Страница:
известного гражданина, Помпония, младшим из четырех братьев. По воле свыше
он родился 21 апреля, в день основания Рима Ромулом и его товарищами. Богато
одаренный нравственными качествами от природы, он еще более успел в своем
умственном развитии благодаря учению, несчастьям своей жизни и серьезным
размышлениям. Он укротил в себе не только низменные желания, но и отрешился
от страстей, находящих себе одобрение среди невежественных народов, -- от
насилия и корысти. Обуздывать желания силой рассудка он считал истинным
подвигом. Вот почему он изгнал у себя в доме всякую негу и роскошь и готов
был услужить каждому гражданину и иностранцу в качестве непогрешимого судьи
и советника, в то время как сам посвящал свободное время не удовольствиям
или заботам о своем обогащении, а служению богам и размышлениям об их
свойстве и могуществе. Благодаря этому он приобрел себе славное, блестящее
имя, так что правивший Римом вместе с Ромулом Татий выдал за него свою
единственную дочь Татию.
Этот почетный брак не заставил его переселиться к своему тестю, -- он
остался по-прежнему в земле сабинцев, помогая своему старому отцу, как и
сама Татия предпочла спокойную, частную жизнь своего мужа тем почестям и
блеску, которые ждали ее в Риме при дворе отца. Говорят, она умерла на
тринадцатом году замужества.
IV. Нума простился тогда с городской жизнью. Большей частью он жил в
деревне, где искал одиночества и проводил время то в священных рощах, то в
безлюдных местах, вследствие чего главным образом и распространился слух о
его знакомстве с одной богиней. Говорили, что Нума простился со светом не от
тоски или горя, а потому, что ему выпало на долю высокое счастье быть
знакомым с богиней, иметь ее своей женой, что он, счастливец, проводит время
в обществе любившей его нимфы Эгерии и что ему стали доступны божеские
тайны. Очевидно, все это походит на те сказания, которыми так богата
глубокая древность. Фригийцы, например, любили рассказывать много об Аттисе,
вифинцы -- о Геродоте, аркадцы -- об Эндимионе, как и прочие народы -- о
многих других счастливцах, любимых богами. Можно допустить, что бог, любящий
не лошадей или птиц, а человека, охотно бывает в общении с людьми добрыми и
не гнушается, не считает унизительным для себя беседовать с человеком
благочестивым и высоконравственным. Но трудно поверить, в свою очередь,
чтобы человеческое тело и красота могли прельстить божество, вообще высшее
существо, к плотскому общению с ним. Как бы то ни было, следует, однако,
верить, что бог может находиться, по крайней мере, в дружеских отношениях с
человеком и любить его той любовью, которая заключается, конечно, в заботах
о его нравственном совершенстве. Есть правда в мифах о Форбанте, Гиацинте и
Адмете, любимцах Аполлона, точно так же, как сикионце Ипполите. Говорят,
каждый раз, когда он переплывал из Сикиона в Кирру, бог, как бы чувству это
и радуясь, влагал в уста пифии следующий гекзаметр:
Вновь Ипполит мой любимый вступает на волны морские.
По преданию, Пан любил поэта Пиндара, Архилох 1 Гесиод также
удостоились после смерти со стороны богов почести за свой поэтический
талант, а Софокл даже при жизни принимал у себя в гостях Асклепия, --
предание, которое подтверждается многими до сих пор еще существующими
доказательствами. Говорят, другой бы позаботился о нем после его смерти,
если мы согласимс со всем этим, можем ли мы сомневаться, что божеств часто
входило в непосредственные сношения с Залевком, Миносом, Зороастром, Нумой и
Ликургом, царями или законодателями, и что, вероятно, их общение богами
носило на себе серьезный характер, так как он: желали внушить им стремление
к прекрасному, между тем как общение богов со скорбными поэтами -- если
вообще оно имело место -- было не более как шуткой Кто думает иначе, тому,
по выражению Вакхилида, "скатертью дорога"... О Ликурге, Нуме и прочих людях
подобного рода существует и другое мнение, не имеющее себе ничего
невероятного, -- именно, что они, смягча нравы диких, грубых народов и
производя крупные пе ремены в их политическом устройстве, приписывали себе
божескую власть, спасительную для тех, ради которых они считали себя
одаренными ею.
V. Нуме было уже тридцать девять лет, когда из Рим приехали послы звать
его на царство. Прокул и Велес сказали речи от лица товарищей. Того или
другого и них, как ожидали раньше, народ желал избрать в царя. На сторону
Прокула склонялись главным образом со соотечественники Ромула, за Велеса
были потомки Татия Их речи были кратки -- они надеялись, что Нума буде
обрадован выпавшим на долю его счастьем; но, как вид но, им стоило больших
трудов, долгих слов и просьб убедить человека, жившего до сих пор спокойно,
мир но, переменить свои мысли и принять власть над городом, родившимся и
выросшим, так сказать, среди грома оружия. Нума в присутствии своего отца и
одного из своих родственников, Марция, отвечал им: "Всякая перемена в
человеческой жизни опасна. Кто ни в чем не нуждается, кто не может роптать
на настоящее, того только безумие может заставить переменить образ жизни,
отказаться от его привычек. Быть может, в настоящем моем положении нет
ничего завидного, тем не менее оно постоянно, а это дает ему преимущество
пред неизвестным будущим. Я знаю, что значит быть царем, из несчастия
Ромула. Его чернили, подозревая в смерти Татия, его товарища по управлению,
точно так же, как вас, сенаторов, подозревают в убийстве Ромула, хотя вы и
называете его сыном богов и рассказываете, что он воспитан богами и чудесно
спасен ими еще ребенком. Но вы знаете, что я по рождению -- человек и что
вскормили и воспитали меня люди. Все, за что хвалят меня в жизни, моя любовь
к ничем не нарушаемому покою, мои мирные занятия отвлеченными предметами --
все это такие качества, которых не следует иметь человеку, приглашаемому
занять трон, точно так же, как и мою страстную, с малых лет не покидающую
меня любовь к миру, любовь к мирным занятиям и тем людям, которые собираются
вместе или для поклонения богам, или для дружеской беседы и которые в
остальном занимаются лишь земледелием или скотоводством. Быть может, Ромул
оставил вам, римляне, в наследство много неприятных войн. Чтобы вести их,
государству нужен царь опытный и полный сил. Благодаря удачам народ сжился с
ними, полюбил их. Ни для кого не тайна, что он желает распространить свою
власть и повелевать другими. Если б я стал учить граждан чтить богов,
уважать право и ненавидеть насилие и войну, граждан, которым нужен скорей
полководец, нежели царь, я показался бы смешным в своих желаниях!" На этом
основании он отказывался от царства.
VI. Римляне употребляли все усилия, кидались ему в ноги, просили его
избавить их от новой вражды партий и междоусобной войны; по их словам, не
было другого, к которому были бы расположены одинаково оба народа. Когда они
ушли, отец Нумы и Марций стали, со своей стороны, горячо убеждать его
принять великий дар ему со стороны богов. "Ты не нуждаешься в богатстве, --
говорили они, -- у тебя всего довольно, тебя не прельщает ни блеск власти,
ни могущество, у тебя есть блеск твоих нравственных качеств, которые стоят
выше; но ты должен смотреть на царскую власть как на служение божеству. Оно
восставит тебя и не попустит, чтобы такой справедливый человек, как ты,
коснел в бездействии. Не отказывайся от престола, не беги его: для умного он
поле, где он может совершить блестящие подвиги. Здесь ты можешь с достойным
великолепием почтить богов, как и смягчить сердца подданных и обратить их на
путь благочестия, подданных, которых всего легче и скорее могут изменить к
лучшему их цари. Эти люди полюбили Татия, хотя царь был для них пришлецом,
памяти Ромула оказывают божеские почести. Кто знает, быть может, этот народ,
которому улыбается бранное счастье, пресыщен войною, быть может, ему
наскучили триумфы, быть может, он ищет не добычи, а царя кроткого, друга
правды, чтобы вкусить благ порядка и мира? Но, если даже они только и
мечтают что о войне, страстно желают ее, -- не лучше ли обратить их страсти
в другую сторону, взяв в руки бразды правления, и соединить весь родной нам
народ сабинский узами любви и дружбы с городом сильным и могущественным?" К
просьбам их присоединились, говорят, и счастливые предзнаменования, также и
горячие просьбы сограждан Нумы, которые, узнав о посольстве, умоляли его
идти в Рим и принять престол, чтобы слить в одно целое два народа.
VII. Тогда он решился, принес богам жертву и отправился в Рим. Сенат и
народ из особенной любви к нему вышли к нему навстречу. Женщины говорили ему
добрые пожелания; в храмах приносились жертвы. Все радовались, как будто
город получил не царя, а царство. Когда шествие достигло форума, исполнявший
в те часы должность царя Спурий Веттий приступил к голосованию. Все граждане
высказались за избрание Нумы. Затем принесены были знаки царского
достоинства; но Нума просил подождать, пока избрание его на престол утвердят
и боги. В сопровождении авгуров и жрецов он взошел на Капитолий, или
Тарпейскую скалу, как его называли тогда римляне. Здесь старший из авгуров
поставил его с покрытым лицом к югу, сам же стал сзади его и, положив правую
руку ему на голову, начал читать молитвы за него, посматривая по сторонам,
не увидит ли знамений, посылаемых богами, вроде летящих птиц или других
примет. Мертвая тишина царила на форуме, покрытом бесчисленным множеством
народа. Все с напряженным вниманием ждали, что будет, как вдруг показавшиеся
с правой стороны птицы -- счастливое предзнаменование -- подтвердили
избрание. Тогда Нума надел царскую мантию и сошел с Капитолия в народ.
Раздались громкие восклицания. Царя встретили восторженно, как высоко
благочестивого человека и любимца богов.
Вступив на престол, он прежде всего уничтожил отряд из трехсот человек,
всегдашних телохранителей Ромула, названных им за быстроту исполнения
поручений целерами. Нума не хотел ни быть не доверчивым к тем, кто доверял
ему, ни царствовать над людьми, не доверявшими ему. Далее, он к двум жрецам
Юпитера и Марса прибавил третьего -- для Ромула -- и назвал его фламином
Квирина. Римляне звали "фламинами" и прежних жрецов. Название это
происходит, вероятно, от их шляп, сделанных, по рассказам, из войлока; в то
время греческие слова были в большем употреблении в латинском, нежели в
настоящее время: по словам Юбы, слово "лена", плащ, который носили жрецы,
соответствует греческой "хлене". Точно так же мальчика, у которого были живы
отец и мать и который прислуживал жрецу Юпитера, он называет камиллом --
имя, под которым известен у некоторых греческих племен Гермес как
"служитель" богов.
VIII. Всем этим Нума желал снискать себе любовь и уважение народа.
Вслед за тем он немедленно приступил к преобразованиям в государственном
устройстве, чтобы сделать суровых и воинственных граждан людьми с более
мягким сердцем и более справедливыми. Действительно, в то время Рим был
городом, которым, по выражению Платона, овладел горячечный жар. Самым своим
существованием он был обязан смелости и отчаянной дерзости сбежавшихся туда
отовсюду храбрых и воинственных людей. Целый ряд походов, частые войны
послужили источником усиления его могущества. Как вбитые в землю сваи
становятся от частых колебаний еще крепче, так и испытанные ими несчастия
только укрепили их. Сделать мягче нравы, внушить любовь к миру народу
гордому и дикому -- эту задачу царь считал далеко не легкой и решил
обратиться за помощью к богам. Он желал как вождь народа смирить его
воинственный пыл главным образом принесением жертв, торжественными
религиозными процессиями и танцами, которые он сам учредил и ввел в
употребление, -- всем тем, на чем лежит печать серьезности, но в то же время
радости и веселья. Иногда он предсказывал им о грозящих им напастях со
стороны богов, говорил об ужасных явлениях духов и о слышанных им не
предвещающих ничего хорошего голосах -- и религиозный страх заставлял робеть
сердца его подданных.
Это главным образом и дало повод считать, что своей мудростью и
воспитанием он обязан знакомству с Пифагором. Как главная часть философии
последнего, так и главная часть политики первого состояла в установлении
близких отношений к божеству, общении с ним. Говорят, царь принял на себя
важный вид и внешность с тою же целью, что и Пифагор. По рассказам, философ
приручил орла и мог известными словами остановить его во время полета и
заставить спуститься к нему; он же показал часть своего золотого бедра,
когда пробирался на играх в Олимпии сквозь толпу народа. Рассказывают и о
многих других его выдумках и поступках, вследствие чего флиунтец Тимон
сказал о нем:
Древний хотел Пифагор великим прослыть чародеем;
Души людей завлекал болтовней напыщенно-звонкой.
Точно так же и Нума выдумал сказку о любви к нему какой-то богини или
горной нимфы и о таинственном общении с нею, о чем я говорил выше, и о
близких сношениях его с музами. Большинство своих предсказаний он получал
"от муз". Одну музу он приказал римлянам чтить особенно, больше других. Он
назвал ее Тацитой, т. е. молчаливой, немою, как бы напоминая этим о
пифагорейском молчании и желая почтить этот обычай.
Его законы относительно статуй богов совершенно сходятся с воззрениями
на этот предмет Пифагора. Последний учил, что начала всего сущего нельзя
чувствовать: оно не подвержено внешним впечатлениям, невидимо, не создано и
духовно. Так и Нума запретил римлянам изображать богов в виде людей или
животных. Раньше у них не было ни писаных изображений богов, ни изваянных. В
первые сто семьдесят лет от основания Рима они строили храмы и ставили
святилища, но считали грехом приравнивать высшее к низшему и постигать бога
иначе как умом. Равным образом и жертвы, установленные Нумой, схожи с
пифагорейскими жертвами -- они бескровны и состоят в большинстве случаев из
муки, возлияний и предметов самой незначительной стоимости. Приводят еще и
другие примеры из внешнего мира для доказательства близких отношений между
этими двумя людьми, между прочим, то, что римляне дали Пифагору права
римского гражданства, о чем говорит комик, древний пифагореец Эпихарм, в
своем сочинении, посвященном Антенору; затем одного из своих четырех сыновей
царь Нума назвал Мамерком в честь сына Пифагора. От него, говорят, получил
свое имя патрицианский род Эмилиев: царь назвал его так за его приятную,
красивую речь. Многие в Риме передавали мне лично, что некогда оракул велел
римлянам поставить у них в городе статуи "умнейшему" и "храбрейшему из
греков" и они поставили на форуме две медные статуи -- Алкивиада и Пифагора.
Рассказ этот сомнителен во многих отношениях. Говорить о нем подробнее
или доказывать его справедливость -- значит заводить детские споры.
IX. Нуме приписывают учреждение, установление должности
первосвященников, "понтификов", как называют их римляне. Он был первым из
них. Понтификами названы они, по словам некоторых, потому, что служат
могущественным, имеющим над всем власть богам, -- "могущественный",
по-латыни, "потенс". Другие говорят, что в этом имени заключается значение
чего-то "возможного", так как законодатель велел приносить жрецам жертвы,
"если будет можно", не ставя им в вину, если им помешает что-либо важное.
Большинство же предлагает совершенно смешное объяснение этого слова -- оно
значит будто бы не что иное, как "делатели мостов", так как возле мостов
приносились жертвы, "мост" же, по-латыни, -- "понс". Впрочем, заведование
мостами и починка их лежат на обязанности жрецов, как и отправление
неизменно существовавших с древнего времени жреческих должностей. Сломать
деревянный мост римлянин не имеет права под опасением навлечь на себя
проклятие. Точно так же рассказывают, что мост этот выстроен целиком из
дерева, без куска железа -- вследствие предсказания оракула. Каменный мост
выстроен позже, в квесторство Эмилия. Говорят, впрочем, что и деревянный
построен после Нумы, в царствование внука Нумы, Марция.
Верховный понтифик является как бы толкователем воли божества,
пророком, или, вернее, верховным жрецом. Он имеет надзор не только над
жертвоприношениями, совершаемыми публично, но смотрит и за
жертвоприношениями частных лиц, не позволяет преступать правил религии и
наставляет каждого, как он должен чтить богов и умилостивлять их. Затем ему
принадлежит надзор за жрицами-весталками: учреждение коллегии весталок,
вообще служения, культа вечного огня, который блюдут они, приписывается
также Нуме. Быть может, он желал поручить служение чистому, не имеющему
никакой грязи огню существам чистым, не запятнанным, или, быть может,
находил близкое сходство девства с бесплодием и непроизводительностью огня.
В Греции, там, где существует служение неугасаемому огню, например-, в
Дельфах или Афинах, забота о его поддержании возложена не на девушек, а на
старых дев. Если он случайно потухал, как, например, потух священный огонь в
Афинах при тиране Аристионе, или в Дельфах, когда храм был сожжен персами,
или затем в Риме во время борьбы с Митридатом и междоусобных войн, когда
огонь исчез вместе с алтарем, -- его нельзя было зажечь от другого огня: его
следовало зажечь чистым, не оскверненным лучом солнца. Огонь этот добывают
преимущественно с помощью зажигательных стекол, которые имеют вид пустых
внутри равнобедренных прямоугольных треугольников, обращенных вершинами в
одну точку. Их ставят против солнца. Лучи его, всюду преломляясь, собираются
в центре в одну точку, проходят через разрежающийся при этом воздух и затем
зажигают лежащее возле легкое и вполне сухое вещество, так как лучи,
отражаясь, становятся огненным телом. Некоторые уверяют, что единственная
обязанность весталок -- блюсти священный огонь; но другие говорят, что здесь
есть священная тайна, скрытая от других. В жизнеописании Камилла я сказал о
них все, что можно знать и говорить.
X. По преданию, Нума посвятил в весталки сперва двух дев, Геганию и
Верению, затем Канулею и Тарпею. Сервий прибавил к ним впоследствии еще
двух, и это число остается без изменения до настоящего времени. Царь
определил девам сохранять свое девство до тридцати лет. В первые десять лет
их учат тому, что они должны делать; в другие десять лет они применяют к
делу свои познания; в последние десять лет -- сами учат других. После этого
они могут делать, что желают, и даже выходить замуж или избирать себе новый
образ жизни, не имеющий ничего общего с жизнью жрицы. Но этою свободой
воспользовались, говорят, немногие, да и те, которые сделали это, не
принесли себе никакой пользы, большинство же провело остаток своих дней в
раскаянии и унынии, причем навели на других такой религиозный ужас, что они
предпочли до старости, до самой смерти девство супружеству.
Царь дал им большие преимущества -- они могли, например, делать
завещания еще при жизни отца и располагать всею остальной своей
собственностью, не прибегая к помощи попечителей, как и матери троих детей.
Когда они выходят, их сопровождает ликтор. Если они встречаются случайно с
преступником, которого ведут на казнь, ему оставляют жизнь. Весталка должна
только поклясться, что встреча была случайной, невольной, не преднамеренной.
Кто проходил под их носилками, когда они сидели на них, подвергался смертной
казни. Наказывают весталок за различные проступки розгами, причем наказывает
их верховный понтифик. В некоторых случаях виновную даже раздевают донага в
темном месте и накидывают на нее одно покрывало из тонкого полотна.
Нарушившую обет девства зарывают живьем в яму у Коллинских ворот. Возле
этого места, в черте города, тянется длинный земляной вал, аггер [agger]
по-латыни. Здесь, под землею, устраивали маленькое помещение, с входом
сверху, куда ставили постель, лампу с огнем, небольшое количество съестных
припасов, например, хлеба, кувшин воды, молока и масла, -- считалось как бы
преступлением уморить голодом лицо, посвященное в высшие таинства религии.
Виновную сажали в наглухо закрытые и перевязанные ремнями носилки так, что
не слышно было даже ее голоса, и несли через форум. Все молча давали ей
дорогу и провожали ее, не говоря ни слова, в глубоком горе. Для города нет
ужаснее зрелища, нет печальнее этого дня. Когда носилки приносят на
назначенное место, рабы развязывают ремни. Верховный жрец читает
таинственную молитву, воздевает перед казнью руки к небу, приказывает
подвести преступницу, с густым покрывалом на лице, ставит на лестницу,
ведущую в подземелье, и удаляется затем вместе с другими жрецами. Когда
весталка сойдет, лестница отнимается, отверстие засыпают сверху массой
земли, и место казни становится так же ровно, как и остальное. Вот как
наказывают весталок, преступивших свои обязанности жриц!
XI. По преданию, Нума построил также храм Весты для хранения
неугасаемого огня. Он дал ему круглую форму; но она представляла не фигуру
Земли, -- он не отождествлял с нею Весту, -- а вообще, вселенную, в центре
которой, по верованию пифагорейцев, горит огонь, называемый Гестией-Монадой.
По их мнению, земля не неподвижна и не находится в центре вселенной, но
вертится вокруг огня и не может считаться лучшею, первою частью вселенной.
Такого же взгляда относительно земли держался, говорят, в старости и Платон.
Он считал, что она находится в другом месте, центр же вселенной, лучшее
место, отводил другому, высшему телу.
XII. Понтифики объясняют также в случае надобности и обряды
относительно погребения. Нума убедил их не видеть в этом случае ничего
оскверняющего, напротив, завещал им воздавать определенные почести и
подземным богам, так как им достается лучшая часть нашего существа. Особыми
почестями пользуется у римлян Либитина, богиня, имеющая надзор за всем тем,
что относится до обрядов погребения покойников. Ее можно отождествлять с
Персефоной или, еще вернее, по мнению образованнейших римлян, с Афродитой.
Они не без основания считают одну и ту же богиню виновницей и нашего
рождения, и нашей смерти. Относительно продолжительности траура по умершим
царь принимал во внимание их возраст. Так, например, нельзя было носить
траура по ребенку, которому не было еще трех лет. По покойникам старше этого
возраста до десяти лет можно было носить траур столько месяцев, сколько лет
ребенок жил. Это был вообще крайний срок траура и наименьший срок вдовства
для женщины, потерявшей мужа. Выходившая замуж раньше этого срока должна
была принести, по предписанию Нумы, в жертву стельную корову.
Нума установил много и других жреческих должностей. Из них я упомяну
только о двух -- салиев и фециалов. Они всего лучше говорят о набожности
царя.
Фециалы -- своего рода хранители мира. Мне кажется, и свое название они
получили от своей должности. Они старались прекращать увещаниями несогласия
и не позволяли объявлять войну прежде, чем теряли всякую надежду на мирное
решение спора. Точно так же и для греков "мир" -- когда взаимные
недоразумения прекращаются силою слова, не при помощи оружия. Римские
фециалы часто ходили к тем народам, которые были виновниками оскорбления, и
лично старались склонить их к миру. Если их усилия уладить дело миром
кончались неудачей, они приглашали богов в свидетели, призывали множество
страшных проклятий на свои головы и на свое отечество, если они не правы,
как нападающие, и затем объявляли войну. Без их согласия или при их отказе
дать его ни один солдат, ни царь не имел права взяться за оружие. Царь
должен был узнать от них, имеет ли он нравственное право начать войну, и
затем уже готовиться к ней. Говорят, и несчастие во время войны с галлами
обрушилось на государство потому, что в данном случае был оставлен без
внимания этот религиозный обычай. Галлы осаждали город Клузий, когда в их
лагерь отправлен был в качестве посла Фабий Амбуст для переговоров о снятии
осады. Получив высокомерный ответ и не считая себя связанным более званием
посла, он в своей юношеской заносчивости дошел до того, что обнажил оружие в
защиту клузийцев, вызвав на поединок храбрейшего из неприятелей. Бой
кончился для него удачно -- он убил врага и снял с него оружие. Узнав об
этом, галлы отправили в Рим посла, обвиняя Фабия в том, что он сражался с
ними без объявления войны, вероломно нарушая договоры. Фециалы советовали
сенату выдать виновного галлам; но он искал спасения в толпе и благодаря
любви к нему народа избежал наказания. Вскоре галлы взяли Рим и сожгли его
весь, кроме Капитолия. Об этом я рассказываю подробнее в жизнеописании
Камилла.
XIII. Должность салиев учреждена, говорят, по следующему случаю. В
восьмой год царствования Нумы Италию опустошала чума, проникшая и в Рим.
Население было в величайшем отчаянии, когда, по преданию, в руки Нумы упал с
неба медный щит. Об этом щите царь стал рассказывать чудеса, которые он, по
его словам, узнал от Эгерии и муз. Щит этот, говорил он, послан небом для
спасения города; его следует хранить и вместе с тем сделать еще одиннадцать
других щитов, формой, величиной и рисунком совершенно похожих на него, чтобы
вор благодаря их сходству не мог отличить того из них, который упал с неба;
место, где он будет храниться, следует посвятить музам вместе с соседними
он родился 21 апреля, в день основания Рима Ромулом и его товарищами. Богато
одаренный нравственными качествами от природы, он еще более успел в своем
умственном развитии благодаря учению, несчастьям своей жизни и серьезным
размышлениям. Он укротил в себе не только низменные желания, но и отрешился
от страстей, находящих себе одобрение среди невежественных народов, -- от
насилия и корысти. Обуздывать желания силой рассудка он считал истинным
подвигом. Вот почему он изгнал у себя в доме всякую негу и роскошь и готов
был услужить каждому гражданину и иностранцу в качестве непогрешимого судьи
и советника, в то время как сам посвящал свободное время не удовольствиям
или заботам о своем обогащении, а служению богам и размышлениям об их
свойстве и могуществе. Благодаря этому он приобрел себе славное, блестящее
имя, так что правивший Римом вместе с Ромулом Татий выдал за него свою
единственную дочь Татию.
Этот почетный брак не заставил его переселиться к своему тестю, -- он
остался по-прежнему в земле сабинцев, помогая своему старому отцу, как и
сама Татия предпочла спокойную, частную жизнь своего мужа тем почестям и
блеску, которые ждали ее в Риме при дворе отца. Говорят, она умерла на
тринадцатом году замужества.
IV. Нума простился тогда с городской жизнью. Большей частью он жил в
деревне, где искал одиночества и проводил время то в священных рощах, то в
безлюдных местах, вследствие чего главным образом и распространился слух о
его знакомстве с одной богиней. Говорили, что Нума простился со светом не от
тоски или горя, а потому, что ему выпало на долю высокое счастье быть
знакомым с богиней, иметь ее своей женой, что он, счастливец, проводит время
в обществе любившей его нимфы Эгерии и что ему стали доступны божеские
тайны. Очевидно, все это походит на те сказания, которыми так богата
глубокая древность. Фригийцы, например, любили рассказывать много об Аттисе,
вифинцы -- о Геродоте, аркадцы -- об Эндимионе, как и прочие народы -- о
многих других счастливцах, любимых богами. Можно допустить, что бог, любящий
не лошадей или птиц, а человека, охотно бывает в общении с людьми добрыми и
не гнушается, не считает унизительным для себя беседовать с человеком
благочестивым и высоконравственным. Но трудно поверить, в свою очередь,
чтобы человеческое тело и красота могли прельстить божество, вообще высшее
существо, к плотскому общению с ним. Как бы то ни было, следует, однако,
верить, что бог может находиться, по крайней мере, в дружеских отношениях с
человеком и любить его той любовью, которая заключается, конечно, в заботах
о его нравственном совершенстве. Есть правда в мифах о Форбанте, Гиацинте и
Адмете, любимцах Аполлона, точно так же, как сикионце Ипполите. Говорят,
каждый раз, когда он переплывал из Сикиона в Кирру, бог, как бы чувству это
и радуясь, влагал в уста пифии следующий гекзаметр:
Вновь Ипполит мой любимый вступает на волны морские.
По преданию, Пан любил поэта Пиндара, Архилох 1 Гесиод также
удостоились после смерти со стороны богов почести за свой поэтический
талант, а Софокл даже при жизни принимал у себя в гостях Асклепия, --
предание, которое подтверждается многими до сих пор еще существующими
доказательствами. Говорят, другой бы позаботился о нем после его смерти,
если мы согласимс со всем этим, можем ли мы сомневаться, что божеств часто
входило в непосредственные сношения с Залевком, Миносом, Зороастром, Нумой и
Ликургом, царями или законодателями, и что, вероятно, их общение богами
носило на себе серьезный характер, так как он: желали внушить им стремление
к прекрасному, между тем как общение богов со скорбными поэтами -- если
вообще оно имело место -- было не более как шуткой Кто думает иначе, тому,
по выражению Вакхилида, "скатертью дорога"... О Ликурге, Нуме и прочих людях
подобного рода существует и другое мнение, не имеющее себе ничего
невероятного, -- именно, что они, смягча нравы диких, грубых народов и
производя крупные пе ремены в их политическом устройстве, приписывали себе
божескую власть, спасительную для тех, ради которых они считали себя
одаренными ею.
V. Нуме было уже тридцать девять лет, когда из Рим приехали послы звать
его на царство. Прокул и Велес сказали речи от лица товарищей. Того или
другого и них, как ожидали раньше, народ желал избрать в царя. На сторону
Прокула склонялись главным образом со соотечественники Ромула, за Велеса
были потомки Татия Их речи были кратки -- они надеялись, что Нума буде
обрадован выпавшим на долю его счастьем; но, как вид но, им стоило больших
трудов, долгих слов и просьб убедить человека, жившего до сих пор спокойно,
мир но, переменить свои мысли и принять власть над городом, родившимся и
выросшим, так сказать, среди грома оружия. Нума в присутствии своего отца и
одного из своих родственников, Марция, отвечал им: "Всякая перемена в
человеческой жизни опасна. Кто ни в чем не нуждается, кто не может роптать
на настоящее, того только безумие может заставить переменить образ жизни,
отказаться от его привычек. Быть может, в настоящем моем положении нет
ничего завидного, тем не менее оно постоянно, а это дает ему преимущество
пред неизвестным будущим. Я знаю, что значит быть царем, из несчастия
Ромула. Его чернили, подозревая в смерти Татия, его товарища по управлению,
точно так же, как вас, сенаторов, подозревают в убийстве Ромула, хотя вы и
называете его сыном богов и рассказываете, что он воспитан богами и чудесно
спасен ими еще ребенком. Но вы знаете, что я по рождению -- человек и что
вскормили и воспитали меня люди. Все, за что хвалят меня в жизни, моя любовь
к ничем не нарушаемому покою, мои мирные занятия отвлеченными предметами --
все это такие качества, которых не следует иметь человеку, приглашаемому
занять трон, точно так же, как и мою страстную, с малых лет не покидающую
меня любовь к миру, любовь к мирным занятиям и тем людям, которые собираются
вместе или для поклонения богам, или для дружеской беседы и которые в
остальном занимаются лишь земледелием или скотоводством. Быть может, Ромул
оставил вам, римляне, в наследство много неприятных войн. Чтобы вести их,
государству нужен царь опытный и полный сил. Благодаря удачам народ сжился с
ними, полюбил их. Ни для кого не тайна, что он желает распространить свою
власть и повелевать другими. Если б я стал учить граждан чтить богов,
уважать право и ненавидеть насилие и войну, граждан, которым нужен скорей
полководец, нежели царь, я показался бы смешным в своих желаниях!" На этом
основании он отказывался от царства.
VI. Римляне употребляли все усилия, кидались ему в ноги, просили его
избавить их от новой вражды партий и междоусобной войны; по их словам, не
было другого, к которому были бы расположены одинаково оба народа. Когда они
ушли, отец Нумы и Марций стали, со своей стороны, горячо убеждать его
принять великий дар ему со стороны богов. "Ты не нуждаешься в богатстве, --
говорили они, -- у тебя всего довольно, тебя не прельщает ни блеск власти,
ни могущество, у тебя есть блеск твоих нравственных качеств, которые стоят
выше; но ты должен смотреть на царскую власть как на служение божеству. Оно
восставит тебя и не попустит, чтобы такой справедливый человек, как ты,
коснел в бездействии. Не отказывайся от престола, не беги его: для умного он
поле, где он может совершить блестящие подвиги. Здесь ты можешь с достойным
великолепием почтить богов, как и смягчить сердца подданных и обратить их на
путь благочестия, подданных, которых всего легче и скорее могут изменить к
лучшему их цари. Эти люди полюбили Татия, хотя царь был для них пришлецом,
памяти Ромула оказывают божеские почести. Кто знает, быть может, этот народ,
которому улыбается бранное счастье, пресыщен войною, быть может, ему
наскучили триумфы, быть может, он ищет не добычи, а царя кроткого, друга
правды, чтобы вкусить благ порядка и мира? Но, если даже они только и
мечтают что о войне, страстно желают ее, -- не лучше ли обратить их страсти
в другую сторону, взяв в руки бразды правления, и соединить весь родной нам
народ сабинский узами любви и дружбы с городом сильным и могущественным?" К
просьбам их присоединились, говорят, и счастливые предзнаменования, также и
горячие просьбы сограждан Нумы, которые, узнав о посольстве, умоляли его
идти в Рим и принять престол, чтобы слить в одно целое два народа.
VII. Тогда он решился, принес богам жертву и отправился в Рим. Сенат и
народ из особенной любви к нему вышли к нему навстречу. Женщины говорили ему
добрые пожелания; в храмах приносились жертвы. Все радовались, как будто
город получил не царя, а царство. Когда шествие достигло форума, исполнявший
в те часы должность царя Спурий Веттий приступил к голосованию. Все граждане
высказались за избрание Нумы. Затем принесены были знаки царского
достоинства; но Нума просил подождать, пока избрание его на престол утвердят
и боги. В сопровождении авгуров и жрецов он взошел на Капитолий, или
Тарпейскую скалу, как его называли тогда римляне. Здесь старший из авгуров
поставил его с покрытым лицом к югу, сам же стал сзади его и, положив правую
руку ему на голову, начал читать молитвы за него, посматривая по сторонам,
не увидит ли знамений, посылаемых богами, вроде летящих птиц или других
примет. Мертвая тишина царила на форуме, покрытом бесчисленным множеством
народа. Все с напряженным вниманием ждали, что будет, как вдруг показавшиеся
с правой стороны птицы -- счастливое предзнаменование -- подтвердили
избрание. Тогда Нума надел царскую мантию и сошел с Капитолия в народ.
Раздались громкие восклицания. Царя встретили восторженно, как высоко
благочестивого человека и любимца богов.
Вступив на престол, он прежде всего уничтожил отряд из трехсот человек,
всегдашних телохранителей Ромула, названных им за быстроту исполнения
поручений целерами. Нума не хотел ни быть не доверчивым к тем, кто доверял
ему, ни царствовать над людьми, не доверявшими ему. Далее, он к двум жрецам
Юпитера и Марса прибавил третьего -- для Ромула -- и назвал его фламином
Квирина. Римляне звали "фламинами" и прежних жрецов. Название это
происходит, вероятно, от их шляп, сделанных, по рассказам, из войлока; в то
время греческие слова были в большем употреблении в латинском, нежели в
настоящее время: по словам Юбы, слово "лена", плащ, который носили жрецы,
соответствует греческой "хлене". Точно так же мальчика, у которого были живы
отец и мать и который прислуживал жрецу Юпитера, он называет камиллом --
имя, под которым известен у некоторых греческих племен Гермес как
"служитель" богов.
VIII. Всем этим Нума желал снискать себе любовь и уважение народа.
Вслед за тем он немедленно приступил к преобразованиям в государственном
устройстве, чтобы сделать суровых и воинственных граждан людьми с более
мягким сердцем и более справедливыми. Действительно, в то время Рим был
городом, которым, по выражению Платона, овладел горячечный жар. Самым своим
существованием он был обязан смелости и отчаянной дерзости сбежавшихся туда
отовсюду храбрых и воинственных людей. Целый ряд походов, частые войны
послужили источником усиления его могущества. Как вбитые в землю сваи
становятся от частых колебаний еще крепче, так и испытанные ими несчастия
только укрепили их. Сделать мягче нравы, внушить любовь к миру народу
гордому и дикому -- эту задачу царь считал далеко не легкой и решил
обратиться за помощью к богам. Он желал как вождь народа смирить его
воинственный пыл главным образом принесением жертв, торжественными
религиозными процессиями и танцами, которые он сам учредил и ввел в
употребление, -- всем тем, на чем лежит печать серьезности, но в то же время
радости и веселья. Иногда он предсказывал им о грозящих им напастях со
стороны богов, говорил об ужасных явлениях духов и о слышанных им не
предвещающих ничего хорошего голосах -- и религиозный страх заставлял робеть
сердца его подданных.
Это главным образом и дало повод считать, что своей мудростью и
воспитанием он обязан знакомству с Пифагором. Как главная часть философии
последнего, так и главная часть политики первого состояла в установлении
близких отношений к божеству, общении с ним. Говорят, царь принял на себя
важный вид и внешность с тою же целью, что и Пифагор. По рассказам, философ
приручил орла и мог известными словами остановить его во время полета и
заставить спуститься к нему; он же показал часть своего золотого бедра,
когда пробирался на играх в Олимпии сквозь толпу народа. Рассказывают и о
многих других его выдумках и поступках, вследствие чего флиунтец Тимон
сказал о нем:
Древний хотел Пифагор великим прослыть чародеем;
Души людей завлекал болтовней напыщенно-звонкой.
Точно так же и Нума выдумал сказку о любви к нему какой-то богини или
горной нимфы и о таинственном общении с нею, о чем я говорил выше, и о
близких сношениях его с музами. Большинство своих предсказаний он получал
"от муз". Одну музу он приказал римлянам чтить особенно, больше других. Он
назвал ее Тацитой, т. е. молчаливой, немою, как бы напоминая этим о
пифагорейском молчании и желая почтить этот обычай.
Его законы относительно статуй богов совершенно сходятся с воззрениями
на этот предмет Пифагора. Последний учил, что начала всего сущего нельзя
чувствовать: оно не подвержено внешним впечатлениям, невидимо, не создано и
духовно. Так и Нума запретил римлянам изображать богов в виде людей или
животных. Раньше у них не было ни писаных изображений богов, ни изваянных. В
первые сто семьдесят лет от основания Рима они строили храмы и ставили
святилища, но считали грехом приравнивать высшее к низшему и постигать бога
иначе как умом. Равным образом и жертвы, установленные Нумой, схожи с
пифагорейскими жертвами -- они бескровны и состоят в большинстве случаев из
муки, возлияний и предметов самой незначительной стоимости. Приводят еще и
другие примеры из внешнего мира для доказательства близких отношений между
этими двумя людьми, между прочим, то, что римляне дали Пифагору права
римского гражданства, о чем говорит комик, древний пифагореец Эпихарм, в
своем сочинении, посвященном Антенору; затем одного из своих четырех сыновей
царь Нума назвал Мамерком в честь сына Пифагора. От него, говорят, получил
свое имя патрицианский род Эмилиев: царь назвал его так за его приятную,
красивую речь. Многие в Риме передавали мне лично, что некогда оракул велел
римлянам поставить у них в городе статуи "умнейшему" и "храбрейшему из
греков" и они поставили на форуме две медные статуи -- Алкивиада и Пифагора.
Рассказ этот сомнителен во многих отношениях. Говорить о нем подробнее
или доказывать его справедливость -- значит заводить детские споры.
IX. Нуме приписывают учреждение, установление должности
первосвященников, "понтификов", как называют их римляне. Он был первым из
них. Понтификами названы они, по словам некоторых, потому, что служат
могущественным, имеющим над всем власть богам, -- "могущественный",
по-латыни, "потенс". Другие говорят, что в этом имени заключается значение
чего-то "возможного", так как законодатель велел приносить жрецам жертвы,
"если будет можно", не ставя им в вину, если им помешает что-либо важное.
Большинство же предлагает совершенно смешное объяснение этого слова -- оно
значит будто бы не что иное, как "делатели мостов", так как возле мостов
приносились жертвы, "мост" же, по-латыни, -- "понс". Впрочем, заведование
мостами и починка их лежат на обязанности жрецов, как и отправление
неизменно существовавших с древнего времени жреческих должностей. Сломать
деревянный мост римлянин не имеет права под опасением навлечь на себя
проклятие. Точно так же рассказывают, что мост этот выстроен целиком из
дерева, без куска железа -- вследствие предсказания оракула. Каменный мост
выстроен позже, в квесторство Эмилия. Говорят, впрочем, что и деревянный
построен после Нумы, в царствование внука Нумы, Марция.
Верховный понтифик является как бы толкователем воли божества,
пророком, или, вернее, верховным жрецом. Он имеет надзор не только над
жертвоприношениями, совершаемыми публично, но смотрит и за
жертвоприношениями частных лиц, не позволяет преступать правил религии и
наставляет каждого, как он должен чтить богов и умилостивлять их. Затем ему
принадлежит надзор за жрицами-весталками: учреждение коллегии весталок,
вообще служения, культа вечного огня, который блюдут они, приписывается
также Нуме. Быть может, он желал поручить служение чистому, не имеющему
никакой грязи огню существам чистым, не запятнанным, или, быть может,
находил близкое сходство девства с бесплодием и непроизводительностью огня.
В Греции, там, где существует служение неугасаемому огню, например-, в
Дельфах или Афинах, забота о его поддержании возложена не на девушек, а на
старых дев. Если он случайно потухал, как, например, потух священный огонь в
Афинах при тиране Аристионе, или в Дельфах, когда храм был сожжен персами,
или затем в Риме во время борьбы с Митридатом и междоусобных войн, когда
огонь исчез вместе с алтарем, -- его нельзя было зажечь от другого огня: его
следовало зажечь чистым, не оскверненным лучом солнца. Огонь этот добывают
преимущественно с помощью зажигательных стекол, которые имеют вид пустых
внутри равнобедренных прямоугольных треугольников, обращенных вершинами в
одну точку. Их ставят против солнца. Лучи его, всюду преломляясь, собираются
в центре в одну точку, проходят через разрежающийся при этом воздух и затем
зажигают лежащее возле легкое и вполне сухое вещество, так как лучи,
отражаясь, становятся огненным телом. Некоторые уверяют, что единственная
обязанность весталок -- блюсти священный огонь; но другие говорят, что здесь
есть священная тайна, скрытая от других. В жизнеописании Камилла я сказал о
них все, что можно знать и говорить.
X. По преданию, Нума посвятил в весталки сперва двух дев, Геганию и
Верению, затем Канулею и Тарпею. Сервий прибавил к ним впоследствии еще
двух, и это число остается без изменения до настоящего времени. Царь
определил девам сохранять свое девство до тридцати лет. В первые десять лет
их учат тому, что они должны делать; в другие десять лет они применяют к
делу свои познания; в последние десять лет -- сами учат других. После этого
они могут делать, что желают, и даже выходить замуж или избирать себе новый
образ жизни, не имеющий ничего общего с жизнью жрицы. Но этою свободой
воспользовались, говорят, немногие, да и те, которые сделали это, не
принесли себе никакой пользы, большинство же провело остаток своих дней в
раскаянии и унынии, причем навели на других такой религиозный ужас, что они
предпочли до старости, до самой смерти девство супружеству.
Царь дал им большие преимущества -- они могли, например, делать
завещания еще при жизни отца и располагать всею остальной своей
собственностью, не прибегая к помощи попечителей, как и матери троих детей.
Когда они выходят, их сопровождает ликтор. Если они встречаются случайно с
преступником, которого ведут на казнь, ему оставляют жизнь. Весталка должна
только поклясться, что встреча была случайной, невольной, не преднамеренной.
Кто проходил под их носилками, когда они сидели на них, подвергался смертной
казни. Наказывают весталок за различные проступки розгами, причем наказывает
их верховный понтифик. В некоторых случаях виновную даже раздевают донага в
темном месте и накидывают на нее одно покрывало из тонкого полотна.
Нарушившую обет девства зарывают живьем в яму у Коллинских ворот. Возле
этого места, в черте города, тянется длинный земляной вал, аггер [agger]
по-латыни. Здесь, под землею, устраивали маленькое помещение, с входом
сверху, куда ставили постель, лампу с огнем, небольшое количество съестных
припасов, например, хлеба, кувшин воды, молока и масла, -- считалось как бы
преступлением уморить голодом лицо, посвященное в высшие таинства религии.
Виновную сажали в наглухо закрытые и перевязанные ремнями носилки так, что
не слышно было даже ее голоса, и несли через форум. Все молча давали ей
дорогу и провожали ее, не говоря ни слова, в глубоком горе. Для города нет
ужаснее зрелища, нет печальнее этого дня. Когда носилки приносят на
назначенное место, рабы развязывают ремни. Верховный жрец читает
таинственную молитву, воздевает перед казнью руки к небу, приказывает
подвести преступницу, с густым покрывалом на лице, ставит на лестницу,
ведущую в подземелье, и удаляется затем вместе с другими жрецами. Когда
весталка сойдет, лестница отнимается, отверстие засыпают сверху массой
земли, и место казни становится так же ровно, как и остальное. Вот как
наказывают весталок, преступивших свои обязанности жриц!
XI. По преданию, Нума построил также храм Весты для хранения
неугасаемого огня. Он дал ему круглую форму; но она представляла не фигуру
Земли, -- он не отождествлял с нею Весту, -- а вообще, вселенную, в центре
которой, по верованию пифагорейцев, горит огонь, называемый Гестией-Монадой.
По их мнению, земля не неподвижна и не находится в центре вселенной, но
вертится вокруг огня и не может считаться лучшею, первою частью вселенной.
Такого же взгляда относительно земли держался, говорят, в старости и Платон.
Он считал, что она находится в другом месте, центр же вселенной, лучшее
место, отводил другому, высшему телу.
XII. Понтифики объясняют также в случае надобности и обряды
относительно погребения. Нума убедил их не видеть в этом случае ничего
оскверняющего, напротив, завещал им воздавать определенные почести и
подземным богам, так как им достается лучшая часть нашего существа. Особыми
почестями пользуется у римлян Либитина, богиня, имеющая надзор за всем тем,
что относится до обрядов погребения покойников. Ее можно отождествлять с
Персефоной или, еще вернее, по мнению образованнейших римлян, с Афродитой.
Они не без основания считают одну и ту же богиню виновницей и нашего
рождения, и нашей смерти. Относительно продолжительности траура по умершим
царь принимал во внимание их возраст. Так, например, нельзя было носить
траура по ребенку, которому не было еще трех лет. По покойникам старше этого
возраста до десяти лет можно было носить траур столько месяцев, сколько лет
ребенок жил. Это был вообще крайний срок траура и наименьший срок вдовства
для женщины, потерявшей мужа. Выходившая замуж раньше этого срока должна
была принести, по предписанию Нумы, в жертву стельную корову.
Нума установил много и других жреческих должностей. Из них я упомяну
только о двух -- салиев и фециалов. Они всего лучше говорят о набожности
царя.
Фециалы -- своего рода хранители мира. Мне кажется, и свое название они
получили от своей должности. Они старались прекращать увещаниями несогласия
и не позволяли объявлять войну прежде, чем теряли всякую надежду на мирное
решение спора. Точно так же и для греков "мир" -- когда взаимные
недоразумения прекращаются силою слова, не при помощи оружия. Римские
фециалы часто ходили к тем народам, которые были виновниками оскорбления, и
лично старались склонить их к миру. Если их усилия уладить дело миром
кончались неудачей, они приглашали богов в свидетели, призывали множество
страшных проклятий на свои головы и на свое отечество, если они не правы,
как нападающие, и затем объявляли войну. Без их согласия или при их отказе
дать его ни один солдат, ни царь не имел права взяться за оружие. Царь
должен был узнать от них, имеет ли он нравственное право начать войну, и
затем уже готовиться к ней. Говорят, и несчастие во время войны с галлами
обрушилось на государство потому, что в данном случае был оставлен без
внимания этот религиозный обычай. Галлы осаждали город Клузий, когда в их
лагерь отправлен был в качестве посла Фабий Амбуст для переговоров о снятии
осады. Получив высокомерный ответ и не считая себя связанным более званием
посла, он в своей юношеской заносчивости дошел до того, что обнажил оружие в
защиту клузийцев, вызвав на поединок храбрейшего из неприятелей. Бой
кончился для него удачно -- он убил врага и снял с него оружие. Узнав об
этом, галлы отправили в Рим посла, обвиняя Фабия в том, что он сражался с
ними без объявления войны, вероломно нарушая договоры. Фециалы советовали
сенату выдать виновного галлам; но он искал спасения в толпе и благодаря
любви к нему народа избежал наказания. Вскоре галлы взяли Рим и сожгли его
весь, кроме Капитолия. Об этом я рассказываю подробнее в жизнеописании
Камилла.
XIII. Должность салиев учреждена, говорят, по следующему случаю. В
восьмой год царствования Нумы Италию опустошала чума, проникшая и в Рим.
Население было в величайшем отчаянии, когда, по преданию, в руки Нумы упал с
неба медный щит. Об этом щите царь стал рассказывать чудеса, которые он, по
его словам, узнал от Эгерии и муз. Щит этот, говорил он, послан небом для
спасения города; его следует хранить и вместе с тем сделать еще одиннадцать
других щитов, формой, величиной и рисунком совершенно похожих на него, чтобы
вор благодаря их сходству не мог отличить того из них, который упал с неба;
место, где он будет храниться, следует посвятить музам вместе с соседними