Свидетельствую

1

   Еще никогда ни один суд не привлекал столь пристального внимания мировой общественности. Шесть телекамер медленно поворачивались вслед за торжественно шествующими к своим местам юридическими светилами в красных и черных мантиях. Десять микрофонов доносили до обоих полушарий Земли скрип ботинок и шелест бумаг. Двести репортеров и специальных корреспондентов заполнили балкон, отданный целиком в их распоряжение. Сорок представителей ЮНЕСКО взирали через зал суда на вдвое большее число ничего не выражающих, натянутых физиономий дипломатов и государственных чиновников.
   Отказалось от традиций. Процедура не имела ничего общего с обычной — это был особый процесс по совершенно особому делу. Вся техника была приспособлена к тому, чтобы соответствовать совершенно необычайному, ни на что не похожему обвиняемому. И высокие титулы судей подчеркивались театральной пышностью обстановки.
   На этом процессе не было присяжных, зато было пять судей. И миллиард граждан, которые следили за процессом дома у телевизоров и готовы были обеспечить справедливую игру. Вопрос о том, что же считать «справедливой игрой», заключал в себе столько вариантов, сколько невидимых зрителей следило за спектаклем, и большинство этих вариантов диктовалось не разумом, а чувствами. Ничтожное меньшинство зрителей ратовало за сохранение жизни обвиняемому, большинство же страстно желало ему смерти; были и колеблющиеся, согласные на изгнание его — каждый в соответствии со своим впечатлением от этого дела, вынесенным в результате длительной фанатичной агитации, предшествовавшей процессу.
   Члены суда неуверенно, как люди слишком старые и мудрые, чтобы выступать у рампы перед публикой, заняли свои места. Наступила тишина, нарушаемая только боем больших часов, расположенных над судьями. Было десять часов утра 17 мая 1987 года. Микрофоны разнесли бой часов по всему миру. Телекамеры передали изображения судей, часов и, наконец, того, что было в центре внимания всего человечества: существа на скамье подсудимых.
   Шесть месяцев прошло с того дня, как это существо стало сенсацией века, точкой, на которой сфокусировалось ничтожное количество безумных надежд и гораздо больше — безумных страхов человечества. Потом оно так часто появлялось на экранах телевизоров, на страницах журналов и газет, что чувство удивления прошло, а надежды и страхи остались. Постепенно его начали воспринимать как нечто карикатурное, дали ему презрительное прозвище Кактус, одни стали к нему относиться как к безнадежно уродливому глупцу, другие — как к коварному эмиссару еще более коварной иноземной цивилизации. Таким образом, близкое знакомство породило презрение, но не настолько сильное, чтобы убить страх.
   Его звали Мэт; оно прибыло с одной из планет системы Проциона. Около метра в высоту, ярко-зеленое, с ножками-подушечками, ручками-обрубками; снабженное отростками и ресничками, все это существо было в колючках и выступах и выглядело как взрослый кактус.
   Только у него были глаза, большие золотистые глаза, которые наивно смотрели на людей в ожидании милосердия, потому что существо это никогда никому не причиняло зла. Жаба, просто загрустившая жаба с драгоценными камнями на голове.
   Секретарь в черной мантии напыщенно провозгласил:
   — Заседание специальной коллегии суда, созванной под эгидой юриспруденции Соединенных Штатов Америки, объявляю открытым! Внимание!
   Тот судья, что сидел в центре, посмотрел на коллег, поправил очки, кинул хмурый взгляд на «жабу», или «кактус», или как его еще назвать.
   — Мэт с Проциона, нам известно, что вы не способны ни слышать, ни произносить слова, но можете телепатически понимать нас и отвечать в письменной форме.
   Телекамеры тут же показали, как Мэт повернулся к доске, установленной за скамьей подсудимых, и написал мелом одно слово: «Да». Судья продолжал:
   — Вы обвиняетесь в том, что незаконно попали в мир под названием Земля, точнее — страну, называемую Соединенными Штатами Америки. Признаете ли вы себя виновным?
   Большими белыми буквами Мэт вывел на доске: «А как еще можно сюда попасть?»
   Судья нахмурился:
   — Будьте добры отвечать на мои вопросы.
   — Не виновен.
   — Вам предоставлен защитник. Есть ли у вас возражения против его кандидатуры?
   — Благословен будь, миротворец.
   Немногие восприняли это как остроту. Большинство решило, что это сам дьявол цитирует Библию. Судья вздохнул, протер стекла очков и откинулся на спинку кресла.
   Расправив мантию на плечах, встал был высокий, длиннолицый человек с взглядом маленьких глаз.
   — Первый свидетель!
   Из зала вышел тщедушный человечек, неловко присел на стул свидетелей, беспокойно перебирая пальцами.
   — Ваше имя?
   — Сэмуэл Нолл.
   — Ваша ферма расположена близ Денвила?
   — Да, сэр. Я…
   — Не называйте меня «сэр». Только отвечайте на вопросы. Это существо приземлилось на территории вашей фермы?
   — Ваша честь, я протестую! — поднялся с места адвокат, человек чрезвычайно полный и краснолицый, по-видимому сангвиник. — Мой клиент — юридическое лицо, а не какое-то там существо. Поэтому его следует называть «обвиняемым».
   — Протест отклоняется! — отрезал судья в центре. — Продолжайте, мистер прокурор.
   — Итак, это существо приземлилось на территории вашей фермы?
   — Да, — ответил Сэмуэл Нолл, с гордостью глядя в объективы телекамер. — Оно свалилось как снег на голову и…
   — Отвечайте только на вопросы. Посадка сопровождалась серьезными разрушениями?
   — Да.
   — Что пострадало?
   — Два сарая и большая часть урожая. Убытков на три тысячи долларов.
   — Существо проявило при этом какие-либо признаки раскаяния?
   — Никаких, — Нолл сердито оглядел зал. — Вело себя как ни в чем не бывало.
   Прокурор сел, насмешливо улыбнувшись своему толстому противнику.
   — Передаю свидетеля защите, — сказал он.
   Адвокат встал, благожелательно посмотрел на Нолла и спросил:
   — Скажите, ваши сараи — это восьмиугольные башни с жалюзи в стенах и барометрически управляемыми крышами?
   Нолл вскинул брови и тихо ахнул:
   — Чего?
   — Ну, хорошо. Оставим это, ответьте мне на такой вопрос: ваш урожай, по-видимому, состоял из фузлинов и двухцветных меркинсов?
   — Это был ячмень, зрелый ячмень, — в отчаянии произнес Нолл.
   — Бог мой! Ячмень — надо же! А вам знакомы фузлины и меркинсы? Вы бы их узнали, если бы увидели?
   — Пожалуй что нет, — неохотно признался Нолл.
   — Разрешите заметить, что вам просто недостает умственных способностей, — резко заключил адвокат. — И я бесконечно сожалею об этом, поверьте мне. Вы видите по моему лицу, как это меня огорчает?
   — Не вижу, — ответил Нолл, чувствуя, как его трон перед телекамерами превращается в ложе, утыканное гвоздями.
   — Другими словами, вы не увидели бы и раскаяния, будь оно написано на моем лице?
   — Протестую! — загремел прокурор, заливаясь краской. — Нельзя сознательно заставлять свидетеля…
   Он остановился, заметив, что его соперник опустился на стул. Поспешно взяв себя в руки, прокурор проворчал:
   — Следующего свидетеля!
   Свидетель номер два был крепкий, весь в синем мужчина. Держался он уверенно, как человек, давно знакомый с судами и скучными судебными процедурами.
   — Имя?
   — Джозеф Хиггинсон.
   — Вы офицер полиции города Денвила?
   — Так точно.
   — Это вас вызвал на свою ферму первый свидетель?
   — Меня.
   Прокурор улыбался, задавая следующий вопрос, в полной уверенности, что теперь-то он целиком овладел событиями.
   — Увидев случившееся, вы постарались разобраться в причинах, не так ли?
   — Да, конечно.
   Мистер Хиггинсон обернулся и бросил сердитый взгляд в умоляющие золотистые глаза обвиняемого.
   — И что тогда случилось?
   — Оно парализовало меня одним взглядом.
   Вмешался судья слева:
   — Вы, кажется, выздоровели. Насколько глубок был паралич и сколько времени он продолжался?
   — Парализовало меня всего, ваша честь, но часа через два это прошло.
   — И за это время, — спросил прокурор, — иноземный преступник успел удрать?
   — Да, — мрачно ответил свидетель.
   — Резюмируем: существо игнорировало офицера полиции, находившегося при исполнении служебных обязанностей, напало на него и избежало ареста, так?
   — Да, — охотно согласился Хиггинсон.
   — Передаю свидетеля защите.
   Прокурор сел, чрезвычайно довольный собой. Поднялся адвокат, засунул пальцы за край жилета и с обезоруживающим дружелюбием обратился к Хиггинсону:
   — Вы всегда сумеете распознать при встрече своего коллегу полицейского?
   — Конечно.
   — Очень хорошо. Среди публики в зале сидит полицейский. Будьте добры, покажите его господам судьям.
   Хиггинсон внимательно осмотрел немногих присутствующих, которые здесь, в зале суда, представляли куда более обширную аудиторию телезрителей. Телекамеры следовали за его взглядом по рядам зрителей. Судьи, корреспонденты, репортеры, государственные чиновники — все смотрели туда же.
   — Он, наверное, в гражданском, — заявил Хиггинсон, сдаваясь.
   Судья в центре поспешил вмешаться:
   — Вряд ли суд признает доказательством вашей правоты неспособность свидетеля узнать полицейского, одетого в штатское.
   — Конечно, ваша честь, — согласился адвокат. На его круглом лице отражалось крушение надежд, что порадовало сердце его наблюдательного противника. Тогда, удовлетворенный тем, что прокурор вознесся на должную высоту, он вдруг просиял и шмякнул его на самое дно:
   — Но вышеупомянутый полицейский одет по всей форме.
   Прокурор изменился в лице, будто надел новую маску. Хиггинсон чуть не вывихнул шею, делая новую попытку разглядеть полицейского среди зрителей.
   — Зеленовато-коричневая форма с красными лампасами, — подсказал адвокат. — Это маршал, начальник корпуса военной полиции.
   — Вы мне этого не говорили, — обиженно заметил Хиггинсон.
   — А вы тогда, на ферме, сказали обвиняемому, что вы офицер полиции?
   Свидетель покраснел, открыл рот, закрыл его, умоляюще посмотрел на прокурора.
   — Отвечайте на вопрос, — потребовал судья.
   — Нет, я ему этого не говорил.
   — Почему?
   Вытирая платком лоб, Хиггинсон вдруг сказал охрипшим голосом:
   — Не считал нужным: по-моему, это было и так видно. А как по-вашему?
   — Задавать вопросы буду я, вы же будете отвечать на них. Что, по вашему мнению, маршал военной полиции «и так виден»?
   — Протестую! — замахал руками прокурор. — Мнение — это еще не доказательство.
   — Поддерживаю протест! — провозгласил судья в центре. Он посмотрел на адвоката поверх очков: — Суд принимает во внимание тот факт, что обвиняемый любую информацию способен получать телепатически и поэтому свидетель не должен был представляться ему вслух. Продолжайте допрос свидетеля.
   Адвокат снова обратился к Хиггинсону:
   — Опишите, пожалуйста, во всех подробностях ваше поведение в тот момент, когда вас парализовало.
   — Я тогда прицеливался.
   — Собирались стрелять?
   — Да.
   — В обвиняемого?
   — Да.
   — Это входит в ваши привычки — сначала стрелять, а потом задавать вопросы?
   — Привычки свидетеля не относятся к делу, — заявил судья в центре. Он взглянул на Хиггинсона: — Вы можете не отвечать на поставленный вопрос.
   Офицер Хиггинсон, удовлетворенно осклабившись, игнорировал вопрос адвоката.
   — С какого расстояния вы собирались стрелять? — продолжал адвокат.
   — С пятидесяти или шестидесяти ярдов.
   — Так далеко? Вы хороший стрелок?
   Хиггинсон осторожно кивнул, правда, без всякого чувства гордости. «Определенно этот толстяк — не такой уж простачок», — подумал он.
   — В котором часу вы рассчитываете попасть домой на ужин?
   Захваченный врасплох этим неожиданным маневром атакующего, свидетель от изумления открыл рот и произнес:
   — К полуночи, наверное.
   — Ваша жена будет рада узнать об этом. Если бы не радио и телевидение, разве вы могли бы передать ей это, передать словами?
   — Не стану же я орать так, чтоб было слышно в Денвиле, — съехидничал Хиггинсон.
   — Конечно, не станете. Человеческий голос без помощи радио и телевидения не может преодолеть такое расстояние. — Адвокат потер подбородок, подумал немного и вдруг воскликнул: — А телепатически «орать» на расстояние пятидесяти или шестидесяти ярдов вы станете?
   Ответа не последовало.
   — Или ваши телепатические способности превосходят способности обвиняемого, который сообщил мне, что у него они ограничены расстоянием в двадцать пять — тридцать ярдов?
   Хиггинсон прищурился, но не ответил ничего.
   — Вы и сами не знаете своих способностей?
   — Не знаю.
   — Жаль! — отрезал адвокат и, покачав головой, сел.
   Третий свидетель — темная личность оливкового цвета — мрачно разглядывал свои ботинки, пока прокурор не начал допроса.
   — Ваше имя?
   — Доминик Лолордо.
   Он произнес это тихим голосом, будто хотел, чтобы телезрители не только не видели его, но и не слышали.
   — Вы — директор рыбного ресторана?
   — Да.
   — Вы узнаете это существо на скамье подсудимых?
   Лолордо скосил глаза.
   — Да.
   — При каких обстоятельствах вы видели его в последний раз?
   — У меня в забегаловке, после закрытия.
   — Оно ворвалось в помещение перед самым закатом, и вы проснулись в тот момент, когда оно приступило к грабежу, не так ли?
   — Верно.
   — Вы не попытались схватить его?
   Лолордо состроил гримасу.
   — Это его-то? Схватить? Да посмотрите на него!
   — Но ведь если бы вы увидели, что вас грабят, наружность вора вас бы не остановила? — многозначительно заметил прокурор. — Тут, конечно, было что-то еще?
   — Оно влезло в окно, — сказал Лолордо уже громче прежнего. — Прямо в окно, проделало в нем дыру, повторившую его собственные очертания. И ушло точно тем же путем — просто еще одна такая же дыра в окне. И ни разбитого стекла, ни осколков — ничего. Что бы вы на моем месте стали делать с зеленым кошмаром, который лезет в окно так, как будто там нет никакого стекла?
   — Когда существо проявило свои сверхъестественные способности, вы бросились за помощью?
   — А вы как думали?!
   — Но помощь пришла слишком поздно? Когда бессовестного грабителя и след простыл?
   — Да.
   Прокурор жестом дал понять, что кончил, и к допросу приступил адвокат.
   — Вы утверждаете, что вас ограбили. Что у вас украли?
   — Так, пустяки.
   — Это не ответ.
   — Разве? — Лолордо зевнул с нарочитым безразличием.
   Судья в центре, грозно нахмурившись, наклонился вперед.
   — Вы что, хотите схватить срок за неуважение к суду?
   — Он украл немного лобстеров и устриц, — неохотно, но поспешно ответил Лолордо.
   — Другими словами, плотную еду, а? — спросил адвокат.
   — Ну, если хотите…
   — Вы не подумали, что обвиняемый был безумно голоден?
   — Еще чего не хватало — думать! Я только взглянул на него — и давай бог ноги.
   — Так что, если даже обвиняемый успел прочитать ваши мысли о том, что он совершил преступление, у него уже все равно не оставалось времени на извинения или на возмещение причиненных вам убытков?
   Ответа не последовало.
   — А уж мысли-то вы излучали предельно враждебные?
   — Да, конечно, в любви ему не объяснялся, — заметил свидетель.
   Адвокат обратился к судьям:
   — Свидетель не заслуживает доверия. Дальнейший допрос считаю нецелесообразным.
   Судьи посовещались, и тот, что в центре, холодно объявил о решении:
   — Содержать под стражей в помещении суда до вынесения приговора.
   Лолордо потопал прочь, бросая по сторонам злобные взгляды.
   — Четвертый свидетель!
   Трибуну занял энергичный человек среднего возраста — такими в кино представляют солидных президентов банков или знаменитых судей. И, по всей вероятности, с любой из этих ролей он бы великолепно справился.
   — Ваше имя?
   — Уинтроп Аллен.
   — Профессор зоологии, не так ли? — спросил прокурор.
   — Совершенно верно.
   — Вы узнаете это существо?
   — Как не узнать? Несколько месяцев я находился с ним в тесном контакте.
   Сделав нетерпеливый жест, прокурор спросил:
   — При каких обстоятельствах вы впервые столкнулись с ним?
   На такой вопрос, очевидно, можно было бы не отвечать: весь мир знал эти «обстоятельства». О них толковали вкривь и вкось, сопровождая рассказы всякими прикрасами.
   Тем не менее Аллен ответил:
   — Оно появилось в зоопарке через два часа после закрытия. Как оно туда попало, я не знаю.
   — Оно всюду совало свой нос, высматривая все, что можно высмотреть, все наматывая на ус?
   Аллен заметил с сомнением:
   — Что тут можно сказать…
   — Осматривало оно все вокруг или нет?
   — Конечно, ему многое удалось увидеть в зоопарке, прежде чем служители обнаружили его, но…
   — Пожалуйста, отвечайте без выкрутас, профессор Аллен, — жестко заметил прокурор. — Продолжим: благодаря невероятному фурору, произведенному прибытием на Землю этого существа, и последующим событиям вашим служащим нетрудно было опознать его?
   — Конечно. Они сразу сообщили мне о нем.
   — Как же вы тогда поступили?
   — Занялся этим делом сам. Нашел ему теплое удобное помещение в незанятой секции павильона рептилий.
   Все в зале суда, включая и телевизионные камеры, с уважением воззрились на специалиста, который с таким хладнокровием действовал в столь необычайных обстоятельствах.
   — Как же случилось, что вас при этом не разбил паралич, никто не уничтожил и вообще вы не стали жертвой сверхъестественного рока? — с кислой миной спросил прокурор. — Уж не излучали ли вы при этом самое сердечное приглашение?
   Свидетель сухо ответил:
   — Совершенно верно, излучал.
   — Оставьте ваши шутки до лучших времен, профессор, здесь они неуместны, — сурово оборвал его прокурор. — Как бы то ни было, суд понимает, что вы отнесли это кошмарное существо к классу рептилий и отвели ему подобающее место.
   — Чепуха! Просто павильон рептилий оказался свободен, удобен и поэтому приемлем. Обвиняемый не поддается нашей классификации.
   Сделав презрительный жест, прокурор продолжал:
   — Вам, вероятно, трудно объяснить суду, какими средствами вы одолели грозные силы и поймали это существо в ловушку?
   — Я не ловил его. Я знал, что оно разумно, и соответствующим образом относился к нему.
   — Если учесть заявление предыдущих свидетелей, вам крупно повезло, — колко заметил прокурор. — Почему этот уродец позволил вам в отличие от всех других вступить с ним в контакт?
   — Просто он понял, что мой разум привык иметь дело с нечеловеческими формами жизни. А отсюда он логически пришел к выводу, что со мной легче, чем с кем-либо другим, наладить контакт.
   — Логически пришел к выводу, — повторил прокурор и обратился к судьям: — Прошу, милостивые государи, обратить серьезное внимание на эти слова, учитывая, что данный свидетель находится на особом положении. — И он снова повернулся к Аллену: — Таким образом, вы считаете, что это существо обладает разумом?
   — Безусловно!
   — В течение нескольких месяцев вы имели возможность изучать разум этого незваного агрессора. Какой, по, вашему мнению, уровень интеллекта у этого существа?
   — Такой же, как и у вас, только он иной, совсем не похож на наш.
   — Вы считаете этого субъекта полноценным представителем его расы?
   — У меня нет оснований думать иначе.
   — То есть его раса равна нашей по разуму?
   — Очень возможно. — Профессор Аллен потер подбородок, минуту подумал. — Да, я бы сказал, равна, если вообще можно сравнивать столь непохожие явления.
   — А может быть, они даже превосходят нас и не только умственно, но и численно? — настойчиво гнул свою линию прокурор.
   — Не знаю. Сомневаюсь.
   — Но можно ли исключить такую возможность?
   — Такие произвольные умозаключения не могут удовлетворять, и поэтому я…
   — Не увиливайте от ответа! Существует ли возможность, пусть малейшая, что форма жизни, представляемая этим чудовищем, является самой страшной угрозой роду человеческому за всю его историю?
   — Если сильно захотеть, угрозой можно назвать все что угодно, но…
   — Угроза — да или нет?!
   Вмешался судья в центре:
   — Нельзя требовать определенного ответа от свидетеля на гипотетически поставленный вопрос.
   Прокурор невозмутимо поклонился:
   — Отлично, ваша честь, я поставлю вопрос иначе. — И возобновил допрос: — Считаете ли вы, как специалист, что интеллектуальный потенциал данной формы жизни достаточно высок, чтобы они напали, победили и поработили человечество, если бы они этого захотели?
   — Не знаю.
   — Это все, что вы можете сказать?
   — Боюсь, что да.
   — Но этого вполне достаточно, — резюмировал прокурор, многозначительно глядя в телекамеры на невидимое многомиллионное жюри. — Значит, вы допускаете, что существует опасность, небывалая опасность?
   — Я этого не говорил, — возразил Аллен.
   — Но вы не утверждали и обратного, — парировал прокурор, занимая свое место с видом самоуверенным и довольным. — Я кончил.
   Адвокат помедлил, прежде чем приступить к допросу.
   — Профессор Аллен, как освещались в прессе ваши многочисленные заявления, касающиеся обвиняемого?
   — Все они без исключения были грубо извращены, — хмуро ответил Аллен. Он бросил ледяной взгляд на большую группу репортеров, которые в ответ высокомерно ухмыльнулись.
   — Обвиняемого неоднократно рассматривали как шпиона, к которому во избежание худшего нужно применить решительные меры. На основании сведений, которыми вы располагаете, вы поддерживаете эту версию?
   — Нет.
   — Как бы вы определили общественное положение обвиняемого?
   — Он эмигрант, — ответил Аллен.
   — Не правда ли, побуждения обвиняемого невозможно рассматривать как враждебные роду человеческому?
   — Нет ничего невозможного, — сказал профессор Аллен, потому что он был воплощенная честность. — Обмануть можно и самого хитрого из нас. Но не думаю, чтобы меня обманули. Таково мое мнение, чего бы оно ни стоило.
   Адвокат вздохнул:
   — Как мне уже тут напоминали, мнение — это еще не доказательство. — Он опустился на стул, ворча себе под нос: -Хуже некуда! Какое несчастье!
   — Пятый свидетель!.. — Десятый свидетель!.. — Шестнадцатый свидетель!
   Шестнадцатый был последним в списке обвинения. Свидетелей могло быть в пять раз больше, но и этого хватало за глаза! И у них было что предложить для окончательного всеобщего приговора, соответствовавшего если не здравому смыслу, то по крайней мере предрассудкам, вполне убедительное, продуманное предложение о том, как поступать с кочующими формами жизни: терпеть их, дать им под зад коленом или сделать что-нибудь еще похуже. В настоящий момент стоял вопрос об общественной безопасности, и решать, стоит ли подвергать себя риску, должна была сама общественность. Имея это в виду, все шестнадцать свидетелей обвинения составили грозный обвинительный акт против странного златоглазого подсудимого, покушаясь не только на его свободу, но и на саму жизнь.
   Чувствуя себя хозяином положения, прокурор обращает повелительный взгляд на обвиняемого и приступает к допросу:
   — Без дураков — зачем вы прилетели на Землю?
   «Мне надо было сбежать из своего собственного мира».
   — И вы думаете, мы в это поверим?
   «Я ничего не думаю, — с трудом выводит на доске Мэт. — Я просто надеюсь».
   — На что же вы надеетесь?
   «На доброту».
   Прокурор смущен. В поисках соответствующего саркастического ответа он молчит с минуту, пока не находит другой путь допроса.
   — Так ваш собственный мир вас не устраивал? Что же вам в нем не нравилось?
   «Все»..
   — То есть вы были там отщепенцем?
   «Да».
   — А наш мир вы рассматриваете как подходящую мусорную свалку для таких отщепенцев, как вы?
   Мэт не отвечает.
   — Я считаю, что ваше утверждение — сплошная чепуха, что вся эта ваша история — просто выдумка. Полагаю, что причины вашего появления здесь глубже и неблаговиднее, чем вы хотите нам представить. Пойду дальше и скажу вам, что и прибыли-то вы сюда не из района Проциона, а откуда-то гораздо ближе, с Марса, например.
   Мэт по-прежнему хранит молчание.
   — Да знаете ли вы, что инженеры — конструкторы межпланетных кораблей подвергли ваш потерпевший крушение корабль длительному и серьезному обследованию и составили отчет об этом?
   Мэт стоит совсем спокойно, смотрит отсутствующим взором вдаль и ничего не говорит.
   — Знаете ли вы, что, хотя, по их мнению, ваш корабль превосходит все до сих пор сделанное нами в этой области и способен совершать полеты далеко за пределы Солнечной системы, тем не менее он не может достичь не только Проциона, но и Альфы Центавра?
   «Это верно», — пишет на доске Мэт.
   — И вы продолжаете упорствовать, что вы прибыли из системы Проциона?
   «Да».
   Прокурор недоуменно разводит руками.
   — Ваша честь, вы слышали, что говорит это существо. Его корабль не мог долететь до Земли с Проциона. И все же оно прилетело с Проциона. Чудовище непоследовательно либо в силу своего слабоумия, либо потому — и это, видимо, более вероятно, — что оно неумело лжет. Поэтому мне представляется едва ли целесообразным дальнейший…
   «Мой корабль и я ехали на астероиде», — выводит каракулями на доске Мэт.