Джонатан встал. Человек не в силах одолеть столько греческих слов за один день; во всяком случае, для него две строчки были пределом. Лучше еще раз сходить к отцу Чарлзу. Будем надеяться, что сегодня болезнь отступила. А если нет, что он расскажет на этот раз? Про затонувшую Атлантиду? Или про сокровища тамплиеров? Как бы там ни было, он пока единственный, кто может ему помочь. Монахи еще утром с серьезнейшими лицами собрались в библиотеке и до сих пор не выходили.
Отец Чарлз встретил гостя в отличной форме и даже выразил удовольствие в связи с его приходом. С легкой улыбкой он взял протянутую ему рукопись.
— Разве в английских школах больше не изучают греческий? — удивленно спросил он.
— Только самые азы, — объяснил Аргайл.
— Понятно. И как далеко вы продвинулись?
Это уже напоминало экзамен. Поскольку старик явно не помнил того, что наговорил ему в прошлый раз, Аргайл вкратце изложил ему суть их предыдущей беседы.
— На первый взгляд это кажется невероятным, но я предположил, что брат Ангелус занимал высокое положение в Византийской империи. Видимо, это он привез с собой икону.
Глаза отца Чарлза блеснули.
— Очень хорошо, сэр. Очень хорошо. Я впечатлен. Брат Ангелус действительно занимал высокое положение, но личность его неизвестна.
— Разве? Старик кивнул:
— Его имя всегда хранилось в строгом секрете.
— Это был император. Отец Чарлз изогнул бровь:
— Что заставляет вас так думать? Доказательств подобной версии не существует.
— Доказательства есть. Вы на них сидите. Вы забрали их из папки и спрятали у себя.
— Бог мой, до чего ж вы догадливы, — сказал старик в замешательстве. — Не представляю, как вы до этого додумались.
Аргайл предпочел не говорить ему правды.
— Ну что ж, вы правы. Это был император.
— Зачем вы это скрываете?
— Чтобы уберечь память о нем от таких, как вы. От тех, кто всюду сует свой нос. Правда разрушит легенду, понимаете? Исчезнет образ императора, который встретил свою смерть под стенами Константинополя. Это один из величайших моментов нашей истории. Я всегда так думал. И как печально было бы заменить его рассказом о том, как он бежал из города на корабле, бросив своих соотечественников на растерзание неверным, и спрятался в монастыре.
— Но ведь он бежал не просто так. Он планировал контрнаступление.
— Да, я верю в то, что он хотел этого, но он не сумел осуществить своей мечты. Его главный сторонник, папа Каллист, вскоре умер, а новый папа слишком увлекался искусством, чтобы думать о восстановлении границ христианского мира. Император Константин, между прочим, умер примерно через год после Каллиста. Внезапно.
— Отчего?
— Вечером, после ужина, у него начались сильные боли в животе. Лично я думаю, его отравили. В этом нет ничего удивительного. В папстве было много людей, которые не хотели, чтобы денежки из казны тратились на Крестовые походы. К тому же многие успели наладить связи с турками. Война не входила в интересы ни папства, ни Генуи, ни Венеции. Константин со своей мечтой о Крестовом походе мешал им. Они умертвили его, но память о героизме великого императора продолжает жить.
— А вы поддерживаете эту легенду.
Отец Чарлз кивнул:
— Не подумайте, что я уничтожил доказательства, — я не вандал. Я просто разъединил их и спрятал в надежных местах. Тому, кто вздумает собрать все кусочки воедино, придется потратить на это несколько месяцев, даже если он точно будет знать, где и что искать. Вы, кстати, знаете, о какой иконе идет речь?
— Да, это сама «Одигитрия».
Отец Чарлз одобрительно хмыкнул. «Как странно, — подумал Аргайл. — Я словно разговариваю с другим человеком».
— Должен сказать, полет вашей фантазии меня поражает. Да, вы вновь угадали. Это действительно она. Ее писал сам святой Лука. Император оставил ее в монастыре на попечение своего слуги Грациана и членов его семейства. Он велел следить, чтобы она никогда не покидала стен монастыря до тех пор, пока Константинополь снова не станет христианским. И будь проклят тот, кто нарушит завет императора. Константин поклялся лично наказать того, кто посмеет к ней прикоснуться, и заставил Грациана дать такую же клятву.
И в эту секунду Аргайл словно прозрел. Теперь он в точности знал, как все произошло. Это было настолько ясно и очевидно, что он удивился, как не понял этого раньше.
— Вы ведь, кажется, тоже были в тот день в церкви? — спросил он отца Чарлза. — Когда отца Ксавье ударили по голове?
Старик кивнул:
— Я всегда хожу туда по утрам, когда хорошо себя чувствую. Я прихожу в церковь до того, как встают братья, чтобы побыть там одному. В то утро я чувствовал себя прекрасно.
— Тогда вы должны были видеть, что произошло. Отец Чарлз улыбнулся и покачал головой:
— Я ничего не видел.
— Неправда.
— Да, — легко согласился он, — неправда.
— Это вы взяли икону?
— Конечно, нет. Я не могу как следует о ней позаботиться.
Аргайл пристально посмотрел на него, и отец Чарлз обвел рукой свою комнату.
— Можете обыскать меня, если хотите.
— Нет, — ответил Джонатан, — этого я делать не буду.
— Она находится в безопасном месте. Там ей никто не причинит вреда. Полиция может прекратить поиски.
Он посмотрел на Аргайла, уверенный, что тот его понял.
Аргайл кивнул:
— Да. Благодарю вас.
В задумчивости Джонатан вышел от отца Чарлза и направился в архив, чтобы привести в порядок бумаги, которые ему больше не понадобятся. Караваджо придется подождать до следующей недели. Спустившись вниз, он встретил отца Поля. Тот стоял в дверях и с несчастным лицом смотрел в одну точку. Аргайлу показалось, что за последние дни отец Поль постарел лет на тридцать.
Он тихонько кашлянул; отец Поль обернулся и посторонился, пропуская его на улицу.
— Не грустите, — сказал Джонатан, огорченный его подавленным видом. — Не может быть, чтобы все было так уж плохо.
— Может, мистер Аргайл, — медленно ответил отец Поль. — Еще как может.
— Они не отпустили вас домой? Жаль, если так.
— Они оставили меня здесь. Навсегда.
— Но в следующем году уж наверняка…
— У нас только что закончилось собрание. Отец Ксавье прислал письменный отказ от поста.
— Разумно с его стороны. Он еще не скоро окончательно встанет на ноги.
— Да. И они выбрали нового главу ордена.
— Ах вот как. И кто же счастливчик? Честно говоря, я ему не завидую.
— Это я.
— О-о!
Аргайл с искренней тревогой заглянул в лицо молодого человека и понял, что его горестный вид не имеет ничего общего с кокетством или желанием скрыть горделивую радость.
— О Господи, представляю, как вы потрясены.
Отец Поль перевел на него печальный взгляд.
— А вы не могли отказаться? Сказали бы, что вы еще слишком молоды.
— Я говорил.
— Неопытны?
— Говорил.
— Сказали бы, что вы женаты, у вас трое детей и вообще вы пьяница.
Отец Поль слабо улыбнулся, но для начала и это было неплохо.
— Такая мысль не приходила мне в голову, хотя любые возражения были бы бесполезны. Видите ли, мы даем обет послушания, и если совет принимает решение, я не могу отказаться.
— На какой срок вас избрали?
— Пожизненно. До тех пор, пока будут силы.
— Тогда вам не повезло. Вы производите впечатление ужасно здорового человека.
Отец Поль печально кивнул.
— Вам так не нравится эта работа?
Вы даже представить себе не можете, до какой степени, мистер Аргайл. — В глазах его заблестели слезы. — Я хочу домой. Я столько всего хотел сделать. Там меня ждут, а здесь мне не место, каждый новый день в Риме для меня — мука.
— Кто же это сказал, что власть нужно давать только тем людям, которым она не нужна? — Аргайл подумал. — Нет, не вспомню. Знаете, я считаю, что из вас получится очень хороший глава ордена. Возможно, по отношению к вам это было жестоко, но лучшей кандидатуры они найти не могли. Блестящий выбор.
Отец Поль горько усмехнулся:
— Боюсь, вы ошибаетесь.
— Послушайте, — мягко сказал Аргайл, — вы знаете Флавию?
Священник кивнул.
— Недавно ей предложили возглавить управление по борьбе с кражами произведений искусства. Она была в ужасе: ведь я постоянно жалуюсь на ее занятость, а в новой должности она будет еще реже появляться дома. Это огромная ответственность. В случае ошибки ей грозят большие неприятности, не говоря уж о том, что ее всегда будут сравнивать с ее предшественником. Но я уверен: несмотря ни на что, она прекрасно справится.
— Вы думаете, ей следует принять предложение?
— Конечно, иначе она будет несчастна. Она и сама понимает, что справится. И вы тоже знаете про себя, что справитесь. Вам обоим не хватает практики, только и всего. Боттандо знал, что делает, когда предлагал ее кандидатуру. Так же, как знали те, кто предлагал вас.
Отец Поль слабо улыбнулся:
— Вы добрый человек. Но мне придется стать политиком и бухгалтером, а я не хочу.
— Вы можете их нанять. Кстати, зачем вам бухгалтер?
— Как я понял, отец Ксавье вложил деньги в какое-то сомнительное предприятие и все потерял.
— Понятно. И большую сумму?
— Значительную.
— Продайте что-нибудь. Например, Караваджо. Ему в любом случае здесь не место, даже Менцис с этим согласен.
— Учитывая последние события…
— Тут совсем другое дело. Вы свяжетесь с солидной конторой или воспользуетесь услугами надежного посредника. Главное, чтобы у него нашлось просторное помещение для этого произведения. Вы сможете получить за него очень приличные деньги.
— Сколько?
— Это зависит от того, удастся ли доказать авторство Караваджо. Если удастся, вы сможете выручить за него несколько миллионов долларов. Если же нет, он принесет вам как минимум тысяч двести с учетом расходов на выяснение происхождения.
Ему удалось заинтересовать отца Поля, в этом не было никаких сомнений. Однако почти тут же плечи священники снова поникли.
— Деньги нужны нам срочно, мистер Аргайл. В течение ближайшей недели. Мы не успеем продать картину за такой короткий срок.
Аргайл кивнул:
— Боюсь, тут я бессилен. Но если хотите, я могу провести предварительные переговоры с потенциальными покупателями.
— Вы?
— Ах да, я не говорил. Раньше я торговал картинами.
Отец Поль тщательно взвесил все «за» и «против».
— Пожалуй, это можно сделать. Правда, теперь, после кражи иконы, совет будет настроен скептически.
— Да, если бы удалось найти икону… Отец Поль засмеялся.
— Это было бы чудом.
— «О, маловеры!» — хочется мне воскликнуть всякий раз, когда я вижу священника, — сказал Аргайл. — Нужно верить в чудеса, они иногда происходят.
— Да, только не тогда, когда их ждешь.
— У меня так бывает с такси. Они постоянно попадаются мне на глаза, когда не нужны, и пропадают, как только в них возникает необходимость. Однако это не повод, чтобы отрицать их существование.
— Боюсь, мы не заслужили такой милости.
— А разве чудо нужно заслужить?
— Вы хотите преподать мне урок богословия, мистер Аргайл? — спросил священник, и на губах его заиграла улыбка.
— О нет, я просто хотел напомнить, что никогда не следует отчаиваться. Вы в самом начале пути. А как вы поступите, если икона найдется? Снова попытаетесь ее продать?
Отец Поль энергично замотал головой:
— Нет, она займет свое законное место. И двери в церковь будут открыты для всех желающих.
— Это решение нового главы ордена?
Отец Поль подумал и улыбнулся:
— Да. Почему бы и нет? Это мое первое распоряжение.
— Хорошо. В таком случае не уделите ли вы мне полчаса своего драгоценного времени сегодня вечером? Часов в девять?
Через полчаса Аргайл был уже дома и застал Флавию забившейся в кресло с бутылкой виски. Вид у нее был усталый и мрачный.
— Как дела?
— Хуже не бывает.
— Вам не удалось его сцапать? Сочувствую.
— Мы поймали его.
— Тогда в чем проблема?
— Он мертв. Кто-то застрелил его. Это было ужасно. Киллер сделал это абсолютно хладнокровно, глядя мне прямо в глаза.
— Кто?
Она покачала головой и отхлебнула виски.
— Черт возьми, если бы я знала! Профессиональный убийца. Он действовал спокойно, четко и эффективно. Не спеша подошел и так же не спеша удалился. Даже задержался, чтобы подобрать сверток с иконой. Я чувствовала себя полной идиоткой. Нет, эта работа не для меня. Так завтра и скажу Боттандо. Пусть берут кого-нибудь со стороны. А я не гожусь.
— Ерунда.
— Нет, не ерунда.
— Нет, ерунда. При чем здесь ты? Мало ли почему он его пристрелил? К тебе это не имеет никакого отношения.
— Да, ты еще не знаешь: Мэри Верней тоже смылась.
— Ну и что здесь удивительного? Если бы тебя так же преследовала полиция, ты бы тоже уехала из страны. Это еще не указывает на нее как на воровку, если не брать в расчет фальшивку, которую ты ей подсунула. Попытайся рассуждать как Боттандо. Как бы он поступил на твоем месте?
Она отхлебнула еще и подумала.
— Он постарался бы минимизировать наши просчеты и представить их как достижения. Нападение на отца Ксавье он свалил бы на Хараниса, а убийство самого Хараниса связал бы с наркотиками. Что-нибудь в этом роде. Ну и признал бы, что было бы неплохо все же найти икону.
— Так и сделай, — посоветовал Аргайл, радуясь, что она немного воспрянула духом. — А найти икону я, пожалуй, тебе помогу. Кстати, прежде чем Боттандо выступит с официальным заявлением насчет того, что отец Ксавье пострадал от руки Хараниса, тебе было бы неплохо узнать, как все было на самом деле.
— А ты знаешь?
— Догадался сегодня днем. Ничто так не стимулирует мыслительный процесс, как работа в архиве.
— Ну же, рассказывай.
— Нет.
— Джонатан…
— С одним условием. Вернее, с двумя. Она вздохнула.
— С какими?
— Во-первых, ты перестанешь молоть чепуху насчет того, что не годишься для этой должности. Ты подходишь для нее, как никто другой.
— Ты же сам говорил, что здравомыслящий человек выбрал бы деньги.
— Заметь — здравомыслящий человек. К тебе это не относится. Я ж тебя знаю. И потом: я предпочитаю видеть тебя пусть реже, но счастливой и довольной, чем чаще, но озлобленной и несчастной. Ты превратишься в фурию, если будешь заниматься бессмысленной, на твой взгляд, работой. Ты ненавидишь писанину. Даже заполнение налоговой декларации вызывает у тебя приступ депрессии. Так что оставайся лучше там, где ты есть.
Флавия с нежностью посмотрела на него, потом притянула к себе его голову и поцеловала в макушку.
— Джонатан, какая ты прелесть.
— У меня есть и другие достоинства. Я, например, даю хорошие советы.
— Не уверена, что ты прав.
— Я всегда прав.
— А второе условие?
— Если я когда-нибудь начну жаловаться на свою одинокую жизнь, ты должна отнестись к этому с пониманием и постараться свернуть горы, чтобы побыть со мной вдвоем. Начни прямо сейчас.
— Сейчас?
— Да, я хотел бы уехать с тобой на уик-энд.
— Я не могу… — Она запнулась.
— Подумай хорошенько.
— Хорошо. Мы уедем с тобой на уик-энд.
— Чудесно.
— А теперь говори, где икона. Когда ты об этом догадался?
— Тоже сегодня днем. Это произошло благодаря великолепному сочетанию моих знаний, интеллекта и походов по магазинам. И еще наводке из верного источника.
— Кто же это? — удивилась Флавия.
Аргайл засмеялся.
— Это был Константин XI Палеолог, византийский император, достойнейший из достойных, наместник Бога на грешной земле, преемник Августа и Константина.
Флавия вскинула голову и осуждающе посмотрела на него.
— Джонатан, сейчас не время… Я понимаю, что тебе хочется меня развеселить…
— Я не шучу. У меня состоялась долгая, необычайно увлекательная беседа с греческим императором, который умер полтысячелетия назад. Хочешь услышать всю историю целиком?
Он, конечно, обещал отцу Чарлзу сохранить все в тайне, но маленькое исключение все же можно сделать. Ему хотелось поднять Флавии настроение, к тому же они собирались пожениться, а муж и жена, как известно… и да прилепится жена к мужу своему, и т.д. и т.п. В общем, он не удержался и рассказал Флавии о периодических перевоплощениях отца Чарлза.
— Видимо, он пропустил через себя все, что ему было известно об истории монастыря, и это выразилось в подобном перевоплощении. Я проверял: все сказанное им подтверждается. Я не мог, конечно, проверить абсолютно все факты, поскольку часть документов он спрятал и никому не дает.
— Почему же никто не сказал нам об этом? Я хочу сказать: если он выдает себя за императора, кто-нибудь из братьев должен был предупредить тебя?
— Я думаю, раньше с ним такого не случалось. Видимо, это явилось следствием шока, который он пережил в тот день в церкви. Он священник старой закалки: ходит молиться по ночам и рано утром. В то утро, когда отец Ксавье должен был встретиться с Буркхардтом, отец Чарлз тоже был в церкви. Он сначала отрицал это, а потом сам признался, что сказал неправду.
— Так это он ударил отца Ксавье?
— Нет, он просто видел, как отец Ксавье пришел в церковь, открыл дверь на улицу и вынул икону из оклада.
— Так кто же его ударил?
— Константин поручил икону заботам своего слуги Грациана и велел следить за тем, чтобы она оставалась в монастыре до тех пор, пока Константинополь снова не станет христианским. Нам остается только спросить слугу. Все встанет на свои места, если ты вспомнишь, по каким дням работает местный рынок.
Флавия фыркнула.
— Ты, похоже, сам подвинулся рассудком. При чем здесь рынок?
— Местный рынок работает по средам и пятницам. Икона исчезла в пятницу.
— И что?
Аргайл улыбнулся и бросил ей куртку.
— Догадайся сама. Пойдем прогуляемся — сегодня чудесный вечер.
И в этом она не могла с ним не согласиться. Это был один из тех мягких теплых римских вечеров, когда дневная жара уже спала, а ночной холод еще не успел опуститься на улицы и все вокруг кажется совершенным; когда воздух пронизан золотым сиянием и уже не важно, сколько выхлопов он содержит, и когда даже низкий гул движущегося транспорта и гудок автомобильной сирены вызывают чувство умиротворения и покоя. В ресторанах не хватало свободных мест, и официанты выносили столики на улицу; туристы были довольны, а рестораторы так просто счастливы. Из раскрытых окон доносились разговоры, звон посуды и болтовня телевизора. Мимо проносились подростки на мотороллерах с таким важным видом, словно под ними рычал «харлей-дэвидсон». Люди стояли у стен домов, двигались вверх и вниз по улице, взявшись под ручку и о чем-то переговариваясь. Время от времени слышались громкие приветствия, возвещающие о встрече знакомых.
Несмотря на тяжелый день и на то, что они шли с определенной целью, Флавия тоже подхватила Аргайла под руку и замедлила шаг, отдавшись во власть волшебного римского вечера. В такие вечера все проблемы куда-то уходят и начинают казаться незначительными и шумный загазованный город превращается в самое прекрасное место на земле. Аргайл с Флавией тихо шли по улицам и думали о том, что ни за что на свете не покинут этот город.
Достигнув монастыря, они увидели, что количество народу у церкви несколько возросло, некоторых из них Аргайл уже знал в лицо. Помимо истинно верующих, здесь были влюбленные пары, которым захотелось присоединиться к толпе, а также странствующие студенты, которые решили, что безопаснее всего ночевать в людном месте, и разложили свои спальные мешки. Кто-то — Аргайл подозревал, что владелец кафе напротив — расставил на ступеньках круглые черные масляные лампы, очень похожие на те, которыми освещают места дорожных работ. Дрожащие огоньки ламп отбрасывали мягкие тени, придавая всей сцене загадочность и живописность.
— Напоминает средневековье, вы не находите? — сказал отец Поль. Флавия с Аргайлом разыскали его и вместе с ним вышли на улицу. — С каждым днем их становится все больше. Они приносят записки с молитвами и продукты.
— Продукты?
— Старый обычай, как мне сказали. Он принят у южных народов, но, видимо, сохранился и здесь. Когда вы обращаетесь к святому с просьбой, нужно принести ему что-нибудь взамен. Еду, деньги, иногда даже одежду.
— И что вы делаете с этими продуктами? — спросила Флавия, когда они двинулись дальше.
— Раздаем бедным. А что еще с ними делать? Некоторых братьев шокирует этот обычай, но я не собираюсь его запрещать. Куда мы идем?
— Мы уже пришли. Это здесь, кажется, — ответил Аргайл.
Они отошли от монастыря всего на несколько сотен шагов и теперь остановились у входа в старое обветшалое здание безобразной архитектуры. Домофон не работал, дверь в парадное была открыта и подперта кирпичом. Аргайл прочитал фамилии на табличке домофона.
— Третий этаж, — сказал он.
Лифт тоже давно отслужил свое, и они пошли наверх пешком. Поднявшись на третий этаж, они свернули в длинный узкий коридор и, дойдя до нужной двери, позвонили. На всякий случай Аргайл еще постучал.
В комнате убавили звук телевизора, потом послышался детский плач. Дверь отворилась.
— Здравствуйте, — мягко сказал Аргайл. — Мы пришли за госпожой. Теперь она будет в полной безопасности.
Синьора Грациани кивнула и открыла дверь шире.
— Я так рада. Входите.
Флавия бросила на приятеля недоумевающий взгляд и вошла в комнату. Замыкал шествие бесстрастный отец Поль.
В небольшой гостиной было очень тесно — там с трудом помещались телевизор, белье и дети. Старая потертая мебель, на стенах — распятия и картины на религиозные сюжеты.
На Флавию обстановка произвела удручающее впечатление, но поскольку Аргайл взял инициативу на себя, она с удовольствием отошла в тень. Кроме того, она боялась сказать что-нибудь некстати и испортить все дело.
— А вы уверены, что ей ничто не угрожает? — снова вдруг забеспокоилась синьора Грациани.
— Абсолютно уверен, — ответил Аргайл. — Икона вернется на свое законное место и больше не покинет его. Отец Поль намерен оказывать ей соответствующие ее положению почести. Правда, отец Поль?
Священник кивнул.
— Я так рада, — повторила женщина. — Когда я услышала, что он собирается сделать, я сказала себе: «Нет, это неправильно. Он плохой человек, если решил продать ее».
— Вы подслушали разговор, когда пришли убираться? Правильно?
— Конечно. По средам я всегда прихожу рано, потому что к восьми мне надо быть уже на рынке. Я помолилась и уже взялась за ведро, когда услышала голос отца Чарлза — бедная добрая душа. Он чуть не плакал, умоляя приора не продавать икону. Он сказал, что орден должен охранять ее. Глупо, конечно: все знают, что это она охраняет орден, а не наоборот. Но отец Ксавье сказал: «Слишком поздно». Он так жестоко это сказал и еще назвал отца Чарлза сентиментальным суеверным стариком.
Я стала умолять мою госпожу, чтобы она защитила себя и предложила ей свою помощь. Наша семья на протяжении многих поколений ухаживает за ней. Она повелела мне остановить этого человека. Это она так сказала, понимаете? У меня не было выбора.
Я ударила его щеткой. У меня и мысли не было ранить его, но он вдруг упал и ударился головой о каменные ступеньки. Это не я, понимаете? Сама я ни за что бы его не ударила. Это она. Ее наказание может быть очень суровым. Я вдруг поняла — так ясно, словно кто-то мне это сказал, — что ее нужно спрятать до тех пор, пока опасность не исчезнет.
— И вы забрали ее домой? — спросила Флавия. Синьора Грациани пришла в ужас от такого предположения.
— О нет, она не должна покидать стен монастыря. Я завернула ее в полиэтиленовый пакет и унесла в дворницкую, где хранится инвентарь для уборки. Я спрятала ее в коробке из-под стирального порошка.
— И вы бросили отца Ксавье в таком состоянии?
— Да, и очень жалею об этом. В тот момент я не поняла, насколько тяжело он ранен. Я ушла совсем ненадолго — только сбегала на рынок сказать, что не приду, и сразу прибежала обратно. Я хотела убедиться, что с ним все в порядке…
— Спасибо, — сказал Аргайл. — Вы выполнили свой долг.
— Да, — с удовлетворением согласилась она. — Полагаю, что так. Мы всегда служили ей верой и правдой. А что еще мне оставалось делать?
— Ничего, — сказал отец Поль. — Вы все сделали правильно. Вы остались верны своему слову, в отличие от нас. Я сам повешу ее на место, — продолжил он. — А завтра мы устроим праздничную мессу. Надеюсь, вы придете, синьора?
Синьора Грациани смахнула слезу со щеки и с благодарностью тряхнула головой.
— Большое спасибо, отец Поль.
Черт побери, — сердито сказала Флавия, когда они вышли из квартиры синьоры Грациани. — Получается, всю эту кашу заварила суеверная старая женщина?
— Это твой взгляд на вещи. Лично я ей верю.
— В чем?
— Ее дальнему предку поручили следить за картиной. Сколько с тех пор прошло? Двадцать поколений? В масштабах вечности это ничто. Квартал очень старый, вполне возможно, что семья Грациани проживает в том же здании, что и пятьсот лет назад.
— Джонатан…
— В Риме есть семья Толомеи — ты, наверное, слышала о них. Говорят, они ведут свой род от Птолемея — названого брата Александра Македонского. А это, между прочим, почти семьдесят поколений. Нет ничего удивительного, что другая итальянская семья на протяжении нескольких сотен лет живет в одном и том же квартале. Если они пережили разграбление Рима в 20-е годы пятнадцатого века, то потом ничего особенно страшного с городом не происходило. По-видимому, в семье придавали большое значение возложенной на них миссии, а имя «Грациан» со временем превратилось в фамилию «Грациани». Тебе не нравится такое объяснение? Для тебя оно недостаточно рациональное?
Отец Чарлз встретил гостя в отличной форме и даже выразил удовольствие в связи с его приходом. С легкой улыбкой он взял протянутую ему рукопись.
— Разве в английских школах больше не изучают греческий? — удивленно спросил он.
— Только самые азы, — объяснил Аргайл.
— Понятно. И как далеко вы продвинулись?
Это уже напоминало экзамен. Поскольку старик явно не помнил того, что наговорил ему в прошлый раз, Аргайл вкратце изложил ему суть их предыдущей беседы.
— На первый взгляд это кажется невероятным, но я предположил, что брат Ангелус занимал высокое положение в Византийской империи. Видимо, это он привез с собой икону.
Глаза отца Чарлза блеснули.
— Очень хорошо, сэр. Очень хорошо. Я впечатлен. Брат Ангелус действительно занимал высокое положение, но личность его неизвестна.
— Разве? Старик кивнул:
— Его имя всегда хранилось в строгом секрете.
— Это был император. Отец Чарлз изогнул бровь:
— Что заставляет вас так думать? Доказательств подобной версии не существует.
— Доказательства есть. Вы на них сидите. Вы забрали их из папки и спрятали у себя.
— Бог мой, до чего ж вы догадливы, — сказал старик в замешательстве. — Не представляю, как вы до этого додумались.
Аргайл предпочел не говорить ему правды.
— Ну что ж, вы правы. Это был император.
— Зачем вы это скрываете?
— Чтобы уберечь память о нем от таких, как вы. От тех, кто всюду сует свой нос. Правда разрушит легенду, понимаете? Исчезнет образ императора, который встретил свою смерть под стенами Константинополя. Это один из величайших моментов нашей истории. Я всегда так думал. И как печально было бы заменить его рассказом о том, как он бежал из города на корабле, бросив своих соотечественников на растерзание неверным, и спрятался в монастыре.
— Но ведь он бежал не просто так. Он планировал контрнаступление.
— Да, я верю в то, что он хотел этого, но он не сумел осуществить своей мечты. Его главный сторонник, папа Каллист, вскоре умер, а новый папа слишком увлекался искусством, чтобы думать о восстановлении границ христианского мира. Император Константин, между прочим, умер примерно через год после Каллиста. Внезапно.
— Отчего?
— Вечером, после ужина, у него начались сильные боли в животе. Лично я думаю, его отравили. В этом нет ничего удивительного. В папстве было много людей, которые не хотели, чтобы денежки из казны тратились на Крестовые походы. К тому же многие успели наладить связи с турками. Война не входила в интересы ни папства, ни Генуи, ни Венеции. Константин со своей мечтой о Крестовом походе мешал им. Они умертвили его, но память о героизме великого императора продолжает жить.
— А вы поддерживаете эту легенду.
Отец Чарлз кивнул:
— Не подумайте, что я уничтожил доказательства, — я не вандал. Я просто разъединил их и спрятал в надежных местах. Тому, кто вздумает собрать все кусочки воедино, придется потратить на это несколько месяцев, даже если он точно будет знать, где и что искать. Вы, кстати, знаете, о какой иконе идет речь?
— Да, это сама «Одигитрия».
Отец Чарлз одобрительно хмыкнул. «Как странно, — подумал Аргайл. — Я словно разговариваю с другим человеком».
— Должен сказать, полет вашей фантазии меня поражает. Да, вы вновь угадали. Это действительно она. Ее писал сам святой Лука. Император оставил ее в монастыре на попечение своего слуги Грациана и членов его семейства. Он велел следить, чтобы она никогда не покидала стен монастыря до тех пор, пока Константинополь снова не станет христианским. И будь проклят тот, кто нарушит завет императора. Константин поклялся лично наказать того, кто посмеет к ней прикоснуться, и заставил Грациана дать такую же клятву.
И в эту секунду Аргайл словно прозрел. Теперь он в точности знал, как все произошло. Это было настолько ясно и очевидно, что он удивился, как не понял этого раньше.
— Вы ведь, кажется, тоже были в тот день в церкви? — спросил он отца Чарлза. — Когда отца Ксавье ударили по голове?
Старик кивнул:
— Я всегда хожу туда по утрам, когда хорошо себя чувствую. Я прихожу в церковь до того, как встают братья, чтобы побыть там одному. В то утро я чувствовал себя прекрасно.
— Тогда вы должны были видеть, что произошло. Отец Чарлз улыбнулся и покачал головой:
— Я ничего не видел.
— Неправда.
— Да, — легко согласился он, — неправда.
— Это вы взяли икону?
— Конечно, нет. Я не могу как следует о ней позаботиться.
Аргайл пристально посмотрел на него, и отец Чарлз обвел рукой свою комнату.
— Можете обыскать меня, если хотите.
— Нет, — ответил Джонатан, — этого я делать не буду.
— Она находится в безопасном месте. Там ей никто не причинит вреда. Полиция может прекратить поиски.
Он посмотрел на Аргайла, уверенный, что тот его понял.
Аргайл кивнул:
— Да. Благодарю вас.
В задумчивости Джонатан вышел от отца Чарлза и направился в архив, чтобы привести в порядок бумаги, которые ему больше не понадобятся. Караваджо придется подождать до следующей недели. Спустившись вниз, он встретил отца Поля. Тот стоял в дверях и с несчастным лицом смотрел в одну точку. Аргайлу показалось, что за последние дни отец Поль постарел лет на тридцать.
Он тихонько кашлянул; отец Поль обернулся и посторонился, пропуская его на улицу.
— Не грустите, — сказал Джонатан, огорченный его подавленным видом. — Не может быть, чтобы все было так уж плохо.
— Может, мистер Аргайл, — медленно ответил отец Поль. — Еще как может.
— Они не отпустили вас домой? Жаль, если так.
— Они оставили меня здесь. Навсегда.
— Но в следующем году уж наверняка…
— У нас только что закончилось собрание. Отец Ксавье прислал письменный отказ от поста.
— Разумно с его стороны. Он еще не скоро окончательно встанет на ноги.
— Да. И они выбрали нового главу ордена.
— Ах вот как. И кто же счастливчик? Честно говоря, я ему не завидую.
— Это я.
— О-о!
Аргайл с искренней тревогой заглянул в лицо молодого человека и понял, что его горестный вид не имеет ничего общего с кокетством или желанием скрыть горделивую радость.
— О Господи, представляю, как вы потрясены.
Отец Поль перевел на него печальный взгляд.
— А вы не могли отказаться? Сказали бы, что вы еще слишком молоды.
— Я говорил.
— Неопытны?
— Говорил.
— Сказали бы, что вы женаты, у вас трое детей и вообще вы пьяница.
Отец Поль слабо улыбнулся, но для начала и это было неплохо.
— Такая мысль не приходила мне в голову, хотя любые возражения были бы бесполезны. Видите ли, мы даем обет послушания, и если совет принимает решение, я не могу отказаться.
— На какой срок вас избрали?
— Пожизненно. До тех пор, пока будут силы.
— Тогда вам не повезло. Вы производите впечатление ужасно здорового человека.
Отец Поль печально кивнул.
— Вам так не нравится эта работа?
Вы даже представить себе не можете, до какой степени, мистер Аргайл. — В глазах его заблестели слезы. — Я хочу домой. Я столько всего хотел сделать. Там меня ждут, а здесь мне не место, каждый новый день в Риме для меня — мука.
— Кто же это сказал, что власть нужно давать только тем людям, которым она не нужна? — Аргайл подумал. — Нет, не вспомню. Знаете, я считаю, что из вас получится очень хороший глава ордена. Возможно, по отношению к вам это было жестоко, но лучшей кандидатуры они найти не могли. Блестящий выбор.
Отец Поль горько усмехнулся:
— Боюсь, вы ошибаетесь.
— Послушайте, — мягко сказал Аргайл, — вы знаете Флавию?
Священник кивнул.
— Недавно ей предложили возглавить управление по борьбе с кражами произведений искусства. Она была в ужасе: ведь я постоянно жалуюсь на ее занятость, а в новой должности она будет еще реже появляться дома. Это огромная ответственность. В случае ошибки ей грозят большие неприятности, не говоря уж о том, что ее всегда будут сравнивать с ее предшественником. Но я уверен: несмотря ни на что, она прекрасно справится.
— Вы думаете, ей следует принять предложение?
— Конечно, иначе она будет несчастна. Она и сама понимает, что справится. И вы тоже знаете про себя, что справитесь. Вам обоим не хватает практики, только и всего. Боттандо знал, что делает, когда предлагал ее кандидатуру. Так же, как знали те, кто предлагал вас.
Отец Поль слабо улыбнулся:
— Вы добрый человек. Но мне придется стать политиком и бухгалтером, а я не хочу.
— Вы можете их нанять. Кстати, зачем вам бухгалтер?
— Как я понял, отец Ксавье вложил деньги в какое-то сомнительное предприятие и все потерял.
— Понятно. И большую сумму?
— Значительную.
— Продайте что-нибудь. Например, Караваджо. Ему в любом случае здесь не место, даже Менцис с этим согласен.
— Учитывая последние события…
— Тут совсем другое дело. Вы свяжетесь с солидной конторой или воспользуетесь услугами надежного посредника. Главное, чтобы у него нашлось просторное помещение для этого произведения. Вы сможете получить за него очень приличные деньги.
— Сколько?
— Это зависит от того, удастся ли доказать авторство Караваджо. Если удастся, вы сможете выручить за него несколько миллионов долларов. Если же нет, он принесет вам как минимум тысяч двести с учетом расходов на выяснение происхождения.
Ему удалось заинтересовать отца Поля, в этом не было никаких сомнений. Однако почти тут же плечи священники снова поникли.
— Деньги нужны нам срочно, мистер Аргайл. В течение ближайшей недели. Мы не успеем продать картину за такой короткий срок.
Аргайл кивнул:
— Боюсь, тут я бессилен. Но если хотите, я могу провести предварительные переговоры с потенциальными покупателями.
— Вы?
— Ах да, я не говорил. Раньше я торговал картинами.
Отец Поль тщательно взвесил все «за» и «против».
— Пожалуй, это можно сделать. Правда, теперь, после кражи иконы, совет будет настроен скептически.
— Да, если бы удалось найти икону… Отец Поль засмеялся.
— Это было бы чудом.
— «О, маловеры!» — хочется мне воскликнуть всякий раз, когда я вижу священника, — сказал Аргайл. — Нужно верить в чудеса, они иногда происходят.
— Да, только не тогда, когда их ждешь.
— У меня так бывает с такси. Они постоянно попадаются мне на глаза, когда не нужны, и пропадают, как только в них возникает необходимость. Однако это не повод, чтобы отрицать их существование.
— Боюсь, мы не заслужили такой милости.
— А разве чудо нужно заслужить?
— Вы хотите преподать мне урок богословия, мистер Аргайл? — спросил священник, и на губах его заиграла улыбка.
— О нет, я просто хотел напомнить, что никогда не следует отчаиваться. Вы в самом начале пути. А как вы поступите, если икона найдется? Снова попытаетесь ее продать?
Отец Поль энергично замотал головой:
— Нет, она займет свое законное место. И двери в церковь будут открыты для всех желающих.
— Это решение нового главы ордена?
Отец Поль подумал и улыбнулся:
— Да. Почему бы и нет? Это мое первое распоряжение.
— Хорошо. В таком случае не уделите ли вы мне полчаса своего драгоценного времени сегодня вечером? Часов в девять?
Через полчаса Аргайл был уже дома и застал Флавию забившейся в кресло с бутылкой виски. Вид у нее был усталый и мрачный.
— Как дела?
— Хуже не бывает.
— Вам не удалось его сцапать? Сочувствую.
— Мы поймали его.
— Тогда в чем проблема?
— Он мертв. Кто-то застрелил его. Это было ужасно. Киллер сделал это абсолютно хладнокровно, глядя мне прямо в глаза.
— Кто?
Она покачала головой и отхлебнула виски.
— Черт возьми, если бы я знала! Профессиональный убийца. Он действовал спокойно, четко и эффективно. Не спеша подошел и так же не спеша удалился. Даже задержался, чтобы подобрать сверток с иконой. Я чувствовала себя полной идиоткой. Нет, эта работа не для меня. Так завтра и скажу Боттандо. Пусть берут кого-нибудь со стороны. А я не гожусь.
— Ерунда.
— Нет, не ерунда.
— Нет, ерунда. При чем здесь ты? Мало ли почему он его пристрелил? К тебе это не имеет никакого отношения.
— Да, ты еще не знаешь: Мэри Верней тоже смылась.
— Ну и что здесь удивительного? Если бы тебя так же преследовала полиция, ты бы тоже уехала из страны. Это еще не указывает на нее как на воровку, если не брать в расчет фальшивку, которую ты ей подсунула. Попытайся рассуждать как Боттандо. Как бы он поступил на твоем месте?
Она отхлебнула еще и подумала.
— Он постарался бы минимизировать наши просчеты и представить их как достижения. Нападение на отца Ксавье он свалил бы на Хараниса, а убийство самого Хараниса связал бы с наркотиками. Что-нибудь в этом роде. Ну и признал бы, что было бы неплохо все же найти икону.
— Так и сделай, — посоветовал Аргайл, радуясь, что она немного воспрянула духом. — А найти икону я, пожалуй, тебе помогу. Кстати, прежде чем Боттандо выступит с официальным заявлением насчет того, что отец Ксавье пострадал от руки Хараниса, тебе было бы неплохо узнать, как все было на самом деле.
— А ты знаешь?
— Догадался сегодня днем. Ничто так не стимулирует мыслительный процесс, как работа в архиве.
— Ну же, рассказывай.
— Нет.
— Джонатан…
— С одним условием. Вернее, с двумя. Она вздохнула.
— С какими?
— Во-первых, ты перестанешь молоть чепуху насчет того, что не годишься для этой должности. Ты подходишь для нее, как никто другой.
— Ты же сам говорил, что здравомыслящий человек выбрал бы деньги.
— Заметь — здравомыслящий человек. К тебе это не относится. Я ж тебя знаю. И потом: я предпочитаю видеть тебя пусть реже, но счастливой и довольной, чем чаще, но озлобленной и несчастной. Ты превратишься в фурию, если будешь заниматься бессмысленной, на твой взгляд, работой. Ты ненавидишь писанину. Даже заполнение налоговой декларации вызывает у тебя приступ депрессии. Так что оставайся лучше там, где ты есть.
Флавия с нежностью посмотрела на него, потом притянула к себе его голову и поцеловала в макушку.
— Джонатан, какая ты прелесть.
— У меня есть и другие достоинства. Я, например, даю хорошие советы.
— Не уверена, что ты прав.
— Я всегда прав.
— А второе условие?
— Если я когда-нибудь начну жаловаться на свою одинокую жизнь, ты должна отнестись к этому с пониманием и постараться свернуть горы, чтобы побыть со мной вдвоем. Начни прямо сейчас.
— Сейчас?
— Да, я хотел бы уехать с тобой на уик-энд.
— Я не могу… — Она запнулась.
— Подумай хорошенько.
— Хорошо. Мы уедем с тобой на уик-энд.
— Чудесно.
— А теперь говори, где икона. Когда ты об этом догадался?
— Тоже сегодня днем. Это произошло благодаря великолепному сочетанию моих знаний, интеллекта и походов по магазинам. И еще наводке из верного источника.
— Кто же это? — удивилась Флавия.
Аргайл засмеялся.
— Это был Константин XI Палеолог, византийский император, достойнейший из достойных, наместник Бога на грешной земле, преемник Августа и Константина.
Флавия вскинула голову и осуждающе посмотрела на него.
— Джонатан, сейчас не время… Я понимаю, что тебе хочется меня развеселить…
— Я не шучу. У меня состоялась долгая, необычайно увлекательная беседа с греческим императором, который умер полтысячелетия назад. Хочешь услышать всю историю целиком?
Он, конечно, обещал отцу Чарлзу сохранить все в тайне, но маленькое исключение все же можно сделать. Ему хотелось поднять Флавии настроение, к тому же они собирались пожениться, а муж и жена, как известно… и да прилепится жена к мужу своему, и т.д. и т.п. В общем, он не удержался и рассказал Флавии о периодических перевоплощениях отца Чарлза.
— Видимо, он пропустил через себя все, что ему было известно об истории монастыря, и это выразилось в подобном перевоплощении. Я проверял: все сказанное им подтверждается. Я не мог, конечно, проверить абсолютно все факты, поскольку часть документов он спрятал и никому не дает.
— Почему же никто не сказал нам об этом? Я хочу сказать: если он выдает себя за императора, кто-нибудь из братьев должен был предупредить тебя?
— Я думаю, раньше с ним такого не случалось. Видимо, это явилось следствием шока, который он пережил в тот день в церкви. Он священник старой закалки: ходит молиться по ночам и рано утром. В то утро, когда отец Ксавье должен был встретиться с Буркхардтом, отец Чарлз тоже был в церкви. Он сначала отрицал это, а потом сам признался, что сказал неправду.
— Так это он ударил отца Ксавье?
— Нет, он просто видел, как отец Ксавье пришел в церковь, открыл дверь на улицу и вынул икону из оклада.
— Так кто же его ударил?
— Константин поручил икону заботам своего слуги Грациана и велел следить за тем, чтобы она оставалась в монастыре до тех пор, пока Константинополь снова не станет христианским. Нам остается только спросить слугу. Все встанет на свои места, если ты вспомнишь, по каким дням работает местный рынок.
Флавия фыркнула.
— Ты, похоже, сам подвинулся рассудком. При чем здесь рынок?
— Местный рынок работает по средам и пятницам. Икона исчезла в пятницу.
— И что?
Аргайл улыбнулся и бросил ей куртку.
— Догадайся сама. Пойдем прогуляемся — сегодня чудесный вечер.
И в этом она не могла с ним не согласиться. Это был один из тех мягких теплых римских вечеров, когда дневная жара уже спала, а ночной холод еще не успел опуститься на улицы и все вокруг кажется совершенным; когда воздух пронизан золотым сиянием и уже не важно, сколько выхлопов он содержит, и когда даже низкий гул движущегося транспорта и гудок автомобильной сирены вызывают чувство умиротворения и покоя. В ресторанах не хватало свободных мест, и официанты выносили столики на улицу; туристы были довольны, а рестораторы так просто счастливы. Из раскрытых окон доносились разговоры, звон посуды и болтовня телевизора. Мимо проносились подростки на мотороллерах с таким важным видом, словно под ними рычал «харлей-дэвидсон». Люди стояли у стен домов, двигались вверх и вниз по улице, взявшись под ручку и о чем-то переговариваясь. Время от времени слышались громкие приветствия, возвещающие о встрече знакомых.
Несмотря на тяжелый день и на то, что они шли с определенной целью, Флавия тоже подхватила Аргайла под руку и замедлила шаг, отдавшись во власть волшебного римского вечера. В такие вечера все проблемы куда-то уходят и начинают казаться незначительными и шумный загазованный город превращается в самое прекрасное место на земле. Аргайл с Флавией тихо шли по улицам и думали о том, что ни за что на свете не покинут этот город.
Достигнув монастыря, они увидели, что количество народу у церкви несколько возросло, некоторых из них Аргайл уже знал в лицо. Помимо истинно верующих, здесь были влюбленные пары, которым захотелось присоединиться к толпе, а также странствующие студенты, которые решили, что безопаснее всего ночевать в людном месте, и разложили свои спальные мешки. Кто-то — Аргайл подозревал, что владелец кафе напротив — расставил на ступеньках круглые черные масляные лампы, очень похожие на те, которыми освещают места дорожных работ. Дрожащие огоньки ламп отбрасывали мягкие тени, придавая всей сцене загадочность и живописность.
— Напоминает средневековье, вы не находите? — сказал отец Поль. Флавия с Аргайлом разыскали его и вместе с ним вышли на улицу. — С каждым днем их становится все больше. Они приносят записки с молитвами и продукты.
— Продукты?
— Старый обычай, как мне сказали. Он принят у южных народов, но, видимо, сохранился и здесь. Когда вы обращаетесь к святому с просьбой, нужно принести ему что-нибудь взамен. Еду, деньги, иногда даже одежду.
— И что вы делаете с этими продуктами? — спросила Флавия, когда они двинулись дальше.
— Раздаем бедным. А что еще с ними делать? Некоторых братьев шокирует этот обычай, но я не собираюсь его запрещать. Куда мы идем?
— Мы уже пришли. Это здесь, кажется, — ответил Аргайл.
Они отошли от монастыря всего на несколько сотен шагов и теперь остановились у входа в старое обветшалое здание безобразной архитектуры. Домофон не работал, дверь в парадное была открыта и подперта кирпичом. Аргайл прочитал фамилии на табличке домофона.
— Третий этаж, — сказал он.
Лифт тоже давно отслужил свое, и они пошли наверх пешком. Поднявшись на третий этаж, они свернули в длинный узкий коридор и, дойдя до нужной двери, позвонили. На всякий случай Аргайл еще постучал.
В комнате убавили звук телевизора, потом послышался детский плач. Дверь отворилась.
— Здравствуйте, — мягко сказал Аргайл. — Мы пришли за госпожой. Теперь она будет в полной безопасности.
Синьора Грациани кивнула и открыла дверь шире.
— Я так рада. Входите.
Флавия бросила на приятеля недоумевающий взгляд и вошла в комнату. Замыкал шествие бесстрастный отец Поль.
В небольшой гостиной было очень тесно — там с трудом помещались телевизор, белье и дети. Старая потертая мебель, на стенах — распятия и картины на религиозные сюжеты.
На Флавию обстановка произвела удручающее впечатление, но поскольку Аргайл взял инициативу на себя, она с удовольствием отошла в тень. Кроме того, она боялась сказать что-нибудь некстати и испортить все дело.
— А вы уверены, что ей ничто не угрожает? — снова вдруг забеспокоилась синьора Грациани.
— Абсолютно уверен, — ответил Аргайл. — Икона вернется на свое законное место и больше не покинет его. Отец Поль намерен оказывать ей соответствующие ее положению почести. Правда, отец Поль?
Священник кивнул.
— Я так рада, — повторила женщина. — Когда я услышала, что он собирается сделать, я сказала себе: «Нет, это неправильно. Он плохой человек, если решил продать ее».
— Вы подслушали разговор, когда пришли убираться? Правильно?
— Конечно. По средам я всегда прихожу рано, потому что к восьми мне надо быть уже на рынке. Я помолилась и уже взялась за ведро, когда услышала голос отца Чарлза — бедная добрая душа. Он чуть не плакал, умоляя приора не продавать икону. Он сказал, что орден должен охранять ее. Глупо, конечно: все знают, что это она охраняет орден, а не наоборот. Но отец Ксавье сказал: «Слишком поздно». Он так жестоко это сказал и еще назвал отца Чарлза сентиментальным суеверным стариком.
Я стала умолять мою госпожу, чтобы она защитила себя и предложила ей свою помощь. Наша семья на протяжении многих поколений ухаживает за ней. Она повелела мне остановить этого человека. Это она так сказала, понимаете? У меня не было выбора.
Я ударила его щеткой. У меня и мысли не было ранить его, но он вдруг упал и ударился головой о каменные ступеньки. Это не я, понимаете? Сама я ни за что бы его не ударила. Это она. Ее наказание может быть очень суровым. Я вдруг поняла — так ясно, словно кто-то мне это сказал, — что ее нужно спрятать до тех пор, пока опасность не исчезнет.
— И вы забрали ее домой? — спросила Флавия. Синьора Грациани пришла в ужас от такого предположения.
— О нет, она не должна покидать стен монастыря. Я завернула ее в полиэтиленовый пакет и унесла в дворницкую, где хранится инвентарь для уборки. Я спрятала ее в коробке из-под стирального порошка.
— И вы бросили отца Ксавье в таком состоянии?
— Да, и очень жалею об этом. В тот момент я не поняла, насколько тяжело он ранен. Я ушла совсем ненадолго — только сбегала на рынок сказать, что не приду, и сразу прибежала обратно. Я хотела убедиться, что с ним все в порядке…
— Спасибо, — сказал Аргайл. — Вы выполнили свой долг.
— Да, — с удовлетворением согласилась она. — Полагаю, что так. Мы всегда служили ей верой и правдой. А что еще мне оставалось делать?
— Ничего, — сказал отец Поль. — Вы все сделали правильно. Вы остались верны своему слову, в отличие от нас. Я сам повешу ее на место, — продолжил он. — А завтра мы устроим праздничную мессу. Надеюсь, вы придете, синьора?
Синьора Грациани смахнула слезу со щеки и с благодарностью тряхнула головой.
— Большое спасибо, отец Поль.
Черт побери, — сердито сказала Флавия, когда они вышли из квартиры синьоры Грациани. — Получается, всю эту кашу заварила суеверная старая женщина?
— Это твой взгляд на вещи. Лично я ей верю.
— В чем?
— Ее дальнему предку поручили следить за картиной. Сколько с тех пор прошло? Двадцать поколений? В масштабах вечности это ничто. Квартал очень старый, вполне возможно, что семья Грациани проживает в том же здании, что и пятьсот лет назад.
— Джонатан…
— В Риме есть семья Толомеи — ты, наверное, слышала о них. Говорят, они ведут свой род от Птолемея — названого брата Александра Македонского. А это, между прочим, почти семьдесят поколений. Нет ничего удивительного, что другая итальянская семья на протяжении нескольких сотен лет живет в одном и том же квартале. Если они пережили разграбление Рима в 20-е годы пятнадцатого века, то потом ничего особенно страшного с городом не происходило. По-видимому, в семье придавали большое значение возложенной на них миссии, а имя «Грациан» со временем превратилось в фамилию «Грациани». Тебе не нравится такое объяснение? Для тебя оно недостаточно рациональное?