В Усадьбе все шло тихо и мирно. Как-то вечерком мистер Грилл сказал
преподобному отцу Опимиану:
- Я не раз слышал, ваше преподобие, как вы превозносили волосы -
непременное условие красоты. Но что скажете вы о Лысой Венере - Римской
Venus Calva?
Преподобный отец Опимиан:
- Как же, сэр, если б вы меня спросили, было ли у римлян такое
божество, я не колеблясь отвечал бы "нет". И где вы ее выискали?
Мистер Грилл:
- Ну, во-первых, во многих словарях.
Преподобный отец Опимиан:
- Словарь - ничто без источников. А источников нет, кроме нескольких
поздних авторов да нескольких старых грамматиков, откопавших слово и
высосавших из пальца смысл. Ни у одного подлинного классика, вы ее не
отыщете. Лысая Венера! Да это такая же отъявленная нелепица, как горячий лед
или черный снег.
Лорд Сом:
- И все же я определенно читал, затрудняюсь только сразу сказать, где
именно, Что в Риме был Храм Venus Calva, и посвящен он ей был вследствие
одного из двух обстоятельств: согласно первому толкованию, разгневанные
чем-то боги наказали римлянок облысением, и тогда Анк Марций {224} поставил
статую своей лысой жены, и боги умилостивились, волосы у всех римлянок
отросли снова, и началось поклонение Лысой Венере; по другому же толкованию
выходит, что, когда галлы захватили Рим и осаждали Капитолий, осажденным не
из чего было делать тетивы для луков, и женщины пожертвовали на них свои
волосы, а после войны в честь этих римлянок поставили статую Лысой Венеры.
Преподобный отец Опимиан:
- А я читал ту же самую историю, отнесенную ко времени Максимилиана
Младшего {Julius Capitolinus: Max. Jun. С. 7 {225}. (Примеч. автора).}. Но,
ежели два или три объяснения даются тогда, как и одного бы достало для
любого события истинного или вероятного, мы можем с уверенностью заключить,
что все они ложны. Все это нелепые мифы, основанные на кривом толковании
забытого слова. Иные полагают, что Calva применительно к Венере означает
"чистая"; но я, как и многие другие, считаю, что это значит "прелестная", в
смысле "обманной прелести". Вы найдете родственные глаголы, calvo и calvor -
активные {Est et Venus Calva, ob hanc causam, quod cum Galli Capitolium
obsiderent, et deesent funes Romanis ad tomenta facienda, Prima Domitia
crinem suura, post caeterae matronae imitatae earn, exsecuerunt, unde facta
tormenta; et post bellum statua Veneri hoc nomine collocata est: licet alii
Calvam Venerem quasi puram tradant: alii Calvam, quod corda calviat, id est,
fallat atque eludat. Quidam dicunt, porrigine olim capillos cecidisse
foeminis, et Ancum regem suae uxori statuam Calvam, posuisse, quod constitit
piaculo; nam mox omnibus foeminis capilli renati sunt: unde institutum ut
Calva Venus coleretur. - Servius ad Aen. i 720. Суть этого отрывка передана
в тексте. (Примеч. автора).}, пассивные {Contra ille calvi ratus. - Sallust:
Hist. III. [Полагая себя общинно прельщенным. - Саллюстий. История {226}
(лат.).] (Примеч. автора).} и отложительные {*} - у Сервия, Плавта и
Саллюстия. Никто не будет утверждать, будто у греков была лысая Венера.
Venus Calva у римлян - это то же, что у греков Aphrodite Dolie {Ἁφροδιτη
Δολίη [Коварная Афродита (греч.)]. (Примеч. автора).}. Красота с лысиною
несовместима; зато она совместна с обманом. По Гомеру, обманная прелесть
"льстивые речи, не раз уловлявшие ум и разумных" {227} - важная часть пояса
Венеры {Πἁρφασις, ἥτ᾽ ἔκλεψε νόον πυκα περ φρονεόντων. XIV. 217. (Примеч.
автора).}. Плетущая обман Венера {Παῑ Διὸς δολοπλόκε. (Примеч. автора).},
называет ее Сафо. Но к чему мне нанизывать примеры, когда поэзия так
изобилует жалобами на обманную любовь, что каждый из присутствующих, я
уверен, ни секунды не задумываясь, может снабдить меня подкрепляющей
цитатой? Хотя бы мисс Грилл.
{* Nam ubi domi sola sum, sopor manus calvitur.

Plautus. Casina.

Ибо когда я дома один, сон вводит в прельстительный
обман мои руки. - Плавт (лат.) (Примеч. автора).}
Мисс Грилл:
- Ах, ваше преподобие. Для любого, у кого есть память на стихи, тут
только l'embarras de richesses {затруднение из-за богатств (фр.).}. Мы бы до полуночи твердили одно и то же.
Зато быстро истощились бы в примерах верности и постоянства.
Преподобный отец Опимиан:
- Быть может, не столь уж быстро. Если б мы стали приводить такие
примеры, я назвал бы вам Пенелопу против Елены, Фьердилиджи против
Анджелики, Имогену против Калисты, Сакрипанта против Ринальдо и Ромео против
Анджело {228}, и так почти до ровного счета, я говорю "почти", ибо в конце
концов число неверных в списке возобладает.
Мисс Тополь:
- И вы думаете, доктор, что можно найти много примеров любви
единственной на всю жизнь? любви, так и не перешедшей со своего первого
предмета ко второму?
Преподобный отец Опимиан:
- Платон считает, что любовь такова по своей сути, и поэзия и проза
романтическая дают нам много тому примеров.
Мисс Тополь:
- И еще больше примеров противному.
Преподобный отец Опимиан:
- В самом деле, если судить о жизни, какой она нам представляется по
собственному опыту, по источникам историческим и жизнеописаниям, мы мало
найдем в ней примеров верности первой любви; но можно найти множество
примеров такой любви, которая, сперва поискав, останавливается наконец на
избранном предмете с неизменным постоянством. Ведь даже Инеса де Кастро была
второй любовью Дона Педро Португальского; а какой образец любви, хранившейся
в святыне сердца столь же прочно, словно она выбита на камне.
Мисс Грилл:
- Да, ваше преподобие, что это за история? Я только смутно ее знаю.
Преподобный отец Опимиан:
- Инеса де Кастро, наделенная редкой красотой и дарованьями, была
дочерью кастильского дворянина при дворе португальского короля Альфонсо
Четвертого. С ранней юности она стала преданной и любимой подругой
Констанции, жены молодого принца Дона Педро. Принцесса рано умерла, и горе
Инесы тронуло сердце Педро, который только в ней одной и
находил утешение. Из этого чувства родилась любовь, окончившаяся тайным
браком. Инеса и Педро уединенно жили в Коимбре {229}, совершенно счастливые в
своей любви и двоих своих детях, покуда трое придворных короля Альфонсо,
движимые уж не знаю какими злобными помыслами - для меня это решительно
непостижимо, - не стали уговаривать короля расстроить брак, а когда это не
удалось, испросили у него разрешения убить Инесу во время недолгой отлучки
мужа. Педро поднял мятеж, опустошил владения убийц, и те бежали - один во
Францию, двое в Кастилию. Уступая мольбам матери, Педро сложил оружие, но
отца, видеть более не пожелал и остался жить со своими детьми, совершенным
затворником на месте былого счастья. По смерти Альфонсо Педро решил не
принимать короны, покуда он не покарает убийц жены. Тот, кто укрылся во
Франции, к тому времени уже умер; остальных выдал ему Кастильский король. Их
казнили, тела сожгли, а прах развеяли по ветру. Затем Педро открыл церемонию
коронации. Образ мертвой Инесы, под вуалью и в царских одеждах, поместили на
троне с ним рядом; он возложил ей на голову корону и всем приказал оказать
ей должные почести. В одном монастыре он поставил рядом два гроба белого
мрамора, один для нее, другой для себя. Он ходил туда всякий день и был
безутешен,, покуда смерть их вновь не соединила. Все это истинная история, и
жаль, что ее искажают разными выдумками.
Мисс Тополь:
- В самом деле, какое величие в таком долгом постоянстве. И как
поражает душу смертный образ в царских одеждах и короне. Вы рассказали об
этом, доктор, доказывая, что первая любовь не всегда самая сильная, чему
есть много и других примеров. Ведь и Ромео любил Розалинду прежде, чем
повстречал Джульетту. Но столь легко изменяющаяся любовь - вряд ли и любовь.
То лишь довольствование ее подобием, уступка, которая может на всю жизнь
сойти за любовь, если тайный зов сердца так и не встретит совершенного
отклика.
Преподобный отец Опимиан:
- Который он весьма не часто встречает; однако такое довольство подобием
редко бывает надолго, оттого так и мало случаев постоянства до гроба. Но я
вслед за Платоном скажу, что любовь истинная - едина, нераздельна и
неизменна.
Мисс Тополь:
- А стало быть, истинная любовь и есть первая; ибо та любовь, что верна
до гроба, хотя бы ей предшествовали разные уступки, и есть первая любовь.

Наутро лорд Сом сказал мисс Найфет:
- Вы вчера не принимали участия в общей беседе. Вы не сказали своего
мнения о постоянстве и неизменности в любви.
Мисс Найфет:
- Я не доверяю чужому опыту, а своего не имею.
Лорд Сом:
- Ваш опыт в свое время лишь подтвердит высказанную вчера теорию.
Любовь, обратившаяся на вас, уж не сможет обратиться ни на кого другого.
Мисс Найфет:
- Уж и не знаю, желать ли мне подобной привязанности. Лорд Сом:
- Оттого, что вы не могли б на нее ответить? Мисс Найфет:
- Напротив. Оттого, что я думаю, я даже слишком могла б на нее
ответить.
На секунду она запнулась и, спохватившись, что дала вовлечь себя в
такой разговор, тотчас сказал:
- Идемте-ка лучше в залу в воланы играть.
Он подчинился приказу; но во время игры каждое движение ее дышало еще
новой прелестью, в высшей степени поддерживавшей в лорде самое пламенное
восхищенье.

    ГЛАВА XXX


ПЛЕННИК СЛОВА. РИЧАРД И АЛИСА

...dum tata sinunt, jungames amores:
Мох veniet tenebris Mors adoperta caput.
Jam subrepet iners aetas, nec amare licebit,
Dicere nec cano blanditias capitae.

Tibullus

Люби, пока вдали от нас невзгоды {230},
Пока нас не накрыло вечной мглой
Иль огнь любви не угасили годы,
А ласки не засыпали золой.

Тибулл

Долго летал волан, туда-сюда, безошибочно попадая на ракетку, и, по
всей видимости, ему вовек не суждено было коснуться пола, если бы лорд Сом
не заметил (если ему это не показалось) признаков усталости в своей
прекрасной противнице. А потому, вместо того чтобы отбивать волан, он
подбросил его кверху, поймал рукой и преподнес мисс Найфет со словами:
- Я сдаюсь. Вы победили.
- Нет, это вы, как всегда, победили в учтивости.
Она произнесла это с печальной улыбкой, более пленительной для лорда,
чем самое лучезарное выражение на лице всякой другой. Затем мисс Найфет ушла
в гостиную, знаком воспретив ему следовать за нею.
В гостиной нашла она мисс Грилл, кажется, за чтением; во всяком случае,
перед ней лежала раскрытая книга.
Мисс Грилл:
- Вы не заметили меня, когда я проходила через залу. Вы видели только
две вещи: волан и вашего противника в игре.
Мисс Найфет:
- Иначе промахнешься. Когда играешь, только волан и видишь.
Мисс Грилл:
- И отражающую его руку.
Мисс Найфет:
- Она неизбежно попадает в поле зрения.
Мисс Грилл:
- Милая моя Алиса. Вы влюблены и не желаете в том признаться.
Мисс Найфет:
- Я не вправе быть влюбленной в искателя вашей руки.
Мисс Грилл:
- Он сватался ко мне и не взял назад своего предложения. Но любит он
вас. Мне бы давно заметить, что, как только он различил вас, все прочее
стало ему безразлично. Несмотря на обычай света, воспрещающий мужчине
выказывать на людях свои чувства, несмотря на все старанья лорда быть равно
внимательным ко всем юным дамам, его окружающим, зоркому наблюдателю тотчас
откроется, что, как только очередь доходит до вас, выражение учтивости и
приветливости на лице его сиятельства сразу сменяется восхищением и
восторгом. И я бы все это давно разглядела, не будь я так занята
собственными мыслями. Ведь вы согласны со мною, да? К чему отпираться?
Мисс Найфет:
- Право же, милая Моргана, я не хотела с вами соперничать. Но,
по-моему, вы заключаете верно.
Мисс Грилл:
- И будь он свободен, и предложи он вам свою руку, вы бы согласились
стать его женой?
Мисс Найфет:
- Я непременно б согласилась.
Мисс Грилл:
- Ну так вот, в следующий раз, когда вы его увидите, он будет свободен.
Участь моя теперь решается под другими созвездиями, и жребий мой брошен.
Мисс Найфет:
- Как вы великодушны, Моргана. Ведь я не думаю, что вы просто отдаете
мне крошки с барского стола.
Мисс Грилл:
- Нет, безусловно. Я ставлю лорда высоко. И до такой степени высоко,
что долго колебалась и, верно, склонилась бы к нему в конце концов, когда бы
не заметила, сколь явственно он предпочел мне вас. Я виновата пред вами
обоими, что уже раньше обо всем не догадалась. Но видите, как портит
человека привычка к поклонению. Мне и в голову не входило, что мне могут
кого-то предпочесть. Хоть допустить бы такую возможность - но нет, у меня
еще не было подобного опыта. И вот вам, пожалуйста, ярчайший образец
уязвленного тщеславия.
Мисс Найфет:
- Вы окружены толпой поклонников, Моргана. Редко кто из девушек
самых привлекательных имеет их столько. Но любовь капризная вещь и не
всегда избирает предмет, наделенный большими достоинствами. Есть
необъяснимые нити притяжения, и они-то бог знает отчего неодолимо притягивают
сердце.
Мисс Грилл:
- И эти необъяснимые нити сердце лорда Сома нашло в вас, но не во мне.
Мисс Найфет:
- Ничего такого он мне не говорил.
Мисс Грилл:
- На словах не говорил. Но глаза его, все поведение ясней всяких слов о
том свидетельствуют. Оба вы старались скрыть свои чувства от других, быть
может, от самих себя. Но оба вы слишком искренни и не умеете притворяться.
Вы созданы друг для друга и, я уверена, составите друг другу счастье,
которого я вам от души желаю.

Скоро мисс Грилл нашла возможность переговорить с лордом Сомом и начала
она шутя:

Забыть ли старую любовь
И не грустить о ней? {231}

Вы пылко ухаживали за мною и вдруг отвернулись от меня и стали клясться
одной моей подруге: "Зефиры шепчут о моей любви".
Лорд Сом:
- Ах нет! Нет же. Ничего я этого не говорил и даже ничего похожего.
Мисс Грилл:
- Ну, положим, если и не говорили, то дали понять. Вас выдали ваши
взоры. Ваши чувства. Их не скроешь. Их нельзя отрицать. Ставлю вас в
известность, что, когда я умру от любви к вам, я буду вам являться
привиденьем.
Лорд Сом:
- Ах, мисс Грилл, если вам суждено умереть только от любви ко мне, вы
останетесь бессмертны, как Цирцея, которую вы столь божественно нам
представили.
Мисс Грилл:
- Вы предлагали мне быть моим, на всю жизнь, до гроба. А вдруг я
соглашусь? Да не пугайтесь! Вы заслуживаете кары, но уж не такой суровой!
Тем не менее отчасти вы принадлежите мне, и я имею право вас передать. Я
подарю вас мисс Найфет. Итак, по старинному обычаю рыцарства, я приказываю
вам, моему пленнику, пойти к ней и объявить, что вы отдаете себя в ее власть
и готовы до конца ей подчиняться. Надеюсь, она будет всю жизнь держать вас в
своих цепях. Вас, я вижу, не очень это устрашает. Но не забудьте, вы ужасный
преступник, а вы покуда ни слова не сказали, чтоб оправдаться.
Лорд Сом:
- Кто б устоял против ваших чар, когда б надежда примешивалась к
созерцанью? Но из-за многих причин надежда воспрещалась, а потому...
Мисс Грилл:
- А потому, когда красота, надежда и обаяние засияли под более
благоприятной звездой, вы устремились за нею. Что вы могли с собой поделать?

И разве можно устоять
Пред чудною улыбкой? {232}

Мне остается льстить себя надеждой, что, возьмись я за вас как следует
с самого начала, я б удержала вас, но

Il pentirsi da sesto nulla giova {*}.
{* Что пользы от бесплодных сожалений? (ит.) {233}.}

Вы, конечно, можете сказать вслед за поэтом:

Мне кажется неярким взгляд,
Когда не на меня глядят {234}.

Но вы даже не дали мне времени вас разглядеть. Я, однако ж, подобно
самому Зерцалу Рыцарства {235}, стараюсь не склоняться под ударами злой
судьбы и

Не рифмой радовать Творца,
А меткой мыслью мудреца! {236}

Лорд Сом:
- Я рад, что вам так весело; ибо, если даже другому удастся затронуть
сердце ваше куда сильней, чем мог бы и мечтать ваш покорный слуга, я беру на
себя смелость заметить в вашем же духе:

Столь легкая нога
Еще по этим плитам не ступала {237}.

И я надеюсь, что шаги ваши по нашей грешной земле всегда будут легки.
Вы - воплощенная Аллегра.
Мисс Грилл:
- К чему загадывать? Но идите же к воплощенной Пенсерозе. И если вы не
обратите ее в Аллегру, превосходящую меня веселостью, значит, я совсем не
понимаю женского сердца.

Вскоре после этого разговора лорд Сом нашел случай переговорить с мисс
Найфет наедине. Он сказал:
- Мне дано одно повеление, как то бывало в старые дни рыцарства.
Прекрасная дама, считающая меня своим пленником, приказала мне упасть к
вашим ногам, отдаться во власть вашу и носить ваши цепи, если вы благоволите
их на меня наложить.
Мисс Найфет:
- Говоря словами ведьмы из "Талабы".

Лишь та.
Что цепь плела, его освободит {238}.

Я готова снять с вас цепи. Встаньте же, милорд, встаньте.
Лорд Сом:
- И встану, если вы дадите мне руку.
Мисс Найфет:
- Вот она вам. Ну встали, так отпустите.
Лорд Сом:
- И не зовите меня милордом.
Мисс Найфет:
- Как же мне вас еще называть?
Лорд Сом:
- Зовите меня Ричардом, а я вас буду звать Алисой.
Мисс Найфет:
- Такая вольность позволительна лишь при более долгом знакомстве.
Лорд Сом:
- Или более коротком?
Мисс Найфет:
- У нас очень короткие дружеские отношения, хоть мы весьма недолго друг
друга знаем. Руку-то отпустите.
Лорд Сом:
- Я не успокоюсь, пока вы не позволите вас называть Алисой, а сами не
станете меня называть Ричардом...
Мисс Найфет:
- Это невозможно. Покамест.
Лорд Сом:
- Нет ничего, чего бы я не отдал, лишь бы заслужить такое право.
Мисс Найфет:
- Ничего?
Лорд Сом:
- Ничего.
Мисс Найфет:
- Ну, а как продвигается сватовство ваше к мисс Грилл?
Лорд Сом:
- С этим покончено. Я получил ее разрешение - и даже, как она
выразилась, приказ - броситься к вашим ногам и сдаться на вашу милость.
Мисс Найфет:
- Как она с вами простилась - плакала или смеялась?
Лорд Сом:
- Ну, она смеялась, если угодно.
Мисс Найфет:
- И не обидно вам?
Лорд Сом:
- Другое, более глубокое чувство берет во мне верх над всяческими
обидами.
Мисс Найфет:
- И это...?
Лорд Сом:
- И вы еще спрашиваете!
Мисс Найфет:
- Не стану прикидываться. С некоторых пор я замечаю склонность вашу.
Лорд Сом:
- Склонность! Скажите лучше - любовь, обожание, слияние всех чувств в
одно!
Мисс Найфет:
- Ну ладно, зовите меня Алисой. А руку все-таки отпустите.
Лорд Сом:
- Но ведь она же моя, да?
Мисс Найфет:
- Ваша, если вы предъявляете на нее иск.
Лорд Сом:
- Тогда позвольте мне скрепить мой иск печатью.

И он поцеловал ей руку со всей почтительностью, которая совместна с
"неодолимой страстью", а она ему сказала:
- Не стану лукавить. Если я чего желала более всего на свете, так это
дождаться дня, когда вы будете свободны и сможете сказать мне все, что
теперь сказали. Я не чересчур с вами откровенна?
Лорд Сом:
- Господи! Да нет же! Я пью слова ваши, как влагу из потоков рая.

Он снова скрепил свой иск печатью, на сей раз наложив ее на уста мисс
Найфет. Розы, выступившие у нее на щеках, были теперь уже красные розы. Она
вырвалась из его объятий и объявила:
- Нет! Никогда! Покуда у вас не будет неоспоримого права.

    ГЛАВА XXXI


БАЛ НА КРЕЩЕНЬЕ. ПАНТОПРАГМАТИЧЕСКАЯ КУХНЯ.
СОВРЕМЕННОЕ ВАРВАРСТВО. ЧАША С ПУНШЕМ

Sic erimus cuncti, postquam nos auferet Orcus:
Ergo vivamus, dum licet esse bene.

Горе вам, беднякам! {239} О сколь человечишка жалок!
Станем мы все таковы, едва только Орк нас похитит.
Будем же жить хорошо, други, покуда живем.

Тримальхион с серебряным скелетом.
Петроний, с. 34

На крещенье был устроен бал. Раздвижные двери гостиных, шириною во всю
стену, раздвинули до отказа. Самую большую залу отвели для взрослых
танцоров; залу поменьше - для детей, которых привели в немалом числе и
поместили в сфере магнетического притяжения гигантского крещенского пирога,
покоящегося в разукрашенной нише. Ковры убрали, а полы разрисовали искусные
мастера {*} под присмотром мистера Шпателя. Библиотеку, отделенную прихожими
и двойными дверьми от остальных апартаментов, поставив в ней столы для
виста, отвели для старших гостей, буде они предпочтут сей род развлечений
простому наблюдению за танцующими. Мистер Грилл, мисс Тополь, мистер
Мак-Мусс и преподобный отец Опимиан устроили собственную кадриль в уголке
малой гостиной, где удобно было играть и беседовать и радоваться радости
молодых. Лорд Сом был главный церемониймейстер.
{* Танцоры раздражали, как полы,
Что мелом разрисованы на праздник, - говорит Вордсворт о "случайных
знакомцах" в своем соседстве. Сонеты Э 39. (Примеч. автора).}
После нескольких предварительных танцев в ожидании съезда гостей
разделили крещенский пирог. В пантомиме участвовали только дети, и маленькие
король с королевой, коронованные согласно правилам, воссели на театральном
троне, а затем чинно прошествовали по обеим гостиным, сами в восторге и к
великой радости своих товарищей. Потом бал уж точно начался, и, снисходя к
общим просьбам, его открыли менуэтом мисс Найфет и лорд Сом. А потом пошли
кадрили и контрдансы, перемежаемые то вальсом, то полькой. Было очень
весело, и немые взоры да нежный шепот служили множеству пылких признаний.
Лорд Сом, высказавший собственное признание уже по всей форме, был вне
себя от радости и носился по гостиным то в танце, то чтобы присмотреть - по
обязанности распорядителя, - все ли довольны. От его внимания не укрылось,
что, когда он приглашал барышень на танец, те соглашались хоть и очень мило,
но без готовности, какую замечал он в них прежде, покуда не распорядился
своей участью. За один день он успел испросить и получить согласие отца мисс
Найфет, который и сидел теперь в углу большой гостиной, с гордостью и
восхищением поглядывая на дочь и весьма ласково на ее избранника. А как
тотчас стало известно (а стало известно тотчас), что мисс Найфет - будущая
леди Сом, его сиятельство перешел в разряд женатых людей и, следственно, не
получал уже более знаков внимания, какими пользовался в качестве счастливого
билетика в лотерее брака, который может достаться кому угодно, но неизвестно
еще кому.
Многие юные леди заметили отсутствие мистера Принса и заключили, что
мисс Грилл потеряла разом обоих поклонников, наиболее любезных ее сердцу.
Правда, у нее оставалось их еще много, и жалеть ее, кажется, не приходилось.
Чуть не все молодые люди стремились с ней танцевать, и, каковы бы ни были ее
тревоги, веселилась она не меньше прочих.
Лорд Сом, обходя залы, остановился у стола, где играли в кадриль, и
сказал:
- Вас три дня не было, мистер Мак-Мусс, какие новости в Лондоне?
Мистер Мак-Мусс:
- Да никаких, в сущности, милорд. Столы крутятся, как и прежде, с
призраками все в порядке, и даже более: их уже не только слышат, но и
осязают; они пожимают из-под столов руки умникам спиритам, а те торжественно
удостоверяют сей факт. Люди просвещенные дурно обращаются с женами; жены
отплачивают им по-своему, и бракоразводных процессов скопилось в судах лет
на двадцать, если их и дальше будут разбирать с той же поспешностью.
Лопаются коммерческие предприятия, взрываются котлы высокого напряжения, и
шарлатаны всех родов наслаждаются доверием общества. Повсюду войны и военные
слухи. Объединение по защите мира передало дела в суд, где карают
несостоятельных пророков. На землю надвигаются великие скорби, и Аполлион
собственной персоной будет, того гляди, несменяемо править всеми народами.
Да, кстати, есть для вас одна новость, да вы, верно, уже сами слышали. Это я
о заседании общества пантопрагматиков под председательством лорда
Кудаветера, который открыл его длинной речью, любезно предоставленной им как
искуснейшее руководство во лжи для начинающих ораторов. Общество разделилось
на ведомства, чтобы соваться во все, сверху донизу, от голосов в
законодательстве до А и Б, сидевших на трубе. Я искал рыбного ведомства с
вашим сиятельством во главе; но такового не обнаружил. А прекрасное было б
ведомство. Само собой оно б разделилось на три класса: рыба живая, рыба
ископаемая и рыба на сковородке.
Лорд Сом:
- Поверьте, мистер Мак-Мусс, теперь и сам я нахожу все это смешным.
Рыба отныне интересует меня разве по третьему классу, да и то лишь для моего
собственного стола и для стола моих друзей.
Мистер Грилл:
- Странно, однако, что у пантопрагматиков нет ведомства по стряпне;
женского ведомства по обучению молодых жен искусству удерживать мужей дома с
помощью доброго обеда, да получше, чем дадут им на стороне, особливо в
клубе. Эти заведения и процветают только оттого, что жены в стряпне ничего
не смыслят; ибо в этом деле, как и во всех прочих, мало приказать, надобно
еще понимать, как твое приказание лучше исполнить. А дело-то поважней для
блага общества, нежели девять десятых всех тех дел, куда суются
пантопрагматики.
Преподобный отец Опимиан:
- Ну, а я так радуюсь, что они сюда не суются. Обед, приготовленный по
Новому Способу, был бы куда смешней и несъедобней, чем римский обед в
"Перигрине Пикле" {240}. Разумеется, пусть наши юные дамы, учатся стряпне.
Но только уж не у общества пантопрагматиков.
Мистер Грилл:
- Что же до надвигающихся на землю скорбей, боюсь, что предвестия их
можно заметить и не заглядывая в Апокалипсис. Нибур {241}, основываясь не на
пророчестве, радовался, что уходит со сцены, ибо чувствовал приближение