– Если выразиться более точно – предумышленно убита, – подтвердил я.
Он ничего не сказал. А я ждал. Закрыв глаза, он облизал губы, потом моргнул и посмотрел на меня.
– Когда это случилось, мистер Скотт?
– Этим утром. Около десяти часов, может быть, чуть позже.
Он сказал совсем тихо:
– Видимо, мне следовало сообщить вам прошлым вечером еще кое-что.
– Не скрывайте от меня ничего, – строго сказал я.
Он молча смотрел куда-то мимо меня.
– На этот час это все, что я знаю, – сказал я. – Но остаются еще невыясненными многие вопросы, и это ваша вина. И если вы сможете ответить на них, то это будет чертовски здорово.
– Я не могу. – Его худое лицо еще больше посерело. – Не могу, – повторил он еще раз. – Свои поступки, – он сделал жест рукой, – я могу объяснить, но вот другие... – Он снова облизал губы. – А как погибла мисс Антуанетт?
– Ее застрелили. Кто-то стрелял из винтовки. Когда она была перед кинокамерами на съемке последнего фильма Джереми Слэйда, – ответил я. – Но может, настало время вам отвечать на вопросы, а не задавать их?
Издатель "Инсайда" выпрямился в своем кресле и посмотрел на меня. Его челюсть уже твердо заняла свое место.
– Вы не хотите больше работать на меня, мистер Скотт?
Он выглядел немного нагловатым, очевидно хорошо понимая, что нападение – лучшая защита. Или у него была какая-то серьезная опора.
– Я принял решение вчера вечером, – ответил я. – Буду работать до самого конца, что бы ни произошло. Но только если вы будете откровенны со мной и если вы чисты. А если нет, то идите ко всем чертям. – Я немного помолчал. – Но вы должны признать, что не давали мне возможности хорошо поработать.
Уэверли кивнул. Потом поднял руку и провел ею по волосам, коснувшись места, где была шишка. Или того, что теперь от нее осталось.
– Я на самом деле признаю, что не сказал вам всего. Но у меня есть веская и серьезная причина, по которой я этого до сих пор не сделал. Объясню, в чем дело. Я и сам едва ли защищен. Но не имею ни малейшего представления, почему это все закончилось так трагически...
Мой клиент замолчал и вздохнул. Потом быстро начал:
– Прошлым вечером, около девяти, мисс Антуанетт буквально ворвалась в мой офис. В руке у нее был пистолет.
– У нее в руке... подождите минутку, – прервал я его. – Ваша секретарша говорила, что никто не проходил мимо нее.
На его лице появилось раздражение.
– Мисс Принз запрещено курить в офисе, а она – настоящая раба никотина. (Я догадался, что он сам не курит.) Она часто выходит в дамскую комнату, чтобы удовлетворить свое страстное желание. Мы оба делаем вид, что я об этом не знаю. Я так думаю, что она отлучилась покурить, когда пришла мисс Антуанетт. Но в данный момент это не так уж важно. Мисс Антуанетт на самом деле ворвалась в мой офис с пистолетом в руке.
Он замолчал.
– О'кей, продолжайте.
– Мисс Антуанетт была просто в ужасном состоянии. Она плакала и пребывала в полном смятении. Она кричала что-то вроде "Вы чудовище, преступник!".
Я не очень уверен в том, какие еще были слова. Наступило замешательство, и я с опасением смотрел на ее пистолет. Вполне оправданное чувство, если разобраться. И она выстрелила в меня из этого пистолета.
– Да не может быть! – вырвалось у меня.
Гордон Уэверли посмотрел на меня как на человека, который не понимает обычную человеческую речь, и повторил:
– Да вот может быть. Она пыталась убить меня.
Глава 12
Глава 13
Он ничего не сказал. А я ждал. Закрыв глаза, он облизал губы, потом моргнул и посмотрел на меня.
– Когда это случилось, мистер Скотт?
– Этим утром. Около десяти часов, может быть, чуть позже.
Он сказал совсем тихо:
– Видимо, мне следовало сообщить вам прошлым вечером еще кое-что.
– Не скрывайте от меня ничего, – строго сказал я.
Он молча смотрел куда-то мимо меня.
– На этот час это все, что я знаю, – сказал я. – Но остаются еще невыясненными многие вопросы, и это ваша вина. И если вы сможете ответить на них, то это будет чертовски здорово.
– Я не могу. – Его худое лицо еще больше посерело. – Не могу, – повторил он еще раз. – Свои поступки, – он сделал жест рукой, – я могу объяснить, но вот другие... – Он снова облизал губы. – А как погибла мисс Антуанетт?
– Ее застрелили. Кто-то стрелял из винтовки. Когда она была перед кинокамерами на съемке последнего фильма Джереми Слэйда, – ответил я. – Но может, настало время вам отвечать на вопросы, а не задавать их?
Издатель "Инсайда" выпрямился в своем кресле и посмотрел на меня. Его челюсть уже твердо заняла свое место.
– Вы не хотите больше работать на меня, мистер Скотт?
Он выглядел немного нагловатым, очевидно хорошо понимая, что нападение – лучшая защита. Или у него была какая-то серьезная опора.
– Я принял решение вчера вечером, – ответил я. – Буду работать до самого конца, что бы ни произошло. Но только если вы будете откровенны со мной и если вы чисты. А если нет, то идите ко всем чертям. – Я немного помолчал. – Но вы должны признать, что не давали мне возможности хорошо поработать.
Уэверли кивнул. Потом поднял руку и провел ею по волосам, коснувшись места, где была шишка. Или того, что теперь от нее осталось.
– Я на самом деле признаю, что не сказал вам всего. Но у меня есть веская и серьезная причина, по которой я этого до сих пор не сделал. Объясню, в чем дело. Я и сам едва ли защищен. Но не имею ни малейшего представления, почему это все закончилось так трагически...
Мой клиент замолчал и вздохнул. Потом быстро начал:
– Прошлым вечером, около девяти, мисс Антуанетт буквально ворвалась в мой офис. В руке у нее был пистолет.
– У нее в руке... подождите минутку, – прервал я его. – Ваша секретарша говорила, что никто не проходил мимо нее.
На его лице появилось раздражение.
– Мисс Принз запрещено курить в офисе, а она – настоящая раба никотина. (Я догадался, что он сам не курит.) Она часто выходит в дамскую комнату, чтобы удовлетворить свое страстное желание. Мы оба делаем вид, что я об этом не знаю. Я так думаю, что она отлучилась покурить, когда пришла мисс Антуанетт. Но в данный момент это не так уж важно. Мисс Антуанетт на самом деле ворвалась в мой офис с пистолетом в руке.
Он замолчал.
– О'кей, продолжайте.
– Мисс Антуанетт была просто в ужасном состоянии. Она плакала и пребывала в полном смятении. Она кричала что-то вроде "Вы чудовище, преступник!".
Я не очень уверен в том, какие еще были слова. Наступило замешательство, и я с опасением смотрел на ее пистолет. Вполне оправданное чувство, если разобраться. И она выстрелила в меня из этого пистолета.
– Да не может быть! – вырвалось у меня.
Гордон Уэверли посмотрел на меня как на человека, который не понимает обычную человеческую речь, и повторил:
– Да вот может быть. Она пыталась убить меня.
Глава 12
Я спросил:
– Она выстрелила в вас здесь, в этом офисе?
– Именно так, – кивнул Уэверли.
– Тогда если пуля не попала в вас, то здесь где-то должен быть след от нее.
Он сдержанно, но с некоторым раздражением ответил:
– Очевидно, она не очень хорошо прицелилась. – Он отодвинулся в кресле и ткнул указательным пальцем назад.
Как только он это сделал, я сразу же заметил дырку. Маленькое темное пятнышко на одной из бежевых панелей, которыми были облицованы стены.
– Я просто разочарован, что такой опытный человек, как вы, после целой минуты наблюдений не смог заметить место, куда угодила пуля, – невольно проговорил Гордон. Но потом он улыбнулся и извинился. – Мне не следовало предаваться сомнительному удовлетворению от сарказма. Но ваш образ действий, мистер Скотт, скажем так, несколько грубоват. Во всяком случае, вот дыра от пули, которая чуть не попала мне в голову. Могу я продолжить?
– Пожалуйста, продолжайте, – усмехнулся я.
– Я был просто поражен. Не стоит и говорить, а может быть, мне следует это сделать, я не имел никакого понятия о том, что с ней стряслось. Признаюсь, я был напуган. Если говорить более точно, я окаменел. Если бы она выстрелила из этого дьявольского пистолета еще раз, она могла бы попасть в меня, и сейчас я уже ничего вам не мог бы рассказать. Но она не стала больше стрелять, – заключил Уэверли. – Покачнулась и разразилась рыданиями.
Я достал сигарету и сунул ее в рот, а потом вспомнил, как Уэверли говорил о "рабе никотина", и вопросительно посмотрел на него. Он кивнул. Я получил разрешение, зажег сигарету и глубоко затянулся. Может быть, именно поэтому мисс Принз не разрешали курить. Если она будет дышать еще глубже, чем делала это прошлым вечером, ей придется полностью обновить свой гардероб.
Уэверли продолжал:
– Я встал, подскочил к ней, усадил в кресло и попытался как-то успокоить. Когда рыдания чуть поутихли, Наташа рассказала, что всего час назад к ней заявился огромный и очень неприятный субъект и попытался шантажировать ее. Она убедила себя, что это я его подослал. И даже если не я лично, то все равно я ответственен за это.
– А она описала того типа? А может быть, она его знает? – спросил я.
– Она описала его подробно, но она его не знает. И ее описание не совпадает ни с кем из моих знакомых.
– О'кей. Оставим это пока. А чем это он пытался ее шантажировать? Что он знает о Наташе такое, за что она, по его мнению, сможет заплатить, чтобы сохранить тайну?
– Одно время, – начал Уэверли, – наша черноволосая красавица была дружна с женатым мужчиной. В начале этого месяца они были в одном загородном клубе. Это было в субботу вечером. Они крепко выпили, особенно он. Возвращаясь в Лос-Анджелес, ее спутник, который водил машину очень нервно, врезался в другой автомобиль. Та машина потеряла управление, вылетела с дороги и ударилась в дерево. Партнер мисс Антуанетт не остановился, а вместо этого поспешил скрыться с места аварии.
Уэверли положил руки на стол и крепко сцепил пальцы.
– Так вот, мужчина, который явился к ней прошлым вечером, обладал этой информацией. Он утверждал, что существует свидетель преступления. Однако мисс Антуанетт заявила, что он напрасно пытается заниматься вымогательством. Водитель пострадавшей машины не мог их видеть, и едва ли на месте аварии были еще какие-то люди. Это произошло на бульваре Лоурел-Каньон, и там вообще не было никакого освещения, кроме автомобильных фар. Наташа настаивала на том, что никто не мог рассмотреть, кто был в их машине. И тем более узнать их в лицо. Она была совершенно уверена в этом. Но она предполагает только одно возможное объяснение...
И тут меня осенило.
– Подождите минуту, – сказал я, поднялся и начал ходить по комнате взад и вперед. Потом остановился и посмотрел на Уэверли: – Не говорите мне только, что Нат – мисс Антуанетт – написала дурацкое письмо Аманде Дюбонне.
Издатель снова улыбнулся:
– Потрясающе! Как вы догадались об этом?
– Но так было на самом деле?
– Было.
Я снова сел.
– Черт возьми, я не извлекаю свои выводы из воздуха. Прямо перед съемкой Нат читала статью в утренней газете о том, что вы задержаны в связи с убийством Пайка. Это не подействовало на нее. Но в самом низу страницы было написано, что это Пайк ведет рубрику "Строчки для страждущих" в журнале "Инсайд" под псевдонимом. А потом она перевернула страницу, где было указано имя Аманды Дюбонне. Когда она поняла, что это Пайк был автором этой колонки, то потеряла самообладание. Она могла проболтаться о той самой истории Пайку-Аманде в письме. А потом рассказала вам, после того как сделала этот неприцельный выстрел в вашу голову... Ну, я начинаю понимать, что ее вывело из себя тем утром. Она могла подумать, что ее визит к вам прошлым вечером побудил вас убить Пайка. Не говоря уже о том, что оба очень боялись грядущего скандала.
Уэверли кивнул:
– Но есть и еще одна причина, почему Наташа оказалась в таком состоянии, мистер Скотт. Если она поверила, что это я убил мистера Пайка, то могла подумать, что прошлым вечером я врал ей, потом заставил замолчать мистера Пайка, а потом сделаю то же самое с ней.
– А что, Наташа на самом деле все выложила в том письме к Аманде? – спросил я.
– Так она мне сказала, – подтвердил издатель. – Разумеется, она не указала своего настоящего имени, но адрес дала реальный. Что неудивительно, потому что она не ожидала никаких других последствий, кроме как ответного письма от Аманды. Или, может быть, персонального ответа в рубрике журнала – мы получаем сотни писем, которые нельзя использовать в журнале, вы же понимаете.
Я кивнул.
– А что касается самого письма, то, как я понимаю, в нем было несколько страниц. Она писала не только о своих трудностях с тем мужчиной и о той аварии на дороге, но и упоминала, что ее спутник должен был остановиться, чтобы оказать помощь, и что она должна была сообщить полиции о происшествии. Но Наташа боялась, что и ей могут быть предъявлены обвинения. Или при этих обстоятельствах ее даже могут посадить в тюрьму. Ее письмо, как я полагаю, было таким же, как и тысячи других, мучительным криком отчаяния. Оно молило об ответе и совете.
– Вы полагаете? Вы хотите сказать, что не знаете точного содержания ее письма?
– Я его не видел. Его должен был получить мистер Пайк.
Я озадаченно сдвинул брови.
– Вы начинаете понимать, – отметил Уэверли.
В самом деле, я начал кое-что понимать. Но слова Уэверли все еще крутились у меня в голове: "Письмо, как и многие тысяч других, которые мы получаем... мучительный крик отчаяния... мольбы об ответе и совете..."
Уэверли прикусил нижнюю губу.
– Понимаете ли, мистер Скотт, рассказ мисс Антуанетт не был так прост, как я вам его представил. Он состоял из намеков, недомолвок и разрозненных слов, которые я составил и превратил в единое целое.
– А теперь о шантаже, – подхватил я. – Аманда получала письма, она же отбирала те, на основании которых можно организовать вымогательство денег, и посылала туда своих людей, чтобы они сделали все остальное.
– Да, – подтвердил Уэверли. – Прежде всего, я понял только одно, что мисс Антуанетт доверила в письме к Аманде такую информацию, которую не могла передать никому, кроме официальных лиц. Но вы не должны верить никаким секретам и даже признаниям, которые печатаются в рубрике "Строчки для страждущих".
– А я и не верю, – проговорил я.
Я было начал закуривать вторую сигарету, но у меня в зажигалке кончился бензин, и я смотрел на угасающий язычок пламени, пока он совсем не погас. До этого момента я так и не вспомнил о том клочке бумаги, где было что-то написано от руки, который я поднял в сточном желобе на улице против дома Финли Пайка. А вот теперь я о нем подумал.
Уэверли забеспокоился, не понимая моего молчания:
– Что-то не так?
– Да нет, все в порядке. У вас есть спички?
Он нахмурился. Может быть, мой клиент и не возражал против того, что я курю, но никак уж не хотел потакать моим вредным привычкам. Тем не менее он отыскал коробку спичек в ящике стола и передал ее мне. На коробке была рекламная наклейка "Инсайда". Никаких улик.
Я закурил сигарету, и Уэверли продолжал:
– Как я уже сказал, поначалу я знал только одно: мисс Антуанетт подверглась шантажу. Я полагал, что необходимые для подобных действий сведения были почерпнуты из ее письма Аманде и что она во всем обвиняет меня. И сразу же мне стало ясно, что мисс Антуанетт могла либо умиротвориться, либо, пребывая в нервном состоянии, разболтать эту историю еще кому-нибудь. Например, друзьям по работе в кино или газетным репортерам... Были ли ее предположения правдивы или нет, но они породили бы в Голливуде нечто гораздо более неприятное, чем просто слухи. А это было бы просто фатально. Могло подорвать "Инсайд", и не только мою репутацию, но и многих других. Вы понимаете?
– Начинаю понимать.
Он снова пожевал губами.
– Я сказал мисс Антуанетт, что я совсем не виноват, но сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей установить истину, какой бы она ни была. Если кто-нибудь из моих работников причастен к этому шантажу, он будет передан в руки правосудия. Потом я предложил обратиться к полиции. И это благотворно повлияло на Наташу, ее истерика значительно поутихла.
Я удивленно заморгал:
– И что, девушка согласилась впутывать в это дело копов?
– Совсем наоборот, – отмел мое предположение издатель. – Она предпочитала, чтобы полиция ничего не знала об этом деле. Поэтому хотя я считал, что профессиональное расследование было бы предпочтительнее, но прежде всего, чтобы не волновать мисс Антуанетт, я предложил за мой счет нанять частного детектива. Причем по ее выбору, чтобы исключить всякие подозрения, что я могу выбрать такого, который бы соблюдал мои интересы. Наташа назвала ваше имя и сказала, что знает вас. Я попросил ее тут же позвонить вам, чтобы она была уверена в том, что ее выбор принят.
– И что, вы сразу же согласились, да?
– Она... ну, у нее все еще был пистолет.
– Угу. И в это время она все еще была сильно возбуждена и продолжала лить слезы?
– Она уже перестала рыдать и кричать, но все еще не пришла в нормальное состояние.
Вот объяснение тому, что ее голос по телефону показался мне таким странным. Рассказ Уэверли открывал мне некоторые вещи, которые стоило проверить.
Он продолжал:
– По тем же самым причинам я дал ей возможность послушать мой телефонный разговор с вами. И она почти совсем успокоилась. А придя в себя, Наташа рассказала мне всю историю так подробно и точно, с такой неподдельной искренностью, что я уверовал в то, что она говорит правду. А поверив в это, я сделал логический вывод о том, что мистер Пайк предал ее доверие и на самом деле является автором шантажа. Я поверил, что он шантажировал мисс Антуанетт. А если ее, то почему не других тоже? Дюжины других! А может быть, многие дюжины других.
– Почему же нет? – согласился я.
– Я почти заболел, когда подумал об этом. Если он шантажировал других людей, то, может быть, некоторые из них догадались, что информация могла быть взята из их писем к Аманде. Следовательно, они могли посчитать, что и я тоже принимаю в этом участие. Вот эти мысли и заставили меня срочно поехать домой к мистеру Пайку.
Я выпустил мисс Антуанетт через боковой вход, – продолжал Уэверли, – сказав ей, что с минуты на минуту вы должны ко мне приехать. Потом коротко проанализировал обстановку, а потом решил обсудить ее с мистером Пайком.
– И бросились отсюда с криком "Финли Пайк! Я достану его!" или что-то в этом духе, – подсказал я.
– Э... – Он нахмурился. – О нет. Я ничего подобного не могу сделать. Конечно, я был зол, но...
– Мисс Принз могла что-то приврать, – согласился я.
– Ну а остальное вам известно, – устало проговорил издатель.
– Ну да, вы пошли к Пайку и пристукнули его...
– Я повторяю – я не делал этого, мистер Скотт. Остальное вы знаете. Все было точно так, как я вам говорил.
– Так почему же вы не сказали мне прошлым вечером об этом легкомысленном поступке Наташи? Зачем ждали до сих пор?
Он выглядел явно удивленным.
– Но я полагал, что вам и так все было ясно.
Я уставился на него, моргая. А потом понял, что он прав.
– Верно, – согласился я. – Я немного не сообразил. Вы имеете в виду повод.
– Да, конечно. Полиция была убеждена, да и теперь тоже так думает, что это я убил Пайка. Им известно, что я был там и что я знаю жертву. Но нет никаких доказательств того, что я и мистер Пайк не были в отличных отношениях. Правда состоит в том, что мы работали вместе как нельзя лучше. Полиция располагает всем, кроме мотива преступления. Если бы я сказал им или они подслушали, как я говорил вам или мисс Антуанетт о моих подозрениях мистера Пайка в возможных грязных делах, связанных с шантажом, мое положение в этом случае было бы безнадежным. К тому же, правда это, или нет, газеты раззвонили бы утром об этом в своих статьях.
И на этот раз мой клиент был совершенно прав. Если бы эта история появилась в газетах, то полиция могла бы выдвинуть только один или, в крайнем случае, два мотива преступления. Первый – Уэверли неожиданно узнал, что Пайк использовал рубрику "Инсайда" для шантажа и, разъяренный, бросился к нему, ударил и убил. А вторая – что Уэверли был сообщником Пайка по шантажу, между преступниками возникла ссора и Уэверли в драке убил его. И в любом случае мой клиент мог бы оказаться за решеткой.
Мне также показалось, что оба эти мотива одинаково хорошо подходят для Уэверли, если он и на самом деле убил Пайка. Более того, если его история правдива, только Наташа Антуанетт могла бы подтвердить ее. А если он врал мне, то это было очень удобно для него, потому что девушка была мертва.
И это казалось мне прозрачным, как горный воздух: или Уэверли говорил мне правду, или он был очень, очень умен.
Я сказал ему:
– О'кей, мистер Уэверли. А теперь объясните связь между вами и владельцем ресторана "Апач" Алем Джантом во всем этом деле.
– Между мной и Алем Джантом нет вообще никакой связи, – твердо заявил Гордон.
– Кажется, я же сказал вам...
– Да, вы мне сказали, – прервал он меня. – Но это не значит, что это правда. Хотя, как я полагаю, может быть правдой. По крайней мере, это возможно.
– Что все это значит? – не понял я.
– Все, что я знаю, – это то, что мисс Уиллоу вместе с двумя другими персонами, активными в нашей отрасли, которых, кстати, я весьма уважаю, явилась ко мне пару лет назад с предложением. Они высказались в том духе, что я являюсь подходящей личностью, которая могла бы издавать в Голливуде новый журнал. Они предложили необходимый для этого капитал. Идея мне понравилась. В течение нескольких дней я обдумывал ее и наконец с удовольствием согласился. Но где мои компаньоны, включая мисс Уиллоу, возьмут деньги, чтобы инвестировать это начинание, я не знал. По правде говоря, я никогда не думал об этом до настоящего момента.
Гордон Уэверли снова положил руки на стол, соединил пальцы вместе и в упор посмотрел на меня.
– Да, я слышал имя Аль Джант. Но никогда не встречал этого человека и никогда ничем не был связан с ним, так же как и сейчас. Если вы говорите, что кто-то из его преступных помощников был у мистера Пайка в ту ночь, то я принимаю к сведению ваше заявление. Но это принятие не основывается на моих знаниях. Я ничего не знаю об этой личности, кем бы он ни был. Как ничего не знаю и о стрельбе, которая была ночью у дома мистера Пайка. Я даже не знал, пока вы мне не сказали, что там был кто-то застрелен. А теперь снова и в последний раз я заявляю вам, что не убивал мистера Пайка.
Такое двоякое представление о его личности могло бы совершенно разрушить любое расследование. Поэтому я должен был выбирать одно из двух: сказать Уэверли "до свидания" или идти вперед, полагая, что он так же честен, как длинен день в самой середине лета. Кроме того, принимая решение, всегда приходится учитывать, что многие подробности пока неизвестны. И я попытался собраться с мыслями.
– О'кей, – сказал я. – Мы в деле. Теперь разберемся по порядку. Первое. Если деньги Джанта вложены в ваш журнал через мисс Уиллоу, я в этом разберусь. Второе. Эти громилы Аля Джанта наверняка прошлой ночью направлялись к дому Пайка – один из них вернулся. Поэтому если нет связи между вами и Джантом, то с большой вероятностью есть какая-то связь между ним и Пайком или тем человеком, который вышиб Пайку мозги. Третье. Если Наташа говорила, что нет свидетелей их наезда и бегства, то я ей верю. А это значит, что кто-то, может быть и Пайк, открыл настоящее золотое дно и действовал прямо у вас под самым носом. Если он шантажировал и других авторов писем, то думаю, что смогу раздобыть хотя бы одно из таких писем. Хотя пока не представляю, каким образом. Попытаюсь проследить его путь до автора и таким образом найти хотя бы еще одну жертву...
Я замолчал. Странно, как подобные рассуждения могут действовать на человека. В этот момент я был совершенно убежден, что Уэверли не убивал Пайка. Вы понимаете? Просто какая-то магия. Никто, просто никто не мог бы этого доказать. И я продолжал:
– Хорошо, что убийца Пайка вынужден был в возбужденном состоянии спешно покинуть дом. Четвертое. Расскажите мне, как работал отдел Аманды, и покажите полученные письма и дела. Дайте мне Наташино описание того, кто к ней приходил, а также все детали той аварии, о которой она вам рассказала. И наконец, примите мои извинения за мою склонность к мелким деталям, и я попытаюсь во всем разобраться.
Мой клиент улыбнулся. На этот раз не сдержанной, как прежде, а настоящей, хорошей улыбкой.
– Мы, – сказал он, – в деле.
– Она выстрелила в вас здесь, в этом офисе?
– Именно так, – кивнул Уэверли.
– Тогда если пуля не попала в вас, то здесь где-то должен быть след от нее.
Он сдержанно, но с некоторым раздражением ответил:
– Очевидно, она не очень хорошо прицелилась. – Он отодвинулся в кресле и ткнул указательным пальцем назад.
Как только он это сделал, я сразу же заметил дырку. Маленькое темное пятнышко на одной из бежевых панелей, которыми были облицованы стены.
– Я просто разочарован, что такой опытный человек, как вы, после целой минуты наблюдений не смог заметить место, куда угодила пуля, – невольно проговорил Гордон. Но потом он улыбнулся и извинился. – Мне не следовало предаваться сомнительному удовлетворению от сарказма. Но ваш образ действий, мистер Скотт, скажем так, несколько грубоват. Во всяком случае, вот дыра от пули, которая чуть не попала мне в голову. Могу я продолжить?
– Пожалуйста, продолжайте, – усмехнулся я.
– Я был просто поражен. Не стоит и говорить, а может быть, мне следует это сделать, я не имел никакого понятия о том, что с ней стряслось. Признаюсь, я был напуган. Если говорить более точно, я окаменел. Если бы она выстрелила из этого дьявольского пистолета еще раз, она могла бы попасть в меня, и сейчас я уже ничего вам не мог бы рассказать. Но она не стала больше стрелять, – заключил Уэверли. – Покачнулась и разразилась рыданиями.
Я достал сигарету и сунул ее в рот, а потом вспомнил, как Уэверли говорил о "рабе никотина", и вопросительно посмотрел на него. Он кивнул. Я получил разрешение, зажег сигарету и глубоко затянулся. Может быть, именно поэтому мисс Принз не разрешали курить. Если она будет дышать еще глубже, чем делала это прошлым вечером, ей придется полностью обновить свой гардероб.
Уэверли продолжал:
– Я встал, подскочил к ней, усадил в кресло и попытался как-то успокоить. Когда рыдания чуть поутихли, Наташа рассказала, что всего час назад к ней заявился огромный и очень неприятный субъект и попытался шантажировать ее. Она убедила себя, что это я его подослал. И даже если не я лично, то все равно я ответственен за это.
– А она описала того типа? А может быть, она его знает? – спросил я.
– Она описала его подробно, но она его не знает. И ее описание не совпадает ни с кем из моих знакомых.
– О'кей. Оставим это пока. А чем это он пытался ее шантажировать? Что он знает о Наташе такое, за что она, по его мнению, сможет заплатить, чтобы сохранить тайну?
– Одно время, – начал Уэверли, – наша черноволосая красавица была дружна с женатым мужчиной. В начале этого месяца они были в одном загородном клубе. Это было в субботу вечером. Они крепко выпили, особенно он. Возвращаясь в Лос-Анджелес, ее спутник, который водил машину очень нервно, врезался в другой автомобиль. Та машина потеряла управление, вылетела с дороги и ударилась в дерево. Партнер мисс Антуанетт не остановился, а вместо этого поспешил скрыться с места аварии.
Уэверли положил руки на стол и крепко сцепил пальцы.
– Так вот, мужчина, который явился к ней прошлым вечером, обладал этой информацией. Он утверждал, что существует свидетель преступления. Однако мисс Антуанетт заявила, что он напрасно пытается заниматься вымогательством. Водитель пострадавшей машины не мог их видеть, и едва ли на месте аварии были еще какие-то люди. Это произошло на бульваре Лоурел-Каньон, и там вообще не было никакого освещения, кроме автомобильных фар. Наташа настаивала на том, что никто не мог рассмотреть, кто был в их машине. И тем более узнать их в лицо. Она была совершенно уверена в этом. Но она предполагает только одно возможное объяснение...
И тут меня осенило.
– Подождите минуту, – сказал я, поднялся и начал ходить по комнате взад и вперед. Потом остановился и посмотрел на Уэверли: – Не говорите мне только, что Нат – мисс Антуанетт – написала дурацкое письмо Аманде Дюбонне.
Издатель снова улыбнулся:
– Потрясающе! Как вы догадались об этом?
– Но так было на самом деле?
– Было.
Я снова сел.
– Черт возьми, я не извлекаю свои выводы из воздуха. Прямо перед съемкой Нат читала статью в утренней газете о том, что вы задержаны в связи с убийством Пайка. Это не подействовало на нее. Но в самом низу страницы было написано, что это Пайк ведет рубрику "Строчки для страждущих" в журнале "Инсайд" под псевдонимом. А потом она перевернула страницу, где было указано имя Аманды Дюбонне. Когда она поняла, что это Пайк был автором этой колонки, то потеряла самообладание. Она могла проболтаться о той самой истории Пайку-Аманде в письме. А потом рассказала вам, после того как сделала этот неприцельный выстрел в вашу голову... Ну, я начинаю понимать, что ее вывело из себя тем утром. Она могла подумать, что ее визит к вам прошлым вечером побудил вас убить Пайка. Не говоря уже о том, что оба очень боялись грядущего скандала.
Уэверли кивнул:
– Но есть и еще одна причина, почему Наташа оказалась в таком состоянии, мистер Скотт. Если она поверила, что это я убил мистера Пайка, то могла подумать, что прошлым вечером я врал ей, потом заставил замолчать мистера Пайка, а потом сделаю то же самое с ней.
– А что, Наташа на самом деле все выложила в том письме к Аманде? – спросил я.
– Так она мне сказала, – подтвердил издатель. – Разумеется, она не указала своего настоящего имени, но адрес дала реальный. Что неудивительно, потому что она не ожидала никаких других последствий, кроме как ответного письма от Аманды. Или, может быть, персонального ответа в рубрике журнала – мы получаем сотни писем, которые нельзя использовать в журнале, вы же понимаете.
Я кивнул.
– А что касается самого письма, то, как я понимаю, в нем было несколько страниц. Она писала не только о своих трудностях с тем мужчиной и о той аварии на дороге, но и упоминала, что ее спутник должен был остановиться, чтобы оказать помощь, и что она должна была сообщить полиции о происшествии. Но Наташа боялась, что и ей могут быть предъявлены обвинения. Или при этих обстоятельствах ее даже могут посадить в тюрьму. Ее письмо, как я полагаю, было таким же, как и тысячи других, мучительным криком отчаяния. Оно молило об ответе и совете.
– Вы полагаете? Вы хотите сказать, что не знаете точного содержания ее письма?
– Я его не видел. Его должен был получить мистер Пайк.
Я озадаченно сдвинул брови.
– Вы начинаете понимать, – отметил Уэверли.
В самом деле, я начал кое-что понимать. Но слова Уэверли все еще крутились у меня в голове: "Письмо, как и многие тысяч других, которые мы получаем... мучительный крик отчаяния... мольбы об ответе и совете..."
Уэверли прикусил нижнюю губу.
– Понимаете ли, мистер Скотт, рассказ мисс Антуанетт не был так прост, как я вам его представил. Он состоял из намеков, недомолвок и разрозненных слов, которые я составил и превратил в единое целое.
– А теперь о шантаже, – подхватил я. – Аманда получала письма, она же отбирала те, на основании которых можно организовать вымогательство денег, и посылала туда своих людей, чтобы они сделали все остальное.
– Да, – подтвердил Уэверли. – Прежде всего, я понял только одно, что мисс Антуанетт доверила в письме к Аманде такую информацию, которую не могла передать никому, кроме официальных лиц. Но вы не должны верить никаким секретам и даже признаниям, которые печатаются в рубрике "Строчки для страждущих".
– А я и не верю, – проговорил я.
Я было начал закуривать вторую сигарету, но у меня в зажигалке кончился бензин, и я смотрел на угасающий язычок пламени, пока он совсем не погас. До этого момента я так и не вспомнил о том клочке бумаги, где было что-то написано от руки, который я поднял в сточном желобе на улице против дома Финли Пайка. А вот теперь я о нем подумал.
Уэверли забеспокоился, не понимая моего молчания:
– Что-то не так?
– Да нет, все в порядке. У вас есть спички?
Он нахмурился. Может быть, мой клиент и не возражал против того, что я курю, но никак уж не хотел потакать моим вредным привычкам. Тем не менее он отыскал коробку спичек в ящике стола и передал ее мне. На коробке была рекламная наклейка "Инсайда". Никаких улик.
Я закурил сигарету, и Уэверли продолжал:
– Как я уже сказал, поначалу я знал только одно: мисс Антуанетт подверглась шантажу. Я полагал, что необходимые для подобных действий сведения были почерпнуты из ее письма Аманде и что она во всем обвиняет меня. И сразу же мне стало ясно, что мисс Антуанетт могла либо умиротвориться, либо, пребывая в нервном состоянии, разболтать эту историю еще кому-нибудь. Например, друзьям по работе в кино или газетным репортерам... Были ли ее предположения правдивы или нет, но они породили бы в Голливуде нечто гораздо более неприятное, чем просто слухи. А это было бы просто фатально. Могло подорвать "Инсайд", и не только мою репутацию, но и многих других. Вы понимаете?
– Начинаю понимать.
Он снова пожевал губами.
– Я сказал мисс Антуанетт, что я совсем не виноват, но сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей установить истину, какой бы она ни была. Если кто-нибудь из моих работников причастен к этому шантажу, он будет передан в руки правосудия. Потом я предложил обратиться к полиции. И это благотворно повлияло на Наташу, ее истерика значительно поутихла.
Я удивленно заморгал:
– И что, девушка согласилась впутывать в это дело копов?
– Совсем наоборот, – отмел мое предположение издатель. – Она предпочитала, чтобы полиция ничего не знала об этом деле. Поэтому хотя я считал, что профессиональное расследование было бы предпочтительнее, но прежде всего, чтобы не волновать мисс Антуанетт, я предложил за мой счет нанять частного детектива. Причем по ее выбору, чтобы исключить всякие подозрения, что я могу выбрать такого, который бы соблюдал мои интересы. Наташа назвала ваше имя и сказала, что знает вас. Я попросил ее тут же позвонить вам, чтобы она была уверена в том, что ее выбор принят.
– И что, вы сразу же согласились, да?
– Она... ну, у нее все еще был пистолет.
– Угу. И в это время она все еще была сильно возбуждена и продолжала лить слезы?
– Она уже перестала рыдать и кричать, но все еще не пришла в нормальное состояние.
Вот объяснение тому, что ее голос по телефону показался мне таким странным. Рассказ Уэверли открывал мне некоторые вещи, которые стоило проверить.
Он продолжал:
– По тем же самым причинам я дал ей возможность послушать мой телефонный разговор с вами. И она почти совсем успокоилась. А придя в себя, Наташа рассказала мне всю историю так подробно и точно, с такой неподдельной искренностью, что я уверовал в то, что она говорит правду. А поверив в это, я сделал логический вывод о том, что мистер Пайк предал ее доверие и на самом деле является автором шантажа. Я поверил, что он шантажировал мисс Антуанетт. А если ее, то почему не других тоже? Дюжины других! А может быть, многие дюжины других.
– Почему же нет? – согласился я.
– Я почти заболел, когда подумал об этом. Если он шантажировал других людей, то, может быть, некоторые из них догадались, что информация могла быть взята из их писем к Аманде. Следовательно, они могли посчитать, что и я тоже принимаю в этом участие. Вот эти мысли и заставили меня срочно поехать домой к мистеру Пайку.
Я выпустил мисс Антуанетт через боковой вход, – продолжал Уэверли, – сказав ей, что с минуты на минуту вы должны ко мне приехать. Потом коротко проанализировал обстановку, а потом решил обсудить ее с мистером Пайком.
– И бросились отсюда с криком "Финли Пайк! Я достану его!" или что-то в этом духе, – подсказал я.
– Э... – Он нахмурился. – О нет. Я ничего подобного не могу сделать. Конечно, я был зол, но...
– Мисс Принз могла что-то приврать, – согласился я.
– Ну а остальное вам известно, – устало проговорил издатель.
– Ну да, вы пошли к Пайку и пристукнули его...
– Я повторяю – я не делал этого, мистер Скотт. Остальное вы знаете. Все было точно так, как я вам говорил.
– Так почему же вы не сказали мне прошлым вечером об этом легкомысленном поступке Наташи? Зачем ждали до сих пор?
Он выглядел явно удивленным.
– Но я полагал, что вам и так все было ясно.
Я уставился на него, моргая. А потом понял, что он прав.
– Верно, – согласился я. – Я немного не сообразил. Вы имеете в виду повод.
– Да, конечно. Полиция была убеждена, да и теперь тоже так думает, что это я убил Пайка. Им известно, что я был там и что я знаю жертву. Но нет никаких доказательств того, что я и мистер Пайк не были в отличных отношениях. Правда состоит в том, что мы работали вместе как нельзя лучше. Полиция располагает всем, кроме мотива преступления. Если бы я сказал им или они подслушали, как я говорил вам или мисс Антуанетт о моих подозрениях мистера Пайка в возможных грязных делах, связанных с шантажом, мое положение в этом случае было бы безнадежным. К тому же, правда это, или нет, газеты раззвонили бы утром об этом в своих статьях.
И на этот раз мой клиент был совершенно прав. Если бы эта история появилась в газетах, то полиция могла бы выдвинуть только один или, в крайнем случае, два мотива преступления. Первый – Уэверли неожиданно узнал, что Пайк использовал рубрику "Инсайда" для шантажа и, разъяренный, бросился к нему, ударил и убил. А вторая – что Уэверли был сообщником Пайка по шантажу, между преступниками возникла ссора и Уэверли в драке убил его. И в любом случае мой клиент мог бы оказаться за решеткой.
Мне также показалось, что оба эти мотива одинаково хорошо подходят для Уэверли, если он и на самом деле убил Пайка. Более того, если его история правдива, только Наташа Антуанетт могла бы подтвердить ее. А если он врал мне, то это было очень удобно для него, потому что девушка была мертва.
И это казалось мне прозрачным, как горный воздух: или Уэверли говорил мне правду, или он был очень, очень умен.
Я сказал ему:
– О'кей, мистер Уэверли. А теперь объясните связь между вами и владельцем ресторана "Апач" Алем Джантом во всем этом деле.
– Между мной и Алем Джантом нет вообще никакой связи, – твердо заявил Гордон.
– Кажется, я же сказал вам...
– Да, вы мне сказали, – прервал он меня. – Но это не значит, что это правда. Хотя, как я полагаю, может быть правдой. По крайней мере, это возможно.
– Что все это значит? – не понял я.
– Все, что я знаю, – это то, что мисс Уиллоу вместе с двумя другими персонами, активными в нашей отрасли, которых, кстати, я весьма уважаю, явилась ко мне пару лет назад с предложением. Они высказались в том духе, что я являюсь подходящей личностью, которая могла бы издавать в Голливуде новый журнал. Они предложили необходимый для этого капитал. Идея мне понравилась. В течение нескольких дней я обдумывал ее и наконец с удовольствием согласился. Но где мои компаньоны, включая мисс Уиллоу, возьмут деньги, чтобы инвестировать это начинание, я не знал. По правде говоря, я никогда не думал об этом до настоящего момента.
Гордон Уэверли снова положил руки на стол, соединил пальцы вместе и в упор посмотрел на меня.
– Да, я слышал имя Аль Джант. Но никогда не встречал этого человека и никогда ничем не был связан с ним, так же как и сейчас. Если вы говорите, что кто-то из его преступных помощников был у мистера Пайка в ту ночь, то я принимаю к сведению ваше заявление. Но это принятие не основывается на моих знаниях. Я ничего не знаю об этой личности, кем бы он ни был. Как ничего не знаю и о стрельбе, которая была ночью у дома мистера Пайка. Я даже не знал, пока вы мне не сказали, что там был кто-то застрелен. А теперь снова и в последний раз я заявляю вам, что не убивал мистера Пайка.
Такое двоякое представление о его личности могло бы совершенно разрушить любое расследование. Поэтому я должен был выбирать одно из двух: сказать Уэверли "до свидания" или идти вперед, полагая, что он так же честен, как длинен день в самой середине лета. Кроме того, принимая решение, всегда приходится учитывать, что многие подробности пока неизвестны. И я попытался собраться с мыслями.
– О'кей, – сказал я. – Мы в деле. Теперь разберемся по порядку. Первое. Если деньги Джанта вложены в ваш журнал через мисс Уиллоу, я в этом разберусь. Второе. Эти громилы Аля Джанта наверняка прошлой ночью направлялись к дому Пайка – один из них вернулся. Поэтому если нет связи между вами и Джантом, то с большой вероятностью есть какая-то связь между ним и Пайком или тем человеком, который вышиб Пайку мозги. Третье. Если Наташа говорила, что нет свидетелей их наезда и бегства, то я ей верю. А это значит, что кто-то, может быть и Пайк, открыл настоящее золотое дно и действовал прямо у вас под самым носом. Если он шантажировал и других авторов писем, то думаю, что смогу раздобыть хотя бы одно из таких писем. Хотя пока не представляю, каким образом. Попытаюсь проследить его путь до автора и таким образом найти хотя бы еще одну жертву...
Я замолчал. Странно, как подобные рассуждения могут действовать на человека. В этот момент я был совершенно убежден, что Уэверли не убивал Пайка. Вы понимаете? Просто какая-то магия. Никто, просто никто не мог бы этого доказать. И я продолжал:
– Хорошо, что убийца Пайка вынужден был в возбужденном состоянии спешно покинуть дом. Четвертое. Расскажите мне, как работал отдел Аманды, и покажите полученные письма и дела. Дайте мне Наташино описание того, кто к ней приходил, а также все детали той аварии, о которой она вам рассказала. И наконец, примите мои извинения за мою склонность к мелким деталям, и я попытаюсь во всем разобраться.
Мой клиент улыбнулся. На этот раз не сдержанной, как прежде, а настоящей, хорошей улыбкой.
– Мы, – сказал он, – в деле.
Глава 13
Покинув Уэверли, я поехал обратно, к себе в отель "Спартан". В спальне я нашел пальто, в котором был в тот вечер. В его кармане обнаружил смятый и сырой клочок бумаги, который я туда засунул.
Этот текст не был отрывком из "Правдивых признаний о страданиях". Но это были действительно страдания: письмо на одной странице, написанное Аманде Дюбонне одним из тех несчастных, о которых говорил Уэверли. По крайней мере, я так предполагал, потому что ни в самой бумаге, ни в строчках не было ничего, что говорило бы об этом. Но может быть, что-то можно было прочесть между строк...
Я внимательно прочитал письмо, но так и не отыскал ничего, что могло бы привести меня к автору. Ни малейшего проблеска. По крайней мере, я ничего не нашел. Я перечитал его три или четыре раза, а потом забыл о нем. На некоторое время.
Потом вернулся к своему списку и начал по порядку звонить, думать, говорить. Мне надо было разобраться с троими людьми – Наташей Антуанетт, Мадлен Уиллоу и Джереми Слэйдом.
Плюс описание и вопрос: "Кто он?" Это был гангстер, принимающий участие в шантаже, рэкетир-сборщик. Описание ограничивалось только тем, что мог передать мне Уэверли со слов рыдавшей Наташи: крупный мужчина, не очень опрятный, лысоватый спереди и с длинными волосами, спадавшими на плечи, может быть темными, может быть седоватыми. По какой-то причине она особенно отметила его ноги. Уэверли пытался передать ее красочное описание этих необычных конечностей: "Они были самые большие из тех, которые я когда-либо видела, не считая гиппопотама. Боже, это были те еще ноги!"
Немного, но, может быть, и хватит. Итак: большой и нескладный, наполовину лысый, с несоразмерно большими ногами. Он посетил Наташу в восемь вечера, а перед девятью она была уже у Уэверли.
Покончив с размышлениями, я связался с полицией. Никакой помощи и никаких продвижений. Я узнал, какой сорт сигарет курил убийца Наташи. Он и несколько миллионов других людей.
Я поговорил с Мадлен Уиллоу. Сейчас она выглядела точно сама смерть. Эдак лет на сто шестьдесят, и плюс в каждом килограмме ее веса было две трети жира. Вот так она выглядела. А когда-то эта женщина, бывшая актриса, была хороша безо всякого преувеличения. Она дебютировала более тридцати лет назад в фильмах второго разряда, где целовала героя в шею, а потом била его. Танцевала на нью-йоркских балах на пуантах. Сейчас в это трудно было поверить. Она танцевала на пуантах.
– Аль Джант? Кто? Конечно, я его не знаю, кто бы он... Кто? Альдо Джианетти? – возмущенно восклицала она. – С вами что-нибудь не в порядке, молодой человек. Конечно, это были мои деньги. Я сделала тысячи, миллионы, когда была звездой. Я – что? Конечно, это были мои деньги. Я же говорю вам, я никогда не слышала об... Я пожалуюсь на вас властям, молодой человек. Я доложу о вас.
Я сказал ей, черт возьми, я ведь только спрашиваю, и оставил ее, узнав именно то, что ожидал, – ничего. Но еще оставалось много разных других путей.
Всю вторую половину дня я размышлял о голубоглазой Шерри Дэйн. Я дважды звонил и говорил с ней, частично для того, чтобы спросить, не вспомнила ли она еще чего-нибудь о киллере. А еще и для того, чтобы предупредить ее побольше быть дома и по возможности никуда не ходить, потому что и ее могут застрелить. Чем больше я узнавал об этом деле или строил догадок, тем больше я тревожился об этой актрисе.
А может быть, мне надо было больше беспокоиться о себе самом.
Это случилось, когда я меньше всего ожидал.
В тот день к вечеру за мной вполне могли следить. Только время от времени, я могу сказать это без всякого хвастовства. Заметить хвост и избавиться от него – для меня самое привычное дело. Это просто эпизод из жизни детектива, часть его работы, так же как для бухгалтера правильно вести его книги. И тем не менее они могли без особых трудностей определить линию моего поведения, куда я пойду дальше или что буду делать в течение ближайшего часа или двух.
Было около пяти часов дня, и я в течение двух последних часов объезжал членов съемочной группы Слэйда – как исполнителей, так и техников. Я надеялся, что кто-то из них – находясь один на один со мной и без опасения, что кто-то услышит его сообщение, – что-то добавит к моей разрозненной информации. Но никто из них ничего не мог дополнить. Любой, понимающий, что я делаю, мог в конце концов вполне логично допустить, что я обращусь и к другим членам съемочной группы, и определенно – к руководителям, и проявлял осторожность в разговоре со мной.
Этот текст не был отрывком из "Правдивых признаний о страданиях". Но это были действительно страдания: письмо на одной странице, написанное Аманде Дюбонне одним из тех несчастных, о которых говорил Уэверли. По крайней мере, я так предполагал, потому что ни в самой бумаге, ни в строчках не было ничего, что говорило бы об этом. Но может быть, что-то можно было прочесть между строк...
Я внимательно прочитал письмо, но так и не отыскал ничего, что могло бы привести меня к автору. Ни малейшего проблеска. По крайней мере, я ничего не нашел. Я перечитал его три или четыре раза, а потом забыл о нем. На некоторое время.
Потом вернулся к своему списку и начал по порядку звонить, думать, говорить. Мне надо было разобраться с троими людьми – Наташей Антуанетт, Мадлен Уиллоу и Джереми Слэйдом.
Плюс описание и вопрос: "Кто он?" Это был гангстер, принимающий участие в шантаже, рэкетир-сборщик. Описание ограничивалось только тем, что мог передать мне Уэверли со слов рыдавшей Наташи: крупный мужчина, не очень опрятный, лысоватый спереди и с длинными волосами, спадавшими на плечи, может быть темными, может быть седоватыми. По какой-то причине она особенно отметила его ноги. Уэверли пытался передать ее красочное описание этих необычных конечностей: "Они были самые большие из тех, которые я когда-либо видела, не считая гиппопотама. Боже, это были те еще ноги!"
Немного, но, может быть, и хватит. Итак: большой и нескладный, наполовину лысый, с несоразмерно большими ногами. Он посетил Наташу в восемь вечера, а перед девятью она была уже у Уэверли.
Покончив с размышлениями, я связался с полицией. Никакой помощи и никаких продвижений. Я узнал, какой сорт сигарет курил убийца Наташи. Он и несколько миллионов других людей.
Я поговорил с Мадлен Уиллоу. Сейчас она выглядела точно сама смерть. Эдак лет на сто шестьдесят, и плюс в каждом килограмме ее веса было две трети жира. Вот так она выглядела. А когда-то эта женщина, бывшая актриса, была хороша безо всякого преувеличения. Она дебютировала более тридцати лет назад в фильмах второго разряда, где целовала героя в шею, а потом била его. Танцевала на нью-йоркских балах на пуантах. Сейчас в это трудно было поверить. Она танцевала на пуантах.
– Аль Джант? Кто? Конечно, я его не знаю, кто бы он... Кто? Альдо Джианетти? – возмущенно восклицала она. – С вами что-нибудь не в порядке, молодой человек. Конечно, это были мои деньги. Я сделала тысячи, миллионы, когда была звездой. Я – что? Конечно, это были мои деньги. Я же говорю вам, я никогда не слышала об... Я пожалуюсь на вас властям, молодой человек. Я доложу о вас.
Я сказал ей, черт возьми, я ведь только спрашиваю, и оставил ее, узнав именно то, что ожидал, – ничего. Но еще оставалось много разных других путей.
Всю вторую половину дня я размышлял о голубоглазой Шерри Дэйн. Я дважды звонил и говорил с ней, частично для того, чтобы спросить, не вспомнила ли она еще чего-нибудь о киллере. А еще и для того, чтобы предупредить ее побольше быть дома и по возможности никуда не ходить, потому что и ее могут застрелить. Чем больше я узнавал об этом деле или строил догадок, тем больше я тревожился об этой актрисе.
А может быть, мне надо было больше беспокоиться о себе самом.
Это случилось, когда я меньше всего ожидал.
В тот день к вечеру за мной вполне могли следить. Только время от времени, я могу сказать это без всякого хвастовства. Заметить хвост и избавиться от него – для меня самое привычное дело. Это просто эпизод из жизни детектива, часть его работы, так же как для бухгалтера правильно вести его книги. И тем не менее они могли без особых трудностей определить линию моего поведения, куда я пойду дальше или что буду делать в течение ближайшего часа или двух.
Было около пяти часов дня, и я в течение двух последних часов объезжал членов съемочной группы Слэйда – как исполнителей, так и техников. Я надеялся, что кто-то из них – находясь один на один со мной и без опасения, что кто-то услышит его сообщение, – что-то добавит к моей разрозненной информации. Но никто из них ничего не мог дополнить. Любой, понимающий, что я делаю, мог в конце концов вполне логично допустить, что я обращусь и к другим членам съемочной группы, и определенно – к руководителям, и проявлял осторожность в разговоре со мной.