— Что, опять? — сделав удивленное лицо, спросил Огавара. — У тебя, милая, это принимает уже болезненные формы, ты постоянно что-то разглядываешь в бинокль.
   — А кто меня этой «болезнью» заразил? Неужто не вы, уважаемый супруг?
   Взглянув друг на друга, они рассмеялись, а Такэхико почувствовал себя лишним. Когда же равнодушным голосом Юмико спросила, зачем он тут стоит, Такэхико сначала покраснел, будто его застали подслушивающим, потом, заставив себя улыбнуться, молча ушел.
   Ему было горько, он чуть не плакал. «Дурень! — ругал он себя. — Возомнил, что она как-то особо приветлива со мной». Вспомнив же, в каком нелепом положении он только что был, каким идиотским должно было быть выражение его лица, он похолодел, кровь отхлынула от лица, его зашатало так, что он едва не упал. Весь день Такэхико пребывал в полном отчаянии, все валилось из рук.
   Более всего Такэхико ненавидел вечера, когда супруги Огавара с гостями садились за карты. И потому, что сам не любил азартные игры, и потому, что часто рядом с Юмико в этой компании оказывались Химэда и Муракоси. Да и вообще рассчитывать на то, что с ним, служащим, в этом доме будут обращаться как с равным, не приходилось. В такие часы он уединялся у себя в комнате, брал в руки книгу, пытался читать, но смысл прочитанного до него не доходил. Зависть, ревность сжигали его. Перед глазами все время стоял прекрасный облик Юмико, ее обворожительная улыбка, предназначенная, однако, не ему, а Муракоси или Химэде.
   Да, уважаемый читатель, отношение к нему Юмико не было ровным — то лед, то пламень.
   Как-то в кабинете шефа он застал ее за чтением. Увидев его, она подняла голову:
   — Господин Сёдзи, а какие у вас отношения с вашим отцом?
   Неожиданный вопрос застал Такэхико врасплох. Не зная, как ответить, не переставая восторженными глазами смотреть на молодую хозяйку и вполне осознавая, как глупо он сейчас выглядит, Такэхико произнес:
   — Какие?.. Нормальные…
   — Значит, и вы, как ваш отец, придерживаетесь феодальных взглядов?
   Непонятно было, к чему Юмико клонит. Между тем она продолжала:
   — Меня, значит, считаете хозяйкой, а себя слугой? Ощущаете классовое различие между нами?
   Такзхико никак не мог взять в толк, к чему Юмико ведет этот разговор.
   — Для меня все равны — и муж, и вы, и господин Мурзкоси, и господин Химэда. И вам совсем не следует меня стесняться.
   Стоит ли подчеркивать, как много значили для юного секретаря эти слова!
   — Не хотите почитать эту книгу? — неожиданно спросила Юмико и протянула Такэхико книгу на английском языке, то была «Криминалистическая психология» Гросса.
   — Сейчас совсем нет времени..
   — Потом почитаете. Вам понравится.
   Юмико с такой настойчивостью протягивала книгу, что Такэхико не мог не взять ее. Получая книгу из рук Юмико, он ощутил под своими пальцами ее тонкие пальцы, смутился, попытался даже отдернуть руку, но с замирающим сердцем почувствовал, что она с силой сжала ее.
   Долго переживал потом Такэхико это чудесное мгновение. Но, в энный раз прокручивая его в памяти, никак не мог понять одного: отчего лицо ее в этот момент ничего не выражало, хотя порыв, безусловно, был импульсивным… Старалась скрыть стеснение? Или он для нее ничто, всего лишь услужливый мальчик?..
   В отличие от многих его друзей опыта общения с женщинами у Такэхико не было. Интроверт, он наиболее уютно чувствовал себя в своей крошечкой комнатке за книгой.
   Размышляя о женщинах, Такэхико вспомнил единственный опыт, не принесший ему никакой радости. Замызганная гостиница, распластанное тело, внушавшее почему-то только страх подхватить неприличную болезнь, вульгарная, ярко раскрашенная физиономия, в уличной темноте показавшаяся привлекательной, гадливость, отвращение к собственной беспомощности… До чего ж мерзко, что эта гнусность всплыла в памяти теперь, когда его одарила прикосновением лучшая женщина в мире!.. Чувство к Юмико было глубоким и сильным, оно казалось ему даром судьбы, чудом. И тем не менее счастливым человеком он себя не ощущал. Воспитанный отцом в жестких старых традициях (не случаен был вопрос Юмико о его отношениях с отцом, приверженцем феодальных взглядов), он не допускал развития событий, испытывал почти врожденный страх перед феодальными табу. Так что выход был один — забраться в скорлупу и жить грезами. А уж к этому он привык, это у него доджно получиться. Хотя… Нет, он не уверен в себе, не знает, хватит ли сил сопротивляться всепоглощающей любви.
   Вот таким было состояние личного секретаря Такэхико Сёдзи, когда он получил приказ ехать в Атами, на виллу супругов Огавара, где впервые ему пришлось столкнуться с обстоятельствами весьма загадочными.

Бинокль

   Итак, почти всю праздничную неделю семья Огавара решила провести вдалеке от городской суеты.
   Вилла маркиза находилась недалеко от городка Атами, на склоне горы, — в месте спокойном, удивительно красивом. Позади — зеленый ковер склона, впереди внизу — редкие домики, за которыми простирается синее море. Чудный пейзаж дополнял мыс Уоми слева от виллы.
   В двухэтажной вилле семь просторных комнат в японском и европейском стиле. Присматривают за виллой и постоянно в ней живут сторож с женой и дочерью. Поскольку сторожиха хорошо готовит, а дочь может заменить горничную, из прислуги никого, кроме шофера, брать не стали. Огавара с супругой и его личный секретарь Сёдзи отправились на виллу поездом, шофер поехал один на машине.
   Чтобы не скучать, специально на эти дни пригласили в гости друзей.
   В европейской комнате на втором этаже — окна ее выходят на море — были установлены два мощных бинокля, чему не стоит особенно удивляться, так как уважаемый читатель помнит об этой причуде семьи. Кстати, этой страсти поддался и Такэхико. Тем более что окрестности были великолепны. И мощность, прозрачность линз потрясала, — например, видны были не только маячившие вдалеке рыбацкие суда, но и находившиеся на них рыбаки виделись так, будто снуют совсем рядом; повернув бинокль в сторону города, можно было прочесть даже вывески на магазинах и отелях.
   На второй день пребывания на вилле, когда Такэхико снова через бинокль обозревал окрестности, в комнате неслышно появилась Юмико и Такэхико услышал ее мягкий голос:
   — Я смотрю, и вы пристрастились.
   Такэхико оторвался от бинокля и взглянул на Юмико. По блестевшим на лбу капелькам пота, блестящей коже лица, легкому кимоно ясно было, что она только что приняла ванну. Пожалуй, впервые Такэхико видел ее без грима и восхитился свежестью ее лица. Белозубая улыбка была очаровательной. «Неужели есть на свете кто-нибудь красивее ее?» — в который раз подумал Такэхико. Возбужденный красотой Юмико и воодушевленный ее улыбкой, он заговорил быстро и немножко невпопад:
   — Это просто волшебство! Такие замечательные линзы! Вон там, вдали, идет молодая женщина. Бинокль позволяет разглядеть даже выражение ее лица. Она не знает, что кто-то на нее смотрит, и ведет себя естественнейшим образом. Честно говоря, ловишь себя на том, будто подглядываешь…
   — Да, я понимаю вас, — поддержала разговор Юмико. — Мы с мужем тоже, хоть это и нехорошо, когда приезжаем сюда, каждый день смотрим вон в то окно, видите, в том доме. Подглядывая в чужое окно, мы будто читаем увлекательнейший роман, бесконечную исповедь. — Юмико шаловливо, как-то по-детски засмеялась. — Я, должно быть, произвожу впечатление дурной женщины?
   — Нет, что вы. Но… вы очень необычная, это точно. И именно поэтому мне так нравится с вами разговаривать. Ведь и я… и в моем характере тоже есть странности… и поэтому… вы мне очень нравитесь, госпожа Юмико.
   Тэкэхико был настолько взволнован, что с трудом контролировал себя. Ему хотелось излить душу, поплакать даже, но опасение, что Юмико оборвет разговор на полуслове, останавливала его.
   — Сёдзи-сан, давайте посмотрим на луну. — Юмико сменила тему разговора, чем несколько расстроила своего восторженного поклонника. Не отбирая бинокль у него из рук, она поднесла его к глазам и стала всматриваться в небо. Яркая белая луна отчетливо вырисовывалась в синеве. — Какой четкий полумесяц! Смотрите, как прекрасно видны лунные пятна, кратеры — не хуже, чем в телескоп.
   Такэхико тоже стал всматриваться в луку, но более небесного тела его занимали сейчас другие ощущения — тепло рук Юмико (его еще хранил бинокль), тепло от прикосновения щек, чудесный аромат волос. Она не отняла руки, когда Такэхико заключил ее в свою. От сладкой истомы кружилась голова. Длиться бы этому наслаждению вечно, но…
   Юмико внезапно, ничего не говоря, вышла из комнаты.
   Такэхико пришел в себя и почувствовал величайшую досаду. Случайно ли все, что произошло только что? Испытывала ли Юмико какие-нибудь чувства к нему? Ведь она очень чувственная женщина, это видно сразу. Тогда почему она так внезапно ушла? Или ей все это просто наскучило? А может быть, он ей вовсе не нужен?
   Весь день Такэхико переживал этот, в общем-то, незначительный эпизод. Восстанавливая в памяти каждый миг, каждый жест, он пытался разгадать Юмико. Но тщетно, она стала для него более загадочной. Она — человек другого мира, ее не понять…
   На следующий день из Токио приехал Химэда. О своем приезде он сообщил заранее, и его ждали, ему обрадовались. Химэда сразу внес в атмосферу виллы оживление.
   До темноты хозяин с гостем бродили по окрестностям, а вечером супруги Огавара, Химэда да еще хозяйский шофер уселись играть в ненавистный бридж. Такэхико не оставалось ничего другого, как уединиться в своей комнате и заняться чтением. Но неотвязно преследовала мысль, что Юмико улыбается сейчас Химэде. Совладать с ревностью было выше его сил…
   На следующее утро проснулись поздно. К маркизу в полдень приехал приятель по гольфу, и они отправились в Кавагу; машину вел сам Огавара. Освободившийся шофер тоже уехал куда-то, на вилле оставались Юмико, Химэда и Такэхико. Поговорили немного втроем. Разговор не получался. Со скучающим видом Юмико ушла к себе на второй этаж, а Химэда и Такэхико остались в гостиной. Нависла напряженная пауза.
   С самого начала Такэхико обратил внимание на плохое настроение Химэды.
   — Сегодня опять получил… — оглядевшись, произнес Химэда и вытащил из кармана голубой конверт.
   Такэхико сразу понял, о чем идет речь:
   — Опять белое перо?
   — Да. Но самое неприятное — письмо прислали на мое имя прямо сюда, на виллу. — Химэда вытащил из конверта перо. Письмо ничем не отличалось от первого, обратного адреса на конверте опять не было. — Ты разговаривал с детективом Акэти?
   — Нет пока. Он еще не вернулся в Токио.
   — Плохо… Что же делать? Обратиться в полицию? Да нет, бесполезно… Черт возьми, если это чьи-то шутки, то очень уж мерзкие. У меня страшно неприятные предчувствия. Ни на секунду не могу успокоиться.
   Когда впервые зашла речь о белом пере, Такэхико тоже почувствовал тревогу, — может быть, ее вызвали тревожная темень, разговор о тайных масонских ложах; теперь же никакого беспокойства он не ощущал, вся история показалась ему просто игрой, даже забавной игрой.
   — Химэда-сан, а откуда отправлено письмо? Штамп какой?
   — Центр Токио, Нихомбаси.
   — Не стоит придавать всему этому значения. Кто-то шутит. Только вот кто? Сам догадаться не можешь?
   — Перебрал всех друзей, знакомых, ни на кого подумать не могу. Непонятно, кто это делает, зачем… Эта непонятность очень угнетает… Да что угнетает, мне просто страшно, я боюсь…
   Химэда долго сидел молча, обхватив голову руками. Потом поднялся.
   — Пойду прогуляюсь, — сказал он и вышел.
 
* * *
 
   Какое-то время на вилле было тихо, как на кладбище. Сторож с женой, наверное, в комнате рядом с кухней пили чай. Их дочь ушла к подруге и пока не вернулась, не слышно ее пронзительного голоса.
   Такэхико взглянул на часы: около четырех дня. Чем бы заняться? Про таинственное белое перо он забыл в тот же момент, когда Химэда вышел из дома. Не тем была занята его голова. Образ прекрасной Юмико томил, сладкие муки не отпускали ни на миг. Не в силах сдержать себя, он тихонько поднялся на второй этаж и подошел к ее комнате.
   Из-за двери слышались негромкие звуки фортепиано. Постояв немного и решив, что Юмико разучивает какую-то пьесу, Такэхико также тихо спустился вниз. В надежде, что ей скоро наскучит играть, он сел внизу у лестницы и раскрыл «Криминальную психологию» Гросса (эту книгу он всегда носил с собой). Сначала как-то не читалось, но постепенно книга увлекла его.
   Визгливый голос дочери сторожа вернул его к действительности. Почти в это же время в гостиной появился и маркиз — в спортивном костюме, не остывший еще от гольфа. Он громким голосом подозвал к себе Такэхико. На его голос отворилась дверь на втором этаже, и Юмико тоже спустилась в гостиную. Вилла ожила.
   Приняв ванну и переодевшись в домашнее кимоно, Огавара напомнил Юмико о еще не совершенном сегодня «ритуале»; надо было торопиться, пока не село солнце. Супруги пошли в комнату, из которой открывался великолепный вид на море, и прильнули к биноклям. Такэхико тоже позвали с собой. Присутствие в доме шефа, как ни странно, его раскрепощало.
   Юмико медленно переводила бинокль справа налево и, нацелив его на мыс Уоми, стала пристально вглядываться.
   — Он! — вырвалось у нее. — Что он там делает?! Посмотрите, на самом краю обрыва стоит человек!
   Огавара быстро схватил второй бинокль, но, прежде чем поднести его к глазам, вытащил из рукава кимоно платок и аккуратно протер линзы, так он делал всегда. Высунувшись из окна, он стал смотреть в ту сторону, куда указала Юмико, и не заметил второпях, что платок упал за окно.
   — Где, где человек?
   — Смотрите на мыс, он на самом краю. Сосну там видите?
   Такэхико без бинокля вглядывался туда же, но, кроме сосны, ничего не мог рассмотреть.
   — Вижу! Вижу! Там же стоять опасно!.. — вырвалось у маркиза.
   Такэхико до боли в глазах старался что-нибудь разглядеть. Солнце уже село, поверхность моря и утес вырисовывались довольно смутно, но и ему удалось заметить точку, оторвавшуюся от скалы и стремительно рухнувшую вниз.
   Все трое испуганно вскрикнули.
   В бинокли, конечно, все виделось гораздо отчетливее: человек в сером костюме, ударившись о выступ скалы, упал в пенившиеся волны.
   Этот утес издавна имел дурную славу как излюбленное место самоубийц: бросившись отсюда, смерти избежать было невозможно. Голая отвесная скала высотой в несколько десятков метров у самой кромки заканчивалась выступом, сразу под которым виднелись рифм и бурлила вода.
   Сомнений в том, что человек погиб, ни у кого не было.
   — Сёдзи-кун, быстро звони в полицейский участок Атами, сообщи о самоубийстве. Наверняка, кроме нас, никто этого не видел.
 
* * *
 
   Не будем утомлять вас, читатель, деталями о том, что произошло дальше, как нашли тело несчастного. Скажем только, что для полиции городка Атами это было делом привычным, так как самоубийства происходили здесь не реже раза в месяц.
   При осмотре трупа был обнаружен бумажник с документами и визитными карточками, из которых следовало, что погибший — служащий фирмы «Нитто» житель Токио Горо Химэда.
   Среди личных вещей внимание полицейских привлек размокший конверт с белым гусиным пером внутри. На конверте удалось разобрать адрес: вилла господина Огавары. Удивительно, но сообщение о несчастном случае также поступило из дома Огавары. И вполне естественно, дознание решили начать с этого дома.
   Начальник полицейского участка самолично направился к бывшему маркизу с просьбой помочь в опознании трупа.
   Огавара и его личный секретарь подтвердили, что пострадавший — Горо Химэда.
   Но что побудило этого человека покончить с собой? Из разговора с Огаварой выходило, что Химэда был образцовым служащим, на работе никаких проблем у него не было, в семье тоже покой и благополучие, о делах сердечных никто ничего не знал. Секретарь Огавары Такэхико Сёдзи рассказал, что ему было известно о белом пере в конверте, но ситуации это не прояснило, появилась лишь догадка, что могло иметь место убийство, а не самоубийство.
   В тот же вечер полицейские еще раз долго беседовали с обитателями виллы Огавары, в первую очередь с хозяином и его супругой. Но тщательные расспросы очевидцев никакой новой информации не дали. Из ответов супругов следовало, что никого рядом с Химэдой они не видели; относительно того, прятался ли кто-либо в кустах, не могли ответить ни да ни нет.
   С уходом полицейских волнение не улеглось.
   — Никак не могу поверить в то, что Химэда по собственной воле покончил с собой, — задумчиво произнесла Юмико.
   — Не хочешь ли ты этим сказать, что кто-то сбросил его в пропасть?
   — Утверждать не могу, но… Вспомни, как он падал. По падению можно предположить и то, что его сбросили.
   — Да, пожалуй… По характеру падения можно различить, сам человек бросился вниз или его кто-то сбросил. Но падение длилось какой-то миг, я не могу отчетливо восстановить его в памяти… Если исходить из того, что поводов для самоубийства у Химэды не было, то придется признать, что кто-то его убил таким образом.
   — Полицейские говорили, что собираются первым делом внимательно обследовать край обрыва, а также побеседовать со служащими железнодорожной станции. Может, им удастся напасть на какой-нибудь след.
   — Вряд ли. На месте происшествия никаких следов они не найдут. И беседы на станции бесполезны: сюда приезжает столько людей, разве всех упомнишь.
   Такэхико слушал хозяев молча. Собственных суждений у него не было. Только как наваждение стояло перед глазами землистого цвета лицо Химэды.

Очевидцы

   Огавара весьма охотно откликнулся на просьбу полиции помочь в расследовании несчастного случая — и потому, что ценил Химэду как своего служащего, и потому, что был очень заинтригован этой таинственной историей.
   Наутро после происшествия на вилле Огавары состоялась еще одна беседа с инспектором полиции города Атами.
   Безусловным на этот момент было только одно — время происшествия. И звонивший в полицию секретарь Сёдзи, и сам Огавара зафиксировали время падения Химэды — приблизительно 17.10.
   Инспектор сообщил, что его люди были в ближайшем от места происшествия кафе, беседовали с работниками, но результатов практически никаких. Кафе работает только до 17 часов, к тому же оттуда край обрыва не просматривается, не видна даже одинокая сосна, растущая в нескольких метрах от края. Кафе расположено у довольно оживленного шоссе. В сторону обрыва от него идет малозаметная тропинка, которая упирается в хилый забор с табличками «Проход воспрещен» и «Не торопись!».
   — Эта узенькая тропа идет круто вниз; Химэду, если он и шел по ней, из кафе невозможно было заметить, — заключил инспектор.
   — А что думают в полиции о мотивах самоубийства? Вроде бы ничто не толкало его свести сметы с жизнью. Не предполагаете ли вы факт убийства? Эти странные белые перья, которые он получал в конвертах дважды…
   — Вы правы, сейчас главный вопрос — выяснить, что произошло: убийство или самоубийство. Но, мы полагаем, без помощи столичных коллег нам разобраться в этом не удастся. Непосредственных свидетелей происшествия нет, подозревать кого-либо конкретно у нас нет оснований. Самое разумное на этом этапе — просить полицию Токио изучить окружение пострадавшего. Пока же я вынужден побеспокоить вас. Приношу глубокие извинения за то, что отнимаю ваше время.
   Огавара насколько мог подробно рассказал о Химэде, его сослуживцах, семье, друзьях. Инспектор тщательно записывал рассказ в блокнот.
   — Кстати, труп мы уже обследовали, — сообщил он в заключение беседы. — В крови и желудке ничего аномального не обнаружили. По результатам экспертизы, смерть наступила от сильных черепно-мозговых травм, полученных при ударе о выступы скалы во время падения; вероятнее всего, он утонул уже мертвым.
   Во второй половине дня Огавара со своим секретарем решили сами осмотреть место происшествия. По дороге заглянули в кафе, собираясь поговорить с официантками. У самой смышленой на вид девушки лет семнадцати осторожно попытались выведать подробности вчерашнего дня.
   Разговор с ней вел Такэхико.
   — Вчера между половиной пятого и половиной шестого к вам в кафе не заглядывали посетители, которые показались бы… ну, необычными? Попытайся вспомнить. Конечно, не из местных…
   Девушка задумчиво поглядела вверх и, видимо вспомнив что-то, слегка оживилась:
   — Да, были. Был один странный посетитель. Только пришел он не в половине пятого, а раньше, часа в четыре. Он был в фетровой шляпе, причем натянул ее на самые глаза, в очках, у него были маленькие усики… В сером пальто.
   — Какого возраста?
   — Лет тридцати. Высокий, стройный.
   — Было в его поведении что-нибудь странное?
   — М-м-м… Да, пожалуй. Выпил один за другим два фужера апельсинового сока — так сильно жажда мучила, что ли? Или волновался? Без конца смотрел на часы. Но к нему так никто и не подошел. Значит, время пережидал, что ли… Потому что в какой-то момент быстро сорвался с места и ушел. Причем пошел не в сторону города, а непонятно куда… И потом, странно, что он таскал с собой огромный саквояж. Дачник вряд ли ходил бы с ним.
   — Саквояж? Какой саквояж?
   — Ну, на чемодан похож. Сейчас модны такие — квадратный, кожаный, с замком.
   — Не вспомнишь сейчас, он не казался тяжелым?
   — Пожалуй, был тяжелым. Я еще тогда подумала: странно, прилично одетый человек с модным саквояжем, да еще тяжелым, — и без машины.
   — Значит, он вышел из кафе и направился не в город, а куда-то в противоположную сторону. Может быть, побродив где-то, вернулся в город? Мимо вас не проходил?
   — Не думаю. Не знаю, что было после закрытия кафе, но до пяти, пока мы открыты, он не возвращался. Если я не проглядела, конечно.
   — Вы работаете до пяти? И вчера закрылись в пять?
   — Нет, вчера посетители задержали нас минут на двадцать. Кстати, полицейский приходил сюда и спрашивал, не видел ли кто из нас, как в 17.10 с обрыва упал человек.
 
* * *
 
   Возможно, мужчина, о котором говорила официантка, к происшествию не имеет никакого отношения, но пока следует принять во внимание ее рассказ, решили Огавара и Сёдзи.
   Выйдя из кафе, они прошли квартал к югу и свернули на тропинку, о которой говорил инспектор полиции.
   — Действительно, идеальное место для самоубийства; сюда можно идти в полной уверенности, что тебя никто не заметит, — сказал Огавара.
   Подошли к одинокой сосне. Огавара вытащил бинокль, протер линзы и стал смотреть в сторону своей виллы.
   — Вижу Юмико в комнате на втором этаже. Тоже смотрит сюда в бинокль и машет платком. Посмотри сам. — Огавара протянул бинокль Такэхико.
   И в самом деле, хотя лицо Юмико невозможно было разглядеть, видно было по силуэту, что это действительно она.
   Такэхико огляделся. Кроме верхней части виллы Огавары, никаких строений отсюда не видно. Если в этом происшествии замешан преступник, то он мог чувствовать себя здесь в полной безопасности.
   — Идеальное место, — снова воскликнул Огавара. — Слишком идеальное для случайного происшествия! Так и чудится запах убийцы. Ты как-то говорил, Сёдзи-кун, что Химэда опасался каких-то тайных обществ… В таком месте невольно приходит мысль о том, что убийство талантливо сработано подобным обществом. Если, конечно, это убийство.
   В высокой траве послышался шорох, и перед удивленными Огаварой и Сёдзи появился молодой человек в свитере. Он робко приблизился к ним.
   — Ты местный? — спросил юношу Огавара.
   — Да.
   — О вчерашнем происшествии слышал?
   — Слышал… Потому и шел за вами, чтобы и сегодня не случилось того же.
   Огавара и Такэхчко засмеялись.
   — Извините, вы, наверное, господин Огавара? Пришли посмотреть это место?
   — Да, я Огавара. А тебе что-нибудь известно о вчерашнем инциденте? Дело в том, что пострадавший — близкий мне человек. Если что-нибудь знаешь, расскажи, пожалуйста.
   — В точности мало что знаю… Скорее предполагаю.
   — Что именно?
   — То было не самоубийство. Пострадавшего сбросили с обрыва.
   — Неужели? Ну-ка, ну-ка, расскажи поподробнее.
   — Я вчера днем загорал тут за кустами. Там на поляночке есть углубление, почти незаметное…
   — И сейчас оттуда так неожиданно вышел?
   — Ага.
   — И что же случилось вчера?
   — Из-за деревьев было плохо видно, но все же я разглядел двух мужчин, направлявшихся к обрыву. Один из них — это точно — был Химэда.
   Огавара и Сёдзи переглянулись: кажется напали на след!
   — А почему ты уверен, что один из них Химэда? — спросил Огавара.
   — Лица я не видел, но обратил внимание на пиджак — из модней ткани в полоску. Вечером, когда вытаскивали труп, я видел на утонувшем точно такой же.
   — А что представлял собой второй мужчина?
   — Он был в серой шляпе, — наверное, она была велика, — нахлобученной по самые уши, плащ тоже серый, очень длинный. Лица не разглядел, помню только, были очки.
   — Усов не заметил? — спросил Такэхико, вспомнив рассказ официантки.
   — Нет, усов не разглядел.
   — Может быть, помнишь, этот человек держал в руках большой саквояж?
   — Не помню… Нет, не держал.
   — Точно? — переспросил Такэхико.
   — Сзади хорошо видел обоих и точно помню, что в руках у них ничего не было.
   — А как они вели себя? Громко разговаривали? Ссорились? — продолжал расспрашивать Огавара.
   — Я был довольно далеко от них, голосов не слышал.