Страница:
«Ты кем был раньше?»
«Может, биоэтиком», – было видно, что непонятное слово и самому Алди ничего не говорит.
Молодому Фэю, сидящему рядом, слово тоже казалось непонятным. И другим Носильщикам. Поэтому ни Гатт, ни пожилые женщины не бросались в спор. Сами не знали. Алди не знает, и они не знают. Отворачивались, поглядывали на смутные клубы пыли – это, пользуясь короткой прохладой, уходил в пустыню какой-то народ, постоянно кочующий от Языка к Языку.
Выглянули звезды.
«Если всё оценивать по высшему уровню явлений, – умно сказал Гатт, доедая поджаренную на огне пиявку, – то люди Экополиса сильно отличаются от нас».
«Чем?» – спросил молодой Фэй.
«Мы кочуем по миру, многое видим, многое знаем, а они тупые, как червяки, изрыли темную гору, живут внутри земли, боятся появляться на Территориях».
«Мы можем забросать Экополис дымовыми горшками», – добавил хитрый Фэй.
И подтвердил:
«Люди Экополиса жалкие, как черви. Они извиваются от слабости, у них искусственная пища».
«Нет, не совсем так, – не соглашался Алди и все радовались: вот он вступил в разговор. – Они похожи на вас, только во много раз здоровее. – Даже при небольшом умственном напряжении лицо Алди превращалось в серую маску. – Ты, Фэй, боишься песков, страдаешь от насекомых, а люди Экополиса не боятся и не страдают. Им не нужно сдирать с ног пиявку, чтобы поесть вкусно. Съев пиявку, насосавшуюся их собственной крови, они могут заболеть. Но всегда выздоравливают. Они это умеют. У них много чистой воды, они умеют поднимать в небо звезды. Вот вы веками обходите Большую гору, теряете время на бесплодный труд, а они сквозь такую гору просто пробивают туннель».
«У нас тоже можно увидеть много интересного, – важно возражал Гатт. И оборачивался к тем, кто слушал: – Помните морских коньков в соленых бухтах? Они такие волосатые, как самый старый дряхлый Носильщик. А в зонах Порядка живет много умных крыс. Те вообще все понимают, совсем как люди».
«А люди Экополиса изгнали крыс, – покачивал головой Алди. – Волосатыми морскими коньками в Экополисе не стали бы хвастаться. Там испугались бы волосатых коньков. Это вы привыкли к разному. Вам приходится приноравливаться к ветрам, к пескам, к безводью. Начинается буря – вы прячетесь в душных пещерах, выкапываете специальные ямы. Встречаете рощу, полную ядовитых пауков – обходите кусты или мажетесь соком тати. А люди Экополиса опылили бы Рощу специальным облаком, убивающим только пауков, а потом высадили бы искусственные деревья. Вокруг таких искусственных деревьев не живет никакая дрянь, даже гнус не держится, и еще такие деревья сами светятся, под ними не бывает темно. И песчаную бурю люди Экополиса разогнали бы».
«А кто им носит воду?» – прищурился Гатт.
«Они сосут ее из-под земли, и она всегда чистая».
«А почему они редко болеют?»
«Потому что научились укрощать малых существ. Есть много малых существ, попадающих в нашу кровь из внешнего мира. Они так малы, что их нельзя увидеть. От того, как с ними обращаться, зависит – заболеете вы или станете сильнее. Даже Языки растут с их помощью».
«Поэтому Языков так мало?»
«Нет, их мало потому, что вы ничего не делаете, чтобы Языков стало больше».
«Как это мы ничего не делаем? – не выдерживал молодой Фэй. – Мы живем. Это трудно. Чем больше нас будет жить, тем больше должно быть Языков. Тут расчет простой. Разве этого мало?»
Алди медленно качал головой.
«Конечно, мало. Вы только приспосабливаетесь к природе. Поэтому она и насылает на вас болезни и песчаные бури. Вы умеете устоять перед бурями, но малые существа легко справляются с вами, и валят вас с ног миллионами. Помните народ Кафы? Ты сам говорил, Гатт. Народ Кафы был столь велик, что распространялся до зоны снегов. А где теперь эти люди? Видели поля белых костей там, и там, и там? – указал Алди в три стороны света. – Они все умерли».
«И все это невидимые малые существа?»
Алди кивнул.
«Но зачем?»
«Потому что природе тесно. Она любит перемешивать раствор в колбе. Она создала вас, но не любит, когда вы начинаете сильно множиться. Этим вы ей мешаете. Вы съедаете все, что она производит. Она не может всех прокормить».
«Тогда почему люди Экополиса не увеличат число Языков?»
«Чтобы держать вас на коротком поводке».
«А если мы рассердимся?»
«Тогда они уменьшат это число».
«Тебя не понять, – развел руками Гатт, многозначительно подмигивая улыбающимся Носильщикам. – Получается, что люди Экополиса выращивают Языки только для того, чтобы держать нас на коротком поводке? Но получается, что они достигают того же, и сокращая Языки?»
«Да, так получается».
«Жалко, нет Хвана, – вздохнули женщины. – Он бы объяснил. Он здорово умел объяснять».
«А где этот Хван?»
«Он умер».
«Где?»
«Вот бухта, – охотно нарисовал Гатт на рассыпающемся песке. – Смотри. Мы вышли к бухте отсюда. На берегах лес, очень влажно и душно. Улитки облепили каждую косу, как ветку. Хван и три его сына отправились искать сумеречных людей, а мы ждали. У сумеречных людей есть сильные травы, без них нельзя пересечь душный лес. Прошло три дня, а Хван не возвращался. В поисках его мы наткнулись в лесу на завал, перекрывающий тропу. На крик отозвался младший сын. Он был бледный, как снег, и с плачущими глазами. Мы спросили, почему они не вернулись. Он крикнул: „Не ходите сюда. Стойте там, где стоите. Ветер дует от вас, это хорошо если ветер не переменится. Хван умер, и мои братья умерли. Я один. Не подходите ко мне, а лучше вообще уйдите. У сумеречных людей мор“. – „А ты?“ – „Я тоже скоро умру. Видите, кровь проступает сквозь кожу? Мне это страшно“. Он потрогал бледную влажную кожу и из нее правда выступила кровь».
Алди долго смотрел на нарисованный на песке чертежик.
Весь этот год он пытался сопоставлять. Пять Языков находились в большом отдалении, о шестом достоверной информации не имелось. Похоже, ни одна эпидемия не начиналась вблизи Языков, все очаги располагались не ближе, чем за несколько сотен миль. Значит, Языки оправдывают свое назначение. Значит, надо подойти к ним как можно ближе. Надо фильтровать воду, кипятить, отжимать водоросли. Надо все сделать, чтобы добраться до Языков.
«Ты не такой, как мы».
Алди никогда не обижался: «Разве я похож на волосатого морского конька?»
«Нет, не похож. Но тебя боятся крысы. Ни одна крыса не подходит к тебе ближе, чем на сто футов».
Носильщик попал в точку.
Лес, который они недавно прошли, кишел крысами.
Однажды прямо перед Алди на гнилом пеньке оказалась крыса.
Она не успела спрыгнуть. Она смотрела на человека со страхом и недоверием. Возможно, она была из тех, которые когда-то ушли из Экополиса. Она наблюдала за Алди злобно и недоверчиво. Он чувствовал, что крыса безумно боится его. У нее шерсть на загривке встала дыбом. Не случайно на ночевках Носильщики старались укладывать Алди вместе с детьми. Раньше дети часто просыпались искусанными, но с появлением странного человека такого не случалось. «Видишь?» – кричали дети, заметив на дереве крысу. Он видел. Убедившись в том, что Алди действительно видит, дети с камнями и палками кидалась к дереву, но крыса ловко ускользала от их ударов, металась по кривому стволу, весело скалилась и сама пыталась бросаться. «А теперь попробуй ты». Алди делал шаг к дереву и крыса настораживалась. Он делал еще шаг и крыса злобно прижималась к ветке. Она начинала дрожать. И чем ближе подходил Алди к дереву, тем она сильнее дрожала.
«Тебя боятся крысы, – повторил молодой Фэй. – Это потому, наверное, что ты похож на человека из Экополиса. Очень страшный, совсем, как мы, но чем-то похож. Говоришь не так, делаешь не так. Пахнешь по-другому».
Алди кивал.
3
4
5
«Может, биоэтиком», – было видно, что непонятное слово и самому Алди ничего не говорит.
Молодому Фэю, сидящему рядом, слово тоже казалось непонятным. И другим Носильщикам. Поэтому ни Гатт, ни пожилые женщины не бросались в спор. Сами не знали. Алди не знает, и они не знают. Отворачивались, поглядывали на смутные клубы пыли – это, пользуясь короткой прохладой, уходил в пустыню какой-то народ, постоянно кочующий от Языка к Языку.
Выглянули звезды.
«Если всё оценивать по высшему уровню явлений, – умно сказал Гатт, доедая поджаренную на огне пиявку, – то люди Экополиса сильно отличаются от нас».
«Чем?» – спросил молодой Фэй.
«Мы кочуем по миру, многое видим, многое знаем, а они тупые, как червяки, изрыли темную гору, живут внутри земли, боятся появляться на Территориях».
«Мы можем забросать Экополис дымовыми горшками», – добавил хитрый Фэй.
И подтвердил:
«Люди Экополиса жалкие, как черви. Они извиваются от слабости, у них искусственная пища».
«Нет, не совсем так, – не соглашался Алди и все радовались: вот он вступил в разговор. – Они похожи на вас, только во много раз здоровее. – Даже при небольшом умственном напряжении лицо Алди превращалось в серую маску. – Ты, Фэй, боишься песков, страдаешь от насекомых, а люди Экополиса не боятся и не страдают. Им не нужно сдирать с ног пиявку, чтобы поесть вкусно. Съев пиявку, насосавшуюся их собственной крови, они могут заболеть. Но всегда выздоравливают. Они это умеют. У них много чистой воды, они умеют поднимать в небо звезды. Вот вы веками обходите Большую гору, теряете время на бесплодный труд, а они сквозь такую гору просто пробивают туннель».
«У нас тоже можно увидеть много интересного, – важно возражал Гатт. И оборачивался к тем, кто слушал: – Помните морских коньков в соленых бухтах? Они такие волосатые, как самый старый дряхлый Носильщик. А в зонах Порядка живет много умных крыс. Те вообще все понимают, совсем как люди».
«А люди Экополиса изгнали крыс, – покачивал головой Алди. – Волосатыми морскими коньками в Экополисе не стали бы хвастаться. Там испугались бы волосатых коньков. Это вы привыкли к разному. Вам приходится приноравливаться к ветрам, к пескам, к безводью. Начинается буря – вы прячетесь в душных пещерах, выкапываете специальные ямы. Встречаете рощу, полную ядовитых пауков – обходите кусты или мажетесь соком тати. А люди Экополиса опылили бы Рощу специальным облаком, убивающим только пауков, а потом высадили бы искусственные деревья. Вокруг таких искусственных деревьев не живет никакая дрянь, даже гнус не держится, и еще такие деревья сами светятся, под ними не бывает темно. И песчаную бурю люди Экополиса разогнали бы».
«А кто им носит воду?» – прищурился Гатт.
«Они сосут ее из-под земли, и она всегда чистая».
«А почему они редко болеют?»
«Потому что научились укрощать малых существ. Есть много малых существ, попадающих в нашу кровь из внешнего мира. Они так малы, что их нельзя увидеть. От того, как с ними обращаться, зависит – заболеете вы или станете сильнее. Даже Языки растут с их помощью».
«Поэтому Языков так мало?»
«Нет, их мало потому, что вы ничего не делаете, чтобы Языков стало больше».
«Как это мы ничего не делаем? – не выдерживал молодой Фэй. – Мы живем. Это трудно. Чем больше нас будет жить, тем больше должно быть Языков. Тут расчет простой. Разве этого мало?»
Алди медленно качал головой.
«Конечно, мало. Вы только приспосабливаетесь к природе. Поэтому она и насылает на вас болезни и песчаные бури. Вы умеете устоять перед бурями, но малые существа легко справляются с вами, и валят вас с ног миллионами. Помните народ Кафы? Ты сам говорил, Гатт. Народ Кафы был столь велик, что распространялся до зоны снегов. А где теперь эти люди? Видели поля белых костей там, и там, и там? – указал Алди в три стороны света. – Они все умерли».
«И все это невидимые малые существа?»
Алди кивнул.
«Но зачем?»
«Потому что природе тесно. Она любит перемешивать раствор в колбе. Она создала вас, но не любит, когда вы начинаете сильно множиться. Этим вы ей мешаете. Вы съедаете все, что она производит. Она не может всех прокормить».
«Тогда почему люди Экополиса не увеличат число Языков?»
«Чтобы держать вас на коротком поводке».
«А если мы рассердимся?»
«Тогда они уменьшат это число».
«Тебя не понять, – развел руками Гатт, многозначительно подмигивая улыбающимся Носильщикам. – Получается, что люди Экополиса выращивают Языки только для того, чтобы держать нас на коротком поводке? Но получается, что они достигают того же, и сокращая Языки?»
«Да, так получается».
«Жалко, нет Хвана, – вздохнули женщины. – Он бы объяснил. Он здорово умел объяснять».
«А где этот Хван?»
«Он умер».
«Где?»
«Вот бухта, – охотно нарисовал Гатт на рассыпающемся песке. – Смотри. Мы вышли к бухте отсюда. На берегах лес, очень влажно и душно. Улитки облепили каждую косу, как ветку. Хван и три его сына отправились искать сумеречных людей, а мы ждали. У сумеречных людей есть сильные травы, без них нельзя пересечь душный лес. Прошло три дня, а Хван не возвращался. В поисках его мы наткнулись в лесу на завал, перекрывающий тропу. На крик отозвался младший сын. Он был бледный, как снег, и с плачущими глазами. Мы спросили, почему они не вернулись. Он крикнул: „Не ходите сюда. Стойте там, где стоите. Ветер дует от вас, это хорошо если ветер не переменится. Хван умер, и мои братья умерли. Я один. Не подходите ко мне, а лучше вообще уйдите. У сумеречных людей мор“. – „А ты?“ – „Я тоже скоро умру. Видите, кровь проступает сквозь кожу? Мне это страшно“. Он потрогал бледную влажную кожу и из нее правда выступила кровь».
Алди долго смотрел на нарисованный на песке чертежик.
Весь этот год он пытался сопоставлять. Пять Языков находились в большом отдалении, о шестом достоверной информации не имелось. Похоже, ни одна эпидемия не начиналась вблизи Языков, все очаги располагались не ближе, чем за несколько сотен миль. Значит, Языки оправдывают свое назначение. Значит, надо подойти к ним как можно ближе. Надо фильтровать воду, кипятить, отжимать водоросли. Надо все сделать, чтобы добраться до Языков.
«Ты не такой, как мы».
Алди никогда не обижался: «Разве я похож на волосатого морского конька?»
«Нет, не похож. Но тебя боятся крысы. Ни одна крыса не подходит к тебе ближе, чем на сто футов».
Носильщик попал в точку.
Лес, который они недавно прошли, кишел крысами.
Однажды прямо перед Алди на гнилом пеньке оказалась крыса.
Она не успела спрыгнуть. Она смотрела на человека со страхом и недоверием. Возможно, она была из тех, которые когда-то ушли из Экополиса. Она наблюдала за Алди злобно и недоверчиво. Он чувствовал, что крыса безумно боится его. У нее шерсть на загривке встала дыбом. Не случайно на ночевках Носильщики старались укладывать Алди вместе с детьми. Раньше дети часто просыпались искусанными, но с появлением странного человека такого не случалось. «Видишь?» – кричали дети, заметив на дереве крысу. Он видел. Убедившись в том, что Алди действительно видит, дети с камнями и палками кидалась к дереву, но крыса ловко ускользала от их ударов, металась по кривому стволу, весело скалилась и сама пыталась бросаться. «А теперь попробуй ты». Алди делал шаг к дереву и крыса настораживалась. Он делал еще шаг и крыса злобно прижималась к ветке. Она начинала дрожать. И чем ближе подходил Алди к дереву, тем она сильнее дрожала.
«Тебя боятся крысы, – повторил молодой Фэй. – Это потому, наверное, что ты похож на человека из Экополиса. Очень страшный, совсем, как мы, но чем-то похож. Говоришь не так, делаешь не так. Пахнешь по-другому».
Алди кивал.
3
Он уже трижды пытался добраться до Языков.
Там обязательно должны были находиться специалисты из Экополиса.
В первый раз поход закончился ужасной зимовкой на пустынном полуострове.
Алди сразу указывал на то, что движутся они почему-то на север, но мудрый лесной человек Квинто, взявший на себя роль проводника, ничему такому не верил. И низкое солнце было ему не указ. Пришлось пережидать зиму в полуразрушенных неудобных деревянных домах, в которых густо дымили печи. Одно время казалось, что жестокие морозы никогда не кончатся. Шел тихий снег, сухой бычий пузырь в окне не пропускал света, только резчики по дереву упорно работали. Ухало рядом, упав, насквозь промороженное дерево. Алди тоже пытался резать, но фигурки, выполненные им, получались странными. «Это бык? Нет? Это не бык? – пугались его спутники. – А это растение? Тоже нет? Ну тогда мы не знаем. Мы раньше ничего такого не видели. Такие вещи нигде не растут».
И разводили руками:
«Зачем придумывать то, чего нет?»
Мороз. Запах дыма. Белые облачка вздохов.
Кто-то погиб, кто-то появился. Дети вырастут – разберутся.
Отряд Квинто так здорово отклонился к северу, что возвращаться пришлось уже летом – по реке, начинавшейся ниже Северного хребта. Плыли на плотах, боялись тех, которые ходили по берегам. Таких было много. Держались враждебно. Чем ниже на юг спускался отряд, чем теплей становился воздух, тем больше враждебных кашляющих людей роилось на берегах, на пустырях, на вытоптанных дорогах, на пожарищах, лениво дымящих на месте сведенных под корень лесов. Торчали в небо скучные трубы тепловых электростанций, но они давно не работали. Крутились ветряки, ревели колонны тягачей и грузовых автомобилей. Пахло бензином, химией, горьким.
«Река обязательно вынесет нас к Станции», – утверждал Квинто.
«Ты думаешь, это будет Ацера?»
«Наверное».
«А может, Соа?»
«Может, Соа. Даже скорее Соа. Тут в какую сторону ни плыви, тебя везде вынесет к Соа».
«Но мы плывем и плывем, а ничего такого нет. Как выяснить правильный путь?»
«Дети вырастут – разберутся».
Там обязательно должны были находиться специалисты из Экополиса.
В первый раз поход закончился ужасной зимовкой на пустынном полуострове.
Алди сразу указывал на то, что движутся они почему-то на север, но мудрый лесной человек Квинто, взявший на себя роль проводника, ничему такому не верил. И низкое солнце было ему не указ. Пришлось пережидать зиму в полуразрушенных неудобных деревянных домах, в которых густо дымили печи. Одно время казалось, что жестокие морозы никогда не кончатся. Шел тихий снег, сухой бычий пузырь в окне не пропускал света, только резчики по дереву упорно работали. Ухало рядом, упав, насквозь промороженное дерево. Алди тоже пытался резать, но фигурки, выполненные им, получались странными. «Это бык? Нет? Это не бык? – пугались его спутники. – А это растение? Тоже нет? Ну тогда мы не знаем. Мы раньше ничего такого не видели. Такие вещи нигде не растут».
И разводили руками:
«Зачем придумывать то, чего нет?»
Мороз. Запах дыма. Белые облачка вздохов.
Кто-то погиб, кто-то появился. Дети вырастут – разберутся.
Отряд Квинто так здорово отклонился к северу, что возвращаться пришлось уже летом – по реке, начинавшейся ниже Северного хребта. Плыли на плотах, боялись тех, которые ходили по берегам. Таких было много. Держались враждебно. Чем ниже на юг спускался отряд, чем теплей становился воздух, тем больше враждебных кашляющих людей роилось на берегах, на пустырях, на вытоптанных дорогах, на пожарищах, лениво дымящих на месте сведенных под корень лесов. Торчали в небо скучные трубы тепловых электростанций, но они давно не работали. Крутились ветряки, ревели колонны тягачей и грузовых автомобилей. Пахло бензином, химией, горьким.
«Река обязательно вынесет нас к Станции», – утверждал Квинто.
«Ты думаешь, это будет Ацера?»
«Наверное».
«А может, Соа?»
«Может, Соа. Даже скорее Соа. Тут в какую сторону ни плыви, тебя везде вынесет к Соа».
«Но мы плывем и плывем, а ничего такого нет. Как выяснить правильный путь?»
«Дети вырастут – разберутся».
4
В другой раз Алди отправился к Языку с группой переселенцев из опустевших после мора областей Симы. Сейчас в Симу вошли другие народы, но тогда в серых одноэтажных городах и поселках было пусто. Те, кто выжил, пытались толпами и поодиночке прорвать редкие кордоны синерубашечников. Все были зобатые и сердитые. Сильно кашляли. Тяжелые веки оплывали на глаза, текли, как тесто, тела тоже оплывали. Ни один не производил впечатление здорового человека, но никто такого и не говорил. Выжившие прекрасно знали, что главное добраться до Языка. Если доберутся, то для них закончатся страдания голода, они сразу получат все, что необходимо организму, ведь Языки напитаны полезными веществами. Переселенцы страшно дивились тому, что Алди никогда не пробовал Языка.
«Эти шрамы на твоем лице, они от чего?»
«Однажды я горел в бокко».
«Тебя лечили Языком?»
«Нет, я о таком и не знал».
«И выжил, ни разу не попробовав Языка?» – не верили ему.
«Мне помогли болотные слизни».
После таких слов с Алди на эту тему не заговаривали. В конце концов, Территории свободны, а свободные люди сами знают, кому говорить правду.
В Гуньской степи переселенцев окружили синерубашечники. Короткоствольное оружие, приземистые лошади, гортанные, выкрикиваемые на выдохе слова. Алди вовремя отполз в рощу и спрятался в камышах мелкого застойного озерца. На гнус он не обращал внимания. Происходящее сильно напоминало какую-то уже виденную им голографическую сцену. Может, из средних веков. Полиспаст и Клепсидра. Или из доисторических, сказочных. Сладко несло гарью, перепалка с синерубашечниками перешла все границы.
«Возвращайтесь обратно!» – требовал офицер Стуун.
«Мы не можем. Мы не хотим умереть. За нами уже все умерли».
«Но вы несете смерть другим, поэтому возвращайтесь!»
«Это нам страшно. Лучше убейте нас! – кричали переселенцы. – Мы шли долго и еще не умерли, значит, можем жить. Мы питаемся только корешками, ничего не будем просить. Мы умеем питаться падалью. Мы совсем здоровые люди. Алди! Эй, где Алди? Позовите этого безухого! Пусть покажет, какие мы здоровые!»
Алди вытащили из озерца и поставили перед офицером Стууном.
Офицер весело постучал зубами, будто они у него были искусственные, и торжествующе указал на черный хрящ обгоревшего уха:
«Вот след ужасной болезни!»
«Нет, это не так».
«Почему не так?»
«Наш Алди горел в огне».
«Тем более, здоровье его подорвано».
«Эй, Алди! Покажи, что это не так!»
«Ничего не показывай», – весело постучал зубами офицер Стуун, опуская на рот специальную марлевую повязку. Кавалерийского склада кривые ноги, пятнистый от излеченного лишая лоб, волосы офицера давно отступили к самому затылку, но глаза смотрели остро и с интересом. Ему нравилось говорить с толпой, он привык к россказням свободных народов и никому не верил. «Ничего не показывай, – весело приказал он. – Знаю я вас. Ты будешь кривляться и прыгать, а это вовсе не признак здоровья. Иногда больные прыгают проворней здоровых, так их подстегивает болезнь. Пусть вы и выжили после мора, но все заражены, а значит, все равно умрете. И там, где вы умрете, долго еще будут болеть и умирать птицы и люди».
«Что же нам надо делать?»
«Медитировать».
«Как это?»
«Я научу».
На глазах изумленных переселенцев синерубашечники закопали в землю тяжелый округлый предмет, похожий на металлический бочонок с полым шестом, на конце которого таймер отбивал время.
«Вы должны дождаться, когда на таймере закончатся цифры и появится ноль».
«Просто ноль?»
«Ну да».
«И тогда что-то произойдет?»
«Нуда».
«А нам как быть?»
«Вам можно будет вскрикнуть».
«Всем сразу?»
«Всем сразу, – весело подтвердил офицер Стуун и от удовольствия общения опять постучал зубами. – Пусть вскрикнут старики и малые. Пусть вскрикнут глупые и умные. Все, как один, можете вскрикнуть. Очень советую вам не спать, а сидеть вокруг таймера и думать о том, что вы видели в своей жизни. Каждый пусть думает. Смотрите на прыгающие цифры и вспоминайте о хорошем. Никаких обид. Пусть ваши сердца станут легкими и чистыми. Я обещаю вам настоящее облегчение. Уже к полуночи вам станет хорошо».
«Но нам и сейчас хорошо».
«А станет еще лучше».
Офицер показал переселенцам, как правильно сесть вокруг таймера.
Переселенцы из Симы заняли огромную площадь. Плохо пахло. Сидящие в задних рядах ничего не видели, им передавали цифры голосом. Когда все, наконец, успокоились, офицер Стуун спросил Алди:
«Ты кто?»
«Наверное, биоэтик».
«Ты всегда так отвечаешь?»
Алди пожал плечами. Он не знал, как правильно отвечать.
Ему помогли сесть на мохнатую лошадь, на которой не за что было держаться. От лошади, как и от людей, пахло потом, только вкуснее. Выгнув шею, она красивым глазом сердито посмотрела на Алди, потому что от него тоже пахло. В долгом молчании синерубашечники далеко отъехали от места, где остались медитирующие переселенцы. Даже не видно стало людей и костров. Чтобы окончательно завладеть вниманием Алди, офицер Стуун сказал:
«Я люблю, когда говорят правду».
«Ну да. Но ее трудно говорить».
Офицер весело засмеялся:
«Ты нам многое расскажешь».
«Но смогу ли? У меня в голове путается».
«Мы поможем. Мы здорово научились отделять правду от вымысла».
«Это не очень больно?» – насторожился Алди.
«Разве ты слышал о нашем методе?»
«Наверное, нет».
Звезды светили нежно.
Лошади кивали головами.
Офицер Стуун весело улыбался и время от времени стучал зубами.
Он не понимал некоторых слов, но сам Алди ему понравился. Он решил, что будет показывать странного переселенца на Территориях, подконтрольных синерубашечникам, и еще сильнее к нему расположился. Даже потирал пятнистый от лишая лоб:
«Жалко, у нас Язык кончился».
«Почему жалко?»
«Я бы угостил».
В этот момент далеко позади в ночной степи, затмив низкие звезды, безмолвно встала шапка чудесного неистового света. Белое с синим, потом фиолетовое. Длинные тени метнулись и неимоверно вытянулись. Задрожали, запрыгали колючие кустики. Люди и лошади как бы в одно мгновение достигли далекого горизонта, но тут же укоротились, вернулись на место. Сама земля задрожала, испуская низкий ужасный гул, а потом затряслась, задергалась так, что умные лошади легли.
«Вот хорошо. Теперь все маленькие существа, заполнившие кровь переселенцев, погибли», – удовлетворенно постучал зубами офицер Стуун.
«Но сами переселенцы тоже погибли».
Офицер Стуун удивленно посмотрел на Алди:
«А как иначе? Они несли в себе множество смертей. Да и было-то их всего ничего, тысяч двадцать. Думаю, что не больше. Ты же должен знать, что последняя эпидемия убила в областях Симы почти семьсот миллионов человек. Разве можно сравнивать? – Он засмеялся от удивления. – Теперь в областях Симы отдыхает земля, идут дожди. Когда эти области вновь заселят, можно будет снимать большие урожаи риса. И пиявки там самые вкусные. Чистишь канавку по колено в воде, а они так и присасываются».
«Но эти переселенцы погибли».
«Один погиб, другой появился. – Офицер Стуун мечтательно покачал головой: – Знаешь красивую световую гору? Вся в огнях. Каменные дома. Называется Экополис. Там мы тоже устроим медитацию».
«Ты бывал в Экополисе?»
Офицер Стуун удивился:
«У тебя, правда, в голове путается. Как я мог? Меня бы немедленно убили. Видишь лысину и кривые ноги? Кто меня такого пустит в Экополис? Это офицер Тэтлер. Он был красивый. Он бывал в Есен-Гу и приносил оттуда важную информацию. Он обманул всех. У него было длинное лицо, ему в Экополисе верили. Но потом и он исчез. Так думаю, что заразился. Он сам говорил, что если заразится, то убьет себя. Он никогда не уставал, даже крысы его боялись, а мы любили. Наверное, он заразился и убил себя, – весело постучал офицер Стуун зубами. – Если бы я знал, от кого и где он заразился, я бы выжег весь район».
Алди знал, где лежат кости двойного агента, носившего имя Тэтлер.
Все врут и все говорят правду. Никогда не знаешь, кого к кому влечет.
Например, новенькую по имени Гайя влекло к нему, а она ответила на туффинг Гаммельнского Дудочника, на голове которого, как олимпийский венок, красовались крупные кудри. Самого Алди влекло к нежной Мутти, но отцом ее детей он не стал, потому что Мутти сама выбирала. Это всегда так. Верить никому нельзя. Правда непостижима.
«А ты бывал в Экополисе?»
Офицер Стуун тоже не ждал правды.
Тем не менее, он внимательно слушал Алди.
Он отчетливо видел, как в пережитую действительность странного переселенца активно вторгаются пузыри ложной памяти. «Нуда, да, – кивал он согласно, – замкнутые и хитрые обитатели Экополиса единолично хотят определять будущее народов. Но у них нет истинного понимания свободы. Развитие ума в Экополисе напоминает опасную запущенную болезнь. Они живут там в темном чреве горы, как черви. Они никогда не видят звезд, а думают, что однажды полетят к ним. Конечно, на Территориях ежеминутно сотни тысяч людей гибнут от неизвестных болезней, но только отсюда видны настоящие звезды, разве в Экополисе лучше? Это они пока отделываются Языками. Но скоро нам надоест и мы им устроим настоящую медитацию».
«Огнем и дымом?»
«Огнем и дымом. Конечно».
«А когда такой день наступит?»
«Офицер Тэтлер тоже интересовался».
«И что ты ему отвечал? Есть у тебя ответ?»
«Я отвечал ему так: нам без разницы. Десять лет или тысяча, мы не торопимся. Небо заражено звездами, они как серебряная сыпь, никуда не денутся. Воздух полон зловония, но ведь дышать можно, и в кармане есть сушеные корешки, и завтра будет только хуже. Так давайте радоваться. Так я отвечал офицеру Тэтлеру. И не надо ломать голову, когда придет нужный день. Дети вырастут – разберутся».
«А если не успеют?»
«Как это?»
«Если люди Экополиса сами устроят вам медитацию?»
«Ты что! Они трусливые, – весело заржал офицер Стуун. Волосы на его голове отступили почти к затылку, но глаза все еще смотрели остро. Голубые, немножко выцветшие глаза. – Они нас боятся. Они заняты только тем, чтобы сделать Языки для нас вкусными, даже еще вкуснее. Они все свои силы отдают Языкам. Так и будет. Ты слышал программу Горизонт?»
Алди кивнул.
«Помнишь голос старого Худы?»
Алди помнил. «Очень омерзительный голос».
«Ты говоришь совсем как Тэтлер, – обрадовался офицер. – Нам пение старого Худы нравится. Он поет о нашем торжестве».
«Но воздух зловонный, – потянул носом Алди, – а завтра будет еще хуже. И на детей надежда плоха».
«Ты говоришь совсем как Тэтлер».
«У вас сейчас нехорошее время, – никак не мог остановиться Алди. – И лучше оно уже никогда не будет. Особенно если будете слушать старого Худы. Он поет о полном торжестве, но как такого торжества добиться? Как его добиться, если у вас все только болеют и умирают? И зачем устраивать большую медитацию, если Языки для вас выращивают в Экополисе?»
«Дети вырастут – разберутся».
Офицер Стуун ни разу не снял со рта специальную марлевую повязку и голос его звучал глухо. Отряд между тем выехал на пригорок и внизу открылся чудовищный поселок – грязный, дымный, с извилистыми разбитыми переулками, с рядами ребристых черных домов, с черными шатрами, окруженными зловонными лужами и канавами. Толпы неопрятных людей без всякого видимого порядка слонялись по кривым улочкам. Над плоскими заболоченными площадями, озаренными светом мутноватых фонарей, разносились раздраженные крики вьючных животных. Там фильтровали воду, сушили полезную траву, отжимали водоросли.
Немного подумав, офицер Стуун сказал:
«Конечно, мы устроим медитацию. Но прежде мы всему научимся».
И спросил: «Хочешь помочь нам?»
«Это как?» – удивился Алди.
«Тебе надо будет пойти в Экополис».
Сердце Алди стукнуло раз, другой, потом бешено заколотилось:
«В Экополис? Зачем?»
«Говорят, там созданы банки спермы».
Офицер Стуун не ждал какой-то особой реакции. Он знал, что в голове Алди все путается.
«О банках спермы нам рассказал офицер Тэтлер. Он Герой Территорий. Он знал, что нам надо делать. Мы устроим медитацию, а содержимое специальных сейфов реквизируем и вывезем в Южную Ацеру. Там сейчас совсем нет женщин, почему-то они перестали рожать девочек. Мы раздадим содержимое по лучшим семьям и у нас снова появятся крепкие веселые девочки». Мы научим их любви и всему такому. Но Экополис большой. Мы не знаем его улиц. Нельзя найти банки сразу, ничего не понимая в окрестностях. Ты можешь все разузнать?»
«Разве сперма принадлежит вам?»
«А кому она принадлежит?» – не понял офицер.
«Наверное, тем, кто сдавал ее на хранение. Ее ведь нельзя просто забрать. Там охрана. Нужны документы. И там должны быть разные подписи и печати. Даже копии копий должны быть заверены».
«Нет, ты только смотри. Даже копии копий!» – обрадовался офицер Стуун.
И, весело постучав зубами, крикнул: «Копии ему заверенные! Подписи и документы разные! Эй, Мохов, тащи долбанного в контору! Будешь по ушам бить!»
«Эти шрамы на твоем лице, они от чего?»
«Однажды я горел в бокко».
«Тебя лечили Языком?»
«Нет, я о таком и не знал».
«И выжил, ни разу не попробовав Языка?» – не верили ему.
«Мне помогли болотные слизни».
После таких слов с Алди на эту тему не заговаривали. В конце концов, Территории свободны, а свободные люди сами знают, кому говорить правду.
В Гуньской степи переселенцев окружили синерубашечники. Короткоствольное оружие, приземистые лошади, гортанные, выкрикиваемые на выдохе слова. Алди вовремя отполз в рощу и спрятался в камышах мелкого застойного озерца. На гнус он не обращал внимания. Происходящее сильно напоминало какую-то уже виденную им голографическую сцену. Может, из средних веков. Полиспаст и Клепсидра. Или из доисторических, сказочных. Сладко несло гарью, перепалка с синерубашечниками перешла все границы.
«Возвращайтесь обратно!» – требовал офицер Стуун.
«Мы не можем. Мы не хотим умереть. За нами уже все умерли».
«Но вы несете смерть другим, поэтому возвращайтесь!»
«Это нам страшно. Лучше убейте нас! – кричали переселенцы. – Мы шли долго и еще не умерли, значит, можем жить. Мы питаемся только корешками, ничего не будем просить. Мы умеем питаться падалью. Мы совсем здоровые люди. Алди! Эй, где Алди? Позовите этого безухого! Пусть покажет, какие мы здоровые!»
Алди вытащили из озерца и поставили перед офицером Стууном.
Офицер весело постучал зубами, будто они у него были искусственные, и торжествующе указал на черный хрящ обгоревшего уха:
«Вот след ужасной болезни!»
«Нет, это не так».
«Почему не так?»
«Наш Алди горел в огне».
«Тем более, здоровье его подорвано».
«Эй, Алди! Покажи, что это не так!»
«Ничего не показывай», – весело постучал зубами офицер Стуун, опуская на рот специальную марлевую повязку. Кавалерийского склада кривые ноги, пятнистый от излеченного лишая лоб, волосы офицера давно отступили к самому затылку, но глаза смотрели остро и с интересом. Ему нравилось говорить с толпой, он привык к россказням свободных народов и никому не верил. «Ничего не показывай, – весело приказал он. – Знаю я вас. Ты будешь кривляться и прыгать, а это вовсе не признак здоровья. Иногда больные прыгают проворней здоровых, так их подстегивает болезнь. Пусть вы и выжили после мора, но все заражены, а значит, все равно умрете. И там, где вы умрете, долго еще будут болеть и умирать птицы и люди».
«Что же нам надо делать?»
«Медитировать».
«Как это?»
«Я научу».
На глазах изумленных переселенцев синерубашечники закопали в землю тяжелый округлый предмет, похожий на металлический бочонок с полым шестом, на конце которого таймер отбивал время.
«Вы должны дождаться, когда на таймере закончатся цифры и появится ноль».
«Просто ноль?»
«Ну да».
«И тогда что-то произойдет?»
«Нуда».
«А нам как быть?»
«Вам можно будет вскрикнуть».
«Всем сразу?»
«Всем сразу, – весело подтвердил офицер Стуун и от удовольствия общения опять постучал зубами. – Пусть вскрикнут старики и малые. Пусть вскрикнут глупые и умные. Все, как один, можете вскрикнуть. Очень советую вам не спать, а сидеть вокруг таймера и думать о том, что вы видели в своей жизни. Каждый пусть думает. Смотрите на прыгающие цифры и вспоминайте о хорошем. Никаких обид. Пусть ваши сердца станут легкими и чистыми. Я обещаю вам настоящее облегчение. Уже к полуночи вам станет хорошо».
«Но нам и сейчас хорошо».
«А станет еще лучше».
Офицер показал переселенцам, как правильно сесть вокруг таймера.
Переселенцы из Симы заняли огромную площадь. Плохо пахло. Сидящие в задних рядах ничего не видели, им передавали цифры голосом. Когда все, наконец, успокоились, офицер Стуун спросил Алди:
«Ты кто?»
«Наверное, биоэтик».
«Ты всегда так отвечаешь?»
Алди пожал плечами. Он не знал, как правильно отвечать.
Ему помогли сесть на мохнатую лошадь, на которой не за что было держаться. От лошади, как и от людей, пахло потом, только вкуснее. Выгнув шею, она красивым глазом сердито посмотрела на Алди, потому что от него тоже пахло. В долгом молчании синерубашечники далеко отъехали от места, где остались медитирующие переселенцы. Даже не видно стало людей и костров. Чтобы окончательно завладеть вниманием Алди, офицер Стуун сказал:
«Я люблю, когда говорят правду».
«Ну да. Но ее трудно говорить».
Офицер весело засмеялся:
«Ты нам многое расскажешь».
«Но смогу ли? У меня в голове путается».
«Мы поможем. Мы здорово научились отделять правду от вымысла».
«Это не очень больно?» – насторожился Алди.
«Разве ты слышал о нашем методе?»
«Наверное, нет».
Звезды светили нежно.
Лошади кивали головами.
Офицер Стуун весело улыбался и время от времени стучал зубами.
Он не понимал некоторых слов, но сам Алди ему понравился. Он решил, что будет показывать странного переселенца на Территориях, подконтрольных синерубашечникам, и еще сильнее к нему расположился. Даже потирал пятнистый от лишая лоб:
«Жалко, у нас Язык кончился».
«Почему жалко?»
«Я бы угостил».
В этот момент далеко позади в ночной степи, затмив низкие звезды, безмолвно встала шапка чудесного неистового света. Белое с синим, потом фиолетовое. Длинные тени метнулись и неимоверно вытянулись. Задрожали, запрыгали колючие кустики. Люди и лошади как бы в одно мгновение достигли далекого горизонта, но тут же укоротились, вернулись на место. Сама земля задрожала, испуская низкий ужасный гул, а потом затряслась, задергалась так, что умные лошади легли.
«Вот хорошо. Теперь все маленькие существа, заполнившие кровь переселенцев, погибли», – удовлетворенно постучал зубами офицер Стуун.
«Но сами переселенцы тоже погибли».
Офицер Стуун удивленно посмотрел на Алди:
«А как иначе? Они несли в себе множество смертей. Да и было-то их всего ничего, тысяч двадцать. Думаю, что не больше. Ты же должен знать, что последняя эпидемия убила в областях Симы почти семьсот миллионов человек. Разве можно сравнивать? – Он засмеялся от удивления. – Теперь в областях Симы отдыхает земля, идут дожди. Когда эти области вновь заселят, можно будет снимать большие урожаи риса. И пиявки там самые вкусные. Чистишь канавку по колено в воде, а они так и присасываются».
«Но эти переселенцы погибли».
«Один погиб, другой появился. – Офицер Стуун мечтательно покачал головой: – Знаешь красивую световую гору? Вся в огнях. Каменные дома. Называется Экополис. Там мы тоже устроим медитацию».
«Ты бывал в Экополисе?»
Офицер Стуун удивился:
«У тебя, правда, в голове путается. Как я мог? Меня бы немедленно убили. Видишь лысину и кривые ноги? Кто меня такого пустит в Экополис? Это офицер Тэтлер. Он был красивый. Он бывал в Есен-Гу и приносил оттуда важную информацию. Он обманул всех. У него было длинное лицо, ему в Экополисе верили. Но потом и он исчез. Так думаю, что заразился. Он сам говорил, что если заразится, то убьет себя. Он никогда не уставал, даже крысы его боялись, а мы любили. Наверное, он заразился и убил себя, – весело постучал офицер Стуун зубами. – Если бы я знал, от кого и где он заразился, я бы выжег весь район».
Алди знал, где лежат кости двойного агента, носившего имя Тэтлер.
Все врут и все говорят правду. Никогда не знаешь, кого к кому влечет.
Например, новенькую по имени Гайя влекло к нему, а она ответила на туффинг Гаммельнского Дудочника, на голове которого, как олимпийский венок, красовались крупные кудри. Самого Алди влекло к нежной Мутти, но отцом ее детей он не стал, потому что Мутти сама выбирала. Это всегда так. Верить никому нельзя. Правда непостижима.
«А ты бывал в Экополисе?»
Офицер Стуун тоже не ждал правды.
Тем не менее, он внимательно слушал Алди.
Он отчетливо видел, как в пережитую действительность странного переселенца активно вторгаются пузыри ложной памяти. «Нуда, да, – кивал он согласно, – замкнутые и хитрые обитатели Экополиса единолично хотят определять будущее народов. Но у них нет истинного понимания свободы. Развитие ума в Экополисе напоминает опасную запущенную болезнь. Они живут там в темном чреве горы, как черви. Они никогда не видят звезд, а думают, что однажды полетят к ним. Конечно, на Территориях ежеминутно сотни тысяч людей гибнут от неизвестных болезней, но только отсюда видны настоящие звезды, разве в Экополисе лучше? Это они пока отделываются Языками. Но скоро нам надоест и мы им устроим настоящую медитацию».
«Огнем и дымом?»
«Огнем и дымом. Конечно».
«А когда такой день наступит?»
«Офицер Тэтлер тоже интересовался».
«И что ты ему отвечал? Есть у тебя ответ?»
«Я отвечал ему так: нам без разницы. Десять лет или тысяча, мы не торопимся. Небо заражено звездами, они как серебряная сыпь, никуда не денутся. Воздух полон зловония, но ведь дышать можно, и в кармане есть сушеные корешки, и завтра будет только хуже. Так давайте радоваться. Так я отвечал офицеру Тэтлеру. И не надо ломать голову, когда придет нужный день. Дети вырастут – разберутся».
«А если не успеют?»
«Как это?»
«Если люди Экополиса сами устроят вам медитацию?»
«Ты что! Они трусливые, – весело заржал офицер Стуун. Волосы на его голове отступили почти к затылку, но глаза все еще смотрели остро. Голубые, немножко выцветшие глаза. – Они нас боятся. Они заняты только тем, чтобы сделать Языки для нас вкусными, даже еще вкуснее. Они все свои силы отдают Языкам. Так и будет. Ты слышал программу Горизонт?»
Алди кивнул.
«Помнишь голос старого Худы?»
Алди помнил. «Очень омерзительный голос».
«Ты говоришь совсем как Тэтлер, – обрадовался офицер. – Нам пение старого Худы нравится. Он поет о нашем торжестве».
«Но воздух зловонный, – потянул носом Алди, – а завтра будет еще хуже. И на детей надежда плоха».
«Ты говоришь совсем как Тэтлер».
«У вас сейчас нехорошее время, – никак не мог остановиться Алди. – И лучше оно уже никогда не будет. Особенно если будете слушать старого Худы. Он поет о полном торжестве, но как такого торжества добиться? Как его добиться, если у вас все только болеют и умирают? И зачем устраивать большую медитацию, если Языки для вас выращивают в Экополисе?»
«Дети вырастут – разберутся».
Офицер Стуун ни разу не снял со рта специальную марлевую повязку и голос его звучал глухо. Отряд между тем выехал на пригорок и внизу открылся чудовищный поселок – грязный, дымный, с извилистыми разбитыми переулками, с рядами ребристых черных домов, с черными шатрами, окруженными зловонными лужами и канавами. Толпы неопрятных людей без всякого видимого порядка слонялись по кривым улочкам. Над плоскими заболоченными площадями, озаренными светом мутноватых фонарей, разносились раздраженные крики вьючных животных. Там фильтровали воду, сушили полезную траву, отжимали водоросли.
Немного подумав, офицер Стуун сказал:
«Конечно, мы устроим медитацию. Но прежде мы всему научимся».
И спросил: «Хочешь помочь нам?»
«Это как?» – удивился Алди.
«Тебе надо будет пойти в Экополис».
Сердце Алди стукнуло раз, другой, потом бешено заколотилось:
«В Экополис? Зачем?»
«Говорят, там созданы банки спермы».
Офицер Стуун не ждал какой-то особой реакции. Он знал, что в голове Алди все путается.
«О банках спермы нам рассказал офицер Тэтлер. Он Герой Территорий. Он знал, что нам надо делать. Мы устроим медитацию, а содержимое специальных сейфов реквизируем и вывезем в Южную Ацеру. Там сейчас совсем нет женщин, почему-то они перестали рожать девочек. Мы раздадим содержимое по лучшим семьям и у нас снова появятся крепкие веселые девочки». Мы научим их любви и всему такому. Но Экополис большой. Мы не знаем его улиц. Нельзя найти банки сразу, ничего не понимая в окрестностях. Ты можешь все разузнать?»
«Разве сперма принадлежит вам?»
«А кому она принадлежит?» – не понял офицер.
«Наверное, тем, кто сдавал ее на хранение. Ее ведь нельзя просто забрать. Там охрана. Нужны документы. И там должны быть разные подписи и печати. Даже копии копий должны быть заверены».
«Нет, ты только смотри. Даже копии копий!» – обрадовался офицер Стуун.
И, весело постучав зубами, крикнул: «Копии ему заверенные! Подписи и документы разные! Эй, Мохов, тащи долбанного в контору! Будешь по ушам бить!»
5
В третий раз вместо Станции Алди попал в некое местечко, отгороженное от Остального мира глухим становым хребтом. Густая холодная тень всегда падала на травянистую поляну, окаймленную редкими кустами, всегда почему-то желтыми. В массивном доме, сложенном из угловатых неотесанных камней, в многочисленных залах, комнатах, переходах и тупиках обитало множество людей. Сколько – точно никто не знал. Запомнить всех не было возможности.
Заправляла колонией мать Хайке.
Горбатая, ходила, загребая сухой ногой, по утрам подолгу расчесывала перед мутным зеркалом пепельные длинные волосы, и все толковала про русалку по имени Иоланда. Про испортившиеся нравы, растрепанные нервы и про то, что у Иоланды трещинка на верхней обветренной губе. Будто бы русалка ленива. Будто бы валяется в камышах в специальной переливающейся серебряной сети и никому нельзя к ней подходить. Будет плохо.
Мать Хайке непременно отыскивала глазами Алди: «Не делай этого».
Нынешние обитатели пришли в ущелье отовсюду. Некоторые издалека и по разным причинам. А уйти не могли по одной – памяти не хватало, не помнили, как попали в такое уединенное место. Некоторые, правда, указывали на сосенку, склонявшуюся с чудовищной высоты крутого обрыва: вот вроде спускались от нее, даже царапины остались на скальном склоне.
Но говорили без уверенности.
А как оказались наверху? Да кто же помнит!
Особенно настаивал на беспамятстве шестипалый брат Зиберт.
Наверное, хотел что-то скрыть. Зато со многими делился заветной мечтой: попасть в Экополис и выступить на Большом Совете. У брата Зиберта не было зубов, а понятных слов – еще меньше. Шесть пальцев на каждой руке и ноге придавали ему некоторую убедительность. Но край, откуда он был родом, славился и семью, и даже восемью пальцами на руках. Удобно брать в ладонь сыпучее. «Как малый Гекатонхейр».
То, что брат Зиберт считал словами были просто звуки. От вечного напряжения слезились глаза, но ему непременно хотелось обратить внимание жителей Экополиса на то, что все люди на земле – братья. Одно время он так называл зверей, но на болоте его укусила змея. Если не ценить братских отношений, хотел сказать брат Зиберт на Большом Совете, непременно придет конец света. Он изучил все тайные входы и выходы в Экополис, все ловушки и западни. Он готов был привести жителям Экополиса целых шесть неопровержимых доводов в пользу близкого конца света. Пять известны всем, а шестой брат Зиберт держал втайне. Падение мо-Рали, эпидемии, отсутствие высоких целей, жадность и узость интересов, все такое прочее – втайне даже мать Хайке была Уверена в том, что брат Зиберт выступит убедительно.
Заправляла колонией мать Хайке.
Горбатая, ходила, загребая сухой ногой, по утрам подолгу расчесывала перед мутным зеркалом пепельные длинные волосы, и все толковала про русалку по имени Иоланда. Про испортившиеся нравы, растрепанные нервы и про то, что у Иоланды трещинка на верхней обветренной губе. Будто бы русалка ленива. Будто бы валяется в камышах в специальной переливающейся серебряной сети и никому нельзя к ней подходить. Будет плохо.
Мать Хайке непременно отыскивала глазами Алди: «Не делай этого».
Нынешние обитатели пришли в ущелье отовсюду. Некоторые издалека и по разным причинам. А уйти не могли по одной – памяти не хватало, не помнили, как попали в такое уединенное место. Некоторые, правда, указывали на сосенку, склонявшуюся с чудовищной высоты крутого обрыва: вот вроде спускались от нее, даже царапины остались на скальном склоне.
Но говорили без уверенности.
А как оказались наверху? Да кто же помнит!
Особенно настаивал на беспамятстве шестипалый брат Зиберт.
Наверное, хотел что-то скрыть. Зато со многими делился заветной мечтой: попасть в Экополис и выступить на Большом Совете. У брата Зиберта не было зубов, а понятных слов – еще меньше. Шесть пальцев на каждой руке и ноге придавали ему некоторую убедительность. Но край, откуда он был родом, славился и семью, и даже восемью пальцами на руках. Удобно брать в ладонь сыпучее. «Как малый Гекатонхейр».
То, что брат Зиберт считал словами были просто звуки. От вечного напряжения слезились глаза, но ему непременно хотелось обратить внимание жителей Экополиса на то, что все люди на земле – братья. Одно время он так называл зверей, но на болоте его укусила змея. Если не ценить братских отношений, хотел сказать брат Зиберт на Большом Совете, непременно придет конец света. Он изучил все тайные входы и выходы в Экополис, все ловушки и западни. Он готов был привести жителям Экополиса целых шесть неопровержимых доводов в пользу близкого конца света. Пять известны всем, а шестой брат Зиберт держал втайне. Падение мо-Рали, эпидемии, отсутствие высоких целей, жадность и узость интересов, все такое прочее – втайне даже мать Хайке была Уверена в том, что брат Зиберт выступит убедительно.