Пальцы маленькой руки придерживали обе полы занавески. Ни щек, ни носа, ни губ нельзя было разглядеть. Внизу, из-под приподнятого края полога, высунулся кончик розовой женской ноги. Темные зрачки внимательно глядели на удаляющегося по направлению к речке Ойху. Когда Ойху с желтолицыми скрылся за кустами, за занавеской раздался странный гортанный звук. Прозвенел заглушенный женский смех и как-то невесело и внезапно оборвался.
Занавеска закрылась, и в хижине наступила мертвая тишина. Прошло немного времени, и со стороны лесной опушки раздался протяжный свист.
Внутри хижины послышалось шлепанье босых ног. Занавеска снова раздвинулась, так же осторожно, как и раньше.
Свист повторился. На лесной тропинке, идущей от опушки, показались два человека. Один был почти мальчик, и в нем нетрудно было узнать Алдая. За ним шагал высокий и стройный юноша с коротким копьем и кудрявыми русыми волосами.
Это был Уоми.
Путники направлялись прямо к свайному жилью Ойху. Занавеска почти сомкнулась, но босые ножки были видны из-под нижнего ее края.
Путники подошли к дому и остановились. Мальчик свистнул третий раз.
Из дому никто не показывался.
— Нет его, — сказал Алдай. — Ушел!
За занавеской послышался чуть слышный смех.
Уоми изменился в лице.
— Иди, Уоми, — сказал мальчик. — Ойху велел идти.
Уоми ступил на помост. Тотчас же за занавеской кто-то вскрикнул и послышалось шлепанье убегающих ног.
Уоми остановился и провел рукой по волосам. Его, который отважно ходил против медведя, его, который без страха сражался один с пятью суаминтами, теперь охватила странная робость, и он нерешительно смотрел на задвинутые занавески.
— Алдай пойдет, — сказал мальчик. — А ты слушай, она крикнет.
Он повернулся и бегом пустился бежать к реке. Уоми остался один, прислушиваясь к наступившей тишине, которая казалась ему невыносимой.
В хижине опять послышались чьи-то шаги, и все стихло. Уоми растерянно оглядывался по сторонам. Голова у него кружилась, как тогда, во сне, когда он ловил воздух.
Прошла томительная минута. И вдруг в глубине дома раздались удивительные звуки. Их можно было принять одинаково и за сдержанный смех, и за плач женщины.
Кровь бросилась в лицо Уоми. Он быстро взбежал по бревенчатому скату и откинул занавески, закрывавшие вход…
Внутри не было ни души.
Хижина Ойху показалась Уоми низкой, темной и тесной. Свет падал только через открытый вход. После яркого солнечного блеска Уоми с трудом различал находящиеся здесь предметы.
Все тут было необычно и странно: черепа зверей, развешанные по стенам, огромные оленьи рога, стоящие по углам громадные глиняные сосуды. Но всего страннее была мысль, что он, Уоми, в логове страшного колдуна и что где-то тут близко скрывается та, ради которой он рвался сюда, на край света, — девушка его снов, таинственная невеста, посещавшая его столько раз в ночных видениях!
Уоми стоял неподвижно, и в наступившей кругом тишине ему ясно послышалось чье-то дыхание и шелест одежд за меховой перегородкой. Молчание томило его. Он быстро шагнул вперед и откинул занавеску. Теперь он очутился в главном помещении хижины, освещенной светом из дымовой отдушины и огнем пылавшего очага. За очагом он увидел прижавшуюся в углу женщину. Она стояла, отвернувшись к стене. Голова ее была закутана серой шкурой рыси, которую она придерживала голой, немного пухлой рукой. На женщине была надета длинная белая безрукавка. Уоми шагнул к ней, прислонив к стене свое копье, и протянул к ней обе руки.
— Капля! — сказал он. — Уоми пришел к тебе на край света. Ты звала его во сне. Откройся, покажи лицо! Скажи твое настоящее имя!
— Уйди! — раздался из-под рысьего меха какой-то крикливый металлический голос. — Уйди! Он убьет… Он убьет тебя и меня. Беги, он придет скоро! — В гортанном говоре женщины слышался неподдельный ужас.
— Ойху не убьет Уоми. Он возьмет за тебя выкуп. Он сам велел мне прийти. Он отдаст тебя.
— Не верь Ойху! Он обманет. Возьмет выкуп, а потом убьет.
— Не бойся! Ойху этого не сделает. Открой только лицо, и тогда никто уж тебя не отнимет.
— Уходи, уходи! — раздался тот же молящий голос, и вдруг она повернулась и приподняла покрывало. Уоми опустил руки.
На него глядело толстое, круглое лицо. Черные волосы, заплетенные в несколько косичек, падали с ее головы.
Женщина смущенно улыбалась, но к этой улыбке примешивалось столько жалкого испуга, что она нисколько не украшала ее жирное, маслянистое лицо. Он уловил на себе ее странный взгляд, взгляд рабыни, которая хочет украсть меду, но смертельно боится хозяина. Ярко покрашенные щеки делали ее похожей на большую куклу, и жутко было смотреть, что эта кукла шевелится и хочет улыбаться.
Уоми на мгновение застыл в каком-то оцепенении. Так вот какая она, эта девушка, ради которой ехал он сюда, на край света! Вот кого хотел назвать своей невестой! Неужели это ее душа прилетала к нему в Ку-Пио-Су с этих пустынных берегов?
Мысли вихрем кружились в его мозгу.
«Не та, не та!»— хотелось ему крикнуть, и тут с отчетливой ясностью вырисовался в его воображении образ той, настоящей, которая ему снилась. Все у той было не так: тонкое лицо, ласковые голубые глаза, маленький рот и волосы светлые, как солома.
«Та, что снилась, была как Кунья, — молнией сверкнуло в мозгу. —
Совсем как Кунья! А эта…»
— Уоми, — зашептала женщина, — приходи в полночь. Я впущу тебя. Ты убьешь его сонного. И тогда Нинда — твоя невеста. Она засмеялась таким смехом, от которого все в нем содрогнулось. Уоми отшатнулся, когда Нинда протянула к нему свои пухлые руки. Отодвигаясь, он задел приставленный к стене дротик, который со стуком упал на пол.
Нинда схватилась за голову и зашептала испуганно:
— Ах, это он! Идет, идет! Беги, Уоми! Прячься!
И с побледневшим лицом Нинда кинулась в угол, где грудой лежали целые вороха брошенных мехов — обильные дары клиентов Ойху. Нинда судорожно стала зарываться в меха, словно мышь, которая прячется в нору. Неодолимое отвращение охватило Уоми. Он отпрянул назад и в несколько прыжков, позабыв даже поднять упавшее копье, выбежал из дома. В душе его бушевал целый ураган чувств и мыслей. Отчаяние, отвращение и гнев боролись между собой: отчаяние, когда он думал о разбитой надежде, которой он жил в течение этого года, и гнев, когда он думал об обманщике, насмеявшемся над его доверием.
Последнее чувство скоро овладело им целиком.
На миг он остановился на краю помоста, почти ослепленный солнцем. Прикрыв ладонью глаза, он огляделся кругом и вдруг вдали, на тропинке, идущей от Черной Речки, увидел человека. Над зеленью ветвей была видна только одна голова, но зоркие глаза Уоми ясно различали знакомые черты. Это был Ойху.
«Обманщик!»— захотелось крикнул Уоми, и он, верно, крикнул бы, если бы до Ойху не было так далеко.
Уоми вытащил свой бронзовый нож, который накануне чуть было не отдал колдуну, и попробовал пальцем его лезвие. Он быстро сбежал по сходням и двинулся навстречу Ойху. Кровь его кипела. Он боялся только одного — что колдун вовремя догадается и постарается скрыться. Но притворяться и делать равнодушный вид Уоми не умел. Он судорожно сжимал в руке заговоренный кинжал и почти бежал по тропинке. На одном из ее поворотов чаща ольховых деревьев загородила его. Дальше открывалась зеленая луговина с растущей посередине сосной. Луговину надо было пересечь, чтобы добраться до Ойху. В это время из-за прикрытия последних больших кустов он снова заметил колдуна.
Следом за ним показались другие люди. Это были желтолицые. Их было четверо. Приземистый рост скрывал их, в то время как голова Ойху выдавалась над кустами.
Все они вышли на луговину, и перед Уоми открылась неожиданная картина. У желтолицего, который шел позади Ойху, был в руках конец ременной петли, надетой на шею девушки. Девушка упиралась, но желтолицый тащил ее, как пойманную собаку, а двое других толкали ее сзади. Руки девушки были скручены за спиной.
Уоми, к ужасу своему, увидел, что это была Кунья.
Как это могло случиться?
Размышлять было некогда. Надо было спасать ее немедленно.
Но как это сделать? Он один! Сбегать за помощью? Но товарищи далеко. Они ждут его там, на берегу, возле лодки. Пока он будет бегать за ними, пройдет слишком много времени. Что сделают без него с девушкой эти люди и куда ее отведут? Да, кроме того, они уже заметили его. Если Уоми побежит, они поймут, что он их боится. Может быть, их будет потом еще больше. Бежать уже поздно. Надо действовать! В руках Уоми был только кинжал. Но ведь это — заговоренное оружие.
Пока оно у него в руках, чего ему бояться колдуна? Уоми спрятал за спину кинжал и двинулся вперед. Он вышел из кустов, но едва сделал несколько шагов, как раздался душераздирающий крик:
— Уоми! Уоми! Они убьют! Беги!
В этот миг его снова поразила мысль, что Кунья больше всех напоминает девушку, которая ему снилась. Он почувствовал, как силы его удесятерились, и твердыми шагами приблизился к колдуну.
Ойху насторожился. В хитрых глазах его мелькнул злой огонек.
Казалось, он угадывал намерение чужестранца.
— Колдун, ты обманул Уоми! Не твоя толстая Нинда его невеста. Моя невеста — вот она! Сними с нее петлю и отдай Уоми!
Колдун засмеялся:
— Разве Уоми видел мою Нинду?
— Видел! Она не похожа на девушку моих снов.
— А эта? — спросил колдун.
— Эта — она самая.
— Ай, плохо! Ай, плохо торопиться! Ойху давно знал, кого тебе надо.
Он велел поймать эту девушку. Это и есть дочь хозяина Большой Воды. Ее связали потому, что она не хотела идти. Возьми ее и отдай Ойху, что обещал.
Глаза Уоми вспыхнули от радости:
— Кунья! Я не знал, что ты дочь хозяина Большой Воды. Ты моя невеста.
Это ты звала меня во сне?
Уоми видел, как щеки девушки занялись заревом яркого румянца.
— Вот где я узнал тебя! — продолжал Уоми. — Ойху, вели развязать ее, сними петлю, — сказал Уоми, показывая на нее кинжалом.
— Узун, отпусти девушку, — сказал Ойху.
Желтолицые сняли с Куньи петлю и развязали руки.
— Возьми, — сказал колдун, — и знай: Ойху делает, что сказал. Пусть сделает то же Уоми. Он сказал: Уоми получит невесту — Уоми даст Ойху заговоренный нож.
Колдун протянул ладонь и ждал.
Уоми одной рукой обнял за плечи Кунью, а другой подал кинжал колдуну.
— Хороший нож, — сказал Ойху, любуясь кинжалом. — Блестит, как новый месяц. — Колдун, улыбаясь, подозвал желтолицых. — Гляди, Узун, какой нож! Он заговоренный.
Узун ахнул, хлопнул руками по бедрам и радостно зацокал языком.
— Это хороший выкуп. За него можно отдать какую угодно невесту. У кого этот нож, тому нет страха. Теперь Ойху тоже никого не боится. —
Колдун громко расхохотался. — Теперь пришла очередь бояться Уоми. У него в руках невеста, но нечем ее защищать. Теперь Ойху будет судить Уоми.
— За что? — спросил Уоми.
— Уоми вошел самовольно в дом Ойху. Узун, что делает Ойху за это?
— Тук-тук! — сказал Узун и постукал кулаком по своей голове.
— Уоми смотрел на его Нинду. Узун, за это что бывает?
— Тук-тук! Много тук-тук! — повторил Узун, опять стуча себе по темени кулаком.
— Уоми прятал за спиной нож. Уоми хотел убить Ойху. За это что сделать?
— Ай-ай-ай! — закричал Узун. — Ойху не будет прощать за это.
— Схватить его! — крикнул Ойху желтолицым.
Все четверо коренастых спутников Ойху, как волки, бросились на Уоми. Ударом кулака Уоми опрокинул толстого Узуна, но двое других крепко вцепились в его руки. Уоми пытался отбиваться, но Узун забежал сзади и обхватил обеими руками его шею. Общими силами они повалили его на землю.
— Уоми! Уоми! — пронзительно закричала Кунья.
Она кинулась к дерущимся и за волосы оттащила прочь толстого Узуна. Тот вырвался и так крепко ударил ее в висок, что она взмахнула руками и без памяти упала наземь.
После этого все снова кинулись на Уоми. Они скрутили ему руки и ноги, заткнули пучком травы рот и по приказанию Ойху привязали к сосне. В это время очнувшаяся Кунья вскочила и снова принялась кричать. Ее тоже схватили и привязали к белому стволу березы, в нескольких шагах от Уоми.
Вот когда настало высшее торжество колдуна! Сколько песен наслушался он про непобедимого героя Уоми! И вот теперь Уоми, связанный по рукам и ногам, в полной его власти! Вот когда может он насладиться своим могуществом и дать волю всем кровожадным страстям своей натуры… Ойху расхаживал от одного дерева к другому, взмахивая кинжалом, и делал вид, что сейчас вонзит нож в тело той или другой жертвы. Колдун упивался бессилием своих пленников, которых он собирался терзать медленно и зверски. Он нарочно не велел затыкать рот Кунье, чтобы ее крики и плач дали ему возможность вдоволь насладиться бессильной яростью Уоми.
— Смотри! — кричал он, захлебываясь отвратительным смехом. — Вот я проткну глаза твоей Кунье! Я отрежу ей одно ухо, потом другое, я проколю ей щеки…
Он замахивался кинжалом и всякий раз наблюдал за тем, как искажается судорогой гневное лицо сына Гунды.
Кунья плакала и кричала в беспамятстве, и звонкие крики ее пронзали воздух.
— Кричи, кричи! — хохотал Ойху. — Будешь кричать еще громче.
Ойху медленно подошел к ней, и лицо его сделалось похожим на морду рычащего волка. Одной рукой Ойху сдавил девушке горло, другой поднял блестевший на солнце кинжал и выбирал глазами место, куда его воткнуть.
— Гляди, гляди! Слушай, как будет кричать Кунья! — издевался колдун, оглядываясь на Уоми.
Но в этот момент произошло что-то непонятное. Как будто пораженный молнией, Ойху внезапно опрокинулся навзничь. Камень, ударивший ему в висок, с силой отскочил и покатился по тропинке. Махая пращой, из кустов выскочил Тэкту, за ним Карась, два его сына и двое младших Сойонов с копьями наперевес.
Желтолицые бросились бежать, даже не успев подобрать брошенные в сторону дротики. С необыкновенным проворством они юркнули в кусты и скрылись в густых ивняках.
Нападавшие не собирались их преследовать. Они радовались тому, что послушались Карася, который с самого утра, вопреки запрету колдуна, советовал непременно идти за Уоми и не упускать его из виду. Как только посланный мальчик увел Уоми к дому Ойху, они все отправились за ним по пятам, стараясь ничем не выдавать своего присутствия.
Они видели, как Уоми выбежал назад из хижины от своей воображаемой невесты и как ринулся, размахивая кинжалом, к реке. Вид его не предвещал ничего доброго, и встревоженные товарищи решили идти за ним.
Громкие вопли Куньи заставили их поторопиться и поспеть как раз вовремя на место разыгравшейся драмы.
Карась быстро отвязал узников, вырвал бронзовый кинжал из кулака мертвого Ойху и подал его Уоми.
— Скорее к лодке! — закричал он. — Скорее! А то сбегутся здешние.
Уоми подхватил на руки обессилевшую Кунью и бегом понес ее к озеру, где лежал их вытащенный на берег челнок.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Занавеска закрылась, и в хижине наступила мертвая тишина. Прошло немного времени, и со стороны лесной опушки раздался протяжный свист.
Внутри хижины послышалось шлепанье босых ног. Занавеска снова раздвинулась, так же осторожно, как и раньше.
Свист повторился. На лесной тропинке, идущей от опушки, показались два человека. Один был почти мальчик, и в нем нетрудно было узнать Алдая. За ним шагал высокий и стройный юноша с коротким копьем и кудрявыми русыми волосами.
Это был Уоми.
Путники направлялись прямо к свайному жилью Ойху. Занавеска почти сомкнулась, но босые ножки были видны из-под нижнего ее края.
Путники подошли к дому и остановились. Мальчик свистнул третий раз.
Из дому никто не показывался.
— Нет его, — сказал Алдай. — Ушел!
За занавеской послышался чуть слышный смех.
Уоми изменился в лице.
— Иди, Уоми, — сказал мальчик. — Ойху велел идти.
Уоми ступил на помост. Тотчас же за занавеской кто-то вскрикнул и послышалось шлепанье убегающих ног.
Уоми остановился и провел рукой по волосам. Его, который отважно ходил против медведя, его, который без страха сражался один с пятью суаминтами, теперь охватила странная робость, и он нерешительно смотрел на задвинутые занавески.
— Алдай пойдет, — сказал мальчик. — А ты слушай, она крикнет.
Он повернулся и бегом пустился бежать к реке. Уоми остался один, прислушиваясь к наступившей тишине, которая казалась ему невыносимой.
В хижине опять послышались чьи-то шаги, и все стихло. Уоми растерянно оглядывался по сторонам. Голова у него кружилась, как тогда, во сне, когда он ловил воздух.
Прошла томительная минута. И вдруг в глубине дома раздались удивительные звуки. Их можно было принять одинаково и за сдержанный смех, и за плач женщины.
Кровь бросилась в лицо Уоми. Он быстро взбежал по бревенчатому скату и откинул занавески, закрывавшие вход…
Внутри не было ни души.
Хижина Ойху показалась Уоми низкой, темной и тесной. Свет падал только через открытый вход. После яркого солнечного блеска Уоми с трудом различал находящиеся здесь предметы.
Все тут было необычно и странно: черепа зверей, развешанные по стенам, огромные оленьи рога, стоящие по углам громадные глиняные сосуды. Но всего страннее была мысль, что он, Уоми, в логове страшного колдуна и что где-то тут близко скрывается та, ради которой он рвался сюда, на край света, — девушка его снов, таинственная невеста, посещавшая его столько раз в ночных видениях!
Уоми стоял неподвижно, и в наступившей кругом тишине ему ясно послышалось чье-то дыхание и шелест одежд за меховой перегородкой. Молчание томило его. Он быстро шагнул вперед и откинул занавеску. Теперь он очутился в главном помещении хижины, освещенной светом из дымовой отдушины и огнем пылавшего очага. За очагом он увидел прижавшуюся в углу женщину. Она стояла, отвернувшись к стене. Голова ее была закутана серой шкурой рыси, которую она придерживала голой, немного пухлой рукой. На женщине была надета длинная белая безрукавка. Уоми шагнул к ней, прислонив к стене свое копье, и протянул к ней обе руки.
— Капля! — сказал он. — Уоми пришел к тебе на край света. Ты звала его во сне. Откройся, покажи лицо! Скажи твое настоящее имя!
— Уйди! — раздался из-под рысьего меха какой-то крикливый металлический голос. — Уйди! Он убьет… Он убьет тебя и меня. Беги, он придет скоро! — В гортанном говоре женщины слышался неподдельный ужас.
— Ойху не убьет Уоми. Он возьмет за тебя выкуп. Он сам велел мне прийти. Он отдаст тебя.
— Не верь Ойху! Он обманет. Возьмет выкуп, а потом убьет.
— Не бойся! Ойху этого не сделает. Открой только лицо, и тогда никто уж тебя не отнимет.
— Уходи, уходи! — раздался тот же молящий голос, и вдруг она повернулась и приподняла покрывало. Уоми опустил руки.
На него глядело толстое, круглое лицо. Черные волосы, заплетенные в несколько косичек, падали с ее головы.
Женщина смущенно улыбалась, но к этой улыбке примешивалось столько жалкого испуга, что она нисколько не украшала ее жирное, маслянистое лицо. Он уловил на себе ее странный взгляд, взгляд рабыни, которая хочет украсть меду, но смертельно боится хозяина. Ярко покрашенные щеки делали ее похожей на большую куклу, и жутко было смотреть, что эта кукла шевелится и хочет улыбаться.
Уоми на мгновение застыл в каком-то оцепенении. Так вот какая она, эта девушка, ради которой ехал он сюда, на край света! Вот кого хотел назвать своей невестой! Неужели это ее душа прилетала к нему в Ку-Пио-Су с этих пустынных берегов?
Мысли вихрем кружились в его мозгу.
«Не та, не та!»— хотелось ему крикнуть, и тут с отчетливой ясностью вырисовался в его воображении образ той, настоящей, которая ему снилась. Все у той было не так: тонкое лицо, ласковые голубые глаза, маленький рот и волосы светлые, как солома.
«Та, что снилась, была как Кунья, — молнией сверкнуло в мозгу. —
Совсем как Кунья! А эта…»
— Уоми, — зашептала женщина, — приходи в полночь. Я впущу тебя. Ты убьешь его сонного. И тогда Нинда — твоя невеста. Она засмеялась таким смехом, от которого все в нем содрогнулось. Уоми отшатнулся, когда Нинда протянула к нему свои пухлые руки. Отодвигаясь, он задел приставленный к стене дротик, который со стуком упал на пол.
Нинда схватилась за голову и зашептала испуганно:
— Ах, это он! Идет, идет! Беги, Уоми! Прячься!
И с побледневшим лицом Нинда кинулась в угол, где грудой лежали целые вороха брошенных мехов — обильные дары клиентов Ойху. Нинда судорожно стала зарываться в меха, словно мышь, которая прячется в нору. Неодолимое отвращение охватило Уоми. Он отпрянул назад и в несколько прыжков, позабыв даже поднять упавшее копье, выбежал из дома. В душе его бушевал целый ураган чувств и мыслей. Отчаяние, отвращение и гнев боролись между собой: отчаяние, когда он думал о разбитой надежде, которой он жил в течение этого года, и гнев, когда он думал об обманщике, насмеявшемся над его доверием.
Последнее чувство скоро овладело им целиком.
На миг он остановился на краю помоста, почти ослепленный солнцем. Прикрыв ладонью глаза, он огляделся кругом и вдруг вдали, на тропинке, идущей от Черной Речки, увидел человека. Над зеленью ветвей была видна только одна голова, но зоркие глаза Уоми ясно различали знакомые черты. Это был Ойху.
«Обманщик!»— захотелось крикнул Уоми, и он, верно, крикнул бы, если бы до Ойху не было так далеко.
Уоми вытащил свой бронзовый нож, который накануне чуть было не отдал колдуну, и попробовал пальцем его лезвие. Он быстро сбежал по сходням и двинулся навстречу Ойху. Кровь его кипела. Он боялся только одного — что колдун вовремя догадается и постарается скрыться. Но притворяться и делать равнодушный вид Уоми не умел. Он судорожно сжимал в руке заговоренный кинжал и почти бежал по тропинке. На одном из ее поворотов чаща ольховых деревьев загородила его. Дальше открывалась зеленая луговина с растущей посередине сосной. Луговину надо было пересечь, чтобы добраться до Ойху. В это время из-за прикрытия последних больших кустов он снова заметил колдуна.
Следом за ним показались другие люди. Это были желтолицые. Их было четверо. Приземистый рост скрывал их, в то время как голова Ойху выдавалась над кустами.
Все они вышли на луговину, и перед Уоми открылась неожиданная картина. У желтолицего, который шел позади Ойху, был в руках конец ременной петли, надетой на шею девушки. Девушка упиралась, но желтолицый тащил ее, как пойманную собаку, а двое других толкали ее сзади. Руки девушки были скручены за спиной.
Уоми, к ужасу своему, увидел, что это была Кунья.
Как это могло случиться?
Размышлять было некогда. Надо было спасать ее немедленно.
Но как это сделать? Он один! Сбегать за помощью? Но товарищи далеко. Они ждут его там, на берегу, возле лодки. Пока он будет бегать за ними, пройдет слишком много времени. Что сделают без него с девушкой эти люди и куда ее отведут? Да, кроме того, они уже заметили его. Если Уоми побежит, они поймут, что он их боится. Может быть, их будет потом еще больше. Бежать уже поздно. Надо действовать! В руках Уоми был только кинжал. Но ведь это — заговоренное оружие.
Пока оно у него в руках, чего ему бояться колдуна? Уоми спрятал за спину кинжал и двинулся вперед. Он вышел из кустов, но едва сделал несколько шагов, как раздался душераздирающий крик:
— Уоми! Уоми! Они убьют! Беги!
В этот миг его снова поразила мысль, что Кунья больше всех напоминает девушку, которая ему снилась. Он почувствовал, как силы его удесятерились, и твердыми шагами приблизился к колдуну.
Ойху насторожился. В хитрых глазах его мелькнул злой огонек.
Казалось, он угадывал намерение чужестранца.
— Колдун, ты обманул Уоми! Не твоя толстая Нинда его невеста. Моя невеста — вот она! Сними с нее петлю и отдай Уоми!
Колдун засмеялся:
— Разве Уоми видел мою Нинду?
— Видел! Она не похожа на девушку моих снов.
— А эта? — спросил колдун.
— Эта — она самая.
— Ай, плохо! Ай, плохо торопиться! Ойху давно знал, кого тебе надо.
Он велел поймать эту девушку. Это и есть дочь хозяина Большой Воды. Ее связали потому, что она не хотела идти. Возьми ее и отдай Ойху, что обещал.
Глаза Уоми вспыхнули от радости:
— Кунья! Я не знал, что ты дочь хозяина Большой Воды. Ты моя невеста.
Это ты звала меня во сне?
Уоми видел, как щеки девушки занялись заревом яркого румянца.
— Вот где я узнал тебя! — продолжал Уоми. — Ойху, вели развязать ее, сними петлю, — сказал Уоми, показывая на нее кинжалом.
— Узун, отпусти девушку, — сказал Ойху.
Желтолицые сняли с Куньи петлю и развязали руки.
— Возьми, — сказал колдун, — и знай: Ойху делает, что сказал. Пусть сделает то же Уоми. Он сказал: Уоми получит невесту — Уоми даст Ойху заговоренный нож.
Колдун протянул ладонь и ждал.
Уоми одной рукой обнял за плечи Кунью, а другой подал кинжал колдуну.
— Хороший нож, — сказал Ойху, любуясь кинжалом. — Блестит, как новый месяц. — Колдун, улыбаясь, подозвал желтолицых. — Гляди, Узун, какой нож! Он заговоренный.
Узун ахнул, хлопнул руками по бедрам и радостно зацокал языком.
— Это хороший выкуп. За него можно отдать какую угодно невесту. У кого этот нож, тому нет страха. Теперь Ойху тоже никого не боится. —
Колдун громко расхохотался. — Теперь пришла очередь бояться Уоми. У него в руках невеста, но нечем ее защищать. Теперь Ойху будет судить Уоми.
— За что? — спросил Уоми.
— Уоми вошел самовольно в дом Ойху. Узун, что делает Ойху за это?
— Тук-тук! — сказал Узун и постукал кулаком по своей голове.
— Уоми смотрел на его Нинду. Узун, за это что бывает?
— Тук-тук! Много тук-тук! — повторил Узун, опять стуча себе по темени кулаком.
— Уоми прятал за спиной нож. Уоми хотел убить Ойху. За это что сделать?
— Ай-ай-ай! — закричал Узун. — Ойху не будет прощать за это.
— Схватить его! — крикнул Ойху желтолицым.
Все четверо коренастых спутников Ойху, как волки, бросились на Уоми. Ударом кулака Уоми опрокинул толстого Узуна, но двое других крепко вцепились в его руки. Уоми пытался отбиваться, но Узун забежал сзади и обхватил обеими руками его шею. Общими силами они повалили его на землю.
— Уоми! Уоми! — пронзительно закричала Кунья.
Она кинулась к дерущимся и за волосы оттащила прочь толстого Узуна. Тот вырвался и так крепко ударил ее в висок, что она взмахнула руками и без памяти упала наземь.
После этого все снова кинулись на Уоми. Они скрутили ему руки и ноги, заткнули пучком травы рот и по приказанию Ойху привязали к сосне. В это время очнувшаяся Кунья вскочила и снова принялась кричать. Ее тоже схватили и привязали к белому стволу березы, в нескольких шагах от Уоми.
Вот когда настало высшее торжество колдуна! Сколько песен наслушался он про непобедимого героя Уоми! И вот теперь Уоми, связанный по рукам и ногам, в полной его власти! Вот когда может он насладиться своим могуществом и дать волю всем кровожадным страстям своей натуры… Ойху расхаживал от одного дерева к другому, взмахивая кинжалом, и делал вид, что сейчас вонзит нож в тело той или другой жертвы. Колдун упивался бессилием своих пленников, которых он собирался терзать медленно и зверски. Он нарочно не велел затыкать рот Кунье, чтобы ее крики и плач дали ему возможность вдоволь насладиться бессильной яростью Уоми.
— Смотри! — кричал он, захлебываясь отвратительным смехом. — Вот я проткну глаза твоей Кунье! Я отрежу ей одно ухо, потом другое, я проколю ей щеки…
Он замахивался кинжалом и всякий раз наблюдал за тем, как искажается судорогой гневное лицо сына Гунды.
Кунья плакала и кричала в беспамятстве, и звонкие крики ее пронзали воздух.
— Кричи, кричи! — хохотал Ойху. — Будешь кричать еще громче.
Ойху медленно подошел к ней, и лицо его сделалось похожим на морду рычащего волка. Одной рукой Ойху сдавил девушке горло, другой поднял блестевший на солнце кинжал и выбирал глазами место, куда его воткнуть.
— Гляди, гляди! Слушай, как будет кричать Кунья! — издевался колдун, оглядываясь на Уоми.
Но в этот момент произошло что-то непонятное. Как будто пораженный молнией, Ойху внезапно опрокинулся навзничь. Камень, ударивший ему в висок, с силой отскочил и покатился по тропинке. Махая пращой, из кустов выскочил Тэкту, за ним Карась, два его сына и двое младших Сойонов с копьями наперевес.
Желтолицые бросились бежать, даже не успев подобрать брошенные в сторону дротики. С необыкновенным проворством они юркнули в кусты и скрылись в густых ивняках.
Нападавшие не собирались их преследовать. Они радовались тому, что послушались Карася, который с самого утра, вопреки запрету колдуна, советовал непременно идти за Уоми и не упускать его из виду. Как только посланный мальчик увел Уоми к дому Ойху, они все отправились за ним по пятам, стараясь ничем не выдавать своего присутствия.
Они видели, как Уоми выбежал назад из хижины от своей воображаемой невесты и как ринулся, размахивая кинжалом, к реке. Вид его не предвещал ничего доброго, и встревоженные товарищи решили идти за ним.
Громкие вопли Куньи заставили их поторопиться и поспеть как раз вовремя на место разыгравшейся драмы.
Карась быстро отвязал узников, вырвал бронзовый кинжал из кулака мертвого Ойху и подал его Уоми.
— Скорее к лодке! — закричал он. — Скорее! А то сбегутся здешние.
Уоми подхватил на руки обессилевшую Кунью и бегом понес ее к озеру, где лежал их вытащенный на берег челнок.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Свадебная дружина Уоми возвращалась домой. В тот же день, когда Тэкту убил камнем колдуна, все челноки, приехавшие из Свайного поселка, покинули устье Черной Речки. Мать Гунда была бесконечно счастлива, что Уоми назвал Кунью своей невестой. Теперь она уже не боялась, что девушка, которая звала сына во сне, его погубит. Ведь девушкой этой была ее любимая Кунья. Она не очень удивлялась, что Кунья оказалась дочерью хозяина Большой Воды.
Что ж! Если Уоми — сын Дабу, отчего Кунье не быть дочерью другого Невидимого?
На другой день в лагере рыбноозерцев только и разговору было, что о последних событиях у Мыса Идолов.
Йолду и все жители поселка упросили Уоми и его спутников погостить еще хоть несколько дней. Они просили об этом не только потому, что не хотели сразу расстаться с отданными замуж дочерьми, — главной причиной этих особенно дружеских чувств было, как оказалось, освобождение их от власти жестокого Ойху.
Только после того как Ойху стал безопасен, развязались у всех языки, и рыбноозерцы услышали от местных людей, в каком страхе держал отвратительный старик все окружающие поселки, сколько обид натерпелись от него и русые рыболовы, и черноволосые лесные охотники.
Ойху умел внушить такую веру в его непреодолимое могущество, что весть о его убийстве приехавшими издалека людьми казалась многим невероятной.
Из глубины лесов на легких челноках приезжали звероловы, чтобы проверить правильность дошедших до них слухов. И когда слухи эти подтверждались, они являлись в лагерь рыбноозерцев и просили показать им Тэкту, который оказался сильнее колдуна и не побоялся поднять на него руку.
Имя Тэкту в эти дни почти затмило славу самого Уоми. Наконец, после нескольких пиров и дружеских угощений, свадебная дружина рыбноозерцев погрузила в лодки свои пожитки и покинула заливчик Свайного поселка.
В эти последние дни рыбаки Свайного поселка просватали гостям самых лучших невест, которые у них оставались. С молодыми женами уехали все, кроме Тэкту и Ходжи, и даже Карась прихватил с собой молоденькую дочку Йолду.
Дружина счастливо добралась до устья реки, по которой месяца полтора перед тем рыбноозерцы прибыли к берегам Большой Воды. Тут с ними расстались ладьи Свайного поселка, которые их провожали, и рыбноозерцы двинулись знакомым речным путем обратно к югу. В укрепленный городок Ку-Пио-Су добрались они не скоро — только весной следующего года.
Им пришлось потратить немало дней, чтобы протащить волоком, под холодными осенними дождями, свои лодки до мелководного притока бурного Белого Озера.
В Великую Реку спустились они уже поздней осенью, когда дни стали коротки, ночи темны и безлунны, когда небо закрылось холодными дождливыми тучами, а бурные северные ветры не раз грозились захлестнуть волнами низкие борта челноков.
В одном из дружеских рыбацких селений на берегу Великой Реки пришлось им зазимовать в наскоро построенных шалашах и землянках, потому что зима уже подошла, а плыть оставалось немало.
В этом селении и Тэкту нашел себе красивую девушку. Он отдал за нее все ожерелья Гунды, которые еще оставались в его дорожном мешке. Только на следующую весну, когда по-новому грело и сияло весеннее солнце, добрались они наконец до родного Рыбного Озера. Проезжая Каменную Щель, услыхали они о трех стариках, переселившихся на подземные реки.
Умерли почти в один день колдунья Рефа и ее сын Урхату, у которого после новой схватки с рассерженным кабаном вскрылись старые рубцы от страшных медвежьих когтей. В его кровь проникло смертельное пламя и сожгло его. Через несколько дней нашли на берегу реки мертвым старого Пижму, которого некому было больше спасать от мучений злой Хонды. В Ку-Пио-Су старшинство перешло к деду Азе, который все еще глядел на людей своими светлыми глазами.
Лодки повернули с главного речного потока в тихое Рыбное Озеро. В небе неслись весенние перелетные стаи: летели журавли, над озером кричали кулики и чайки, а на воде вереницы лебедей праздновали приход матери всех лебедей — радостной и белоснежной Куррумбы. На лодочной пристани острова Ку-Пио-Су весело теснились сбежавшиеся мужчины и женщины. Дети первыми заметили вдали многочисленные ладьи и догадались, что это возвращается свадебная дружина Уоми. Из домов выползли седые старики и старухи. Самого старшину поселка —
Азу — под руки вывели на пристань посмотреть, каких жен добыли себе молодые, ходившие на край света, к берегам далекой Большой Воды.
Что ж! Если Уоми — сын Дабу, отчего Кунье не быть дочерью другого Невидимого?
На другой день в лагере рыбноозерцев только и разговору было, что о последних событиях у Мыса Идолов.
Йолду и все жители поселка упросили Уоми и его спутников погостить еще хоть несколько дней. Они просили об этом не только потому, что не хотели сразу расстаться с отданными замуж дочерьми, — главной причиной этих особенно дружеских чувств было, как оказалось, освобождение их от власти жестокого Ойху.
Только после того как Ойху стал безопасен, развязались у всех языки, и рыбноозерцы услышали от местных людей, в каком страхе держал отвратительный старик все окружающие поселки, сколько обид натерпелись от него и русые рыболовы, и черноволосые лесные охотники.
Ойху умел внушить такую веру в его непреодолимое могущество, что весть о его убийстве приехавшими издалека людьми казалась многим невероятной.
Из глубины лесов на легких челноках приезжали звероловы, чтобы проверить правильность дошедших до них слухов. И когда слухи эти подтверждались, они являлись в лагерь рыбноозерцев и просили показать им Тэкту, который оказался сильнее колдуна и не побоялся поднять на него руку.
Имя Тэкту в эти дни почти затмило славу самого Уоми. Наконец, после нескольких пиров и дружеских угощений, свадебная дружина рыбноозерцев погрузила в лодки свои пожитки и покинула заливчик Свайного поселка.
В эти последние дни рыбаки Свайного поселка просватали гостям самых лучших невест, которые у них оставались. С молодыми женами уехали все, кроме Тэкту и Ходжи, и даже Карась прихватил с собой молоденькую дочку Йолду.
Дружина счастливо добралась до устья реки, по которой месяца полтора перед тем рыбноозерцы прибыли к берегам Большой Воды. Тут с ними расстались ладьи Свайного поселка, которые их провожали, и рыбноозерцы двинулись знакомым речным путем обратно к югу. В укрепленный городок Ку-Пио-Су добрались они не скоро — только весной следующего года.
Им пришлось потратить немало дней, чтобы протащить волоком, под холодными осенними дождями, свои лодки до мелководного притока бурного Белого Озера.
В Великую Реку спустились они уже поздней осенью, когда дни стали коротки, ночи темны и безлунны, когда небо закрылось холодными дождливыми тучами, а бурные северные ветры не раз грозились захлестнуть волнами низкие борта челноков.
В одном из дружеских рыбацких селений на берегу Великой Реки пришлось им зазимовать в наскоро построенных шалашах и землянках, потому что зима уже подошла, а плыть оставалось немало.
В этом селении и Тэкту нашел себе красивую девушку. Он отдал за нее все ожерелья Гунды, которые еще оставались в его дорожном мешке. Только на следующую весну, когда по-новому грело и сияло весеннее солнце, добрались они наконец до родного Рыбного Озера. Проезжая Каменную Щель, услыхали они о трех стариках, переселившихся на подземные реки.
Умерли почти в один день колдунья Рефа и ее сын Урхату, у которого после новой схватки с рассерженным кабаном вскрылись старые рубцы от страшных медвежьих когтей. В его кровь проникло смертельное пламя и сожгло его. Через несколько дней нашли на берегу реки мертвым старого Пижму, которого некому было больше спасать от мучений злой Хонды. В Ку-Пио-Су старшинство перешло к деду Азе, который все еще глядел на людей своими светлыми глазами.
Лодки повернули с главного речного потока в тихое Рыбное Озеро. В небе неслись весенние перелетные стаи: летели журавли, над озером кричали кулики и чайки, а на воде вереницы лебедей праздновали приход матери всех лебедей — радостной и белоснежной Куррумбы. На лодочной пристани острова Ку-Пио-Су весело теснились сбежавшиеся мужчины и женщины. Дети первыми заметили вдали многочисленные ладьи и догадались, что это возвращается свадебная дружина Уоми. Из домов выползли седые старики и старухи. Самого старшину поселка —
Азу — под руки вывели на пристань посмотреть, каких жен добыли себе молодые, ходившие на край света, к берегам далекой Большой Воды.