Положий Виктор. Что-то неладно

   - Да? - хохотнул Сезар. - А вы одну каплю. С оранджем. Разболтайте, и на здоровье не скажется.
   - Разве что так. За знакомство.
   - А на меня не обращайте внимания. Меня уже ничто не возьмет, - сказал Сезар и одним махом выпил рюмку. Славный напиток, если бы не во сне... И почему его с утра разволновал этот "сон"? Пусть себе течет, как в кино.
   - Ну, уважаемый секретарь, введите меня в курс дел, - сказал Сезар, отламывая и бросая в рот маленькие кусочки сыра.
   - Собственно, если вы согласны...
   - Почему же. Говорят, я человек богатый, могу позволить себе иметь секретаря. Только не ясно, каким образом я буду вам платить.
   - Здесь все в порядке. Система знает, что я работаю на вас, и будет платить по моему коэффициенту.
   - Тогда никаких проблем. Я принимаю вас. Надеюсь, нагружены работой не будете.
   - Буду работать столько, сколько вам нужно.
   - Отлично. Но сначала вы мне объясните толком устройство системы.
   - Система - это все, - серьезно сказал Петер.
   - Исчерпывающе, - согласился Сезар.
   - Нет, в самом деле, - смутился юноша, - она везде...
   - Давайте условимся, - перебил Сезар, - я буду спрашивать - вы отвечать. Потому что если начнете рассказывать обо "всем", жизни не хватит. Итак, в общих чертах, система - это...
   - ...электронно-вычислительная машина, расположенная на всей площади. Собирает и анализирует данные о каждом. Нынешний наш разговор тоже фиксируется.
   - Подслушивающие устройства?
   - Нет, другое. Просто этот дом - один из блоков системы.
   - Но зачем?
   - Чтобы точно определять коэффициент интеллекта. Ни одна мысль не теряется напрасно, кто бы ее ни высказал - дворник или президент.
   - А если кто-то не пожелает все время находиться на виду? Есть же и личные, интимные моменты?
   - А кто захочет, чтобы его мысли терялись понапрасну? К тому же система блокирует интимное, личное, то, что представляет ценность только для индивидуума. Главное же - принцип: к системе подключены все. Вы можете по справочнику узнать шифр интересующего вас человека, потом, сообщив его, узнать о нем все, кроме интима. Можете проверить деятельность правительства, собственную работу, мою или кого угодно. Граждане в системе заинтересованы, она объективно оценивает каждого. А кому выгодно, чтобы оказалась неучтенной хотя бы единица интеллекта? И при этом каждый причастен к делам. Вот вам пример: господин Х придумал способ совершенствования определенного процесса в производстве носовых платков. Свою мысль он высказал в квартире, в машине, где угодно, даже в лесу, все равно. Сигнал попадет в систему, пройдет ее проверку и будет передан в соответствующую отрасль. Автоматы немедленно переоборудуют конвейер, и, пожалуйста, процесс производства носовых платков усовершенствован. А господину Х система автоматически подбросила определенную единицу интеллекта. Он теперь имеет возможность взять новую марку, автомобиля через три, а не через четыре года.
   - А чьей собственностью является система?
   - Ничьей. Национальной. Ее контролируют люди с высоким коэффициентом интеллекта.
   - Одним словом, система как бог. Все в ней и она во всем.
   - Удачное сравнение.
   - Еще коньяка? Я тоже никогда им не увлекался. Ваше здоровье! Система зафиксирует, что я разрушаю свой мозг алкоголем?
   - Уже зафиксировала. Но вам ничего не угрожает. Зеленая полоса на всю жизнь. Наконец, системе безразлично, кто сколько пьет. Упадет производительность - снизится коэффициент.
   - А отделение, Совет координации - связывающие звенья между системой и населением?
   - Вы поняли верно.
   - Скажите, - выпив третью рюмку, поинтересовался Сезар, - а конфликтов не бывает? Ущемленного самолюбия? Комплексов неполноценности? Презрительного отношения к менее умным, то есть своеобразного интеллектуального расизма, как было в мое время с неграми в Америке?
   - Сколько угодно. Всегда возникают какие-то противоречия. И самоубийства случаются. И блоки системы рушат. А чтобы электронику сломать, надо одновременно нажать всем на все блоки. Но этого никогда не будет. Да и зачем? Хорошо, если бы у каждого гражданина интеллект превышал тысячу. Ничего не поделаешь. Это дело далекого будущего.
   - А как помогают тем, у кого коэффициент низкий?
   - Негативная наследственность дает о себе знать, природу не переделаешь.
   - Думаю, мы сильно увлеклись. Принцип я понял. Остальное, как говорится, в рабочем порядке. - Сезар наполнил рюмку.
   - Вам беспокоиться нечего: вы обеспечены. Но сейчас больше пить я бы не советовал. - Петер встал. - Телезрители просят вас исполнить одну миссию. Собственно, поэтому я и пришел так рано.
   - Рад послужить. В чем же она состоит? - Сезар откинулся в кресле.
   - Просят показать вас в музее астронавтики, возле памятника, в вашем доме-музее.
   - Мой памятник и музей?
   - Ну да! Как всем погибшим или пропавшим без вести.
   - О слава!..
   - Да, хотя после вашего возвращения пришлось поднимать старые архивы, вы же в систему не были введены.
   - Ладно. Я не в обиде. Хотя вчера ни о памятнике, ни о музее ничего не говорили.
   - Никто не вспомнил, а система посчитала нерациональным.
   - А сейчас?
   - Сейчас - да. Появился интерес, значит...
   - Тогда вперед!
   Так начался сегодняшний день: Непонятно, что его погнало в собственный музей, к собственному памятнику. Да, пожелание соотечественников. Им захотелось увидеть, как тот, погибший, воскрес и смотрит на себя. А он действительно возвратился из небытия к тому, что произошло вскоре после смерти. Памятник был из неотшлифованного черного лабрадорита, в нем выдолблена ниша, а в ней голова Адама Сезара из белого мрамора. Разум, потерянный в пространстве. И чудо было: войти в коттедж, откуда вышел 17 февраля 1995 года. Он смотрел на фотографии и грустно улыбался. На одной из них Патрис бежала взморьем в лучах заходящего солнца. Патрис, которая состарилась без него и умерла. Просто не верилось, что Патрис нет. Но ведь это же сон?..
   В машине он попросил Петера навести справки о судьбе Патрис. Парень минуту размышлял, потом начал нажимать клавиши на пульте. "Отпечатать или сообщить вслух?" - замерли на экране маленькие зеленые буквы. "Вслух, только вслух, - подумал Сезар, - я не служба информации, чтобы собирать досье. Только кратко, самое существенное. Пусть себе Патрис бежит взморьем. На фоне заходящего солнца. А мне - одни сведения о Патрис Лонг".
   - Патрис Лонг. 1963. Грамон. Психолог. Ученой степени не имела. Первый муж - астронавт Адам Сезар. Пропал без вести в августе 1995 года. Второй раз вышла замуж в 2000 году. Муж, Франц Зигмунд, автогонщик, погиб в аварии в 2003 году. В 2007 году вышла замуж за служащего фирмы "Феникс" Куба Лонга, умер в пожилом возрасте в 2025 году. При переходе на интеллектуальную оплату труда не выдержала перегрузки. С 2047 по 2060 год находилась в психиатрической больнице, где и умерла. Похоронена за счет государства. Родных и близких нет.
   8
   Издали гора смахивала на огромный голубоватый сегмент солнца, которое едва начало подниматься над горизонтом и застыло.
   Прикинув по привычке на глаз расстояние до нее, Сезар проехал по автостраде еще метров пятьсот пятьдесят и, когда просвет между деревьями показался ему достаточным, повернул влево. Машина легко и плавно преодолела кювет и на полуметровой высоте понеслась над полем, густыми зелеными всходами, напрямик, к горе. За полчаса предполагал прибыть к месту.
   Его он избрал неожиданно, спонтанно, в тот вечер, когда система ровным, бесстрастным голосом сообщила ему сведения о Патрис. "Стоп, - сказал он себе, - давай остановимся на минутку. Пятьдесят четыре года назад умерла Патрис в психиатричке, похоронена за государственный счет. А мне сорок восемь. Выходит, умерла до моего рождения. Мы оказались в разных эпохах. Она умерла в мое время, я умер в ее время. Никакой логики не хватает, чтобы свести концы. Собственно, я действительно умер и сейчас нахожусь как на том свете. Во сне. И если я мертвый, терять мне нечего - все, что имел, я уже потерял. Так вот, если это сон и я покончу с собой, сон должен прерваться, я проснусь за пультом "Глории". Если же это действительность, мне тоже терять нечего. Если в самом деле проводится эксперимент, в последнюю минуту меня остановят. Жестокий эксперимент. Все рассчитано. Можно только представить, как Патрис к старости оказалась без гроша в кармане и с расстроенной психикой...
   Я же из самого начала, как приземлился, балансирую, словно на лезвии бритвы. Когда что-то снится и ты знаешь, что это снится, вскоре просыпаешься, а я не могу проснуться третьи сутки. Пусть эксперимент, зачем мне тогда разрешают думать, будто это эксперимент? Обострить ощущения, чтобы я полнее раскрылся? Почему разрешают контролировать-себя? Или вынуждают контролировать, чтобы загнать на середину каната, протянутого над пропастью, - доверяем и проверяем, пряники кнут? Что от меня хотят? Сон или эксперимент - все зафиксируется, потом расшифруется. Не верю, что это реальность, не верю, не воспринимаю! Я - из того времени! Я хочу туда!"
   Спокойно, уговаривал себя, спокойно, ты же астронавт, давай думать, у тебя же прекрасная реакция на смену ситуаций. Надо думать, возможно, система еще не фиксирует мыслей. Приборы "Глории" фиксируют, да бог с ними, он проверен на лояльность, и вообще, коль дело идет к тому, что можно потерять рассудок; при: чем здесь лояльность? Его обязанность - не лишиться рассудка, сохранить себя, а там как получится. Во-первых, выключиться из суеты но познанию этого постиндустриального, или как его, общества, пусть живут, как им хочется, ему какое дело? Он должен успокоиться, снять напряжение, чтобы не попасть в переделку. Отключиться. Экспериментаторы должны убедиться в его спокойствии.
   И он избрал это место. С помощью Х-95. Пожелал оказаться в нетронутом кусочке природы в одиночестве, пострелять уток, словом, прийти в норму.
   Сезара ждали. Когда через полчаса машина сделала поворот почти на девяносто градусов, ему открылась небольшая лужайка, укрытая свежими покосами клевера. В глубине стояла лесная сторожка, возле нее встречал пожилой человек, служитель. "Этого мне и хотелось, - отметил Сезар. - Вот такая сторожка, с гонтовой крышей, заросшей мхом, и колодец во дворе".
   - Я вас давно жду, - сказал мужчина и протянул руку. - Гофман. Так и зовите меня - Гофман. Коротко и ясно.
   Сезар пожал крепкую красную руку Гофмана и невольно присмотрелся к нему. Старая шляпа с опустившимися полями, поношенный костюм, на ногах солдатские ботинки без шнурков, видны серые шерстяные носки. Сетка морщин под глазами, нос как маленькая очищенная луковица, короткая седая бородка. Что это: печать лесного одиночества или маскарад, антиквариат специально для Адама Сезара, чтобы он лучше себя чувствовал? Пускай, какая разница, покой и только покой, хватит самокопания.
   - Давно вас ожидаю, - повторил Гофман. - Как получил указание системы, так и жду.
   - Вас предупредили? - сказал Сезар, и потому, что это было первое, вышло как-то сухо.
   - Ну да. - Гофман уже вытянул из багажника вещи, - сообщили. У меня приемник. С телеустройством. Я в курсе. Вы можете оставить машину здесь и выключить, хотя она, зараза, полностью и не выключается.
   - Не любите систему? - что-то будто подтолкнуло Сезара.
   - Да я о том, если кто забивается сюда, значит, ему надоело гнаться за коэффициентами и он убегает подальше от машинерии. А у меня система своя, своя электроника.
   Гофман понес чемоданы в хижину.
   - Сколько же вам лет?
   - Да уже за шестьдесят.
   "Староват для двадцать первого века, а для моего - лет около сорока, не больше. Юношеская спина".
   - И давно здесь?
   - Пожалуй, тридцать шесть годов.
   - И все время сам?
   - Почему? Мужику самому не продержаться. Была старуха, правда, недавно, лет десять назад, втемяшилось ей что-то в голову, не выдержала, убежала к сестре. Роботам со спины пыль стирает, - рассказывал, не оборачиваясь, Гофман. - А мне уже все равно. Я здесь корни пустил. Еще до того, как выписал ее сюда.
   - Как... выписали?
   - Заказал. Это делается просто. Вот и приехало чучело. А мне все равно. Было бы с кем словом переброситься. - Гофман остановился к оглянулся на Сезара: - А ребятишек не захотела, чертовка. Говорит, мы с тобой дураки, и дети пойдут такие же. - Гофман сплюнул и двинул дальше. - А к старости все равно не выдержала.
   - Я посижу здесь на лавочке, - бросил ему вдогонку Сезар. - Подышу.
   - Дышите, дышите. Я тем временем чемоданы разберу да что-нибудь к обеду приготовлю.
   Сезар сел на скамейку в тени дикой груши, ветки зонтиком нависали над ним, густые и тонкие, покрытые мелкими листочками. Как у всех дичков, сплелись, будто нитки вплетенные, ни конца, ни начала не найти, палец не просунуть. "У меня тоже так, - подумал Сезар, - сплелось - не разорвать, разве что разрубить одним махом. Но рубанешь по этим веткам - и кривое и прямое полетит. По живому рубить..."
   Он оглянулся. И то, что здесь, пока он сидел и думал, ничего не изменилось, неожиданно его успокоило.
   9
   - Видите тот мыс? - Гофман указал на противоположный берег озера. - Он высунулся как треугольник. И камыш стеной. А вдали дерево. Когда отстреляетесь, рулите лодку к нему, там и ночевать будем. Я и костер зажгу, на дым плывите. А пока что в обход пойду. За полчаса до сумерек и двигайте. Как только солнце зайдет, лет закончится... Ни пуха ни пера!
   - К черту! О, едва не забыл: а какая же норма отстрела?
   - Сколько пожелаете. Наплодятся, - бросил хмуро Гофман и ушел, словно медведь, с горбатым рюкзаком на спине.
   Сезар удобней устроился в лодке и положил ружье на колени. Что бы с ним ни произошло, что бы ни случилось, это зеркальное озеро с зеленоватой водой, почерневшая деревянная лодка с облупившейся по бортам смолой, навсегда впитавшая влажный запах рыбы, эта прохлада в камышах и солнечный плес впереди, архаичный двуствольный винчестер, взятый у Гофмана вместо ружья с электронным прицелом, зеленые патроны, насыпанные в большую жестяную банку, - все это как будто отодвинуло куда-то кошмары и галлюцинации, и даже пальцы легонько дрожали на блестящем прикладе винчестера. И когда первые две утки пересекли небо, он было схватился, а потом, будто испугавшись, что это тоже сон, сдержался, провел их взглядом, как предвестников покоя.
   "Только влет, только влет... - судорожно билась мысль, и хотелось, чтобы она судорожно билась и дальше, возвращая его к реальной жизни. Только влет. И буду забирать, пусть видят меня, все честно..."
   - Немного, но для первого раза прилично, - сказал потом Гофман и забрал из лодки уток - за головы, одной рукой.
   Кипел ведерный котел на костре, Гофман довольно посмотрел на него и принялся за уток. "Пять", - еще раз пересчитал Сезар и сел прямо на землю, опершись о рюкзак. Гофман тем временем общипал уток, вынул складной нож и коротким движением разрезал утке живот. Положил в миску печенку, желудок, а сердце разрезал надвое.
   - Видите? - протянул на ладони белую горошину.
   - Дробь? - не понял Сезар.
   - Белая?
   - Действительно. - Сезар взял горошину. - Нарост, что ли?
   - Нарост... - Гофман кисло улыбнулся. - Я лично уток с таким наростом в сердце не употребляю. Хотя по вкусу от настоящих не отличишь.
   - Болезнь?
   - Болезнь... - И снова злая кислая ухмылка. - Я не знаю, как это назвать. У меня был коэффициент 174, ровно 174, а сейчас, наверное, еще меньше, так что я многое не понимаю. Но вам скажу. Потому, что вы оттуда. - Он указал рукой в небо. - Для вас оно может иметь значение. Эта белая горошина значит, что утка искусственная, сделанная людьми. В горошине искусственный генетический код. И утки эти живут, как и дикие, даже скрещиваются с дикими. И наследство их уже имеет такие горошины. И уже трудно понять: искусственные или нет эти трава, деревья, звери. Не будешь ведь копаться во всем, чтобы найти подобную горошину, живую горошину. А так не отличишь. Теперь вам понятно? - В глазах Гофмана прыгали красные отсветы костра.
   - Почему вы мне об этом говорите? - хрипло спросил Сезар.
   - Потому что вы оттуда, - Гофман снова указал на небо. - И вы к этому никогда не привыкнете. Чтобы знали заранее и не утешали себя иллюзиями. Нас окружает словно и живое, из тех же органических и неорганических соединений, что существовало всегда, из чего и состоит мир, но оно другое, оно для нас чужое.
   - Для кого - для нас? - спросил Сезар, помешивая палкой воду в котле.
   - Для нас - тех, кто отстал. А отстали миллионы. И уже не могут нагнать. И я уверен, что появятся и искусственные люди. Если еще не появились. Вы их не отличите от настоящих. Но они будут иметь высокий коэффициент. Заранее. Нет, не роботы. Это будут просто другие люди. Другие озера и утки, рыба и звери. Другие люди в другом мире. И когда кто-то, как, например, вы, затеряется во времени, он не отличит ничего искусственного от данного природой.
   - Возможно, в этом и предназначение цивилизации? - попытался поразмышлять вслух Сезар. - Все здоровые, умные...
   - А какой ценой? Ценой миллионов отсталых, тех, у кого низкий коэффициент. В чем же их вина? Что не хватило жизни выбиться в люди? Ведь нить тянется веками - кто был наверху, тот там и остается. Мои предки были фермерами. Ваши тоже. Вам повезло, мне нет. Каждый обязан выкарабкиваться сам - такой закон. Так наши умники установили. Чтобы было как в природе. Мол, чтобы не превратиться в роботов. Принцип выживания при видимом электронном "равенстве". Умрут без наследников, будто их в мире и не было!
   "Сумасшедший какой-то!.."
   - А в других странах? - сдержал раздражение Сезар.
   - По-разному. Мы здесь родились, это наша плоть и кровь, отчизна наша! - Гофман сел, как после тяжелой работы. - В коммунистических странах по-другому. Они пошли иным путем...
   - Вы, наверное, и сбежали сюда, в глушь, в знак протеста против... ну, такого поворота событий?
   - Какой, к черту, протест! Я приехал сюда в двадцать пять лет. Со злости, да. С обидой в сердце, да. Какой это протест? У меня коэффициент сто семьдесят четыре, а полюбились мы с девушкой, у которой он был свыше четырехсот. А коснулось совместной жизни - не сметь. Родители против, врачи носом крутят, а закон, хотя и не запрещает жениться с разным коэффициентом, но надо иметь справки: и от родителей, и от врачей. Конечно, согласие девушки - главное. Но ей сказали, что когда у тебя коэффициент за четыреста, то, наверное, тебе нетрудно понять, что этот холоп тебе не пара? Или хочешь, чтобы снизили? А дети? Подумай и о них. Вот так я здесь и оказался, плюнул на всех.
   "Почему я ему верю? - ужаснулся Сезар. - Да он же сумасшедший и рассказывает ерунду! Нашел, называется, спокойное местечко! Неужели все, что он говорит, возможно?!"
   Рубашка на спине высохла, становилось холодно, сумерки сгущались, только небосвод светлел.
   "А почему, собственно, невозможно?" - подумал хладнокровно, с какой-то лютой ненавистью, будто сам себя стегал, ясно и четко провел линию, из своего времени - от изничтоженной, невзирая на запреты, дичи, загаженных рек, смога, вытоптанных лесов, миллионов голодных и неграмотных детей в джунглях, наркоманов и алкоголиков, развратников и развратниц, войн и просто убийств, тотальной слежки, гетто "неполноценных", погони за наживой, наслаждениями; безразличия к ближнему, богатства и нищеты, переполненных до отказа психиатрических больниц, демагогии и просто вранья, подозрений, опытов над людьми - все это происходило на его глазах, а нередко и с его участием. Он же знал, как все было! Только не задумывался, к чему все это может привести!
   "Да я, наверное, схожу с ума! - мелькнула другая мысль. - Уже не контролирую себя, а все фиксируется..."
   Будто горячая волна поднималась в нем, отрывала от земли. "Сейчас, сейчас я должен что-то придумать, я же астронавт, я всегда выходил сухим из воды".
   Вцепился обеими руками за тоненький ствол. "Еще все нормально, я еще чувствую, как шершавая кора впивается в кожу!" Прижался лбом к дереву.
   "Глория" оставалась последним и единственным шансом. Освободить "Глорию", если еще не разобрали, стартовать по старой программе, догнать себя бывшего - коль попал сюда, то, возможно, повезет вырваться и отсюда. Единственный шанс - стартовать и догнать себя, и тогда - пусть это будет сон, галлюцинации, эксперимент - все рассеется, когда он догонит себя, когда доставит аппаратуру на далекую станцию, где живут люди; стартовать на обратной связи и возвратиться туда, где по взморью бежит Патрис в призакатном солнце...
   Из отчетов в журнале экспериментов (июнь, 1999 г.):
   ...Эксперимент по исследованию реакции космонавтов в экстремальных условиях проведен успешно... Полет проходит нормально.