Полупуднев Виталий Максимович. У Понта Эвксинского (Том 2)

   - Сами боги указали тебе путь! - в восхищении говорил Савмак Лайонаку, выслушав его краткий рассказ о происшедшем.- А тебе, Бунак, за то, что Саклея поразил, золотой венец на голову! Саклей был самым лютым врагом нашим. Но скажи, Лайонак: ты никого больше не видел там... в доме Саклея?
   Последний вопрос Савмак задал внезапно для самого себя.
   - Ты спрашиваешь о Гликерии?
   - Да, ты угадал. Ты же знаешь, что эта девушка потеряла честь, рабой стала, но не выдала нашего заговора. Мы живы и боремся лишь благодаря ей!
   - Согласен с тобою, друг, но ничего не могу сказать о ней... Постой, Аорса надо спросить. Где Аорс?
   Саклеева доверенного подтащили к Савмаку. В битве он не участвовал, но где-то потерял шапку. Его голая, странно вытянутая голова блестела при свете огней.
   - Скажи, Аорс,- обратился к нему Лайонак,- куда девалась Гликерия? Погибла ли она во время пожара или спаслась?
   Раб быстро соображал, его глаза бегали по лицам окружающих. Злорадное чувство поднялось в его душе при виде того ожидания, которое отразилось па обросшем бородой лице страшного вожака бунтарей. "Так ведь это сам Савмак!" - догадался он. И злое желание отомстить всем этим людям за разгром дома, за смерть Саклея охватило его. Впрочем, он смотрел и дальше. После подавления бунта (Аорс не сомневался в таком исходе) начнутся кровавые расправы с рабами, и его, Аорса, тоже могут обвинить вместе с ними, если он не заслужит милости хозяев. Следуя неожиданной и удачной мысли, он с видом участия произнес:
   - Братья! Вы спрашиваете о хозяйской рабе и наложнице?
   - Наложнице? - вскипел было Савмак, но Лайонак остановил его жестом.
   - Ну да! - продолжал с простодушным видом хитрый раб,- А кто же она?.. Скажу вам прямо - перед самым началом тревоги ее пожелал сам царь...
   - Ты врешь или говоришь истину? - опять не удержался Савмак.
   - Пусть боги поразят меня молнией, если вру! Я сам отправлял ее во дворец. И думаю, что она сейчас в опочивальне самого Перисада.
   - Как так? - недоверчиво нахмурился Лайонак.- Когда было это? Ведь через ворота никто не проходил. Я увидел бы.
   - Такие дела совершаются тайно. Существует особый ход из дома. Впрочем, теперь его уже нет, он завален пеплом после пожара.
   - Но огонь продолжал гореть в горенке под крышей.
   - Это я приказал сделать уборку, пользуясь отсутствием Гликерии. Евтаксия там мыла пол и стирала пыль.
   Трудно передать, что выражало лицо Савмака. Его глаза в свете факелов казались огненными. То, что он услыхал, лишь подтвердило слухи о намерении сластолюбивого царя сделать Гликерию своей наложницей и походило па правду. Саклей, несомненно, способствовал этому... Она там, во дворце!
   - На приступ! - вскричал он, размахивая над головою кованым скребком.- На приступ! Возьмем и разграбим акрополь! Добудем себе свободу!!
   Этот клич прозвучал как сигнал к бою. Рабы нестройными, но плотными толпами двинулись к пантикапейскому холму.
   В этот момент рухнули горящие стропила Саклеева дома. Повстанцы видели облако искр, взметнувшееся к небу. Стали шептать заклинания. Они узрели в этом предзнаменование. Ведь они посягали на самого царя! Чего доброго, еще полыхнет молния, ударит гром! Боги не однажды устраивали такое в помощь тому, кому покровительствовали!
   Лайонак, не совсем убежденный в искренности Аорса, решил на ходу расспросить его о подробностях исчезновения Гликерии. Но лукавый раб успел скрыться, пользуясь общей суматохой. Он был уверен, что у стен акрополя рабские отряды будут уничтожены войсками царской охраны.
   К колоннам повстанцев присоединялись все новые толпы рабов, кое-как вооруженных, а то и безоружных. Массы черного люда затопили улицы и переулки, бунт разгорался с повой силой. Рабы почуяли силу и прихлынули к акрополю, как весенняя река, готовая затопить все окрестности.
   4
   По замыслу сотника Антифила Атамаз со своими наспех вооруженными воинами-уборщиками, еще не продравшими глаз после сна, должен был отразить первый натиск повстанцев. Воинов-уборщиков поставили против ворот акрополя, предполагая ворота закрыть. Но по сигналу своего старшого обиженные и озлобленные парни повернули копья против наемников и сразу же начали кровавую перепалку. Дрались под сводами ворот.
   - Что там такое? - вне себя вскричал Антифил и тут же понял, что Атамаз перешел на сторону повстанцев.
   Чтобы закрыть ворота, нужно было отбросить прочь эту толпу разъяренных мусорщиков, прошедших в прошлом ратную науку и возглавленных сейчас решительным и мужественным вожаком. Для этого не хватало фракийцев, опрометчиво размещенных на стенах акрополя с целью отражения ожидаемого штурма. Пока тяжеловесные пехотинцы спускались вниз, под аркой ворот кипела ожесточенная свалка. Через несколько минут к атамазовцам присоединились многолюдные толпы рабов. Они с криками прорвались в акрополь и затопили его широкий двор. Из-за опрометчивого решения Антифила большинство фракийцев бездействовало на зубчатых стенах в башнях. Они приготовились бросать сверху копья и камни в атакующих мятежников, но под стенами никого не было. Ревущие толпы рабов уже окружили храмы в казнохранилища и стремительно приближались к царскому дворцу, шагая через трупы отборных телохранителей Перисада.
   Антифил дал сигнал фракийцам немедленно покинуть башни и стены и строиться во дворе для пешего боя.
   - Смотрите,- заметил наблюдательный Танай, указывая вверх мечом,на стенах много сильной пехоты! Я вижу, как сбегают вниз с факелами панцирные воины. Если мы не встретим их сплоченно, они побьют нас.
   Савмак тоже заметил это и стал собирать воинов зычным голосом. Спешно строили колонны, давали приказания держаться дружно, не рассеиваться от первого натиска врага и драться, не щадя жизни.
   Последние увещевания были излишни. Рабы осмелели, шлепали босыми ногами по гладким и холодным плитам царского двора, подбирали брошенное оружие и становились стеной, потрясая копьями и мечами.
   - Где они? - задорно кричали более молодые.- Где еще есть царевы воины?! Всех побьем!
   - А все-таки,- заметил Савмак, стоявший рядом друзьям,- надо действовать двумя отрядами. Если мы все бросимся в драку с фракийцами, то в тыл нам ударит дворцовая стража. А там Фалдарн, опытный воин. Разделимся на два отряда, один будет штурмовать дворец, другой- бить фракийцев.
   - Я согласен с тобою,- ответил Танай, хватаясь рукой за щеку. Камень, пущенный чьей-то меткой рукой, выбил ему два зуба. Он плевал кровью, но продолжал собирать людей. Отойдя, крикнул Савмаку: - Нужно спешить, а то не мы будем нападать, а враги наши! А в ратной деле кто первым ударил, тот и победил!
   - Слушай, Савмак,- обратился Абраг так спокойно, словно дело шло не о битве, а о засолке рыбы,- ты хорошо знаешь устройство дворца и его проходы. Ты и веди туда людей!.. Рабы слушают тебя, ты сумеешь ободрить робких. А то я вижу, что все поглядывают на дворец с боязнью. Видно, страшно идти в жилье родича всех богов.
   - Я готов! - с жаром отозвался Савмак.- Я пойду против самого царя! Но вы с большими силами ударьте по фракийцам, спешите, они уже строятся в фалангу!
   - Подбирай самых смелых,- посоветовал Лайонак. В колонну Савмака вошли рыбники и те, кто знал Савмака лично.
   - А ты, Атамаз,- сказал Савмак, обнимая друга,- целься со своими ребятами в центр фракийской пехоты, твои люди хорошо сплочены. Лайонак и Танай займут места справа и слева от тебя. Головы положите, но Антифилу не поддайтесь! Если ему удастся сломить вас, нам всем несдобровать.
   Воины подняли руки и поклялись не отступать ни па шаг.
   - А теперь - да помогут нам все боги, какие есть! Если только они захотят помогать рабам. Эй, рабы, наступает решительный час! К утру мы будем свободны, как птицы лесные, как волны моря, как ветры степей! Или - опять кандалы, рыбные сараи, рудники, пытки, плети и голодная жизнь.
   В ответ на этот призыв рабское войско издало грозный клич, разнесшийся по ночному воздуху во все концы города. Его было слышно даже на кораблях, что плыли по проливу.
   - Вперед, рабы, на врагов наших! На царя, на господ и хозяев! Покажем им наши мозоли!
   Большая часть рабов устремилась туда, где шло построение наемников. Антифил бегал вдоль фронта, ругался и махал мечом. Он оглядывался на толпы рабов и спешил. Одетые в бронзу и железо, гоплиты были медлительны и неуклюжи. Они все еще спускались по узким лестницам.
   Танай первым скрестил оружие с врагом. Его защищали панцирь и щит. Меч его разил, как молния. Рабы ударили с большой стремительностью, но фракийцы встретили их сплошной стеной из щитов и копий.
   - Лайонак! - крикнул Танай.- Заходи им в тыл, не давай другим пристраиваться к общей фаланге! Да камнями их!
   На фракийскую колонну посыпались камни, копья, факелы. Рабы догадались поднимать трупы и, раскачав, бросать на копья врагов. Это оказалось лучше камней. Ряды наемников дрогнули, смешались, чем воспользовались воины Атамаза и с гиком врезались в их строй. Началась беспорядочная свалка.
   5
   Неожиданный отъезд дандариев, сопровождавших Алкмену, оказался по своим последствиям равносильным измене. Олтак в самом начале ночных событий вероломно покинул город, хотя именно ему было поручено обеспечить порядок в столице, безопасность царя и его гостей.
   Дворец охранялся сравнительно небольшим отрядом сменных воинов. Однако горстка преданных стражей, а с ними большинство слуг, телохранителей вельмож, эллинских эфебов, собранных в коридоры дворца для придания пиру блеска, встретили толпы мятежников ударами мечей, видя в них ночных грабителей и злоумышленников.
   Сотник Фалдарн наспех вооружил всех, кого мог, расставил, как перед битвой, и поддерживал их своими по-солдатски простыми словами:
   - Держись дружно, рази смело! Царь не забывает верных слуг! Но карает трусов и изменников!
   Наступающую черную массу рабов он встретил грубым и властным окриком:
   - Стойте! Назад! Куда вы с грязными лапами лезете? Ошалели, что ли? Ваше место не в царских хоромах! Прочь, пока боги не покарали вас! Демоны! Одумайтесь, смиритесь, и царь помилует вас! Не то казнит лютой казнью, да еще проклянет весь род ваш!
   Такое предупреждение моментально оживило настроения мистического страха перед царем, упорно сохранявшиеся в темных душах людей, приниженных рабской долей.
   - Ой, братья! Куда это мы, в самом деле, а? - пятились рабы, еле успевая отмахиваться от ударов царских защитников.
   - Вперед! - загремел Савмак.- Чего остановились, как бараны? Царя испугались, этого пьяницу? Да он не столько вина выпил, сколько крови вашей! Копье ему в горло за это! Наступай! Вперед!.. Руби!..
   - Это ты, Савмак? - послышался возмущенный голое Фалдарна.Образумься, сумасшедший! Ты сам вырос в этом дворце, вскормлен царскими хлебами и смеешь поднимать оружие на своего благодетеля!
   - Царь - враг наш, а не благодетель! - ответил во весь голос Савмак.- Рабы! Если мы не возьмем дворец и не сломим головы царским защитникам, они всех нас завтра посадят на колья!
   С этими словами Савмак решительно рванулся вперед, размахивая железным кованым скребком. Он сразу убил двух стражей, переломил копье у сотника и, когда тот оказался повергнутым на пол, велел связать его. Повстанцы ворвались в коридоры дворца. В лицо им ударили какие-то особые благовонные запахи, как бы из храма. И несмотря на ярость и решительность рабов, они вновь оробели, испугались расписных сводов и этих запахов, остро напоминающих, что они попали в самое запретное и таинственное место - в жилище самого богоравного владыки боспорского.
   - Не отступай! - кричал Савмак, продолжая сражаться.- Эти стены размалеваны рабами, не пугайтесь их! Здесь все сделано рабами! А Перисад, наверное, уже умер от страха!.. Вперед, братья, здесь мы добудем нашу вольную жизнь!
   Он со страшной силой орудовал своим скребком, разбивая в куски щиты личных соматофилаков царя. Те падали замертво или в панике отступали, гулко стуча ногами по деревянному настилу полов.
   Хорошо зная расположение всех покоев, Савмак увлекал за собою шумную рабскую фалангу, нанося удары врагам, перепрыгивая через их трупы. Юркий слуга хотел закрыть перед ним окованную железом дверь, но он всунул в притвор свое оружие и еще через мгновение с помощью дюжих помощников взломал двери опочивальни самого Перисада. Вбежал туда первым.
   В спальне царя чуть теплился огонек светильника. В полумраке возвышался балдахин над широким ложем. Страшная боль стиснула сердце. Савмак боялся приблизиться к ложу, ему казалось - там, во тьме, блеснули знакомые глаза... Видно, не обманул Саклеев раб! Она - здесь!..
   - Огня! - сдавленным голосом натребовал он.- Эй, огня сюда!
   Принесли факел, свет полыхнул по стенам, выступили из мрака золотые узоры, скачущие лошади, запряженные в колесницы. Из-за балдахина выскочил полураздетый человек с мертвенно-бледным, перекошенным лицом. Видимо, он поднялся с постели раньше, когда еще ломали дверь, и притаился в углу. В длинной рубахе он напоминал воскресшего покойника. Размахивая мечом, он закричал высоким, срывающимся голосом:
   - На колени, рабы! Перед вами ваш владыка и жрец всех храмов царь Перисад!.. Горе вам и страшные муки! Боги поразят вас! Они испепелят каждого, кто пойдет против меня!.. Но я прощу верного, дам свободу и богатство преданным мне!.. Выбирайте - смерть или свобода и богатство!
   В его голосе прозвучала одновременно отчаяние и ярость, та жгучая ненависть, которая иногда заменяет людям силы и мужество в страшные минуты смертельной опасности. Хмель мгновенно вылетел из головы его.
   Худой, бледный, с мечом в костлявой, жилистой руке, Перисад выглядел неистовым духом смерти и разрушения, что является людям в миг их погибели.
   Велика была ярость рабов, восставших против своих жестоких хозяев. Они с дикой радостью искромсали на куски надсмотрщиков и, не страшась смерти, бросались в неравный бой с одетыми в железо наемниками на ночных улицах города. Но чувство страха и преклонения перед царской особой, близкой к богам и волею богов поставленной над людьми, было не менее сильно в душах этих несчастных, запуганных, обезличенных рабской долей. Доведенные до пределов отчаяния нечеловеческими лишениями, они уже показали чудеса храбрости, бунтуя против ненавистных хозяев. Но и столь же безотчетно, следуя инстинкту повиновения, воспитанному долгими годами, могли пасть ниц или бежать в неописуемом страхе, столкнувшись с тем, чего они привыкли бояться или что своей необычностью казалось сверхъестественным. Они верили в какую-то скрытую неведомую силу, что служит и помогает господам и которая может проявить себя сразу, как удар грома.
   Сохранилась легенда о древних рабах, захвативших власть в свои руки. Их хозяева-скифы уехали на войну и долго не возвращались. Рабы эти очень стойко сопротивлялись хозяевам, когда те наконец вернулись домой. Но хозяева-воины догадались вложить мечи в ножны и взялись за сыромятные бичи, предназначенные для наказания рабов. И последние, не уступив силе оружия, в панике бежали, услышав знакомое щелканье бичей. Непобедимые как воины, они оказались бессильными подавить в себе рабский инстинкт повиновения.
   Порабощенный не допускает, что тот, кому он отдает свои силы и жизнь, ради которого трудится, голодает, носит цепи и спит на сырой земле, ничтожен. Силою воображения он наделяет своего повелителя чертами и качествами существа необыкновенного, одаренного особым умом и характером. Угнетатель в глазах угнетенного превращается в великана, окруженного таинственным ореолом могущества, недоступного обычному пониманию человека. Человек издревле создавал себе божество как на небе, так и на земле. И нередко именно свирепость и жестокость такого божества поддерживали раболепное преклонение перед ним.
   Это совсем не такое простое дело - убить царя...
   Никто из рабов, проникших в покои Перисада, не посмел бы поднять оружие на избранника богов, на владыку всего царства. Ибо держать в руке судьбы тысяч людей, объявлять войны, порабощать народы не может простой человек, если он не является заранее избранным небесами для такой великой цели! Какой же безумец посмеет идти против божественной силы? Разве лишь тот, кому теми же богами предопределено сделать это.
   И сам Перисад, проявивший находчивость и бесстрашие в этот последний миг его жизни, не играл какой-то роли. Он искренне ставил себя выше всех событий, считал себя недосягаемым для черного люда, которым деспотично повелевал. И скорее изумился появлению рабов в своей спальне, нежели испугался.
   Его возмущенные крики и приказания рабам были так естественны и неотразимы, что никто из бунтовщиков не усомнился в их законности. Эти окрики прозвучали подобно ударам бичей из старой легенды. Одно сознание того, что перед ними сам царь, его необычный вид и огненный взор, а также обстановка богатой опочивальни, расписанной по стенам невиданными фигурами и личинами, отняли у большинства повстанцев все их мужество и решительность.
   Некоторые сразу опустились на колени с выражением покорности и страха. Другие, бросая факелы и оружие, поспешили покинуть дворец. И если бы среди рабов не оказалось человека, который давно распрощался с иллюзиями в отношении царя и его окружения, утратил священный трепет перед троном, сумел возвыситься над суевериями и предрассудками людей своего круга, Перисад одними окриками и угрозами изгнал бы из дворца оробевших бунтарей. И кто знает, может быть, среди них же нашлись бы такие, что, поддавшись на царские посулы, повернули бы колья против товарищей.
   6
   Увидев роковую растерянность и животный страх на лицах повстанцев, Савмак с презрением, в бешенстве вскричал:
   - Трусы! Вам только и сидеть в рыбозасолочных ямах, носить цепи, а не бороться за свободу! Ведь он один, а вас много! Чего испугались?
   Эти слова заставили некоторых устыдиться своего малодушия.
   - Светите мне факелами и не вмешивайтесь! - приказал Савмак.- Я один справлюсь с ним!
   Теперь Перисад догадался, кто вожак этих людей. Трудно было признать бывшего дворцового вскормленника в этом всклокоченном и диком на вид человеке. Грязный, провонявший рыбной гнилью, он был одет в рубище, напоминающее полуистлевшую морскую траву, выброшенную морем на прибрежный песок. Лохмотья, покрытые остатками соли и чешуйками рыбы, казались присыпанными снегом. Голые ноги с резко выпяченными желваками мышц покрылись синеватыми пятнами, среди которых рдели кровоточащие язвы от рассола. Он держал в совершенно черных руках странное оружие в виде кола с железной лопатой на конце. Царь никогда ранее не видел этого инструмента рабского труда.
   Нужно отдать должное Перисаду. Он смело, яростна кинулся навстречу бывшему спутнику своих юношеских лет с криком:
   - А тебе, подлый предатель, за измену царю, своему благодетелю,только смерть! Тебе нет прощения!
   Он взмахнул мечом, но Савмак отразил удар тяжелым скребком. Царю также удалось увернуться от ответного удара и даже, сделав выпад, задеть Савмака концом острого клинка. У того на груди показалась кровь.
   - А! - торжествующе воскликнул царь.- Трудно бороться с лучшим мечником Боспора!.. Эй, кто там, сюда! Люди! Рабы, бейте его, я дарую вам свободу!
   Но никто по ответил ему. Савмак, осторожно отбивая отчаянные взмахи меча, что дождем сыпались на него, улучил миг и ударил противника по левому плечу. Глухо хрястнули кости, и царь со стоном повадился на пол. Рабы охнули, объятые небывалым волнением, в котором чувствовалось больше страха, чем радости или боевого задора,
   Перепрыгнув через поверженного врага, Савмак подскочил к постели и распахнул полы занавеса. Ложе оказалось пустым. Он кинулся в дверцу рядом и попал в небольшую молельню, слабо освещенную бронзовой лампой. Отдернув занавеску, вздрогнул от неожиданности. Вот она! Только не живая, но изваянная из розового мрамора. Он замер на мгновение, упершись главами в столь знакомые и дорогие черты задорного юного лица, искусно переданные резцом скульптора. Но где же сама Гликерия? Может, ее здесь и не было!
   Он выбежал обратно в опочивальню, как бы намереваясь допросить Перисада, но тот лежал скорчившись в луже крови, хлеставшей из раны.
   Савмак быстрым взглядом окинул людей, словно околдованных видом сраженного повелителя. Понял, что останавливаться на полпути нельзя. Надо было как-то разрядить обстановку замешательства. Пощадить Перисада было бы безумием. Он смело наступил на правую руку тяжело раненного царя и выхватил у него меч. Не теряя времени, одним ударом отсек ему голову и, схватив ее за жидкие волосы, поднял высоко.
   - Вот она, голова лютого врага вашего и угнетателя! Нет больше Перисада, нет Боспорского царства! С этой минуты вы хозяева! Вы теперь свободны полностью и на всю жизнь! Никто никогда не назовет вас рабами!
   Слова эти магически подействовали на рабов. Они словно очнулись, зашумели, оцепенение прошло. Послышались радостные возгласы, торжествующий смех.
   - Нет больше царя, Савмак убил его!
   - Мы свободны!.. Слава Савмаку!
   Люди смеялись, плакали, обнимали один другого. Савмак протолкался через толпу, прошел знакомыми коридорами, неся высоко голову царя, и кричал:
   - Кончилось царство Спартокидов! Нет царя-кровопийцы! Народ свободен!..
   При этом размахивал отрубленной головой, орошая свежей кровью смятые ковры и настенные фрески, изображающие голых наяд и скачущих всадников на конях зеленого и красного цвета.
   В сопровождении ликующей толпы, полный небывалыми чувствами, он вышел на внешнюю дворцовую галерею, где неоднократно стоял на посту. Здесь он второй раз после Фанагории увидел Гликерию, отсюда же его взяли под стражу после стычки с Олтаком в тот памятный день...
   7
   Всего лишь несколько часов назад он лежал на гнилой соломе рядом с другими рабами. Потом дрался насмерть на улицах города. И вот убил самого царя в его собственном дворце! А сейчас - этот свет и торжество! Пылают факелы, тысячная толпа вооруженных невольников волнуется на широком дворе акрополя, а он стоит на крыльце царского жилища, держа в руке страшный трофей - отсеченную голову Перисада!
   Горожане попрятались по домам, сопротивление царской охраны и фракийской дружины оказалось сломленным. Город был во власти повстанцев. Шумные толпы разгоряченных борьбой рабов шли к акрополю, торжествуя победу.
   - Вот, глядите! - прогремел на весь широкий двор мужественный голос Савмака.- Вот он, угнетатель и враг скифского народа,- Перисад!
   Он поднял высоко отсеченную голову. В огнях факелов она казалась красной. Толпа ответила оглушительным победным ревом, руки с оружием вскинулись вверх.
   - Кончилась царская власть на Боспоре! Кончились наши беды, братья!.. Конец рабству... Свобода, свобода!..
   Шум и торжествующие клики усиливаются, их слышно далеко за городом.
   - Мы, угнетенные рабы, порвали свои цепи и вернулись на волю! Мы получили ее не даром, заплатили за нее кровью! Но отныне мы сами себе хозяева, мы же и хозяева Боспора!
   Неописуемое ликование было ответом на эти слова. Все точно опьянели, кричали, хохотали, пускались в пляс. В свете огней рабы выглядели исступленными. Только после слов Савмака, после того, как увидели голову бывшего царя, большинство начало сознавать, что произошло нечто великое, небывалое. Пантикапей, город крови и невольничьих слез, оказался поверженным к их ногам. Страшное чудовище, что держало их в своем плену и пожирало их, издыхало от смертельной раны, уже бессильное вернуть свою власть. Савмак провозгласил и сделал понятным то, что совершили повстанцы своими руками. Казалось, после громких и простых слов этого человека добытая мечом свобода получала права непререкаемого закона. Смотря во все глаза на колоннады дворца и храмов, дивясь подвигу Савмака, не испугавшегося самого царя, каждый из бунтарей почувствовал, как невидимая тяжесть свалилась с его плеч, сердце затрепетало в радостном порыве. А речь этого удивительного мужа помогла рабам осознать себя уже не как нарушителей железного порядка Спартокидов, но как полноправных граждан прекрасного, недоступного ранее, Свободного Мира!
   Савмак пережидал восторги толпы, желая продолжить свою речь. Площадь медленно затихала. Ее гипнотизировал дерзкий "вскормленник" царский, спокойно и самоуверенно попирающий своими рваными постолами мраморные ступени. Те самые ступени, около которых раб мог появляться лишь с метлой в руках, да и то в ранние часы утра, когда господа еще спят. А он разбудил самого царя! Вошел к нему в опочивальню как новый хозяин таинственного чертога, населенного доселе лишь богами - земными и небесными. И вот от прежнего владыки осталась лишь эта жалкая голова, что висит в сиянии факелов, удерживаемая сильной, бестрепетной рукой.
   Нет владыки на Боспоре! В этом звучало что-то потрясающее душу.
   - Отныне никто не посмеет надеть цепи на освобожденного раба! Никто не отнимет у него семью! А каждому, кто осмелится угрожать нашей свободе, мы снесем голову с плеч, вот так же, как сейчас поступили с Перисадом! Отныне нет на Боспоре иных хозяев, кроме бывших рабов! Есть лишь вольные люди, имя им да будет - сколоты!.. Эй, сколоты, держите!
   Савмак бросил в толпу голову царя. Ее подхватило несколько рук, перебросило другим, и пошла гулять голова гордого и жестокого царя по тем самым рукам, которые раньше работали на него Это. напоминало игру в мяч.
   Голова прыгала над толпой, и, когда появлялась в наиболее освещенных местах, можно было разглядеть на мгновение ее лицо, бледное и бесстрастное. Кто знал Перисада, впервые видел его лицо не искаженным гневом, злостью, едкой насмешкой, подозрительностью и всеми теми страстями, что терзали душу последнего Спартокида при жизни.