-- Да, -- кивнула я. -- Он будет дожидаться меня в пассаже. А как вы
тут оказались?
-- Никак, -- он пожал плечами. -- Я тут живу.
-- Как? -- поразилась я. -- Вот тут? Среди этих пыточных инструментов?
Вам не страшно?
-- Бояться надо людей, а не инструментов. Всего доброго, пани Валерия,
и держите мужа подальше от казино.
-- Спасибо, пан Добиаш, вы мне очень помогли.
Ашер уже ждал меня в пассаже.
-- Где твои приятели? -- спросила я.
-- Это не приятели, -- нахмурился он, -- это работодатели.
-- Как Карни для меня?
-- Примерно.
-- Знаешь что, -- я разозлилась, -- мы сейчас присядем где-нибудь, и ты
мне все расскажешь по-человечески. Я не хочу сидеть на прикупе в преферансе.
Ты играешь в преферанс?
-- Нет.
-- Неважно. Просто там почти всегда все карты наружу. Вот я и хочу,
чтобы ты открыл свои карты.
-- Хорошо, -- кивнул он, -- я расскажу. Кстати, вот и погребок.
Погребок назывался "У черта". Перед входом стояла фигура толстого
чертяки в натуральную величину с подносом в лапах. Хотя, интересно, какая у
чертей натуральная величина? Я не удивилась бы, если бы улицу назвали "На
Куличках", но вывески нигде не было. Так я и не узнала, где мы находимся.
Мы заказали по кружке пива и свинину на ребрышках. Нам принесли по
кружке "Велкопоповицкого Козла", оказавшегося отменным на вкус.
-- Ну... что скажешь, Ашер? Начинай.
-- Все не так просто, Валерия. Здесь замешаны такие силы, что моей
первой заботой было уберечь тебя, раз уж я не уберег Карни.
-- А почему именно ты должен был ее беречь?
-- Когда-то я любил ее. Да и потом наши судьбы нередко переплетались.
Из-за нее я так до сих пор и не женился, а ведь мне уже сорок четыре года. Я
любил ее всю свою жизнь. Но что я мог ей дать? Знаешь, говорят: "Если хочешь
разорить друга -- купи ему фотоаппарат". Это обо мне. Я фанатик фотодела --
все свои свободные деньги вкладывал в фотооборудование. Чего у меня только
нет. Одной цейсовской швейцарской оптики на несколько тысяч долларов. Можно
сказать, что вся моя жизнь прошла в темной комнате под красным светом
проявителя. Это только в последнее время я работаю фотокорреспондентом в
газете, и то, потому что меня устроил Иосиф, а до этого я просто проявлял
карточки в магазине и ретушировал старые фото.
Когда Карни вышла замуж, я перестал видеться с ней, но однажды она сама
пришла ко мне в лабораторию и спросила, почему я избегаю встреч с ней. Я
что-то промямлил, и она сказала, что ждет меня вечером на ужин. Я пришел и
поразился: она жила очень богато и ничем не напоминала ту девчонку из
бараков, которую я знал.
Иосиф принял меня тепло -- усадил, стал расспрашивать, где я, чем
занимаюсь. Я сказал, что работаю в фотолаборатории, выполняю заказы по
ретушированию. Он спросил, могу ли я делать макросъемку. Я ответил, что
могу, но у меня нет нужной техники, на что он сказал, что это не беда -- он
такую технику достанет. И предложил мне несколько тысяч шекелей за то, что я
пересниму и напечатаю некоторые документы и забуду о том, что я сделал.
Естественно, я согласился -- сумма, предложенная мне, показалась
огромной. Я бы мог прикупить несколько новых объективов и фильтров. Выполнив
работу, я передал отпечатки и пленку Иосифу, но та легкость, с которой я
заработал огромные деньги, не выходила у меня из головы. И однажды, когда
мне предложили купить цейсовское оборудование за треть стоимости, а у меня
не было денег даже на это, я сам пошел к Иосифу и предложил свои услуги.
Маркс дал мне денег просто так, но я понимал, что я ему обязан.
Поэтому, когда он попросил меня постеречь ночью возле одного дома и
сфотографировать всех, кто туда входит, я, естественно, согласился.
А потом большинство тех, кого я сфотографировал, нашли застреленными. В
газетах писали о войне мафиозных кланов, а я сидел в лаборатории и молился,
просил прощения у тех, кого убили по моей наводке.
Иосиф каким-то образом понял и почувствовал мое состояние. Он извинился
за то, что использовал меня втемную, объяснил, что те люди были бандиты,
которых тщетно пыталась поймать полиция. Они были замешаны в продаже
наркотиков, и жалеть их не надо. Конечно, он умолчал, что свято место пусто
не бывает, и на смену бандитам из той стаи придут другие, но я уже крепко
увяз.
Как ни странно меня оставили в покое. Вскоре мне представился случай
перейти на работу в газету, и я уверен, что здесь не обошлось без Иосифа
Маркса. Я продолжал бывать у него дома, даже снимал какие-то вечеринки, но
больше подобных последствий не было.
А однажды он пригласил меня к себе в кабинет и сказал: "Ашер, я скоро
умру. Не перечь мне, я это знаю, мое сердце превратилось в половую тряпку.
Прошу тебя, позаботься о Карни. Я знаю, ты любишь ее, и моя смерть,
наверняка, вас сблизит. Я записал на нее все свое имущество -- она будет
устроенной женщиной, но не богатой, потому что я не хочу доверить ей один
документ. Она не сможет удержать его. Ты мужчина, у тебя получится. Он так
же ценен, как и... -- тут Иосиф запнулся, -- как формула оживления Голема.
Там, в Праге, на старом еврейском кладбище покоится главное богатство моего
рода, и я назначаю тебя хранителем -- бог не дал мне детей, а я знаю, что ты
любишь Карни и не дашь ее в обиду".
Иосиф протянул мне незапечатанный конверт, я раскрыл его и увидел
черновик того самого доклада, с которым ты выступала в обществе потомков
бен-Бецалеля. Валерия, я ничего не понимаю! Или это насмешка, или старик
сошел с ума и начал заговариваться, но сколько я ни сравнивал черновик с
переписанным начисто докладом, я не нашел сколько бы то ни было серьезных
разночтений. Так -- несколько слов зачеркнуто, несколько добавлено. Да еще
на полях рисунок пером целующихся голубков.
На этих словах я остановила Ашера:
-- Где сейчас этот черновик?
-- У нас в номере.
-- Так пошли скорей, надо сверить!
Ашер расплатился и мы вышли из погребка "У черта".
По дороге я его спросила:
-- Скажи, как ты мог? Не сказал мне ни слова, пропал, заставлял меня
бегать, пригнувшись, и ничего не объяснял. Притащил меня к каким-то жутким
старухам-лесбиянкам, которые предлагали мне волосатые кнедлики. А я даже не
знаю адреса этого пансионата!
-- Прости, Валерия, я не мог по-другому. Я не защитил Карни и подумал,
что так смогу хотя бы тебя уберечь.
-- Да ты понимаешь, что ты главный подозреваемый! Полиция всех
опросила, только ты скрылся с места преступления. Разве так можно?
-- Да, ты права, но я думал, что, будучи на свободе, сумею быстро
отыскать убийцу, но пока ничего не выходит. Да еще одна смерть произошла.
-- Пока мы не найдем убийцу, нам из Праги не выбраться. Так что давай
вместе соображать, что к чему и, пожалуйста, рассказывай мне все, что ты
знаешь, иначе будет трудно сориентироваться, - твердо сказала я.
Дверь нам открыла пани Димкова. На этот раз на ней была надета шляпка с
колокольчиками.
-- Ах! -- она всплеснула руками. -- Как вы поздно. Вепрево колено уже
остыло.
-- Спасибо, -- ответила я ей, -- мы уже поели в городе. Не хочется на
ночь набивать живот.
-- Жаль... -- протянула она. -- Мы с пани Непотршебовой так
старались... Другие постояльцы хвалили. Пани Непотршебова будет сердиться.
Мне очень хотелось сказать, где я видела пани Непотршебову с ее
чувствами, но чудом сдержалась.
В комнате я раскрыла папку с документами Иосифа Маркса, а Ашер достал
из потайного кармана дорожной сумки конверт и протянул мне. Я принялась
сравнивать. Но кроме целующихся голубков и написанной под ними пятой
заповеди "Почитай отца своего и мать свою" не нашла никакой разницы. Так,
рисунки на полях...
Разочарованная, я положила бумаги на кровать и решила зайти в интернет,
почитать новости. Совсем я с этими убийствами оторвалась от жизни.
И тут мне в голову пришла одна мысль. Я набрала в поисковой программе
"бен-Бецалель + целующиеся голубки" и получила статью, в которой прочитала
следующее: "Кладбищенские монументы представляют собой настоящую
энциклопедию иудейского символизма. Звезды Давида, виноградные гроздья,
сосновые шишки, ветви пальм, грифоны, львы, волки, медведи, рыбы, птицы,
высеченные на надгробных рельефах, отражают многие сокровенные элементы
учений Торы и Талмуда. На Старом кладбище, где похоронен великий раввин
Бен-Бецалель, можно встретить и уникальные, не имеющие аналогов в еврейском
мире изображения полуобнаженных женщин. А вот на надгробном камне в
ренессансном стиле, что стоит на могиле Мордехая Майзеля -- главы
("примаса") пражской еврейской общины, высечены целующиеся голубки, в знак
великой любви Майзеля и его супруги".
-- Что ты нашла, Валерия? -- спросил Ашер.
-- Завтра мы с тобой идем на еврейское кладбище.
-- Не люблю кладбища, -- вздохнул Ашер.
-- А кто их любит? -- удивилась я. -- Никогда не понимала экскурсий по
Пер-Лашез или Новодевичьему в Москве. Но мы идем с тобой искать голубков, и
интуиция мне подсказывает, что найдем мы их именно там.
Оказалось, что на кладбище попасть не так-то просто. Входной билет в
пять синагог плюс кладбище стоил триста крон, что-то около пятнадцати
долларов. На наше счастье первая же синагога называлась Майзеловой, так как
ее построил финансист и банкир Мордехай Майзель.
Сразу же около входа я прочитала на английском языке следующее
жизнеописание Майзеля: "Будучи восемнадцатилетним парнем, Мордехай Майзель
участвовал в чешском восстании 1547 г против иноземного короля Фердинанда I.
Однажды он оказался в лесу, где услышал стоны умирающего человека, раненого
наемниками. Юноша помог ему, перевязал раны, но тот скончался, успев перед
смертью назвать Майзелю свое имя и место, где он зарыл клад. Причем условием
умирающего было выстроить храм на эти деньги. Майзель выкопал клад, вернулся
домой и выстроил в еврейском квартале большую синагогу. Оставшиеся от клада
деньги он выгодно вложил в дело и разбогател".
Самое интересное в этой истории то, что звали умирающего незнакомца
Шедаяр -- именно так было написано по-чешски и по-английски. Имя, как имя,
напоминает старинное славянское имя Кудеяр, принадлежавшее былинному
разбойнику.
-- Как тебе это? -- я показала Ашеру табличку с жизнеописанием.
-- Класс! -- восхитился он.
Ашер, в отличие от туристов со всего мира, гуляющих по синагоге, знал
иврит, а на иврите "шед-аяар" -- это леший. Не человека повстречал Майзель в
лесу.
В витринах синагоги под стеклом лежали старинные еврейские книги. Я
стала читать. Не смущала ни затейливая вязь рукописного шрифта, ни старинные
обороты речи -- было приятно осознавать, что по сравнению с другими
туристами, черпавшими информацию из табличек с пояснениями, мне понятно то,
что написано в этих книгах, вышито на субботних скатертях и праздничных
гобеленах. А какие засаленные уголки у этих книг! Их перелистывали не годы
-- столетья! По этому поводу мне даже вспомнился диалог из "Шерлокианы": "--
Холмс, почему невозможно найти ни одной средневековой еврейской книги в
приличной сохранности? -- Элементарно, мой дорогой Ватсон, все эти годы их
читали".
Я чувствовала, что я на правильном пути и дрожала, как гончая,
выскочившая на охоту. И когда я увидела фотографию надгробия на могиле
Майзеля, то вскрикнула:
-- Ашер, смотри! -- на надгробии четко виднелись два целующихся
голубка, точь-в-точь, как на черновике Иосифа Маркса.
-- Идем немедленно!
-- Подожди, я спрошу у смотрителя, где находится эта могила, а то мы
будем долго искать.
Очень странное, мистическое ощущение: вся Прага залита ярким весенним
солнцем, а на старом еврейском кладбище -- полумрак и прохлада. Все вокруг
выкрашено в две краски: серые -- надгробья, и зеленые -- листва и трава.
Других цветов нет, птицы не щебечут -- вокруг сумрак и прохлада. На камнях
белеют записочки, придавленные монетками или камушками. Я покопалась в
кармане, выудила две мелкие монетки и положила их на ближайшее надгробие.
-- в сторону, в сторону!
Ловить там было нечего. Я прошла несколько шагов, завернула за угол и
оказалась на площади Юнгмана, посреди которой возвышалась темная фигура,
сидящая в кресле. Двумя высокими зданиями был зажат небольшой домик,
выкрашенный в бирюзовый цвет, на котором висела табличка: отель "На золотом
кресте". Я открыла свои записи -- ну, конечно, здесь живет
"парень-гармонист" Василий Трофимчук. Интересно, может быть, он что-то
слышал или видел?
Я решительно направилась в гостиницу и, войдя, обратилась к портье:
-- Добрый день! Скажите, в каком номере остановился пан Трофимчук?
-- В восьмом, пани, на втором этаже.
-- Благодарю.
Поднявшись на второй этаж, я подошла к двери с цифрой восемь и
осторожно постучала.
Он открыл дверь, и, казалось, ничуть не удивился моему приходу.
-- Заходи! -- он кивком пригласил меня в номер.
Я вошла, оглядываясь.
Номер, в отличие от нашего люкса, да и того, где жила "мадам Брошкина",
был шикарным: лепнина на потолке, люстра чешского стекла, гнутые стулья,
круглый ковер на полу. В воздухе витал густой запах сигаретного дыма, а под
столом с мраморной столешницей валялись пустые бутылки. В правом углу номера
стоял симпатичный диванчик с наваленными верхними вещами. Между диваном и
стенкой виднелась часть распахнутой дорожной сумки, красной с белым, с
надписью "Кока-..." -- видимо, постоялец собирал вещи, а я его оторвала от
этого занятия.
-- Выпить хочешь? -- предложил он мне.
-- Нет, спасибо, не хочу. Я просто хотела задать вам пару вопросов.
-- Без проблем, -- согласился он. -- Спрашивай!
-- Скажите, вы кого-нибудь видели на прогулке. Ну... Я имею в виду
кого-нибудь из чужих? То есть тех, которые не были на собрании? -- я совсем
запуталась.
-- Нет, не видел. Мы с Крыськой -- с подружкой моей, Кристинкой, пришли
к этим старым пердунам, а там такая муть, я чуть челюсть не свихнул от
скуки.
-- А зачем вам туда надо было?
Василий уселся передо мной на гнутый стул и закинул босые ноги на
другой так, что его мощные ступни, оказались в нескольких сантиметрах от
меня. Я отметила заскорузлые пятки и кривой горбом ноготь на большом пальце
левой ноги, который к тому же был черно-синего цвета. Меня замутило, и сама
не знаю как, я брякнула:
-- Вы ушибли палец?
-- Нет, натоптал в узкой обуви. Теперь приходится в сандалиях бегать,
хорошо, что лето скоро.
-- У нас в Израиле в сандалиях ходят круглый год.
Он пожал плечами:
-- Хорошо вам, я у вас не был, а то бы приехал специально, чтобы по
солнышку побродить -- терпеть не могу нашу зиму.
-- Простите, что я задаю вам такой интимный вопрос. Василий, вы еврей?
Он прищурился и после паузы ответил:
-- Не знаю.
-- Как это?
-- Потому я и здесь. У моей бабки нашлись ветхие документы на каком-то
непонятном языке. Я поспрашивал в Минске, может, ценность какая-нибудь --
продать выгодно или еще что. И мне посоветовали обратиться в израильское
посольство -- там обязательно найдется человек, который прочитает. Я тут же
поехал туда и, действительно, мне перевели, что бабка моя из рода раввина
бен-Бецалеля. А потом уже я списался с Прагой, послал копии документов и
получил приглашение. Все просто, -- он обаятельно улыбнулся.
-- Понятно, -- кивнула я. -- Кстати, Василий, вы не слышали сейчас
грохота? Недалеко отсюда взорвалась машина. Говорят, что взорвали владельца.
-- Не знаю. Я вещи собирал, у меня билет на завтра.
-- Но ведь не выпускают! У вас разве нет подписки о невыезде?
-- Есть, ну и что? Я тут до завтрашнего полудня заплатил, больше денег
нет. Поищу что-нибудь поскромней.
-- А кто эта девушка, что была с вами. Кажется, ее звали Кристина?
-- Крыська? Да путана она с Украины. Здесь подрабатывает. Вот я ее и
прихватил с собой, знал, что скучно будет.
-- Ну, скажем прямо, невесело, -- я поднялась с диванчика. -- Большое
спасибо, Василий. Я надеюсь, что виновников трагедии найдут и нас,
наконец-то отсюда выпустят. Не хочется любоваться красотами Златы Праги,
если тут удерживают по велению закона.
-- Вы правы, Лерочка. Ну, куда вы торопитесь? Останься, -- он потянул
меня за руку, но я высвободилась и быстрым шагом прошла к двери. Не хватало
еще флирта с этим "первым парнем на деревне". Пусть Крыську обхаживает.
Выйдя из отеля "На золотом кресте" я пошла по улице, машинально
бормоча: "На золотом кресте висели царь, царевич, король, королевич...".
Ноги сами меня принесли в казино. Оно было закрыто, на асфальте чернело
огромное угольное пятно. Останки машины уже убрали. Немногочисленные зеваки
обменивались мнениями. У входа в казино стоял полицейский.
Поняв, что внутрь меня никто не пустит, я решила обойти здание по
периметру и вошла в близлежащий пассаж. В нем нашли приют парикмахерская,
театр теней и музей со странной экспозицией -- музей пыток. Во дворике перед
входом на узкий пьедестал была водружена чугунная голова с веревкой,
обмотанной вокруг шеи. Лицо искажала мучительная гримаса. Голова служила
рекламой музею.
Около входа сидел пожилой человек и читал газету. Я подошла поближе.
-- Добрый день, пан! -- поздоровалась я.
Он свернул газету и улыбнулся:
-- Прошу вас, пани, семьдесят пять крон, и вы увидите самый богатый
пыточный арсенал, которым не располагала даже сама святейшая инквизиция. У
нас есть даже "нюрнбергская дева" в натуральную величину.
Старичок был столь забавен, что я решила немного с ним поболтать, авось
узнаю что-нибудь полезное.
-- А что это такое? -- спросила я.
-- Зайдете -- сами увидите, пани...
-- Валерия.
-- Пани Валерия, -- кивнул он. -- "Нюрнбергская дева" -- это такой
саркофаг с шипами внутри. Но, упаси боже, никаких жизненно важных органов
шипы не задевали. Так, пустить кровь, чтобы получить признание. Много чего у
меня есть: "трон ведьм", "скрипка бесчестья", "дочь дворника", -- заходите,
не пожалеете.
-- Безмерно вам благодарна, уважаемый пан, но я ищу не инструменты
воздействия на супруга, а всего лишь запасной вход в казино, -- я решила не
кривить душой перед человеком, в непосредственной близости от которого
находится такое разнообразие пыточных инструментов. Поможет -- хорошо, а не
поможет, тут огнем и мечом не добьешься.
-- Понятно, -- кивнул он. -- Пока что муж меру знает, проигрывает
помаленьку, но вас это уже беспокоит, пани. А когда начнет из дома последнее
тащить, вот тогда вы ко мне придете за испанским сапогом или гаротой, умоляя
продать. А у меня экспонаты уникальные, частенько в единственном экземпляре,
как, например, мужской пояс верности.
-- Нет, мне не нужно, спасибо, мне бы в казино заглянуть.
-- Ну да, конечно, -- он пожевал губами. -- Сначала я вас пущу, а потом
вы взорвете этого еврея. Вы антисемитка?
-- Нет, что вы! -- я замахала руками, но говорить, что я из Израиля, не
стала. -- Просто у меня ощущение, что, несмотря на то, что казино закрыто
после теракта, мой муж до сих пор там.
Старичок, кряхтя, поднялся со стула и сунул газету в карман.
-- Но вы обязаны купить билет. В конце концов, должно же быть у вас
какое-то оправдание, на случай если вас поймают. А в том, что вас, пани
Валерия, поймает охрана казино, я ничуть не сомневаюсь. Скажете им, что
зашли в туалет и вышли в другую дверь. У моего музея с казино общий
служебный туалет -- не для посетителей. Идите за мной!
Обрадовавшись, что все так удачно сложилось, я сунула ему бумажку в сто
крон, получила билетик и сдачу, и вошла в сумрачную комнату, заставленную
приборами из триллера "Сумасшедший дантист". Я старалась не смотреть по
сторонам, но старик подумал, что должен отработать те 75 крон, что я ему
вручила, поэтому бубнил рядом со мной:
-- Обратите внимание на эту "маску богохульника", какая причудливая у
нее форма. Ее надевали ослушнику на целый день, и понятно, за какие
прегрешения. А рядом -- "флейта-шумелка". Ею защемляли в тиски шею и кисти
рук хулиганов, сквернословов, а также фальшиво играющих музыкантов.
Мне очень хотелось нахлобучить на старичка упомянутую "маску
богохульника", но я молчала. Наконец, он привел меня к туалету, вошел и
показал на дверь напротив.
-- Вот теперь стойте и ждите. С этой стороны она не открывается. Как
только из казино кто-то захочет в туалет, спрячьтесь, а когда он зайдет в
кабинку, -- выходите и идите себе. Понятно?
-- Спасибо, вы оказали мне неоценимую услугу, пан...
-- Добиаш. Почему же неоценимую? -- усмехнулся он. -- Вы заплатили 75
крон.
Он вышел и тихонько закрыл за собой дверь. А я осталась ждать в засаде.
Ждать пришлось недолго. За дверью послышались шаги, звук отпираемой
двери, я быстренько юркнула в кабинку и затаилась. В соседнюю кабинку прошел
человек. Осторожно приоткрыв дверь, я поглядела по сторонам -- в двери
торчал ключ.
На цыпочках выйдя из кабинки, я потянула дверь на себя, она
приоткрылась и я вошла в длинный безлюдный коридор. Не думая о том, что я
буду говорить, если меня поймают, я шла вперед, как сомнамбула, пока не
остановилась возле занавеса из плотной черной ткани.
Отодвинув ее, я облегченно вздохнула: в зале без окон стоял глубокий
полумрак, и я подумала, что мне легче будет спрятаться. В центре за большим
столом сидели люди и говорили на иврите. Говорили они громко -- по-другому
на иврите не разговаривают. В воздухе плыл сизый дым, в котором фигуры людей
выглядели расплывчатыми. Бочком-бочком я прошлась по стеночке и спряталась
под длинный стол для игры в блэкджека. И правильно сделала -- посетитель
туалета вышел сразу же за мной в зал.
Под столом слышно было хуже. Присутствующие спорили:
-- Я знаю, кто это сделал -- банда Альперовича!
-- Откуда им? Мы их отслеживаем -- никто из клана не вылетал в Прагу. У
меня сестра жены в МВД работает, я все из первых рук узнаю.
-- Может, под чужой фамилией? Как узнать?
-- По Праге столько израильтян гуляет, поди, разыщи их.
-- Боже, какой ущерб! Какие предстоят расходы! Чтобы остаться здесь
придется подмазать всю налоговую верхушку Праги!
-- Отправить останки в Израиль, заплатить жене пенсию. А из чьего
кармана? Кто денег даст, если казино не работает и куда прибыль делась --
никто не знает?
-- И Маркс так не вовремя умер.
Услышав знакомую фамилию, я насторожилась.
-- Он же был нашим адвокатом. И куда делись все документы? Тебе башку
следовало оторвать, как Голему, с которым Маркс носился, словно со свитком
на празднике Дарования Торы.
И тут я узнала голос:
-- Причем тут я? Я подключился уже после того, как Иосиф скончался,
причем скоропостижно и своей смертью. Скажите спасибо, что у меня с Карни с
детства были хорошие отношения -- мы же из одного барачного поселка.
-- И ты все равно ничего не узнал! Ты только кормишь нас байками о
Големе и просишь подождать. Сколько можно ждать, Ашер? Ты не видишь --
конкуренты обнаглели. Как мы будем без Филиппа?
-- Нам обрубают все ниточки, -- добавил другой голос. -- В последнее
время Филипп с Иосифом вдвоем проворачивали дела, а нас в известность не
ставили.
-- Кстати, это произошло после возвращения Абарджиля из Швейцарии год
назад. Как подменили человека. Он даже подумывал "вернуться к ответу"1.
-- И перестал на родину приезжать. А как свободный денек -- так в
Старый Город бежит, к раввину своему. Словно опоили парня.
Опять раздался голос Ашера:
-- Вы можете думать, что хотите, но убийство Филиппа связано с
убийством Карни, а ответ -- там, на могиле бен-Бецалеля. Не зря Абарджиль
бегал туда днем и ночью.
-- Только ночью тебя там не хватало, -- усмехнулся кто-то из сидящих.
-- Там же привидения. Мне чехи рассказывали.
-- Ерунда, -- возразил Ашер, -- я готов там переночевать, лишь бы меня
в Тель-Авив отпустили. Надоело тут -- так ничего интересного и не увидел.
-- Ладно, поздно уже, пора по домам, -- сказал один из присутствующих.
Зашумели отодвигаемые стулья, все встали и направились к выходу. Я
сидела под столом, не зная, что предпринять. Мимо меня проходили ноги -- в
ботинках и кроссовках, в мокасинах и даже одна пара в средиземноморских
сандалиях.
Увидев, что мимо меня проходят ноги в знакомых коричневых высоких
ботинках, я вытянула руку и потянула Ашера за брюки.
-- Что за черт? -- он нагнулся и увидел меня под столом. Я мгновенно
зажала ему ладонью рот, чтобы он ненароком не вскрикнул от удивления.
-- Ашер, что такое? -- спросили его.
-- Ничего особенного, -- ответил он, вылезая из-под стола. -- Вы идите,
я, кажется, сотовый уронил.
-- Ты там недолго, охрана ждать не будет, -- ответили ему.
Ашер подождал, когда все выйдут, и прошептал:
-- Вылезай! И что мне с тобой делать? Как ты тут оказалась?
-- Зашла через общий с музеем туалет.
-- Какой туалет? Ты о чем?
-- Идем, покажу.
Зайдя за черный занавес, я потянула его по темному коридору к той
двери, откуда недавно вышла. Она оказалась запертой.
-- Подожди, я знаю, где ключ, -- сказал Ашер и пошарил рукой по
притолоке. -- Я понял, что это за туалет, просто не знал, что там есть еще
одна дверь.
-- Кстати, я не уверена, что она не заперта.
-- Ладно, пошли.
Войдя, я подергала ручку противоположной двери, но она не открылась.
Издалека послышались крики:
-- Ашер, ты где? Долго тебя ждать?
-- Я сейчас сломаю дверь, -- сказал он, -- и вернусь. Нельзя, чтобы они
что-то заподозрили.
Но тут дверь открылась сама.
-- А я вас жду, пани Валерия. Не надо ломать дверь, -- раздался голос
пана Добиаша.
Я не успела удивиться, только пробормотала:
-- Ашер, жди меня у входа в музей пыток, что в пассаже, -- и, войдя в
услужливо распахнутую дверь, захлопнула ее перед его носом.
Старичок стоял в коридоре и лукаво улыбался.
-- Ну, как прогулка, пани Валерия? Нашли своего заблудшего муженька?
-- Да, -- кивнула я. -- Он будет дожидаться меня в пассаже. А как вы
тут оказались?
-- Никак, -- он пожал плечами. -- Я тут живу.
-- Как? -- поразилась я. -- Вот тут? Среди этих пыточных инструментов?
Вам не страшно?
-- Бояться надо людей, а не инструментов. Всего доброго, пани Валерия,
и держите мужа подальше от казино.
-- Спасибо, пан Добиаш, вы мне очень помогли.
Ашер уже ждал меня в пассаже.
-- Где твои приятели? -- спросила я.
-- Это не приятели, -- нахмурился он, -- это работодатели.
-- Как Карни для меня?
-- Примерно.
-- Знаешь что, -- я разозлилась, -- мы сейчас присядем где-нибудь, и ты
мне все расскажешь по-человечески. Я не хочу сидеть на прикупе в преферансе.
Ты играешь в преферанс?
-- Нет.
-- Неважно. Просто там почти всегда все карты наружу. Вот я и хочу,
чтобы ты открыл свои карты.
-- Хорошо, -- кивнул он, -- я расскажу. Кстати, вот и погребок.
Погребок назывался "У черта". Перед входом стояла фигура толстого
чертяки в натуральную величину с подносом в лапах. Хотя, интересно, какая у
чертей натуральная величина? Я не удивилась бы, если бы улицу назвали "На
Куличках", но вывески нигде не было. Так я и не узнала, где мы находимся.
Мы заказали по кружке пива и свинину на ребрышках. Нам принесли по
кружке "Велкопоповицкого Козла", оказавшегося отменным на вкус.
-- Ну... что скажешь, Ашер? Начинай.
-- Все не так просто, Валерия. Здесь замешаны такие силы, что моей
первой заботой было уберечь тебя, раз уж я не уберег Карни.
-- А почему именно ты должен был ее беречь?
-- Когда-то я любил ее. Да и потом наши судьбы нередко переплетались.
Из-за нее я так до сих пор и не женился, а ведь мне уже сорок четыре года. Я
любил ее всю свою жизнь. Но что я мог ей дать? Знаешь, говорят: "Если хочешь
разорить друга -- купи ему фотоаппарат". Это обо мне. Я фанатик фотодела --
все свои свободные деньги вкладывал в фотооборудование. Чего у меня только
нет. Одной цейсовской швейцарской оптики на несколько тысяч долларов. Можно
сказать, что вся моя жизнь прошла в темной комнате под красным светом
проявителя. Это только в последнее время я работаю фотокорреспондентом в
газете, и то, потому что меня устроил Иосиф, а до этого я просто проявлял
карточки в магазине и ретушировал старые фото.
Когда Карни вышла замуж, я перестал видеться с ней, но однажды она сама
пришла ко мне в лабораторию и спросила, почему я избегаю встреч с ней. Я
что-то промямлил, и она сказала, что ждет меня вечером на ужин. Я пришел и
поразился: она жила очень богато и ничем не напоминала ту девчонку из
бараков, которую я знал.
Иосиф принял меня тепло -- усадил, стал расспрашивать, где я, чем
занимаюсь. Я сказал, что работаю в фотолаборатории, выполняю заказы по
ретушированию. Он спросил, могу ли я делать макросъемку. Я ответил, что
могу, но у меня нет нужной техники, на что он сказал, что это не беда -- он
такую технику достанет. И предложил мне несколько тысяч шекелей за то, что я
пересниму и напечатаю некоторые документы и забуду о том, что я сделал.
Естественно, я согласился -- сумма, предложенная мне, показалась
огромной. Я бы мог прикупить несколько новых объективов и фильтров. Выполнив
работу, я передал отпечатки и пленку Иосифу, но та легкость, с которой я
заработал огромные деньги, не выходила у меня из головы. И однажды, когда
мне предложили купить цейсовское оборудование за треть стоимости, а у меня
не было денег даже на это, я сам пошел к Иосифу и предложил свои услуги.
Маркс дал мне денег просто так, но я понимал, что я ему обязан.
Поэтому, когда он попросил меня постеречь ночью возле одного дома и
сфотографировать всех, кто туда входит, я, естественно, согласился.
А потом большинство тех, кого я сфотографировал, нашли застреленными. В
газетах писали о войне мафиозных кланов, а я сидел в лаборатории и молился,
просил прощения у тех, кого убили по моей наводке.
Иосиф каким-то образом понял и почувствовал мое состояние. Он извинился
за то, что использовал меня втемную, объяснил, что те люди были бандиты,
которых тщетно пыталась поймать полиция. Они были замешаны в продаже
наркотиков, и жалеть их не надо. Конечно, он умолчал, что свято место пусто
не бывает, и на смену бандитам из той стаи придут другие, но я уже крепко
увяз.
Как ни странно меня оставили в покое. Вскоре мне представился случай
перейти на работу в газету, и я уверен, что здесь не обошлось без Иосифа
Маркса. Я продолжал бывать у него дома, даже снимал какие-то вечеринки, но
больше подобных последствий не было.
А однажды он пригласил меня к себе в кабинет и сказал: "Ашер, я скоро
умру. Не перечь мне, я это знаю, мое сердце превратилось в половую тряпку.
Прошу тебя, позаботься о Карни. Я знаю, ты любишь ее, и моя смерть,
наверняка, вас сблизит. Я записал на нее все свое имущество -- она будет
устроенной женщиной, но не богатой, потому что я не хочу доверить ей один
документ. Она не сможет удержать его. Ты мужчина, у тебя получится. Он так
же ценен, как и... -- тут Иосиф запнулся, -- как формула оживления Голема.
Там, в Праге, на старом еврейском кладбище покоится главное богатство моего
рода, и я назначаю тебя хранителем -- бог не дал мне детей, а я знаю, что ты
любишь Карни и не дашь ее в обиду".
Иосиф протянул мне незапечатанный конверт, я раскрыл его и увидел
черновик того самого доклада, с которым ты выступала в обществе потомков
бен-Бецалеля. Валерия, я ничего не понимаю! Или это насмешка, или старик
сошел с ума и начал заговариваться, но сколько я ни сравнивал черновик с
переписанным начисто докладом, я не нашел сколько бы то ни было серьезных
разночтений. Так -- несколько слов зачеркнуто, несколько добавлено. Да еще
на полях рисунок пером целующихся голубков.
На этих словах я остановила Ашера:
-- Где сейчас этот черновик?
-- У нас в номере.
-- Так пошли скорей, надо сверить!
Ашер расплатился и мы вышли из погребка "У черта".
По дороге я его спросила:
-- Скажи, как ты мог? Не сказал мне ни слова, пропал, заставлял меня
бегать, пригнувшись, и ничего не объяснял. Притащил меня к каким-то жутким
старухам-лесбиянкам, которые предлагали мне волосатые кнедлики. А я даже не
знаю адреса этого пансионата!
-- Прости, Валерия, я не мог по-другому. Я не защитил Карни и подумал,
что так смогу хотя бы тебя уберечь.
-- Да ты понимаешь, что ты главный подозреваемый! Полиция всех
опросила, только ты скрылся с места преступления. Разве так можно?
-- Да, ты права, но я думал, что, будучи на свободе, сумею быстро
отыскать убийцу, но пока ничего не выходит. Да еще одна смерть произошла.
-- Пока мы не найдем убийцу, нам из Праги не выбраться. Так что давай
вместе соображать, что к чему и, пожалуйста, рассказывай мне все, что ты
знаешь, иначе будет трудно сориентироваться, - твердо сказала я.
Дверь нам открыла пани Димкова. На этот раз на ней была надета шляпка с
колокольчиками.
-- Ах! -- она всплеснула руками. -- Как вы поздно. Вепрево колено уже
остыло.
-- Спасибо, -- ответила я ей, -- мы уже поели в городе. Не хочется на
ночь набивать живот.
-- Жаль... -- протянула она. -- Мы с пани Непотршебовой так
старались... Другие постояльцы хвалили. Пани Непотршебова будет сердиться.
Мне очень хотелось сказать, где я видела пани Непотршебову с ее
чувствами, но чудом сдержалась.
В комнате я раскрыла папку с документами Иосифа Маркса, а Ашер достал
из потайного кармана дорожной сумки конверт и протянул мне. Я принялась
сравнивать. Но кроме целующихся голубков и написанной под ними пятой
заповеди "Почитай отца своего и мать свою" не нашла никакой разницы. Так,
рисунки на полях...
Разочарованная, я положила бумаги на кровать и решила зайти в интернет,
почитать новости. Совсем я с этими убийствами оторвалась от жизни.
И тут мне в голову пришла одна мысль. Я набрала в поисковой программе
"бен-Бецалель + целующиеся голубки" и получила статью, в которой прочитала
следующее: "Кладбищенские монументы представляют собой настоящую
энциклопедию иудейского символизма. Звезды Давида, виноградные гроздья,
сосновые шишки, ветви пальм, грифоны, львы, волки, медведи, рыбы, птицы,
высеченные на надгробных рельефах, отражают многие сокровенные элементы
учений Торы и Талмуда. На Старом кладбище, где похоронен великий раввин
Бен-Бецалель, можно встретить и уникальные, не имеющие аналогов в еврейском
мире изображения полуобнаженных женщин. А вот на надгробном камне в
ренессансном стиле, что стоит на могиле Мордехая Майзеля -- главы
("примаса") пражской еврейской общины, высечены целующиеся голубки, в знак
великой любви Майзеля и его супруги".
-- Что ты нашла, Валерия? -- спросил Ашер.
-- Завтра мы с тобой идем на еврейское кладбище.
-- Не люблю кладбища, -- вздохнул Ашер.
-- А кто их любит? -- удивилась я. -- Никогда не понимала экскурсий по
Пер-Лашез или Новодевичьему в Москве. Но мы идем с тобой искать голубков, и
интуиция мне подсказывает, что найдем мы их именно там.
Оказалось, что на кладбище попасть не так-то просто. Входной билет в
пять синагог плюс кладбище стоил триста крон, что-то около пятнадцати
долларов. На наше счастье первая же синагога называлась Майзеловой, так как
ее построил финансист и банкир Мордехай Майзель.
Сразу же около входа я прочитала на английском языке следующее
жизнеописание Майзеля: "Будучи восемнадцатилетним парнем, Мордехай Майзель
участвовал в чешском восстании 1547 г против иноземного короля Фердинанда I.
Однажды он оказался в лесу, где услышал стоны умирающего человека, раненого
наемниками. Юноша помог ему, перевязал раны, но тот скончался, успев перед
смертью назвать Майзелю свое имя и место, где он зарыл клад. Причем условием
умирающего было выстроить храм на эти деньги. Майзель выкопал клад, вернулся
домой и выстроил в еврейском квартале большую синагогу. Оставшиеся от клада
деньги он выгодно вложил в дело и разбогател".
Самое интересное в этой истории то, что звали умирающего незнакомца
Шедаяр -- именно так было написано по-чешски и по-английски. Имя, как имя,
напоминает старинное славянское имя Кудеяр, принадлежавшее былинному
разбойнику.
-- Как тебе это? -- я показала Ашеру табличку с жизнеописанием.
-- Класс! -- восхитился он.
Ашер, в отличие от туристов со всего мира, гуляющих по синагоге, знал
иврит, а на иврите "шед-аяар" -- это леший. Не человека повстречал Майзель в
лесу.
В витринах синагоги под стеклом лежали старинные еврейские книги. Я
стала читать. Не смущала ни затейливая вязь рукописного шрифта, ни старинные
обороты речи -- было приятно осознавать, что по сравнению с другими
туристами, черпавшими информацию из табличек с пояснениями, мне понятно то,
что написано в этих книгах, вышито на субботних скатертях и праздничных
гобеленах. А какие засаленные уголки у этих книг! Их перелистывали не годы
-- столетья! По этому поводу мне даже вспомнился диалог из "Шерлокианы": "--
Холмс, почему невозможно найти ни одной средневековой еврейской книги в
приличной сохранности? -- Элементарно, мой дорогой Ватсон, все эти годы их
читали".
Я чувствовала, что я на правильном пути и дрожала, как гончая,
выскочившая на охоту. И когда я увидела фотографию надгробия на могиле
Майзеля, то вскрикнула:
-- Ашер, смотри! -- на надгробии четко виднелись два целующихся
голубка, точь-в-точь, как на черновике Иосифа Маркса.
-- Идем немедленно!
-- Подожди, я спрошу у смотрителя, где находится эта могила, а то мы
будем долго искать.
Очень странное, мистическое ощущение: вся Прага залита ярким весенним
солнцем, а на старом еврейском кладбище -- полумрак и прохлада. Все вокруг
выкрашено в две краски: серые -- надгробья, и зеленые -- листва и трава.
Других цветов нет, птицы не щебечут -- вокруг сумрак и прохлада. На камнях
белеют записочки, придавленные монетками или камушками. Я покопалась в
кармане, выудила две мелкие монетки и положила их на ближайшее надгробие.