– Никому. Хоть за язык повесь…
– О господи, зачем? Только не пугай меня, а? Если ты ключи не давала, кто ж тогда по моей квартире бродил?
– Может, Андрюшка? – Андрюшка – это бывший.
– Умнее ничего придумать не могла? Двадцать пять роз переведи на бутылки. Да его удар хватит…
– Может, он изменился…
– Может. В жизни бывают вещи и вовсе невероятные. Вот один мужик с девятого этажа упал и не разбился.
– Остри на здоровье, только я вчера у тебя была, цветочки поливала, и ничего в твоей квартире такого особенного не усмотрела. И ключи никому не давала. К цветочкам претензии есть?
– Нет.
– Тогда не обессудь.
– Ладно, приезжай в гости. Как-то я все это съесть должна?
– Вечером приеду, а сейчас мне некогда.
Я повесила трубку и задумалась. Не верить Наташке причин не было, однако мысль о том, что кто-то неведомый бродил по моей квартире, вселяла тревогу. Мой дом – моя крепость. Вот тебе и высокие стены…
Тут телефон зазвонил, эта была Наташка.
– Слушай, ты золото с собой брала? Кольца, сережки?
– Нет. Зачем они на юге?
– Так проверь, а то, может, розочки оставили, а все вчистую выгребли. Видак цел? Их в первую очередь тащут… если взять нечего. Он легкий и вынести без проблем…
– Чего ты городишь? – изумилась я.
– Цел?
– Цел.
– Слава богу… А золото проверь…
Я пошла проверять. Открыла шкатулку и слабо икнула: сверху лежали деньги. Как любит выражаться Наташка, «не рубли, а деньги», то есть доллары. Я извлекла пачку и пересчитала: тысяча «зеленых». Заглянула в шкатулку: на мое золото не позарились. Я принялась разглядывать пол, похлопывая пачкой долларов по коленке. И начала кое-что понимать. То, о чем я думала, мне не нравилось.
После обеда зазвонил телефон. Так как никто, кроме Наташки, о моем возвращении еще не знал, из ванной, где я в тот момент пребывала, я выскакивать не торопилась, а подошла не спеша, когда он прозвонил уже раз пять. Однако Наташкин голос я не услышала, и никакой другой, кстати, тоже. На том конце провода интересно молчали, наслаждаясь моим заунывным: «Алло, я слушаю…»
Я повесила трубку и еще минут десять смотрела на телефон. Потом оделась, села в кресло и стала ждать.
Ждать пришлось недолго. Где-то через полчаса в дверь позвонили, я глубоко вздохнула, собираясь с силами, и пошла открывать.
Сначала я увидела верзилу. Когда такие типы возникают перед тобой, то глаз способен зафиксировать только их, а уж потом приходит черед всяким мелочам: стенам, окнам и гражданам обычного роста. Мне понадобилась минута, чтобы сообразить: на меня со счастливой улыбкой смотрит бывший пациент Стариков Юрий Петрович.
– Здравствуй, дочка, – сказал он. Я вздохнула и сделала шаг в сторону, пропуская их в свое жилище. Они вознамерились прошмыгнуть в комнату, при этом забыв разуться. Хотя в квартире и наблюдался стойкий пылевой покров, это показалось обидным, и я сказала:
– Тапочки вот здесь, возле вешалки.
Юрий Петрович несколько суетливо вернулся в прихожую, снял ботинки и облачился в тапочки бывшего мужа. Верзиле тапок не нашлось, он потопал в носках.
Я приглядывалась к ним. Больше, конечно, к Старикову. В верзиле рассматривать было нечего, а его ответный взгляд рождал в душе смятение. В общем, я смотрела на своего недавнего пациента. Выглядел он неплохо. Куда бы ни отправился он тогда на «Скорой помощи», а угодил к специалисту. Меня так и подмывало спросить, куда и к кому, но вряд ли они ответят.
Юрий Петрович устроился в кресле, вытянул ноги в тапочках и с улыбкой разглядывал меня, а я его. Дорогой костюм из легкой ткани, светлая рубашка, золотые часы, волосы подстрижены и аккуратно зачесаны назад, неприятный желтоватый оттенок исчез, седина отливала серебром, Юрий Петрович не лишен был некоторого щегольства. В целом выглядел респектабельно. Золотые часы навели меня на мысль, и я ее высказала:
– Ваши вещи, часы и перстень, в милиции…
Он как-то небрежно махнул рукой, целиком поглощенный созерцанием моей особы. Мне это надоело.
– Цветы и продукты ваша работа?
– Моя, – сказал он и улыбнулся шире.
– Я вам что, ключи от квартиры оставила?
– Не сердись, дочка, – запел он. – Хотел сюрприз сделать. Думал, приедешь, порадуешься…
– Я и порадовалась при мысли о том, что кто-то бродит по квартире в мое отсутствие.
– Прости старика, – убрав улыбку, попросил он. – Хотел как лучше, не сердись, очень прошу. Теперь на всем свете для меня нет человека дороже, чем ты, дочка…
– Вот что, Юрий Петрович, – начала я, но он меня перебил:
– Зови меня дядей Юрой…
– Никакой вы мне не дядя, и я вам не дочка. Это первое. Второе: вы мне ничем не обязаны. Я врач, мое дело лечить людей. Что я и делаю. За свою работу я получаю деньги, называется зарплата. За розы спасибо, а вот деньги заберите. – Я поднялась, достала доллары и положила на стол. – Продукты тоже. Правда, банку икры я съела, не буду врать, съела совершенно сознательно, а не по ошибке. Так что мы с вами квиты, и потому у меня убедительная просьба: появляться в моей квартире только по приглашению. Деньги за аккумулятор верну через месяц, а сейчас, извините, не могу – отпуск.
Юрий Петрович слушал, разглядывая свои руки, и заметно печалился.
– Не поняла ты, дочка, – вздохнул он. – Я, старый дурак, как-то все неправильно сделал… Не хотел я тебя обидеть, прости. И деньгами этими не за жизнь свою расплачивался. Я много чего повидал на свете и знаю: не все за деньги купишь. Потому и к тебе пришел, думал, если есть еще такие люди, значит, не зря мы землю топчем.
– Спасибо за лестное мнение, – нахмурилась я. – Но это ничего не меняет.
– Что-то я все-таки не так сделал, – покачал он головой. – Я ведь пока к кровати прикованный лежал, все думал – как поднимусь, к тебе поеду. И встреча наша не такой виделась. Прости, если что не так. – Он даже поклонился.
У меня стойкое отвращение к театральным эффектам, чувство такое, что тебя водят за нос. С другой стороны, он выглядел совершенно несчастным, а особого повода злиться у меня не было: в конце концов, икру я съела.
Подумав, я поднялась и сказала:
– Давайте пить чай.
– Ничего не надо, дочка, – забеспокоился Юрий Петрович, но я уже шагала в кухню.
Через десять минут мы пили чай. За это время доллары со стола перекочевали на полку. Я покачала головой, а Юрий Петрович засуетился:
– Что ты в самом деле, пусть лежат, вдруг понадобятся. Зарплата у тебя плохонькая, работа тяжелая. А мне куда деньги девать? Жены нет, детей не нажил, вот и мыкаюсь один на старости лет.