Полина Волошина
Mapyся-3 Конец и вновь начало

Пролог

   – Мама?..
   – Здравствуй, Марусенька. С днем рождения!
   Маруся зажмурилась. Потом осторожно приоткрыла глаза. Мама никуда не исчезла. Вот она – совсем рядом – красивая, молодая, как на фотографиях дома. Почти не изменившаяся. Как будто и не было этих десяти лет. Как будто не было снов, где они втроем – мама, папа и Маруся – гуляли по берегу моря или ходили в зоопарк. Снов, после которых Маруся просыпалась совершенно счастливой, а потом долго и безутешно плакала, кусая подушку.
   – Мама… где ты была?
   Ева сделала шаг вперед и протянула руку, чтобы дотронуться до Марусиных волос. Старый, полузабытый жест – взъерошить волосы, а потом легко погладить по затылку, провести теплыми пальцами по шее. Когда Маруся была маленькой, мама так делала часто. Но сейчас… сейчас, сама не зная почему, Маруся вздрогнула.
   – Нет! Не говори! Я должна задать один вопрос, да? Самый-самый главный!
   Мама улыбнулась и кивнула.
   Надо собраться. Надо решить, какой вопрос самый главный!
   «Почему ты ушла от нас, мама?»
   Неправильно! Может быть, мама ушла не от нас с папой! Может, она заблудилась в тайге и стала пленницей черной башни? Может, она и не хотела нас бросать!
   «Правда ли, что мой отец – преступник?»
   Тоже нет! Вопрос должен идти от сердца, сказал Арк. А этот вопрос – не от сердца, а от ума. Потому что все, что пытался внушить ей Бунин, все его доказательства она воспринимала только умом. Но сердце… сердце Маруси всегда знало, что ее папа – самый лучший человек на свете.
   Тогда остается одно. Только одно. Самое-самое важное.
   – Почему я должна убить папу?
   – Ты не должна, Маруся. Ни в коем случае ты не должна этого делать!
   – Это не ответ!
   – Ты права. Тебя используют. Понимаешь? Как инструмент. Как вещь. Как…
   – Как предмет?
   – Нет. Но с помощью предмета.
   – Ящерки?
   – Орла. Помнишь, ты отдала орла Бунину?
   – Да… но откуда ты знаешь?
   Мама опять улыбнулась – на этот раз улыбка вышла грустной.
   – Здесь такое место, Маруся. Здесь знаешь все.
   Пурпурные отблески на стенах стали ярче – или Марусе так показалось?
   – С помощью орла Бунин попытался запрограммировать тебя. Как робота. Ему помешала саламандра – один из самых сильных предметов в мире. Она не позволила орлу подчинить тебя, но не смогла защитить полностью. К сожалению, ты все равно подверглась действию орла, я вижу его на тебе, как черную нефтяную пленку.
   – Значит, если орел все-таки подействовал, я действительно могу убить папу? Особенно теперь, когда у меня нет ящерки?
   На этот раз Ева ответила не сразу.
   – Не знаю, Маруся. Честное слово, не знаю. Ты – сильная, гораздо сильнее, чем думаешь. Но воздействие орла может подействовать на тебя разрушительно. Ты можешь тяжело заболеть или даже сойти с ума.
   – Сойти с ума? Ты шутишь?
   – Я не шучу. Представь, что в тебе будут постоянно бороться две Маруси – одна будет стремиться выполнить приказ орла, другая – сопротивляться этому. Как по-твоему, легко вынести такое?
   Маруся задумалась. Вспомнила, как грызли ее сомнения каждый раз, когда она слышала какую-нибудь гадость о папе.
   – Неужели нельзя ничего сделать? – в отчаянии выкрикнула Маруся.
   Ева подняла руку – словно хотела успокоить ее. Но и на этот раз не дотронулась до Маруси.
   – Можно, Марусенька. Я могу снять с тебя эту пленку.
   Марусе показалось, что с ее плеч свалился тяжеленный камень.
   – Так снимай скорее!
   – Не все так просто. Нет, подожди! Я все сделаю. Только дай мне сначала объяснить, как это будет.
   – Существует предмет, позволяющий стирать воздействие на человека других предметов. Это, знаешь, как отформатировать жесткий диск компьютера.
   – В смысле, мои мозги?
   – Этот предмет освободит тебя от воздействия орла, но вместе с ним заберет кое-что еще.
   Ты забудешь все, что происходило с тобой за последние дни.
   – И тебя?
   Ева вздохнула.
   Маруся почувствовала, как в душе снова закопошились червячки сомнений. А если она забудет что-то очень важное, без чего превратится совсем в другого человека? С другой стороны, постоянно разрываться на части из-за того, что негодяй Бунин использовал против нее орла, которого она же сама ему и отдала – нет уж, ни за что!
   – А если Бунин снова так сделает?
   – Не сделает. Орла у него больше нет. И вообще предметов, которые он мог бы использовать против тебя.
   – Точно? Ну тогда… тогда я согласна!
   Ева кивнула.
   – Я так и думала. Поверь, Муся, ты сделала правильный выбор.
   В руке у нее блеснул серебристый металл. Маруся не успела рассмотреть, что это был за предмет.
   – Что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой. Я люблю тебя, Маруся.
   «Я тоже люблю тебя, мама», – хотела сказать Маруся, но почему-то не смогла. Слова не выговаривались.
   – А теперь стой спокойно. Можешь закрыть глаза.
   Маруся послушалась. Она почувствовала легкое движение воздуха, почувствовала тепло маминой ладони около своего лица.
   Потом на нее обрушился водопад.
   Будто где-то в потолке зала открылись люки, и из них хлынули мощные потоки воды. Теплая волна мягко ударила Марусю по затылку. Закружилась голова, подкосились ноги.
   Волна опрокинула ее, качнула на своем гребне и потащила куда-то далеко-далеко – в темноту и тишину.
Интернет-телеканал Russia.ru
   Программа «Мгновенные новости», ведущий Илья Переседов
   – Час назад недалеко от Зеленого города под Нижним Новгородом попала в автокатастрофу дочь известного миллиардера и дипломата, одного из руководителей проекта «Искусственное солнце», Андрея Гумилева. Машина пятнадцатилетней Маруси Гумилевой была обнаружена на обочине трассы Москва – Нижний Новгород. По словам экспертов, юная гонщица не справилась с управлением и на скорости около ста пятидесяти километров в час вылетела за пределы дорожного полотна, сбив металлическое ограждение.
   К счастью, система безопасности, которой была оборудована машина Гумилевой, спасла ей жизнь.
   Врачи Первой городской клиники Нижнего Новгорода, куда поместили Гумилеву, пока воздерживаются от каких-либо комментариев относительно состояния ее здоровья. По неформальным каналам корреспонденту Russia.ru удалось узнать, что серьезных физических повреждений у Гумилевой не обнаружено. Однако она не приходит в сознание, и, возможно, находится в состоянии комы.
   Мы будем продолжать следить за развитием событий и информировать о них наших зрителей. Телеканал Russia.ru и я, Илья Переседов, желаем Марусе Гумилевой скорейшего выздоровления!
(Архив записи: 0983782/13.08.2020)

Глава 1
Бесконечность

   Увидеть, понять и почувствовать бесконечность можно только выйдя за пределы нормального человеческого состояния. Как если бы мозг человека был ограничен или даже огражден от этого понятия. Все, что окружает нас в этом мире, все, что мы видим – имеет границы. Мы видим стол, который стоит на полу, чашку на столе, ложку в чашке – эти предметы «помещаются» у нас в голове, мы их представляем целиком и, даже если зажмуриться и вообразить себе ложку, то мы сможем увидеть эту ложку со всех сторон, покрутить ее перед глазами, сможем в одно мгновение сменить серебряную ложку на золотую или деревянную, раскрашенную под хохлому, или с тонкой гравировкой, или даже инкрустированную драгоценными камнями, или огромную гигантскую ложку, ложку размером с небоскреб, ложку в руке, ложку на земле, ложку в космосе… а вот космос мы увидеть уже не сможем, потому что у него нет границ. Даже если представить себе границы космоса, у нас получится нечто, которое находится в чем-то и так далее до бесконечности. До той самой бесконечности, которую мы не можем увидеть, понять и почувствовать. Возможно, именно поэтому нам так нравится смотреть на море, которое, как нам кажется, не имеет границ. На огонь, который тоже кажется бесконечным, нравится смотреть в небо или на дорогу, уходящую в никуда. Мы боремся с любыми ограничениями и любим свободу, как если бы свобода была бесконечностью наших действий, но постоянно сталкиваемся с тем, что все в нашей жизни имеет свои границы, как, собственно, и сама жизнь.
   С другой стороны, в сознании человека понятие бесконечности чаще всего появляется в самые неприятные моменты. Бесконечной кажется скучная работа, нудная книга, боль, страх, одиночество, ожидание – моменты максимального дискомфорта. При этом человек никогда не скажет, что его ощущение счастья длилось бесконечно, – нет, нет, все самое лучшее, вкусное и приятное длится совсем недолго и поэтому «ожидание длилось бесконечно», а вот счастья был только миг. Мгновение. Так, может быть, и не нужна нам эта бесконечность?
 
   Сейчас Маруся находилась в бесконечности. В бесконечном кошмаре, который неизвестно когда начался, неизвестно сколько длился и никак не хотел заканчиваться. Последние сотни, тысячи и миллионы лет она была в состоянии ртути, пытаясь стать обратно собой. Маруся изо всех сил напрягала свои клеточки, хотелось бы сказать «тела», но тела не было. Ртути? Клеточки ртути, как если бы это было возможно. Невозможно, но в этом и был весь кошмар. Она ощущала их, эти миллиарды микроскопических шариков, которые надо было собрать в форме тела, чтобы попытаться встать… Но как собрать ртуть? Как из ртути можно «слепить» тело? Как можно вернуть сознание? Сознания тоже не было. Маруся не видела себя, не видела вообще ничего. Она только ощущала. При максимальном напряжении и концентрации шарики словно бы сближались, сжимались и сливались в одно единое, но как только силы отступали – все снова расплывалось и рассыпалось. Снова и снова, и снова, и снова. Но пока не соберешься, не выйдешь. А если не выйдешь, так навсегда и останешься в этом состоянии. Растворишься. Исчезнешь.
 
   Потом появился звук. Возможно, он был всегда, но только сейчас он стал ощутим настолько, что Маруся обратила на него внимание. Это был тихий рокот, как если бы где-то очень далеко пролетел вертолет. Звук был неровный. Иногда он пропадал, иногда становился громче, быстрее, медленнее. Потом к нему прибавился новый звук, словно что-то гудело. Звуки стали накладываться один на другой. Это все что-то очень сильно напоминало. Маруся изо всех сил попыталась прийти в сознание. Она даже ощутила свою голову. Это длилось долю секунды, но она точно ощутила свою голову. Как только она обратила на это внимание – голова тут же рассыпалась… но ведь получилось? Значит, надо снова сконцентрироваться на звуках – каким-то образом они помогают собраться. Гул и рокот. Между ними есть паузы. Они звучат по-разному. Немного разные оттенки, разная тональность. Они очень похожи на что-то. Они похожи.
   Память. Попытки вспомнить. Это сознание, которое возвращается. Значит, голова снова на месте – ненадолго, но получается вернуться в себя. Заглянуть в себя. Значит, где-то она все еще существует. Это еще не конец, не смерть. Сознание есть, но оно очень далеко и до него почти не добраться. Как добраться до себя, если ты ничто – бесформенный, холодный и жидкий металл? Но ртуть не может слышать, не может вспоминать. Значит, все не так. Значит, это просто кошмар. И отсюда можно выбраться.
   Новый звук. Очень громко. Он другой. Возник и сразу же пропал, но теперь лучше слышно гул и рокот. Они сливаются. Они тоже сливаются, как шарики ртути, в нечто более… более знакомое. Они напоминают… Стена. Прохладная шершавая стена. Очень давно. Очень маленькая девочка прижимается ухом к стене и слушает. Голоса. Это голоса. Этот звук – голоса.
 
   Устала. Маленькая победа потребовала много сил. Звук пропадает и снова пустота. Не получается. Надо, но не получается. Отчаяние. Но отчаяние – это тоже эмоция, а эмоция значит жизнь. Маруся попыталась представить себе свое отчаяние, попыталась раздуть его до огромных размеров, вскарабкаться на него и выползти, как если бы отчаяние было китом, за хвост которого можно ухватиться. Кит это тоже хорошо. Это образ. Отчаяние сменилось радостью, потому что бесконечность стала отступать. Потому что появились новые вводные. Появились звуки, эмоции, воспоминания, образы. По ним, как по ступенькам, надо выбраться. Давай, включайся, работай, оживай! Кит. Он большой, черный, у него есть хвост. Он в воде. Вода она тоже большая, ее много. Она прохладная. Прохладно это тоже ощущение и оно сейчас есть. Сейчас прохладно. Холод ощущается кожей. Кожа покрывает тело человека. Холод чувствуют кожей. Чувствуют телом. Холодные руки или холодно ногам. Руки и ноги. Еще, еще, еще. Включайся. Руки и ноги. Вспышка сознания, словно взрыв, удар, компрессия – и миллиарды микроскопических шариков собрались в руки и ноги. Вот они. Они есть. И очень холодно. И голоса вокруг. И очень хочется открыть глаза. Глаза! Глаза, они ведь тоже есть. Глазами видят. Глазами видят, если их открыть. Глаза закрыты веками. Чтобы открыть глаза, надо поднять веки. Но очень устала. Очень сильно устала. Все. Стоп. Нет сил. Больше ни на что нет сил. Рассыпалась. Растеклась. Надо отдохнуть и попробовать снова. Главное держаться за звуки. Звуки это ниточка, которая связывает то и это. По которой оттуда можно будет выбраться сюда. Маруся постаралась отключить все, кроме звуков. Просто слушать. Слушать гул и рокот.
 
   Голоса было два. Один голос был просто звуком, который проходил мимо, как шум. Второй был теплым. От него было тепло. Неправильно. Тепло нельзя услышать, тогда почему от него становилось приятно? И щекотно. Как будто шарики внутри начинали бегать, как будто они реагировали на этот звук и вибрировали, бились друг о друга или даже сливались вместе и бились вместе. Это сердце. Шарики слились в одно сердце и теперь оно стучало. От этого становилось тепло и радостно. Радостно, потому что когда сердце стучит – ты живой. Маруся живая. Надо слушать этот голос и тогда сердце будет биться.
 
   Звук низкий и глухой. У этого звука есть свои характерные перепады. Они знакомые. Маруся их помнит. Пока еще не помнит точно, но обязательно вспомнит. Это интонация. Интонация у каждого голоса разная, у каждого человека разная интонация. Эту Маруся знает. Знает и любит. Маруся очень любит папу. Это папа. Папа рядом и он разговаривает. От этого снаружи еще более холодно, а внутри – тепло.
 
   Папа произносит слова. Потом другой голос произносит слова. Сейчас Маруся уже может их различать, но они пока еще лишены всякого смысла. Сознание не торопится возвращаться, оно выдает информацию порциями, словно выплескивает ее, как вулкан лаву. Маруся пытается запомнить слова, которые слышит, и повторять их про себя, пока они не станут понятными. Пока она не вспомнит их значение. И она запоминает – «к сожалению». Сожаление. Сожалеть. Жалеть. Жалость. Жалость – это когда плохо. «К сожалению» – это плохо. «К сожалению, уже ничего не можем сделать». Ничего. Пока непонятно, но ощущение нехорошее. «Не можем» – плохо. «Ничего» – тоже плохо. «К сожалению» – плохо. Они ничего не могут сделать и жалеют об этом. Это сказал другой голос. Он сказал это папе. Теперь папа молчит. Другой голос говорит: «Мне очень жаль». Жаль. Жалеть. Жалость. Другой голос говорит: «Простите». Простить, прощать, прощание, прощаться. Другой голос говорит: «У вас есть время, чтобы попрощаться».
   Попрощаться.
   Новый звук. Это папа. Он не говорит слова, он издает звуки, от которых больно. Очень тихо и глухо. Другой голос говорит: «Я вас оставлю». Теперь страшно. Ничего не понятно, но очень страшно. Ощущение тепла на руке. Снова получается почувствовать руку. На руку что-то ложится. Тяжелое и теплое. Оно сжимает руку. Папа сжимает руку своей рукой. Его голос. Он говорит: «Мой малыш». Надо открыть глаза. Надо увидеть его. Очень надо его увидеть, но ничего не получается. Глаза есть, Маруся чувствует их, но они не хотят открываться. Они не слушаются. Папа снова говорит «мой малыш». Он сжимает руку еще сильней и, значит, надо пошевелить рукой или хотя бы пальцем. Надо сделать что-то, чтобы папа перестал так говорить и чтобы не было так больно и страшно. Что-то крепко хватает за плечи и поднимает вверх. Сейчас Маруся впервые чувствует свое тело почти целиком и это настоящее тело. Это уже не ртуть. Это человеческое тело и его сжимают и тянут вверх и постоянно повторяют «малыш, малыш, малыш». Папа плачет. Вот почему так больно. И так страшно. «Девочка моя».
   Проснись! Очнись! Давай же, сделай что-нибудь. Соберись, пожалуйста, открой глаза, скажи ему, скажи, как ты его любишь. Выбирайся! Выбирайся отсюда. Обними его тоже. Прижмись к нему. Скажи ему. Очень тяжело, очень больно, все рассыпается, растекается – руки, ноги, тело, голова. Больше ничего нет. Ничего. Пустота. Всё… Всё.
   «Всё» – это то, что говорит другой голос.

Глава 2
День рождения

   За три дня до этого
   Этого события ждали и боялись. Шестнадцатилетие Маруси Гумилевой обещало быть самой громкой вечеринкой года, а обещания в семье Гумилевых принято выполнять. На всех заглавных страницах топовых изданий, на обложках журналов, на рекламных билбордах по всему городу – везде, куда бы вы не обратили взгляд, было известие о предстоящем празднике. Цирковые выступления, концерты мегазвезд, спортивные состязания, молодежный кинофестиваль, воздушный парад, фейерверки, карусели, фонтаны, модные дефиле и даже медведи на велосипеде – Маруся смогла убедить папу, что скромность уже давно никого не украшает и Гумилев – отец он или не отец? – нарушив все свои принципы, поддался на уговоры любимой дочери и согласился устроить пир на весь мир.
   – Шестнадцать лет исполняется всего раз в жизни! – убеждала Маруся.
   – Правильно ли я понимаю, – со смехом отвечал отец, – что этот неоспоримый довод будет приводиться теперь ежегодно?
   – Ну пааа!
   Под празднование был полностью арендован искусственный остров на Берсеневской набережной. На территории высадили тонны розовых кустов, запустили ручьи и водопады, развели пруды с золотыми рыбками, разбили шатры – бабочки, птички – настоящий рай на земле.
   В самом центре острова была построена огромная концертная площадка с несколькими экранами, от нее лучами расходились дорожки к другим объектам: здесь можно прокатиться на головокружительных аттракционах, здесь поесть, здесь потанцевать, здесь покататься на лошадях, искупаться в бассейне, посмотреть кино, накупить нарядов от модных дизайнеров, полюбоваться на атлетов или на подводное плавание в гигантском аквариуме, а когда все надоест, спуститься в настоящее подземелье – благодаря звуконепроницаемым стенам тут всегда тишина. Впрочем, посетителям казалось, что звуки поглощают вовсе не стены, а мягчайшие белоснежные диваны, в которых, казалось, может утонуть все – даже громкий звук. На вечеринку года могли попасть все желающие, способные заплатить кругленькую сумму за билет и, судя по продажам, желающих было много.
 
   – Короткое или длинное?
   Маруся стояла перед зеркалом и прикладывала к себе то одно, то другое платье.
   – Неее, длинное тебе вообще не идет! – возмущенно замахала руками подруга Катя. – Оно тебя старит.
   – Да, в этом платье ты похожа на старуху! – закивала вторая подруга Света.
   – Такие платья можно носить только после двадцати! – важно заметила Катя и вырвала вешалку из рук Маруси.
   – Состариться всегда успеешь, – томно заметила Света, перенимая вешалку, как эстафетную палочку, и забрасывая длинное платье куда подальше.
   Маруся вытащила еще одно короткое платье и теперь прикладывала его.
   – Черное или белое?
   – Ну какое черное!? – возмутились подруги в один голос.
   – А белое? – Маруся быстро влезла в коротенькое белое платье, расшитое блестками.
   – Ну не знаааю, – неуверенно потянула Катя, – какое-то оно дурацкое.
   – Ты в нем как фигуристка! – поморщилась Света.
   Маруся стянула с себя платье и вытащила розовое.
   – Это?
   – Розовый – это прошлый век!
   – Есть такое же зеленое.
   – Старушечий цвет.
   – И оранжевое.
   – Детский сад!
   – Желтое?
   На экране видеофона появилась фотография одноклассницы Милы. Маруся щелкнула пультом и вместо фотографии появилась уже живая Мила с жутким ярким макияжем.
   – Приветики! Ты в чем пойдешь?
   Маруся вздохнула.
   – Я еще не выбрала.
   – Обязательно предупреди меня, чтобы я не надела то же самое!
   – Тогда можешь надевать черное, зеленое, розовое или оранжевое…
   – Ну спасибо! – оскорбилась Мила. – Кто же такое носит?
   – Можешь надевать что угодно, тебя с таким лицом все равно туда не пустят, – съязвила Катя.
   – О, Катя, а ты тоже пойдешь? – состроила удивленное личико Мила. – Что, папа продал машину, чтобы купить билет?
   – Ну не всем же приходится покупать билет, – расплылась в ядовитой улыбке Катя, – близким подругам его дарят.
   – Не путай дружбу и жалость, Катечка!
   – Привыкай платить за то, чтобы с тобой общались, Милочка.
   – Напомни оштрафовать тебя за хамство, когда придешь наниматься ко мне уборщицей.
   – Ну что ты, Мила, чтобы убирать за тобой, понадобится бульдозер, а не человек!
   – Эй, алё! – Маруся выглянула из недр гардеробной комнаты и, щелкнув пультом, оборвала ссору. – Хватит!
   – На твоем месте я бы вообще ее не пускала, – поморщилась Катя.
   – Ты не на моем месте, – резко оборвала ее Маруся, – лучше помоги выбрать платье, раз такая умная.
   – Мне нравится бежевое, – вступила в разговор Света.
   – А мне кажется, что оно полнит, – не согласилась Катя.
   – Но не так, как желтое!
   – Зато в желтом грудь кажется больше, – промямлила Маруся.
   – Тогда уж лучше полосатое.
   – Да ну!
   – Это что у тебя… фиолетовое платье?!
   – Оно мне очень идет!
   – Оно же депрессивное!
   – Я тоже!
   – А если красное?
   – Ни в коем случае.
   – Синее?
   Теперь на экране появилась фотография одноклассницы Жени.
   – Привет! А правда, что приедет Комаров?
   – Приедет.
   – Один?
   – Откуда же я знаю?
   – Если что, Комаров мой.
   – У Комарова таких как ты – миллион! – снова не удержалась Катя.
   – А что, ты тоже пойдешь?
   – Я подарила ей билет, – хмуро ответила за подругу Маруся.
   – Значит, папе не придется продавать машину! – захихикала Женя и отключила связь.
   – Зато я с Комаровым целовалась, – расплылась в довольной улыбке Катя.
   – Ты целовалась с Комаровым? – закричала Света.
   – О, Господи, – взмахнула руками Маруся, – покажи мне того, кто не целовался с Комаровым?
   На Свету стало жалко смотреть. Пару секунд она стояла, широко распахнув глаза и пытаясь переварить услышанное, а потом развернулась и ушла в гардеробную.
   – Сколько раз ты с ним целовалась? – строго спросила Марусю Катя.
   – Кто сказал, что я с ним целовалась? – возмутилась Маруся, – я всего лишь спросила, кто не целовался.
   Острое выяснение отношений, которое могло закончиться чудовищным слезопролитием, прервал очередной вызов видеофона. Маруся обернулась и увидела на экране фотографию папы.
   – Комаров, Комаров… Вот это я понимаю – мужчина! – восхищенно прошептала Катя.
   – Уберись, пожалуйста, куда подальше, – цыкнула на нее Маруся и щелкнула пультом.
   – Здравствуйте, Андрей Львович, – Катя выпрыгнула, как черт из табакерки, перекрывая собой Марусю, и сразу же получила увесистого пинка.
   – Здравствуй, Катя, – вежливо поздоровался Гумилев и улыбка на его лице сменилась недоумением, когда Катя резко выпала из кадра. – Муська…
   Маруся улыбнулась папе своей самой белой и пушистой улыбкой.
   – Ты что там, в одном белье?
   Маруся схватила первое попавшееся платье и прикрылась.
   – И что, ты всем ТАК отвечаешь?
   – Па, ну я же видела, что это ты.
   – И что?
   – А что?
   – Кхм… Ничего… Ладно… Ты готова?
   Маруся беспомощно оглядела гору платьев и обуви.
   – Только не говори, что ты еще…
   – Я не знаю, что выбрать…
   – Ну…
   – Это же вечеринка года… Я должна быть круче всех.
   – Ты можешь взять все и переодеваться…
   – Это само собой! Но надо же выбрать первое главное платье и последнее главное.
   – Последнее главное?
   – То, какой меня все запомнят.
   – Ээээ… Хорошо. Сколько времени тебе еще нужно?
   – А вы приедете? – снова объявилась Катя.
   – Конечно! – улыбнулся Гумилев.
   – И я! – обрадовалась Катя.
   Терпению Маруси пришел конец. Она схватила подругу за плечи и силой оттащила в сторону.
   – У тебя нет билета! – с нажимом произнесла Маруся.
   – Есть!
   – Уже нет!
   – Нет, есть!
   – Папа продал машину? – сощурив глаза от злости, прошипела Маруся.
   Это был удар ниже пояса.
   – Если ты будешь так разговаривать с гостями, то не пойдешь на собственную вечеринку, – строго прервал ее Гумилев.
   – А я пойду туда с твоим папой! – засмеялась Катя.
   В следующую секунду на голову Кати обрушилась подушка.
   – А это тебе за Комарова, – добавила второй подушкой Света.
   – В вашем возрасте я читал книжки, – вздохнул Гумилев.
   – Нашел, чем хвастаться, – ухмыльнулась Маруся.
   – У тебя 10 минут на сборы. После этого машина уезжает. Если не спуститесь, то без вас!
   – Я спущусь, – выкрикнула Катя, поправляя прическу.
   Гумилев подмигнул Кате и отключился.
   – Я ему нравлюсь, – уверенно заявила Катя.
   Маруся измученно закатила глаза и отмахнулась. Любимая подруга страдала непробиваемой уверенностью в себе, свойственной только сильно закомплексованным личностям.
   – Смотри! – Света кивнула на экран.