Страница:
толпа", 1828, "Поэту", 1830, и др.). Стихотворения эти, негодующе
направленные в адрес реакционной великосветской и литературной "черни",
совершенно неправильно истолковывались многими последующими критиками, как
якобы выражающие аристократическое пренебрежение к простому народу, с
которым в действительности Пушкин все теснее сближался в своем творчестве.
Равным образом в 60-е гг., когда разгорелась ожесточенная борьба между
революционными демократами и сторонниками антиобщественной теории "чистого
искусства", последние неправомерно стремились взять эти пушкинские стихи на
свое вооружение. На самом деле в них выражается неизменная точка зрения
Пушкина на поэзию как на большое искусство и в то же время утверждается ее
высокое гражданского назначение. Поэт в этом цикле стихотворений предстает в
двойном и вместо с тем слитом воедино образе "служителя муз", "жреца
Аполлона" и пророка-борца. В то же время в ответ на посягательства
реакционных кругов подчинить себе "перо" певца декабристов - использовать в
своих целях его могучее дарование и колоссальную популярность - Пушкин
энергично выдвигает лозунг свободы и независимости творчества, обращается к
писателю с энергичным призывом - идти "дорогою свободной" "туда, куда влечет
свободный ум". Все это придает и данному циклу неизменно свойственное поэзии
Пушкина свободолюбивое звучание.
Создание в 1828 г. "Полтавы", самовольная, без разрешения властей,
поездка Пушкина в 1829 г. на театр военных действий в Закавказье, где он
становится свидетелем доблестных боевых дел простых русских людей, новое и
гораздо более глубокое соприкосновение с могучей природой Кавказа, встречи и
беседы со ссыльными друзьями-декабристами, - все это оказало самое
благотворное влияние на душевное состояние поэта и, несомненно,
способствовало преодолению владевших им тягостных настроений.
В цикле кавказских стихов и в особенности в стихах, написанных после
возвращения с Кавказа, в таких, например, как ослепительно-солнечное "Зимнее
утро" (1829), прямо противостоящее "Зимней дорою", снова повеяло бодростью,
здоровьем душевным, мужественным, жизнеутверждающим духом. С новой силой
возрождается и пушкинская "лелеющая душу гуманность". Безнадежно-мрачные, ни
на минуту не покидающие поэта думы о смерти, об обреченности всего его
поколения разрешаются в стихотворении "Брожу ли я вдоль улиц шумных..."
(1829) светлой альтруистической концовкой - благословением грядущего: "И
пусть у гробового входа // Младая будет жизнь играть". Глубоко человечным
чувством проникнуто и стихотворение Пушкина "Цветок" (1828), и исполненные
безграничной самоотверженной нежности, светлой печали любовные стихи Пушкина
1829 г.: "Па холмах Грузии лежит ночная мгла..." и в особенности "Я вас
любил..".
Среди стихотворений этого периода необходимо особенно отметить послание
"К вельможе", в котором поэт подымается на высоты широкого
философско-исторического созерцания: не только воссоздает типический образ
русского "просвещенного" вельможи XVIII в., но и развертывает, исключительно
скупыми средствами - в лапидарных и предельно выразительных
образах-характеристиках, - картины жизни дореволюционной Европы, гибели в
"вихре" революции старого строя и становления нового века, "века-торгаша" -
буржуазных общественных отношений.
Через несколько месяцев после создания стихотворения "К вельможе"
прославленной болдинской осенью 1830 г. в творчестве Пушкина произошел
коренной перелом - окончательный отказ от романтических представлений о
действительности, романтических иллюзий и в связи с этим переход от
"шалуньи-рифмы" к "суровой прозе", перелом, предчувствием которого были
исполнены упоминавшиеся выше заключительные строфы шестой главы "Евгения
Онегина" и который исподволь подготовлялся и вызревал в его творческом
сознании.
Приехав ненадолго для устройства имущественных дел в связи с
предстоящей женитьбой в родовую нижегородскую вотчину, село Болдино, Пушкин
неожиданно, из-за вспыхнувшей холерной эпидемии, вынужден был пробыть здесь
около трех месяцев.
Как в 1824-1825 гг. в Михайловском, Пушкин снова очутился в глухой
русской деревне, в еще более полном одиночестве и еще более тесном
соприкосновении с простым народом, вдали от столичной неволи, от Бенкендорфа
и его жандармов, от продажных журналистов вроде Булгарина, от светской
"черни". И поэт, говоря его собственными словами, встрепенулся, "как
пробудившийся орел". Накапливавшаяся за годы относительного творческого
затишья громадная внутренняя энергия, то и дело дававшая себя знать в
непрестанно сменявших друг друга многочисленных замыслах, планах, набросках,
не доводимых Пушкиным до конца и остававшихся под спудом в его рабочих
тетрадях, вдруг и разом вырвалась наружу. И это получило силу грандиозного
творческого взрыва - по количеству, разнообразию и качеству созданных в этот
кратчайший срок произведений, - беспримерного во всей мировой литературе.
Из лирических произведений болдинской осенью 1830 г. было написано
около тридцати стихотворений, среди которых такие величайшие создания, как
"Элегия" ("Безумных лет угасшее веселье..."), любовные стихотворения -
"Прощание", "Заклинание" и в особенности "Для берегов отчизны дальной...",
такие, как "Герой", "Бесы", "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы".
Поражает широчайший тематический диапазон лирики болдинского периода: от
проникновенного любовного стихотворения ("Для берегов отчизны дальной...")
до бичующего социального памфлета ("Моя родословная"), от философского
диалога на большую этическую тему ("Герой") до антологической миниатюры
("Царскосельская статуя", "Труд" и др.), до веселой шутки ("Глухой глухого
звал..."), до меткой и злой эпиграммы. Этому соответствует и исключительное
разнообразие жанров и стихотворных форм: элегия, романс, песня, сатирический
фельетон, монолог, диалог, отрывок в терцинах, ряд стихотворений, написанных
гекзаметром, и т. д.
Лирика этих месяцев, как и все "болдинское" творчество Пушкина, с одной
стороны, завершает целый большой период творческого развития поэта, с другой
- знаменует выход его на принципиально новые пути, по которым десятилетия
спустя пойдет передовая русская литература.
Особенно новаторский характер носит небольшое стихотворение "Румяный
критик мой...", при жизни Пушкина не печатавшееся и столь смутившее
редакторов посмертного издания его сочинений, что они придали ему (возможно,
и по цензурным соображениям) смягчающее заглавие "Каприз". Действительно, в
этом стихотворении, представляющем собой как бы лирическую параллель к
одновременно написанной "Истории села Горюхина", поэт начисто смывает все
идиллические краски с изображения деревенской крепостной действительности,
дает образец такого трезвого, сурового реализма, который прямо предваряет
поэзию Некрасова.
Из всего великого, что было создано Пушкиным болдинской осенью 1830 г.,
наиболее значительным с точки зрения закономерности дальнейшего развития его
творчества является цикл "Повестей Белкина", в котором нашла завершенное
осуществление давняя потребность автора "Евгения Онегина" и "Бориса
Годунова" овладеть художественной прозой. Начиная с этого времени, в течение
всего последнего шестилетия своей жизни, Пушкин пишет преимущественно в
прозе. Новые, все нарастающие "прозаические" тенденции сказываются в той или
иной степени и почти во всех остальных областях ею творчества.
Число созданных им в эти годы стихов резко уменьшается. Так, в 1831 г.
написано всего пять завершенных стихотворений - случай еще небывалый в
творчестве Пушкина. Причем три из них относятся к области политической
поэзии ("Перед гробницею святой", "Клеветникам России", "Бородинская
годовщина") и только два стихотворения являются лирическими в собственном
смысле этого слова: "Эхо", в котором сказывается горькое переживание поэтом
своего творческого одиночества, непонимания его современниками, и "Чем чаще
празднует лицей...", посвященное очередной лицейской годовщине.
Среди произведений последующих годов мы встречаем такие
замечательнейшие образцы пушкинской лирики, как большое стихотворение
"Осень" (1833), дающее не только ярко живописную и вместе с тем
проникновенно лирическую картину осенней природы, но и ярко рисующее одну из
вдохновенных минут могучего прилива творческой энергии, подобной той,
которая проявилась болдинской осенью 1830 г. В этом же году написано
отличающееся подлинно трагическим колоритом "Не дай мне бог сойти с ума...".
Замечательны такие стихотворения, как "Пора, мои друг, пора!" (1834),
"Полководец" (1835), "Вновь я посетил" (1835) и др. Но
субъективно-лирический голос звучит в пушкинских стихотворениях 30-х гг. все
реже. Наоборот все усиливается в них эпическое повествовательное начало.
Таковы баллада "Гусар" (1833), переводы двух баллад Мицкевича "Воевода" и
"Будрыс и его сыновья" (1833), стихотворение "Странник" (1835), навеянное
книгой писателя-проповедника эпохи английской революции XVII в. Джона
Беньяна. К этим же годам относится, с одной стороны, ряд "Подражаний
древним", переводов из античных поэтов, с другой, стихотворение "Сват Иван,
как пить мы станем..." (1833) - одно из самых замечательных проникновений
Пушкина в народный "русский дух". В 1834 г. появился долгое время не
оцененный по достоинству критикой цикл "Песен западных славян", в
большинстве своем построенный на имитациях Мериме, которым Пушкин, со
свойственным ему умением проникать в национальный "дух" других народов,
сумел придать действительно славянский характер Особенно значительна
входящая в этот цикл "Песня о Георгии Черном" - оригинальное произведение
Пушкина, материалом для которого послужила книга одного русского
путешественника - современника поэта. Необыкновенная личность "воина
свободы" Георгия Черного издавна, как мы уже знаем, привлекала внимание
поэта. Но если раньше этот образ разрабатывался Пушкиным в сугубо
романтическом духе ("Дочери Карагеоргия", 1820), то "Песня о Георгии Черном"
представляет собой единственное в своем роде сочетание глубочайшего
психологического проникновения, предельно строгой эпической простоты и
подлинной народности поэтической формы.
К двадцатипятилетию со дня основания лицея Пушкин начал в середине
октября 1836 г. писать стихотворение: "Была нора: наш праздник молодой //
Сиял, шумел и розами венчался...". В этом стихотворении, одном из самых
последних произведении Пушкина вообще, создававшемся тогда, когда черные
тучи все безысходнее сгущались над ним, - поэт оглядывает грустным, почти
прощальным взором и свою личную жизнь, и ту бурную эпоху войн и революций,
свидетелем и участником которой было его поколение. Стихотворения Пушкин не
дописал и в таком неоконченном виде стал читать его на традиционной встрече
товарищей-лицеистов. "Однако едва поэт, - рассказывает один из
присутствовавших, - начал читать первую строфу, как слезы полились из его
глаз, и он не мог продолжать чтения...". Незавершенность стихотворения
приобрела почти символический характер. Так же - в апогее своего развития -
внезапно оборвалось и все пушкинское творчество.
В созданном незадолго до последней лицейской годовщины стихотворении "Я
памятник себе воздвиг нерукотворный..." Пушкин подвел итог и всей своей
творческой жизни. Он подчеркивал, как самое ценное в своем поэтическом
творчестве, гуманистический его характер ("чувства добрые я лирой
пробуждал") и освободительный пафос ("В мой жестокий век восславил я
свободу").
Белинский, продолжая и развивая в своих знаменитых статьях о Пушкине
эту авторскую самооценку, прекрасно характеризует реализм пушкинской лирики,
ее высокую художественную правду, чистоту, благородство и присущую ей
несравненную поэтическую грацию. "Общий колорит поэзии Пушкина и в
особенности лирической - внутренняя красота человека и лелеющая душу
гуманность. К этому прибавим мы, что если всякое человеческое чувство уже
прекрасно по тому самому, что оно человеческое (а не животное), то у Пушкина
всякое чувство еще прекрасно, как чувство изящное. Мы здесь разумеем не
поэтическую форму, которая у Пушкина всегда в высшей степени прекрасна; нет,
каждое чувство, лежащее в основании каждого его стихотворения, изящно,
грациозно и виртуозно само по себе: это не просто чувство человека, но
чувство человека-художника... Есть всегда что-то особенно благородное,
кроткое, нежное, благоуханное и грациозное во всяком чувстве Пушкина. В этом
отношении, читая его творения, можно превосходным образом воспитать в себе
человека... Поэзия его чужда всего фантастического, мечтательного, ложного,
призрачно-идеального; она вся проникнута насквозь действительностью; она не
кладет на лицо жизни белил и румян, но показывает ее в ее естественной,
истинной красоте; в поэзии Пушкина есть небо, но им всегда проникнута земля"
(В. Г. Белинский, VII, 339).
Т. Цявловская. Примечания к стихотворениям Пушкина 1813-1822 гг.
* Воспоминания в Царском Селе. Стихотворение было написано в октябре -
ноябре 1814 г. для чтения на публичном экзамене (8 января 1815 г.) при
переходе с младшего трехлетнего курса лицея на старший.
Чтение стихов в присутствии многочисленных гостей стало подлинным
триумфом юного поэта. Державин, уже старик, "был в восхищении ". Товарищ
Пушкина Дельвиг написал и тогда же напечатал стихотворение "Пушкину", в
котором говорит об этом событии: И ланиты его от приветствия
Удивленной толпы горят пламенем.
(А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений. Библиотека поэта, Л. 1934,
стр. 191.)
Сам Пушкин не раз вспоминал об этом: в послании 1816 г. "К Жуковскому",
в своих "Записках", которые он вел в ссылке и уничтожил "при открытии
несчастного заговора", причем страничку о Державине поэт сохранил; наконец,
во II строфе восьмой главы "Евгения Онегина". "Воспоминания в Царском Селе"
было первым произведением, напечатанным поэтом в 1815 г. с полной подписью.
Подготовляя в 1819 г. к печати первый сборник своих стихов (не
осуществленный тогда), Пушкин переработал текст стихотворения, освободив его
от похвал Александру I (как спасителю Европы). В 1825 г. стихотворение было
включено по желанию Пушкина в рукопись его сборника, посланного в цензуру;
однако в вышедшей книге оно не появилось. Возможно, цензор обратил внимание
на отсутствие строфы, посвященной царю: стихотворение было хорошо известно в
первоначальном виде, так как именно в этой первой редакции печаталось в
"Собрании образцовых русских сочинений и переводов в стихах" (1817 и 1823
гг.).
Огромные чертоги - "Камеронова галерея" близ Екатерининского дворца в
Царском Селе.
Минерва - италийская богиня мудрости. Минерва росская - Екатерина II.
Элизиум - по верованиям древних греков, место пребывания душ усопших, в
поэтическом словоупотреблении - рай.
Полнощный - северный.
Под скипетром великия жены - то есть в эпоху царствования Екатерины II.
Над... скалой вознесся памятник - ростральная колонна посреди большого
пруда, воздвигнутая Екатериной II в память морской победы над турками под
Чесмою в 1770 г.
Памятник простой - обелиск в память победы над турками при реке Кагуле
в 1770 г., которую одержали русские войска под руководством гр. П. А.
Румянцева.
Петров Владимир <Василий. - И.П.> Петрович (1736-1799) - поэт-одописец.
Вселенной бич - Наполеон.
Беллона - в римской мифологии богиня войны.
Воитель поседелый - М. И. Кутузов.
Скальд России - В. А. Жуковский, автор стихотворения "Певец во стане
русских воинов" (1812).
* Лицинию - Первое гражданское стихотворение Пушкина. Поэт сопровождал
текст в журнальной публи кации 1815 г. подзаголовком "С латинского"
(в печатных сборниках стихотворений - 1826 и 1829 гг. -
подзаголовок этот был перенесен в оглавление). Он был поставлен Пушкиным из
соображений цензурного порядка, чтобы отвести ассоциации с современной
русской действительностью. Такого рода ссылки на мнимые литературные
источники стали обычным приемом Пушкина в подобных случаях.
Написано стихотворение в 1815 г.
Ликторы - служители, сопровождавшие сановных лиц в древнем Риме,
расчищавшие им путь, в толпе.
Ромулов народ, квириты - граждане древнего Рима.
Циник - здесь: последо ватель древнегреческой философской школы киников
(циников), проповедовавших презрение к житейским благам.
Ювенал (60-е гг. - после 127 г.) - римский поэт-сатирик.
* Гроб Анакреона. Начало стихотворения напоминает одноименное
стихотворение Гете (1785) :
Anakreon's Grab
Wo die Rose hier blüht, wo Reben und Lorbeer sich schlingen,
Wo das Turtelchen lockt, wo sich das Grillchen ergötzt,
Welch ein Grab ist hier, das alle Götter mit Leben
Schön bepflantz und geziert? Es ist Anakreon's Ruh.
Frühling, Sommer und Herbst genosst der glückliche Dichter;
Vor dem Winter hat ihn endlich der Hügel geschützt.
Перевод (Д. Усова):
Здесь, где роза цветет, где лозы сплетаются с лавром,
Где голубка манит, где нам цикада поет, -
Чья здесь могила видна, на которой боги взрастили
Жизни цветущий убор? Анакреонов покой.
Все счастливый изведал: весну, и лето, и осень;
Но от зимы наконец этот укрыл его холм.
Это сходство объясняется или общим греческим источником (у Пушкина -
через какую-либо французскую интерпретацию), или же знакомством Пушкина со
стихотворением Гете. Познакомить Пушкина с поэзией Гете (немецкого языка
Пушкин в лицее но знал) могли поклонники немецкой литературы Дельвиг и
Кюхельбекер. В последнем случае произведение является самостоятельной
разработкой заимствованной у Гете темы.
Пушкин посылал в 1816 г. "Гроб Анакреона" (стихотворение написано в
1815 г.) в "Вестник Европы", однако в журнале оно не появилось. См. послание
"Дельвигу" ("Любовью, дружеством и ленью...") прим. к нему.
* Друзьям ("Богами вам еще даны..."). В первоначальной редакции
стихотворение, по всей вероятности, представляло собой элегию в тридцать два
стиха. Она начиналась так:
Среди беседы вашей шумной
Один уныл и мрачен я...
На пир раздольный и безумный
Не призывайте вы меня.
Любил и я когда-то с вами
Под звон бокалов пировать
И гармонически стихами
Пиров веселье воспевать.
По пролетел миг упоений, -
Я радость светлую забыл,
Меня печали мрачный гений
Крылами черными покрыл...
Не кличьте ж вы меня с собою
Под звон бокалов пировать:
Я не хочу своей тоскою
Веселье ваше отравлять.
Конец этой редакции утрачен.
Во второй лицейской редакции стихотворение начиналось:
К чему, веселые друзья,
Мое тревожить вам молчанье?
Запев последнее прощанье,
Уж муза смолкнула моя;
Напрасно лиру брал я в руки
Бряцать веселье на пирах
И на ослабленных струнах
Искал потерянные звуки...
Богами вам еще даны
и т. д.
Готовя стихотворение к печати, Пушкин оставил одно заключительное
восьмистишие, почти не меняя его текста.
* Шишкову ("Шалун, увенчанный Эратой и Венерой..."). Послание
Александру Ардалионовичу Шишкову (1799-1832) (племяннику А. С. Шишкова,
главы общества "Беседа любителей русского слова"). "Царскосельский товарищ"
Пушкина, как называет его поэт в своем письме, А. А. Шишков был в 1816 г.
поручиком Кексгольмского полка, расположенного в Софии, под Царским Селом,
впоследствии - довольно известный поэт и переводчик, человек передовых
общественных убеждений.
Сравнив стихи твои с моими... - Ранние стихи Шишкова, столь высоко
ценимые Пушкиным, неизвестны: вероятно, они утерялись в результате
постоянных политических ссылок и преследований Шишкова властями.
* Дельвигу ("Любовью, дружеством и ленью..."). Элегическое послание
обращено к ближайшему другу Пушкина по лицею, поэту Антону Антоновичу
Дельвигу (1798-1831). Оно было вызвано обидой по поводу того, что три
стихотворения Пушкина, посланные им в "Вестник Европы", в том числе "Гроб
Анакреона", не были приняты к печати. Под словами о "злобной клевете",
возможно, подразумевается отзыв издателя журнала Каченовского, отказавшего
Пушкину в публикации стихотворений. Ранняя редакция послания, написанная
непосредственно после отказа журнала, завершалась следующими строками:
Исчез священный жар!
Забвенью сладких песней дар
И голос струн одушевленных!
Во прах и лиру и венец!
Пускай не будут знать, что некогда певец,
Враждою, завистью на жертву обреченный,
Погиб на утре лет,
Как ранний на поляне цвет,
Косой безвременно сраженный.
И тихо проживу в безвестной тишине;
Потомство грозное не вспомнит обо мне,
И гроб несчастного, в пустыне мрачной, дикой,
Забвенья порастет ползущей повиликой!
Дельвиг поддержал друга ответным посланием:
К А. С. Пушкину
Как? житель гордых Альп над бурями парящий,
Кто кроет солнца лик развернутым крылом,
Услыша под скалой ехидны свист шипящий,
Раздвинул когти врозь и оставляет гром?
Тебе ль, младой вещун, любимец Аполлона,
На лиру звучную потоком слезы лить,
Дрожать пред завистью и, под косою Крона
Склоняся, - дар небес в безвестности укрыть?
Нет, Пушкин, рок певцов - бессмертье, не забвенье
и т. д.
(А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений. Библиотека поэта, Л. 1934,
стр. 283.)
* К Каверину ("Забудь, любезный мой Каверин..."). Петр Павлович Каверин
(1794-1855) - в 1816-1817 гг. поручик лейб-гвардии Гусарского полка,
стоявшего в Царском Селе; бывший студент Геттингенского университета,
впоследствии член Союза благоденствия. Стихи объяснены самим Кавериным в
следующей записи: "Пушкин в Noеl на лейб-гусарский полк, не прочтя мне,
поместил и на мой счет порядочный куплет и, чтоб извиниться, прислал чрез
несколько дней следующее послание - оригинал у меня: "Забудь, любезный мой
Каверин..." и т. д. (Ю. Н. Щеpбачев, Приятели Пушкина Михаил Андреевич
Щербинин и Петр Павлович Каверин, М. 1913, стр. 60 и 80). "Ноэль на
лейб-гусарский полк" дошел до нас в отрывочных записях, сделанных по памяти
современниками поэта, и поэтому в настоящее издание не включен. Строфа,
посвященная Каверину, неизвестна.
* В. Л. Пушкину ("Что восхитительней, живей..."). Послание обращено к
дяде Пушкина, Василию Льволичу (1767-1830); написано незадолго до выпуска из
лицея, когда Пушкин колебался в выборе между гражданской и военной службой.
В первой редакции послание начиналось следующим текстом:
Скажи, парнасский мой отец,
Неужто верных муз любовник
Не может нежный быть певец
И вместе гвардии полковник?
Ужели тот, кто иногда
Жжет ладан Аполлону даром,
За честь не смеет без стыда
Жечь порох на войне с гусаром
И, если можно, города?
Беллона, Муза и Венера,
Вот, кажется, святая вера
Дней наших всякого певца.
Я шлюсь на русского Буфлера
И на Дениса храбреца,
Но не на Глинку офицера,
Довольно плоского певца;
Не нужно мне его примера...
Ты скажешь: "Перестань, болтун!
Будь человек, а но драгун;
Парады, караул, ученья -
Все это оды не внушит,
А только душу иссушит,
И к Марину для награжденья,
Быть может, прямо за Коцит
Пошлют читать его творенья.
Послушай дяди, милый мой:
Ступай себе к слепой Фемиде
Иль к дипломатике косой!
Кропай, мой друг, посланья к Лиде,
Оставь военные грехи
И в сладостях успокоенья
Пиши сенатские решенья
И пятистопные стихи;
И не с гусарского корнета, -
Возьми пример с того поэта,
С того, которого рука
Нарисовала Ермака
В снегах незнаемого света,
И плен могучего Мегмета,
И мужа модного рога,
Который милостию бога,
Министр и сладостный певец,
Был строгой чести образец,
Как образец он будет слога".
Все так, почтенный дядя мой,
Почтен, кто глупости людской
Решит запутанные споры;
Умен, кто хитрости рукой
Переплетает меж собой
Дипломатические вздоры
И правит нашею судьбой.
Смешон, конечно, мирный воин,
И эпиграммы самой злой
В известных "Святках" он достоин.
Заканчивалось послание следующими стихами, примыкавшими к стиху "Меж
верной сабли и седла":
Но вы, враги трудов и славы,
Питомцы Феба и забавы,
Вы, мирной праздности друзья,
Шепну вам на ухо: вы правы,
И с вами соглашаюсь я!
Бог создал для себя природу,
Свой рай и счастие глупцам,
Злословие, мужчин и моду,
Конечно для забавы дам,
Заботы знатному народу,
Дурачество для всех, - а нам
Уединенье и свободу!
* Разлука ("В последний раз, в сени уединенья..."). Стихотворение
обращено к Вильгельму Карловичу Кюхельбекеру (1797-1846) и в первой редакции
называлось "К Кюхельбекеру". Написано в последние дни совместной жизни в
лицее. Отделывая стихотворение весной 1825 г., перед публикацией, Пушкин,
среди исправлений художественного порядка, сделал одно существенное
смысловое изменение; в стихах:
Не разлучайся, милый друг,
С фортуной, дружеством и Фебом
- поэт исправил второй стих:
С свободою и Фебом.
"Простите, верные дубравы!". Написано перед отъездом из Михайловского,
имения матери Пушкина в Псковской губернии; Пушкин провел здесь после
окончания лицея пять недель летом 1817 г.
Тригорское - соседнее имение, принадлежавшее Прасковье Александровне
Осиповой (1781-1859); поэт часто бывал там и на всю жизнь сохранил дружеские
отношения с Осиповой и ее дочерьми.
К Огаревой, которой митрополит прислал плодов из своего саду. С
Огаревой Елизаветой Сергеевной (1786-1870) Пушкин познакомился еще в 1816 г.
в Царском Селе, у Карамзиных, и тогда же написал "Экспромт на Огареву" (стр.
направленные в адрес реакционной великосветской и литературной "черни",
совершенно неправильно истолковывались многими последующими критиками, как
якобы выражающие аристократическое пренебрежение к простому народу, с
которым в действительности Пушкин все теснее сближался в своем творчестве.
Равным образом в 60-е гг., когда разгорелась ожесточенная борьба между
революционными демократами и сторонниками антиобщественной теории "чистого
искусства", последние неправомерно стремились взять эти пушкинские стихи на
свое вооружение. На самом деле в них выражается неизменная точка зрения
Пушкина на поэзию как на большое искусство и в то же время утверждается ее
высокое гражданского назначение. Поэт в этом цикле стихотворений предстает в
двойном и вместо с тем слитом воедино образе "служителя муз", "жреца
Аполлона" и пророка-борца. В то же время в ответ на посягательства
реакционных кругов подчинить себе "перо" певца декабристов - использовать в
своих целях его могучее дарование и колоссальную популярность - Пушкин
энергично выдвигает лозунг свободы и независимости творчества, обращается к
писателю с энергичным призывом - идти "дорогою свободной" "туда, куда влечет
свободный ум". Все это придает и данному циклу неизменно свойственное поэзии
Пушкина свободолюбивое звучание.
Создание в 1828 г. "Полтавы", самовольная, без разрешения властей,
поездка Пушкина в 1829 г. на театр военных действий в Закавказье, где он
становится свидетелем доблестных боевых дел простых русских людей, новое и
гораздо более глубокое соприкосновение с могучей природой Кавказа, встречи и
беседы со ссыльными друзьями-декабристами, - все это оказало самое
благотворное влияние на душевное состояние поэта и, несомненно,
способствовало преодолению владевших им тягостных настроений.
В цикле кавказских стихов и в особенности в стихах, написанных после
возвращения с Кавказа, в таких, например, как ослепительно-солнечное "Зимнее
утро" (1829), прямо противостоящее "Зимней дорою", снова повеяло бодростью,
здоровьем душевным, мужественным, жизнеутверждающим духом. С новой силой
возрождается и пушкинская "лелеющая душу гуманность". Безнадежно-мрачные, ни
на минуту не покидающие поэта думы о смерти, об обреченности всего его
поколения разрешаются в стихотворении "Брожу ли я вдоль улиц шумных..."
(1829) светлой альтруистической концовкой - благословением грядущего: "И
пусть у гробового входа // Младая будет жизнь играть". Глубоко человечным
чувством проникнуто и стихотворение Пушкина "Цветок" (1828), и исполненные
безграничной самоотверженной нежности, светлой печали любовные стихи Пушкина
1829 г.: "Па холмах Грузии лежит ночная мгла..." и в особенности "Я вас
любил..".
Среди стихотворений этого периода необходимо особенно отметить послание
"К вельможе", в котором поэт подымается на высоты широкого
философско-исторического созерцания: не только воссоздает типический образ
русского "просвещенного" вельможи XVIII в., но и развертывает, исключительно
скупыми средствами - в лапидарных и предельно выразительных
образах-характеристиках, - картины жизни дореволюционной Европы, гибели в
"вихре" революции старого строя и становления нового века, "века-торгаша" -
буржуазных общественных отношений.
Через несколько месяцев после создания стихотворения "К вельможе"
прославленной болдинской осенью 1830 г. в творчестве Пушкина произошел
коренной перелом - окончательный отказ от романтических представлений о
действительности, романтических иллюзий и в связи с этим переход от
"шалуньи-рифмы" к "суровой прозе", перелом, предчувствием которого были
исполнены упоминавшиеся выше заключительные строфы шестой главы "Евгения
Онегина" и который исподволь подготовлялся и вызревал в его творческом
сознании.
Приехав ненадолго для устройства имущественных дел в связи с
предстоящей женитьбой в родовую нижегородскую вотчину, село Болдино, Пушкин
неожиданно, из-за вспыхнувшей холерной эпидемии, вынужден был пробыть здесь
около трех месяцев.
Как в 1824-1825 гг. в Михайловском, Пушкин снова очутился в глухой
русской деревне, в еще более полном одиночестве и еще более тесном
соприкосновении с простым народом, вдали от столичной неволи, от Бенкендорфа
и его жандармов, от продажных журналистов вроде Булгарина, от светской
"черни". И поэт, говоря его собственными словами, встрепенулся, "как
пробудившийся орел". Накапливавшаяся за годы относительного творческого
затишья громадная внутренняя энергия, то и дело дававшая себя знать в
непрестанно сменявших друг друга многочисленных замыслах, планах, набросках,
не доводимых Пушкиным до конца и остававшихся под спудом в его рабочих
тетрадях, вдруг и разом вырвалась наружу. И это получило силу грандиозного
творческого взрыва - по количеству, разнообразию и качеству созданных в этот
кратчайший срок произведений, - беспримерного во всей мировой литературе.
Из лирических произведений болдинской осенью 1830 г. было написано
около тридцати стихотворений, среди которых такие величайшие создания, как
"Элегия" ("Безумных лет угасшее веселье..."), любовные стихотворения -
"Прощание", "Заклинание" и в особенности "Для берегов отчизны дальной...",
такие, как "Герой", "Бесы", "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы".
Поражает широчайший тематический диапазон лирики болдинского периода: от
проникновенного любовного стихотворения ("Для берегов отчизны дальной...")
до бичующего социального памфлета ("Моя родословная"), от философского
диалога на большую этическую тему ("Герой") до антологической миниатюры
("Царскосельская статуя", "Труд" и др.), до веселой шутки ("Глухой глухого
звал..."), до меткой и злой эпиграммы. Этому соответствует и исключительное
разнообразие жанров и стихотворных форм: элегия, романс, песня, сатирический
фельетон, монолог, диалог, отрывок в терцинах, ряд стихотворений, написанных
гекзаметром, и т. д.
Лирика этих месяцев, как и все "болдинское" творчество Пушкина, с одной
стороны, завершает целый большой период творческого развития поэта, с другой
- знаменует выход его на принципиально новые пути, по которым десятилетия
спустя пойдет передовая русская литература.
Особенно новаторский характер носит небольшое стихотворение "Румяный
критик мой...", при жизни Пушкина не печатавшееся и столь смутившее
редакторов посмертного издания его сочинений, что они придали ему (возможно,
и по цензурным соображениям) смягчающее заглавие "Каприз". Действительно, в
этом стихотворении, представляющем собой как бы лирическую параллель к
одновременно написанной "Истории села Горюхина", поэт начисто смывает все
идиллические краски с изображения деревенской крепостной действительности,
дает образец такого трезвого, сурового реализма, который прямо предваряет
поэзию Некрасова.
Из всего великого, что было создано Пушкиным болдинской осенью 1830 г.,
наиболее значительным с точки зрения закономерности дальнейшего развития его
творчества является цикл "Повестей Белкина", в котором нашла завершенное
осуществление давняя потребность автора "Евгения Онегина" и "Бориса
Годунова" овладеть художественной прозой. Начиная с этого времени, в течение
всего последнего шестилетия своей жизни, Пушкин пишет преимущественно в
прозе. Новые, все нарастающие "прозаические" тенденции сказываются в той или
иной степени и почти во всех остальных областях ею творчества.
Число созданных им в эти годы стихов резко уменьшается. Так, в 1831 г.
написано всего пять завершенных стихотворений - случай еще небывалый в
творчестве Пушкина. Причем три из них относятся к области политической
поэзии ("Перед гробницею святой", "Клеветникам России", "Бородинская
годовщина") и только два стихотворения являются лирическими в собственном
смысле этого слова: "Эхо", в котором сказывается горькое переживание поэтом
своего творческого одиночества, непонимания его современниками, и "Чем чаще
празднует лицей...", посвященное очередной лицейской годовщине.
Среди произведений последующих годов мы встречаем такие
замечательнейшие образцы пушкинской лирики, как большое стихотворение
"Осень" (1833), дающее не только ярко живописную и вместе с тем
проникновенно лирическую картину осенней природы, но и ярко рисующее одну из
вдохновенных минут могучего прилива творческой энергии, подобной той,
которая проявилась болдинской осенью 1830 г. В этом же году написано
отличающееся подлинно трагическим колоритом "Не дай мне бог сойти с ума...".
Замечательны такие стихотворения, как "Пора, мои друг, пора!" (1834),
"Полководец" (1835), "Вновь я посетил" (1835) и др. Но
субъективно-лирический голос звучит в пушкинских стихотворениях 30-х гг. все
реже. Наоборот все усиливается в них эпическое повествовательное начало.
Таковы баллада "Гусар" (1833), переводы двух баллад Мицкевича "Воевода" и
"Будрыс и его сыновья" (1833), стихотворение "Странник" (1835), навеянное
книгой писателя-проповедника эпохи английской революции XVII в. Джона
Беньяна. К этим же годам относится, с одной стороны, ряд "Подражаний
древним", переводов из античных поэтов, с другой, стихотворение "Сват Иван,
как пить мы станем..." (1833) - одно из самых замечательных проникновений
Пушкина в народный "русский дух". В 1834 г. появился долгое время не
оцененный по достоинству критикой цикл "Песен западных славян", в
большинстве своем построенный на имитациях Мериме, которым Пушкин, со
свойственным ему умением проникать в национальный "дух" других народов,
сумел придать действительно славянский характер Особенно значительна
входящая в этот цикл "Песня о Георгии Черном" - оригинальное произведение
Пушкина, материалом для которого послужила книга одного русского
путешественника - современника поэта. Необыкновенная личность "воина
свободы" Георгия Черного издавна, как мы уже знаем, привлекала внимание
поэта. Но если раньше этот образ разрабатывался Пушкиным в сугубо
романтическом духе ("Дочери Карагеоргия", 1820), то "Песня о Георгии Черном"
представляет собой единственное в своем роде сочетание глубочайшего
психологического проникновения, предельно строгой эпической простоты и
подлинной народности поэтической формы.
К двадцатипятилетию со дня основания лицея Пушкин начал в середине
октября 1836 г. писать стихотворение: "Была нора: наш праздник молодой //
Сиял, шумел и розами венчался...". В этом стихотворении, одном из самых
последних произведении Пушкина вообще, создававшемся тогда, когда черные
тучи все безысходнее сгущались над ним, - поэт оглядывает грустным, почти
прощальным взором и свою личную жизнь, и ту бурную эпоху войн и революций,
свидетелем и участником которой было его поколение. Стихотворения Пушкин не
дописал и в таком неоконченном виде стал читать его на традиционной встрече
товарищей-лицеистов. "Однако едва поэт, - рассказывает один из
присутствовавших, - начал читать первую строфу, как слезы полились из его
глаз, и он не мог продолжать чтения...". Незавершенность стихотворения
приобрела почти символический характер. Так же - в апогее своего развития -
внезапно оборвалось и все пушкинское творчество.
В созданном незадолго до последней лицейской годовщины стихотворении "Я
памятник себе воздвиг нерукотворный..." Пушкин подвел итог и всей своей
творческой жизни. Он подчеркивал, как самое ценное в своем поэтическом
творчестве, гуманистический его характер ("чувства добрые я лирой
пробуждал") и освободительный пафос ("В мой жестокий век восславил я
свободу").
Белинский, продолжая и развивая в своих знаменитых статьях о Пушкине
эту авторскую самооценку, прекрасно характеризует реализм пушкинской лирики,
ее высокую художественную правду, чистоту, благородство и присущую ей
несравненную поэтическую грацию. "Общий колорит поэзии Пушкина и в
особенности лирической - внутренняя красота человека и лелеющая душу
гуманность. К этому прибавим мы, что если всякое человеческое чувство уже
прекрасно по тому самому, что оно человеческое (а не животное), то у Пушкина
всякое чувство еще прекрасно, как чувство изящное. Мы здесь разумеем не
поэтическую форму, которая у Пушкина всегда в высшей степени прекрасна; нет,
каждое чувство, лежащее в основании каждого его стихотворения, изящно,
грациозно и виртуозно само по себе: это не просто чувство человека, но
чувство человека-художника... Есть всегда что-то особенно благородное,
кроткое, нежное, благоуханное и грациозное во всяком чувстве Пушкина. В этом
отношении, читая его творения, можно превосходным образом воспитать в себе
человека... Поэзия его чужда всего фантастического, мечтательного, ложного,
призрачно-идеального; она вся проникнута насквозь действительностью; она не
кладет на лицо жизни белил и румян, но показывает ее в ее естественной,
истинной красоте; в поэзии Пушкина есть небо, но им всегда проникнута земля"
(В. Г. Белинский, VII, 339).
Т. Цявловская. Примечания к стихотворениям Пушкина 1813-1822 гг.
* Воспоминания в Царском Селе. Стихотворение было написано в октябре -
ноябре 1814 г. для чтения на публичном экзамене (8 января 1815 г.) при
переходе с младшего трехлетнего курса лицея на старший.
Чтение стихов в присутствии многочисленных гостей стало подлинным
триумфом юного поэта. Державин, уже старик, "был в восхищении ". Товарищ
Пушкина Дельвиг написал и тогда же напечатал стихотворение "Пушкину", в
котором говорит об этом событии: И ланиты его от приветствия
Удивленной толпы горят пламенем.
(А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений. Библиотека поэта, Л. 1934,
стр. 191.)
Сам Пушкин не раз вспоминал об этом: в послании 1816 г. "К Жуковскому",
в своих "Записках", которые он вел в ссылке и уничтожил "при открытии
несчастного заговора", причем страничку о Державине поэт сохранил; наконец,
во II строфе восьмой главы "Евгения Онегина". "Воспоминания в Царском Селе"
было первым произведением, напечатанным поэтом в 1815 г. с полной подписью.
Подготовляя в 1819 г. к печати первый сборник своих стихов (не
осуществленный тогда), Пушкин переработал текст стихотворения, освободив его
от похвал Александру I (как спасителю Европы). В 1825 г. стихотворение было
включено по желанию Пушкина в рукопись его сборника, посланного в цензуру;
однако в вышедшей книге оно не появилось. Возможно, цензор обратил внимание
на отсутствие строфы, посвященной царю: стихотворение было хорошо известно в
первоначальном виде, так как именно в этой первой редакции печаталось в
"Собрании образцовых русских сочинений и переводов в стихах" (1817 и 1823
гг.).
Огромные чертоги - "Камеронова галерея" близ Екатерининского дворца в
Царском Селе.
Минерва - италийская богиня мудрости. Минерва росская - Екатерина II.
Элизиум - по верованиям древних греков, место пребывания душ усопших, в
поэтическом словоупотреблении - рай.
Полнощный - северный.
Под скипетром великия жены - то есть в эпоху царствования Екатерины II.
Над... скалой вознесся памятник - ростральная колонна посреди большого
пруда, воздвигнутая Екатериной II в память морской победы над турками под
Чесмою в 1770 г.
Памятник простой - обелиск в память победы над турками при реке Кагуле
в 1770 г., которую одержали русские войска под руководством гр. П. А.
Румянцева.
Петров Владимир <Василий. - И.П.> Петрович (1736-1799) - поэт-одописец.
Вселенной бич - Наполеон.
Беллона - в римской мифологии богиня войны.
Воитель поседелый - М. И. Кутузов.
Скальд России - В. А. Жуковский, автор стихотворения "Певец во стане
русских воинов" (1812).
* Лицинию - Первое гражданское стихотворение Пушкина. Поэт сопровождал
текст в журнальной публи кации 1815 г. подзаголовком "С латинского"
(в печатных сборниках стихотворений - 1826 и 1829 гг. -
подзаголовок этот был перенесен в оглавление). Он был поставлен Пушкиным из
соображений цензурного порядка, чтобы отвести ассоциации с современной
русской действительностью. Такого рода ссылки на мнимые литературные
источники стали обычным приемом Пушкина в подобных случаях.
Написано стихотворение в 1815 г.
Ликторы - служители, сопровождавшие сановных лиц в древнем Риме,
расчищавшие им путь, в толпе.
Ромулов народ, квириты - граждане древнего Рима.
Циник - здесь: последо ватель древнегреческой философской школы киников
(циников), проповедовавших презрение к житейским благам.
Ювенал (60-е гг. - после 127 г.) - римский поэт-сатирик.
* Гроб Анакреона. Начало стихотворения напоминает одноименное
стихотворение Гете (1785) :
Anakreon's Grab
Wo die Rose hier blüht, wo Reben und Lorbeer sich schlingen,
Wo das Turtelchen lockt, wo sich das Grillchen ergötzt,
Welch ein Grab ist hier, das alle Götter mit Leben
Schön bepflantz und geziert? Es ist Anakreon's Ruh.
Frühling, Sommer und Herbst genosst der glückliche Dichter;
Vor dem Winter hat ihn endlich der Hügel geschützt.
Перевод (Д. Усова):
Здесь, где роза цветет, где лозы сплетаются с лавром,
Где голубка манит, где нам цикада поет, -
Чья здесь могила видна, на которой боги взрастили
Жизни цветущий убор? Анакреонов покой.
Все счастливый изведал: весну, и лето, и осень;
Но от зимы наконец этот укрыл его холм.
Это сходство объясняется или общим греческим источником (у Пушкина -
через какую-либо французскую интерпретацию), или же знакомством Пушкина со
стихотворением Гете. Познакомить Пушкина с поэзией Гете (немецкого языка
Пушкин в лицее но знал) могли поклонники немецкой литературы Дельвиг и
Кюхельбекер. В последнем случае произведение является самостоятельной
разработкой заимствованной у Гете темы.
Пушкин посылал в 1816 г. "Гроб Анакреона" (стихотворение написано в
1815 г.) в "Вестник Европы", однако в журнале оно не появилось. См. послание
"Дельвигу" ("Любовью, дружеством и ленью...") прим. к нему.
* Друзьям ("Богами вам еще даны..."). В первоначальной редакции
стихотворение, по всей вероятности, представляло собой элегию в тридцать два
стиха. Она начиналась так:
Среди беседы вашей шумной
Один уныл и мрачен я...
На пир раздольный и безумный
Не призывайте вы меня.
Любил и я когда-то с вами
Под звон бокалов пировать
И гармонически стихами
Пиров веселье воспевать.
По пролетел миг упоений, -
Я радость светлую забыл,
Меня печали мрачный гений
Крылами черными покрыл...
Не кличьте ж вы меня с собою
Под звон бокалов пировать:
Я не хочу своей тоскою
Веселье ваше отравлять.
Конец этой редакции утрачен.
Во второй лицейской редакции стихотворение начиналось:
К чему, веселые друзья,
Мое тревожить вам молчанье?
Запев последнее прощанье,
Уж муза смолкнула моя;
Напрасно лиру брал я в руки
Бряцать веселье на пирах
И на ослабленных струнах
Искал потерянные звуки...
Богами вам еще даны
и т. д.
Готовя стихотворение к печати, Пушкин оставил одно заключительное
восьмистишие, почти не меняя его текста.
* Шишкову ("Шалун, увенчанный Эратой и Венерой..."). Послание
Александру Ардалионовичу Шишкову (1799-1832) (племяннику А. С. Шишкова,
главы общества "Беседа любителей русского слова"). "Царскосельский товарищ"
Пушкина, как называет его поэт в своем письме, А. А. Шишков был в 1816 г.
поручиком Кексгольмского полка, расположенного в Софии, под Царским Селом,
впоследствии - довольно известный поэт и переводчик, человек передовых
общественных убеждений.
Сравнив стихи твои с моими... - Ранние стихи Шишкова, столь высоко
ценимые Пушкиным, неизвестны: вероятно, они утерялись в результате
постоянных политических ссылок и преследований Шишкова властями.
* Дельвигу ("Любовью, дружеством и ленью..."). Элегическое послание
обращено к ближайшему другу Пушкина по лицею, поэту Антону Антоновичу
Дельвигу (1798-1831). Оно было вызвано обидой по поводу того, что три
стихотворения Пушкина, посланные им в "Вестник Европы", в том числе "Гроб
Анакреона", не были приняты к печати. Под словами о "злобной клевете",
возможно, подразумевается отзыв издателя журнала Каченовского, отказавшего
Пушкину в публикации стихотворений. Ранняя редакция послания, написанная
непосредственно после отказа журнала, завершалась следующими строками:
Исчез священный жар!
Забвенью сладких песней дар
И голос струн одушевленных!
Во прах и лиру и венец!
Пускай не будут знать, что некогда певец,
Враждою, завистью на жертву обреченный,
Погиб на утре лет,
Как ранний на поляне цвет,
Косой безвременно сраженный.
И тихо проживу в безвестной тишине;
Потомство грозное не вспомнит обо мне,
И гроб несчастного, в пустыне мрачной, дикой,
Забвенья порастет ползущей повиликой!
Дельвиг поддержал друга ответным посланием:
К А. С. Пушкину
Как? житель гордых Альп над бурями парящий,
Кто кроет солнца лик развернутым крылом,
Услыша под скалой ехидны свист шипящий,
Раздвинул когти врозь и оставляет гром?
Тебе ль, младой вещун, любимец Аполлона,
На лиру звучную потоком слезы лить,
Дрожать пред завистью и, под косою Крона
Склоняся, - дар небес в безвестности укрыть?
Нет, Пушкин, рок певцов - бессмертье, не забвенье
и т. д.
(А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений. Библиотека поэта, Л. 1934,
стр. 283.)
* К Каверину ("Забудь, любезный мой Каверин..."). Петр Павлович Каверин
(1794-1855) - в 1816-1817 гг. поручик лейб-гвардии Гусарского полка,
стоявшего в Царском Селе; бывший студент Геттингенского университета,
впоследствии член Союза благоденствия. Стихи объяснены самим Кавериным в
следующей записи: "Пушкин в Noеl на лейб-гусарский полк, не прочтя мне,
поместил и на мой счет порядочный куплет и, чтоб извиниться, прислал чрез
несколько дней следующее послание - оригинал у меня: "Забудь, любезный мой
Каверин..." и т. д. (Ю. Н. Щеpбачев, Приятели Пушкина Михаил Андреевич
Щербинин и Петр Павлович Каверин, М. 1913, стр. 60 и 80). "Ноэль на
лейб-гусарский полк" дошел до нас в отрывочных записях, сделанных по памяти
современниками поэта, и поэтому в настоящее издание не включен. Строфа,
посвященная Каверину, неизвестна.
* В. Л. Пушкину ("Что восхитительней, живей..."). Послание обращено к
дяде Пушкина, Василию Льволичу (1767-1830); написано незадолго до выпуска из
лицея, когда Пушкин колебался в выборе между гражданской и военной службой.
В первой редакции послание начиналось следующим текстом:
Скажи, парнасский мой отец,
Неужто верных муз любовник
Не может нежный быть певец
И вместе гвардии полковник?
Ужели тот, кто иногда
Жжет ладан Аполлону даром,
За честь не смеет без стыда
Жечь порох на войне с гусаром
И, если можно, города?
Беллона, Муза и Венера,
Вот, кажется, святая вера
Дней наших всякого певца.
Я шлюсь на русского Буфлера
И на Дениса храбреца,
Но не на Глинку офицера,
Довольно плоского певца;
Не нужно мне его примера...
Ты скажешь: "Перестань, болтун!
Будь человек, а но драгун;
Парады, караул, ученья -
Все это оды не внушит,
А только душу иссушит,
И к Марину для награжденья,
Быть может, прямо за Коцит
Пошлют читать его творенья.
Послушай дяди, милый мой:
Ступай себе к слепой Фемиде
Иль к дипломатике косой!
Кропай, мой друг, посланья к Лиде,
Оставь военные грехи
И в сладостях успокоенья
Пиши сенатские решенья
И пятистопные стихи;
И не с гусарского корнета, -
Возьми пример с того поэта,
С того, которого рука
Нарисовала Ермака
В снегах незнаемого света,
И плен могучего Мегмета,
И мужа модного рога,
Который милостию бога,
Министр и сладостный певец,
Был строгой чести образец,
Как образец он будет слога".
Все так, почтенный дядя мой,
Почтен, кто глупости людской
Решит запутанные споры;
Умен, кто хитрости рукой
Переплетает меж собой
Дипломатические вздоры
И правит нашею судьбой.
Смешон, конечно, мирный воин,
И эпиграммы самой злой
В известных "Святках" он достоин.
Заканчивалось послание следующими стихами, примыкавшими к стиху "Меж
верной сабли и седла":
Но вы, враги трудов и славы,
Питомцы Феба и забавы,
Вы, мирной праздности друзья,
Шепну вам на ухо: вы правы,
И с вами соглашаюсь я!
Бог создал для себя природу,
Свой рай и счастие глупцам,
Злословие, мужчин и моду,
Конечно для забавы дам,
Заботы знатному народу,
Дурачество для всех, - а нам
Уединенье и свободу!
* Разлука ("В последний раз, в сени уединенья..."). Стихотворение
обращено к Вильгельму Карловичу Кюхельбекеру (1797-1846) и в первой редакции
называлось "К Кюхельбекеру". Написано в последние дни совместной жизни в
лицее. Отделывая стихотворение весной 1825 г., перед публикацией, Пушкин,
среди исправлений художественного порядка, сделал одно существенное
смысловое изменение; в стихах:
Не разлучайся, милый друг,
С фортуной, дружеством и Фебом
- поэт исправил второй стих:
С свободою и Фебом.
"Простите, верные дубравы!". Написано перед отъездом из Михайловского,
имения матери Пушкина в Псковской губернии; Пушкин провел здесь после
окончания лицея пять недель летом 1817 г.
Тригорское - соседнее имение, принадлежавшее Прасковье Александровне
Осиповой (1781-1859); поэт часто бывал там и на всю жизнь сохранил дружеские
отношения с Осиповой и ее дочерьми.
К Огаревой, которой митрополит прислал плодов из своего саду. С
Огаревой Елизаветой Сергеевной (1786-1870) Пушкин познакомился еще в 1816 г.
в Царском Селе, у Карамзиных, и тогда же написал "Экспромт на Огареву" (стр.