Страница:
К своему великому стыду, я должен сказать, что мой дебют в качестве ученика в сезоне 1966/67 года не был слишком блестящим. Главную причину этого я был склонен видеть в своем маленьком росте и неудовлетворительных физических кондициях. Изо дня в день я должен был откликаться на обидную кличку Карлик. Ценой постоянного труда, неимоверных усилий, повторенных тысячекратно движений, постепенно, терпеливо мне удалось постичь основы футбольной техники. Словно маньяк, я тренировался часами, пытаясь довести до совершенства, до ажурности, свойственной серебряных дел мастерам, дриблинг, пасы, удары, игру головой.
Но мой рост не давал мне покоя. Каждый день я просил маму измерять его по плиточной стене на кухне.
Полный негодования, я не мог не идти на жульничество и все время старался приподняться на цыпочки. Но как ни велико было мое желание, сантиметры не росли так быстро, как этого мне хотелось. Я мечтал о том, чтобы стать таким же большим, как четверо моих дядей со стороны матери: это были четыре великана, один из них был футболистом, а трое других – баскетболистами.
Не ожидая больше никакого чудесного приращения, я в конце концов пришел к идее компенсировать недостаток роста высоким техническим мастерством, изобретательностью и выдумкой в игре.
Я благодарен богу, что он мне дал просто идеальных родителей, которые хорошо понимали меня. Отец был тренером по футболу, а мама до своего замужества не без успеха занималась баскетболом. Мама первая с удивлением и восхищением заметила, как я в трехлетнем возрасте ножкой играл с апельсином или же с клубком шерсти. Даже сегодня она любит рассказывать, как я в таком раннем возрасте рисовал на кухонном столе ворота и пытался попасть в них шахматными пешками.
Вместе с отцом они сумели проявить выдержку и приноровиться к мальчишке, который больше всего в жизни страдал из-за своего маленького роста. В результате этот мальчишка в один прекрасный день станет в ряд с самыми великими футболистами.
В мае 1969 года, после того, как я только что успешно прошел через региональные отборочные соревнования конкурса на самого молодого футболиста в Коломб, где проводился общенациональный финал, я самым постыдным образом провалился. Это произошло, несомненно, из-за ветра. Прекрасная отговорка. Но не в моих привычках искать себе оправдание, я всегда первым признаю свои слабости и готов даже посмеяться над ними при случае. Однако тогда ветер стал моим главным противником. Из-за его мощных порывов я утратил над собой контроль и не смог хорошо ударить по мячу. Жалкое утешение, однако все же я получил право прокатиться на пароходике по Сене, увидеть Эйфелеву башню и поприсутствовать на финальном матче на Кубок Франции между «Олимпик де Марсель» и «Бордо».
Но я уже проиграл свой первый матч.
Время выбора
«Трехцветные» среди «трехцветных»
Но мой рост не давал мне покоя. Каждый день я просил маму измерять его по плиточной стене на кухне.
Полный негодования, я не мог не идти на жульничество и все время старался приподняться на цыпочки. Но как ни велико было мое желание, сантиметры не росли так быстро, как этого мне хотелось. Я мечтал о том, чтобы стать таким же большим, как четверо моих дядей со стороны матери: это были четыре великана, один из них был футболистом, а трое других – баскетболистами.
Не ожидая больше никакого чудесного приращения, я в конце концов пришел к идее компенсировать недостаток роста высоким техническим мастерством, изобретательностью и выдумкой в игре.
Я благодарен богу, что он мне дал просто идеальных родителей, которые хорошо понимали меня. Отец был тренером по футболу, а мама до своего замужества не без успеха занималась баскетболом. Мама первая с удивлением и восхищением заметила, как я в трехлетнем возрасте ножкой играл с апельсином или же с клубком шерсти. Даже сегодня она любит рассказывать, как я в таком раннем возрасте рисовал на кухонном столе ворота и пытался попасть в них шахматными пешками.
Вместе с отцом они сумели проявить выдержку и приноровиться к мальчишке, который больше всего в жизни страдал из-за своего маленького роста. В результате этот мальчишка в один прекрасный день станет в ряд с самыми великими футболистами.
В мае 1969 года, после того, как я только что успешно прошел через региональные отборочные соревнования конкурса на самого молодого футболиста в Коломб, где проводился общенациональный финал, я самым постыдным образом провалился. Это произошло, несомненно, из-за ветра. Прекрасная отговорка. Но не в моих привычках искать себе оправдание, я всегда первым признаю свои слабости и готов даже посмеяться над ними при случае. Однако тогда ветер стал моим главным противником. Из-за его мощных порывов я утратил над собой контроль и не смог хорошо ударить по мячу. Жалкое утешение, однако все же я получил право прокатиться на пароходике по Сене, увидеть Эйфелеву башню и поприсутствовать на финальном матче на Кубок Франции между «Олимпик де Марсель» и «Бордо».
Но я уже проиграл свой первый матч.
Время выбора
1 сентября 1966 года я поступил в клуб «Жёф», этот день останется в моей памяти как один из счастливейших в жизни. Но мои физические кондиции, моя хрупкость постоянно меня тревожили. Правда, со временем я достиг довольно высокого технического уровня и, хотя был очень маленького роста в возрасте четырнадцати лет, к двадцати годам мне удалось буквально вытащить себя за холку до 179 сантиметров при весе 72 килограмма. Что, однако, не мешало некоторым мрачным личностям считать меня технически превосходным игроком, но слишком хилым и даже хрупким.
Мы редко обращаем внимание на то влияние, которое оказывает физическая форма на психологию игрока, тем более когда его считают в команде стратегом. И обидное прозвище Два вершка от битума все время угнетало меня, хотя оно, по сути дела, уже давно не имело никакого права на существование… Даже несмотря на то, что позже, играя в «Ювентусе», я покончил с какими-либо признаками «хрупкости» в постоянных столкновениях с неуязвимыми «бетонщиками» знаменитой итальянской защиты «катеначчио», до самого конца карьеры меня будет преследовать унизительное отношение к себе как к Карлику, как к футболисту, неспособному, по мнению какого-нибудь медика, выдержать каторжные нагрузки большого футбола. Это тревожило, как незаживающая рана.
Сколько раз мне приходилось слышать одно и то же: «Платини компенсирует свои физические недостатки техникой…». Я, конечно, знаю, что у меня есть физические недостатки. Еще когда я вступал в розыгрыш чемпионата Франции в составе «Нанси – Лотарингия» летом 1972 года, я понял, что у меня очень слабые лодыжки по сравнению с большинством других игроков. Если мне удается отдать точный пас или сделать прицельный удар, то это достигается в первую очередь благодаря бедрам. В августе 1978 года, когда я играл в «Сент-Этьенне», если бы мои связки были более эластичными, то я никогда бы не получил тройной перелом голеностопа и отделался бы лишь простым растяжением… В начале своей футбольной карьеры, не умея сделать еще точного анализа, я предчувствовал, что в будущем мое физическое состояние причинит мне немало бед.
По телевидению я видел триумф, одержанный «Аяксом» Иохана Круиффа в Амстердаме в Кубке европейских чемпионов. За год до этого в мае 1971 года голландцы уже победили со счетом 2:0 афинский «Панатинаикос», игрокам которого явно не повезло. Тогда Круифф, Неескенс, Ренсебринк, Мюрен с товарищами поставили на место миланский «Интер», знаменитое «катеначчио» которого просто трещало под градом сокрушительных ударов. Итальянский вратарь испытал унижение, пропустив 2 гола. Но меня больше всего восхитили изящные, словно у козочки, прыжки Круиффа, увертывающегося от ног итальянских защитников, которые норовили сыграть ему в колено. Насколько же хрупким был этот великий Круифф! Щуплый, обладающий значительно меньшими габаритами по сравнению со своими товарищами по команде, он производил впечатление игрока хилого, «легко ломающегося». Это, однако, не помешало ему завоевать год спустя в третий раз подряд звание обладателя Кубка европейских чемпионов, когда его команда победила «Ювентус» со счетом 1:0. Наконец, на чемпионате мира в 1974 году в Западной Германии национальная сборная Голландии, в которой, естественно, Круифф был человеком-оркестром, с минимальным преимуществом уступила в финале сборной ФРГ; но редко можно увидеть, как команда во главе со своим капитаном на протяжении всего колоссально трудного соревнования преподносила другим командам столь поучительный урок футбола. И это несмотря на тот образец ослепительной игры, который нам продемонстрировали четыре года назад чародей Пеле и его верткие бразильские колдуны в Мексике…
Может, именно пример Круиффа, этого хотя и уязвимого с физической точки зрения, но тем не менее бесспорного чудо-футболиста, показал, что не стоит обращать внимания на внешний вид игрока.
После того отказа в «Меце» я, как уже говорил, поступил в команду «Нанси – Лотарингия» и таким образом поселился недалеко от семьи.
Моя семья всегда имела и по сей день имеет очень важное значение для меня. Отец и мать всегда были моими самыми горячими сторонниками и одновременно самыми резкими критиками. Если бы мои родители не помогали мне, а, наоборот, мешали, право, не знаю, что бы из меня получилось. И хотя они прекрасно понимали, что из приблизительно двух миллионов футболистов, прошедших футбольную науку, всего от силы пятьсот человек вырастают до статуса игрока-профессионала, а следовательно, могут зарабатывать футболом на жизнь, они сумели преодолеть свои опасения и поддержали меня как материально, так и морально.
«Такие ребята, как Мишель, появляются раз в поколение», – как-то заметил отец, не заботясь о том, что может вогнать меня в краску. В пятнадцать лет я был включен в состав вначале детской, а затем и юношеской команды клуба «Жёф», и отец принял решение не препятствовать осуществлению моей мечты: играть во что бы то ни стало перед публикой, на стадионе.
Мои родители все делали для нас, для меня и моей сестренки Мартины, так как мы жили вполне безбедно. И все же они не относились к тем, которые внушают своим детям манию величия. Мы были неиспорченными детьми в том смысле, что у нас никогда не имелось карманных денег. В семье никогда не терпели транжирства, неважно, о чем шла речь – о питании, одежде или же плате за электричество. Мое воспитание было, можно сказать, идеальным, оно главным образом опиралось на ценности взаимной любви и здравого осмысления жизни и религии.
Посвятив себя детям, нашему физическому и умственному развитию, мои родители счастливо воспитывали нас в направлении достижения главного богатства – духовного. Отсюда мое душевное равновесие, моя скорее психологическая, чем физическая гармония. Отсюда и мое чувство долга, необходимость превозмочь себя, моя нелюбовь к наркотикам и всем этим нездоровым эрзацам. Для меня мой наркотик, моя «игла» – это всегда чистый воздух и спорт. Пусть напряжение до изнеможения, но даже такое, испытываемое футболистом, все равно не пагубно для его здоровья. Кожаный мяч, а потом тартинка с парой клубничек, которую можно запить глотком лимонада!
Если я говорю подобным образом о наркотиках, то лишь потому, что судьба дала мне возможность к ним не притрагиваться, так как я родился в идеальной семье. Все это я говорю, чтобы отметить мужество моих родителей, которые не побоялись риска и вывели меня из наезженной колеи и спокойной жизни среднего буржуа, сумели отказаться от некоторых своих принципов, чтобы позволить мне сойти с того, что я называю «столбовой дорогой». Решение о будущей спортивной карьере футболиста-профессионала в «Нанси» было принято совместно. И никогда впоследствии, вполне отдавая себе отчет в степени риска моего опасного ремесла, мои родители не отказали мне в поддержке.
Даже спустя четырнадцать лет, в мае 1986 года, когда подошел к концу мой контракт с «Ювентусом», отец был рядом со мной, чтобы дать верный совет. «Подпиши с ними контракт еще на год. Эти люди хорошо к тебе относятся, и ты играешь в футболке, которая свидетельствует о твоем высоком классе. Пройдет год, и тогда посмотрим, что делать». Именно так я и поступил. И никогда не раскаивался в том, что последовал его мудрому совету. О, идеальные семьи, как я люблю вас!…
Что касается моей матушки, то ей всегда принадлежала роль первого и самого страстного моего сторонника. Хотя отец, исходя из собственного опыта, иногда осуждал того зарвавшегося мальчишку, который подписывался «Пелеатини» и считал Круиффа своим футбольным идеалом, мать, однажды осознав, что я буду футболистом-профессионалом, посвятила большую часть своей жизни и энергии поддержке меня всегда и во всем. За пятнадцать лет моей профессиональной карьеры она не пропустила ни одного сколько-нибудь важного матча в «Нанси», в «Сент-Этьенне», в «Ювентусе» и в составе «трехцветных». Она присутствовала на всех «моих» чемпионатах мира: в Аргентине в 1978 году, в Испании в 1982-м, в Мексике в 1986-м…
Мне рассказывали, что когда моя мать сидела на трибуне во время моей игры, то нередко она громко кричала что-то арбитрам и жестикулировала. Однажды в Саррегумине, когда она сопровождала моего отца с командой «Жёф», ее чуть не бросили в реку. Позже, когда она ездила на мои матчи, я делал вид, что с ней незнаком, как, впрочем, и с ее подругой, мадам Пани, столь же словоохотливой и легко возбуждающейся женщиной.
Репортер из Франс Пресс Ивон Самуэль как-то в июне 1986 года сидел в одном ряду с моими родителями на стадионе «Ацтека» во время встречи Франция – Канада. Прибегнув к родному языку арбитра, моя мать, по его словам, осыпала его бедную голову такими проклятиями, которые вряд ли удобно приводить в этой книге. Мой отец старался как мог, чтобы ее успокоить. «Спокойно, Анна, спокойно, уймись». Сам он обычно скрывает свои эмоции, говорит медленно и тихо, как бы произнося монолог, в котором иногда и проскакивает брань. Самуэль вспоминал, что во время того же матча между сборными Франции и Канады отец трижды произнес «дерьмо» после печально знаменитого «мазка» Папена. Но подобные эскапады редко вырывались из его уст. Обычно он упрашивал, умолял меня голосом умирающего, что заставляло сидящих впереди его соседей озираться. «Мишель, ну ударь, быстрее, ударь, ударь!» Но моя мать с неизменным и безукоризненным постоянством бросала ему вызов своими ругательствами, с которыми она в основном обращалась к арбитру. Как-то в момент яростного нападения на Рошто она вскочила, уязвленная до глубины души, и принялась орать: «Ну-ка, пентюх, вынимай свою карточку!». В ту же минуту мой отец, вобрав в плечи голову, скорчив мрачную физиономию, удовольствовался лишь ворчливым замечанием: «Конечно, это нападение на Рошто – безобразие… Но арбитр должен оставаться хозяином игры…» Мама считает, что отец не прав, не давая выхода эмоциям. «Ну вот, а после матча ты удивляешься, почему он доведен до изнеможения, и у него начинаются рези в желудке!»
Мы редко обращаем внимание на то влияние, которое оказывает физическая форма на психологию игрока, тем более когда его считают в команде стратегом. И обидное прозвище Два вершка от битума все время угнетало меня, хотя оно, по сути дела, уже давно не имело никакого права на существование… Даже несмотря на то, что позже, играя в «Ювентусе», я покончил с какими-либо признаками «хрупкости» в постоянных столкновениях с неуязвимыми «бетонщиками» знаменитой итальянской защиты «катеначчио», до самого конца карьеры меня будет преследовать унизительное отношение к себе как к Карлику, как к футболисту, неспособному, по мнению какого-нибудь медика, выдержать каторжные нагрузки большого футбола. Это тревожило, как незаживающая рана.
Сколько раз мне приходилось слышать одно и то же: «Платини компенсирует свои физические недостатки техникой…». Я, конечно, знаю, что у меня есть физические недостатки. Еще когда я вступал в розыгрыш чемпионата Франции в составе «Нанси – Лотарингия» летом 1972 года, я понял, что у меня очень слабые лодыжки по сравнению с большинством других игроков. Если мне удается отдать точный пас или сделать прицельный удар, то это достигается в первую очередь благодаря бедрам. В августе 1978 года, когда я играл в «Сент-Этьенне», если бы мои связки были более эластичными, то я никогда бы не получил тройной перелом голеностопа и отделался бы лишь простым растяжением… В начале своей футбольной карьеры, не умея сделать еще точного анализа, я предчувствовал, что в будущем мое физическое состояние причинит мне немало бед.
По телевидению я видел триумф, одержанный «Аяксом» Иохана Круиффа в Амстердаме в Кубке европейских чемпионов. За год до этого в мае 1971 года голландцы уже победили со счетом 2:0 афинский «Панатинаикос», игрокам которого явно не повезло. Тогда Круифф, Неескенс, Ренсебринк, Мюрен с товарищами поставили на место миланский «Интер», знаменитое «катеначчио» которого просто трещало под градом сокрушительных ударов. Итальянский вратарь испытал унижение, пропустив 2 гола. Но меня больше всего восхитили изящные, словно у козочки, прыжки Круиффа, увертывающегося от ног итальянских защитников, которые норовили сыграть ему в колено. Насколько же хрупким был этот великий Круифф! Щуплый, обладающий значительно меньшими габаритами по сравнению со своими товарищами по команде, он производил впечатление игрока хилого, «легко ломающегося». Это, однако, не помешало ему завоевать год спустя в третий раз подряд звание обладателя Кубка европейских чемпионов, когда его команда победила «Ювентус» со счетом 1:0. Наконец, на чемпионате мира в 1974 году в Западной Германии национальная сборная Голландии, в которой, естественно, Круифф был человеком-оркестром, с минимальным преимуществом уступила в финале сборной ФРГ; но редко можно увидеть, как команда во главе со своим капитаном на протяжении всего колоссально трудного соревнования преподносила другим командам столь поучительный урок футбола. И это несмотря на тот образец ослепительной игры, который нам продемонстрировали четыре года назад чародей Пеле и его верткие бразильские колдуны в Мексике…
Может, именно пример Круиффа, этого хотя и уязвимого с физической точки зрения, но тем не менее бесспорного чудо-футболиста, показал, что не стоит обращать внимания на внешний вид игрока.
После того отказа в «Меце» я, как уже говорил, поступил в команду «Нанси – Лотарингия» и таким образом поселился недалеко от семьи.
Моя семья всегда имела и по сей день имеет очень важное значение для меня. Отец и мать всегда были моими самыми горячими сторонниками и одновременно самыми резкими критиками. Если бы мои родители не помогали мне, а, наоборот, мешали, право, не знаю, что бы из меня получилось. И хотя они прекрасно понимали, что из приблизительно двух миллионов футболистов, прошедших футбольную науку, всего от силы пятьсот человек вырастают до статуса игрока-профессионала, а следовательно, могут зарабатывать футболом на жизнь, они сумели преодолеть свои опасения и поддержали меня как материально, так и морально.
«Такие ребята, как Мишель, появляются раз в поколение», – как-то заметил отец, не заботясь о том, что может вогнать меня в краску. В пятнадцать лет я был включен в состав вначале детской, а затем и юношеской команды клуба «Жёф», и отец принял решение не препятствовать осуществлению моей мечты: играть во что бы то ни стало перед публикой, на стадионе.
Мои родители все делали для нас, для меня и моей сестренки Мартины, так как мы жили вполне безбедно. И все же они не относились к тем, которые внушают своим детям манию величия. Мы были неиспорченными детьми в том смысле, что у нас никогда не имелось карманных денег. В семье никогда не терпели транжирства, неважно, о чем шла речь – о питании, одежде или же плате за электричество. Мое воспитание было, можно сказать, идеальным, оно главным образом опиралось на ценности взаимной любви и здравого осмысления жизни и религии.
Посвятив себя детям, нашему физическому и умственному развитию, мои родители счастливо воспитывали нас в направлении достижения главного богатства – духовного. Отсюда мое душевное равновесие, моя скорее психологическая, чем физическая гармония. Отсюда и мое чувство долга, необходимость превозмочь себя, моя нелюбовь к наркотикам и всем этим нездоровым эрзацам. Для меня мой наркотик, моя «игла» – это всегда чистый воздух и спорт. Пусть напряжение до изнеможения, но даже такое, испытываемое футболистом, все равно не пагубно для его здоровья. Кожаный мяч, а потом тартинка с парой клубничек, которую можно запить глотком лимонада!
Если я говорю подобным образом о наркотиках, то лишь потому, что судьба дала мне возможность к ним не притрагиваться, так как я родился в идеальной семье. Все это я говорю, чтобы отметить мужество моих родителей, которые не побоялись риска и вывели меня из наезженной колеи и спокойной жизни среднего буржуа, сумели отказаться от некоторых своих принципов, чтобы позволить мне сойти с того, что я называю «столбовой дорогой». Решение о будущей спортивной карьере футболиста-профессионала в «Нанси» было принято совместно. И никогда впоследствии, вполне отдавая себе отчет в степени риска моего опасного ремесла, мои родители не отказали мне в поддержке.
Даже спустя четырнадцать лет, в мае 1986 года, когда подошел к концу мой контракт с «Ювентусом», отец был рядом со мной, чтобы дать верный совет. «Подпиши с ними контракт еще на год. Эти люди хорошо к тебе относятся, и ты играешь в футболке, которая свидетельствует о твоем высоком классе. Пройдет год, и тогда посмотрим, что делать». Именно так я и поступил. И никогда не раскаивался в том, что последовал его мудрому совету. О, идеальные семьи, как я люблю вас!…
Что касается моей матушки, то ей всегда принадлежала роль первого и самого страстного моего сторонника. Хотя отец, исходя из собственного опыта, иногда осуждал того зарвавшегося мальчишку, который подписывался «Пелеатини» и считал Круиффа своим футбольным идеалом, мать, однажды осознав, что я буду футболистом-профессионалом, посвятила большую часть своей жизни и энергии поддержке меня всегда и во всем. За пятнадцать лет моей профессиональной карьеры она не пропустила ни одного сколько-нибудь важного матча в «Нанси», в «Сент-Этьенне», в «Ювентусе» и в составе «трехцветных». Она присутствовала на всех «моих» чемпионатах мира: в Аргентине в 1978 году, в Испании в 1982-м, в Мексике в 1986-м…
Мне рассказывали, что когда моя мать сидела на трибуне во время моей игры, то нередко она громко кричала что-то арбитрам и жестикулировала. Однажды в Саррегумине, когда она сопровождала моего отца с командой «Жёф», ее чуть не бросили в реку. Позже, когда она ездила на мои матчи, я делал вид, что с ней незнаком, как, впрочем, и с ее подругой, мадам Пани, столь же словоохотливой и легко возбуждающейся женщиной.
Репортер из Франс Пресс Ивон Самуэль как-то в июне 1986 года сидел в одном ряду с моими родителями на стадионе «Ацтека» во время встречи Франция – Канада. Прибегнув к родному языку арбитра, моя мать, по его словам, осыпала его бедную голову такими проклятиями, которые вряд ли удобно приводить в этой книге. Мой отец старался как мог, чтобы ее успокоить. «Спокойно, Анна, спокойно, уймись». Сам он обычно скрывает свои эмоции, говорит медленно и тихо, как бы произнося монолог, в котором иногда и проскакивает брань. Самуэль вспоминал, что во время того же матча между сборными Франции и Канады отец трижды произнес «дерьмо» после печально знаменитого «мазка» Папена. Но подобные эскапады редко вырывались из его уст. Обычно он упрашивал, умолял меня голосом умирающего, что заставляло сидящих впереди его соседей озираться. «Мишель, ну ударь, быстрее, ударь, ударь!» Но моя мать с неизменным и безукоризненным постоянством бросала ему вызов своими ругательствами, с которыми она в основном обращалась к арбитру. Как-то в момент яростного нападения на Рошто она вскочила, уязвленная до глубины души, и принялась орать: «Ну-ка, пентюх, вынимай свою карточку!». В ту же минуту мой отец, вобрав в плечи голову, скорчив мрачную физиономию, удовольствовался лишь ворчливым замечанием: «Конечно, это нападение на Рошто – безобразие… Но арбитр должен оставаться хозяином игры…» Мама считает, что отец не прав, не давая выхода эмоциям. «Ну вот, а после матча ты удивляешься, почему он доведен до изнеможения, и у него начинаются рези в желудке!»
«Трехцветные» среди «трехцветных»
С Нанси связано мое лотарингское семилетие. Эксперт-бухгалтер, которым я мог бы стать, подводя этому периоду итог, составит такой цифровой баланс: 181 матч, проведенный в чемпионате Франции и 98 забитых голов, 27 игр на Кубок страны (из них одна победа) и 24 мяча, достигших цели; 18 встреч в составе сборной Франции и 9 забитых голов. Кроме того, к этому весомому послужному списку можно добавить успехи на Олимпийских играх 1976 года в Монреале.
С Нанси связаны мой расцвет, мое мужание и восхождение.
Нанси находится в семидесяти пяти километрах от Жёфа, который превратил небольшую пьемонтскую семью три поколения спустя в лотарингскую ветвь, не стыдящуюся своих побегов. Нанси лишь подтвердил «усыновление» и сегодня продолжает наливать соком ее корни.
Я люблю Нанси.
Мой первый настоящий футбольный сезон после робких опытов весной 1973 года омрачен тяжкими воспоминаниями. Об этом часто забывают, так как это не вяжется с остальной моей карьерой, но нужно признаться, что начал я с провала.
Сезон 1973/74 года: Редин призывает меня двадцать один раз в первую команду. Мне девятнадцать лет. Я еще подросток по своему гражданскому состоянию (большинство игроков девятнадцати-двадцати одного года будут призваны лишь в 1974 году!), юниор для клуба и для федерации.
Счастливый парнишка, который более одного раза из двух играет рядом со взрослыми…
Но… в том случае я забиваю только два гола. Два в двадцати одном сыгранном матче – посредственный показатель по табелю рентабельности… И проведенные три матча на Кубок Франции отнюдь не становятся украшением моей визитной карточки.
Однако не только я «отмалчиваюсь» на поле, мои товарищи действуют не лучше меня. Наша защита похожа на дырявую корзину. Она пропускает 67 голов за тридцать девять матчей, а наши атакующие то и дело бьют мимо цели. За весь сезон нам удалось забить всего 51 гол. В итоге, когда завершается игровой сезон, наша команда утрачивает свои позиции и перемещается во второй дивизион. Не такая уж большая трагедия. Но это – великая драма для Клода Кюни. И для казначея клуба, который видит, как тают надежды на хорошую кассу, а следовательно, на вознаграждения, на вклады капитала, на пополнение и т. д. и т. п.
На некоторое время отец отправляет меня к своим братьям, чтобы я занялся курсом бухгалтерского учета в перерыве между утренней и вечерней молитвами… Уходят из команды и некоторые другие молодые игроки.
Но «Нанси», преданный своей простодушной молодежью, упрямо выбиваясь из сил, все же стремится вновь завоевать свое прежнее место. И вот несколько обновившись, команда возрождается. Средний возраст ее игроков – двадцать два года. В защите играет Курбело, в полузащите – Кристиан Донна, а в нападении – Мартини и Ди Каро. Команда сплачивается и выковывается вновь, эта команда, осужденная играть на полях Сент-Дие, Безансона, Шомо, Агено, Эпиналя и Арденского кольца, – повсюду, где ожидают изгнанных из первого дивизиона, чтобы «вспороть им брюхо».
Я об этом говорю без всякой желчи, так как слишком хорошо знаю, какая судьба уготована для отосланных с главного фронта, для тех, которые должны идти в бой с еще менее везучими, чем они сами.
Переход во второй дивизион, как это ни парадоксально, очень много дал нам хорошего. Что касается меня лично, то мне на этих полях заведомых пиратов удалось довести до совершенства свое искусство обводки и дриблинга вопреки всем моим ожиданиям.
Я научился освобождаться от опекуна, безбоязненно, с уважением относиться к своему противнику, выявлять пристрастное судейство, узнал, как наносятся незаметные подлые удары и почему это делается.
Переезжая из города в город, «Нанси» добывал победы, голы, уважение других команд и «визу» для своего возвращения.
После скоротечного транзитного пребывания в «чистилище» профессионального футбола «Нанси» начал свое восхождение к элите.
В этот год я принимал участие во всех наших (тридцати двух) «искупительных» матчах, украсив свою футбольную «повинность» крайне положительным итогом, – забил 17 мячей. В играх на Кубок я еще добавил к ним 8, забитых в восьми матчах.
«Нанси – Лотарингия» вновь оказалась на коне, и обновленный Платини, полуорганизатор игры, «полузабивальщик» уже стал утверждать свою личность.
Тогда, во время нашего коллективного восхождения, я отработал до совершенства технику исполнения штрафных ударов. Это было оружие, на которое еще мало обращали внимания. Однако сколько же штрафных назначается в матчах из-за элементарных ошибок противника! Я не говорю уже о тех робких арбитрах, которые боятся назначить пенальти и превращают его в обычный штрафной удар.
Ни один штрафной удар, как бы отлично вы его ни пробили, никогда, конечно, не заменит собой пенальти, но, так как штрафные в последнее время сыпятся как из рога изобилия, нужно уметь пользоваться этим для забивания голов.
И опять же мой отец Альдо помог мне овладеть этим тонким искусством.
Трудность исполнения штрафного удара, несомненно, заключена в защите противника, которая «теоретически» должна находиться на расстоянии девяти метров. Это – по сути дела – настоящая живая стена, даже крепостной вал.
Исходя из общего принципа, что стандартный рост защитника-180 сантиметров, а верхняя штанга находится на высоте 2 метра 10 сантиметров от земли, нужно уметь исхитриться и отыскать способ преодоления такого препятствия, чтобы направить мяч в ворота, пытаясь при этом усыпить бдительность стража ворот.
Освоить штрафной удар можно только одним способом: неустанно, вновь и вновь повторять специальные упражнения. Например, на тренировке выделить пять-шесть игроков в качестве живых мишеней, что, конечно, маложелательно – ведь мяч, направленный сильным ударом в сетку, может доставить им большие неприятности. Нам часто приходится видеть, как после попадания такого мяча в игрока тот оказывается на зеленом газоне в «нокауте».
Тогда Кюни придумал одно новшество. Ему пришла в голову идея выстроить на поле полдюжины манекенов на расстоянии 9,15 метра от точки пробития штрафного удара. Каждый из них был «ростом» 182 сантиметра. В воротах позади этого частокола неподвижных «защитников» стоял мой неизменный партнер и друг Жан-Мишель Мутье.
Дважды во время тренировок, а иногда и после нее, я пробивал Мутье до пятидесяти жестких, хлестких мячей, которые градом летели в ворота либо над плечами манекенов, либо обходя их стороной. Нельзя сказать, что такие упражнения не утомляли «Паричка». Но нам это упражнение все больше нравилось, мы здесь бросали друг другу вызов.
Я не вел точного подсчета, но «Нанси», «Сент-Этьенн», «Ювентус» и сборная Франции получили немало от этих моих дополнительных занятий…
1976 год. Год «зеленых»[9] в финала Кубка европейских чемпионов в Глазго. Мой первый большой сезон, когда я получил свое боевое крещение в сборной Франции и занял почетное четвертое место в составе «Нанси» в чемпионате страны сразу же за игроками экстракласса. В этом году я также встретился с Кристель.
1976 год для меня – это и год призыва в армию. Я прохожу воинскую службу в батальоне в Жуенвилле, в знаменитой части, где собралась вся спортивная элита. Здесь очень симпатично. Ничего общего с африканскими батальонами или же частями «командос». За год меня всего четыре раза посылали в караул, причем лишь в легкой каске, высоких армейских ботинках и с винтовкой, заряженной холостыми патронами. Самый продолжительный караул длится двадцать четыре часа. Речь идет об охране ангара, в котором хранятся лодки каноэ и байдарки олимпийской сборной. Один раз я принимаю участие в параде, да и то только на территории казармы.
По сути дела, я остаюсь подающим надежды футболистом, а не солдатом-новобранцем. Мой полигон – это главным образом тренировочные поля, где я появляюсь в преддверии каких-нибудь международных воинских состязаний. Более того, мой капитан все время подписывает мне увольнительные, чтобы я смог принять участие в еженедельных (а иногда и дважды в неделю) сборах «Нанси – Лотарингии». Я отсутствую в казарме три дня из семи. Точно в таком положении находятся и мои приятели: Доминик Везир, Ален Бернар и Перуккини.
Везир, родители которого были кондитерами, пичкал нас пирожками, которые нужно было «изничтожать» под безжалостным оком нашего шефа Ги Брие, очень квалифицированного младшего офицера, отвечающего за физическую подготовку личного состава. После работы он всегда спешил в раздевалку, чтобы надеть бутсы. Позже я встречу его среди тренеров «Сент-Этьенна».
Страстный поклонник футбола, он очень близко сходится с футболистами-солдатами.
Везир, Руйе и, конечно, другие приятели по полку вместе со мной часто бывали в его квартире.
Моя воинская служба завершается 1 июня. Руйе, который готовится вернуться в «Нанси» после краткого пребывания s «Шомоне», тоже оказывается на свободе. Мы отдаем лихую воинскую честь Ги Брие, мизинцем касаясь шва летних джинсов.
Нас ожидают футбольные обязанности. Пиком наших успехов стали захватывающие отборочные матчи перед Олимпийскими играми 1976 года.
Мы добились путевки на Игры во встрече со сборной Румынии.
Увы, наш «Паричок» не попадает в олимпийскую сборную. В воротах будет стоять Лариё, вратарь из «Канн». В целом подобралась «светская» компания: Пеку, Амис, Барончелли из «Нанта», Замбелли из «Ниццы», Шаэр, который восходит в своем «Оксерре», Баттистон, этот защитник будущего, игрок «Меца», истинные любители-футболисты Поттье и Шазот и от «Нанси» Руйе, Рубио и я. Молодые игроки. Приятели. Общий настрой, общее состояние духа… На протяжении всей своей карьеры я буду вспоминать этот праздничный турнир. Именно там я глубоко осознал смысл, который придается вековой формуле: олимпийский дух. Несмотря на соперничество, несмотря на все тяжкие испытания, я все еще в него верю. В Квебеке, нужно отдать нам должное, мы были «королями». Достаточно было набросить на костюм фирменную голубую куртку с изображением петуха и надписью большими буквами «Франция», чтобы тут же на лицах прохожих появлялись улыбки. Коммерсанты разных мастей из кожи лезли вон, чтобы нам угодить, рестораны наперебой приглашали нас к себе. 14 июня, в день нашего национального праздника, квебекцы буквально завалили нас подарками и пожеланиями успеха.
Впервые сборная Франции принимала участие в олимпийском футбольном турнире.
Одну за другой мы победили сборные Израиля, Мексики и Гватемалы.
Наступили четвертьфиналы. Превосходное меню: несколько великоватый для рта кусочек в лице сборной ГДР, команды государственных «любителей», то есть замаскированных профессионалов. По сути дела, один из фаворитов. Два года назад эта команда произвела сенсацию, победив великую команду Франца Беккенбауэра.
Арбитр матча – итальянец Микелотти. У него неподкупный, суровый вид, он выказывает некоторое презрение к стоящим от него в нескольких шагах игрокам, живо позирующим для фотографии в семейный альбом. Совершенно ясно, что у него сегодня дурное настроение.
На исходе 20-й минуты его свисток словно приковывает нас к газону. Пенальти! Раздаются протестующие вопли. Конечно, ошибка (подножка), допущенная Жаном Фернандесом, оправдывает такое решение, но Микелотти не довольствуется лишь наказанием в зоне штрафной площадки. Он разыгрывает комедию, погружает руку в карман своей футболки и уже готов взмахнуть красной карточкой, применяя к игроку «высшую меру». Но он не учел присутствия на поле Пако Рубио, который, подчиняясь какому-то рефлексу, возникает за спиной арбитра и выхватывает у него из пальцев красную карточку футбольной «смертной казни». Микелотти, дезавуированный самым неожиданным образом под смех публики, становится таким же красным, как и утраченная только что карательная карточка: он выгоняет с поля Фернандеса, а за ним и Рубио! Я принимаю сторону невинно осужденных и под самым носом судьи в приступе какого-то фанфаронства начинаю мягко его провоцировать – похлопываю ему в ладоши: желтая карточка!
Это предупреждение вызвало дружное улюлюканье всего стадиона. Мы вынуждены играть вдевятером против одиннадцати немецких игроков в течение 62 минут. И мы пропускаем 4 безответных гола.
С Нанси связаны мой расцвет, мое мужание и восхождение.
Нанси находится в семидесяти пяти километрах от Жёфа, который превратил небольшую пьемонтскую семью три поколения спустя в лотарингскую ветвь, не стыдящуюся своих побегов. Нанси лишь подтвердил «усыновление» и сегодня продолжает наливать соком ее корни.
Я люблю Нанси.
Мой первый настоящий футбольный сезон после робких опытов весной 1973 года омрачен тяжкими воспоминаниями. Об этом часто забывают, так как это не вяжется с остальной моей карьерой, но нужно признаться, что начал я с провала.
Сезон 1973/74 года: Редин призывает меня двадцать один раз в первую команду. Мне девятнадцать лет. Я еще подросток по своему гражданскому состоянию (большинство игроков девятнадцати-двадцати одного года будут призваны лишь в 1974 году!), юниор для клуба и для федерации.
Счастливый парнишка, который более одного раза из двух играет рядом со взрослыми…
Но… в том случае я забиваю только два гола. Два в двадцати одном сыгранном матче – посредственный показатель по табелю рентабельности… И проведенные три матча на Кубок Франции отнюдь не становятся украшением моей визитной карточки.
Однако не только я «отмалчиваюсь» на поле, мои товарищи действуют не лучше меня. Наша защита похожа на дырявую корзину. Она пропускает 67 голов за тридцать девять матчей, а наши атакующие то и дело бьют мимо цели. За весь сезон нам удалось забить всего 51 гол. В итоге, когда завершается игровой сезон, наша команда утрачивает свои позиции и перемещается во второй дивизион. Не такая уж большая трагедия. Но это – великая драма для Клода Кюни. И для казначея клуба, который видит, как тают надежды на хорошую кассу, а следовательно, на вознаграждения, на вклады капитала, на пополнение и т. д. и т. п.
На некоторое время отец отправляет меня к своим братьям, чтобы я занялся курсом бухгалтерского учета в перерыве между утренней и вечерней молитвами… Уходят из команды и некоторые другие молодые игроки.
Но «Нанси», преданный своей простодушной молодежью, упрямо выбиваясь из сил, все же стремится вновь завоевать свое прежнее место. И вот несколько обновившись, команда возрождается. Средний возраст ее игроков – двадцать два года. В защите играет Курбело, в полузащите – Кристиан Донна, а в нападении – Мартини и Ди Каро. Команда сплачивается и выковывается вновь, эта команда, осужденная играть на полях Сент-Дие, Безансона, Шомо, Агено, Эпиналя и Арденского кольца, – повсюду, где ожидают изгнанных из первого дивизиона, чтобы «вспороть им брюхо».
Я об этом говорю без всякой желчи, так как слишком хорошо знаю, какая судьба уготована для отосланных с главного фронта, для тех, которые должны идти в бой с еще менее везучими, чем они сами.
Переход во второй дивизион, как это ни парадоксально, очень много дал нам хорошего. Что касается меня лично, то мне на этих полях заведомых пиратов удалось довести до совершенства свое искусство обводки и дриблинга вопреки всем моим ожиданиям.
Я научился освобождаться от опекуна, безбоязненно, с уважением относиться к своему противнику, выявлять пристрастное судейство, узнал, как наносятся незаметные подлые удары и почему это делается.
Переезжая из города в город, «Нанси» добывал победы, голы, уважение других команд и «визу» для своего возвращения.
После скоротечного транзитного пребывания в «чистилище» профессионального футбола «Нанси» начал свое восхождение к элите.
В этот год я принимал участие во всех наших (тридцати двух) «искупительных» матчах, украсив свою футбольную «повинность» крайне положительным итогом, – забил 17 мячей. В играх на Кубок я еще добавил к ним 8, забитых в восьми матчах.
«Нанси – Лотарингия» вновь оказалась на коне, и обновленный Платини, полуорганизатор игры, «полузабивальщик» уже стал утверждать свою личность.
Тогда, во время нашего коллективного восхождения, я отработал до совершенства технику исполнения штрафных ударов. Это было оружие, на которое еще мало обращали внимания. Однако сколько же штрафных назначается в матчах из-за элементарных ошибок противника! Я не говорю уже о тех робких арбитрах, которые боятся назначить пенальти и превращают его в обычный штрафной удар.
Ни один штрафной удар, как бы отлично вы его ни пробили, никогда, конечно, не заменит собой пенальти, но, так как штрафные в последнее время сыпятся как из рога изобилия, нужно уметь пользоваться этим для забивания голов.
И опять же мой отец Альдо помог мне овладеть этим тонким искусством.
Трудность исполнения штрафного удара, несомненно, заключена в защите противника, которая «теоретически» должна находиться на расстоянии девяти метров. Это – по сути дела – настоящая живая стена, даже крепостной вал.
Исходя из общего принципа, что стандартный рост защитника-180 сантиметров, а верхняя штанга находится на высоте 2 метра 10 сантиметров от земли, нужно уметь исхитриться и отыскать способ преодоления такого препятствия, чтобы направить мяч в ворота, пытаясь при этом усыпить бдительность стража ворот.
Освоить штрафной удар можно только одним способом: неустанно, вновь и вновь повторять специальные упражнения. Например, на тренировке выделить пять-шесть игроков в качестве живых мишеней, что, конечно, маложелательно – ведь мяч, направленный сильным ударом в сетку, может доставить им большие неприятности. Нам часто приходится видеть, как после попадания такого мяча в игрока тот оказывается на зеленом газоне в «нокауте».
Тогда Кюни придумал одно новшество. Ему пришла в голову идея выстроить на поле полдюжины манекенов на расстоянии 9,15 метра от точки пробития штрафного удара. Каждый из них был «ростом» 182 сантиметра. В воротах позади этого частокола неподвижных «защитников» стоял мой неизменный партнер и друг Жан-Мишель Мутье.
Дважды во время тренировок, а иногда и после нее, я пробивал Мутье до пятидесяти жестких, хлестких мячей, которые градом летели в ворота либо над плечами манекенов, либо обходя их стороной. Нельзя сказать, что такие упражнения не утомляли «Паричка». Но нам это упражнение все больше нравилось, мы здесь бросали друг другу вызов.
Я не вел точного подсчета, но «Нанси», «Сент-Этьенн», «Ювентус» и сборная Франции получили немало от этих моих дополнительных занятий…
1976 год. Год «зеленых»[9] в финала Кубка европейских чемпионов в Глазго. Мой первый большой сезон, когда я получил свое боевое крещение в сборной Франции и занял почетное четвертое место в составе «Нанси» в чемпионате страны сразу же за игроками экстракласса. В этом году я также встретился с Кристель.
1976 год для меня – это и год призыва в армию. Я прохожу воинскую службу в батальоне в Жуенвилле, в знаменитой части, где собралась вся спортивная элита. Здесь очень симпатично. Ничего общего с африканскими батальонами или же частями «командос». За год меня всего четыре раза посылали в караул, причем лишь в легкой каске, высоких армейских ботинках и с винтовкой, заряженной холостыми патронами. Самый продолжительный караул длится двадцать четыре часа. Речь идет об охране ангара, в котором хранятся лодки каноэ и байдарки олимпийской сборной. Один раз я принимаю участие в параде, да и то только на территории казармы.
По сути дела, я остаюсь подающим надежды футболистом, а не солдатом-новобранцем. Мой полигон – это главным образом тренировочные поля, где я появляюсь в преддверии каких-нибудь международных воинских состязаний. Более того, мой капитан все время подписывает мне увольнительные, чтобы я смог принять участие в еженедельных (а иногда и дважды в неделю) сборах «Нанси – Лотарингии». Я отсутствую в казарме три дня из семи. Точно в таком положении находятся и мои приятели: Доминик Везир, Ален Бернар и Перуккини.
Везир, родители которого были кондитерами, пичкал нас пирожками, которые нужно было «изничтожать» под безжалостным оком нашего шефа Ги Брие, очень квалифицированного младшего офицера, отвечающего за физическую подготовку личного состава. После работы он всегда спешил в раздевалку, чтобы надеть бутсы. Позже я встречу его среди тренеров «Сент-Этьенна».
Страстный поклонник футбола, он очень близко сходится с футболистами-солдатами.
Везир, Руйе и, конечно, другие приятели по полку вместе со мной часто бывали в его квартире.
Моя воинская служба завершается 1 июня. Руйе, который готовится вернуться в «Нанси» после краткого пребывания s «Шомоне», тоже оказывается на свободе. Мы отдаем лихую воинскую честь Ги Брие, мизинцем касаясь шва летних джинсов.
Нас ожидают футбольные обязанности. Пиком наших успехов стали захватывающие отборочные матчи перед Олимпийскими играми 1976 года.
Мы добились путевки на Игры во встрече со сборной Румынии.
Увы, наш «Паричок» не попадает в олимпийскую сборную. В воротах будет стоять Лариё, вратарь из «Канн». В целом подобралась «светская» компания: Пеку, Амис, Барончелли из «Нанта», Замбелли из «Ниццы», Шаэр, который восходит в своем «Оксерре», Баттистон, этот защитник будущего, игрок «Меца», истинные любители-футболисты Поттье и Шазот и от «Нанси» Руйе, Рубио и я. Молодые игроки. Приятели. Общий настрой, общее состояние духа… На протяжении всей своей карьеры я буду вспоминать этот праздничный турнир. Именно там я глубоко осознал смысл, который придается вековой формуле: олимпийский дух. Несмотря на соперничество, несмотря на все тяжкие испытания, я все еще в него верю. В Квебеке, нужно отдать нам должное, мы были «королями». Достаточно было набросить на костюм фирменную голубую куртку с изображением петуха и надписью большими буквами «Франция», чтобы тут же на лицах прохожих появлялись улыбки. Коммерсанты разных мастей из кожи лезли вон, чтобы нам угодить, рестораны наперебой приглашали нас к себе. 14 июня, в день нашего национального праздника, квебекцы буквально завалили нас подарками и пожеланиями успеха.
Впервые сборная Франции принимала участие в олимпийском футбольном турнире.
Одну за другой мы победили сборные Израиля, Мексики и Гватемалы.
Наступили четвертьфиналы. Превосходное меню: несколько великоватый для рта кусочек в лице сборной ГДР, команды государственных «любителей», то есть замаскированных профессионалов. По сути дела, один из фаворитов. Два года назад эта команда произвела сенсацию, победив великую команду Франца Беккенбауэра.
Арбитр матча – итальянец Микелотти. У него неподкупный, суровый вид, он выказывает некоторое презрение к стоящим от него в нескольких шагах игрокам, живо позирующим для фотографии в семейный альбом. Совершенно ясно, что у него сегодня дурное настроение.
На исходе 20-й минуты его свисток словно приковывает нас к газону. Пенальти! Раздаются протестующие вопли. Конечно, ошибка (подножка), допущенная Жаном Фернандесом, оправдывает такое решение, но Микелотти не довольствуется лишь наказанием в зоне штрафной площадки. Он разыгрывает комедию, погружает руку в карман своей футболки и уже готов взмахнуть красной карточкой, применяя к игроку «высшую меру». Но он не учел присутствия на поле Пако Рубио, который, подчиняясь какому-то рефлексу, возникает за спиной арбитра и выхватывает у него из пальцев красную карточку футбольной «смертной казни». Микелотти, дезавуированный самым неожиданным образом под смех публики, становится таким же красным, как и утраченная только что карательная карточка: он выгоняет с поля Фернандеса, а за ним и Рубио! Я принимаю сторону невинно осужденных и под самым носом судьи в приступе какого-то фанфаронства начинаю мягко его провоцировать – похлопываю ему в ладоши: желтая карточка!
Это предупреждение вызвало дружное улюлюканье всего стадиона. Мы вынуждены играть вдевятером против одиннадцати немецких игроков в течение 62 минут. И мы пропускаем 4 безответных гола.