До тех пор в его жизни было не так уж много секса, и он не подозревал, что это может быть так... ну, похоже на это. Ошеломляющая признательность плюс огромное и искреннее благоговение перед ее картинами — по большей части полуабстрактными и впечатляющими властью жизненной силы, которая, как казалось ему, проходила через нее, — оставили в нем одно сжигающее стремление: увидеть ее признанной, чествуемой, обожаемой и почитаемой в ряду великих художников двадцатого столетия.
Это была непосильная задача. Джина была экстравагантна, писала большие картины, и ни одна галерея не принимала ее — она была уже слишком стара, слишком во многом — художник шестидесятых. Она вряд ли продала хоть одну картину, и холсты уже заполнили помещение, которое Джефф снимал под железнодорожным мостом Майл энд роуд, но и этого было явно недостаточно. Так что когда появлялась возможность — обычно в лице Гордона Беннета, — он возвращался к военному делу — но, как он определял это, в качестве солдата удачи, пытающегося поймать эту самую удачу. Когда Джина пыталась отговорить его, он всегда отвечал: «Это грязная работа, но кто-то должен ее делать».
Сейчас он ехал в трясучем вагоне подземки, который нес его через Лондон, от Эктон Таун к центру Ист-Энда.
Он был невысокого роста, но крепко сбитый, ширококостный, с упругими мышцами, соломенными волосами, собранными сзади в хвост, голубыми глазами и полными губами. Цвет лица выдавал в нем человека, не привыкшего к жизни в четырех стенах, а покрывавшая щеки и подбородок щетина, казалось, была всегда одинаковой. Джефф был одет в синюю куртку и джинсы, и единственным его багажом после пяти недель в Боснии был тощий вещмешок. Несмотря на монотонность часовой езды в подземке и скучающий вид немногочисленных в этот час пассажиров, он был рад вернуться и еще больше радовался, когда перегоны под открытым небом учащались по мере того, как поезд удалялся от Сити. Олдгейт-Ист, Уайтчепель — его усилия были бы вознаграждены, если бы он увидел однажды двухмесячную выставку Джины в Уайтче-пельской галерее, — Степни Грин, и вот уже Майл энд роуд. Дождь, разумеется, но это же не всепроникающий снег, который начинался под Сараево.
Джефф бывал во многих местах, но не находил вкуса в путешествиях. Предоставленный сам себе, он остался бы на своем собственном клочке земли, который был для него целым миром и где было больше иностранцев — по большей части бенгальцев и ирландцев, — как казалось ему, чем во многих местах, в которых он побывал. Зачем отправляться на Восток, когда прогулка на север от Коммерсиал-роуд приведет тебя на базар, столь же экзотичный, как в какой-нибудь Калькутте, да еще и без нищенства и грязи?
Пинта пива, выпитого в «Роге изобилия», подтвердила, что он и в самом деле дома, и он тут же позвонил Джине, хотя до нее было всего десять минут ходу, чтобы дать ей время выставить дружков, которых она завела за время его отсутствия. Это была шутка, но он всегда подозревал, что в ней есть доля истины, — он чувствовал, что не может владеть ею всецело.
— Джина? Это я. Я вернулся. В «Роге». О'кей, я жду. Значит, минут через десять. Почему? Сербы могут платить, но не хотят. Мусульмане хотят платить, но не могут.
И он видел, что творили сербы, — это было много хуже того, что он видел за время своей службы и после нее. Он ничего не мог поделать, но не принимал участия в этом, разве нет? Джефф припал к холодному пиву, наслаждаясь его вкусом и размышляя, не взять ли ему порцию виски.
Когда Джина явилась, она выглядела на миллион долларов, как всегда — во всяком случае, для Джеффа, — несмотря на свои шестьдесят лет и синие прожилки на щеках. Первое, что она сказала после жаркого поцелуя и глотка «Гиннеса», было:
— Гордон Беннет искал тебя. Три недели в Коста-Рике, пять тысяч, черт тебя дери. Да к тому же еще и Гордон будет готовить.
— Гордон Бле, — сказал Джефф, вспомнив старую шуточку.
— Они в порядке, — сказал он.
— Им чертовски хорошо.
Двое парней, восемнадцати или девятнадцати лет, крепкого сложения — как он мог различить под их ярко-оранжевыми непромокаемыми анораками и штанами, — осторожно карабкались к выступу около полутора метров шириной в тридцати метрах от вершины. Ниже на протяжении шестидесяти метров склон представлял собой отвесную осыпь. На выступе лежал длинный сверток, изображающий сорвавшегося со скалы.
— Но не так, как тебе, — прибавил Беннет с сожалением в голосе.
Рослый чернобородый человек рядом с ним, одетый, как и сам Беннет, в непромокаемую одежду, пробормотал в ответ:
— Заткнись, Беннет. Я так не сделаю. Забудь.
У него был мягкий мелодичный акцент центрального Уэльса.
— Это будет весело, Гарет. Выходные, тематический отдых в одном чудесном уголке. Там птички с таким оперением, какого ты никогда не видел...
— Черт тебя подери, Беннет. Я знаю, какие птицы в Коста-Рике. Но я был на Папуа и Борнео, и этого мне хватит на всю жизнь.
— Тихоокеанские пляжи, дары моря, лучшее место во всем мире...
— Дары моря больше по твоей части, а? Тогда это может быть интересно.
Двое парней были теперь в безопасности на уступе и оценивали возможные варианты: или спустить сверток вниз по осыпи, что могло оставить их в опасном месте в наступающей темноте, или поднять его на гребень горы, что влекло за собой долгую, но много более легкую прогулку по вересковой пустоши.
— Почему нет, Гарет?
— Мне есть что терять. В основном — работу. Ее у меня не станет, если узнает, что я удрал, чтобы присоединиться к банде вроде твоей. А я люблю эту работу. Очень люблю.
Гарет был директором сурового реабилитационного центра для юных правонарушителей.
— Они собираются спускаться. Хорошие ребята. Но им понадобится веревка. Они хорошие парни, Беннет. Возьми их. Они будут свободны с этой пятницы. Подожди их у ворот. Я представлю тебя. Пять тысяч — как раз то, что им нужно, чтобы стать честными.
— Но они не солдаты, Гарет. А мне нужны солдаты.
— Они выносливы, знаешь ли. Получили свое за убийство, но это было в драке, и они знали, чем может кончиться.
— Рассказывай.
— Три года назад, когда им было всего по шестнадцать, они связались с наркобандой своего округа. Убили двоих, третий никогда не сможет ходить. Железными прутьями. Теперь они хорошо идут...
Он имел в виду то, что они делали сейчас, а не убийства, задуманные и совершенные ими три года назад.
Сверток начал свой медленный спуск, и один из парней спускался рядом с ним, осторожно страхуя, чтобы «голова» не ударилась о камень, пока его товарищ стравливал страховочный трос сверху.
— Они полагались на самих себя в расчудесных отвратительных местах. Фелтхэм Реманд, Странджуэйз. Вот где они были, прежде чем попали сюда. Отправили в госпиталь пару ребят, когда банда пыталась ограбить их. Дай им вспомогательную роль. Они не подведут.
— Возможно, возможно. Они братья?
— Двоюродные. Билл Айнгер и Колин Уинтл. Всего-то пара месяцев разницы. Приходи в пятницу, в девять часов, к главному входу.
— Черт, Гарет, мне уже хватает... Я приду, если не будет дождя.
Он отдал оптику парню, стоявшему рядом, — еще одному «клиенту» его старого друга, одолел подъем и уселся в один из трех «лендроверов», припаркованных там. Он размышлял о том, что, если все пойдет таким вот образом, им чертовски повезет, что у них будут люди на подхвате, группа поддержки, и тут запищал его переносной телефон.
Он извлек его и откинул крышечку микрофона.
— Беннет слушает.
— Гордон? Это Джек Глеу. Гордон, я изменил свое решение. Я согласен, если я еще тебе нужен.
— Ты мне нужен, Джек. Но почему ты передумал?
— Один поганый мерзавец, один поганый мерзавец...
«Господи, — подумал Беннет, — он еще ругается!»
— ...скосил мои георгины и залил мой гараж, и я так обозлился, что могу убить кого-нибудь, если останусь здесь...
— Отель «Биариц», Эрлс Корт, в понедельник, в семь. Оденься для жаркого климата. Пока.
«Здесь деньги потрачены не напрасно», — подумал Беннет. Он пересчитал всех по пальцам — да, вместе с Глеу и двумя парнями в пятницу будет пятнадцать. Достаточно ли этого? Паркер считал, что да. Несомненно, Финчли-Кэмден с ним согласен. Но Паркер любит риск, стрельбу, неожиданности и внезапную смерть — не скучное планирование безопасной операции, которая завершается с минимальными потерями или вообще без них, а Ф.-К.? Но двух мнений нет, все, что его интересует в этом деле, — добыча и те, кого он завербовал для этого дела.
Пятнадцать человек против пятидесяти стволов? «Калашниковы» в руках старых партизан? Он содрогнулся, как будто холодная капля упала ему за шиворот с потолка машины. Возможно, он подхватил грипп. Может быть, он только проводит бедных ребят в полет из Хитроу до Майами, а сам останется дома. Возможно.
9
10
Это была непосильная задача. Джина была экстравагантна, писала большие картины, и ни одна галерея не принимала ее — она была уже слишком стара, слишком во многом — художник шестидесятых. Она вряд ли продала хоть одну картину, и холсты уже заполнили помещение, которое Джефф снимал под железнодорожным мостом Майл энд роуд, но и этого было явно недостаточно. Так что когда появлялась возможность — обычно в лице Гордона Беннета, — он возвращался к военному делу — но, как он определял это, в качестве солдата удачи, пытающегося поймать эту самую удачу. Когда Джина пыталась отговорить его, он всегда отвечал: «Это грязная работа, но кто-то должен ее делать».
Сейчас он ехал в трясучем вагоне подземки, который нес его через Лондон, от Эктон Таун к центру Ист-Энда.
Он был невысокого роста, но крепко сбитый, ширококостный, с упругими мышцами, соломенными волосами, собранными сзади в хвост, голубыми глазами и полными губами. Цвет лица выдавал в нем человека, не привыкшего к жизни в четырех стенах, а покрывавшая щеки и подбородок щетина, казалось, была всегда одинаковой. Джефф был одет в синюю куртку и джинсы, и единственным его багажом после пяти недель в Боснии был тощий вещмешок. Несмотря на монотонность часовой езды в подземке и скучающий вид немногочисленных в этот час пассажиров, он был рад вернуться и еще больше радовался, когда перегоны под открытым небом учащались по мере того, как поезд удалялся от Сити. Олдгейт-Ист, Уайтчепель — его усилия были бы вознаграждены, если бы он увидел однажды двухмесячную выставку Джины в Уайтче-пельской галерее, — Степни Грин, и вот уже Майл энд роуд. Дождь, разумеется, но это же не всепроникающий снег, который начинался под Сараево.
Джефф бывал во многих местах, но не находил вкуса в путешествиях. Предоставленный сам себе, он остался бы на своем собственном клочке земли, который был для него целым миром и где было больше иностранцев — по большей части бенгальцев и ирландцев, — как казалось ему, чем во многих местах, в которых он побывал. Зачем отправляться на Восток, когда прогулка на север от Коммерсиал-роуд приведет тебя на базар, столь же экзотичный, как в какой-нибудь Калькутте, да еще и без нищенства и грязи?
Пинта пива, выпитого в «Роге изобилия», подтвердила, что он и в самом деле дома, и он тут же позвонил Джине, хотя до нее было всего десять минут ходу, чтобы дать ей время выставить дружков, которых она завела за время его отсутствия. Это была шутка, но он всегда подозревал, что в ней есть доля истины, — он чувствовал, что не может владеть ею всецело.
— Джина? Это я. Я вернулся. В «Роге». О'кей, я жду. Значит, минут через десять. Почему? Сербы могут платить, но не хотят. Мусульмане хотят платить, но не могут.
И он видел, что творили сербы, — это было много хуже того, что он видел за время своей службы и после нее. Он ничего не мог поделать, но не принимал участия в этом, разве нет? Джефф припал к холодному пиву, наслаждаясь его вкусом и размышляя, не взять ли ему порцию виски.
Когда Джина явилась, она выглядела на миллион долларов, как всегда — во всяком случае, для Джеффа, — несмотря на свои шестьдесят лет и синие прожилки на щеках. Первое, что она сказала после жаркого поцелуя и глотка «Гиннеса», было:
— Гордон Беннет искал тебя. Три недели в Коста-Рике, пять тысяч, черт тебя дери. Да к тому же еще и Гордон будет готовить.
— Гордон Бле, — сказал Джефф, вспомнив старую шуточку.
* * *
Гордон Беннет находился на каменной стенке в горах Уэльса, под ледяным дождем, глядя в камеру «Кенон SLR». Сумерки сгущались, и поверхность скалы, на; которую он смотрел, была почти неразличима сквозь завесу дождя, и он был бы не в состоянии понять, что происходит, если бы не прибор ночного видения.— Они в порядке, — сказал он.
— Им чертовски хорошо.
Двое парней, восемнадцати или девятнадцати лет, крепкого сложения — как он мог различить под их ярко-оранжевыми непромокаемыми анораками и штанами, — осторожно карабкались к выступу около полутора метров шириной в тридцати метрах от вершины. Ниже на протяжении шестидесяти метров склон представлял собой отвесную осыпь. На выступе лежал длинный сверток, изображающий сорвавшегося со скалы.
— Но не так, как тебе, — прибавил Беннет с сожалением в голосе.
Рослый чернобородый человек рядом с ним, одетый, как и сам Беннет, в непромокаемую одежду, пробормотал в ответ:
— Заткнись, Беннет. Я так не сделаю. Забудь.
У него был мягкий мелодичный акцент центрального Уэльса.
— Это будет весело, Гарет. Выходные, тематический отдых в одном чудесном уголке. Там птички с таким оперением, какого ты никогда не видел...
— Черт тебя подери, Беннет. Я знаю, какие птицы в Коста-Рике. Но я был на Папуа и Борнео, и этого мне хватит на всю жизнь.
— Тихоокеанские пляжи, дары моря, лучшее место во всем мире...
— Дары моря больше по твоей части, а? Тогда это может быть интересно.
Двое парней были теперь в безопасности на уступе и оценивали возможные варианты: или спустить сверток вниз по осыпи, что могло оставить их в опасном месте в наступающей темноте, или поднять его на гребень горы, что влекло за собой долгую, но много более легкую прогулку по вересковой пустоши.
— Почему нет, Гарет?
— Мне есть что терять. В основном — работу. Ее у меня не станет, если узнает, что я удрал, чтобы присоединиться к банде вроде твоей. А я люблю эту работу. Очень люблю.
Гарет был директором сурового реабилитационного центра для юных правонарушителей.
— Они собираются спускаться. Хорошие ребята. Но им понадобится веревка. Они хорошие парни, Беннет. Возьми их. Они будут свободны с этой пятницы. Подожди их у ворот. Я представлю тебя. Пять тысяч — как раз то, что им нужно, чтобы стать честными.
— Но они не солдаты, Гарет. А мне нужны солдаты.
— Они выносливы, знаешь ли. Получили свое за убийство, но это было в драке, и они знали, чем может кончиться.
— Рассказывай.
— Три года назад, когда им было всего по шестнадцать, они связались с наркобандой своего округа. Убили двоих, третий никогда не сможет ходить. Железными прутьями. Теперь они хорошо идут...
Он имел в виду то, что они делали сейчас, а не убийства, задуманные и совершенные ими три года назад.
Сверток начал свой медленный спуск, и один из парней спускался рядом с ним, осторожно страхуя, чтобы «голова» не ударилась о камень, пока его товарищ стравливал страховочный трос сверху.
— Они полагались на самих себя в расчудесных отвратительных местах. Фелтхэм Реманд, Странджуэйз. Вот где они были, прежде чем попали сюда. Отправили в госпиталь пару ребят, когда банда пыталась ограбить их. Дай им вспомогательную роль. Они не подведут.
— Возможно, возможно. Они братья?
— Двоюродные. Билл Айнгер и Колин Уинтл. Всего-то пара месяцев разницы. Приходи в пятницу, в девять часов, к главному входу.
— Черт, Гарет, мне уже хватает... Я приду, если не будет дождя.
Он отдал оптику парню, стоявшему рядом, — еще одному «клиенту» его старого друга, одолел подъем и уселся в один из трех «лендроверов», припаркованных там. Он размышлял о том, что, если все пойдет таким вот образом, им чертовски повезет, что у них будут люди на подхвате, группа поддержки, и тут запищал его переносной телефон.
Он извлек его и откинул крышечку микрофона.
— Беннет слушает.
— Гордон? Это Джек Глеу. Гордон, я изменил свое решение. Я согласен, если я еще тебе нужен.
— Ты мне нужен, Джек. Но почему ты передумал?
— Один поганый мерзавец, один поганый мерзавец...
«Господи, — подумал Беннет, — он еще ругается!»
— ...скосил мои георгины и залил мой гараж, и я так обозлился, что могу убить кого-нибудь, если останусь здесь...
— Отель «Биариц», Эрлс Корт, в понедельник, в семь. Оденься для жаркого климата. Пока.
«Здесь деньги потрачены не напрасно», — подумал Беннет. Он пересчитал всех по пальцам — да, вместе с Глеу и двумя парнями в пятницу будет пятнадцать. Достаточно ли этого? Паркер считал, что да. Несомненно, Финчли-Кэмден с ним согласен. Но Паркер любит риск, стрельбу, неожиданности и внезапную смерть — не скучное планирование безопасной операции, которая завершается с минимальными потерями или вообще без них, а Ф.-К.? Но двух мнений нет, все, что его интересует в этом деле, — добыча и те, кого он завербовал для этого дела.
Пятнадцать человек против пятидесяти стволов? «Калашниковы» в руках старых партизан? Он содрогнулся, как будто холодная капля упала ему за шиворот с потолка машины. Возможно, он подхватил грипп. Может быть, он только проводит бедных ребят в полет из Хитроу до Майами, а сам останется дома. Возможно.
9
Такси было у дверей «Фортуны» ровно в девять. Паркер ожидал, что Гудалл сядет на заднее сиденье вместе с ним, но тот всегда предпочитал ездить на переднем. Это было не очень хорошо, поскольку он чувствовал, что это подрывает отношения хозяин — слуга между водителем и пассажиром, которые подразумевают, что если вы садитесь сзади, то это правильно, но главным образом он садился впереди потому, что там обзор был лучше.
Эта машина была старше той, на которой они ехали из аэропорта Хуан Санта-Мария. Ветровое стекло в трещинах, обивка продрана, колонка рулевого колеса завершалась плексигласовым шаром, в котором скалился маленький череп — если водитель, здоровенный и толстый, в плоской кожаной шляпе и с сигарой, которая торчала то у него в зубах, то в правой руке, не закрывал шарик своей лапищей.
Над приборной доской на невысокой серебристой колонке сияла в солнечном ореоле среди синевы Пресвятая Дева, закрывая водителю приличный сектор обзора, но, решил Гудалл, она, несомненно, видит нас, даже если и развернута не туда.
Таксист вез их по Пасео Колон, потом на запад по главной улице Сан-Хосе. Шикарные магазины уступили место менее дорогим, и вскоре обсаженная деревьями улица сошла на нет. Они проехали через небольшой пригород и затем мимо окраинных строений: сначала мелькнул стадион, где они накануне смотрели футбол, затем комплекс «Плейбой», и наконец, солидные виллы частных владений. Позади них был небольшой аэродром Тобиас Боланьос, где богачи держали свои самолеты и где любой мог нанять менее дорогие легкие самолеты до любого места в Коста-Рике за 120 американских долларов в час.
Франко встретил их в фойе административного здания, и на миг сердце Паркера замерло. Гудалл сделал стойку. За спиной Франко из низкого кресла поднялось видение — сама Афродита О'Доннелл Гонсалес. Она изменила одежду и прическу. Ее волосы, черные с высветленными золотисто-огненными прядями, были убраны назад алым шелковым шарфом. Ее темно-оливковое лицо, без всякой косметики (если не считать ярко-оранжевой помады), излучало утреннюю свежесть. Она была одета в алую блузку, завязанную на животе, которая открывала примерно дюйм нежной кожи над черными модельными джинсами, обрезанными в четырех дюймах ниже колен. Туфли на ней были золотые. Сегодня ее духи были для улицы, менее мускусные, чем накануне, но столь же пьянящие.
— ...посему я попросил сеньориту О'Доннелл сопровождать вас в качестве переводчика и моего агента в случае возникновения спорных моментов. Вы меня не слушаете?
— Нет, — признался Паркер. — Не совсем.
Франко вздохнул.
— В шестидесяти километрах от Лос-Чилоса есть большое ранчо, принадлежащее богатому янки. Он согласился, чтобы вы использовали старую «финку», жилой дом, как штаб-квартиру. Разумеется, мы платим ему за это большие деньги, понятно? Он не хочет вмешиваться, так что все расчеты и повседневные дела будут вести его люди, и никто из них не говорит по-английски. Так что Дита пойдет с вами как переводчик и главный офицер связи...
— Дита?
— Афродита О'Доннелл Гонсалес. Она предпочитает, чтобы друзья звали ее Дита.
Паркер повернулся к молодой женщине и спросил:
— Мне звать вас Дитой?
— Так легче. Мое полное имя слишком длинное.
— Так это значит, что мы будем друзьями.
Он надеялся, что его усмешка ближе к улыбке, чем к сальной ухмылке.
— Возможно.
Паркер собрался с духом и последовал за Франко, который уже двигался к двери с надписью «Салидас».
— И какое у нас прикрытие?
— Как я предположил вчера, исследователи джунглей. На землях Томаса Форда джунгли не расчищены... На рубку нет текущей лицензии, так что вопросов к вашим парням не будет.
«Тем не менее, похоже, все будет о'кей», — подумал Паркер, ощущая за своей спиной присутствие Диты.
Невысокая густая трава, неожиданно горячее солнце, а позади — здания аэропорта, окруженные бугенвилеями и какими-то цветами со сладким жасминным запахом, и менее чем в двадцати километрах — скалистые, поросшие лесом склоны и зазубренные пики вулканов Барва и Поас, и эта высокая стройная богиня рядом с ним — Гудалл снова почувствовал заманчивость всего этого. Он взглянул на часы: уже снова четверг. Они, должно быть, разыскивают его, расспрашивают Мэри и соседей. Не вернуться ли ему? Внезапно остро накатила тоска. Может быть, он должен найти способ исчезнуть оттуда. Но если он это сделает, он потеряет их. Мэри и мальчиков. В любом случае он хочет увидеть, как Джек получает своего «жука». Тень упала на землю перед ним, и он увидел над собой крыло и шасси тупоносого «бивера», выкрашенного в белый цвет.
— Тупой английский ублюдок.
Гудалл гневно вскинулся, но встретил широкую веселую улыбку, мелькнувшую на худом лице под короткими желтыми волосами. Говоривший носил бежевый льняной костюм сафари и был типичным австралийцем. Судя по лицу, он был старше, чем можно было подумать, глядя на его фигуру, и Гудалл решил, что да, здесь есть еще парень, который не может смириться со штатской жизнью и берется за грязную работу, чтобы применять кое-что из тех ноу-хау, которым он научился, летая на «харриерах» и «торнадо».
— Дуг Харви. Полетите со мной, — он взглянул на их вещмешки. — Предъявлять багаж не нужно. Киньте их за сиденья.
Он провел их в кабину, всех, кроме Франко, который резво развернулся на пятках и вернулся назад. Возникло минутное замешательство — кто куда сядет. Кто сядет рядом с Дитой? Она села позади Харви. Паркер и Гудалл заняли два места сзади, но Паркер оказался напротив нее, и это означало, что он мог видеть ее профиль и болтать, наклонившись к ней. К черту все, должность должна давать некоторые привилегии.
Харви отцепил радиотелефон с консоли перед собой, нацепил наушники и микрофон. Он щелкнул переключателем, и они услышали его голос, слегка искаженный.
— Мы полетим на высоте двух тысяч метров, так что давление и температура проблем не вызовут. На месте будем предположительно через час. Погода хорошая, и хотя облака могут начать собираться, мы успеем прежде, чем начнется вечерний шторм. Кофе и напитки — позади вас, там же туалет, который, как я надеюсь, вам не понадобится. Не курить. Совсем.
Он щелкнул еще парой переключателей, затем запустил винт. Когда они оторвались от земли, Гудалл почувствовал мгновенную панику. Летал ли он когда-либо на таких маленьких самолетах? Да, однажды, из аэропорта Ньюкастла, часовая экскурсия в день рождения Джека, когда тому исполнилось десять. И ему было плохо.
Панорама, открывающаяся за иллюминаторами, скоро отвлекла его мысли от столь низменных забот. Видны были городские массивы и трущобы Сан-Хосе, Хередии и Алахуэлы, соединенные сетью дорог, длинная линия гор, рассеченная расщелинами, поросшая лесом, с вулканами, поднимающимися справа. Слева был залив с синей водой, заполняющий пространство между белым песком пляжей и полуостровом. Хотя это был только залив, это был тот же самый Тихий океан. Гудалл никогда прежде не видел его с восточного берега. Но почти сразу они повернули к северу, оставляя вулканы позади, пересекли горы в самом широком и низком месте, и на миг увидели, как пояснил Харви, Тихий и Атлантический океаны одновременно — но Тихий был уже позади, а Атлантический, в ста шестидесяти километрах к востоку, был скрыт дымкой. Теперь они направлялись к северу через холмистую равнину. Деревушки теснились на ней, окруженные полями, разделенными на квадраты. Было неясно, что же там растет — может, сахарный тростник и бананы, но вероятнее всего — маис, а еще там выращивали свиней и кур. Затем показалось пастбище больших размеров с черными коровами, крошечными, как муравьи, и редкими деревьями. С правой стороны, все чаще и чаще показывались нетронутые джунгли. Тень облака двигалась внизу, превращая изумруд и золото в пурпур и индиго. Гудалл подумал о Борнео и Папуа, но там все было другим, более плоским, ничего столь же огромного. Захочет ли Джек Глеу быть здесь? Он надеялся на это. Этот влюбленный идиот ничего не понимает в тропических лесах и всем таком, а вот Джек дело знает, и никаких вопросов.
Паркер поерзал на сиденье, отбросил вихор со лба, наклонился вперед и сверкнул своей ухмылкой через узкий проход. Дита сделала вид, что не видит, затем смягчилась. Расстояние было слишком маленьким.
— Кофе? Напитки?
Она скрестила ноги и послала им искусственную улыбку.
— Нет, спасибо.
— Кофе, Тим? Пиво? Какое?
— Если есть холодное, так лучше пиво.
Паркер, оказавшись в роли слуги для слуг, выругался, выпил залпом свой «Агилар» и вскрыл еще один джин с тоником. Получасом позже самолет пошел на посадку.
Эта машина была старше той, на которой они ехали из аэропорта Хуан Санта-Мария. Ветровое стекло в трещинах, обивка продрана, колонка рулевого колеса завершалась плексигласовым шаром, в котором скалился маленький череп — если водитель, здоровенный и толстый, в плоской кожаной шляпе и с сигарой, которая торчала то у него в зубах, то в правой руке, не закрывал шарик своей лапищей.
Над приборной доской на невысокой серебристой колонке сияла в солнечном ореоле среди синевы Пресвятая Дева, закрывая водителю приличный сектор обзора, но, решил Гудалл, она, несомненно, видит нас, даже если и развернута не туда.
Таксист вез их по Пасео Колон, потом на запад по главной улице Сан-Хосе. Шикарные магазины уступили место менее дорогим, и вскоре обсаженная деревьями улица сошла на нет. Они проехали через небольшой пригород и затем мимо окраинных строений: сначала мелькнул стадион, где они накануне смотрели футбол, затем комплекс «Плейбой», и наконец, солидные виллы частных владений. Позади них был небольшой аэродром Тобиас Боланьос, где богачи держали свои самолеты и где любой мог нанять менее дорогие легкие самолеты до любого места в Коста-Рике за 120 американских долларов в час.
Франко встретил их в фойе административного здания, и на миг сердце Паркера замерло. Гудалл сделал стойку. За спиной Франко из низкого кресла поднялось видение — сама Афродита О'Доннелл Гонсалес. Она изменила одежду и прическу. Ее волосы, черные с высветленными золотисто-огненными прядями, были убраны назад алым шелковым шарфом. Ее темно-оливковое лицо, без всякой косметики (если не считать ярко-оранжевой помады), излучало утреннюю свежесть. Она была одета в алую блузку, завязанную на животе, которая открывала примерно дюйм нежной кожи над черными модельными джинсами, обрезанными в четырех дюймах ниже колен. Туфли на ней были золотые. Сегодня ее духи были для улицы, менее мускусные, чем накануне, но столь же пьянящие.
— ...посему я попросил сеньориту О'Доннелл сопровождать вас в качестве переводчика и моего агента в случае возникновения спорных моментов. Вы меня не слушаете?
— Нет, — признался Паркер. — Не совсем.
Франко вздохнул.
— В шестидесяти километрах от Лос-Чилоса есть большое ранчо, принадлежащее богатому янки. Он согласился, чтобы вы использовали старую «финку», жилой дом, как штаб-квартиру. Разумеется, мы платим ему за это большие деньги, понятно? Он не хочет вмешиваться, так что все расчеты и повседневные дела будут вести его люди, и никто из них не говорит по-английски. Так что Дита пойдет с вами как переводчик и главный офицер связи...
— Дита?
— Афродита О'Доннелл Гонсалес. Она предпочитает, чтобы друзья звали ее Дита.
Паркер повернулся к молодой женщине и спросил:
— Мне звать вас Дитой?
— Так легче. Мое полное имя слишком длинное.
— Так это значит, что мы будем друзьями.
Он надеялся, что его усмешка ближе к улыбке, чем к сальной ухмылке.
— Возможно.
Паркер собрался с духом и последовал за Франко, который уже двигался к двери с надписью «Салидас».
— И какое у нас прикрытие?
— Как я предположил вчера, исследователи джунглей. На землях Томаса Форда джунгли не расчищены... На рубку нет текущей лицензии, так что вопросов к вашим парням не будет.
«Тем не менее, похоже, все будет о'кей», — подумал Паркер, ощущая за своей спиной присутствие Диты.
Невысокая густая трава, неожиданно горячее солнце, а позади — здания аэропорта, окруженные бугенвилеями и какими-то цветами со сладким жасминным запахом, и менее чем в двадцати километрах — скалистые, поросшие лесом склоны и зазубренные пики вулканов Барва и Поас, и эта высокая стройная богиня рядом с ним — Гудалл снова почувствовал заманчивость всего этого. Он взглянул на часы: уже снова четверг. Они, должно быть, разыскивают его, расспрашивают Мэри и соседей. Не вернуться ли ему? Внезапно остро накатила тоска. Может быть, он должен найти способ исчезнуть оттуда. Но если он это сделает, он потеряет их. Мэри и мальчиков. В любом случае он хочет увидеть, как Джек получает своего «жука». Тень упала на землю перед ним, и он увидел над собой крыло и шасси тупоносого «бивера», выкрашенного в белый цвет.
— Тупой английский ублюдок.
Гудалл гневно вскинулся, но встретил широкую веселую улыбку, мелькнувшую на худом лице под короткими желтыми волосами. Говоривший носил бежевый льняной костюм сафари и был типичным австралийцем. Судя по лицу, он был старше, чем можно было подумать, глядя на его фигуру, и Гудалл решил, что да, здесь есть еще парень, который не может смириться со штатской жизнью и берется за грязную работу, чтобы применять кое-что из тех ноу-хау, которым он научился, летая на «харриерах» и «торнадо».
— Дуг Харви. Полетите со мной, — он взглянул на их вещмешки. — Предъявлять багаж не нужно. Киньте их за сиденья.
Он провел их в кабину, всех, кроме Франко, который резво развернулся на пятках и вернулся назад. Возникло минутное замешательство — кто куда сядет. Кто сядет рядом с Дитой? Она села позади Харви. Паркер и Гудалл заняли два места сзади, но Паркер оказался напротив нее, и это означало, что он мог видеть ее профиль и болтать, наклонившись к ней. К черту все, должность должна давать некоторые привилегии.
Харви отцепил радиотелефон с консоли перед собой, нацепил наушники и микрофон. Он щелкнул переключателем, и они услышали его голос, слегка искаженный.
— Мы полетим на высоте двух тысяч метров, так что давление и температура проблем не вызовут. На месте будем предположительно через час. Погода хорошая, и хотя облака могут начать собираться, мы успеем прежде, чем начнется вечерний шторм. Кофе и напитки — позади вас, там же туалет, который, как я надеюсь, вам не понадобится. Не курить. Совсем.
Он щелкнул еще парой переключателей, затем запустил винт. Когда они оторвались от земли, Гудалл почувствовал мгновенную панику. Летал ли он когда-либо на таких маленьких самолетах? Да, однажды, из аэропорта Ньюкастла, часовая экскурсия в день рождения Джека, когда тому исполнилось десять. И ему было плохо.
Панорама, открывающаяся за иллюминаторами, скоро отвлекла его мысли от столь низменных забот. Видны были городские массивы и трущобы Сан-Хосе, Хередии и Алахуэлы, соединенные сетью дорог, длинная линия гор, рассеченная расщелинами, поросшая лесом, с вулканами, поднимающимися справа. Слева был залив с синей водой, заполняющий пространство между белым песком пляжей и полуостровом. Хотя это был только залив, это был тот же самый Тихий океан. Гудалл никогда прежде не видел его с восточного берега. Но почти сразу они повернули к северу, оставляя вулканы позади, пересекли горы в самом широком и низком месте, и на миг увидели, как пояснил Харви, Тихий и Атлантический океаны одновременно — но Тихий был уже позади, а Атлантический, в ста шестидесяти километрах к востоку, был скрыт дымкой. Теперь они направлялись к северу через холмистую равнину. Деревушки теснились на ней, окруженные полями, разделенными на квадраты. Было неясно, что же там растет — может, сахарный тростник и бананы, но вероятнее всего — маис, а еще там выращивали свиней и кур. Затем показалось пастбище больших размеров с черными коровами, крошечными, как муравьи, и редкими деревьями. С правой стороны, все чаще и чаще показывались нетронутые джунгли. Тень облака двигалась внизу, превращая изумруд и золото в пурпур и индиго. Гудалл подумал о Борнео и Папуа, но там все было другим, более плоским, ничего столь же огромного. Захочет ли Джек Глеу быть здесь? Он надеялся на это. Этот влюбленный идиот ничего не понимает в тропических лесах и всем таком, а вот Джек дело знает, и никаких вопросов.
Паркер поерзал на сиденье, отбросил вихор со лба, наклонился вперед и сверкнул своей ухмылкой через узкий проход. Дита сделала вид, что не видит, затем смягчилась. Расстояние было слишком маленьким.
— Кофе? Напитки?
Она скрестила ноги и послала им искусственную улыбку.
— Нет, спасибо.
— Кофе, Тим? Пиво? Какое?
— Если есть холодное, так лучше пиво.
Паркер, оказавшись в роли слуги для слуг, выругался, выпил залпом свой «Агилар» и вскрыл еще один джин с тоником. Получасом позже самолет пошел на посадку.
10
Широкий круг, который сделал «бивер» над асиендой, прежде чем сесть, дал им возможность разглядеть ее. В основном там были прогалины саванны, вырванные у Тропического леса, который покрывал низкий холм. За рекой с мостом были кукурузные поля и крошечная деревушка в дальнем конце, а еще вторичный лес — то есть деревья, что выросли там, где двадцать лет назад срубили старые. Луг, покрытый в конце сезона дождей высокой травой, похожей на райграс, простирался до подножия холма почти на пять километров от реки. Стадо, сотни две холощеных бычков, паслось без особого энтузиазма.
Там было две группы зданий. Почти в центре, рядом с грубо огороженным коралем, стойлами и прочими строениями того же рода видна была выстроенная в испанском стиле «финка» с белыми стенами и красной черепицей. А на пологом склоне, почти под горой, на фоне девственного леса стояло современное здание, длинное и низкое, с террасами на разных уровнях, на которых в солнечном свете позднего утра ярко зеленела трава. «Какое прикрытие, — подумал Паркер, — и не подумать, что это и есть наша база, пока мы здесь, особенно если Дита будет рядом». Тем не менее профессиональная часть его мозгов внезапно переключилась на тот факт, что здесь не было ничего похожего на взлетно-посадочную полосу.
Однако в саванне поднялась струйка голубого дыма от костров, разложенных в форме буквы Т крестьянином в косо надвинутой бейсбольной кепке, что, возможно, могло быть условным сигналом, указывающим Дугу Харви направление ветра. Ближний валок скошенной травы, метров двести в длину и метра три в ширину, предположительно был тем местом, где он намеревался приземлиться. Тот факт, что крестьянин снял кепку и принялся махать ею, подтвердил это.
— Аварийная ситуация, а, Тим? — сказал Паркер.
Но они оба перегнулись через проход, чтобы лучше видеть, как Харви справится с ситуацией, а так же, возможно, для того, чтобы первыми прийти Дите на помощь, если самолет перевернется, потеряет колесо или зароется носом в землю.
Гудалл снова ощутил вибрацию, и на этот раз она сопровождалась выбросом адреналина, особенно когда примерно в шести метрах от земли Харви сбавил скорость до критической. Но самолет мягко снизился, поддерживая хвост так, как того хотел Харви, и скользил, пока шасси не коснулись земли, подпрыгнул, поднялся снова, заурчал, вновь подпрыгнул, слегка повернулся, хвост опустился, и наконец «бивер» остановился.
— Все, друзья! Вот это я и называю — летать, — сказал Харви. — Вы не получите такого удовольствия на борту «харриера».
— Прекрасно, — заметил Паркер, снова отбрасывая волосы со лба. — Д ты сможешь поднять его в воздух снова?
— Надеюсь, да. У этой развалины большие возможности, — австралиец глянул на часы. — Пара пожилых янки ждет меня в Сан-Хосе в шесть часов, чтобы я отвез их в Пунтаренас на коктейль, так что прошу извинить меня, если я попрошу вас переместить ваши розовые щечки...
«Даже в „Соседях“ Оззи так не говорит», — подумал Гудалл.
Убедившись, что они забрали свои вещи, Харви попросил их помочь ему развернуть самолет. Дита положила ладонь на обшивку хвостовой части рядом с Паркером, и когда она встала рядом с ним, он на секунду увидел в вырезе ее алой блузы ее груди, упругие, с коричневыми сосками. Он видел изгиб ее груди и осознал, что она вполне соответствует — не просто внешне или здорово, а серьезно соответствует. Вероятно, она могла работать на себя. «Но тогда, — подумал он, — это могу и я».
Харви поблагодарил их, потряс руки и перед тем, как залезть обратно в самолет, сунул Паркеру в руки карточку.
— Ну пока. Когда вам понадобятся крылья, звоните по этому телефону.
«Бивер» взревел, завертелись винты, Харви подождал, пока люди отойдут, и самолет рванулся вперед и оторвался от земли в конце слабого подобия взлетной полосы, имея в запасе менее метра под неубирающимися шасси. Он оставил после себя быстро рассеивающееся облако оранжевого дыма, смятую траву и запах не полностью сгоревшего высокооктанового горючего. Самолет сделал над поляной разворот, покачал крыльями и улетел.
— Ладно, — сказал Паркер. — Вот парень, который знает, что делает. Что теперь? Я жду приглашения.
— Мы можем использовать старую «финку», — сказала Дита.
— А не это веселенькое местечко на холме?
— Нет.
— Ну, тогда о'кей. Веди.
Куда идти — было вполне понятно, от крытого красной черепицей дома их отделяли примерно триста метров высокой травы. Но хотя бы этот путь он мог проделать, следуя за ней, следуя за этими бедрами, обтянутыми тугими джинсами, за этими икрами, и — о! — за этими золотыми туфельками. Следом за Паркером шел Гудалл. А Гудалл думал, как отвратительно, что его командир ведет себя как беспородный пес, бегущий за сукой.
Большие отвратительные мухи жужжали вокруг. Запах скота, не такой уж неприятный сам по себе, хотя и не в такой концентрации, как здесь, сгущался вокруг них, а солнце вдруг показалось слишком жарким, хотя теперь оно прорывалось сквозь собирающиеся грозовые облака. Громыхнул гром, и пара тяжелых дождевых капель упала на плечо Гудалла, но настоящий дождь пошел только через два часа.
«Финку» окружали корали, и трое работников по большей части подпирали их стены, жуя травинки с куда большим интересом, чем их подопечные бычки. Тут же, очевидно, была и кормушка из вагонки, а заодно и летняя кухня с железной трубой от очага. Далее — довольно обширные стойла и клумба увядших бегоний в центре, а еще стоячие часы с золотым листом на черном футляре, который выглядел скорее как вещь из помещичьего дома. Шесть боксов использовались — в трех были вполне приличные, хотя и маленькие пегие лошади, в трех — лоснящиеся сильные мулы, а еще была пара серых осликов, привязанных в темном углу рядом с голубым трактором «форд».
Они обогнули скотный двор и вышли на полутеррасу-полуверанду главного дома, которая смотрела вниз по склону на реку. Все окна были закрыты, ставни задвинуты. Краска осыпалась, дорожка была разворочена, железные столбы, подпиравшие навес веранды, проржавели. В центре, по бокам от двойной двери, сделанной из серебристого дерева, стояли две резные терракотовые вазы, наполненные мертвыми побегами пеларгонии, которые напоминали коричневые скелетообразные руки, протянутые, чтобы выпросить воды. Дита сдвинула одну из ваз с видимой легкостью.
— Там должен быть ключ.
Он там и был. Гудалл ухватил его, и Дита с едва заметным вздохом облегчения поставила вазу на место. Паркер протянул руку за ключом, но Гудалл открыл дверь сам. Ключ заржавел, но замок был недавно хорошо смазан, возможно, в ожидании их приезда. Если это было так, то это было единственным приготовлением.
Открывая ставни, они прошлись по комнатам, которых было больше десятка, в большинстве своем больших. В окнах не было стекол, да и вряд ли их когда-нибудь стеклили. Пыль поднималась вокруг них. В доме не было мебели, ни единой доски, ни картины, ни украшения. Единственным признаком жизни были гекконы, которые висели вокруг ставень в ожидании мух на прогретом солнцем дереве, да остатки гнезда с мертвыми птенцами в очаге, который занимал полстены в самой большой комнате.
Там было две группы зданий. Почти в центре, рядом с грубо огороженным коралем, стойлами и прочими строениями того же рода видна была выстроенная в испанском стиле «финка» с белыми стенами и красной черепицей. А на пологом склоне, почти под горой, на фоне девственного леса стояло современное здание, длинное и низкое, с террасами на разных уровнях, на которых в солнечном свете позднего утра ярко зеленела трава. «Какое прикрытие, — подумал Паркер, — и не подумать, что это и есть наша база, пока мы здесь, особенно если Дита будет рядом». Тем не менее профессиональная часть его мозгов внезапно переключилась на тот факт, что здесь не было ничего похожего на взлетно-посадочную полосу.
Однако в саванне поднялась струйка голубого дыма от костров, разложенных в форме буквы Т крестьянином в косо надвинутой бейсбольной кепке, что, возможно, могло быть условным сигналом, указывающим Дугу Харви направление ветра. Ближний валок скошенной травы, метров двести в длину и метра три в ширину, предположительно был тем местом, где он намеревался приземлиться. Тот факт, что крестьянин снял кепку и принялся махать ею, подтвердил это.
— Аварийная ситуация, а, Тим? — сказал Паркер.
Но они оба перегнулись через проход, чтобы лучше видеть, как Харви справится с ситуацией, а так же, возможно, для того, чтобы первыми прийти Дите на помощь, если самолет перевернется, потеряет колесо или зароется носом в землю.
Гудалл снова ощутил вибрацию, и на этот раз она сопровождалась выбросом адреналина, особенно когда примерно в шести метрах от земли Харви сбавил скорость до критической. Но самолет мягко снизился, поддерживая хвост так, как того хотел Харви, и скользил, пока шасси не коснулись земли, подпрыгнул, поднялся снова, заурчал, вновь подпрыгнул, слегка повернулся, хвост опустился, и наконец «бивер» остановился.
— Все, друзья! Вот это я и называю — летать, — сказал Харви. — Вы не получите такого удовольствия на борту «харриера».
— Прекрасно, — заметил Паркер, снова отбрасывая волосы со лба. — Д ты сможешь поднять его в воздух снова?
— Надеюсь, да. У этой развалины большие возможности, — австралиец глянул на часы. — Пара пожилых янки ждет меня в Сан-Хосе в шесть часов, чтобы я отвез их в Пунтаренас на коктейль, так что прошу извинить меня, если я попрошу вас переместить ваши розовые щечки...
«Даже в „Соседях“ Оззи так не говорит», — подумал Гудалл.
Убедившись, что они забрали свои вещи, Харви попросил их помочь ему развернуть самолет. Дита положила ладонь на обшивку хвостовой части рядом с Паркером, и когда она встала рядом с ним, он на секунду увидел в вырезе ее алой блузы ее груди, упругие, с коричневыми сосками. Он видел изгиб ее груди и осознал, что она вполне соответствует — не просто внешне или здорово, а серьезно соответствует. Вероятно, она могла работать на себя. «Но тогда, — подумал он, — это могу и я».
Харви поблагодарил их, потряс руки и перед тем, как залезть обратно в самолет, сунул Паркеру в руки карточку.
— Ну пока. Когда вам понадобятся крылья, звоните по этому телефону.
«Бивер» взревел, завертелись винты, Харви подождал, пока люди отойдут, и самолет рванулся вперед и оторвался от земли в конце слабого подобия взлетной полосы, имея в запасе менее метра под неубирающимися шасси. Он оставил после себя быстро рассеивающееся облако оранжевого дыма, смятую траву и запах не полностью сгоревшего высокооктанового горючего. Самолет сделал над поляной разворот, покачал крыльями и улетел.
— Ладно, — сказал Паркер. — Вот парень, который знает, что делает. Что теперь? Я жду приглашения.
— Мы можем использовать старую «финку», — сказала Дита.
— А не это веселенькое местечко на холме?
— Нет.
— Ну, тогда о'кей. Веди.
Куда идти — было вполне понятно, от крытого красной черепицей дома их отделяли примерно триста метров высокой травы. Но хотя бы этот путь он мог проделать, следуя за ней, следуя за этими бедрами, обтянутыми тугими джинсами, за этими икрами, и — о! — за этими золотыми туфельками. Следом за Паркером шел Гудалл. А Гудалл думал, как отвратительно, что его командир ведет себя как беспородный пес, бегущий за сукой.
Большие отвратительные мухи жужжали вокруг. Запах скота, не такой уж неприятный сам по себе, хотя и не в такой концентрации, как здесь, сгущался вокруг них, а солнце вдруг показалось слишком жарким, хотя теперь оно прорывалось сквозь собирающиеся грозовые облака. Громыхнул гром, и пара тяжелых дождевых капель упала на плечо Гудалла, но настоящий дождь пошел только через два часа.
«Финку» окружали корали, и трое работников по большей части подпирали их стены, жуя травинки с куда большим интересом, чем их подопечные бычки. Тут же, очевидно, была и кормушка из вагонки, а заодно и летняя кухня с железной трубой от очага. Далее — довольно обширные стойла и клумба увядших бегоний в центре, а еще стоячие часы с золотым листом на черном футляре, который выглядел скорее как вещь из помещичьего дома. Шесть боксов использовались — в трех были вполне приличные, хотя и маленькие пегие лошади, в трех — лоснящиеся сильные мулы, а еще была пара серых осликов, привязанных в темном углу рядом с голубым трактором «форд».
Они обогнули скотный двор и вышли на полутеррасу-полуверанду главного дома, которая смотрела вниз по склону на реку. Все окна были закрыты, ставни задвинуты. Краска осыпалась, дорожка была разворочена, железные столбы, подпиравшие навес веранды, проржавели. В центре, по бокам от двойной двери, сделанной из серебристого дерева, стояли две резные терракотовые вазы, наполненные мертвыми побегами пеларгонии, которые напоминали коричневые скелетообразные руки, протянутые, чтобы выпросить воды. Дита сдвинула одну из ваз с видимой легкостью.
— Там должен быть ключ.
Он там и был. Гудалл ухватил его, и Дита с едва заметным вздохом облегчения поставила вазу на место. Паркер протянул руку за ключом, но Гудалл открыл дверь сам. Ключ заржавел, но замок был недавно хорошо смазан, возможно, в ожидании их приезда. Если это было так, то это было единственным приготовлением.
Открывая ставни, они прошлись по комнатам, которых было больше десятка, в большинстве своем больших. В окнах не было стекол, да и вряд ли их когда-нибудь стеклили. Пыль поднималась вокруг них. В доме не было мебели, ни единой доски, ни картины, ни украшения. Единственным признаком жизни были гекконы, которые висели вокруг ставень в ожидании мух на прогретом солнцем дереве, да остатки гнезда с мертвыми птенцами в очаге, который занимал полстены в самой большой комнате.