Подгорный Сергей. Чужой мир

будете открывать резервы мозга и овладевать ими по мере усложнения вашей
цивилизации, которому суждено происходить все стремительнее...
До Булочкина вдруг ясно дошло, что с момента встречи с пришельцами он
чувствует себя, как шахматист в жестоком цейтноте. Ему не хватает времени,
чтобы по-настоящему задуматься, он не успевает за событиями, хотя хозяева
звездолета делают для этого все, что в их силах. Стремление не отстать
выматывало его все больше. На какое-то время он перестал воспринимать
голос из переводного устройства: тот звучал, но не достигал его сознания.
"Они хотят меня обследовать, а затем сделать что-то с моим мозгом, -
застрял он на этой мысли. - Сначала они меня обследуют, а потом что-то
сделают с моим мозгом..."
И вот тогда, впервые с начала контакта, Булочкину стало страшно. Это
был инстинктивный страх, как есть инстинктивное отвращение. Булочкин не
сразу понял, отчего ему стало так страшно.
Между _знанием_ чего-то и _осознанием_ всегда лежит какой-то отрезок
времени. Чем меньше мы подготовлены к восприятию события, тем больше
времени требуется, чтобы осознать его значение и последствия. И бывает
так, особенно в критические моменты, что новая информация еще до того, как
полностью осознается, начинает руководить нашими поступками. Мы говорим
тогда, что поступаем инстинктивно, бессознательно, но спустя некоторое
время приходим к выводу, что у нас были веские основания поступать именно
так.
Булочкин отлично понимал, что его жизни ничего не угрожает, подобные
опасения просто не приходили ему в голову. Но есть страх не менее сильный
- это страх потерять себя, перестать быть собой. Больные неизлечимым
психическим расстройством нередко вызывают такие же чувства, как и
умершие. Булочкин навсегда терял планету Земля - ее города и леса, моря,
океаны, горы и реки, небо голубое и небо в серой пелене туч, цветы в
скверах и солнечные закаты, новые книги и красивых женщин, ощущение своей
причастности к миллионам и миллионам таких же, как он сам, очень разным,
но в главном - таких же. Он навсегда терял целый мир, и взамен оставалась
лишь память о нем - бледное и поверхностное отражение, которое, не
обновляясь ежедневно, отодвигаемое новыми поразительными впечатлениями,
обречено терять краски, подробности и четкость.
Мир, который он терял, был частью его самого, хотя лишь теперь Булочкин
по-настоящему понял это. Его отношение к миру, теперь оставляемому, было
слагаемым его личности. И вот, кроме всего этого, _они_ собирались еще
изменять его психику, мышление, мозг... Что же _тогда_ останется от него,
от Булочкина? Черты лица и цвет волос? Джинсы и куртка цвета хаки?..
Уже сейчас, отгороженный металлом звездолета от Земли, после
происшедших невероятных событий, он не был прежним Булочкиным, хотя его
духовная связь с Землей еще оставалась прежней. Земля еще была частью его
самого. Да, _он_ мечтал увидеть другие миры, да, _он_ вошел в корабль,
прилетевший из созвездия Орион, но сделал это только потому, что ни на миг
не сомневался: где-то там, на далекой планете, из корабля тоже выйдет
_он_, именно он. Лишь при этом условии происходящее имело для Булочкина
смысл. И вдруг он понял, что для пришельцев это условие, наверно,
необязательно, что они, наверно, относятся к личности и индивидуальности
совсем не так, как мы на Земле; то, что невозможно для нас, очевидно,
допускается их понятиями о гуманности и морали.
"Я не соглашусь на это! - покрываясь испариной, решил Булочкин. - Нет,
ни в коем случае..." Ему нужен был он сам, а не наполовину искусственный
гений, сохранивший его внешние черты. Решение было единственным возможным
для него, сама мысль о том, что его могут _модифицировать_, заставила
Булочкина напрячься и до боли сцепить ладони, однако в глубине души у него
была уверенность, что хозяева корабля не станут делать над ним ничего
помимо его воли.
Страх перед модификацией, осознанный им, отступил, и теперь его стало
больше мучить опасение, что он просто не сможет как следует объяснить
пришельцам свой отказ, сделать отказ таким же понятным для них, как
понятен он ему самому.
Голос переводного устройства продолжал вводить его в другой мир,
знакомить с особенностями этого мира. Вновь вслушавшись в его торопливую
речь, Булочкин пожалел, что пропустил много важного.
Голос говорил о смерти и бессмертии, о том, что бессмертие
принципиально возможно при очень высоком уровне науки и технологии и все
же является абсурдом.
- Но мыслящие существа, как показывает наш прежний опыт и исследование
других цивилизаций (в том числе вашей), стремятся максимально продлить
срок своей жизни. Это Первый путь: не стремясь радикально увеличить темп
жизни индивида - максимально удлинять ее срок. Это самый простой путь, но
он не эффективен... А можно сделать наоборот. И этот путь дает
колоссальный выигрыш во времени для цивилизации, избравшей его. В
принципе, Время течет одинаково на Земле и на любой из планет звезд
созвездия Орион. В каких-то участках и даже целых областях Пространства
существуют его аномалии, но это не имеет отношения к тому, о чем мы сейчас
говорим. Мы отказались от увеличения отрезка Времени, отведенного для
существования индивида, но стали увеличивать темп его жизни. При развитии
цивилизации это происходит и само собой, но лишь до определенных пределов:
пока не исчерпаются потенциальные возможности, заложенные биологической
природой. Сравните, например, темп жизни человека в древнем Новгороде и в
любом из ваших теперешних городов. Но так не может продолжаться до
бесконечности. Наш путь - это перестройка энергетики организма, всех
обменных процессов, органов, нервной системы, мозга... - создание Жизни на
принципиально иной основе...
- Я не хочу никаких метаморфоз! Понимаете - не хочу... - вытирая
испарину со лба, дернулся Булочкин.
В эту минуту он чувствовал себя, как в бреду или во сне, когда надо
крикнуть, но ты не можешь произнести ни звука. Зеленые фигурки дрожали в
его глазах, как марево на фоне невероятной и неподвижной декорации
круглого зала.
- С самого момента зарождения любая цивилизация обречена развиваться
все быстрее и быстрее, - затараторил голос из переводного устройства. -
Темп ее развития будет все больше и больше не совпадать с темпом вашей
жизни, и вы вынуждены будете сделать ответственными за темп ее развития
искусственные системы - машины. И, в конце концов, совсем отойти в
сторону. Тогда возникнет машинная цивилизация, в которой вам останется
место потребителей и наблюдателей - растерянных чудаков, не понимающих,
что происходит вокруг. Вы тоже будете вынуждены избрать наш путь, хотя это
произойдет очень не скоро..."
- Я не хочу модификации, понимаете - не хочу... - снова выдавил
Булочкин. - Я не могу вам объяснить, но это то, чего я не хочу больше
всего в жизни.
- Хорошо, может, так будет и лучше, - мгновенно отреагировало
переводное устройство. - Но мы все равно должны вас обследовать, чтобы
создать для вас самые оптимальные условия теперь и в дальнейшем. Это не
займет много времени и не вызовет неприятных ощущений. Идите за мной, - и
тот, что стоял вторым слева, выдвинулся из напряженного строя.
Булочкин неуверенно поднялся на ноги, растерянно глядя вокруг.
- Не бойтесь сделать что-то не так. Не бойтесь и сейчас, и в
дальнейшем: вы просто не успеете это сделать, - раздалось из переводного
устройства того, который выдвинулся из строя. - Идите за мной. Остальные
будут готовить корабль к броску через пространство.
Едва отзвучало последнее из захлебывающихся от спешки слов, как пятеро
из шести исчезли; Булочкин успел лишь заметить краями глаз бледно-зеленое
мелькание, и потом, ступая за своим проводником как сомнамбула, он видел
это мелькание то справа, то слева, то перед собой и лишь иногда, когда
кто-то из инопланетян надолго - по своим меркам - замирал - на миг зыбко
обозначающуюся фигурку.
Обследование, во время которого Булочкин видел лишь то же зеленоватое
мелькание и необъяснимую обстановку вокруг, действительно прошло
безболезненно, хотя он ощущал множество мгновенных прикосновений, то
мгновенное тепло, то холод, то скованность, а потом все тот же астронавт
(а может, это был уже другой, он не мог знать) повел его в сиреневый
цилиндр...
Булочкин положил палец на кнопку "СИГНАЛ ВЫЗОВА".
Часы с календарем на его запястье показывали, что проспал он больше
суток. Что произошло за это время на корабле? Для него - это триста
шестьдесят пятая часть года - не так уж мало, - а сколько лет отсчитали за
это время биологические часы _их_, из созвездия Орион?
Пути назад уже не было. Он это ясно понимал. Еще был путь к
отступлению, когда сидел в кресле посредине низкого круглого зала перед
строем пришельцев, слушая их приветственную речь, пояснения и заманчивое
предложение его усовершенствовать, но теперь путь назад был отрезан. Они
уже затратили годы своей жизни на то, чтобы исполнить его желание, его
мечту, они насиловали себя, подлаживаясь к его темпу времени, и вот
теперь, после всего этого сказать: "Простите, я передумал. Все было только
блажь. Везите меня обратно, я уже соскучился по дому, по Земле... да и в
рюкзаке у меня остались два пива и вобла..." Полет к Земле - ведь это же
еще годы их жизни, а потом снова полет к далекому созвездию Орион?..
"Теперь у тебя уже нет выбора, - сказал себе Булочкин. - Теперь ты не
сможешь ничего изменить".
Он с полминуты смотрел на крупную надпись под кнопкой, а потом придавил
кнопку пальцем.
Цилиндр стал разворачиваться, и через несколько секунд Булочкин
оказался лежащим на ровной прямоугольной площадке. Сначала он увидел
высокий потолок над собой. Это было переплетение чего-то, вроде
многогранных труб и трубок всех цветов и оттенков, которые слабо
светились, пульсируя в едва уловимых ритмах. Он засмотрелся на них,
пораженный их видом и еще чем-то непонятным, что смутно и тревожаще
чувствовалось, но не улавливалось сознанием, затем с трудом оторвался от
этого зрелища, приподнялся, опершись на ладони, и посмотрел перед собой и
по сторонам.
На расстоянии метров пяти от площадки, на которой он теперь полулежал,
высился амфитеатр из рядов креслиц, в которых сидели, а точнее - дрожали,
переливались, теряли на время очертания и пропадали вовсе не менее ста
орионян - как уже мысленно называл их он - совершенно одинаково одетых, с
одинаково неотличимыми друг от друга желто-зеленоватыми лицами. Их глаза
мерцали, как взбалтываемая ртуть, но Булочкин знал, что все они смотрят на
него. Он резко сел, растерянно и испуганно озираясь.
- Приветствуем тебя. Человек, представитель цивилизации Земли! -
заторопился откуда-то сверху громкий голос. Булочкин ошарашенно вздрогнул
и торопливо поджал ноги. Он чувствовал себя в нелепейшем, глупейшем
положении, совершенно не зная, как себя вести, каким сделать следующий
жест. Он понимал, что сидеть дальше - лишь усугублять идиотизм ситуации,
но что же делать? Вставать? Да, нужно вставать.
Булочкин вскочил на ноги, одергивая штормовку, растерянно озираясь по
сторонам; он сунул руки в карманы джинсов, спохватившись, вытащил их
оттуда и снова принялся теребить полы штормовки.
Он ничего не понимал. Помещение, в котором находился, было чересчур
велико для корабля. Экипаж корабля состоял всего из шести орионян...
Неужели остальные просто прятались или занимались работой и он не замечал
их? Но что значит новая приветственная речь, по напыщенности превосходящая
предыдущие? Может, то был просто прием, а теперь ему решили устроить прием
торжественный и как представителю цивилизации Земли, и как - теперь уже -
члену экипажа?
Булочкин напряженно вслушивался в слова приветствия и вдруг понял все:
он уже не на корабле, звездолет, на котором летел, достиг цели, он уже в
одном из центров цивилизации созвездия Орион! Сидящие перед ним - это
некоторые из руководителей центра, а то, что сейчас происходит, будет
затем транслироваться на все другие подобные центры и объекты цивилизации:
встречу сожмут до нескольких сотых секунд по его времени, и тогда она
станет доступной для передачи и восприятия.
Булочкин, словно бы со стороны, увидел себя, растерянно стоящего на
сиреневой площадке под объективами - или чем там еще? - местного
телевидения, под долгими - по их времени - взглядами представителей
цивилизации созвездия Орион, и почувствовал, что все тело покрывается
испариной. Не такой рисовалась ему торжественная встреча. Вообще-то,
представлял он ее очень смутно, но только не такой. До него лишь теперь
начала по-настоящему доходить вся нелепость его положения. Дело было даже
не в том, что начало встречи застало его лежащим и завороженно пялящимся в
потолок. Так, возможно, и предусматривалось сценарием: раскрывается
капсула (кстати, что за капсула, зачем его помещали в нее?) - и взглядам
предстает житель далекой Земли собственной персоной, во плоти и крови, в
типичном одеянии и с типичной внешностью. Страшно не то, что он растерянно
озирался и до сих пор не знает, куда деть руки...
Зачем он здесь, в созвездии Орион, посредине непонятного зала, в
окружении терпеливых и вежливых орионян, неизмеримо превосходящих его
интеллектом, у каждого из которых, наверное, уйма сложнейших дел,
оставленных ради него? О чем вот он может сейчас им поведать, какие
сделать пророчества и откровения?.. О том, что запутался в личных делах,
всю жизнь плыл по течению, поддаваясь обстоятельствам, что оказался
бессилен исполнить свои мечты? Может, о земной науке, ее последних
достижениях и перспективах?.. Но об этом, кроме своей специальности, он
знает лишь приблизительно. О эволюции жизни на Земле?.. Кажется, были
вначале какие-то протобионты, а потом они, как будто бы, объединились в
клетку... Может, о том, как тоскливо и одиноко было сидеть на прохладном
камне на дне карьера? Может, почитает стихи Есенина?.. Ведь он -
Представитель Человечества, они относятся к нему именно так, терпеливо
снося эту дурацкую процедуру, принятую там, на Земле, жертвуя огромным
временем, чтобы отдать дань вежливости и уважения, чтобы он не подумал,
что к нему здесь относятся свысока. Хорошо еще, если им неизвестно, как он
мечтал стать директором института, занимавшегося бы "проблемами Земли", и
Тем, Кто Первым Будет Стоять у Истоков Сотрудничества Между Цивилизациями
Земли и созвездия Орион... Кто его уполномачивал быть Представителем
Человечества? Что он из себя представляет? О чем он думал, когда
соглашался войти в корабль?.. О том, что подвернулся счастливый случай
исполнить желания, исполнить которые он сам оказался не в состоянии? И что
имя его _навечно_ войдет в Историю?..


Булочкин смотрел на яруса креслиц, в которых терпеливо _старались_
сидеть орионяне, на невероятный интерьер зала за этими ярусами, какие-то
мигающие огни, непонятно зачем перемещающееся что-то - и все плыло,
расплывалось у него перед глазами. Происходящее вдруг показалось нелепым
сном, и страшно захотелось проснуться. Ну да, он просто уснул, сидя на
камне возле костра в гранитном карьере, и все приснилось: призрачный
серебристый свет, огромный диск-корабль, три бледно-зеленые фигурки в
оранжевых ботинках, торопливая, захлебывающаяся речь, летучие мыши в
черном небе, звук, не напоминающий ничего из слышанного в жизни,
приглашающий жест рукой, трепещущей под неумолимым, неотвратимым напором
Времени... И то, что он видит теперь, - тоже сон. Нет и в помине не было
никакой сиреневой капсулы с желтой кнопкой, нет никакого потолка из
цветных труб, этого зала, орионян в плотно облегающих комбинезонах; надо
лишь сделать усилие, надо лишь вырваться из наваждения-сна, и вновь все
будет, как прежде, и будет костер, и теплая тьма июльской ночи, и летучие
мыши над головой, и даже та тоска и ощущение одиночества, которые держали
его в карьере...
Булочкин собрал всю свою волю и, до боли зажмурив глаза, потряс
головой. Несколько секунд, обмякший, он стоял, опустив голову, безвольно
свесив руки, не отдавая себе отчета в том, что по-прежнему слышит громкий
торопливый голос; затем медленно открыл глаза и сначала увидел свои
ступни, стоящие на чем-то сиреневом и мягком, оранжевые ботинки и сидящих
в первом ряду, затем - все остальное...
Он вслушался в захлебывающийся от спешки голос и понял, что
торжественная часть уже окончилась и началась деловая...


Теперь у него был гид. Встреча продолжалась минут пять, а в конце ее
ему представили гида. "Назвать его вы можете по собственному усмотрению",
- сказали ему, и Булочкин назвал его Максом. Это был робот - может,
биологический, может, какой-то еще - внешне имитирующий человека. Роль
гида Булочкина была не под силу ни одному из орионян: он был для них
персонажем из невыносимо замедленного фильма, в то время как они для него
- из бешено мчащейся киноленты. Гид должен был давать пояснения,
показывать то, что он пожелает увидеть, заботиться о нем и вообще
сопровождать на каждом шагу.
- Я буду звать тебя Максом, - подавленно сказал Булочкин.
- Хорошо, Олег Юрьевич, - просто и приветливо улыбнулся робот. - Будем
знакомы, - он протянул ладонь.
Булочкин машинально пожал ее. Ладонь была мягкая и теплая.
- Вы увидите здесь много интересного, - снова улыбнулся Макс. - Я
постараюсь ясно объяснять все непонятное. Со мной вы всегда можете быть
откровенны. Мы постараемся сделать ваше прибывание у нас приятным и
увлекательным. А сейчас мы с вами отправимся туда, где вы будете жить. У
вас это, если не ошибаюсь, называется "квартира".
- Да, конечно, - подавленно произнес Булочкин, напряженно всматриваясь
в него.
На Максе была такая же клетчатая ковбойка, такие же джинсы и такая же
выгоревшая штормовка цвета хаки; его выпуклый лоб пересекали тонкие
морщинки, а цвет лица был нездоровый, слегка желтоватый, словно он страдал
печенью. У него был вид доброго, приветливого, чуть усталого человека, и
это впечатление портили только глаза: ярко-синие, они не выражали никаких
чувств, смотрели бесстрастно, отсвечивая холодно, как драгоценные камни.
- Хорошо, - снова подавленно произнес Булочкин, - _пойдемте_...
- Вам уже пора умыться и позавтракать, - с дружеской непринужденностью
продолжал Макс, - там приготовлено все. Программу вашего дня вы всегда
будете составлять сами. Ваше пребывание у нас должно быть приятным и
увлекательным. Идите рядом со мной, и пусть ничего из того, что может
встретиться на пути, не вызывает у вас чувства опасности. Конечно, мы
могли бы избавить вас от неприятных мыслей и ощущений, но ведь вы
категорически против _любого_ вмешательства в то, что вы, на Земле,
называете психикой, мозгом, индивидуальностью, личностью...
- Да. Да, - сказал Булочкин.
Они остановились перед бледно-розовой стеной, из которой во многих
местах выступало причудливое и разнообразное _что-то_, и в стене,
незаметно для глаз, открылся вход во что-то, напоминающее небольшое
помещение, как будто бы трапециевидное, а может, прямоугольное или
овальное.
- У вас на Земле это называется лифт, эскалатор, автомобиль, самолет...
- _транспортное средство_, то есть приспособление для перемещения на
определенные расстояния, - пояснил Макс. - Войдемте.
Они вошли и тут же вышли.
- Ну вот вы и дома, - широко улыбнулся робот. - Вот мы и приехали.
Булочкин стал рассеянно оглядываться. Да, теперь они действительно
стояли в совсем другом месте. Все здесь было настолько другим, что он на
секунду закрыл, а потом снова открыл глаза. Он и Макс стояли за порогом
обыкновенной, хотя и слишком просторной прихожей, под ногами у них лежала
обыкновенная пестрая циновка из крашеной рисовой соломы, а на ней - две
пары коричневых замшевых шлепанцев, на стене висело большое зеркало в
ореховой раме, на полочке под ним лежала желтая пластмассовая расческа.
Через раскрытые двери в гостиную, на циновку падала полоса веселого
солнечного света. Булочкин посмотрел в растворенные двери и увидел пол,
застланный серо-зеленым ковром, стол, на котором стояла ваза с цветами,
красные занавеси на широком окне, угол то ли тахты, то ли дивана...
- Ну, вот вы и дома, - широко улыбаясь, повторил Макс. - Пойдемте, я
покажу вам здесь все. - И с радушием, даже с тихой гордостью, он стал
водить по оказавшейся огромной квартире, показывая, где рабочий кабинет и
где столовая, плавательный бассейн, финская баня, спальня, зал, в котором
они вдвоем смогут сыграть в теннис, и где комната, в которой под тихую
музыку можно сыграть партию в шахматы...
- А теперь, пока вы будете умываться и чистить зубы, я приготовлю
завтрак, - подводя черту под экскурсией, сказал Макс.
- Да, - машинально кивнул Булочкин. Он напряженно, но словно бы занятый
чем-то другим, смотрел на улыбающееся лицо робота, его выпуклый лоб,
пересеченный тонкими морщинками, на красивые и холодные глаза, потом
медленно повернулся и пошел, бесшумно ступая по мягкому ковру, в туалетную
комнату. Он все делал неторопливо, чувствуя тяжелую физическую усталость,
словно шел, пробивался, спешил неведомо куда из последних сил и вот -
достиг финиша. Не цели - финиша; непонятно какого...
Он долго мыл руки, чувствуя, как от вспененного мыла поднимается тонкий
запах земляники; рассеянно, отстранение смотрел, как падает на трущие друг
друга ладони прозрачная струя воды, потом вяло тряхнул кистями рук и,
помедлив, достал из шкафчика футляр с зубной щеткой. Она выглядела
абсолютно стандартной, как и футляр, он даже повертел ее, будто надеясь
увидеть выдавленное в пластмассе "Ц.22 к.", но хотя не увидел, все равно
еще долго вертел ее в ладонях, рассеянно глядя в одну точку. Потом,
очнувшись, он поднял голову и посмотрел в зеркало. Из ясной глубины его,
зрачки в зрачки, на него смотрел он сам, но Булочкин не сразу понял это.
Словно чужое, рассматривал он свое лицо, и Булочкин из зеркала
рассматривал его тоже пристально, тяжело и отчужденно. Булочкин
всматривался, отмечал впалость щек, успевшую пробиться щетину, общее
выражение усталости, придавленности, ошеломленности, и некоторое время он
видел только это. Но нет, было еще выражение в его лице, и, вновь
всмотревшись, он вдруг понял, что так выглядит лицо человека, который
принимает или ощущает необходимость принять какое-то важное решение.
Он долго чистил зубы, временами не понимая, что именно делает, потом
тщательно умыл холодной водой лицо, осторожно промокнул его полотенцем.
- А я уже заждался вас, Олег Юрьевич, - улыбнулся Макс. В его словах не
было и _не могло быть_ и тени укора, но Булочкин искоса пристально
взглянул на него, и в сочетании с бесстрастными холодными глазами, улыбка
Макса заставила его вздрогнуть.
- Прошу, все давно готово, - указал Макс на стол. - Ведь вы
предпочитаете, чтобы пища имела привычный земной вид, не так ли?
- Мне все равно, - сдержанно ответил Булочкин.
- Как, вкусно? - поинтересовался Макс, когда Булочкин дожевал кусок
котлеты.
Булочкин сдержанно и угрюмо кивнул.
- Как звали этих шестерых? - спросил он, когда Макс стал ловко наливать
ему в чашечку кофе. - Я имею в виду шестерых с корабля, доставившего меня
сюда.
- Их имена ничего вам не скажут. У всех орионян очень труднопроизносимо
то, что вы называете именем. У доставивших вас астронавтов тоже были
слишком труднопроизносимые имена.
- Почему - "были"? - пролив кофе, спросил Булочкин.
- Их уже нет, - с вежливым сожалением ответил робот. - Срок их жизни
истек. А что вы хотели от них? Может устроить вам встречу с кем-то другим?
- Нет, благодарю... - сказал Булочкин. Он снова пристально посмотрел на
Макса и вдруг, неожиданно для себя, произнес:
- Вообще-то... я бы хотел побыть немного один.
- Хорошо, - послушно согласился Макс.


На самом верху чего-то исполинского и невообразимого была сделана
смотровая площадка, вид оттуда открывался на все стороны. Ее сделали
специально для Булочкина, едва он сказал Максу о желании посмотреть на
Центр с высоты, и, специально для Булочкина, обнесли высокими, по грудь,
перилами.
- Где мы находимся сейчас? - подавленно спросил Булочкин, когда они с
Максом неожиданно оказались на смотровой площадке.
Макс принялся подробно и охотно объяснять, но Булочкин тут же
отвернулся и, не слушая, пошел к перилам. Все равно бы он ничего толком не
понял, даже если бы Макс объяснял еще доходчивее и подробнее и не
несколько минут, а несколько часов. Бесполезно было спрашивать и
бесполезно было объяснять. Лишь приложив громадные усилия и затратив годы,
он смог бы понять только самое общее из того, что его окружало, и в самых
общих чертах. Но за эти годы то, что он начал бы постигать, изменилось бы
настолько разительно, что совершенно не соответствовало бы его
представлениям о нем. Булочкин уже ясно понимал это, но Макс не хотел
понимать, или делал вид, что не понимает.
Положив согнутые в локтях руки на перила и опершись грудью, Булочкин
подумал, что если бы привезти с какого-то затерянного в океане острова в
современный крупный вычислительный центр аборигена, прожившего всю жизнь в
хижине из пальмовых листьев, проходившего по зарослям в юбке из пучков
травы, который и огонь-то добывал, вращая между ладонями круглую палочку,
вставленную в лунку в деревянной колоде... привезти, начать его водить по
залам, объяснять назначение вычислительного центра, принципы действия и
схемы ЭВМ, устроить ему лекцию по кибернетике с отступлениями в высшую