Мор оглядел собственное тело, облаченное в длинную белую ночную сорочку. Верхнюю одежду кто-то аккуратно сложил на изящном резном стуле, стоящем в изголовье кровати. И Мор не мог не заметить, что основным мотивом резьбы служили черепа и кости.
   Усевшись на край кровати, Мор начал одеваться. Его мысли бешено неслись, причем сразу во всех направлениях.
   Одевшись, он с легкостью открыл тяжелую дубовую дверь, испытав странное разочарование, когда она не издала зловещего скрипа.
   За дверью открывался пустой облицованный деревом коридор. В подсвечниках, закрепленных вдоль противоположной от двери стены, стояли большие желтые свечи. Мор выскользнул в коридор и бочком двинулся по стене, пока не достиг лестничного пролета. Он успешно преодолел его, причем процесс преодоления не прерывался никакими явлениями призрачного характера. В итоге он прибыл в помещение, напоминавшее прихожую с большим количеством дверей.
   Там была масса похоронных драпировок и большие «дедушкины» часы, чье тиканье напоминало сердцебиение гор. Рядом с часами стоял зонтик.
   Еще там была коса.
   Мор прошелся взглядом по дверям. Выглядели они внушительно. Резьба притолок была выполнена в уже знакомом мотиве костей. Он хотел было открыть ближайшую из дверей и уже приблизился к ней, как голос у него за спиной произнес:
   — Тебе туда нельзя, мальчик.
   Мор не сразу сообразил, что голос прозвучал не у него в голове; это были реальные человеческие слова, образованные ртом и переданные в его уши удобной и созданной самой природой системой сотрясения воздуха. Природа взяла на себя массу хлопот — и все ради четырех слов, окрашенных легким раздражением.
   Он оглянулся на звук. Перед ним стояла девушка примерно его роста и, пожалуй, на несколько лет старше, серебряноволосая и с перламутровыми глазами. Она была одета в изысканное, но непрактично длинное платье того типа, которое обычно носят трагические героини — те самые, которые прижимают к груди одинокую розу, впериваясь прочувствованным взглядом в луну. Мору никогда не приходилось слышать слова «прерафаэлиты» — а жаль, потому что девушка была именно «прерафаэлитского» типа. Во всех подобных ей девушках есть что-то просвечивающее и чахоточное, но вид данной представительницы наводил на мысль о большом количестве поедаемых шоколадок.
   Она пристально рассматривала Мора, склонив голову набок и раздраженно постукивая ногой по полу. Вдруг, сделав одно молниеносное движение, она больно ущипнула его за руку.
   — Ой!
   — Х-м-м. Так ты в самом деле настоящий, — произнесла она. — А как тебя зовут, мальчик?
   — Мортимер. Но вообще меня зовут Мор, — ответил он, потирая локоть. Зачем ты это сделала?
   — Я буду называть тебя Мальчик, — последовал высокомерный ответ. — И как ты понимаешь, я совершенно не обязана объяснять свои поступки. Но если уж тебе приспичило знать, то, так и быть, скажу — я думала, что ты мертвый.
   Ты выглядишь мертвым.
   Мор не нашелся, что возразить.
   — Что, язык проглотил? На самом деле Мор в это время считал до десяти.
   — Я не мертвый, — в конце концов сказал он. — По крайней мере, мне так кажется. А ты кто?
   — Можешь называть меня мисс Изабель, — надменно промолвила она. — Отец сообщил, что тебя надо накормить. Следуй за мной.
   Она стремительно направилась к одной из дверей. Мор тащился за ней, соблюдая как раз ту дистанцию, которая была необходима, чтобы дать распахиваемой двери возможность треснуть его по другому локтю.
   За дверью оказалась кухня — длинная и теплая, с низким потолком. С потолка свисали медные кастрюли и сковородки. Одну из длинных стен целиком занимала огромная чугунная печь. Перед ней стоял старик, поджаривая яичницу с беконом и насвистывая.
   Запах привлек внимание вкусовых сосочков Мора. В запахе этом содержался намек, что если они (сосочки) вступят в близкое соприкосновение с его источником, то получат истинное удовольствие. Мор обнаружил, что двигается вперед, даже не потрудившись обсудить этот вопрос со своими ногами.
   — Альберт, — слова Изабель звучали, как щелканье бича, — еще один явился за завтраком.
   Не произнося ни слова в ответ, мужчина медленно повернул голову и кивнул. Изабель вновь переключилась на Мора.
   — Должна сказать, — съязвила она, — учитывая, что выбирать можно было из всего населения Плоского мира, отец мог найти кого-нибудь получше тебя.
   Тебе придется из кожи вон лезть, чтобы справиться со своими обязанностями.
   Засим она стремительно покинула кухню, оглушительно хлопнув дверью.
   — С какими-такими обязанностями? — пробормотал Мор, ни к кому конкретно не обращаясь.
   В помещении царила тишина, нарушаемая лишь шипением масла на сковороде и звуками рассыпающихся углей в расплавленном сердце печи. Мор обратил внимание на выбитые на дверце для топлива слова:
   «Маленький Молох (Частн. комп. с неогранич. ответств.)».
   Повар, кажется, не замечал его, так что Мор взял стул и уселся за белый выскобленный стол.
   — Грибы? — осведомился старик, не оборачиваясь.
   — Х-м-м? Что?
   — Я сказал, грибов хочешь?
   — А-а. Извини. Нет, спасибо, — ответил Мор.
   — И правильно, молодой сэр.
   Повар оторвался от печи и направился к столу.
   Даже значительно позднее, когда Мор уже пообвыкся на новом месте, при виде шагающего Альберта у него неизменно перехватывало дыхание. Слуга Смерти относился к разряду худых, как палка, красноносых стариков, у которых постоянно такой вид, словно они носят перчатки с обрезанными пальцами причем это впечатление сохраняется и в тех случаях, когда никаких перчаток нет, — а его перемещения сопровождались сложной последовательностью телодвижений. Альберт наклонился вперед и принялся раскачивать левой рукой сначала медленно, но постепенно размах и частота увеличивались, пока не перешли в дергающиеся взмахи. И наконец, совершенно внезапно и приблизительно в тот момент, когда наблюдатель мог смело ожидать окончательного отрыва руки от плеча, волна движений распространилась по всему телу Альберта к его ногам. Очевидно, при этом создался мощный импульс.
   Альберта толкнуло вперед, как на скоростных ходулях. Сковородка повторяла весь этот сложный рисунок, следуя по изогнутой воздушной траектории, пока не замерла прямо над тарелкой Мора.
   Альберт носил как раз тот тип очков (разделенных напополам полулунной линией), который создает особые удобства для смотрения на собеседника поверх линз.
   — А закончить можно овсянкой, — проговорил Альберт и подмигнул.
   Подмигивание, очевидно, служило знаком включения Мора в некий всемирный овсяночный заговор.
   — Прости, — произнес Мор, — а не мог бы ты точно сказать, куда я попал?
   — Ты разве не знаешь? Это дом Смерти, парень. Он привел тебя сюда вчера вечером.
   — Да… я вроде как припоминаю. Только…
   — Х-м-м?
   — Ну… Бекон и яичница… — туманно продолжал Мор. — Эти вещи, как бы это сказать, кажутся здесь не вполне уместными.
   — У меня где-то завалялись несколько черных пудингов, — успокоил его Альберт.
   — Нет, я имею в виду… — Мор поколебался. — Я просто хочу сказать, что не могу представить себе его за парой ломтиков ветчины и глазуньей.
   Альберт усмехнулся.
   — А, ты об этом. Конечно, парень, он не ест. То есть, как правило, не ест. В отношении провизии с ним очень легко, с нашим хозяином. Я готовлю только для себя и, — он сделал паузу, — для молодой госпожи, разумеется.
   Мор кивнул.
   — Для твоей дочери.
   — Моей? Ха! — хмыкнул Альберт. — Здесь ты заблуждаешься. Это его дочь.
   Мор уставился в ясные очи глазуньи. Та, в свою очередь, уставилась на него из своего озера жира. Альберт слышал о питательной ценности продуктов и прочих диетических делах, но новомодных теорий не придерживался.
   — А мы говорим об одном и том же человеке? — осмелился наконец произнести Мор. — Такой высокий, одет во все черное.
   Он еще несколько… как бы это сказать… костляв…
   — Он ее удочерил, — добродушно объяснил Альберт. — Это довольно длинная история…
   Тут громко зазвонил колокольчик, свисающий с потолка на шнурке прямо у слуги над головой.
   — …которой придется обождать. Он хочет видеть тебя в своем кабинете.
   Я бы на твоем месте кинулся туда со всех ног. Он не любит, когда его заставляют ждать, и это можно понять. Вверх по лестнице, первый поворот налево. Ты его вряд ли пропустишь…
   — Там еще дверь в черепах и костях? — спросил Мор, проворно вставая и задвигая стул на место.
   — Здесь все двери в черепах и костях, по крайней мере большая их часть, — вздохнул Альберт. — Это его прихоть. Вряд ли он хочет что-то сказать этим…
   Оставив завтрак остывать и застывать, Мор заторопился наверх, миновал лестницу, пробежал по коридору и остановился перед первой дверью. Поднял руку, чтобы постучать.
   — ВОЙДИТЕ.
   Ручка двери самостоятельно повернулась. Дверь распахнулась внутрь.
   Смерть сидел, расположившись за письменным столом. Он пристально вглядывался в страницы гигантской книги в кожаном переплете, занимавшей чуть ли не весь стол. Когда Мор вошел, Смерть оторвался от книги, поднял взгляд, удерживая известковобелый палец на нужной строке, и улыбнулся. Во всяком случае, выражение его лица не предполагало множественности толкований.
   — А, — произнес он. Затем последовала пауза. Он поскреб подбородок со звуком, который издает длинный ноготь, если им проводят по расческе. — ТЫ КТО, МАЛЬЧИК?
   — Мор, сэр, — ответил Мор. — Твой ученик. Помнишь?
   Некоторое время Смерть не отрываясь смотрел на него. Затем синие булавочные головки его глаз вновь обратились к книге.
   — АХ ДА, МОР. НУ ЧТО Ж, МАЛЬЧИК, ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИСКРЕННЕ ЖЕЛАЕШЬ УЗНАТЬ САМЫЕ СОКРОВЕННЫЕ ТАЙНЫ ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВА?
   — Да, сэр. Думаю, что так, сэр.
   — ХОРОШО. КОНЮШНИ СРАЗУ ЗА ДОМОМ. ЛОПАТА ВИСИТ ЗА ДВЕРЬЮ, КАК ВОЙДЕШЬ.
   Он посмотрел на книгу. Перевел взгляд на Мора. Тот не двигался с места.
   — СУЩЕСТВУЕТ ЛИ КАКАЯ-НИБУДЬ ВЕРОЯТНОСТЬ ТОГО, ЧТО ТЫ НЕ ПОНЯЛ МЕНЯ?
   — Да, сэр.
   — УДОБРЕНИЕ, МАЛЬЧИК. НАВОЗ. У АЛЬБЕРТА В САДУ ЕСТЬ ЯМА ДЛЯ КОМПОСТА.
   ПОЛАГАЮ, ГДЕ-ТО ТАМ ИМЕЕТСЯ ТАЧКА. ТАК ЧТО ЗАЙМИСЬ ДЕЛОМ.
   Мор скорбно кивнул.
   — Да, сэр. Понимаю, сэр. Сэр?
   — ДА?
   — Сэр, я только не понял, какое это имеет отношение к сокровенным тайнам времени и пространства.
   Смерть не отрываясь изучал книгу.
   — ПОЭТОМУ ТЫ ЗДЕСЬ. ЧТОБЫ УЧИТЬСЯ.
   * * *
   Хотя Смерть Плоского мира является, выражаясь его собственными словами, антропоморфной персонификацией, он давным-давно прекратил пользоваться традиционными лошадьми-скелетами. Ему надоели хлопоты — приходилось без конца останавливаться, чтобы прикручивать проволокой отвалившиеся в процессе езды детали. Теперь его лошади неизменно являлись состоящими из плоти и крови животными, причем самых лучших пород.
   И, как вскоре узнал Мор, кормили их от пуза.
   Некоторые виды работ указывают на то, что человек продвигается вверх по служебной лестнице. Домашняя работа указывала — как бы помягче выразиться на нечто прямо противоположное. Но свои преимущества были и у нее — по крайней мере, работаешь в тепле, а технологический процесс не отличается сложностью и потому вполне доступен для понимания. Через некоторое время Мор вошел в ритм и начал играть внутри себя в ту игру с измерением количества выполненной работы, в которую в подобных обстоятельствах играет всякий.
   «Значит так, — думал он, — я сделал почти четверть, назовем ее третью. Так что когда я покончу с углом, что возле кормушки с сеном, это будет больше половины, назовем ее пять восьмых, что означает еще три полных тачки…» Одним словом, с захватывающим дух великолепием Вселенной гораздо легче иметь дело, если представляешь ее как серию маленьких кусочков.
   Лошадь наблюдала за Мором из своего стойла, время от времени пытаясь дружелюбно куснуть его за ухо.
   Вскоре он почувствовал, что за ним наблюдает кто-то еще. То была Изабель. Она прислонилась к полуоткрытой двери, положив подбородок на руки.
   — Ты что, слуга? — спросила она.
   — Нет, — Мор выпрямился. — Я подмастерье.
   — Это глупо. Альберт сказал, не может быть, чтобы ты был подмастерьем.
   Мор сосредоточился на закидывании полной лопаты навоза в тачку. «Еще две лопаты, назовем их тремя, только хорошо спрессованными, и это означает четыре тачки, так и быть, пусть будет пять, прежде чем я дойду до середины…»
   — Он говорит, — теперь голос Изабель звучал громче, — что подмастерья становятся хозяевами, а двух Смертей не бывает. Так что ты просто слуга и должен делать, что я тебе говорю.
   «…Еще восемь тачек будут означать, что я дойду до самой двери, что составляет почти две трети всей работы, что означает…»
   — Слышал, что я сказала, мальчик? Мор кивнул. «И затем останется еще четырнадцать тачек, только придется назвать их пятнадцатью, потому что я плохо вычистил в углу, и…»
   — Ты язык проглотил?
   — Мор, — с кроткой отрешенностью произнес Мор.
   Она разъяренно посмотрела на него.
   — Что?
   — Меня зовут Мор, — продолжал Мор. — Или Мортимер. Люди по большей части называют меня Мором. Ты хотела о чем-то со мной поговорить?
   Какое-то мгновение она не находила слов. Вне себя от ярости, она переводила взгляд с его лица на лопату и обратно.
   — Мне сказали заняться этим, вот и все, — объяснил Мор.
   — Почему ты здесь? — взорвалась она. — Зачем отец привел тебя сюда?
   — Он нанял меня на ярмарке работников, — последовал ответ. — Всех ребят наняли. И меня тоже.
   — И ты хотел, чтобы тебя наняли? — словно змея метнула раздвоенный язык. — Он ведь Смерть, к твоему сведению. Мрачный Жнец. Важная персона. Он — не кто-то, кем становятся. Он — тот, кем являются.
   Мор сделал неопределенный жест в сторону тачки.
   — Надеюсь, все обернется к лучшему, — произнес он. — Мой отец всегда говорит, что по большей части все оборачивается к лучшему.
   Взяв лопату, он отвернулся" намереваясь вновь приняться за работу, и улыбнулся в спину лошади, услышав, как Изабель фыркнула и зашагала прочь.
   Мор равномерно работал, преодолевая свои шестнадцатые и восьмые, четверти и трети, перекатывая тачку через двор и вываливая ее содержимое в растущую кучу под яблоней.
   Сад Смерти был большим, аккуратным и ухоженным. И еще он был очень, очень черным. Трава была черной. Цветы были черными. Глянцевитыми боками поблескивали черные яблоки среди черной листвы черной яблони. Даже воздух выглядел каким-то чернильным.
   По прошествии некоторого времени Мору стало казаться, что он различает — нет, даже в голове не укладывается, как это можно различать, — разные оттенки черного.
   То есть это были не просто темные тона красного, зеленого и прочих цветов. Это были различные оттенки черного, все разные и в то же время никуда от этого не денешься — черные. Он опрокинул под яблоню последнюю порцию, убрал на место тачку и вернулся в дом.
   — ВХОДИ.
   Смерть стоял за чем-то вроде аналоя, догруженный в изучение географической карты. Он посмотрел на Мора так, как будто частично находился не здесь, а в каком-то другом месте.
   — ТЫ, СЛУЧАЙНО, НЕ СЛЫШАЛ О ЗАЛИВЕ МЭЙНТ? — донесся из неведомых далей его голос.
   — Нет, сэр.
   — ТАМ СЛАВНОЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ.
   — Было?
   — БУДЕТ. ЕСЛИ Я СУМЕЮ РАЗЫСКАТЬ ЭТО ЧЕРТОВО МЕСТО.
   Мор зашел за аналой и всмотрелся в карту.
   — Ты намерен потопить корабль? — уточнил он.
   На лице Смерти отразился ужас.
   — РАЗУМЕЕТСЯ, НЕТ. БУДЕТ ИМЕТЬ МЕСТО СОЧЕТАНИЕ НЕУМЕЛОГО УПРАВЛЕНИЯ КОРАБЛЕМ, НИЗКОГО УРОВНЯ ВОДЫ И ПРОТИВНОГО ВЕТРА.
   — Ужасно, — едва смог выговорить подавленный Мор. — И что, многие утонут?
   — ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ СУДЬБЫ, ответствовал Смерть, поворачиваясь к расположенной за спиной этажерке и извлекая тяжелый географический справочник. — Я НИЧЕГО НЕ В СИЛАХ ПОДЕЛАТЬ. А ЧТО ЭТО ЗА ЗАПАХ?
   — Это от меня, — признался Мор.
   — А, КОНЮШНЯ. — Смерть сделал паузу, его рука замерла на корешке книги.
   — И ПОЧЕМУ, КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ, Я НАПРАВИЛ ТЕБЯ В КОНЮШНЮ? ПОДУМАЙ ХОРОШЕНЬКО.
   Мор колебался. Он думал на эту тему, думал очень серьезно — в промежутках между подсчетами количества тачек. Он гадал, не было ли задание предназначено для того, чтобы развить скоординированную работу рук и глаз?
   Или приучить к повиновению? Внушить ему важность — в человеческом масштабе небольших задач? Заставить осознать, что даже великие люди должны начинать с самого дна?
   — Я думаю… — начал он.
   — ДА?
   — Ну, я думаю, ты сделал это потому, что конюшня была по колено в лошадином навозе, если уж говорить начистоту.
   Смерть долго, не отрываясь, смотрел на него. Мор неловко переминался с ноги на ногу.
   — АБСОЛЮТНО ВЕРНЫЙ ОТВЕТ, — слова Смерти звучали отрывисто. — ЯСНОСТЬ МЫСЛИ. РЕАЛИСТИЧНЫЙ ПОДХОД. ЧТО ОЧЕНЬ ВАЖНО ДЛЯ РАБОТЫ, ПОДОБНОЙ НАШЕЙ.
   — Да, сэр. Сэр?
   — Х-М-М? — Смерть маялся с именным указателем, пытаясь найти нужное название.
   — Люди умирают все время, сэр. Миллионами. У тебя не должно быть ни минуты свободной. Но…
   Смерть бросил на Мора взгляд, который мальчик уже начал узнавать.
   Изумление в чистом виде быстро переходило в раздражение, как будто он смотрел на досадливую муху. Затем раздражение сменялось гримасой внутреннего усилия, сопровождающей признание печального факта непроходимой тупости подручного. И наконец наступала фаза туманного, относящегося не только к Мору, но и ко всему несовершенному миру долготерпения.
   — НО?
   — Я считал, что ты, так сказать, немного больше занят делом. Ну, ты понимаешь… Ты бродишь по улицам. В альманахе моей бабушки есть картинка.
   Так там ты изображен с косой и все такое.
   — А, ПОНЯТНО. БОЮСЬ, МНЕ БУДЕТ ТРУДНО ОБЪЯСНИТЬ ТЕБЕ, ЕСЛИ ТОЛЬКО ТЫ НЕ ЗНАКОМ С ТАКИМИ ВЕЩАМИ, КАК НАПРАВЛЕННОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ И ФОКУСИРОВКА ОРБИТ, ПО КОТОРЫМ ДВИЖУТСЯ ТЕЛА.
   — Думаю, я не знаком с ними.
   — КАК ПРАВИЛО, МОЕ НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ ПОЯВЛЕНИЕ ОЖИДАЕТСЯ ТОЛЬКО В ОСОБЫХ СЛУЧАЯХ.
   — Вроде таких, когда умирает король, я полагаю, — сказал Мор. — Я хочу сказать, король… он ведь всегда правит, даже когда занят чем-то другим.
   Даже во сне.
   — ДОВОЛЬНО ОБ ЭТОМ. — Смерть скатал карты. — А СЕЙЧАС, МАЛЬЧИК, ЕСЛИ ТЫ ЗАКОНЧИЛ С КОНЮШНЕЙ, МОЖЕШЬ ОТПРАВИТЬСЯ К АЛЬБЕРТУ И УЗНАТЬ. НЕТ ЛИ У НЕГО ДЛЯ ТЕБЯ КАКОЙ-НИБУДЬ РАБОТЫ. А ПОТОМ, ЕСЛИ ЗАХОЧЕШЬ, СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ МОЖЕШЬ ПОЙТИ СО МНОЙ НА ОБХОД.
   Мор кивнул. Смерть вернулся к гигантскому тому в кожаном переплете. Он взял ручку, некоторое время взирал на нее, а затем, склонив череп набок, вновь посмотрел на Мора.
   — ТЫ УЖЕ ВСТРЕЧАЛСЯ С МОЕЙ ДОЧЕРЬЮ? — поинтересовался он.
   — Э-э… Да, сэр. — Мор уже взялся за дверную ручку.
   — ОЧЕНЬ ВОСПИТАННАЯ И МИЛАЯ ДЕВУШКА, — продолжал Смерть. — НО МНЕ КАЖЕТСЯ, ОНА ОЧЕНЬ НУЖДАЕТСЯ В КОМПАНИИ СВОЕГО ВОЗРАСТА. ЧТОБЫ БЫЛО С КЕМ ПОГОВОРИТЬ.
   — Сэр?
   — И, РАЗУМЕЕТСЯ, В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ ВСЕ ЭТО ПЕРЕЙДЕТ К НЕЙ.
   На мгновение в космических безднах его глазниц вспыхнуло что-то вроде крохотной синей сверхновой. До Мора дошло, что таким образом, несколько неловко и абсолютно неумело, Смерть пытался подмигнуть ему.
   * * *
   В местности, ничем не обязанной ни времени, ни пространству, не зафиксированной ни на одной карте, существующей только в тех дальних далях многократно переплетенного и запутанного космоса, которые открываются лишь немногим астрофизикам, систематически перебарщивающих с ЛСД, Мор мирно коротал дневные часы, помогая Альберту с посадкой брокколи. Капуста была черной, с оттенком багрового.
   — Он старается, как может, сам видишь, — произнес Альберт, размахивая тяпкой, словно в подтверждение своих слов. — Вот только когда дело касается цветов, у него воображение вроде как отказывает.
   — Я не уверен, что вполне понимаю, — признался Мор. — Ты хочешь сказать, все это — его рук дело?
   Сразу за стеной сада местность резко падала, переходя в глубокую низину, затем вскарабкивалась вверх, превращаясь в сумрачную вересковую пустошь, а там победным маршем шла до самых гор, зубастых, точно кошачья пасть.
   — Ага, — кивнул Альберт. — Не отвлекайся. Смотри, что делаешь с лейкой.
   — А что здесь было раньше?
   — Кто его знает, — Альберт начал новый ряд. — Твердь, я полагаю.
   Довольно забавное название для необработанного ничто. Сказать по правде, сработано довольно слабо. Сад еще ничего, но горы — откровенная халтура.
   Стоит подойти ближе, и сразу видно — только дотронься, они разлетятся, как пух. Я как-то сходил туда и посмотрел.
   Мор незаметно скосил глаза на ближайшие деревья. Они выглядели похвально плотными и материальными.
   — Для чего ему все это? — спросил он. Альберт издал ворчание, выражающее недовольство.
   — Знаешь, что происходит с мальчиками, которые задают чересчур много вопросов? Мор на мгновение задумался.
   — Нет, — в конце концов промолвил он. — Что?
   Воцарилось молчание.
   — Разрази меня гром, если я знаю, — произнес Альберт, выпрямляясь. Наверное, они получают ответы, а затем используют их для своего блага.
   — Он сказал, что сегодня вечером я могу пойти с ним.
   — Ну и везунчик ты, а? — неопределенно хмыкнул Альберт, направляясь обратно к коттеджу.
   — Он б самом деле создал все это? — удивился Мор, следуя за ним по пятам, словно нитка, вставленная в иголочное ушко.
   — Да.
   — Зачем?
   — Мне кажется, ему хотелось иметь какое-то место, где бы он мог чувствовать себя как дома.
   — Альберт, ты мертв?
   — Я? Я что, выгляжу мертвым? — Старик фыркнул, заметив, что Мор обводит его медленным критическим взором. — И прекрати это. Я так же жив, как и ты.
   Пожалуй, еще поживее буду.
   — Прости.
   — Проехали. — Альберт отворил дверь черного хода, затем обернулся и посмотрел на Мора так доброжелательно, насколько это было в его силах. Лучше не задавай лишних вопросов, — посоветовал он. — Ими ты огорчаешь людей. А теперь, как насчет того, чтобы поджарить что-нибудь вкусненькое?
   * * *
   Колокольчик прозвенел, когда они играли в домино. Мор навострил уши.
   — Ему понадобится лошадь, — сказал Альберт. — Пошли.
   В сгущающихся сумерках они отправились в конюшню. Там Мор внимательно изучил, как старик седлает лошадь Смерти.
   — Ее зовут Бинки, — сообщил Альберт, подтягивая подпруги. — Никогда не знаешь, в какой момент ей взбредет в голову показать норов.
   Бинки нежно покусывала его шарф. Мору вспомнилась гравюра из бабушкиного альманаха. Гравюра находилась как раз между календарем посадок и страницей, посвященной фазам луны. Она изображала Смерть — Великого Жнеца, Пришедшего в Юдоль Скорби Собирать Свою Мрачную Жатву. Мор рассматривал ее сотни раз, пока учил буквы. Картина не производила бы даже половину своего впечатления, знай неискушенный читатель, что лошадь с огнедышащими ноздрями, на которой восседает ужасный призрак, зовут Бинки.
   — Я бы придумал что-нибудь вроде Клык, Сабля или Черный Бриллиант, продолжал Альберт, — но у хозяина свои маленькие причуды. Небось, ждешь не дождешься, когда поедете, а?
   — Да, наверное, — несколько неуверенно произнес Мор. — Я никогда своими глазами не видел Смерть за работой.
   — Немногим это удавалось, — согласился Альберт. — И уж во всяком случае, никому не сходило с рук дважды.
   Мор набрал в легкие побольше воздуха и решился.
   — Насчет его дочки… — начал он.
   — А, ВЫ ЗДЕСЬ. ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, АЛЬБЕРТ. МАЛЬЧИК.
   — Мор, — машинально поправил Мор. Смерть широкими шагами вступил в конюшню, слегка пригибаясь, чтобы не задеть потолок. Альберт приветственно кивнул, причем, как заметил Мор, в его кивке не было ни намека на раболепие слуги. Он просто ответил на приветствие, отдавая дань формальности. Мору пару раз приходилось видеть слуг в тех редких случаях, когда отец брал его с собой в город. Так вот Альберт ничем не напоминал людей этой профессии. Он вел себя так, словно дом на самом деле принадлежит ему, а реальный хозяин это нечто, с чем приходится мириться, вроде лупящейся краски или пауков в уборной. Смерть, похоже, ничего не имел против такой позиции. Выглядело это так, как будто все, что должно быть сказано между ним и Альбертом, было сказано давным-давно. И теперь каждый занимался своим делом с минимумом неудобств в процессе. Мор же чувствовал себя так, словно прогуливался после сильнейшей грозы. Природа отбушевала. Все вокруг чистое и умытое, воздух свеж. Ничего неприятного, но есть чувство, что только что высвободилось колоссальное количество энергии.
   К списку, который он вел внутри себя — списку вещей, которые надо сделать, — присовокупился пункт о выяснении причин странного поведения Альберта.
   — ПОДЕРЖИ, — Смерть сунул в руку Мору косу, а сам легким движением взлетел в седло.
   Коса на вид казалась вполне обычной, нормальной. Если не считать лезвия: оно было таким тонким, что сквозь него можно было смотреть — полоска бледно-голубого мерцания в воздухе, способная резать пламя и колоть звук.
   Мор держал косу очень осторожно.
   — МОЛОДЕЦ, МАЛЬЧИК, — одобрительно произнес Смерть. — А ТЕПЕРЬ ЗАБИРАЙСЯ СЮДА. АЛЬБЕРТ, НЕ ЖДИ НАС.
   Лошадь пошла легкой рысцой — со двора и в небо.
   Этот момент должен был сопровождаться вспышкой, на худой конец, потоком звезд.
   Воздуху надлежало завернуться спиралью и превратиться в облако вращающихся искр. Такие явления обычно происходят во время заурядного, набившего оскомину гиперскачка из одного измерения в другое. Но в данном случае парадом командовал Смерть, а он, как истинный художник, не нуждался в дешевых эффектах. Он проскальзывал между измерениями бесшумно, без усилий, с таким же изяществом, с каким проходил сквозь запертую дверь. Легким галопом они пересекали облачные каньоны, неслись мимо колеблющихся, точно волны, громад кучевых облаков, пока, наконец, облачные жгуты не расступились и их взорам не открылась панорама нежащегося в лучах солнечного света Диска.