Николетт, вся дрожа, затаилась в небольшом углублении. Сердце бешено колотилось. Она не видела Лэра, но знала, что он где-то неподалеку, слышалось его неровное дыхание. Ей не хватало воздуха, но она боялась сделать глубокий вдох, чтобы не привлечь внимание преследователя. Он – совсем рядом… Маленькая серая птичка села на ветку прямо над ее головой, затем вновь вспорхнула, растворившись в сумраке. Капли влаги падали на землю почти бесшумно.
   Николетт услышала, что де Фонтен удаляется. Сапоги скрипят по речной гальке. Еще один звук – но теперь совсем рядом. Мягкий шорох, словно кто-то мнет в руках шелк. Неожиданно что-то холодное коснулось ее руки. Николетт вздрогнула. Темное, скользкое тело змеи коснулось ее запястья…
   Крик ужаса невольно сорвался с губ, она бросилась бежать вверх по склону, не видя ничего перед собой.
   Треск сучьев за спиной… Он догоняет… Николетт обернулась: Лэр совсем рядом. Он схватил ее за плечо, повалил на землю. Пытаясь высвободиться из сильных рук, она пинала своего преследователя ногами, в гневе била кулаками, но сопротивление было бессмысленным. Лэр намного сильнее. С удивительной быстротой он обхватил ее запястья и прижал к земле над ее головой.
   – От… – она пыталась что-то сказать, прижатая к земле всей тяжестью его тела. – Отпусти меня, – в страхе шептала она. – Я закричу! Я скажу, что ты хотел меня изнасиловать!
   Эта угроза вызвала только смех. Она больше не чувствовала тяжесть его тела, но де Фонтен продолжал сжимать ее руки.
   – Почему? Зачем мне насиловать тебя, когда ты и так была на все согласна?
   – Это ложь!
   – Да, ложь. Даже Ногаре не смог придать этому убедительности. И потому мое тело не болтается рядом с останками Готье и Пьера! Но если речь пойдет о том, что ты развратница, это уже другое дело!
   – Нет, я невинна!
   – Да? У Готье была любовница из королевской семьи. Он это признал. И кто же?
   – Не я! Я не знаю! Отпустите, мне больно! Его голос был таким низким и злым, что Николетт казалось – Лэр сейчас убьет ее. В ужасе она подалась назад, судорожно прижимаясь к земле. Слезы застилали глаза, она покраснела от стыда: под балахоном грешницы не было ничего, грубая материя задралась чуть ли не до талии, вечерний воздух холодил обнаженные ноги. – Пожалуйста!
   Она пыталась высвободиться из его рук, вырваться из хватки. Лэр отпустил ее запястья и медленно встал. С поразительной быстротой Николетт натянула грязный подол на голые ноги. Подняв глаза, по взгляду мужчины поняла, что опоздала. Вид ее белых нежных бедер с темным треугольником курчавых волос был для Лэра подобен удару молнии. Несколько секунд он приходил в себя. Затем рывком поставил Николетт на ноги.
   – Протяни руки, – грубо сказал он, злясь на нее, злясь на самого себя. Расстегнув кожаный ремень, перехватывающий его бедра, он связал ее запястья. Узел не был таким тугим, как прежде, но руки Николетт вновь заныли.
   Когда они вышли из леса, Лэр заметил в глазах Альбера хмурое, тревожное выражение. Взяв поводья, де Фонтен подвел лошадь к пленнице, замеревшей со связанными руками посреди пошло улыбающихся солдат. Сержант поправил меч на бедре и пошел к лошадям, бросив по дороге:
   – Я уже хотел пойти за вами. Подумал, что вы заблудились.
   Лэр хмуро глянул на него, подсадил Николетт в седло. Только сейчас он заметил, что к спине ее балахона прилипли листья и грязь.
   Николетт тоже заметила ухмылки стражников. Лицо вспыхнуло, но она гордо выпрямилась в седле и без страха посмотрела в лицо своим тюремщикам. Она невинна, невзирая ни на что. А этот Лэр не лучше Гюлимая де Ногаре, не лучше ее трусливого мужа.
* * *
   Аккуратные ряды виноградников обрамляли дорогу к аббатству Бон Анфан, тонкий запах созревающих гроздей пронизывал прохладный чистый воздух. Лэр натянул поводья. Жеребец остановился перед воротами. Колокола аббатства начали вызванивать «Ангел Господень». [4]Привратник в монашеской рясе, забавный невысокий юноша с взлохмаченными волосами, открыл двери, и вся группа въехала во двор. Слегка прихрамывая, послушник поспешил затворить ворота.
   – Наш аббат только что начал службу, – привратник склонил голову на бок, осматривая пленницу. Он ничего не сказал о том, что гонец короля уже приезжал в аббатство и здесь осведомлены о приезде процессии. – Мы приветствуем вас на этой земле. Вас ждет гостеприимство нашего дома для странников.
   Послушник не сводил глаз со съежившейся фигурки на каурой кобыле. Он тоже слышал о скандале во дворце. И хотя аббат запретил сплетничать по этому поводу, после приезда королевского гонца на кухне только и делали, что судачили о королевской семье. Наконец, юноша отвел глаза и подозвал нескольких монахов.
   Один за другим солдаты сняли с себя мечи. В Бон Анфан, как и в любом святом месте, было запрещено носить оружие. Николетт наблюдала, как Лэр отстегнул меч, вынул из-за пояса кинжал и передал все это монаху аббатства. Все оружие унесли в кладовую рядом с воротами. Сердце Николетт несколько успокоилось – вряд ли теперь ей перережут горло, хотя не исключено, что ее просто задушат во время сна. И никакой кинжал не понадобится. Слуга подхватил поводья ее лошади, Лэр подошел к Николетт. Прикосновение его рук заставило ее вздрогнуть.
   Послушник, исполняющий обязанности привратника, неуклюже ковыляя из-за хромой ноги, повел их через двор к небольшому каменному строению. Ключи на его поясе громко звенели.
   Аббатство представляло собой настоящий мир в миниатюре. В самой середине высилась церковь со шпилями и остроконечными арками. Вокруг основной святыни теснились многочисленные строения: трапезная, братский корпус, кельи, а также каменные сараи, лавки, мастерские. Послушник не без гордости указал на темнеющий вдали сад, а где-то рядом с ним – огород, хотя в сгущающихся сумерках трудно было что-то различить. В аббатстве, по словам привратника, были также бойня и мастерская по выделке кожи. Изделия продаются на рынке в Париже и пользуются спросом. Парень был явно словоохотлив и вряд ли сказал бы меньше, если бы даже его никто не слушал.
   Николетт несколько раз попыталась высвободиться из крепкой руки Лэра, сжимающей ее локоть, но де Фонтен продолжал тащить ее за собой. Воспитанная в богатой семье, Николетт не ожидала увидеть такое скромное убранство в гостинице аббатства. Даже слуги в доме ее отца жили в лучших условиях. Голые каменные стены, тюфяки с соломой в большой общей комнате. Не без облегчения Николетт увидела, как их провожатый указал на узкую деревянную лестницу, ведущую наверх.
   – Идите за мной, – он, подпрыгивая словно раненая птица, стал подниматься по лестнице.
   Наверху они очутились в мрачном коридоре. Пахло сыростью и плесенью. Ряд дверей, обитых железом, выходил в темный коридор. Де Фонтен, Николетт и следовавший за ними с кожаным мешком в руках Альбер Друэ, подошли к одной из дверей. К разочарованию пленницы, комната оказалась такой же убогой, как и внизу, только немного меньше.
   – Это комната, – объяснил послушник, – для почетных гостей.
   Николетт огляделась. Единственное, что отличало это жилище от подвала в королевском дворце – это высокий комод резного дерева во всю стену. Четыре соломенных тюфяка, покрытые сверху перинами, набитыми гусиным пером, лежали на полу у стен. Единственная лавка сиротливо ютилась у небольшого стола с оловянной посудой. Посреди стола высился кувшин для воды.
   Когда послушник и слуга ушли, Николетт буквально упала на тюфяк рядом с дверью. С тревогой она смотрела, как ее тюремщик ставит свой мешок на тюфяк у высокого узкого окна. Де Фонтен пересек комнату, остановился у стола, взял кувшин, оказавшийся пустым. Лэр уже хотел позвать слугу, когда монах в черной рясе появился на пороге.
   – Вы Лэр де Фонтен?
   – Да, – Лэр поставил кувшин на стол. В конце концов, гостеприимство аббата еще должно проявить себя.
   Монах, на лице которого были написаны печаль и надменность, смотрел не на Лэра, а на маленькую фигурку в грубом шерстяном балахоне. Николетт сидела неподвижно, обхватив колени руками. Капюшон скрывал черты склоненного лица.
   – Отец-настоятель ждет вас в ризнице. Следуйте за мной.
   – Минуточку, брат, – отозвался Лэр, подойдя к двери мимо монаха. Де Фонтен с порога окликнул своего слугу. Послышались быстрые шаги, и через мгновение долговязый розовощекий парень с простоватым выражением лица появился на пороге.
   – Останься с пленницей, – сказал Лэр. – Я скоро вернусь.
   Альбер Друэ, кивнув, занял место на скамье у стола.
   Монах явно с интересом наблюдал за гостями. Вместе с де Фонтеном он неохотно покинул комнату.
   В ризнице горел единственный факел. Фитиль, оплавленный горячим жиром, издавал малоприятный запах.
   После традиционных приветствий аббат – человек средних лет, весьма грузный, с брюшком, краснощекий, с толстым носом-картошкой – выразил сожаление по поводу того, что не может пригласить Лэра и его спутников к трапезе.
   – Речь идет о душе, – сказал он. – Законы церкви запрещают предлагать пищу аббатства нераскаявшимся грешникам. В дом приезжих вам принесут еду и вино, и если хотите, то по своей милости можете поделиться с пленницей, – аббат улыбнулся. Неподалеку стояла чаша со святой водой. Аббат несколько раз менял местами алтарные лампады, почему-то волнуясь в присутствии этого молодого человека с внимательными синими глазами. На лице гостя еще виднелись шрамы, которые начали бледнеть. На подбородке – незажившая ссадина. «Наверное, – подумал аббат, – ему больно бриться». На подбородке де Фонтена уже отросла щетина. Сейчас Лэр производил впечатление преступника, а не офицера королевской стражи. Словно самому себе, аббат пробормотал вслух:
   – Я уверен, справедливость должна идти рука об руку с милосердием. Вы согласны? – обратился он к Лэру.
   – Да, отец. Я прослежу, чтобы пленницу накормили.
   Аббат вновь улыбнулся.
   – А сейчас не хочу вас больше задерживать.
   Есть еще один гость, который хочет переговорить с вами. Он ждет вас в часовне, – аббат указал на одну из дверей, ведущих из ризницы. Вторая дверь, видимо, вела в алтарь, как предположил де Фонтен.
   Лэр прошел в часовню. Вначале он не заметил человека, стоящего на коленях у алтарной решетки. В часовне было темно, невзирая на колеблющееся пламя свечей. Днем здесь, наверное, тоже не намного светлее, решил Лэр, поскольку только два узких окна в каменных стенах высоко над алтарем пропускали свет в помещение. И тут он обратил внимание на фигуру у алтаря.
   Такой знакомый силуэт… Человек встал с колен еще до того, как Лэр успел сказать хоть слово.
   – Ты, конечно, удивлен, брат. Лэр был по-настоящему поражен.
   – Как ты нашел меня? Тьери улыбнулся.
   – Агнес, – просто ответил он. Даже в полумраке Тьери де Фонтен смог разглядеть следы пыток на лице брата. – Подойди и помолись со мной.
   – О чем молиться, Тьери? Чтобы мессир, наш отец, простил тебя за захват Везелея? Он хотел, чтобы им владел я, и не раз говорил об этом. Даже на смертном одре.
   – Я не отрицаю, – согласился Тьери.
   – И ты отказал мне в титуле.
   – Ты бы получил его. Со временем. Тебя же не интересовал Везелей до тех пор, пока наш дядя, этот негодяй д'Орфевре, не напомнил тебе о нем. Ты всегда испытывал большую симпатию к родственникам нашей матери. Ты, скорее, д'Орфевре, а не де Фонтен!
   – Везелей – мой! – резко сказал Лэр. – И у меня было полное право потребовать его!
   – Особенно, когда дядя пообещал тебе Гиен и деревню Бренеоль на границе с Везелеем. Все – к собственному благу. Если бы у тебя были Везелей и Гиен, то дядя наверняка добился бы успеха в тяжбе с бароном Гардинэ, моим тестем!
   – Гардинэ – настоящая змея, он якшается с англичанами!
   – И ты хочешь сказать, что твой дорогой дядя – нет?
   – Только, если это в интересах короля.
   – Кажется, король платит вам по заслугам…
   – Ты пришел насмехаться надо мной, да, Тьери?
   – Насмехаться! Я твой брат.
   – О чем очень любишь напоминать.
   – Во имя Бога, Лэр! Почему мы всегда начинаем спорить?
   – И ты хочешь сказать, что виноват я? Ты первый обратился к адвокату.
   – А что еще я мог сделать? Земли Гардинэ перейдут ко мне, как к мужу Оделины. Неужели ты думал, что я буду сидеть сложа руки и смотреть, как ты и твой дорогой дядя д'Орфевре вынюхиваете, где пахнет жареным?
   – Ничего подобного! Он хотел получить только Лагрумские леса, которые принадлежат ему по закону.
   – По закону! Ха! Тогда почему суд не удовлетворил его прошение?
   – Потому что отец твоей женушки запугал всех до смерти! Ты и сам все отлично знаешь! – рука Лэра непроизвольно ударила по алтарной решетке. – И для чего я спорю с тобой здесь, перед лицом Бога? И вообще – зачем?
   – Я пришел не спорить.
   – Хорошо. Тогда зачем?
   – Передать тебе титул владельца Везелея.
   – Сейчас?! Когда это не имеет значения? Тьери, как великодушно! А ты, конечно, станешь управляющим?
   – Но ты будешь получать доходы с земель. Мог бы быть благодарен хотя бы за это.
   – Неужели Агнес тебя убедила? Или в тебе просто заговорила совесть?
   – Агнес ни при чем. Моя совесть тоже. А уж она чище, чем твоя.
   – Потому что ты вместе со своим тестем нашли лучший план, чтобы захватить Лагрумские леса?
   – Тебе не нужен титул?
   – Я этого не сказал.
   – Тогда пойдем к аббату и разрешим наш спор. Лэр, мы же братья и не должны быть врагами. Мы больше не дети, а взрослые мужчины. И должны думать о наших душах.
   «Ты думаешь только о своей душе», – подумал Лэр, но вслух ничего не сказал. И очень разумно, потому что в часовне появился монах, громко топая по каменному полу, чтобы предупредить о своем приближении. Откашлявшись, он произнес:
   – Сеньоры, если вы закончили беседу, то отец-настоятель будет рад видеть вас в своих покоях.
* * *
   На лице аббата играла неизменная улыбка, пока Лэр читал документ. Тьери сидел напротив, барабаня пальцами по столу. Прочитав, Лэр взял гусиное перо, опустил конец в чернильницу и расписался в документе ниже подписи брата. Итак, Везелей принадлежит Лэру де Фонтену! По крайней мере, на бумаге.
   Когда они вышли и остановились под аркой, Тьери спросил:
   – Ты пойдешь со мной на мессу?
   Снисходительный тон брата начал раздражать Лэра. Не так просто забыть и простить то, что было.
   – Итак, ты можешь сказать Агнес, что между нами все разрешено и твоя совесть чиста перед Богом, не так ли? – с насмешкой спросил Лэр.
   – Если я так скажу, разве это не будет соответствовать истине? – улыбнулся Тьери.
   Лэр усмехнулся. Брату сейчас только не хватало ореола святости вокруг головы. Он вновь ощутил себя ребенком, который зол на себя за необдуманные слова.
   – Поступай, как знаешь.
   – Итак, ты идешь?
   – Да, я буду на мессе.
   Тьери пожелал Лэру спокойной ночи. Тот не ответил.
 
   В доме для приезжих де Фонтен застал сержанта и солдат, шумно поедавших угощение аббата. Несколько плошек, наполненных маслом, озаряли комнату тусклым светом. Сержант, жуя, поднялся. Пахло сыром и хлебом.
   – Монах, который принес еду, сказал, что вы молились в часовне. В ящик для пожертвований вы должны были положить побольше монет. Здесь не хватит ни хлеба, ни сыра, чтобы накормить даже мышь. А вина – на полглоточка кошке.
   Солдаты поддержали эти слова дружными криками. В комнате не было ни стульев, ни скамеек. Люди расположились на полу, опершись на локти или прислонившись к стене. Пол был заляпан следами грязных сапог.
   Лэр почувствовал, как в нем закипает гнев. Вначале – встреча с братом, теперь – этот идиот-сержант. Лэр повернулся к солдатам с хитрой улыбкой, подобно жулику, желающему изобразить невинность.
   – Итак, а что осталось мне?
   Солдаты доброжелательно зашушукались. Сержант не ожидал этого. Он с трудом проглотил кусок хлеба с сыром. Один из солдат подал молодому шевалье кубок с вином. Лэр молча сделал несколько глотков. Явно, де Фонтен умел находить общий язык со своими подчиненными. И быстрее, чем с родственниками. Пошутив по поводу «святого» вкуса вина, Лэр вызвал общий смех. Даже сержант, всегда готовый задеть Лэра, несколько поутих.
   – Завтра, – сказал де Фонтен, – мы будем в аббатстве Сен-Северин. Говорят, там все гостеприимны. Помолимся, чтобы так оно и было. Во благо наших желудков и во славу Христа.
   Лэр направился к лестнице в углу общей комнаты.
   Голова Альбера склонилась на стол. Он вздрогнул, когда вошел хозяин, вскочил на ноги и заморгал, не в силах после сна смотреть на горящую свечу.
   Лэр взлохматил ему волосы и насмешливо произнес:
   – Кажется, ты научился ходить с закрытыми глазами.
   Затем кинул взгляд на фигурку, свернувшуюся на тюфяке у окна. Кожаный мешок Лэра стоял на тюфяке рядом с дверью.
   – Она выбрала место у окна, – прошептал Альбер, так и не очнувшись от сна. – Я подумал, что вы не будете против.
   Николетт лежала лицом к стене. Она не издала ни звука. Юноша был так приветлив с ней, но сейчас вернулся ее главный тюремщик.
   – Еда на столе, – сказал Альбер. – Я смог найти только одну свечу. И то обгрызенную. В этом огромном комоде только и было, что одна эта свеча. Неужели все доминиканские монахи так бедны?
   Лэр отломил кусок хлеба.
   – По крайней мере, они хотят, чтобы в это верили. Ты ел?
   – Я думал, что нужно подождать вас.
   – Ты развязал ей руки?
   – Да.
   – А предложил поужинать? Альбер склонил голову набок.
   – Она сказала, что не голодна.
   – Я хорошо знаю, что женщины редко говорят то, что думают на самом деле, – Лэр подмигнул Альберу. – Поужинай, но смотри, не увлекайся вином.
   Из-за капюшона лица Николетт не было видно, торчал только кончик носа, который слегка вздрагивал. Лэр пересек комнату, осторожно коснулся ее плеча.
   – Миледи, на столе хлеб и вино. Вам нужно что-нибудь поесть. Немного хлеба, хотя бы глоток вина. Завтра нам предстоит долгий путь, в который не стоит пускаться с пустым желудком.
   Его голос был спокойным, мягким, как у священника. Добрым. Как у ее отца. Николетт так хотелось доверять хоть кому-нибудь!
   – Оставьте меня, – резким шепотом произнесла она. – Я не хочу вашей жалкой пищи!
   Еще одна попытка Лэра не увенчалась успехом. Он вернулся к столу и сел рядом с Альбером. Тот макал хлеб в вино, затем ловко, не уронив ни крошки, запихивал себе в рот.
   – Хлеб в это вино вполне можно макать, – Альбер налил из кувшина вина в чашку хозяина.
   Когда мужчины покончили с последним куском хлеба, слуга спросил:
   – Может быть, мне сходить и попросить еще одну свечу?
   – Не нужно. Ты принес воды? – задав вопрос, Лэр тут же вспомнил, что у парня не было возможности покинуть комнату, ведь он не мог оставить пленницу. Но Альбер сказал:
   – Приходил монах с большим кувшином и наполнил наш, – он встал, отряхивая крошки. – Где мне спать? Я оставил свое одеяло на тюфяке внизу, рядом с лестницей.
   – Хорошо, – отозвался Лэр, понизив голос. – Здесь только одна лестница. Если кто-то захочет пройти мимо, ты увидишь.
   Альбер кивнул – он тоже не доверял сержанту. Когда юноша ушел, Лэр спросил Николетт, не хочет ли она уединиться, пока он не погасил свечу.
   Она в смущении села.
   – Да, – ее голос был еле слышен. Николетт сидела на краю тюфяка, ожидая, пока он уйдет. Лэр вышел в коридор. Внизу чьи-то шаги. Возможно, Альбер. На противоположной стороне коридора лунный свет просачивался сквозь ставни огромного окна. Завтра будет хороший день.
   Лэр обернулся, глянул сквозь дверной проем незакрытой двери. Николетт опять лежала на своем месте, повернувшись спиной. Он вошел в комнату и. попытался запереть дверь, но никакого запора не было. Затем, подойдя к столу, погасил свечу.
   Сон не шел. Перед глазами Лэра так и стояли мягкие изгибы тела девушки, нежные бедра и та часть, увидев которую, он, еще тогда, в лесу, ощутил, как кровь быстрее побежала по жилам.

ГЛАВА 6

   Лэр не понял, что его разбудило. Но неожиданно проснулся. Ни звука, только странное ощущение – кто-то движется в темноте. Первая мысль – пленница снова пытается убежать. Но, всмотревшись в темноту, различил на тюфяке у окна темную фигурку. Николетт здесь и, кажется, спит.
   Но то, что он увидел в следующую секунду, заставило его окончательно проснуться. В смутных полосах лунного света, пробивающегося сквозь ставни, он увидел колеблющийся силуэт – голову, плечи. Блеснуло лезвие кинжала. Человек подошел к спящей Николетт.
   Лэр мгновенно вскочил с тюфяка и бросился вперед. Потом де Фонтен не мог вспомнить четко последовательности событий. Он услышал дикий визг, затем жуткий крик. Поднятая рука незнакомца словно застыла в воздухе, потом упала вниз. Тело Николетт уже на полу. Черная фигура развернулась, когда Лэр врезался в человеческое тело. Сомнений больше не было – это не привидение, а пахнущий потом и лошадьми мужчина. Лэр сбил его с ног, но не удержался и тоже упал. Тяжело дыша, противники вскочили, заняв позиции по обеим сторонам резного комода. Резкий выпад – и кинжал Лэра вошел в тело врага. Раздался стон. Лэр успел разглядеть, что на лице у мужчины была маска с отверстиями для глаз и рта. С животной яростью противник бросился на шевалье.
   Сверкнуло лезвие ножа. Скользнув по железным петлям комода, нож высек искры. Несколько отточенных движений, от одного из которых Лэр не смог увернуться. Рука! Боль пронзила локоть, плечо. Де Фонтен изо всех сил нанес удар ногой – незнакомец откатился к стене. Громкий стон вырвался из груди противника.
   Что-то упало на пол. Нож? Но Лэр не успел разглядеть. Человек прыгнул на него, вдавив свой локоть в живот. Резкая боль снова пронзила тело. Ребро, сломанное ребро… Перед глазами Лэра поплыли разноцветные круги, он упал на пол, скорчившись от боли. Громкие крики Николетт, топот удаляющихся шагов. Дверь распахнулась, незнакомец выбежал в коридор.
   Крики и шум наконец-то разбудили остальных. Дюжина солдат собрались на лестнице. Альбер окликнул хозяина. Лэр с трудом встал на ноги, добрался до двери. Нет, незваный гость не мог далеко уйти. Вряд ли он успел спуститься по лестнице.
   – Убийца, – голос Лэра был едва слышен. Боль пронизывала все тело так, будто ему опять сломали ребра. – Он еще здесь! – странный звук собственного голоса изумил де Фонтена. – Обыщите все комнаты!
   Словно сумасшедший, он бросился по коридору, распахивая одну дверь за другой. Мужчины рванулись за ним.
   – Вот! – закричал Лэр. – Вот здесь!
   Проковыляв через всю комнату, он высунулся из окна, ставни которого были распахнуты. Прямо под окном – крыша конюшни, доходившая до самой стены, окружающей аббатство, через которую вполне можно было перелезть.
   Лэр почувствовал, как что-то липкое, теплое течет по его руке. Кровь! Терпкая кровь. Он вспомнил, что кинжал противника пронзил его руку. Насколько сильно, в темноте трудно было понять. Часть солдат столпились вокруг де Фонтена, остальные бросились обыскивать двор. Бесполезно…
   В коридоре глаза Лэра ослепил фонарь. Там стояли привратник и монах – те самые, которых Лэр уже видел.
   – Нам сказали, что произошло убийство, – встревоженно произнес монах. – Надеюсь, вы не думаете, что наш аббат поощряет преступления?
   Убийство? Лэр рванулся вперед. Ребра ныли, ноги были, как чугунные. Когда он выскочил из комнаты, Николетт была жива, он же слышал ее крики. Сержант с парой солдат переминались у двери с ноги на ногу.
   – Что случилось? – резко спросил сержант. Не отвечая, Лэр вбежал в комнату. Люди расступились. Сержант последовал за де Фонтеном.
   – Миледи, миледи, – говорил Альбер, пытаясь успокоить Николетт. Та прижалась к стене, замерев, словно до смерти напуганный зверек. Казалось, она ничего не слышит. Кто-то зажег свечу, пламя трепетало на сквозняке, которым потянуло из открытой двери.
   Взгляд Лэра упал на сержанта. Трудно было понять, рад он или опечален тем, что пленница жива.
   – Кто-то пытался убить ее? – спросил он.
   – Кажется, так.
   – И кто?
   Лэр не ответил на его вопрос, а задал свой:
   – Почему не расставлены посты?
   – Я не видел необходимости. Это святое место.
   – Так выставите дежурных, сержант!
   – Не имеет смысла, потому что…
   – Немедленно! – прорычал Лэр. Сержант хотел возразить, но передумал и пошел к двери. Лэр пристально посмотрел ему в спину. Затем повернулся к Альберу:
   – Пойди посмотри, что он делает. Дверь закрой.
   Парень растворился в темноте, закрыв за собой дверь.
   – Вы в порядке? – спросил де Фонтен, когда они с Николетт остались одни. Ее лицо побледнело. Капюшон упал с головы, и стриженые взъерошенные волосы производили комичное впечатление. Николетт, не обращая внимания на протянутую руку Лэра, медленно встала.
   В неровном свете свечи де Фонтен увидел, что у нее на шее кровь, а темное пятно расплывается на плече.
   – Вы ранены.
   Ее глаза казались огромными на белом как мел, лице. Губы дрожали.
   – А вы думали, что будет по-другому? – в ее голосе звучал упрек. Николетт не доверяла де Фонтену. До сих пор перед ее глазами стояла темная, неясная фигура… Удар в плечо…
   Николетт чуть не упала, с трудом сохраняя сознание.
   Лэр взял ее за локоть.
   – Позвольте, я помогу вам.