Страница:
После прибытия в Уайт-Холл[22] новоиспеченный король Вильгельм первым делом встретился с принцем Рупертом, двоюродным братом своей жены. Принц до сих пор занимал пост главнокомандующего армией и флотом. Несмотря на разницу в положении, Руперт и Вильгельм по-прежнему оставались старыми друзьями, товарищами по оружию.
Собеседники устроились в скромно обставленном кабинете и потягивали столь любимый простонародьем эль.
— Мои лазутчики сообщают, — сказал Руперт, — что за последнее время король Людовик приказал заложить в Бресте двенадцать военных кораблей.
— Мне говорили четырнадцать, — улыбнулся Вильгельм.
Руперт покачал головой:
— Они успеют построить вовремя только двенадцать судов.
Король принял упрек.
Принц тем временем продолжал:
— Я уже отдал распоряжения относительно нашей программы по кораблестроению. Мы объявим дополнительный набор на военную службу, так чтобы на все новые суда хватило людей.
— Вы полагаете, что Людовик даст нам время, прежде чем начать новую войну?
Принц пожал плечами:
— Может, и так.
— Боюсь, что нет. — Вильгельм дернул локон завитого парика. — Он слушает только тех, кто с ним соглашается и, подобно всем абсолютным монархам, уверен в собственной непогрешимости.
— Нам необходимо принять ответные меры. Я уже учредил четыре новых пехотных дивизии, две бригады кавалерии и три артиллерийских полка. Французские солдаты хорошо обучены, и нам едва ли удастся одержать победу, опираясь только на патриотизм наших частей.
— Думаю, нашим войскам, и прежде всего офицерам, необходим полевой опыт. Они совсем обленились за мирные годы.
— Я пошлю несколько частей в Бельгию, и они примут участие в военных действиях. — Руперт откинулся на спинку кресла и зажег трубку угольком из камина. — Мы сможем ответить на любую угрозу. Будем надеяться, что Франция не развяжет войну в ближайшие год-два.
— Мы должны еще оказывать помощь нашим союзникам.
— Это ваша проблема, не моя. — Руперт, как всегда, был откровенен.
— Что ж, я могу рассчитывать на собственную голландскую дивизию и хочу обратиться за помощью к австрийцам. Правда, это займет какое-то время.
— Есть еще один вопрос, который меня очень тревожит, — заговорил Руперт. — Это наши колонии в Северной Америке.
— Я не очень хорошо представляю, что там происходит, — признался король.
— Наши поселения тянутся по всему побережью. В целом там проживают около ста пятидесяти тысяч человек, и поток переселенцев растет с каждым годом. Помимо этого в Америку съезжаются еще и французские гугеноты, благодаря внутренней политике Людовика. И французы охотно вступают в ряды нашей милиции.
— Какова численность населения Новой Франции?
— Не более семидесяти пяти тысяч, не считая союзников-индейцев.
— Но мы вдвое превосходим их! Я не вижу особых причин для беспокойства.
— И все же они существуют! — Принц осушил свой бокал.
Слуга налил ему еще и отошел в сторону, готовый по первому зову услужить высокому гостю.
— Между нашими колониями нет тесного сотрудничества. Помимо того, что между ними постоянно возникают разного рода трения, они находятся слишком далеко друг от друга. Даже кавалерии, чтобы добраться из Каролины и Виргинии до Массачусетса, потребуется несколько недель.
— И что вы посоветуете? — жестко спросил Вильгельм. — Мы не можем допустить, чтобы французы изгнали нас из Нового Света.
— Кроме всего прочего, — улыбнулся Руперт, — я основал новую компанию в Гудзоновом заливе. Ее потенциал неизмеримо велик.
— Вы не ответили на мой вопрос. Как обстоят дела с французами?
— У нас не так много судов, и мы не можем посылать их в Бостон, Филадельфию или Нью-Йорк до тех пор, пока не будем уверены в наличии там флота французов. Из сухопутных войск я также не могу выделить ни одного полка. Все наши силы потребуются здесь, в Европе, так что в колониях придется рассчитывать только на местную милицию.
— Они имеют хоть какой-то опыт?
— Их командующий, генерал Пепперелл, отличный солдат. То же самое касается и некоторых его подчиненных, в том числе Эндрю Уилсона, брата лорда де Бофора, члена вашего тайного совета. Возможно, этим отрядам недостает дисциплины, присущей регулярной армии, но они отлично сражаются и прекрасно проявили себя в стычках на границе.
— Значит, ситуация не совсем безнадежна?
— Конечно. Уильям Шерли, губернатор Массачусетса, прилагает все усилия к объединению наших колоний, и я уже сообщил ему о растущей угрозе со стороны французов. Коннектикут и Род-Айленд готовы предоставить свою милицию в распоряжение генерала Пепперелла. То же самое относится и к новой колонии Нью-Гэмпшир. Нью-Йорк, правда, настаивает на независимости своей милиции, но, думаю, когда они поймут, насколько велика угроза, то согласятся на сотрудничество.
— Это серьезная сила.
— Да, но этого мало. Французы быстрее, чем мы, наладили связи с местными жителями и заключили с ними военный союз. А мы только сейчас позволили продавать огнестрельное оружие крупным индейским племенам. И теперь необходимо, только очень осторожно, установить прочные отношения с дикарями.
— При чем здесь осторожность? Я вышлю указание королевским губернаторам об установлении таких отношений.
— Нет-нет. Вы не знаете образа мыслей обитателей Нового Света. Каждому новому губернатору приходится проникаться им в течение нескольких лет. Колонии нуждаются в умелом руководстве, а не твердом правлении, иначе они поднимут восстание.
— Но люди и сами должны понимать, что союз с сильными племенами в их интересах!
— Все не так просто, — невесело усмехнулся Руперт. Никто из придворных не мог позволить себе так разговаривать с королем. — Индейцы постоянно нападают на пограничные поселения, убивают или уводят в рабство наших колонистов. Попробуйте объяснить человеку, у которого оскальпировали всю семью, что он должен заключить союз с этими самыми индейцами.
— Понятно…
— Сейчас мы начали торговать оружием с ирокезами, самым сильным индейским народом. Но дикари очень настороженно относятся к колонистам. Невозможно сразу завоевать доверие целого народа, особенно после шестидесятилетней войны.
— Вы правы, не следует подталкивать людей к немедленному заключению такого союза. Но ведь иначе мы можем потерять наши земли раньше, чем добьемся успеха!
— И снова возвращаемся к Людовику. Все зависит от его решения.
Вильгельм понял, что имел в виду Руперт, и рассмеялся:
— Верно. Он требователен и высокомерен и никогда не задумывается о правах и чувствах других.
Руперт кивнул:
— Французы в Квебеке и их союзники-индейцы своими действиями могут вынудить ирокезов заключить союз с нашими колонистами.
— Только на это я и надеюсь.
— Король Вильгельм английский — первый враг Франции! — заявил полковник Алан де Грамон, стоя перед растопленным камином в комнате Цитадели, предназначенной для старших офицеров. — Его восшествие на престол приведет к войне между нашими государствами. Об этом знают и в Париже, и здесь, у нас. Мы должны быть готовы к войне с Бостоном и Нью-Йорком, иначе над нашими землями взовьется флаг Соединенного королевства. Таковы наши ставки, генерал. Сейчас решается, кому будет принадлежать этот континент.
Герцог Вандомский, кузен Людовика XIV, имел за плечами не малый военный опыт. Но резкий язык сделал старика настолько непопулярным при дворе, что герцог был назначен командующим королевскими силами в Новом Свете. Для активных действий он был слишком стар, ненавидел холодную зиму и жаркое лето Канады, но переносил почетную ссылку с обычной стойкостью. Обуреваемый бесчисленными физическими недугами, герцог Вандомский все же оставался в здравом уме, обеспечившем ему почетное место в военной истории страны. Задумчиво покуривая глиняную трубку, старик опустил пораженную подагрой ногу на скамеечку.
Все эти молодые искатели приключений походили друг на друга как две капли воды, но Грамон выделялся из общего ряда. Даже генерал вынужден был это признать. Если бы не лютая ненависть к Англии и индейцам, живущим южнее французских территорий, полковник был бы первоклассным стратегом. К несчастью, Алан был слишком груб и упрям, чтобы служить во Франции, так что свою карьеру ему предстояло сделать в Новом Свете.
— Людовик лично обещал мне выслать весной два полка пехоты и как минимум один батальон кавалерии. Это самое большое, что можно ожидать от Парижа. Да, мы ведем войну, но основная борьба сейчас разворачивается в Европе, и нельзя требовать, чтобы высшее командование ослабляло внутренние силы.
Алан де Грамон махнул рукой:
— Мы не можем штурмовать Бостон с двумя полками новобранцев и несколькими всадниками! И вам это известно так же хорошо, как и мне.
На суровом лице герцога Вандомского мелькнула легкая улыбка.
— Терпение, молодой человек. Когда офицер обнаруживает, что дверь, ведущая к цели, заперта, он должен найти другой вход.
Полковник замолчал. В конце концов, оба они хотят одного и того же — решения вопросов значительно более важных, чем представлял себе легкомысленный губернатор Шамбертен.
— У английских колонистов возникают точно такие же трудности. И Лондон, и Париж считают, что судьбы мира решаются в Европе. Правительство не способно понять, что природные ресурсы и размеры этого континента делают Северную Америку землей будущего — и тот, кому она будет принадлежать, получит подлинное господство над миром. Лондон не в состоянии оказывать англичанам большую помощь, чем мы получаем из Франции, но у них есть одно преимущество — численность. И это преимущество мы могли бы использовать с выгодой для себя.
Алан де Грамон подумал: «А вдруг правы те, кто утверждает, что герцог впадает в детство?»
Но генерал тут же доказал, что все еще находится в здравом уме:
— Начинать сейчас кампанию против Бостона или Нью-Йорка было бы для нас самоубийством. Следовательно, мы не должны идти на врага. Напротив, нам следует заманить англичан сюда. Их много, и они вполне могут решиться на такой шаг.
— Что же мы этим выиграем, генерал? — От презрительного тона не осталось и следа.
— Англичанам недостает нашей дисциплины, а их ополченцы не привыкли к жизни в лесу. Зимой они просто замерзнут, а летом растают.
Под конец Алан де Грамон начал понимать замысел генерала.
— И те, кто останется в живых, вздумают штурмовать неприступную Цитадель! — воскликнул он.
— Когда же англичане будут отступать, а им придете это сделать, — развил свою мысль герцог Вандомский, поглядывая на пылающие в камине дрова, — я уверен, вы и ваши индейцы сумеете доставить им массу неприятностей.
Глаза Грамона блеснули.
— Мои гуроны не будут отсиживаться в кустах, и оттава не замедлят последовать их примеру. Мы убьем, по меньшей мере, вдесятеро больше англичан, чем погибнет французов при штурме Цитадели!
— Таким образом, все наши проблемы будут решены, заключил герцог. — Англичане будут не в силах защищать Бостон или Нью-Йорк, и, когда мы добьемся своего, уверен, даже эти сонные тетери в Париже поймут, какие возможности открываются перед нами на этой земле.
— Блестящий план, генерал, — с восхищением сказ Грамон. — Поздравляю вас, и не буду терять времени. Первым делом нужно вынудить англичан выступить в поход.
— Очень хорошо, полковник, но будьте осторожны.
— Осторожен?
— Иногда ненависть к врагам мешает вам правильно оценивать положение дел. Постарайтесь не задевать ирокезов. Они получают оружие из Бостона и форта Олбани, что делает их вдвойне опасными. Если индейцы вышлют крупные силы в помощь английским колонистам в поход на Квебек, благополучный исход всей операции окажется под угрозой срыва.
Алан де Грамон пришел в ярость:
— Никакие ирокезы, даже сенеки, не справятся с моими гуронами!
Старик покачал головой:
— Не буду спорить, но не хотелось бы проверять ваше утверждение на деле, полковник. Если сотни сенеков и могауков выйдут на тропу войны вместе с англичанами, все пропало. Я запрещаю вам трогать ирокезов.
После безвременной кончины Агнесс Хиббард, в случаях, когда требовалось приготовить пищу для важных гостей, Милдред Уилсон стряпала сама, проводя по несколько часов у плиты. В этот вечер, направляясь в обеденный зал, хозяйка встретила в коридоре сына.
Глаза Джефри блестели, он еле стоял на ногах, и Милдред с первого взгляда поняла, что он побывал в баре Хаггерти в форте Спрингфилд. Владелец заведения неохотно принимал Джефри, но из-за высокого положения полковника Уилсона Хаггерти не мог отказать его сыну.
— Ты опять где-то шатался весь день, Джефри? Отец хотел, чтобы ты помог ему собрать тыквы и поздний маис.
— У него и так хватает рабочих рук, — ответил сын, пытаясь проскользнуть мимо.
Мать продолжала преграждать ему дорогу:
— Я хотела просить отца, чтобы он поговорил с тобой, но сейчас он занят более важными делами, и я не стала отвлекать его.
Милдред часто задумывалась, как случилось, что их с Эндрю сын вырос таким безответственным. Он не мог найти себе занятия здесь, на границе, и одно время Милдред хотела отослать его в Лондон, где он взрослел бы вдали от пьянства, игры и распутства. Но что-то в душе противилось этому, и Милдред по-прежнему держала Джефри дома, надеясь, что когда-нибудь случится чудо и сын станет другим человеком.
— Если ты больше ничего не хочешь мне сказать, мамочка, — проговорил Джефри, — то я лучше пойду в свою комнату.
— Ради бога, — тихо отозвалась Милдред, — и оставайся там весь вечер. Ты не подходишь для общества наших гостей. Твоему отцу и мне надоело извиняться за твое поведение.
Не прошло и получаса, как к дому Уилсонов подъехал бригадный генерал Пепперелл. Том Хиббард отвел его лошадь в конюшню, а Эндрю Уилсон проводил генерала в изящно убранную гостиную, где его сердечно приветствовала Милдред, одетая в одно из лондонских платьев.
Пепперелл предпочитал белое вино более крепким напиткам. Он уселся перед огнем с бокалом в руке.
— Такие женщины, как вы, мадам, подают пример трусихам, не желающим селиться на границе.
— Мы с Эндрю и не мечтаем о другом доме, генерал.
— К несчастью, многие напуганы возобновившимися нападениями индейцев. Везде, где мне пришлось побывать, от Нью-Гэмпшира до Коннектикута и Нью-Йорка, люди ведут себя одинаково. Те, у кого есть дома и хозяйство, отказываются уезжать, но вновь прибывшие точно так же отказываются жить на границе. Люди боятся.
— Я не имею права упрекать их, — сказала Милдред. — Если бы не моя вера в Эндрю и милицию, которой он руководит, форт Спрингфилд не представлялся бы мне безопасным местом.
Эндрю Уилсон посмотрел на генерала:
— Что интересно, Билл, все нападения заканчиваются одинаково.
— Вот именно. Один или двое убитых, один или два сожженных дома, пленников не берут… Такие операции сами по себе бессмысленны.
— Терпеть не могу обвинять тех, кто, скорее всего, ни в чем не виноват, — ответил Эндрю. — Но такое впечатление, что нам бросают вызов. Причем умышленно.
— Совершенно верно. Одно время я подозревал сенеков и могауков, предполагая, что наше оружие подстегнуло их наглость, но почерк этих нападений не подходит никому из ирокезов. — Генерал покачал головой. — У них свои представления о чести. Мы не давали им повода нападать на наши поселки и убивать наших людей.
— Судя по описанию, — подхватил полковник, — нападавшие похожи на гуронов. Но у них нет веских причин уходить так далеко от своих земель, только чтобы потревожить нас.
Генерал Пепперелл встал, внимательно глядя на хозяина дома:
— В том-то и дело, Эндрю. Гуроны могут быть виновны в отдельных нападениях, но я уверен, что это спланированная против нас кампания.
— Это означает, что за гуронами стоит Квебек, натравливающий их на нас.
Милдред посмотрела на мужчин:
— Почему же Новая Франция так поступает? Мы превосходим их по численности, и они не должны пытаться спровоцировать нас на новую войну.
Эндрю пожал плечами:
— Порой сложно понять, что движет людьми. Почему иногда новичок намеренно провоцирует опытного фехтовальщика, развязывая дуэль? Иной раз в людях проявляется упрямство, которое невозможно объяснить с позиций разума.
— Я склонен думать так же, Эндрю, — мрачно улыбнулся генерал, — но только не в этом случае. Я уже много лет веду с герцогом Вандомским шахматную партию около нашей границы и хорошо знаю ход его мыслей. Если я не ошибаюсь, он пытается заставить нас выслать экспедицию для штурма Квебека.
— Не понимаю, — произнесла Милдред. Полковник быстро догадался, в чем дело:
— Мы пойдем на огромный риск, если отправим такую экспедицию.
— Но нам придется это сделать, если мы перестанем контролировать ситуацию. Нападения продлятся еще несколько месяцев, колонисты придут в ярость и потребуют, чтобы мы наказали Квебек.
— И тогда мы будем вовлечены в серьезную кампанию, несмотря на риск. Те, кто хочет жить на границе, потребуют этого ради безопасности своих жен и детей. Даже Лондон будет настаивать на чем-то подобном, когда король Вильгельм обнаружит, что количество переселенцев резко уменьшается.
— Мы не готовы к большой войне, — сказал Пепперелл. — Прежде всего необходимо объединить наши силы. Массачусетс окажет помощь Нью-Йорку, но другие колонии не хотят сотрудничать с нами. Род-Айленд вообще не желает посылать милицию дальше собственных границ. Коннектикут до сих пор не верит в серьезность нависшей угрозы. Нью-Гэмпшир не в состоянии принять решение. Только несчастье заставит нас работать вместе.
— В таком случае, — спросил Эндрю, — Массачусетс и Нью-Йорк примут на себя все тяготы этой кампании?
— Нет! — взорвался генерал. — Это будет катастрофой.
— Тогда что же нам остается делать?
Уильям Пепперелл вздохнул:
— Не знаю, что и ответить.
— Боюсь, и мне нечего предложить, Билл.
— Я приехал к вам потому, Эндрю, что только мы с вами можем решить эту проблему. Никто другой не обладает подобными опытом и знаниями. Если моя догадка верна, то каждый наш необдуманный шаг может принести выгоду герцогу Вандомскому. Решение этой задачи может занять одну ночь или несколько месяцев, но мы обязаны тщательно взвесить каждый следующий ход.
— А до тех пор, — заключил полковник, — нападения будут продолжаться.
— Да поможет нам Господь, но, боюсь, так оно и будет.
Зима выдалась очень холодной. Толстый слой снега и льда покрыл землю, с запада непрерывно дул влажный ветер. Но Дебора Элвин твердила себе, что ей не на что жаловаться. Она оказалось в безопасности и уюте, на что никак не могла рассчитывать, когда была похищена гуронами из форта Спрингфилд.
В доме было тепло, Дебора и Ренно только что поужинали. Девушка знала, что никогда не останется голодной на земле сенеков.
Пришло время отдыха, и перед сном они с Ренно как обычно занимались любовью. Дебора с удивлением, но без стыда, признавалась себе, что ей нравится общество белого индейца.
В то же время девушка понимала, что в целом их отношениям многого недостает. Обстоятельства в сочетании с непредвиденной страстью и добротой Ренно послужили причиной того, что они с Ренно стали любовниками, но теперь, по прошествии времени, Дебора начала правильно оценивать свои чувства и сложившуюся ситуацию.
Дебора никогда не любила Ренно по-настоящему. Истинная любовь, в ее понимании, означала полную совместимость во всем, но пропасть между ними была слишком глубока. Да, у Ренно белая кожа, голубые глаза, такие же, как у Деборы, волосы, но он все-таки индеец, неспособный понять чувства, мысли и образ жизни белой женщины. С другой стороны, сама Дебора не имела представления, что творится в голове у Ренно.
Больше всего девушка боялась забеременеть. Тогда она будет обречена провести остаток дней в селении сенеков, вдали от своего народа. Дебора не могла смириться с перспективой стать, как и Ренно, белой индианкой.
Ренно смотрел на отблески света, пляшущие по лицу девушки, и понял, что сейчас, несмотря на физическую близость, Дебора далеко отсюда.
— Де-бо-ра печальна, — наконец сказал он. Девушка не хотела лгать ему, но не знала, как объяснить свои чувства, и просто кивнула.
— Хочешь, мать Ренно научит тебя делать мокасины?
— Она учит меня. И Са-ни-ва тоже, — добавила она, прежде чем Ренно успел задать следующий вопрос. — Она показала мне, как сделать мягким мясо бизона, которое я приготовлю для тебя завтра вечером.
Ренно чувствовал, что Дебора отдаляется еще больше, и расстроился.
— Если бы Ренно жил в поселении моего народа, — сказала она, надеясь, что молодой человек поймет ее чувства, — он скучал бы по своей семье и друзьям. Он скучал бы по охоте с Эл-и-чи и беседам со старшими воинами.
Ренно понял. Он вспомнил историю женщины эри, похищенной сенеками. Она стала женой воина, и с ней обращались как с равной. Но она перестала есть и спать, и так тосковала по родному племени, что в конце концов умерла.
— Слова Де-бо-ры верны, — сказал Ренно, поднимаясь на ноги. — Я буду думать о них.
Набросив на плечи накидку из шкуры бизона, белый индеец ушел в ночь. Дебора надеялась только, что ее жалоба не обидела его.
Ренно миновал частокол, пересек поле и остановился на вершине поросшего лесом холма. На поляне было еще холоднее, но Ренно долго всматривался в усеянное звездами небо. Странно, но он совсем не удивился словам Деборы. Он и раньше часто замечал тоску в глазах девушки, когда та думала, что на нее никто не смотрит. Женщин сенеков с детства приучали стойко переносить тяготы. Де-бо-ра тоже была сильной, но совсем другой. Она многого не знала о жизни сенеков. Неудивительно, что Ба-лин-та постоянно находилась рядом с ней, особенно во время отлучек Ренно на охоту.
Де-бо-ра была его женщиной, и Ренно отвечал за нее. Если бы на ее месте оказались Йала или Ановара, он бы так не тревожился, потому что они обе были сенеками. Но Де-бо-ра нуждалась в защите и помощи всей семьи.
Ренно хотел было спросить совета у маниту, но тут же передумал. Мужчина сам должен решать проблемы, связанные с его женщиной, и духи только посмеются, если он обратится к ним за поддержкой.
Ренно понимал, что Де-бо-ра страдает, но не винит его в этих страданиях. При этой мысли ему стало немного легче, и все же Ренно не знал, как помочь девушке.
Ночь тянулась долго. В кустах бродили звери. Ренно не мог пойти за советом к Ине или Са-ни-ве, потому что старший воин должен иметь обо всем собственное суждение. Женщины пожалеют его, но перестанут уважать.
Мало-помалу небо становилось светлее. Высоко над головой Ренно появилось крохотное пятнышко, но нужно было обладать очень острым зрением, чтобы его разглядеть.
Ренно наблюдал, как пятнышко становится все больше, и не удивился, узнав ястреба.
Может, это снова тот самый ястреб, сын огромной маски, наставницы Ренно. Молодой человек поспешно прогнал эту мысль и принялся ждать, что будет делать птица.
Ястреб опускался все ниже, дважды описал круг, скользнул к земле и опять поднялся в небо.
Ренно не двигался.
Ястреб полетел точно на юго-восток.
Ренно смотрел на птицу, пока та не исчезла из виду. Теперь он знал, что нужно делать. Ренно вернулся в спящее поселение и направился к дому.
Дебора, притворяясь спящей, наблюдала, как Ренно снял накидку и уселся перед огнем. Его лицо было неподвижно, и девушка в который раз удивилась, как часто сенеки читают мысли друг друга, а она ничего не может увидеть в их глазах.
Забрезжил рассвет, и девушка потянулась, притворяясь, что только проснулась:
— Я приготовлю завтрак.
Ренно покачал головой:
— Сегодня я буду есть у отца.
Он снова ушел из дома, и Дебора поняла, что Ренно принял важное решение.
Великий сахем, его жена и дочь уже приступили к завтраку. Ина сразу освободила место для сына справа от Гонки и подала миску похлебки.
Ренно ел молча.
Ина подала знак, и Ба-лин-та следом за ней вышла из дома.
Мужчины еще долго сидели молча, прежде чем Ренно сказал:
— Душа Де-бо-ры больна. Белая женщина ничего не говорит мне, но страдает, потому что скучает по своему народу.
Гонка осторожно подбирал слова:
— Что ты хочешь сделать?
— Я прошу твоего позволения вернуть ее в поселение белых.
— Я надеялся, — сказал великий сахем, — что Де-бо-ра станет женой Ренно, потому что кожа ее такого же цвета, что и твоя. Но она не сенека, так что, может быть, лучше, если она уйдет. Ты взял ее у гуронов и имеешь право поступать с ней так, как считаешь нужным.
Ренно был удовлетворен. И тут Гонка удивил сына:
— Ренно пойдет в землю белых.
Ренно не знал, что ответить.
— Скоро придет день, — начал Гонка, — когда сенеки и другие ирокезы захотят еще больше огненных дубинок и стрел из металла. Мы еще не друзья белых, и они еще не друзья сенеков. Но ты узнаешь их, и они станут доверять тебе. Тогда они будут доверять всем сенекам.
Собеседники устроились в скромно обставленном кабинете и потягивали столь любимый простонародьем эль.
— Мои лазутчики сообщают, — сказал Руперт, — что за последнее время король Людовик приказал заложить в Бресте двенадцать военных кораблей.
— Мне говорили четырнадцать, — улыбнулся Вильгельм.
Руперт покачал головой:
— Они успеют построить вовремя только двенадцать судов.
Король принял упрек.
Принц тем временем продолжал:
— Я уже отдал распоряжения относительно нашей программы по кораблестроению. Мы объявим дополнительный набор на военную службу, так чтобы на все новые суда хватило людей.
— Вы полагаете, что Людовик даст нам время, прежде чем начать новую войну?
Принц пожал плечами:
— Может, и так.
— Боюсь, что нет. — Вильгельм дернул локон завитого парика. — Он слушает только тех, кто с ним соглашается и, подобно всем абсолютным монархам, уверен в собственной непогрешимости.
— Нам необходимо принять ответные меры. Я уже учредил четыре новых пехотных дивизии, две бригады кавалерии и три артиллерийских полка. Французские солдаты хорошо обучены, и нам едва ли удастся одержать победу, опираясь только на патриотизм наших частей.
— Думаю, нашим войскам, и прежде всего офицерам, необходим полевой опыт. Они совсем обленились за мирные годы.
— Я пошлю несколько частей в Бельгию, и они примут участие в военных действиях. — Руперт откинулся на спинку кресла и зажег трубку угольком из камина. — Мы сможем ответить на любую угрозу. Будем надеяться, что Франция не развяжет войну в ближайшие год-два.
— Мы должны еще оказывать помощь нашим союзникам.
— Это ваша проблема, не моя. — Руперт, как всегда, был откровенен.
— Что ж, я могу рассчитывать на собственную голландскую дивизию и хочу обратиться за помощью к австрийцам. Правда, это займет какое-то время.
— Есть еще один вопрос, который меня очень тревожит, — заговорил Руперт. — Это наши колонии в Северной Америке.
— Я не очень хорошо представляю, что там происходит, — признался король.
— Наши поселения тянутся по всему побережью. В целом там проживают около ста пятидесяти тысяч человек, и поток переселенцев растет с каждым годом. Помимо этого в Америку съезжаются еще и французские гугеноты, благодаря внутренней политике Людовика. И французы охотно вступают в ряды нашей милиции.
— Какова численность населения Новой Франции?
— Не более семидесяти пяти тысяч, не считая союзников-индейцев.
— Но мы вдвое превосходим их! Я не вижу особых причин для беспокойства.
— И все же они существуют! — Принц осушил свой бокал.
Слуга налил ему еще и отошел в сторону, готовый по первому зову услужить высокому гостю.
— Между нашими колониями нет тесного сотрудничества. Помимо того, что между ними постоянно возникают разного рода трения, они находятся слишком далеко друг от друга. Даже кавалерии, чтобы добраться из Каролины и Виргинии до Массачусетса, потребуется несколько недель.
— И что вы посоветуете? — жестко спросил Вильгельм. — Мы не можем допустить, чтобы французы изгнали нас из Нового Света.
— Кроме всего прочего, — улыбнулся Руперт, — я основал новую компанию в Гудзоновом заливе. Ее потенциал неизмеримо велик.
— Вы не ответили на мой вопрос. Как обстоят дела с французами?
— У нас не так много судов, и мы не можем посылать их в Бостон, Филадельфию или Нью-Йорк до тех пор, пока не будем уверены в наличии там флота французов. Из сухопутных войск я также не могу выделить ни одного полка. Все наши силы потребуются здесь, в Европе, так что в колониях придется рассчитывать только на местную милицию.
— Они имеют хоть какой-то опыт?
— Их командующий, генерал Пепперелл, отличный солдат. То же самое касается и некоторых его подчиненных, в том числе Эндрю Уилсона, брата лорда де Бофора, члена вашего тайного совета. Возможно, этим отрядам недостает дисциплины, присущей регулярной армии, но они отлично сражаются и прекрасно проявили себя в стычках на границе.
— Значит, ситуация не совсем безнадежна?
— Конечно. Уильям Шерли, губернатор Массачусетса, прилагает все усилия к объединению наших колоний, и я уже сообщил ему о растущей угрозе со стороны французов. Коннектикут и Род-Айленд готовы предоставить свою милицию в распоряжение генерала Пепперелла. То же самое относится и к новой колонии Нью-Гэмпшир. Нью-Йорк, правда, настаивает на независимости своей милиции, но, думаю, когда они поймут, насколько велика угроза, то согласятся на сотрудничество.
— Это серьезная сила.
— Да, но этого мало. Французы быстрее, чем мы, наладили связи с местными жителями и заключили с ними военный союз. А мы только сейчас позволили продавать огнестрельное оружие крупным индейским племенам. И теперь необходимо, только очень осторожно, установить прочные отношения с дикарями.
— При чем здесь осторожность? Я вышлю указание королевским губернаторам об установлении таких отношений.
— Нет-нет. Вы не знаете образа мыслей обитателей Нового Света. Каждому новому губернатору приходится проникаться им в течение нескольких лет. Колонии нуждаются в умелом руководстве, а не твердом правлении, иначе они поднимут восстание.
— Но люди и сами должны понимать, что союз с сильными племенами в их интересах!
— Все не так просто, — невесело усмехнулся Руперт. Никто из придворных не мог позволить себе так разговаривать с королем. — Индейцы постоянно нападают на пограничные поселения, убивают или уводят в рабство наших колонистов. Попробуйте объяснить человеку, у которого оскальпировали всю семью, что он должен заключить союз с этими самыми индейцами.
— Понятно…
— Сейчас мы начали торговать оружием с ирокезами, самым сильным индейским народом. Но дикари очень настороженно относятся к колонистам. Невозможно сразу завоевать доверие целого народа, особенно после шестидесятилетней войны.
— Вы правы, не следует подталкивать людей к немедленному заключению такого союза. Но ведь иначе мы можем потерять наши земли раньше, чем добьемся успеха!
— И снова возвращаемся к Людовику. Все зависит от его решения.
Вильгельм понял, что имел в виду Руперт, и рассмеялся:
— Верно. Он требователен и высокомерен и никогда не задумывается о правах и чувствах других.
Руперт кивнул:
— Французы в Квебеке и их союзники-индейцы своими действиями могут вынудить ирокезов заключить союз с нашими колонистами.
— Только на это я и надеюсь.
— Король Вильгельм английский — первый враг Франции! — заявил полковник Алан де Грамон, стоя перед растопленным камином в комнате Цитадели, предназначенной для старших офицеров. — Его восшествие на престол приведет к войне между нашими государствами. Об этом знают и в Париже, и здесь, у нас. Мы должны быть готовы к войне с Бостоном и Нью-Йорком, иначе над нашими землями взовьется флаг Соединенного королевства. Таковы наши ставки, генерал. Сейчас решается, кому будет принадлежать этот континент.
Герцог Вандомский, кузен Людовика XIV, имел за плечами не малый военный опыт. Но резкий язык сделал старика настолько непопулярным при дворе, что герцог был назначен командующим королевскими силами в Новом Свете. Для активных действий он был слишком стар, ненавидел холодную зиму и жаркое лето Канады, но переносил почетную ссылку с обычной стойкостью. Обуреваемый бесчисленными физическими недугами, герцог Вандомский все же оставался в здравом уме, обеспечившем ему почетное место в военной истории страны. Задумчиво покуривая глиняную трубку, старик опустил пораженную подагрой ногу на скамеечку.
Все эти молодые искатели приключений походили друг на друга как две капли воды, но Грамон выделялся из общего ряда. Даже генерал вынужден был это признать. Если бы не лютая ненависть к Англии и индейцам, живущим южнее французских территорий, полковник был бы первоклассным стратегом. К несчастью, Алан был слишком груб и упрям, чтобы служить во Франции, так что свою карьеру ему предстояло сделать в Новом Свете.
— Людовик лично обещал мне выслать весной два полка пехоты и как минимум один батальон кавалерии. Это самое большое, что можно ожидать от Парижа. Да, мы ведем войну, но основная борьба сейчас разворачивается в Европе, и нельзя требовать, чтобы высшее командование ослабляло внутренние силы.
Алан де Грамон махнул рукой:
— Мы не можем штурмовать Бостон с двумя полками новобранцев и несколькими всадниками! И вам это известно так же хорошо, как и мне.
На суровом лице герцога Вандомского мелькнула легкая улыбка.
— Терпение, молодой человек. Когда офицер обнаруживает, что дверь, ведущая к цели, заперта, он должен найти другой вход.
Полковник замолчал. В конце концов, оба они хотят одного и того же — решения вопросов значительно более важных, чем представлял себе легкомысленный губернатор Шамбертен.
— У английских колонистов возникают точно такие же трудности. И Лондон, и Париж считают, что судьбы мира решаются в Европе. Правительство не способно понять, что природные ресурсы и размеры этого континента делают Северную Америку землей будущего — и тот, кому она будет принадлежать, получит подлинное господство над миром. Лондон не в состоянии оказывать англичанам большую помощь, чем мы получаем из Франции, но у них есть одно преимущество — численность. И это преимущество мы могли бы использовать с выгодой для себя.
Алан де Грамон подумал: «А вдруг правы те, кто утверждает, что герцог впадает в детство?»
Но генерал тут же доказал, что все еще находится в здравом уме:
— Начинать сейчас кампанию против Бостона или Нью-Йорка было бы для нас самоубийством. Следовательно, мы не должны идти на врага. Напротив, нам следует заманить англичан сюда. Их много, и они вполне могут решиться на такой шаг.
— Что же мы этим выиграем, генерал? — От презрительного тона не осталось и следа.
— Англичанам недостает нашей дисциплины, а их ополченцы не привыкли к жизни в лесу. Зимой они просто замерзнут, а летом растают.
Под конец Алан де Грамон начал понимать замысел генерала.
— И те, кто останется в живых, вздумают штурмовать неприступную Цитадель! — воскликнул он.
— Когда же англичане будут отступать, а им придете это сделать, — развил свою мысль герцог Вандомский, поглядывая на пылающие в камине дрова, — я уверен, вы и ваши индейцы сумеете доставить им массу неприятностей.
Глаза Грамона блеснули.
— Мои гуроны не будут отсиживаться в кустах, и оттава не замедлят последовать их примеру. Мы убьем, по меньшей мере, вдесятеро больше англичан, чем погибнет французов при штурме Цитадели!
— Таким образом, все наши проблемы будут решены, заключил герцог. — Англичане будут не в силах защищать Бостон или Нью-Йорк, и, когда мы добьемся своего, уверен, даже эти сонные тетери в Париже поймут, какие возможности открываются перед нами на этой земле.
— Блестящий план, генерал, — с восхищением сказ Грамон. — Поздравляю вас, и не буду терять времени. Первым делом нужно вынудить англичан выступить в поход.
— Очень хорошо, полковник, но будьте осторожны.
— Осторожен?
— Иногда ненависть к врагам мешает вам правильно оценивать положение дел. Постарайтесь не задевать ирокезов. Они получают оружие из Бостона и форта Олбани, что делает их вдвойне опасными. Если индейцы вышлют крупные силы в помощь английским колонистам в поход на Квебек, благополучный исход всей операции окажется под угрозой срыва.
Алан де Грамон пришел в ярость:
— Никакие ирокезы, даже сенеки, не справятся с моими гуронами!
Старик покачал головой:
— Не буду спорить, но не хотелось бы проверять ваше утверждение на деле, полковник. Если сотни сенеков и могауков выйдут на тропу войны вместе с англичанами, все пропало. Я запрещаю вам трогать ирокезов.
После безвременной кончины Агнесс Хиббард, в случаях, когда требовалось приготовить пищу для важных гостей, Милдред Уилсон стряпала сама, проводя по несколько часов у плиты. В этот вечер, направляясь в обеденный зал, хозяйка встретила в коридоре сына.
Глаза Джефри блестели, он еле стоял на ногах, и Милдред с первого взгляда поняла, что он побывал в баре Хаггерти в форте Спрингфилд. Владелец заведения неохотно принимал Джефри, но из-за высокого положения полковника Уилсона Хаггерти не мог отказать его сыну.
— Ты опять где-то шатался весь день, Джефри? Отец хотел, чтобы ты помог ему собрать тыквы и поздний маис.
— У него и так хватает рабочих рук, — ответил сын, пытаясь проскользнуть мимо.
Мать продолжала преграждать ему дорогу:
— Я хотела просить отца, чтобы он поговорил с тобой, но сейчас он занят более важными делами, и я не стала отвлекать его.
Милдред часто задумывалась, как случилось, что их с Эндрю сын вырос таким безответственным. Он не мог найти себе занятия здесь, на границе, и одно время Милдред хотела отослать его в Лондон, где он взрослел бы вдали от пьянства, игры и распутства. Но что-то в душе противилось этому, и Милдред по-прежнему держала Джефри дома, надеясь, что когда-нибудь случится чудо и сын станет другим человеком.
— Если ты больше ничего не хочешь мне сказать, мамочка, — проговорил Джефри, — то я лучше пойду в свою комнату.
— Ради бога, — тихо отозвалась Милдред, — и оставайся там весь вечер. Ты не подходишь для общества наших гостей. Твоему отцу и мне надоело извиняться за твое поведение.
Не прошло и получаса, как к дому Уилсонов подъехал бригадный генерал Пепперелл. Том Хиббард отвел его лошадь в конюшню, а Эндрю Уилсон проводил генерала в изящно убранную гостиную, где его сердечно приветствовала Милдред, одетая в одно из лондонских платьев.
Пепперелл предпочитал белое вино более крепким напиткам. Он уселся перед огнем с бокалом в руке.
— Такие женщины, как вы, мадам, подают пример трусихам, не желающим селиться на границе.
— Мы с Эндрю и не мечтаем о другом доме, генерал.
— К несчастью, многие напуганы возобновившимися нападениями индейцев. Везде, где мне пришлось побывать, от Нью-Гэмпшира до Коннектикута и Нью-Йорка, люди ведут себя одинаково. Те, у кого есть дома и хозяйство, отказываются уезжать, но вновь прибывшие точно так же отказываются жить на границе. Люди боятся.
— Я не имею права упрекать их, — сказала Милдред. — Если бы не моя вера в Эндрю и милицию, которой он руководит, форт Спрингфилд не представлялся бы мне безопасным местом.
Эндрю Уилсон посмотрел на генерала:
— Что интересно, Билл, все нападения заканчиваются одинаково.
— Вот именно. Один или двое убитых, один или два сожженных дома, пленников не берут… Такие операции сами по себе бессмысленны.
— Терпеть не могу обвинять тех, кто, скорее всего, ни в чем не виноват, — ответил Эндрю. — Но такое впечатление, что нам бросают вызов. Причем умышленно.
— Совершенно верно. Одно время я подозревал сенеков и могауков, предполагая, что наше оружие подстегнуло их наглость, но почерк этих нападений не подходит никому из ирокезов. — Генерал покачал головой. — У них свои представления о чести. Мы не давали им повода нападать на наши поселки и убивать наших людей.
— Судя по описанию, — подхватил полковник, — нападавшие похожи на гуронов. Но у них нет веских причин уходить так далеко от своих земель, только чтобы потревожить нас.
Генерал Пепперелл встал, внимательно глядя на хозяина дома:
— В том-то и дело, Эндрю. Гуроны могут быть виновны в отдельных нападениях, но я уверен, что это спланированная против нас кампания.
— Это означает, что за гуронами стоит Квебек, натравливающий их на нас.
Милдред посмотрела на мужчин:
— Почему же Новая Франция так поступает? Мы превосходим их по численности, и они не должны пытаться спровоцировать нас на новую войну.
Эндрю пожал плечами:
— Порой сложно понять, что движет людьми. Почему иногда новичок намеренно провоцирует опытного фехтовальщика, развязывая дуэль? Иной раз в людях проявляется упрямство, которое невозможно объяснить с позиций разума.
— Я склонен думать так же, Эндрю, — мрачно улыбнулся генерал, — но только не в этом случае. Я уже много лет веду с герцогом Вандомским шахматную партию около нашей границы и хорошо знаю ход его мыслей. Если я не ошибаюсь, он пытается заставить нас выслать экспедицию для штурма Квебека.
— Не понимаю, — произнесла Милдред. Полковник быстро догадался, в чем дело:
— Мы пойдем на огромный риск, если отправим такую экспедицию.
— Но нам придется это сделать, если мы перестанем контролировать ситуацию. Нападения продлятся еще несколько месяцев, колонисты придут в ярость и потребуют, чтобы мы наказали Квебек.
— И тогда мы будем вовлечены в серьезную кампанию, несмотря на риск. Те, кто хочет жить на границе, потребуют этого ради безопасности своих жен и детей. Даже Лондон будет настаивать на чем-то подобном, когда король Вильгельм обнаружит, что количество переселенцев резко уменьшается.
— Мы не готовы к большой войне, — сказал Пепперелл. — Прежде всего необходимо объединить наши силы. Массачусетс окажет помощь Нью-Йорку, но другие колонии не хотят сотрудничать с нами. Род-Айленд вообще не желает посылать милицию дальше собственных границ. Коннектикут до сих пор не верит в серьезность нависшей угрозы. Нью-Гэмпшир не в состоянии принять решение. Только несчастье заставит нас работать вместе.
— В таком случае, — спросил Эндрю, — Массачусетс и Нью-Йорк примут на себя все тяготы этой кампании?
— Нет! — взорвался генерал. — Это будет катастрофой.
— Тогда что же нам остается делать?
Уильям Пепперелл вздохнул:
— Не знаю, что и ответить.
— Боюсь, и мне нечего предложить, Билл.
— Я приехал к вам потому, Эндрю, что только мы с вами можем решить эту проблему. Никто другой не обладает подобными опытом и знаниями. Если моя догадка верна, то каждый наш необдуманный шаг может принести выгоду герцогу Вандомскому. Решение этой задачи может занять одну ночь или несколько месяцев, но мы обязаны тщательно взвесить каждый следующий ход.
— А до тех пор, — заключил полковник, — нападения будут продолжаться.
— Да поможет нам Господь, но, боюсь, так оно и будет.
Зима выдалась очень холодной. Толстый слой снега и льда покрыл землю, с запада непрерывно дул влажный ветер. Но Дебора Элвин твердила себе, что ей не на что жаловаться. Она оказалось в безопасности и уюте, на что никак не могла рассчитывать, когда была похищена гуронами из форта Спрингфилд.
В доме было тепло, Дебора и Ренно только что поужинали. Девушка знала, что никогда не останется голодной на земле сенеков.
Пришло время отдыха, и перед сном они с Ренно как обычно занимались любовью. Дебора с удивлением, но без стыда, признавалась себе, что ей нравится общество белого индейца.
В то же время девушка понимала, что в целом их отношениям многого недостает. Обстоятельства в сочетании с непредвиденной страстью и добротой Ренно послужили причиной того, что они с Ренно стали любовниками, но теперь, по прошествии времени, Дебора начала правильно оценивать свои чувства и сложившуюся ситуацию.
Дебора никогда не любила Ренно по-настоящему. Истинная любовь, в ее понимании, означала полную совместимость во всем, но пропасть между ними была слишком глубока. Да, у Ренно белая кожа, голубые глаза, такие же, как у Деборы, волосы, но он все-таки индеец, неспособный понять чувства, мысли и образ жизни белой женщины. С другой стороны, сама Дебора не имела представления, что творится в голове у Ренно.
Больше всего девушка боялась забеременеть. Тогда она будет обречена провести остаток дней в селении сенеков, вдали от своего народа. Дебора не могла смириться с перспективой стать, как и Ренно, белой индианкой.
Ренно смотрел на отблески света, пляшущие по лицу девушки, и понял, что сейчас, несмотря на физическую близость, Дебора далеко отсюда.
— Де-бо-ра печальна, — наконец сказал он. Девушка не хотела лгать ему, но не знала, как объяснить свои чувства, и просто кивнула.
— Хочешь, мать Ренно научит тебя делать мокасины?
— Она учит меня. И Са-ни-ва тоже, — добавила она, прежде чем Ренно успел задать следующий вопрос. — Она показала мне, как сделать мягким мясо бизона, которое я приготовлю для тебя завтра вечером.
Ренно чувствовал, что Дебора отдаляется еще больше, и расстроился.
— Если бы Ренно жил в поселении моего народа, — сказала она, надеясь, что молодой человек поймет ее чувства, — он скучал бы по своей семье и друзьям. Он скучал бы по охоте с Эл-и-чи и беседам со старшими воинами.
Ренно понял. Он вспомнил историю женщины эри, похищенной сенеками. Она стала женой воина, и с ней обращались как с равной. Но она перестала есть и спать, и так тосковала по родному племени, что в конце концов умерла.
— Слова Де-бо-ры верны, — сказал Ренно, поднимаясь на ноги. — Я буду думать о них.
Набросив на плечи накидку из шкуры бизона, белый индеец ушел в ночь. Дебора надеялась только, что ее жалоба не обидела его.
Ренно миновал частокол, пересек поле и остановился на вершине поросшего лесом холма. На поляне было еще холоднее, но Ренно долго всматривался в усеянное звездами небо. Странно, но он совсем не удивился словам Деборы. Он и раньше часто замечал тоску в глазах девушки, когда та думала, что на нее никто не смотрит. Женщин сенеков с детства приучали стойко переносить тяготы. Де-бо-ра тоже была сильной, но совсем другой. Она многого не знала о жизни сенеков. Неудивительно, что Ба-лин-та постоянно находилась рядом с ней, особенно во время отлучек Ренно на охоту.
Де-бо-ра была его женщиной, и Ренно отвечал за нее. Если бы на ее месте оказались Йала или Ановара, он бы так не тревожился, потому что они обе были сенеками. Но Де-бо-ра нуждалась в защите и помощи всей семьи.
Ренно хотел было спросить совета у маниту, но тут же передумал. Мужчина сам должен решать проблемы, связанные с его женщиной, и духи только посмеются, если он обратится к ним за поддержкой.
Ренно понимал, что Де-бо-ра страдает, но не винит его в этих страданиях. При этой мысли ему стало немного легче, и все же Ренно не знал, как помочь девушке.
Ночь тянулась долго. В кустах бродили звери. Ренно не мог пойти за советом к Ине или Са-ни-ве, потому что старший воин должен иметь обо всем собственное суждение. Женщины пожалеют его, но перестанут уважать.
Мало-помалу небо становилось светлее. Высоко над головой Ренно появилось крохотное пятнышко, но нужно было обладать очень острым зрением, чтобы его разглядеть.
Ренно наблюдал, как пятнышко становится все больше, и не удивился, узнав ястреба.
Может, это снова тот самый ястреб, сын огромной маски, наставницы Ренно. Молодой человек поспешно прогнал эту мысль и принялся ждать, что будет делать птица.
Ястреб опускался все ниже, дважды описал круг, скользнул к земле и опять поднялся в небо.
Ренно не двигался.
Ястреб полетел точно на юго-восток.
Ренно смотрел на птицу, пока та не исчезла из виду. Теперь он знал, что нужно делать. Ренно вернулся в спящее поселение и направился к дому.
Дебора, притворяясь спящей, наблюдала, как Ренно снял накидку и уселся перед огнем. Его лицо было неподвижно, и девушка в который раз удивилась, как часто сенеки читают мысли друг друга, а она ничего не может увидеть в их глазах.
Забрезжил рассвет, и девушка потянулась, притворяясь, что только проснулась:
— Я приготовлю завтрак.
Ренно покачал головой:
— Сегодня я буду есть у отца.
Он снова ушел из дома, и Дебора поняла, что Ренно принял важное решение.
Великий сахем, его жена и дочь уже приступили к завтраку. Ина сразу освободила место для сына справа от Гонки и подала миску похлебки.
Ренно ел молча.
Ина подала знак, и Ба-лин-та следом за ней вышла из дома.
Мужчины еще долго сидели молча, прежде чем Ренно сказал:
— Душа Де-бо-ры больна. Белая женщина ничего не говорит мне, но страдает, потому что скучает по своему народу.
Гонка осторожно подбирал слова:
— Что ты хочешь сделать?
— Я прошу твоего позволения вернуть ее в поселение белых.
— Я надеялся, — сказал великий сахем, — что Де-бо-ра станет женой Ренно, потому что кожа ее такого же цвета, что и твоя. Но она не сенека, так что, может быть, лучше, если она уйдет. Ты взял ее у гуронов и имеешь право поступать с ней так, как считаешь нужным.
Ренно был удовлетворен. И тут Гонка удивил сына:
— Ренно пойдет в землю белых.
Ренно не знал, что ответить.
— Скоро придет день, — начал Гонка, — когда сенеки и другие ирокезы захотят еще больше огненных дубинок и стрел из металла. Мы еще не друзья белых, и они еще не друзья сенеков. Но ты узнаешь их, и они станут доверять тебе. Тогда они будут доверять всем сенекам.