Страница:
Если бы такой в бочину дед врубился…
Бог миловал. Родному сыну врезался. Тот накануне закончил предпродажную подготовку своих «Жигулей», торопился к покупателю в предвкушении денег, а тут родной папаня, как с цепи сорвавшись…
И опять повезло, долбанувшись в авто сына и вылетев от удара на средину проезжей части, наскочил ни на «Вольво», ни на «Мерседес» или КамАЗ — на ветхую бабульку, что шкандыбала через дорогу, опираясь на лыжную палку. Еле волочилась, припадая на все больные ноги…
И вдруг на нее жуть летит. «Запорожец» и на конвейере красавцем не назовешь, а тут вдобавок перекореженная крышка багажника, как челюсть акулы, распахнута. Зада вообще нет. Он в салон переместился после встречи с «Жигулями». Бабку по идее должен был кондрашка обнять от такой напасти.
Да не из тех была бабуля, у кого жизнь медом текла. Эта закалилась в невзгодах и лишениях. Такой прыжок сделала с двух ног и палки, используемой как спортивный шест, что любо-дорого поглядеть. Дед Петро не смог полюбоваться — крышка багажника, пастью хищника распахнутая, обзор перекрывала. Поэтому, крутнув руль, опять в сторону бабки направил зверюгу на колесах.
По всем показателям прежней жизни, «Запорожцу» после двойного удара — мордой о крышку, задом о «Жигуль» — следовало заглохнуть на веки вечные. Он в разнос пошел. Двигатель, форсажно ревя, не выключался, как ни старался укротить его дед Петро. И тормоза отказали. «Запорожец» кровожадным хищником прыгал по дороге, норовя подмять под себя старушенцию. Та скакала, как черт на горячей сковородке. Инвалидные ноги вытворяли чудеса спорта, уходя от четырехколесной опасности. Лет десять, не меньше, кроме шарканья при ходьбе, ничего прытче не могли, а тут бабуля козой летала во все боковые стороны и вперед-назад.
— Хохол треклятый! — клеймила в прыжках преследователя.
Обидное прозвище могло относиться и к деду Петру, и к «Запорожцу». Дед ничего не слышал, автомобиль оскорбился. С еще большей настойчивостью стал гонять бабку, не давая отдышаться и наложить на себя спасительное крестное знамение.
Дед Петро, не видя ничего прямо по курсу, бросил руль, принялся шарить под приборной доской в надежде разорвать электроцепь зажигания, дабы укротить сбесившегося мерина.
— Насильник! — верещала бабуля. — Поганец!
Наконец, Борыска подбежал к автомобилю, засунул руку в перекореженное чрево и выдернул пучок проводов.
«Запорожец» испустил дух в миллиметре от бабули.
Дед тоже был спасен. Из-за поворота вылетели иномарки, спешащие поглазеть на девок, снимающих исподнее на сцене бара.
Продолжай «Запорожец» скакать неуправляемым сайгаком, иномарки навряд ли невредимыми добрались до голобабского действа. Но деду повезло…
Старушенция не весь порох сожгла в прыжках, сделала еще один — на этот раз не от машины, а наоборот. И со всего размаха титановой палкой по лобовому стеклу как саданет. Дед инстинктивно закрыл глаза, а когда открыл, то лучше бы сидел зажмурившись. По стеклу рясно змеились трещины. За секунду до этого дед Петро с удовлетворением подвел итог передряги: «Зато лобовое целое…» И вот надо вносить коррективы…
…С полгода потом надоедал дочери:
— Борыска, расстреляй меня комар, обиделся, что ли? Не звонит. Когда он думает машину мне ладить?
Но Борыска поклялся ни за что ремонт «Запорожцу» не делать.
И вот теперь родственники с ужасом ждут решения губернатора — возьмет да облагодетельствует деда Петро новым автомобилем.
Бог миловал. Родному сыну врезался. Тот накануне закончил предпродажную подготовку своих «Жигулей», торопился к покупателю в предвкушении денег, а тут родной папаня, как с цепи сорвавшись…
И опять повезло, долбанувшись в авто сына и вылетев от удара на средину проезжей части, наскочил ни на «Вольво», ни на «Мерседес» или КамАЗ — на ветхую бабульку, что шкандыбала через дорогу, опираясь на лыжную палку. Еле волочилась, припадая на все больные ноги…
И вдруг на нее жуть летит. «Запорожец» и на конвейере красавцем не назовешь, а тут вдобавок перекореженная крышка багажника, как челюсть акулы, распахнута. Зада вообще нет. Он в салон переместился после встречи с «Жигулями». Бабку по идее должен был кондрашка обнять от такой напасти.
Да не из тех была бабуля, у кого жизнь медом текла. Эта закалилась в невзгодах и лишениях. Такой прыжок сделала с двух ног и палки, используемой как спортивный шест, что любо-дорого поглядеть. Дед Петро не смог полюбоваться — крышка багажника, пастью хищника распахнутая, обзор перекрывала. Поэтому, крутнув руль, опять в сторону бабки направил зверюгу на колесах.
По всем показателям прежней жизни, «Запорожцу» после двойного удара — мордой о крышку, задом о «Жигуль» — следовало заглохнуть на веки вечные. Он в разнос пошел. Двигатель, форсажно ревя, не выключался, как ни старался укротить его дед Петро. И тормоза отказали. «Запорожец» кровожадным хищником прыгал по дороге, норовя подмять под себя старушенцию. Та скакала, как черт на горячей сковородке. Инвалидные ноги вытворяли чудеса спорта, уходя от четырехколесной опасности. Лет десять, не меньше, кроме шарканья при ходьбе, ничего прытче не могли, а тут бабуля козой летала во все боковые стороны и вперед-назад.
— Хохол треклятый! — клеймила в прыжках преследователя.
Обидное прозвище могло относиться и к деду Петру, и к «Запорожцу». Дед ничего не слышал, автомобиль оскорбился. С еще большей настойчивостью стал гонять бабку, не давая отдышаться и наложить на себя спасительное крестное знамение.
Дед Петро, не видя ничего прямо по курсу, бросил руль, принялся шарить под приборной доской в надежде разорвать электроцепь зажигания, дабы укротить сбесившегося мерина.
— Насильник! — верещала бабуля. — Поганец!
Наконец, Борыска подбежал к автомобилю, засунул руку в перекореженное чрево и выдернул пучок проводов.
«Запорожец» испустил дух в миллиметре от бабули.
Дед тоже был спасен. Из-за поворота вылетели иномарки, спешащие поглазеть на девок, снимающих исподнее на сцене бара.
Продолжай «Запорожец» скакать неуправляемым сайгаком, иномарки навряд ли невредимыми добрались до голобабского действа. Но деду повезло…
Старушенция не весь порох сожгла в прыжках, сделала еще один — на этот раз не от машины, а наоборот. И со всего размаха титановой палкой по лобовому стеклу как саданет. Дед инстинктивно закрыл глаза, а когда открыл, то лучше бы сидел зажмурившись. По стеклу рясно змеились трещины. За секунду до этого дед Петро с удовлетворением подвел итог передряги: «Зато лобовое целое…» И вот надо вносить коррективы…
…С полгода потом надоедал дочери:
— Борыска, расстреляй меня комар, обиделся, что ли? Не звонит. Когда он думает машину мне ладить?
Но Борыска поклялся ни за что ремонт «Запорожцу» не делать.
И вот теперь родственники с ужасом ждут решения губернатора — возьмет да облагодетельствует деда Петро новым автомобилем.
ГРИБЫ НА ЧЕТЫРЁХ КОСТЯХ
«Как день с утра не задастся, — вспоминал дед Петро войну, — так, расстреляй меня комар, до ночи наперекосяк будет».
В то утро ложку потерял. Рассчитывал с ней Берлин брать, всю войну вместе, а тут обыскался — нет. Ложек всяких-яких в любом доме (в немецком городке стояли) навалом, но зачем немчуровская, своя нужна.
Не нашел. И понесся день по кочкам.
Мать с детства учила: «Не бери чужое». Ни в Австрии, ни в Германии не брал. Мужики таскали в «сидорах» костюмы, отрезы… Разведчик Петро — никогда. Из трофеев одни часы швейцарские имел. А тут в дом заскочил, смотрит — ботинки. И до того приглянулись деревенскому парню. Светло-коричневые, подошва в палец толщиной, с рантами. Не ботинки, а картинки. Таким до смерти сносу не будет. И черт дернул: «Возьми».
Наклонился Петро за ними… А ему в задницу как даст. Снайпер. Петро в аккурат, развязывая вещмешок, против окна отклячился. Высунул в сектор обстрела тыловую часть.
Не смертельная рана — хреноватистый попался стрелок, мякоть одну задело — но смешная… Обязательно, подумал Петро, сей факт попадет братьям-разведчикам на язык. До конца войны будут ржать: Петра в жопу ранили на пути в Германию.
Перевязался, и ведь не хотел идти в медсанбат, но опять нечистый попутал —свернул к лекарям. И напоролся на мину. В госпитале очнулся: кроме раны в заднице от снайпера, еще и ног нет…
А все с ложки началось. Матерился… За всю войну, кроме чирья в Белоруссии, никаких ран, а тут… Погоревал-погоревал, да жить-то надо…
И жил дед Петро, надо сказать, полноценнее других ногастых. В молодости до девок горазд был. И они до него. В сорок лет машину освоил. В пятьдесят полюбил грибы собирать. Конечно, со своими ногами и по девкам сподручнее шастать, и машину водить, и грибы собирать. В полный рост на протезах, какой ты грибник? А на четвереньках в самый раз. «На четырех костях», — шутил дед Петро. И с азартом таким способом собирал грузди, белые и всякие разные.
Выглядел процесс следующим образом. Облазит дед лесок, к дереву подползет, за ствол ухватится, встанет, перейдет в соседний колок и опять принимает коленно-локтевую позу.
Со стороны кажется — мученья, да и только. Однако дед Петро дрожал, как любил по грибы ездить. Изнывал с первыми летними днями: когда, наконец, полезут родимые? И дочь терроризировал.
— Лен, не видела — грибы носят?
— Какие грибы, трава только проклюнулась.
— Ага, только! Дуром на грядках прет! Пора сгонять на разведку.
Так повторялось каждый год. А уж в грибной разгар при первом удобном случае вырывался в соседние с дачей леса.
В тот день тоже достал дочь:
— Слетаем за профиль на разведку, а? Печенкой с селезенкой, расстреляй меня комар, чую — пошли родимые. Поехали, машина, как часы на Спасской башне, ходит.
— А че вчера колесо отвалилось?
— Зато двигун не заглох.
— В первый раз за сезон.
— Так уж и в первый, — обиделся дед. — Не можешь без гадостей.
— Ладно, — согласилась Лена, она тоже любила грибную охоту, — своими глазами убедишься — рано еще.
Потом дед вспоминал, тот день с утра не задался. И сетовал на себя — че было дергаться? Но задним умом мы все горазды.
Звоночек прозвенел утром, когда дед ведро в колодец упустил. Бутылку пива надумал охладить. На край колодца ведро поставил. Оно кувырк… Бутылку каким-то чудом успел подхватить. А ведро полдня вылавливал.
Когда выловил, прихватив пятилетнюю Юльку, двинули на грибную разведку.
До заветных лесков было километров пять. Успешно, без отваливания колес и замирания мотора, добрались до места назначения.
— В прошлом году в это время здесь полбагажника огребли! — охваченный азартом предстоящего мероприятия, вспомнил былые победы дед Петро и упал на «четыре кости». Принялся резво обшаривать рощицу. Со стороны казалось, дед обнюхивает каждое деревцо.
— Дед, ты как собака, — хихикнула Юлька.
— Зато я, в отличие от вас, ногастых, ни один грибок не пропущу. Вы ведь не собираете, а носитесь, как в задницу ужаленные. Рады, что есть на чем. Я каждый кустик обшарю, под всякую травинку загляну. У вас процентов 50 мимо глаз попадает.
В тот памятный вечер, как ни обшаривал, как ни заглядывал — счет трофеям шел не багажниками, редкими экземплярами. Пять обабков, три подберезовика, несколько сыроежек. По Юлькиному — суравежки. Волнушки звала волмянками. Кстати, она белый нашла. Ядреный, в самом соку. Таких десятка полтора и можно мариновать! Юлька, дите есть дите, нет с ножкой сорвать, она — шляпку одну. Мама-Лена бросилась искать нижнюю часть красавца. Да где там в стогу иголку найти. Юлька, конечно, забыла место.
Часа два дед ползал, Лена ходила, Юлька скакала по грибным угодьям.
— Стоп, пулемет! — сказал дед в один момент. — Хватит из пустого в порожнее переползать. Все равно не зря съездили…
— Что, Юлька, — спрашивал внучку по дороге к машине, — поедим свеженинки? Мамка на ужин сварит грибной супчик-голубчик.
— А куда она денется.
— Ты любишь супчик с грибами?
— Еще как есть хочу!
Дед Петро поторопился вперед событий распустить желудок на суп. У машины обнаружилось, что исчезла связка ключей, где и зажигания был.
— Вот гадский потрох! — выворачивал один карман за другим дед Петро. — Куда они, расстреляй меня комар, делись?
— Дед, ключ надо на веревочку и на шею, — нравоучительно советовала Юлька.
— Ты еще, соплюшка, будешь вякать!
— Сам ты соплюх!
— Лен, ты не брала?
— Они мне сдались! — нервничала дочь.
Мало хорошего видела Елена в этой потере.
— Неужели в лесу обронил?
По второму кругу начали обшаривать хоженые места, лесок за леском. Дед как Маугли, Лена тоже на колени встала. Ключи не грибы, в полный рост трудно в траве заметить. Юлька последовала примеру взрослых, но тут же ударилась коленкой о пенек.
— Гадский потрох! — плаксиво заругалась.
— Юлька, по губам получишь!
— А деда че не бьешь?
Обнюхивая каждую травинку, дед Петро поднял ржавый перочинный ножичек.
— Пойдет! — полюбовался находкой и сунул в карман.
Юлька нашла ножку от гриба-красавца и плоскую 250-граммовую бутылочку с завинчивающейся крышкой.
— Пойдет! — сунул дед в карман сосуд.
— Всякую гадость собираете! — ворчала Лена. — Ключи ищите!
Однако солнце село, дед Петро, обхватив березу, встал:
— Все, расстреляй меня комар, ни хрена не видать. Соединяю напрямую.
Повозившись с зажиганием, замкнул соответствующие проводки, застоявшийся «Запорожец» весело затарахтел, учуяв направление мыслей хозяина в сторону дома.
— Главное в нашем положении что? — спросил Юльку.
— Грибной супчик! — не задумалась внучка.
— Сама ты каша манная. Главное — ехать прямо. Иначе куковать на дороге придется. Хочешь, Юлька, куковать?
— Ку-ку! Ку-ку! — сразу начала Юлька.
Не этот смысл имелся в виду. Не мог дед, при всей своей автолихости, закладывать крутые виражи. И не крутые — тоже. Зажигание-то обманул, без ключа завел двигатель. Но на этот воровской случай имелась блокировка: руль вправо, руль влево и «стоп пулемет», сливай воду.
— При повороте передние колеса стопорятся в одном положении, — объяснял дед пассажирам особенности данной поездки.
— И потом нельзя ехать? — спросила Елена.
— Как в цирке можно. По кругу.
— Все бы ты шутил, папа!
— А че, расстреляй меня комар, грусть-кручину разводить?
Беды большой в прямолинейном движении не было, дорога не делала резких поворотов. Единственной преградой был профиль, что в деревню вел, за ним сразу дачи начинались. Дед Петро внимательно посмотрел в одну сторону профиля, другую, нет ли движущегося транспорта, и начал заезжать на дорожное полотно.
— Все, — с облегчением сказал, скатившись вниз, — дальше следуем прямо по линии партии и правительства.
Но вдруг на «линию» выскочил кабыздох. Куда уж он несся сломя голову? Может, от дачных псов уходил? Или нашкодил где-нибудь? Только сунулся под самые колеса, которым было противопоказано криволинейное движение. Дед Петро инстинктивно крутнул руль в сторону от самоубийцы.
— Расстреляй меня комар! — кричал в следующий момент. — Лучше бы я тебя раздавил!
Колеса намертво повернулись влево.
Лена побежала за подмогой, соседями-автомобилистами.
Как ни бились мужики повлиять на блокировку в обратном направлении, в походных условиях ничего не получалось. Пришлось брать деда на буксир. А так как передвигаться он мог только по кругу, маршрут по дачным дорогам прокладывали в левостороннем направлении. То и дело приходилось останавливаться, заносить задок «Запорожца».
С добрый час цирковой крендель нарезали. Тогда как, если нормально ехать, всего-то километра полтора будет. Уже хорошо затемно достигли дачи…
— Лен, — на следующее утро дед Петро, едва продрав глаза, стал просить дочку, — свари грибного супчика.
— Березовой каши бы тебе! — проворчала дочка, еще не отошедшая от вчерашней разведки.
— Че?
— Я про себя.
Лена достала из багажника корзинку с грибами. Высыпала трофеи, едва прикрывавшие дно, на столик и… Среди грибов лежали ключи.
— Это Юлька, расстреляй меня комар! — взорвался дед, увидев пропажу. — Она, шкода такая!
— Из-за поганки полпоселка взбаламутили! — поддержала мысль мама-Лена.
— Ремня всыпать, чтобы неповадно в следующий раз.
— Мороженое сегодня точно не получит.
Дед и мать в два голоса ругали Юльку.
Которая, конечно, не ангел. Но справедливости ради надо сказать, в тот раз Юлька к ключам не прикасалась.
В то утро ложку потерял. Рассчитывал с ней Берлин брать, всю войну вместе, а тут обыскался — нет. Ложек всяких-яких в любом доме (в немецком городке стояли) навалом, но зачем немчуровская, своя нужна.
Не нашел. И понесся день по кочкам.
Мать с детства учила: «Не бери чужое». Ни в Австрии, ни в Германии не брал. Мужики таскали в «сидорах» костюмы, отрезы… Разведчик Петро — никогда. Из трофеев одни часы швейцарские имел. А тут в дом заскочил, смотрит — ботинки. И до того приглянулись деревенскому парню. Светло-коричневые, подошва в палец толщиной, с рантами. Не ботинки, а картинки. Таким до смерти сносу не будет. И черт дернул: «Возьми».
Наклонился Петро за ними… А ему в задницу как даст. Снайпер. Петро в аккурат, развязывая вещмешок, против окна отклячился. Высунул в сектор обстрела тыловую часть.
Не смертельная рана — хреноватистый попался стрелок, мякоть одну задело — но смешная… Обязательно, подумал Петро, сей факт попадет братьям-разведчикам на язык. До конца войны будут ржать: Петра в жопу ранили на пути в Германию.
Перевязался, и ведь не хотел идти в медсанбат, но опять нечистый попутал —свернул к лекарям. И напоролся на мину. В госпитале очнулся: кроме раны в заднице от снайпера, еще и ног нет…
А все с ложки началось. Матерился… За всю войну, кроме чирья в Белоруссии, никаких ран, а тут… Погоревал-погоревал, да жить-то надо…
И жил дед Петро, надо сказать, полноценнее других ногастых. В молодости до девок горазд был. И они до него. В сорок лет машину освоил. В пятьдесят полюбил грибы собирать. Конечно, со своими ногами и по девкам сподручнее шастать, и машину водить, и грибы собирать. В полный рост на протезах, какой ты грибник? А на четвереньках в самый раз. «На четырех костях», — шутил дед Петро. И с азартом таким способом собирал грузди, белые и всякие разные.
Выглядел процесс следующим образом. Облазит дед лесок, к дереву подползет, за ствол ухватится, встанет, перейдет в соседний колок и опять принимает коленно-локтевую позу.
Со стороны кажется — мученья, да и только. Однако дед Петро дрожал, как любил по грибы ездить. Изнывал с первыми летними днями: когда, наконец, полезут родимые? И дочь терроризировал.
— Лен, не видела — грибы носят?
— Какие грибы, трава только проклюнулась.
— Ага, только! Дуром на грядках прет! Пора сгонять на разведку.
Так повторялось каждый год. А уж в грибной разгар при первом удобном случае вырывался в соседние с дачей леса.
В тот день тоже достал дочь:
— Слетаем за профиль на разведку, а? Печенкой с селезенкой, расстреляй меня комар, чую — пошли родимые. Поехали, машина, как часы на Спасской башне, ходит.
— А че вчера колесо отвалилось?
— Зато двигун не заглох.
— В первый раз за сезон.
— Так уж и в первый, — обиделся дед. — Не можешь без гадостей.
— Ладно, — согласилась Лена, она тоже любила грибную охоту, — своими глазами убедишься — рано еще.
Потом дед вспоминал, тот день с утра не задался. И сетовал на себя — че было дергаться? Но задним умом мы все горазды.
Звоночек прозвенел утром, когда дед ведро в колодец упустил. Бутылку пива надумал охладить. На край колодца ведро поставил. Оно кувырк… Бутылку каким-то чудом успел подхватить. А ведро полдня вылавливал.
Когда выловил, прихватив пятилетнюю Юльку, двинули на грибную разведку.
До заветных лесков было километров пять. Успешно, без отваливания колес и замирания мотора, добрались до места назначения.
— В прошлом году в это время здесь полбагажника огребли! — охваченный азартом предстоящего мероприятия, вспомнил былые победы дед Петро и упал на «четыре кости». Принялся резво обшаривать рощицу. Со стороны казалось, дед обнюхивает каждое деревцо.
— Дед, ты как собака, — хихикнула Юлька.
— Зато я, в отличие от вас, ногастых, ни один грибок не пропущу. Вы ведь не собираете, а носитесь, как в задницу ужаленные. Рады, что есть на чем. Я каждый кустик обшарю, под всякую травинку загляну. У вас процентов 50 мимо глаз попадает.
В тот памятный вечер, как ни обшаривал, как ни заглядывал — счет трофеям шел не багажниками, редкими экземплярами. Пять обабков, три подберезовика, несколько сыроежек. По Юлькиному — суравежки. Волнушки звала волмянками. Кстати, она белый нашла. Ядреный, в самом соку. Таких десятка полтора и можно мариновать! Юлька, дите есть дите, нет с ножкой сорвать, она — шляпку одну. Мама-Лена бросилась искать нижнюю часть красавца. Да где там в стогу иголку найти. Юлька, конечно, забыла место.
Часа два дед ползал, Лена ходила, Юлька скакала по грибным угодьям.
— Стоп, пулемет! — сказал дед в один момент. — Хватит из пустого в порожнее переползать. Все равно не зря съездили…
— Что, Юлька, — спрашивал внучку по дороге к машине, — поедим свеженинки? Мамка на ужин сварит грибной супчик-голубчик.
— А куда она денется.
— Ты любишь супчик с грибами?
— Еще как есть хочу!
Дед Петро поторопился вперед событий распустить желудок на суп. У машины обнаружилось, что исчезла связка ключей, где и зажигания был.
— Вот гадский потрох! — выворачивал один карман за другим дед Петро. — Куда они, расстреляй меня комар, делись?
— Дед, ключ надо на веревочку и на шею, — нравоучительно советовала Юлька.
— Ты еще, соплюшка, будешь вякать!
— Сам ты соплюх!
— Лен, ты не брала?
— Они мне сдались! — нервничала дочь.
Мало хорошего видела Елена в этой потере.
— Неужели в лесу обронил?
По второму кругу начали обшаривать хоженые места, лесок за леском. Дед как Маугли, Лена тоже на колени встала. Ключи не грибы, в полный рост трудно в траве заметить. Юлька последовала примеру взрослых, но тут же ударилась коленкой о пенек.
— Гадский потрох! — плаксиво заругалась.
— Юлька, по губам получишь!
— А деда че не бьешь?
Обнюхивая каждую травинку, дед Петро поднял ржавый перочинный ножичек.
— Пойдет! — полюбовался находкой и сунул в карман.
Юлька нашла ножку от гриба-красавца и плоскую 250-граммовую бутылочку с завинчивающейся крышкой.
— Пойдет! — сунул дед в карман сосуд.
— Всякую гадость собираете! — ворчала Лена. — Ключи ищите!
Однако солнце село, дед Петро, обхватив березу, встал:
— Все, расстреляй меня комар, ни хрена не видать. Соединяю напрямую.
Повозившись с зажиганием, замкнул соответствующие проводки, застоявшийся «Запорожец» весело затарахтел, учуяв направление мыслей хозяина в сторону дома.
— Главное в нашем положении что? — спросил Юльку.
— Грибной супчик! — не задумалась внучка.
— Сама ты каша манная. Главное — ехать прямо. Иначе куковать на дороге придется. Хочешь, Юлька, куковать?
— Ку-ку! Ку-ку! — сразу начала Юлька.
Не этот смысл имелся в виду. Не мог дед, при всей своей автолихости, закладывать крутые виражи. И не крутые — тоже. Зажигание-то обманул, без ключа завел двигатель. Но на этот воровской случай имелась блокировка: руль вправо, руль влево и «стоп пулемет», сливай воду.
— При повороте передние колеса стопорятся в одном положении, — объяснял дед пассажирам особенности данной поездки.
— И потом нельзя ехать? — спросила Елена.
— Как в цирке можно. По кругу.
— Все бы ты шутил, папа!
— А че, расстреляй меня комар, грусть-кручину разводить?
Беды большой в прямолинейном движении не было, дорога не делала резких поворотов. Единственной преградой был профиль, что в деревню вел, за ним сразу дачи начинались. Дед Петро внимательно посмотрел в одну сторону профиля, другую, нет ли движущегося транспорта, и начал заезжать на дорожное полотно.
— Все, — с облегчением сказал, скатившись вниз, — дальше следуем прямо по линии партии и правительства.
Но вдруг на «линию» выскочил кабыздох. Куда уж он несся сломя голову? Может, от дачных псов уходил? Или нашкодил где-нибудь? Только сунулся под самые колеса, которым было противопоказано криволинейное движение. Дед Петро инстинктивно крутнул руль в сторону от самоубийцы.
— Расстреляй меня комар! — кричал в следующий момент. — Лучше бы я тебя раздавил!
Колеса намертво повернулись влево.
Лена побежала за подмогой, соседями-автомобилистами.
Как ни бились мужики повлиять на блокировку в обратном направлении, в походных условиях ничего не получалось. Пришлось брать деда на буксир. А так как передвигаться он мог только по кругу, маршрут по дачным дорогам прокладывали в левостороннем направлении. То и дело приходилось останавливаться, заносить задок «Запорожца».
С добрый час цирковой крендель нарезали. Тогда как, если нормально ехать, всего-то километра полтора будет. Уже хорошо затемно достигли дачи…
— Лен, — на следующее утро дед Петро, едва продрав глаза, стал просить дочку, — свари грибного супчика.
— Березовой каши бы тебе! — проворчала дочка, еще не отошедшая от вчерашней разведки.
— Че?
— Я про себя.
Лена достала из багажника корзинку с грибами. Высыпала трофеи, едва прикрывавшие дно, на столик и… Среди грибов лежали ключи.
— Это Юлька, расстреляй меня комар! — взорвался дед, увидев пропажу. — Она, шкода такая!
— Из-за поганки полпоселка взбаламутили! — поддержала мысль мама-Лена.
— Ремня всыпать, чтобы неповадно в следующий раз.
— Мороженое сегодня точно не получит.
Дед и мать в два голоса ругали Юльку.
Которая, конечно, не ангел. Но справедливости ради надо сказать, в тот раз Юлька к ключам не прикасалась.
ДЕД ПЕТРО НА РЕЛЬСАХ
Дочь деда Петро Рыбася Елена, официально говоря, мать-одиночка. Замуж, был случай в биографии, сходила. Далеко на сторону угораздило. На Украину. Хороший муж был. Ласковый, добрый. С матерью. Лениной свекровкой. У той хозяйство-о-о… Огород до горизонта. Свиней — резать не перерезать. Коров — доить не передоить. Кур — щупать не перещупать. Мама-свекровь всей оравой до последней кошки, включая сына и невестку, командует. Кто слово поперек — сразу расстрел и девичья фамилия.
В один момент Елена вернула мужнину — жить под дулом не сахар — и отправилась обратно в Сибирь-матушку. Щупайте сами своих коров со свиньями, режьте кур и другую водоплавающую птицу.
Приехала к отцу. Однако Украина даром не прошла. Во-первых, дочь Юлька. Во-вторых, заразилась огородными бациллами. Пристрастилась на даче клубнику в обширных масштабах выращивать. Участок под самый забор, домик и туалет засадила.
В период снятия урожая жизнь требует плантацию сторожить. Не то обберут сладку ягоду, будешь потом у голого огорода горе-горевать, что результат потопроливных трудов чужому дяде достался.
На даче ночевали или дед Петро, или Елена. Последняя не очень надеялась на первого. Может, приняв на грудь, заспать набег ворогов, старалась самолично нести караул, с ружьем в изголовье. Хотя всего один заряд имелся в дачном арсенале, тем не менее огнестрельное вооружение, не палка о двух концах, которой только воробьев гонять от ягоды.
Охрана объекта получалась бы без проблем, кабы не дочь, которую в детский садик для воспитания требуется почаще водить.
В то воскресенье Елена наладила деда Петро с Юлькой домой, чтобы утром доставил внучку в дошкольное учреждение.
И вдруг среди ночи стук в дверь. На небе ни звездочки. Темнота бандитская, а тут гости нежданные. Елена взяла ружье на изготовку.
— Кто? — навела дуло на дверь.
— Там дед с девочкой идут.
— Какой дед?
— Инвалид на протезах.
Это уже теплее.
— С ним девочка Юлька.
Боже мой! Откуда? Как? Что случилось?
В изложении деда Петро события развивались следующим порядком.
Машина в тот период стояла на приколе, туда-сюда электричкой добирались. По возвращении домой дед Петро отпустил Юльку погулять перед подъездом, сам прилег.
— Уставши был, — объяснял дочери.
— Знаю твое «уставши»! Принял с мужичками на грудь, так и говори!
— Никак нет, расстреляй меня комар! — не сознался дед. — Очень притомился в электричке.
Отдохнувши после усталости, проснулся и запаниковал от чувства ответственности за данное поручение. Внучку в садик пора вести. У них заведующая — зверь, страх как не любит опозданий. С максимальной скоростью протезных ног выскочил во двор, схватил Юльку, которая возилась в песочнице. Елена сто раз повторила: «Смотрите, не опоздайте! Устала из-за вас замечания выслушивать. Неужели нельзя пораньше выходить!»
Примчались в садик, там закрыто.
Дед Петро поначалу перепугался: «Опять опоздали, расстреляй меня комар!» Потом успокоился, состояние детского дошкольного учреждения говорило само за себя — не работает. Ни тебе детских голосов, ни командных воспитательских. Беззвучная тишина.
«Карантин», — поставил диагноз ситуации.
В таком разе, решил, делать в городе нечего. Надо ехать на дачу, помогать Елене собирать клубнику. Как раз скоро электричка.
В пути делать нечего, Юлька принялась развлекать деда:
Наша Таня громко плачет,
Уронила в речку мячик!
Тише, Танечка, не плачь,
А то будешь там, где мяч.
— Где только гадостей набираешься? Мать услышит, задаст перца!
— Ванька Манякин в группе рассказал. А знаешь, что такое любовница?
— И че? — заинтересовался дед познаниями внучки в семейных передрягах.
— Когда у дяденьки есть жена, а он еще одну тетеньку любит.
— Тоже Ванька научил?
— Ага! — радостно подтвердила догадку Юлька. И дальше деда пытать. — Секс, знаешь, что такое?
И, будучи уверенной в дремучести собеседника, сразу сообщает:
— Это когда дяденька с тетенькой ложатся в кровать и трахаются.
— Я твоему Ваньке уши оборву по самую задницу, когда карантин закончится. И ремнем отхожу. Не побоюсь воспитательниц и другое начальство! Куда они только смотрят?!
Короче, не скучают в дороге старый да малый. Ведут развлекательно-воспитательные беседы. И вдруг дед Петро, глянув в окошко вагонное, начал сомневаться во времени суток. Солнце должно задорно подниматься над лесами и полями, оно устало к горизонту жмется.
И спросить не у кого, в какую сторону светило путь держит: кроме пустых скамеек, в вагоне одна бабка находится со стервозным видом. Обратись к такой, обзовет при внучке алкашом, который день с ночью не соображает.
Прилип дед к окну, следит за движением солнца, куда оно наладилось? Под купол неба? Или за край земли?
И как ни хотел, дабы сбылось первое, как ни подгонял: «Ну, давай, иди вверх!» — расстояние между горячим шаром и горизонтом не увеличивалось, а наоборот…
— Дед, знаешь, что такое трахаются?
— Отстань ты, банный лист! Я запутался — утро или вечер сейчас?
— Какая разница?
Разницы деду Петру, неработающему пенсионеру, и Юльке, дошколятнице, не было никакой. Кабы не существенное обстоятельство: последняя вечерняя электричка до дач не доходит шесть километров.
«Заночуем в поселке, — постановил дед Петро, окончательно убедившись, что на дворе вечер, в ночь переходящий. — Где мы, разведчики, не пропадали».
Слишком хорошо разведчик подумал о поселковских. Те ненавидели дачников лютой ненавистью. Жили, горя не зная, многие годы. Сами по себе. Что хочу, то и ворочу. Вдруг полчища чужаков нагрянули.
Вокруг поселка до горизонта нарезали дачных участков. И закатилось тихое счастье. Машины снуют. Электрички толпами народ туда-сюда возят. Жизнь, как на вокзале.
Отсюда попытки деда упроситься на ночлег кончились плачевно. Даже наличие внучки не разжалобило аборигенов. А вокзальчик на ночь закрывался.
— Стрелять вас надо, куркулей! — заругался дед.
— Что такое куркуль? — спросила Юлька.
— Сволочь! И хватит вопросов, пошли к мамке!
Оно шесть километров пустяк для летнего времени. Не зимой в мороз. Правильно, если свои ноги, не протезы. И темнота сгущается. Как только солнышко, порядком подкузьмившее в этот день, зашло, сразу тучки набежали, весь небесный свет закрыли.
Дед, старый разведчик, не растерялся, принял единственно правильное решение — идти вдоль железной дороги. Рельсы блестят, путь указывают.
Юлька, внучка разведчика и дочь мамы-туристки, держится молодцом, не капризничает, наоборот, деда развлекает:
— Дед, знаешь, почему сначала видим молнию, а потом гром гремит? Ага, не знаешь! Потому, что у нас глаза впереди, а уши сзади.
Двигались они с такой скоростью, что пройденное расстояние увеличивалось в час по чайной ложке, соответственно — предстоящий путь уменьшался в таком же объеме. Протезы они ведь не родные ноги, сами не передвигаются, волочь надо.
Когда Елена, оповещенная ночным посетителем о путниках, бредущих из последних сил на дачу, прибежала к ним с ружьем на плече, картина имела следующую композицию. На Юльке висел до пят пиджак деда. Температура окружающей среды стояла на прохладной отметке. Дед в майке передвигался на четвереньках. Бодрости в протезах не осталось. Сам бы давно завалился где-нибудь под насыпью в кустах и спал бы до утра. Старому разведчику не привыкать. Но Юлька… Поэтому, вспоминая военное прошлое, сотни километров исползал в тылу врага, передвигался на четвереньках. Под майкой характерно оттопыривалось.
— Ты еще и пьешь! — заругалась Елена.
Поллитровку дед купил в поселке, когда отчаялся устроиться на ночлег.
— Смотри, — достал бутылку, — только, расстреляй меня комар, для поддержания сил, всего граммов семьдесят пять выпил. Не соображаю, думаешь, че ребенок на шее?
Соображал, отпил не больше названных граммов.
— Ты зачем потащился сюда? Че стряслось?
— Дак, думал утро, оно — вечер, садик закрыт…
— И Юльку в этом грязном платье в садик повел?
— Че грязное-то?..
— Мам-мам, а дед не знает, что такое секс!
— Она у тебя, Ленка, такая умная стала. Пора ремешком поучить по одному месту.
— Вас бы обоих ремешком пора!
— А меня за что? — закапризничала Юлька.
Елена не стала пояснять проект приговора, взяла дочь на руку, отца под руку, и пошла троица с ружьем на женском плече в сторону частной собственности, громко именуемой дачей.
В один момент Елена вернула мужнину — жить под дулом не сахар — и отправилась обратно в Сибирь-матушку. Щупайте сами своих коров со свиньями, режьте кур и другую водоплавающую птицу.
Приехала к отцу. Однако Украина даром не прошла. Во-первых, дочь Юлька. Во-вторых, заразилась огородными бациллами. Пристрастилась на даче клубнику в обширных масштабах выращивать. Участок под самый забор, домик и туалет засадила.
В период снятия урожая жизнь требует плантацию сторожить. Не то обберут сладку ягоду, будешь потом у голого огорода горе-горевать, что результат потопроливных трудов чужому дяде достался.
На даче ночевали или дед Петро, или Елена. Последняя не очень надеялась на первого. Может, приняв на грудь, заспать набег ворогов, старалась самолично нести караул, с ружьем в изголовье. Хотя всего один заряд имелся в дачном арсенале, тем не менее огнестрельное вооружение, не палка о двух концах, которой только воробьев гонять от ягоды.
Охрана объекта получалась бы без проблем, кабы не дочь, которую в детский садик для воспитания требуется почаще водить.
В то воскресенье Елена наладила деда Петро с Юлькой домой, чтобы утром доставил внучку в дошкольное учреждение.
И вдруг среди ночи стук в дверь. На небе ни звездочки. Темнота бандитская, а тут гости нежданные. Елена взяла ружье на изготовку.
— Кто? — навела дуло на дверь.
— Там дед с девочкой идут.
— Какой дед?
— Инвалид на протезах.
Это уже теплее.
— С ним девочка Юлька.
Боже мой! Откуда? Как? Что случилось?
В изложении деда Петро события развивались следующим порядком.
Машина в тот период стояла на приколе, туда-сюда электричкой добирались. По возвращении домой дед Петро отпустил Юльку погулять перед подъездом, сам прилег.
— Уставши был, — объяснял дочери.
— Знаю твое «уставши»! Принял с мужичками на грудь, так и говори!
— Никак нет, расстреляй меня комар! — не сознался дед. — Очень притомился в электричке.
Отдохнувши после усталости, проснулся и запаниковал от чувства ответственности за данное поручение. Внучку в садик пора вести. У них заведующая — зверь, страх как не любит опозданий. С максимальной скоростью протезных ног выскочил во двор, схватил Юльку, которая возилась в песочнице. Елена сто раз повторила: «Смотрите, не опоздайте! Устала из-за вас замечания выслушивать. Неужели нельзя пораньше выходить!»
Примчались в садик, там закрыто.
Дед Петро поначалу перепугался: «Опять опоздали, расстреляй меня комар!» Потом успокоился, состояние детского дошкольного учреждения говорило само за себя — не работает. Ни тебе детских голосов, ни командных воспитательских. Беззвучная тишина.
«Карантин», — поставил диагноз ситуации.
В таком разе, решил, делать в городе нечего. Надо ехать на дачу, помогать Елене собирать клубнику. Как раз скоро электричка.
В пути делать нечего, Юлька принялась развлекать деда:
Наша Таня громко плачет,
Уронила в речку мячик!
Тише, Танечка, не плачь,
А то будешь там, где мяч.
— Где только гадостей набираешься? Мать услышит, задаст перца!
— Ванька Манякин в группе рассказал. А знаешь, что такое любовница?
— И че? — заинтересовался дед познаниями внучки в семейных передрягах.
— Когда у дяденьки есть жена, а он еще одну тетеньку любит.
— Тоже Ванька научил?
— Ага! — радостно подтвердила догадку Юлька. И дальше деда пытать. — Секс, знаешь, что такое?
И, будучи уверенной в дремучести собеседника, сразу сообщает:
— Это когда дяденька с тетенькой ложатся в кровать и трахаются.
— Я твоему Ваньке уши оборву по самую задницу, когда карантин закончится. И ремнем отхожу. Не побоюсь воспитательниц и другое начальство! Куда они только смотрят?!
Короче, не скучают в дороге старый да малый. Ведут развлекательно-воспитательные беседы. И вдруг дед Петро, глянув в окошко вагонное, начал сомневаться во времени суток. Солнце должно задорно подниматься над лесами и полями, оно устало к горизонту жмется.
И спросить не у кого, в какую сторону светило путь держит: кроме пустых скамеек, в вагоне одна бабка находится со стервозным видом. Обратись к такой, обзовет при внучке алкашом, который день с ночью не соображает.
Прилип дед к окну, следит за движением солнца, куда оно наладилось? Под купол неба? Или за край земли?
И как ни хотел, дабы сбылось первое, как ни подгонял: «Ну, давай, иди вверх!» — расстояние между горячим шаром и горизонтом не увеличивалось, а наоборот…
— Дед, знаешь, что такое трахаются?
— Отстань ты, банный лист! Я запутался — утро или вечер сейчас?
— Какая разница?
Разницы деду Петру, неработающему пенсионеру, и Юльке, дошколятнице, не было никакой. Кабы не существенное обстоятельство: последняя вечерняя электричка до дач не доходит шесть километров.
«Заночуем в поселке, — постановил дед Петро, окончательно убедившись, что на дворе вечер, в ночь переходящий. — Где мы, разведчики, не пропадали».
Слишком хорошо разведчик подумал о поселковских. Те ненавидели дачников лютой ненавистью. Жили, горя не зная, многие годы. Сами по себе. Что хочу, то и ворочу. Вдруг полчища чужаков нагрянули.
Вокруг поселка до горизонта нарезали дачных участков. И закатилось тихое счастье. Машины снуют. Электрички толпами народ туда-сюда возят. Жизнь, как на вокзале.
Отсюда попытки деда упроситься на ночлег кончились плачевно. Даже наличие внучки не разжалобило аборигенов. А вокзальчик на ночь закрывался.
— Стрелять вас надо, куркулей! — заругался дед.
— Что такое куркуль? — спросила Юлька.
— Сволочь! И хватит вопросов, пошли к мамке!
Оно шесть километров пустяк для летнего времени. Не зимой в мороз. Правильно, если свои ноги, не протезы. И темнота сгущается. Как только солнышко, порядком подкузьмившее в этот день, зашло, сразу тучки набежали, весь небесный свет закрыли.
Дед, старый разведчик, не растерялся, принял единственно правильное решение — идти вдоль железной дороги. Рельсы блестят, путь указывают.
Юлька, внучка разведчика и дочь мамы-туристки, держится молодцом, не капризничает, наоборот, деда развлекает:
— Дед, знаешь, почему сначала видим молнию, а потом гром гремит? Ага, не знаешь! Потому, что у нас глаза впереди, а уши сзади.
Двигались они с такой скоростью, что пройденное расстояние увеличивалось в час по чайной ложке, соответственно — предстоящий путь уменьшался в таком же объеме. Протезы они ведь не родные ноги, сами не передвигаются, волочь надо.
Когда Елена, оповещенная ночным посетителем о путниках, бредущих из последних сил на дачу, прибежала к ним с ружьем на плече, картина имела следующую композицию. На Юльке висел до пят пиджак деда. Температура окружающей среды стояла на прохладной отметке. Дед в майке передвигался на четвереньках. Бодрости в протезах не осталось. Сам бы давно завалился где-нибудь под насыпью в кустах и спал бы до утра. Старому разведчику не привыкать. Но Юлька… Поэтому, вспоминая военное прошлое, сотни километров исползал в тылу врага, передвигался на четвереньках. Под майкой характерно оттопыривалось.
— Ты еще и пьешь! — заругалась Елена.
Поллитровку дед купил в поселке, когда отчаялся устроиться на ночлег.
— Смотри, — достал бутылку, — только, расстреляй меня комар, для поддержания сил, всего граммов семьдесят пять выпил. Не соображаю, думаешь, че ребенок на шее?
Соображал, отпил не больше названных граммов.
— Ты зачем потащился сюда? Че стряслось?
— Дак, думал утро, оно — вечер, садик закрыт…
— И Юльку в этом грязном платье в садик повел?
— Че грязное-то?..
— Мам-мам, а дед не знает, что такое секс!
— Она у тебя, Ленка, такая умная стала. Пора ремешком поучить по одному месту.
— Вас бы обоих ремешком пора!
— А меня за что? — закапризничала Юлька.
Елена не стала пояснять проект приговора, взяла дочь на руку, отца под руку, и пошла троица с ружьем на женском плече в сторону частной собственности, громко именуемой дачей.
БРАСЛЕТ С КОТЯТАМИ
СОРОК БОЧЕК АРЕСТАНТОВ
«Эх, сорок бочек арестантов, — чешет Вася Елистратов затылок, — квасил же я когда-то».
Истинно — бочки с арестантами, как спиртные напитки употреблял. И не по обычной схеме: трое мужиков сгоношились, осадили одну-две бутылки и рассосались. Нет, Вася перебежками любил. Скачкообразно. Выпьет с одной компанией стакан, все — надо менять коллектив вокруг поллитровки. Не по причине неуважения собутыльников, а такой по жизни. Распрощается «по ручке» и закусил удила куда подальше. К друзьям или знакомым, или просто — у магазина… В итоге перемен декораций и действующих со стаканом лиц мог в «вытрезвоне» очнуться, а то и похлеще…
Поначалу от одной бутылке к другой в своем уме скачет, потом на автопилоте. Как-то в момент обратного переключения у Васи челюсть отвисла: что за сорок бочек арестантов? Ночь темная. Поле чистое. Под ногами дорога. И ни души, ни огонька. Ау, люди, где вы? Домой хочу.
Вдруг машина.
— Земляк, — взмолился Вася, — Омск-то где?
— Ты че, — вытаращил глаза шофер, — с луны упал?
— Не исключено, сорок бочек арестантов.
Откуда ноги растут в питие перебежками — трудно сказать. Может, Вася родился землепроходцем. Ему надлежало покорять полюса, гонять на собаках и велосипедах по суше, на лодках бороздить океаны. Жить с рюкзаком за плечами и компасом в кармане. Как те бородачи, что домой заскакивают раз в год ванну принять, в телевизор потаращиться, убедиться по новой: жизнь городская — скукота несусветная, и опять, вереща от радости, сунуться в какую-нибудь дыру-пещеру. Возможно, Вася таким же колобродом замышлялся, но что-то подломилось в его программе и вместо путешественника стал сварным. Классным, кстати, но все равно это не скалы, джунгли и саванны. Посему стоило Васе приложиться к стакану, как тяга к перемене мест жгла пятки.
Такие сорок бочек арестантов.
Однажды они с водой были. После перебежек от одного стакана к другому среди ночи врубился в окружающую действительность, а она мокрая… Стоит по грудь в реке. И не понять, что к чему? На другом берегу огоньки деревенские. Невдалеке бакен. Волнишка плещет. Сам при полном параде — в брюках, пиджаке… Какие бесы-балбесы загнали в водную стихию?
Конечно, бесов внутри Васи хватало. Хорошо хоть ангел-хранитель не махнул на подопечного рукой. В том же водном случае, только Вася стал соображать, что к чему — «Ракета» несется, волна как даст, Вася так и окунулся с головой… Еле прокашлялся…
Нет, Вася законченным бухариком не был, но погулять любил и вдаль и вширь. Жена, конечно, не приветствовала эту черту характера.
В один момент рубанула с плеча.
Пришел к Васе старший брат. Он с детства Васю воспитывал. Словом и делом. Отца-то не было. У шебутного Васи с юных лет шило в заднице, да не одно… Брат в школьные годы частенько ремнем обрабатывал место их обитания.
Сидят братья за столом, украшенном поллитровкой, беседуют. Вася как раз за неделю до этого в Иртыше очнулся, но об этом ни полслова. Надо сказать, в данной компании Вася смирненько к рюмке прикладывался, на перебежки не тянуло. Выпили граммов по сто, Васина жена заявляется… Не успела дверь на всю ширину раскрыть, как завелась от сервировки стола:
— Вам что здесь распивочная? — зашумела. — Расселись! Только бы надраться до соплей! Алконавты!
— Ну, сорок бочек арестантов! — воскликнул Вася.
Жена схватила бутылку и вылила драгоценность в раковину.
Рука не дрогнула, так разозлилась.
Вася почернел весь. Не так часто брат родной, который вместо отца всю жизнь, заходит…
Истинно — бочки с арестантами, как спиртные напитки употреблял. И не по обычной схеме: трое мужиков сгоношились, осадили одну-две бутылки и рассосались. Нет, Вася перебежками любил. Скачкообразно. Выпьет с одной компанией стакан, все — надо менять коллектив вокруг поллитровки. Не по причине неуважения собутыльников, а такой по жизни. Распрощается «по ручке» и закусил удила куда подальше. К друзьям или знакомым, или просто — у магазина… В итоге перемен декораций и действующих со стаканом лиц мог в «вытрезвоне» очнуться, а то и похлеще…
Поначалу от одной бутылке к другой в своем уме скачет, потом на автопилоте. Как-то в момент обратного переключения у Васи челюсть отвисла: что за сорок бочек арестантов? Ночь темная. Поле чистое. Под ногами дорога. И ни души, ни огонька. Ау, люди, где вы? Домой хочу.
Вдруг машина.
— Земляк, — взмолился Вася, — Омск-то где?
— Ты че, — вытаращил глаза шофер, — с луны упал?
— Не исключено, сорок бочек арестантов.
Откуда ноги растут в питие перебежками — трудно сказать. Может, Вася родился землепроходцем. Ему надлежало покорять полюса, гонять на собаках и велосипедах по суше, на лодках бороздить океаны. Жить с рюкзаком за плечами и компасом в кармане. Как те бородачи, что домой заскакивают раз в год ванну принять, в телевизор потаращиться, убедиться по новой: жизнь городская — скукота несусветная, и опять, вереща от радости, сунуться в какую-нибудь дыру-пещеру. Возможно, Вася таким же колобродом замышлялся, но что-то подломилось в его программе и вместо путешественника стал сварным. Классным, кстати, но все равно это не скалы, джунгли и саванны. Посему стоило Васе приложиться к стакану, как тяга к перемене мест жгла пятки.
Такие сорок бочек арестантов.
Однажды они с водой были. После перебежек от одного стакана к другому среди ночи врубился в окружающую действительность, а она мокрая… Стоит по грудь в реке. И не понять, что к чему? На другом берегу огоньки деревенские. Невдалеке бакен. Волнишка плещет. Сам при полном параде — в брюках, пиджаке… Какие бесы-балбесы загнали в водную стихию?
Конечно, бесов внутри Васи хватало. Хорошо хоть ангел-хранитель не махнул на подопечного рукой. В том же водном случае, только Вася стал соображать, что к чему — «Ракета» несется, волна как даст, Вася так и окунулся с головой… Еле прокашлялся…
Нет, Вася законченным бухариком не был, но погулять любил и вдаль и вширь. Жена, конечно, не приветствовала эту черту характера.
В один момент рубанула с плеча.
Пришел к Васе старший брат. Он с детства Васю воспитывал. Словом и делом. Отца-то не было. У шебутного Васи с юных лет шило в заднице, да не одно… Брат в школьные годы частенько ремнем обрабатывал место их обитания.
Сидят братья за столом, украшенном поллитровкой, беседуют. Вася как раз за неделю до этого в Иртыше очнулся, но об этом ни полслова. Надо сказать, в данной компании Вася смирненько к рюмке прикладывался, на перебежки не тянуло. Выпили граммов по сто, Васина жена заявляется… Не успела дверь на всю ширину раскрыть, как завелась от сервировки стола:
— Вам что здесь распивочная? — зашумела. — Расселись! Только бы надраться до соплей! Алконавты!
— Ну, сорок бочек арестантов! — воскликнул Вася.
Жена схватила бутылку и вылила драгоценность в раковину.
Рука не дрогнула, так разозлилась.
Вася почернел весь. Не так часто брат родной, который вместо отца всю жизнь, заходит…