Внимание Запада приковано к видимому, внимание Востока — к видящему: либо вы концентрируетесь на объекте, либо на себе. Когда вы концентрируетесь на объекте, ваш подход объективен, научен. Когда вы концентрируетесь на субъекте, ваш подход религиозен, субъект вечно истинен.
   В Библии говорится: «Вначале было Слово». На Востоке не могли бы так сказать, Восток говорит: «В начале был наблюдающий, в середине — объект наблюдения, одно вечно останется субстратом всего.» Даже если бы в начале было слово, кто-то должен был его услышать — наблюдающий, видящий, иначе быть не могло. Так что, тот, кто слышит, предшествует слову; слово не может быть в начале. Больше и больше, глубже и глубже ищите наблюдающего, все больше входите в наблюдение — и однажды все изменится, произойдёт трансформация вашего фокуса.
   Вот, например, вы слушаете меня. Можно слушать двумя способами, потому что все можно делать двумя способами: по-восточному и по-западному. Вы слушаете меня, ваше внимание может быть приковано к слушающему, наблюдающему, свидетелю, очевидцу, не слишком важно то, что говорится или что вы слышите, но вам важно — кто тот, кто слышит вас. Вы видите меня… кто видящий, кто видит? Эта трансформация, полная перемена приведёт вас в иллюзорный мир. Иначе все иллюзорно.
   Я понимаю ваш вопрос: вы имеете в виду, что во внешнем мире есть что-то нереальное. Нет, снаружи все реально. Не то, чтобы что-то было реально, а что-то нереально — например, наружное нереально, а внутреннее реально. Снаружи растёт ум, внутри растёт медитация. Работая с внешним, ваш ум становится все более и более эффективным, на Западе ум стал потрясающе умен. Когда вы начнёте глядеть внутрь, на глядящего, растёт медитация, тогда вы становитесь великим философом и мыслителем, но вы испытываете истину… вы становитесь великим мистиком… вы становитесь Буддой, Ли-цзы, Иисусом.
   Но все внимание, всегда помните, приковано к отражающему зеркалу. Не слишком привязывайтесь к тому, что отражается. Вы глядите в зеркало, ваш образ кажется таким реальным, но он не реален. Пусть образ не слишком владеет вами, образ в зеркале нереален, и человек, стоящий перед зеркалом, тоже нереален. Реально только одно сознание, знающее: «Я стою перед зеркалом». Реально сознание, знающее, что зеркало отражает стоящего перед ним. Это трансцендентальное сознание — реальность, и через него снисходит благодать, сатчитананда, через него становятся истинным, создающим и благодатным.
   Почему мы называем мир иллюзорным? Позвольте напомнить: «иллюзорный» — не значит нереальный, это значит — реальный лишь временно, реальный на какое-то время.
   Почему мы называем внешний мир иллюзорным? Потому что он приносит только ничтожное, он наделяет одними проекциями, амбициями, желаниями, он никогда не даёт вам быть по-настоящему счастливым, подлинно счастливым. Он даёт надежду, но никогда не исполняет её. Он ведёт вас во многие путешествия, но цель никогда не появляется, поэтому его называют «майя», «иллюзия». Он обманывает вас, это мираж, кажется, что он есть, но придя туда, вы ничего не находите. И к этому времени, как пришли туда вы, ваши желания проецируются ещё дальше. Это подобно горизонту: вы идёте к нему, он отступает, вы никогда не достигаете, не можете достичь, — это невозможно по самой его природе, он только кажется, его нет. В случае, если вы вступаете в свой внутренний мир, все совсем наоборот: чем ближе вы подходите, тем благодатнее, тем более светлым, ликующим и радостным вы становитесь. Чем ближе вы подходите, тем более подлинным и истинным вы становитесь. И в мгновение, когда вы стоите в самом центре, вы — сама истина. В этом мгновении пророк Упа-нишад провозглашает: «Я — Бог, Я — Брахма, ахам Брахмасми».
   В этом мгновении достижения внутреннего центра Мансур аль-Калла-ди провозглашает: «Ана эль-Хакк, я есть истина». В этом мгновении Иисус говорит: «Я и Отец не двое, но одно».
   Направляясь к объекту, вы уходите от себя, и чем дальше вы уходите от себя, тем дальше вы уходите от истины, потому что истина центрирована в вас.
   Вы спрашиваете, что не иллюзия?
   Я бы сказал — все иллюзия, кроме вас самих, но поспешу сказать, что говоря «вас», я не имею в виду то «вы», которое вы знаете. Я имею в виду «вы», ещё не открытое вами, «вы», которое принадлежит всему миру. То «вы», которое вы знаете, не что иное, как скопление всех иллюзий, всех снов и желаний. «Вы», о котором я говорю; к вам, как вы сейчас есть, не имеет ни малейшего отношения, это — вечное «вы», вечное «ты». Оно не ваше, не моё, оно не чьё-то ещё, оно каждого, оно самый центр всех вас.
   Когда ваше "я" отброшено, тогда возникает настоящее "Я". Когда ваша самость исчезает, тогда возникает настоящая самость. Ко мне приходят и говорят: «Самоотречение кажется нам очень трудным, потому что оно означает, что мы теряем себя». Они правы, но на самом деле возсе не правы. Они правы, потому что их самость, та самость, что они знали до своего времени, будет отброшена, но на самом деле они не правы: как только ложная самость будет отброшена, появится настоящая. Она здесь, она спрятана за облаками ложной самости. Вы, как вы есть на самом деле, в своём центре, — реальность. Все остальное — иллюзия.
   Чтобы познать эту реальность, надо прийти к состоянию полного бездействия; действуя, вы удаляетесь от себя, вот почему Ли-цзы, Чжуан-цзы, Лао-цзы так внимательны к пассивности, действуя, вы контактируете с внешним миром.
   Что такое активность? Активность — это контакт с внешним. Когда вы пассивны, вы не контактируете ни с чем, вы просто здесь, никаких контактов… никакого моста между вами и внешним, все мосты исчезли. В полном молчании, в полной несвязности вы осознаете, кто вы есть, иначе деятельность настолько занимает вас, что ваша настоящая самость не может утвердиться, проявить себя. Она продолжает ждать, а вы продолжаете заниматься тривиальным, мирским. Надо научиться ничего не делать.
   Больной пришёл к врачу, скрючившись от боли. Осмотрев его, врач сказал, что он должен бросить вино и женщин.
   — Куда мне, я едва шевелюсь.
   — Да, и курить тоже.
   — Ну нет.
   — Почему же?
   — Тогда я буду чувствовать себя дураком, которому нечего делать.
   Ничего не делая, человек чувствует себя дураком. Надо что-то делать;
   ничего не можешь делать — хотя бы кури. Когда нечего делать, начинают курить, хоть какое-то, но дело. Разве вы не замечали по себе? Если просто сидеть, через некоторое время ощущаешь беспокойство, надо что-то делать. Если кто-то войдёт, вы сделаете вид, что чем-то заняты: возьмёте прочитанную газету, иначе подумают, что вы дурак. Что вы делаете? Человек всегда, постоянно, всю жизнь должен что-то делать. Люди притворяются, что не могут просто быть, не разрешается.
   На Западе говорят: «Пустая голова дьявола любит». Опасно, если кто-то ничего не делает. На самом деле «занятая голова любит дьявола», пустая никому ничего плохого не сделала. У Гитлера не пустая голова. У Будды — пустая. Вся чепуха и все безобразия во все века происходили от занятой головы. У Чингис-хана не пустая голова, у Чжуан-цзы — пустая. Вся чепуха и все безобразия во все века происходили от занятой головы. Пустая голова не сделала ничего плохого, потому что пустой голове ничего не нужно. Пустую голову нельзя убедить стать Адольфом Гитлером, она рассмеётся на такую чушь — да вы что, зачем?
   Александр на пути в Индию повстречал Диогена (тоже — пустая голова). Тот отдыхал на берегу реки, голый лежал на солнышке. Это зрелище произвело огромное впечатление на Александра: тишина, окружавшая этого человека, молчание, его красота, величие, благодать, изящество, естественная простота, спонтанность. Александру стало завидно. Говорят, он никогда никому не завидовал, у него было больше, чем у всех, — чего ему завидовать? А этому голому человеку он позавидовал: у того было нечто, о чем Александр не мог помечтать. «В следующий раз, когда мне суждено будет родиться, я упрошу Бога сделать меня не Александром, а Диогеном», — сказал он.
   Все ясно — яснее некуда. Александру стало стыдно: «Да я как-нибудь, надеюсь… когда я завоюю весь мир, тогда тоже буду отдыхать и наслаждаться, как ты».
   «Что-то я не понимаю. Зачем? Если я могу наслаждаться, не завоевывая мира, почему бы тебе не сделать это просто сейчас? Зачем откладывать то, что может случиться прямо сейчас? Места тут хватит, ты не стеснишь меня захватом территории, места хоть отбавляй, никто ещё сюда не приходил».
   Говорят, что Александр очень опечалился после встречи с Диогеном и печалился много дней, и вновь и вновь говорил о Диогене. Потрясение было огромно.
   Пассивный, бездействующий, пустой ум прекрасен: только в бездействующем состоянии можно познать истину. Активность создаёт иллюзии, активность создаёт волны вокруг нас, и вы не в состоянии разглядеть то, что есть. Бездействие… вся рябь улеглась, озеро молчит, в уме нет ни одной мысли; все исчезло, дым развеялся, ярко горит пламя. Когда сознание горит так ярко, что дыма нет и пламя чисто, вы познаете реальность.
 
   ВОПРОС Путь к реальности лежит через бездействие, пассивность, восприимчивость. Путь к реальности лежит через женственную восприимчивость. Путь к иллюзии — через мужскую, агрессивную активность. Почему у меня не возникает вопроса?
   ОТВЕТ Это Вани. Тебе повезло, Вани. Теперь только не пускай вопрос с черного хода, не думай об этом: «Почему у меня не возникает вопроса?» Тебе открылось счастье, благословение: не иметь вопроса — значит быть готовым получить ответ.
   Набитый вопросами никогда не получит ответа, помните это.
   Люди обычно думают: «Как же ты получишь ответ, если не спрашиваешь?» Это неверно. Ответ приходит только тогда, когда нет вопроса; достигает только невопрошающий ум, вопрошающий ум никогда не достигает. Да, если вы спрашиваете, ответ будет дан, но он не будет услышан. Если ум поглощён вопросами, то, услышав ответ, он сделает из него новые вопросы. Вы задаёте вопрос, я отвечаю, но вы видите, как мой ответ рождает ещё десять вопросов. Ваш вопрошающий ум создаёт новые вопросы. Чтобы получить новые ответы, нужен вопрошающий ум.
   Ответ здесь, ответ всегда был здесь, но получить его вы не можете, потому что задаёте слишком много вопросов.
   Обычно, когда кто-нибудь приходил к Будде с вопросом, он говорил:
   — Жди год, молчи год. Отбрось все мысли. Приходи через год и тогда, если хочешь, я отвечу.
   Однажды пришёл знаменитый учёный со множеством вопросов. Будда выслушал его и сказал:
   — Я отвечу, но ты должен подождать год. Это моё условие и обещание:
   через год я отвечу.
   — Хорошо, — согласился учёный.
   Но тут сидевший под деревом ученик Будды громко расхохотался. Пришедшему с вопросом стало немного не по себе.
   — В чем дело? — спросил он, — чего он смеётся?
   — Спроси его сам, — ответил Будда.
   — Чего ты смеёшься?
   — Будда — обманщик, он обманул меня, и я смеюсь, потому что тебя он тоже обманывает. Мне он сказал тоже: «Подожди год в молчании, отбрось мысли, пусть мысли исчезнут, а потом спрашивай». Но когда мысли исчезнут, как ты собираешься спрашивать? Не останется никаких вопросов. Вот я и смеюсь, он тебя обманывает. Если ты на самом деле хочешь спрашивать, спрашивай сейчас, иначе ты никогда уже не спросишь.
   — Это моё условие, — повторил Будда. — Если ты спросишь через год, я отвечу. Если не спросишь, я не отвечу.
   Через год Будда спросил этого человека: «Ну, что скажешь? Остались ещё у тебя вопросы?» Тот принялся смеяться и, наконец, сказал:
   «Теперь я понял, почему смеялся тогда твой ученик. Вопросы исчезли!»
   Все в порядке, Вани. Если нет вопросов, так и должно быть. Не тревожься об этом. Я понимаю, конечно, чувствуешь себя нелепо, чувствуешь себя немного ненормальным, когда все задают вопросы, а ты не задаёшь. Чувствуешь: что же это со мной? Если все ходят к доктору, ты пойдёшь и сам, а то подумают, что ты не в порядке. Мы подражаем тому, что делают другие. Не старайтесь придумывать вопрос, если его нет, отдыхайте в неспрашивающем[. состоянии.
   И не думайте, что ваше вопрошание не достаточно сильно. Ум скажет вам: «Нет вопросов, потому что нет вопрошания.» Нет, при настоящем, подлинном вопрошании вопросы исчезают, остаётся только жажда, а это совсем иное состояние сознания: не складываются никакие вопросы — одно вопрошание, безмолвное напряжение, страсть, стремление узнать, но вопросов нет. Как можно высказать подлинный вопрос? Подлинный вопрос очень глубок — неизбежно, тривиально, ординарно — но слишком глубок. Слова плавают на поверхности. Есть состояние ума, когда нет вопросов, но есть вопрошание, как биение сердца: вы чувствуете его, но не можете сказать, что это. Тогда вы становитесь вопросом, вопроша-нием, голодом, жаждой. В миг, когда все ваше существо стало вопрошающим, не укладывающимся ни в какие вопросы, приходит ответ. Дело в том, что ответ уже в этой интенсивности, вы сознаете его.
   Но я не говорю, что не надо задавать вопросов: задавайте, если они возникают. Я не говорю, что вы должны бороться с вопросами.
   Если они возникают, — отлично, значит не нужно ни малейшего усилия, чтобы их формулировать. Если возникают, — отлично, освободите их, не начинайте с ними бороться. Ум всегда так и тянет делать то, что не нужно. Я вот, например, говорю Вани, что если вопрос не приходит — хорошо, не нужно и спрашивать. Но я не говорю этого другим, тем, кто задаёт вопросы. А вопросы возникают. Если они возникают, а вы их не задаёте, они тревожат все сильнее и неотступнее.
   Неожиданный вопрос начинает преследовать вас и сводить с ума. Так от него не освободиться; спрашивайте, наблюдайте, возникает вопрос, вы задаёте его, я отвечаю. Затем проследите за своим умом, что он делает — принимает ли ответ, или создаёт новые вопросы. Проследите, наблюдайте и постепенно вы поймёте эту парадоксальную ситуацию: задаёте вопрос, получаете ответ и возникает ещё десяток вопросов. Задаёте десять вопросов, получаете десять ответов и т.д. Так можно до бесконечности.
   Поймите смехотворность и безнадёжность ситуации: пережив эту безнадёжность, поняв, что это не может быть путём, вы однажды внезапно почувствуете, что вопросов больше не существует.
   Я не хочу, чтобы вы боролись с вопросами, я хочу только, чтобы вы поняли спрашивающую часть вашего ума, тогда из этого понимания возникает огонь, вопросы горят в нем и исчезают. И однажды вы окажетесь вдруг в том же положении, что и Вани, внезапно вы увидите, что вопросов нет. Тогда возникает вопрос: «Почему у меня нет вопросов?» Не задавайте этот вопрос, это не вопрос вовсе, а то вы благословение превратите в проклятие.
   Не проводите вопрос с чёрного хода.
   У Насреддина был лучший яблоневый сад в стране, и всякий раз, когда созревали яблоки, соседские дети прокрадывались в сад и таскали их. И с тем же постоянством Насреддин выбегал из дома, размахивая ружьём и кляня разбегающихся детей.
   Многолетний свидетель этого безуспешного преследования, сосед муллы, как-то сказал ему: «Я не понимаю тебя, Насреддин, ты ведь спокойный и великодушный человек, урожай твой в десять раз больше, чем тебе нужно, почему бы тебе не уступить часть его детям?»
   «Хо, — ухмыльнулся Насреддин, — я хочу, чтобы они брали яблоки, но я сам был мальчишкой и знаю: если бы я не кричал и не гонялся за ними, они не стали бы приходить».
   Мысли — как дети, те же вопросы: если их гнать, они вернутся, если не гнать — они не будут приходить, так что не хватайте ружьё и не гоняйте свои вопросы, а то они станут приходить толпами и приведут с собой других. Вы сойдёте с ума. Никогда не гоняйте мысли, постарайтесь понять этот процесс, как работает ум. Как только вы поймёте, как работает ум, в самом понимании вы трансцендируе-те его.
   Да, придёт день, когда вы окажетесь здесь с глубинным желанием знать, но не будет никаких вопросов. Тогда все ваше сознание станет вопросом, и в самой его интенсивности что-то закипит, что-то изменится. И в самой этой интенсивности, как при ста градусах кипит и испаряется вода, в этом градусном вопроша-нии, когда вы полностью растворены в нем, что-то коренным образом меняется. Эта перемена приведёт вас к ответу.
   Ни один вопрос не приводил вас к ответу, только вопрошание без вопроса.
 
   ВОПРОС С вашей вчерашней лекции меня тревожит мысль: то, что я полагал принятием ситуации, может быть просто утешение. Как узнать, принял я что-то или только утопил или отвлёк себя от боли?
   ОТВЕТ Очень просто: утешение идёт от мыслей, объяснений, теорий; принятие от понимания. Когда вы что-то говорите себе, вы утешаете, когда вы понимаете — это принятие. Утешение надо привести за руку, принятие приходит, происходит, а утешение — дело ваших рук.
   Вы несчастны и начинаете обращаться к объясняющим теориям: прошлые рождения, карма. Вы пытаетесь в чем-то найти убежище;
   может быть, Бог даёт вам испытание, чтобы вы могли расти, это призыв к росту. Вот и утешение. Или такова уж жизнь? Все несчастны, почему я должен быть счастлив? Будда говорит: «Весь мир — это страдание». Так и есть. Надо принимать все как есть, что тут поделаешь. Приходится принимать. Это утешение, из последних сил вы пытаетесь создать буфер, защищающий вас.
   Принятие — от понимания, ему нет объяснения. Несчастье перед вами, вы стоите лицом к лицу перед несчастьем и не вносите никакого объяснения. Вы просто предстоите несчастью и вдруг видите, что возникает принятие. Если кто-то спросит «почему», вы не сможете указать причину, вы просто увидите: это случилось.
   Принятие, как любовь; все по-настоящему прекрасное всегда как любовь. Когда вы влюбляетесь и кто-то спрашивает «почему», можете ли вы ответить? Иногда вы пытаетесь, но все, что вы тогда говорите, абсурдно: «Потому, что она прекрасна», но её видят сотни других и не влюбляются. Если бы она была прекрасна, она была бы просто не доступна для вас, её захватил бы до вас кто-то другой, но никто кроме вас не считает её прекрасной, так что на самом деле вы все переворачиваете. «Я люблю её, потому что она прекрасна». На самом деле все наоборот: она прекрасна для вас, потому что вы её любите. Когда-нибудь, когда вы её разлюбите, она перестанет быть для вас прекрасной; она может показаться тогда уродливой и отвратительной. Сейчас вы не можете оставить её ни на минуту. Когда-нибудь, когда любовь исчезнет, вы не сможете выносить её ни минуты.
   И ничего не можете поделать с любовью: когда она приходит, она приходит; когда она уходит, она уходит. Принятие — как любовь, оно случается. Когда вы правдивы, подлинны в правде подлинного мига, вы не обращаетесь за объяснениями к прошлому, не обращаетесь за объяснениями к будущему, вы просто видите то, что есть. Вы не спрашиваете Будду, не спрашиваете Кришну, не спрашиваете Ли-цзы, — вы никого не спрашиваете, вы просто видите само несчастье, вы просто проживаете боль, входите в неё. Один, не держась ни за чью руку — Будды, Кришны, Христа — ни за чью руку, ибо все эти руки станут утешениями, все эти люди станут объяснениями.
   «Иисус говорит то-то, Будда говорит то-то, поэтому я принимаю», но принятие ваше ложно, оно не возникло из вашего опыта. Пройдите через боль с пустыми руками, один, смотрите в лицо ситуации, не пытаясь устранить её объяснениями, погрузитесь в ситуацию без единой посторонней мысли, тогда произойдёт принятие. Это не будет утешением, это будет великим удовольствием:
   вы вдруг увидите, что принимаете все, что этому нет никакой причины.
   У утешения есть причина, утешение — это фальшивая монета, она вас обманывает, выдавая себя за настоящую, она не настоящая. И задающему вопрос я от ечу: то, что он принимал за принятие, было скорее всего утешением, если бы это было принятием — не возникало бы никаких вопросов. Это, должно быть, утешение: оно всегда только на поверхности, оно никогда не проникает внутрь, вглубь. Что угодно может поколебать и опрокинуть его.
   Отбросьте все утешения — они ничего не стоят, на них только теряют время. Лучше страдать, чем быть утешенным. Лучше пусть будет боль, чем утешение. Через боль можно достигнуть полного принятия, через утешение — невозможно; вы свернули не туда.
   Через утешение вы никогда не достигнете реальности, вы станете жертвой снов, теперь придётся жить в своём утешении, вы начинаете бояться реальности, потому что реальность может поколебать ваше утешение. Вы не сможете смотреть прямо, вы будете уходить от фактов, если же кто-то столкнёт вас с фактами, вы почувствуете беспокойство, вспотеете, вам станет не по себе, вы понимаете, что теперь все может рассыпаться.
   Утешение — это вера. Нечто созданное немногого стоит, вы же создали это, оно не может быть больше вас, оно меньше вас. Принятие больше вас — оно происходит. Когда происходит принятие? Оно происходит, когда вы не цепляетесь ни за какие утешения, так что отбросьте все утешения.
   Это трудно. Дао так чисто, что поначалу оно очень трудно. Вы хотите играть в игрушки, а Дао не даёт никаких игрушек, не даёт никаких вероучений, оно просто вынуждает вас увидеть реальность, какова бы она ни была. Больно? Пусть будет больно, что можно сделать? Надо увидеть то, что есть, но от самой этой встречи с реальностью возникает потрясающее новое сознание, рождается новое существо.
   Так что отбросьте, пожалуйста, ваши утешения, теории и веры; они мешают вашему пути. Как только вы оказываетесь голым, вас не окутывают никакие вероучения. Как только вы выбросили из головы груз, тут же возникает великая вера — вера в жизнь, в существование. А вера — это не «вера», вера — это полное преображение, это новое рождение, воскресение.
   Поэтому будьте осторожны, очень легко попасть в ловушку утешений;
   они так дёшевы, купить их можно всюду. Каждый храм, каждая церковь, каждая организованная религия может снабдить ими, и люди для этого идут в церковь… чтобы найти утешение. Ваш сон потревожен, вам нужно убаюкивать себя, вы идёте в церковь, и священник поёт вам колыбельную. Он поёт и поёт, вы утешены. Как транквилизатор, так и эта колыбельная даёт вам возможность крепко спать.
   Гурджиев говорил ученикам: «Я делаю только две вещи в вашей жизни. Во-первых, если вы по-настоящему пришли ко мне, вы никогда уже не сможете заснуть, я буду постоянно мешать вам спать. И второе — если вы будете слушать меня, ваша жизнь будет трудной, но одно я могу обещать: вы не умрёте позорной смертью, вы не умрёте как собака.»
   И первое и второе необычайно важно. Если ваш сон потревожен, только тогда вы не умрёте как собака. «Собака» означает животное состояние, глубокий сон, бессознательность. Можно умереть сознательно, и тогда это будет прекрасная смерть, потому что тогда, даже умирая, вы знаете, что вы не умираете. В этом вся красота. Сейчас, даже будучи живым, вы не знаете, что вы живы, даже живя — ведь это не жизнь — вы прозябаете. Это подделка. Но тот, кто встретил каждое мгновение жизни один на один, прошёл её радость и боль, тёмными ночами и прекрасными днями, увидел все, стал глубоким наблюдателем, тот умрёт совсем по-другому:
   он умрёт понимающим, пробуждённым.
   На днях я читал воспоминания врача, присутствующего при смерти Гурджиева. Он говорит: «Я присутствовал при смерти стольких людей, но эта смерть потрясла меня своей необычностью, я не мог себе представить, чтобы кто-нибудь мог так умереть. В миг своей смерти он открыл глаза, сел в постели, поддерживаемый подушками, попросил шляпу, надел её, красивую красную шляпу, взял сигарету в одну руку, чашку кофе в другую, закурил и стал потягивать кофе.»
   Ученики плакали и всхлипывали, а доктор знал, что Гурджиева не станет через несколько секунд; его ноги онемели, в них скопилось слишком много воды и её нужно было убрать, и доктор знал, что прежде чем он успеет это сделать, Гурджиева не станет. Причинять ему лишнюю боль было теперь бессмысленно, и он спросил Гурджиева: «Что мне следует делать?»
   И Гурджиев сказал: «Если вы устали, я могу подождать ещё. Я столько лет ждал смерти. Можете немного отдохнуть и приступить. Я ждал так долго, что могу подождать ещё, ничего страшного. Если вы очень устали, отдохните немного, два-три часа, вы же не спали всю ночь. Если не так устали, принимайтесь за дело».
   Плача, потому что он тоже был его учеником, доктор начал вытягивать воду из его ног, а Гурджиев сидел с сигаретой в зубах, потягивая кофе, шутя и разговаривая. Вся жизнь исчезла из его тела, но лицо его лучилось, а глаза сияли. В последнее мгновение он сказал: «Есть ли у кого-нибудь вопросы, а то я ухожу?»
   Он говорил ученикам, что умереть можно сознательно. За двадцать четыре часа до больницы он настаивал, что не поедет туда и спрашивал доктора: «Что вы думаете? Может больница спасти меня? Я не могу себя спасти, может ли меня спасти кто-нибудь ещё?» Доктор плакал двадцать четыре часа. «Хорошо, если вы плачете, я поеду».
   И доктор побежал вызывать скорую помощь, но когда машина приехала и врач зашёл в комнату, — Гурджиев исчез! Врач не мог представить, как это случилось, ведь тот не мог двигаться!
   Гурджиев стоял на дороге рядом со скорой помощью, затем он вернулся в дом и спросил: «Машина пришла, где доктор?» Он шёл! Доктор не верил своим глазам. Невозможно! Ведь больной был не в состоянии ходить. Врачи собравшегося консилиума тоже были потрясены, никто не мог поверить, что он может сделать хоть один шаг, а он сам дошёл до машины. Мало того, он вернулся и спросил: «Где доктор?»
   Двумя неделями раньше, — а ведь он был болен, очень болен, — однажды вечером он попросил учеников: «Дайте мне машину, я хотел бы поводить». Это — за две недели до смерти!