— Я сам доложу, Полли, — сказал герцог, входя в комнату.
— Добрый день, милорд, — поклонилась служанка. — Этот человечек, он с вами? Он так странно вошел…
— У милорда герцога очень своеобразный способ знакомить новых слуг с обстановкой замка, — поведал ей Шарц. — Клянусь, дверь этой комнаты я никогда не забуду!
— Сейчас еще получишь, — посулил герцог.
И Шарц, зажав рот рукой, в притворном ужасе ухватился другой за загривок.
— И как предки шутов терпели? — меланхолично промолвил герцог, открывая дверь.
Шарц шагнул следом. Служанка за его спиной хихикнула.
— О чем задумалась, дитя мое? — спросила Мудрая Старуха юную Невесту, созерцающую ритуальный нож для перерезания пуповины с каким-то чересчур странным видом.
Ведь, скорей всего, она умрет, рожая, и пуповину перережет кто-то другой. Так почему на ее лице так мало смирения? Даже какая-то дерзость, что ли?
— Да вот, думаю, что получится, если этим ножом да провести по чьей-нибудь шее, — небрежно ответила юная гномка.
— Что ты, деточка! — испугалась Наставница. — И думать забудь! Голову мигом напрочь отхватишь! Он же острый, как…
— Да? А если — цвергу? — продолжала Невеста. — Они ведь не чета всем прочим! Воины… У них, должно быть, шеи как броня…
— Выбрось эти глупости из головы! — рассердилась Мудрая Старуха. — Цверги такие же гномы, как и все! Даже не вздумай сдуру попробовать! Убийцей захотела сделаться?! Ты — Невеста, твоя цель — сделаться женой и подарить жизнь следующему поколению гномов!
Наставница говорила долго. Девушка прилежно ее слушала. Потом поблагодарила.
— Подумай над этим, — бросила Мудрая Старуха уходя.
— Так, значит, такие же, как и все? — задумчиво пробормотала Невеста, и ее пальцы огладили рукоять ритуального ножа.
— О, Марлецийский университет! — живо отреагировала герцогиня.
— Да, миледи, — поклонился Шарц.
— А как поживает профессор Фраже? — спросила она.
— Насколько я знаю — прекрасно, — удивился Шарц. — Впрочем, я мало знаком с ним. Он не по моей специальности. Я ведь изучал медицину, а не историю.
— Но он же дружит с вашим профессором Ремигием!
— Верно, миледи, — Шарц удивлялся все больше.
— А профессор Брессак? У вас он должен был вести историю медицины…
— Один из моих любимых преподавателей! — воскликнул Шарц.
— Он до сих пор водит в аудиторию свою собаку? — с улыбкой спросила герцогиня.
— Да, миледи. А в перерывах играет ей на виоле. Большой чудак, — ответно заулыбался Шарц.
— Но прекрасный ученый, — тут же добавила она.
— Лучший! — воскликнул Шарц. — А уж какой преподаватель!
— Не сомневаюсь, — вздохнула она. — Его работы просто заворожили меня.
— Осмелюсь задать вопрос, миледи, — осторожно начал Шарц. — Неужто вы…
— Нет, я не училась в Марлеции, — с улыбкой покачала головой герцогиня.
— Тогда откуда вы…
— Просто мне было интересно, и… одним словом, я состою в переписке с многими профессорами, из Марлецийского университета и не только. В основном это профессора истории, так как этот предмет привлек меня больше всего. Эти милые люди любезно согласились отвечать на мои послания, так что можно сказать, что я прошла курс истории заочно.
— Но… зачем это вашей светлости?
— Как тебе сказать… знаешь, говорят, что мужчины делают историю, а женщины созерцают и оценивают ее. Я пошла немного дальше. Я записываю свои наблюдения и оценки. А ты зачем учился?
Шарц вздохнул.
— Моя мать умерла, рожая меня, — повторил он сказанное когда-то герцогу. — Я решил стать врачом, чтоб найти способ… чтоб ни одна женщина больше так не умирала. Я дал обет.
— Вот как? — герцогиня посмотрела на него с новым интересом. — И ты нашел такой способ?
— Нет, миледи, — развел руками Шарц. — Но я не теряю надежды. Я знаю, он был, этот способ. Его просто забыли. Я надеялся, что в библиотеке Марлецийского университета есть эти знания. Я ошибся. Я перерыл все запасники, все хранилища, меня прокляли библиотечные служители… и ничего. Ничего. Но я не теряю надежды. Я теряю другое…
— Что же? — заинтригованно спросила герцогиня.
— Быть может, прямо сейчас от моего незнания кто-нибудь умирает, — глухо выдавил Шарц.
— О-о-ох… — только и вырвалось у герцогини. — Но это же не может быть твоей виной!
— Виной может быть все, в чем я сам себя обвиняю, — ответил Шарц.
— А профессор Брессак? Кажется, он знает все на свете? — осторожно произнесла герцогиня.
— Он согласен, что такой способ был, — вздохнул Шарц. — А больше он мне ничем не помог. Потому что и сам не знал ответа.
— Так. Теперь минуточку… — герцогиня обернулась к мужу. — И этого человека ты мне представил в качестве шута?!
— Просто он пощадил тебя по моей просьбе, — усмехнулся герцог.
— Человек с дипломом Марлецийского университета будет перед тобой дурака валять?! — возмутилась герцогиня. — Почему ты не хочешь дать ему должность врача?
«Так значит, женщины только наблюдают и оценивают историю, миледи?» — подумал Шарц.
— У нас уже есть врач, любимая.
— А двух мы не прокормим! Замок рухнет! Или ты считаешь, что его работа не важна?
— Напротив, — покачал головой герцог. — Совершенно даже напротив. Я же страшный эгоист, милая. В первую голову думаю о себе. А для меня ведь что важно? Чтобы с тобой все было хорошо.
— А мне раньше или позже предстоит рожать, — кивнула герцогиня.
— Потому-то я и сделал его шутом, — пояснил герцог.
— Не поняла?! — удивилась герцогиня.
— Да?! А еще с марлецийскими профессорами переписываешься! — поддразнил герцог. — Хью небось тоже ничего не понял. Чему вас только в этой Марлеции учат? То ли дело мы, безграмотные герцоги, кажись, только и умеем, что мечом помахивать, а между тем… Ну найму я его на службу как второго лекаря, так наш доктор Спетт ему жизни не даст. И мне заодно. А гнать старика рука не подымается, сама знаешь, скольким я ему обязан. А потом еще начнут к нашему новому доктору слуги один за другим бегать. Тому припарку, этому притирку, тот ногу вывихнул, этому глаз подбили, где у него время работать? Затерзают по пустякам. Нет уж, пусть он лучше у меня во время обеда с полчаса под носом покрутится, до бешенства пополам со слезами меня доведет, пару оплеух заработает, да и отправляется себе в библиотеку, способ свой открывать. Авось и вправду откроет.
— Так это не оскорбление, а синекура? — разулыбалась герцогиня.
— Когда это я оскорблял хороших людей? — ответно улыбнулся герцог. — А уж оскорблять твоего коллегу по университету, как и ты, почитающего этого смешного профессора, который играл своей собаке, это было бы слишком самонадеянно с моей стороны, ты не находишь?
Милорд и миледи улыбались, глядя друг на друга, и Шарц невольно залюбовался ими.
Миледи была потрясающе красива. Странно, он только теперь это заметил. Пока она говорила с ним, он видел только ее умные глаза. Как же он не заметил всего остального? Упоительно тонкая талия, потрясающие плечи, изумительное золото волос, лицо необычайно выразительное и не просто прекрасное — волшебное. Такой она стала, едва поглядев на герцога. А его светлость стоил того. Его строгая чеканная красота оттеняла ее мягкий профиль, словно суровые, обветренные скалы оттеняют закат. Они были так хороши, что дух захватывало.
— Хьюго, — чуть хрипловатым голосом сказал герцог, с трудом отрывая взгляд от своей жены.
Шарц отозвался не сразу. Он боялся, что голос выдаст его, а кто знает, как отреагируют их светлости на его наглое проникновение в их сокровенный мир? Шарц чувствовал, что подсмотрел недозволенное, запретное.
Как и все студенты, он не раз принимал участие в развеселых пирушках с девицами и всем прочим, что к этому прилагалось, но еще ни разу не видел такого. А ведь их светлости просто смотрели. Они даже не дотронулись друг до друга.
Ни один из них не был красив сам по себе, но, окунаясь друг в друга, они вспыхивали фантастическим светом.
— Да, ваша светлость, — отозвался он наконец.
— Я вынужден просить тебя оставить нас, — с виноватой улыбкой поведал герцог. — Пусть кто-нибудь найдет тебе приличную комнату, накормит и покажет, где библиотека. Скажешь, что я велел. Скажешь, проверю.
Сообразив, что к чему, Шарц покраснел до корней волос и выскочил за дверь, даже забыв поклониться.
— Ты смутил его, милый, — нежно сказала герцогиня, обнимая мужа.
— Можешь мне поверить — он меня тоже, — отозвался герцог, подхватывая супругу на руки. — У этого маленького засранца удивительно зоркий глаз.
— Маленького? Почему ты назвал его маленьким? — долетел до Шарца удивленный возглас герцогини, и где-то далеко захлопнулась дверь.
Вот так. Герцогиня не заметила, какого он роста. Зато отлично разглядела все остальное. С ней нужно быть очень осторожным. Как бы она не заглянула слишком глубоко. Лазутчик Шарц был обеспокоен, шут и доктор были довольны тем, что все так хорошо обернулось, а подлинный Шарц, тот, что плакал от счастья, глядя в ночное звездное небо, занес в свой реестр чудес света еще одно чудо: герцог и герцогиня Олдвики, когда они смотрят друг на друга и улыбаются.
— Ты примерз к этой двери? — поинтересовался голос у него за спиной.
Обернувшись, он наткнулся на ту самую красотку служанку, которую и посчитал в самом начале герцогиней.
«Кажется, герцог назвал ее Полли!»
— Можешь ничего не объяснять, я все равно все подслушала, — объявила она.
— Подслушивать нехорошо, — чопорным тоном заметил он.
— Зато интересно, — парировала она. — А сам-то ты чем сейчас занимался?
Шарц развел руками, признавая свое поражение.
— Тебя как зовут? — поинтересовалась девица.
— Хью… Хьюго, — ответил он. — А тебя?
— Полли.
«Так и есть».
— Пойдем, отыщем тебе комнату, потом сходим на кухню и в библиотеку, если хочешь, — предложила она. — А ты что такой маленький?
— В детстве кушал плохо, — отшутился Шарц.
— Поэтому лаешь на всех незнакомых девушек?! — хихикнула Полли.
— А также мяукаю, — солидно кивнул Шарц.
— А в университете ты что делал?
— Лаял на собаку профессора, — ответил он.
— И как? Перелаял?!
— Боевая ничья.
— Ты серьезно?
— Имею три диплома, — кивнул он. — Могу показать.
— Да ну тебя, — отмахнулась она. — Там небось всякое по-непонятному написано. А я только большими буквами по складам сказки читаю. Ладно, пойдем скорей!
— Посмотрите-ка на него! — раздался вдруг чей-то знакомый голос.
«Это он тогда потребовал поклониться герцогу, — вспомнил Шарц, поворачиваясь. — В тот самый первый раз, в трактире, когда я мисками жонглировал. Кажется, его зовут Томас».
— Посмотрите-ка на него, — продолжал меж тем здоровенный верзила, направляясь им навстречу. — Не успел явиться, а уже к чужим девушкам подкатываешься.
— Во-первых, я не твоя девушка, Томас, — сердито покраснев, возразила служанка. — И можешь на это не рассчитывать. Никогда, понял?! А во-вторых, он ни к кому не подкатывался, он…
— Слышали уже, слышали, — язвительно перебил ее парень. — Как же, как же, такая фигура! Сам господин марлецийский студент! Главное, под ноги смотреть, чтоб на него не наступить случайно.
— А то он может зубами за пятку тяпнуть, — дополнил Шарц. — И кстати, не студент, а полноправный доктор.
— До-о-октор! — передразнил Томас. — А работать дурачком устроился! Непыльная работа — дурака валять…
— Да я тебя пока что вроде и не валял, — усмехнулся Шарц. — И не стану. Пальцем к тебе не прикоснусь по собственной воле. Глупость — штука заразная. Прилипнет еще.
— Да ты… да я… — с минуту посопев, верзила кинулся на обидчика.
Стоявший у стены Шарц ловко отскочил, и злополучный Томас с глухим стуком в нее впечатался.
— Ах, ты!
Полли тоненько взвизгнула.
— Ты все перепутал, — заметил Шарц. — Меня нет в той стене, куда ты так старательно ломишься. Там даже двери нет, ты не заметил?
— Ах, ты…
— Томас, не смей! Я герцогине скажу, что ты опять руки распускаешь! — выкрикнула девушка.
— Так ведь я ж тебя не трогаю, — яростно выдохнул стукнутый Томас. — Или ты уже соскучилась по моим ласкам?
Он грубо схватил девушку за руку, привлек к себе.
— Уважаемый сэр, у вас не найдется перчаток? — самым вежливым тоном, на какой только был способен, поинтересовался Шарц, подойдя к Томасу вплотную.
Тот ошалел настолько, что даже перестал мять платье своей жертвы.
— Перчаток? — переспросил он, словно не вполне понимая, о чем идет речь.
— Да-да, перчаток! — нетерпеливым тоном господина, поторапливающего своего слугу, промолвил Шарц. — А впрочем, вижу. Не трудитесь, милейший!
Все слуги герцога имели при себе перчатки на случай каких-либо непредвиденных парадных торжеств. Томас носил свои заткнутыми за пояс, на манер платка. Выдернув их из-за его пояса, Шарц быстро надел правую, потом левую.
— Благодарю вас, сэр!
— Что ты себе позволяешь?! — ошарашенно взвыл Томас. — Да я из тебя сейчас…
Сильная, привычная к молоту рука сграбастала его за шкирку и одним рывком нагнула к самому лицу Шарца.
— Отпусти девушку, — приказал Шарц.
Томас и сам не заметил, как его пальцы разжались, и Полли оказалась на свободе, поправляя измятое платье.
А потом несчастный верзила увидел стремительно приближающийся кулак. Когда кулак увеличился до размеров сундука, из глаз брызнули искры, а мир покатился вверх тормашками.
Сорвав перчатки, Шарц брезгливо бросил их на тяжело ворочающегося Томаса. Падая, тот задел за портьеру; с нее сыпалась пыль.
— Ты был не прав, — заметил Шарц своему поверженному противнику. — Валять дурака — ужасно пыльная работа.
— С дураками всегда так, — пожаловался он Полли. — И не хочешь касаться, а приходится… Но мне кажется, мы куда-то собирались?
— Собирались! — восторженно выдохнула Полли. — Как ты его! Ой, Хью, я и не думала, что ты такой сильный! Ты ведь такой маленький…
— А, ерунда! — отмахнулся Шарц. — В Марлеции еще и не такому учат.
Герцогиня не видит, что я карлик, подумал Шарц. А Полли видит, но не придает значения. Еще точнее: она не считает, что это делает меня хуже!
Он представил себя выросшим до размеров Томаса и явившимся в родные пещеры. Или уменьшившимся вполовину от своего нынешнего роста, без разницы. Так ли много найдется тех, кто сможет смотреть на него без неприязни? Без тайной дрожи ужаса превратиться во что-либо подобное? Без сопряженной с этим ненависти? Примут ли его родичи? Ох, он знал ответ. Гномы не станут его убивать. Даже не прогонят. Найдут ему применение, как находят применение всему. И это все, на что он мог бы рассчитывать. До самой смерти он останется неприкаянным чужаком, ни один Клан не распахнет ему свои объятия, ни одно Семейство не откроет двери своего Дома, и уж конечно, Невесты ему не видать, как своего затылка. Никогда.
Шарц грустно усмехнулся. Он до сих пор не видел ни одной юной гномки. Ни одной! Слишком часто женщины его народа умирали родами. Бормотали даже о каком-то эльфийском проклятии, брошенном якобы в глубокой древности. Дескать, это оно бьет гномов в самый корень их существования. Это из-за него гномы так ненавидят эльфов. О полных семьях, где дети воспитывались вместе, рассказывали легенды, гномы, выросшие в таких семьях, были центром всеобщего внимания — как же, они ведь росли вместе с сестрами! Обычно, увы, все было по-другому. Если гномка умирала, рожая сына, он оставался с отцом, если дочь — ее отдавали Мудрым Старухам. Девочки были слишком ценным материалом, чтоб доверять их хрупкое и необычайно ценное здоровье грубым мужским рукам. И уж, конечно, знакомить столь высоко ценимых Невест с обыкновенными подростками, которых кругом полным-полно, никто не собирался. Так что ни одной юной гномки Шарц не видел еще. Не дорос. Зато с десяток человеческих девиц дарили юному студенту то, что они называли любовью. Он и мечтать не смел о такой чести. Он бы умер от восторга, если б имел на это право. К несчастью, профессиональный лазутчик такого права не имеет. Даже толком получить удовольствие ему не дано. Шарц не столько получал удовольствие, сколько следил за действиями других, стараясь всему подражать и ничем не выделяться. Благословенна будь, студенческая общительность, плавно перетекающая в разнузданность, а дальше и вообще переходящая всякие границы, теряющая очертания. По крайней мере, Шарц успел насмотреться, прежде чем от него потребовалось личное участие. И все же… когда его пальцы впервые грубо скомкали нежную женскую грудь, он ощутил себя почти святотатцем. Боготворимой плоти нужно касаться совсем не так. То, что Божественный процесс Зачатия можно оторвать от Деторождения и наслаждаться им, словно пивом или фруктами, не принимая на себя никакой ответственности, оставляя горсть серебра и считая, что этого довольно, также привело его в немалый шок. Но кто его, лазутчика, спрашивает? Он и не знал, что веселые девицы с некоторых пор стали отличать его от других клиентов.
«Ну и что, что карлик, зато хороший!» — говорили они друг другу.
А Шарц поражался простоте и доступности некоторых видов человеческих отношений, равно как и тому, насколько люди не замечают и не ценят этого. Единственное, чего он не мог понять, с чем не мог смириться, — это презрение, с каким порой отзывались об этих девицах достойные граждане, к слову сказать, пользовавшиеся их услугами, равно как и некоторые товарищи-студенты.
«Вас бы, дорогие мои, к нам, в Петрию, в нижние шахты, — злился он, — чтоб вы там лет семьдесят кайлом помахали, да еще тридцать с тачкой побегали, чтоб на Невесту заработать! Вы б у меня тогда на любую как на богиню смотрели! Да это же прекрасно, когда девушка отдается по доброй воле, и никто ей в том не препятствует!»
Шарц хмуро подумал о том, как он выполнит задание. Как спасет всех своих сородичей. Как в награду за столь беспримерный подвиг он получит столь вожделенную Невесту. Если наберется наглости и момент будет подходящим, может, даже двух стребует. Повезет, так и дадут. Вот и будут у него две Невесты, как у какой-нибудь важной шишки. И будет он этим гордиться. А ночью продемонстрирует им все, чему его в Марлецийских борделях обучили. Даже если им не понравится — они не посмеют пожаловаться. Некому им будет жаловаться, кроме него. Он будет их муж, они будут его жены.
Вот только никогда ни с одной из них он не будет стоять так же, как герцог со своей женой, просто стоять и улыбаться, переплавляя мир вокруг себя такой несказанной нежностью, таким невероятным счастьем, что одно только ночное небо и может с этим сравниться…
— Мы пришли. Вот твоя комната… Эй, Хьюго, замечтался? — прекрасная Полли с улыбкой смотрела на него.
— Хью, — поправил он ее. — просто Хью…
И ему захотелось завыть от отчаяния, сбежать обратно в Петрию и самому обрушить ее себе на голову.
Ну почему эти проклятые человеки так прекрасны, а его собственные соплеменники столь омерзительны?! Почему?!
Конечно, есть такие, как Томас, но разве это утешает? Конечно, именно эти восхитительные создания держат его народ в постоянной осаде, но разве у них не было повода так поступить?
И тут ему вдруг пришло в голову, что это не он возвращается в конце концов в Петрию. Это Петрия выходит к нему. А значит, многое будет зависеть и от него. От того, как он ее встретит. А кроме того…
«Вот захочу — и не возьму Невесту совсем, — вдруг решительно подумал он. — Захочу — и женюсь на марлецийской шлюхе!»
Под низкими каменными сводами бурчало и ворочалось негромкое хрипловатое эхо.
— Напоминаю, никто не должен знать, что мы собираемся, — хмуро буркнул голос.
— Никто не должен знать, зачем мы собираемся, — тут же поправил его другой.
— Экие вы умные! — фыркнул еще один. — Секретность им соблюдай, да притом еще и новых сторонников вербуй! Да побыстрей, да побольше! Мозгами немного пошевелите, как я вам кого завербую, если мне говорить ничего никому нельзя?
— Сам пошевели мозгами! Думаешь, много времени У нас осталось?
— Если мы будем действовать так неосторожно, как некоторые здесь предлагают, то смею вас уверить, у нас этого времени останется гораздо меньше, чем у прочих.
— Слишком много болтовни! А наши враги не дремлют. Они действуют.
— Но Якш обещал…
— Повезло вам заполучить в союзники Владыку, вы и расслабились? Он все за вас сделает, а вы огребете изумруды на золотом блюде? Надейтесь!
— Ты бы лучше подумал, чего это стоило! Сам Якш…
— Еще скажи, что это твоя заслуга! Болтун!
— Чего стоило? Да ничего это не стоило! То, что Якш связался с нами, говорит, скорей, о его слабости. Ему не на кого опереться среди своих.
— Вот-вот. И продаст он нас в любой момент со всеми потрохами.
— Не продаст. И то, что он с нами, говорит не о его слабости, а о том, что еще не совсем выжил из ума. Он сумел понять — настают новые времена.
— Это вы выжили из ума, доверяя ему!
— А что было делать, если он сам вышел на нас?
— «Вышел»! Скажите лучше, что кто-то проболтался!
Серая тень отделилась от стены и скользнула в уютную тьму узкого прохода. Услышанного было достаточно. За информацию всегда хорошо платят, если знаешь, кому ее продать.
— Послушай, Хью, а почему ты мне теперь кланяешься? — спросил герцог. — Ты ведь тогда, вначале, так гордо заявил, что никогда и ни перед кем…
— Видите ли, милорд, — Шарц отложил в сторону медицинский трактат и поднял глаза на герцога. — Когда я смотрю на вас, я вижу перед собой трех человек…
— Батюшки! — шутливо испугался герцог. — Да у тебя серьезные проблемы со зрением! Ты бы полечил сам себя, что ли!
— У меня проблемы не со зрением, — усмехнулся Шарц, — у меня проблемы с головой… и они так серьезны, что никакое лечение все равно не поможет. А что касается вас — в вас живут три человека. Сам Руперт Эджертон, болван, каких мало, ему я нипочем кланяться не стану. Кланяться такому же идиоту, как я сам? Много чести. Все равно что с зеркалом раскланиваться. Вы никогда не пробовали кланяться собственному отражению? Рекомендую. Одного раза обычно достаточно. Дальше идет герцог Олдвик. Мне до него и дела нет. Я и королю кланяться не стану только ради того, что он король. Третий человек — это тот, что дал мне денег. Ваш кошель очень тяжелый, милорд, так и гнет к земле. А если серьезно, я кланяюсь тому, кто вместе со мной сказал: женщины не должны умирать родами. Тому, кто помогает мне исполнить мою клятву.
— Подвиньтесь, милорд, мне пыль вытереть надо, — промолвила внезапно появившаяся в библиотеке Полли.
— Вот как? Ты теперь в библиотеке работаешь, Полли? — с веселым интересом спросил герцог.
— Нет, просто поболтать охота, — честно призналась девушка.
— Со мной или с моим шутом?
— А вы сами как хотите, чтоб я ответила? — дипломатично поинтересовалась служанка.
— Понял, — ухмыльнулся герцог. — Не смею мешать. Удаляюсь.
— Ой, ваша светлость… я же не… я вовсе не хотела вас прогонять… — испугалась и огорчилась Полли.
— Но тебе приходится это делать, — очень серьезным и даже слегка скорбным тоном промолвил герцог. — Наведение порядка в библиотеке — дело весьма важное. Оно не предусматривает наличия всяких там светлостей, которые только под ногами путаются.
— И могут быть выметены вместе с мусором, — ехидно присовокупил Шарц.
— Да уж, тебе это однозначно не грозит, — согласился герцог.
— Ну еще бы, я же маленький, между прутьями любой метлы проскочу.
— Бывают еще и тряпки, — поведал герцог. — Мокрые.
— Просочусь, — пообещал шут.
— Так о чем ты хотела поговорить, Полли? — спросил он, когда за герцогом закрылась дверь.
— Не знаю… просто… ты за меня вступился тогда… Наверно, мне хотелось еще раз спасибо тебе сказать.
— Положим, ты первая за меня вступилась. Так что это я должен тебе одно спасибо. Или даже два?
— Ты?! Должен мне два спасибо?! Ну знаешь, тогда я должна тебе не меньше трех!
— Возмутительно! Кто-то тут будет учить считать марлецийского доктора медицины?!
— Не знаю, как насчет медицины, а вот, если на рынке торговаться надо — кухарка с экономкой всегда меня зовут!
— Как только замок не разорился?
— Ах ты, нахал! По-твоему, я считать не умею?!
— Конечно, не умеешь. Обсчиталась ведь.
— Я?! Когда это было?!
— Только что. На самом деле это я должен тебе аж четыре спасибо. А ты, вместо того чтоб немедленно взыскать долги, собираешься выдать мне новую порцию кредитов, да еще и не озаботившись проверить их обеспечение!
— Нахал! И это мне вместо благодарности. Сам же признаешь, что аж четыре спасибо задолжал, а вместо того чтоб отдавать, обзываешь бедную девушку всякими заумными словами. А ну отдавай спасибо, а то тряпкой получишь!
— Что ты! Марлецийского доктора ни в коем случае нельзя бить тряпкой. Особенно по голове. А то вдруг из нее вылетят все мои важные марлецийские знания? Это уже будет порча ценного имущества милорда герцога.
— Вот еще! А я не по голове, я по заднице!
— Фу, девушка! Как тебе не стыдно? Тебе и слов-то таких знать не положено. Я вот краснею, даже когда думаю это слово в присутствии дамы, а ты его на всю библиотеку выкрикиваешь. Посмотри на эти книги! Ты представляешь, сколько великих умов прошлого взирают на нас с этих потемневших страниц сквозь несчетные годы и тяжелые переплеты?! А ты им всем — «задница»! Фу.
— Добрый день, милорд, — поклонилась служанка. — Этот человечек, он с вами? Он так странно вошел…
— У милорда герцога очень своеобразный способ знакомить новых слуг с обстановкой замка, — поведал ей Шарц. — Клянусь, дверь этой комнаты я никогда не забуду!
— Сейчас еще получишь, — посулил герцог.
И Шарц, зажав рот рукой, в притворном ужасе ухватился другой за загривок.
— И как предки шутов терпели? — меланхолично промолвил герцог, открывая дверь.
Шарц шагнул следом. Служанка за его спиной хихикнула.
— О чем задумалась, дитя мое? — спросила Мудрая Старуха юную Невесту, созерцающую ритуальный нож для перерезания пуповины с каким-то чересчур странным видом.
Ведь, скорей всего, она умрет, рожая, и пуповину перережет кто-то другой. Так почему на ее лице так мало смирения? Даже какая-то дерзость, что ли?
— Да вот, думаю, что получится, если этим ножом да провести по чьей-нибудь шее, — небрежно ответила юная гномка.
— Что ты, деточка! — испугалась Наставница. — И думать забудь! Голову мигом напрочь отхватишь! Он же острый, как…
— Да? А если — цвергу? — продолжала Невеста. — Они ведь не чета всем прочим! Воины… У них, должно быть, шеи как броня…
— Выбрось эти глупости из головы! — рассердилась Мудрая Старуха. — Цверги такие же гномы, как и все! Даже не вздумай сдуру попробовать! Убийцей захотела сделаться?! Ты — Невеста, твоя цель — сделаться женой и подарить жизнь следующему поколению гномов!
Наставница говорила долго. Девушка прилежно ее слушала. Потом поблагодарила.
— Подумай над этим, — бросила Мудрая Старуха уходя.
— Так, значит, такие же, как и все? — задумчиво пробормотала Невеста, и ее пальцы огладили рукоять ритуального ножа.
— О, Марлецийский университет! — живо отреагировала герцогиня.
— Да, миледи, — поклонился Шарц.
— А как поживает профессор Фраже? — спросила она.
— Насколько я знаю — прекрасно, — удивился Шарц. — Впрочем, я мало знаком с ним. Он не по моей специальности. Я ведь изучал медицину, а не историю.
— Но он же дружит с вашим профессором Ремигием!
— Верно, миледи, — Шарц удивлялся все больше.
— А профессор Брессак? У вас он должен был вести историю медицины…
— Один из моих любимых преподавателей! — воскликнул Шарц.
— Он до сих пор водит в аудиторию свою собаку? — с улыбкой спросила герцогиня.
— Да, миледи. А в перерывах играет ей на виоле. Большой чудак, — ответно заулыбался Шарц.
— Но прекрасный ученый, — тут же добавила она.
— Лучший! — воскликнул Шарц. — А уж какой преподаватель!
— Не сомневаюсь, — вздохнула она. — Его работы просто заворожили меня.
— Осмелюсь задать вопрос, миледи, — осторожно начал Шарц. — Неужто вы…
— Нет, я не училась в Марлеции, — с улыбкой покачала головой герцогиня.
— Тогда откуда вы…
— Просто мне было интересно, и… одним словом, я состою в переписке с многими профессорами, из Марлецийского университета и не только. В основном это профессора истории, так как этот предмет привлек меня больше всего. Эти милые люди любезно согласились отвечать на мои послания, так что можно сказать, что я прошла курс истории заочно.
— Но… зачем это вашей светлости?
— Как тебе сказать… знаешь, говорят, что мужчины делают историю, а женщины созерцают и оценивают ее. Я пошла немного дальше. Я записываю свои наблюдения и оценки. А ты зачем учился?
Шарц вздохнул.
— Моя мать умерла, рожая меня, — повторил он сказанное когда-то герцогу. — Я решил стать врачом, чтоб найти способ… чтоб ни одна женщина больше так не умирала. Я дал обет.
— Вот как? — герцогиня посмотрела на него с новым интересом. — И ты нашел такой способ?
— Нет, миледи, — развел руками Шарц. — Но я не теряю надежды. Я знаю, он был, этот способ. Его просто забыли. Я надеялся, что в библиотеке Марлецийского университета есть эти знания. Я ошибся. Я перерыл все запасники, все хранилища, меня прокляли библиотечные служители… и ничего. Ничего. Но я не теряю надежды. Я теряю другое…
— Что же? — заинтригованно спросила герцогиня.
— Быть может, прямо сейчас от моего незнания кто-нибудь умирает, — глухо выдавил Шарц.
— О-о-ох… — только и вырвалось у герцогини. — Но это же не может быть твоей виной!
— Виной может быть все, в чем я сам себя обвиняю, — ответил Шарц.
— А профессор Брессак? Кажется, он знает все на свете? — осторожно произнесла герцогиня.
— Он согласен, что такой способ был, — вздохнул Шарц. — А больше он мне ничем не помог. Потому что и сам не знал ответа.
— Так. Теперь минуточку… — герцогиня обернулась к мужу. — И этого человека ты мне представил в качестве шута?!
— Просто он пощадил тебя по моей просьбе, — усмехнулся герцог.
— Человек с дипломом Марлецийского университета будет перед тобой дурака валять?! — возмутилась герцогиня. — Почему ты не хочешь дать ему должность врача?
«Так значит, женщины только наблюдают и оценивают историю, миледи?» — подумал Шарц.
— У нас уже есть врач, любимая.
— А двух мы не прокормим! Замок рухнет! Или ты считаешь, что его работа не важна?
— Напротив, — покачал головой герцог. — Совершенно даже напротив. Я же страшный эгоист, милая. В первую голову думаю о себе. А для меня ведь что важно? Чтобы с тобой все было хорошо.
— А мне раньше или позже предстоит рожать, — кивнула герцогиня.
— Потому-то я и сделал его шутом, — пояснил герцог.
— Не поняла?! — удивилась герцогиня.
— Да?! А еще с марлецийскими профессорами переписываешься! — поддразнил герцог. — Хью небось тоже ничего не понял. Чему вас только в этой Марлеции учат? То ли дело мы, безграмотные герцоги, кажись, только и умеем, что мечом помахивать, а между тем… Ну найму я его на службу как второго лекаря, так наш доктор Спетт ему жизни не даст. И мне заодно. А гнать старика рука не подымается, сама знаешь, скольким я ему обязан. А потом еще начнут к нашему новому доктору слуги один за другим бегать. Тому припарку, этому притирку, тот ногу вывихнул, этому глаз подбили, где у него время работать? Затерзают по пустякам. Нет уж, пусть он лучше у меня во время обеда с полчаса под носом покрутится, до бешенства пополам со слезами меня доведет, пару оплеух заработает, да и отправляется себе в библиотеку, способ свой открывать. Авось и вправду откроет.
— Так это не оскорбление, а синекура? — разулыбалась герцогиня.
— Когда это я оскорблял хороших людей? — ответно улыбнулся герцог. — А уж оскорблять твоего коллегу по университету, как и ты, почитающего этого смешного профессора, который играл своей собаке, это было бы слишком самонадеянно с моей стороны, ты не находишь?
Милорд и миледи улыбались, глядя друг на друга, и Шарц невольно залюбовался ими.
Миледи была потрясающе красива. Странно, он только теперь это заметил. Пока она говорила с ним, он видел только ее умные глаза. Как же он не заметил всего остального? Упоительно тонкая талия, потрясающие плечи, изумительное золото волос, лицо необычайно выразительное и не просто прекрасное — волшебное. Такой она стала, едва поглядев на герцога. А его светлость стоил того. Его строгая чеканная красота оттеняла ее мягкий профиль, словно суровые, обветренные скалы оттеняют закат. Они были так хороши, что дух захватывало.
— Хьюго, — чуть хрипловатым голосом сказал герцог, с трудом отрывая взгляд от своей жены.
Шарц отозвался не сразу. Он боялся, что голос выдаст его, а кто знает, как отреагируют их светлости на его наглое проникновение в их сокровенный мир? Шарц чувствовал, что подсмотрел недозволенное, запретное.
Как и все студенты, он не раз принимал участие в развеселых пирушках с девицами и всем прочим, что к этому прилагалось, но еще ни разу не видел такого. А ведь их светлости просто смотрели. Они даже не дотронулись друг до друга.
Ни один из них не был красив сам по себе, но, окунаясь друг в друга, они вспыхивали фантастическим светом.
— Да, ваша светлость, — отозвался он наконец.
— Я вынужден просить тебя оставить нас, — с виноватой улыбкой поведал герцог. — Пусть кто-нибудь найдет тебе приличную комнату, накормит и покажет, где библиотека. Скажешь, что я велел. Скажешь, проверю.
Сообразив, что к чему, Шарц покраснел до корней волос и выскочил за дверь, даже забыв поклониться.
— Ты смутил его, милый, — нежно сказала герцогиня, обнимая мужа.
— Можешь мне поверить — он меня тоже, — отозвался герцог, подхватывая супругу на руки. — У этого маленького засранца удивительно зоркий глаз.
— Маленького? Почему ты назвал его маленьким? — долетел до Шарца удивленный возглас герцогини, и где-то далеко захлопнулась дверь.
Вот так. Герцогиня не заметила, какого он роста. Зато отлично разглядела все остальное. С ней нужно быть очень осторожным. Как бы она не заглянула слишком глубоко. Лазутчик Шарц был обеспокоен, шут и доктор были довольны тем, что все так хорошо обернулось, а подлинный Шарц, тот, что плакал от счастья, глядя в ночное звездное небо, занес в свой реестр чудес света еще одно чудо: герцог и герцогиня Олдвики, когда они смотрят друг на друга и улыбаются.
— Ты примерз к этой двери? — поинтересовался голос у него за спиной.
Обернувшись, он наткнулся на ту самую красотку служанку, которую и посчитал в самом начале герцогиней.
«Кажется, герцог назвал ее Полли!»
— Можешь ничего не объяснять, я все равно все подслушала, — объявила она.
— Подслушивать нехорошо, — чопорным тоном заметил он.
— Зато интересно, — парировала она. — А сам-то ты чем сейчас занимался?
Шарц развел руками, признавая свое поражение.
— Тебя как зовут? — поинтересовалась девица.
— Хью… Хьюго, — ответил он. — А тебя?
— Полли.
«Так и есть».
— Пойдем, отыщем тебе комнату, потом сходим на кухню и в библиотеку, если хочешь, — предложила она. — А ты что такой маленький?
— В детстве кушал плохо, — отшутился Шарц.
— Поэтому лаешь на всех незнакомых девушек?! — хихикнула Полли.
— А также мяукаю, — солидно кивнул Шарц.
— А в университете ты что делал?
— Лаял на собаку профессора, — ответил он.
— И как? Перелаял?!
— Боевая ничья.
— Ты серьезно?
— Имею три диплома, — кивнул он. — Могу показать.
— Да ну тебя, — отмахнулась она. — Там небось всякое по-непонятному написано. А я только большими буквами по складам сказки читаю. Ладно, пойдем скорей!
— Посмотрите-ка на него! — раздался вдруг чей-то знакомый голос.
«Это он тогда потребовал поклониться герцогу, — вспомнил Шарц, поворачиваясь. — В тот самый первый раз, в трактире, когда я мисками жонглировал. Кажется, его зовут Томас».
— Посмотрите-ка на него, — продолжал меж тем здоровенный верзила, направляясь им навстречу. — Не успел явиться, а уже к чужим девушкам подкатываешься.
— Во-первых, я не твоя девушка, Томас, — сердито покраснев, возразила служанка. — И можешь на это не рассчитывать. Никогда, понял?! А во-вторых, он ни к кому не подкатывался, он…
— Слышали уже, слышали, — язвительно перебил ее парень. — Как же, как же, такая фигура! Сам господин марлецийский студент! Главное, под ноги смотреть, чтоб на него не наступить случайно.
— А то он может зубами за пятку тяпнуть, — дополнил Шарц. — И кстати, не студент, а полноправный доктор.
— До-о-октор! — передразнил Томас. — А работать дурачком устроился! Непыльная работа — дурака валять…
— Да я тебя пока что вроде и не валял, — усмехнулся Шарц. — И не стану. Пальцем к тебе не прикоснусь по собственной воле. Глупость — штука заразная. Прилипнет еще.
— Да ты… да я… — с минуту посопев, верзила кинулся на обидчика.
Стоявший у стены Шарц ловко отскочил, и злополучный Томас с глухим стуком в нее впечатался.
— Ах, ты!
Полли тоненько взвизгнула.
— Ты все перепутал, — заметил Шарц. — Меня нет в той стене, куда ты так старательно ломишься. Там даже двери нет, ты не заметил?
— Ах, ты…
— Томас, не смей! Я герцогине скажу, что ты опять руки распускаешь! — выкрикнула девушка.
— Так ведь я ж тебя не трогаю, — яростно выдохнул стукнутый Томас. — Или ты уже соскучилась по моим ласкам?
Он грубо схватил девушку за руку, привлек к себе.
— Уважаемый сэр, у вас не найдется перчаток? — самым вежливым тоном, на какой только был способен, поинтересовался Шарц, подойдя к Томасу вплотную.
Тот ошалел настолько, что даже перестал мять платье своей жертвы.
— Перчаток? — переспросил он, словно не вполне понимая, о чем идет речь.
— Да-да, перчаток! — нетерпеливым тоном господина, поторапливающего своего слугу, промолвил Шарц. — А впрочем, вижу. Не трудитесь, милейший!
Все слуги герцога имели при себе перчатки на случай каких-либо непредвиденных парадных торжеств. Томас носил свои заткнутыми за пояс, на манер платка. Выдернув их из-за его пояса, Шарц быстро надел правую, потом левую.
— Благодарю вас, сэр!
— Что ты себе позволяешь?! — ошарашенно взвыл Томас. — Да я из тебя сейчас…
Сильная, привычная к молоту рука сграбастала его за шкирку и одним рывком нагнула к самому лицу Шарца.
— Отпусти девушку, — приказал Шарц.
Томас и сам не заметил, как его пальцы разжались, и Полли оказалась на свободе, поправляя измятое платье.
А потом несчастный верзила увидел стремительно приближающийся кулак. Когда кулак увеличился до размеров сундука, из глаз брызнули искры, а мир покатился вверх тормашками.
Сорвав перчатки, Шарц брезгливо бросил их на тяжело ворочающегося Томаса. Падая, тот задел за портьеру; с нее сыпалась пыль.
— Ты был не прав, — заметил Шарц своему поверженному противнику. — Валять дурака — ужасно пыльная работа.
— С дураками всегда так, — пожаловался он Полли. — И не хочешь касаться, а приходится… Но мне кажется, мы куда-то собирались?
— Собирались! — восторженно выдохнула Полли. — Как ты его! Ой, Хью, я и не думала, что ты такой сильный! Ты ведь такой маленький…
— А, ерунда! — отмахнулся Шарц. — В Марлеции еще и не такому учат.
Герцогиня не видит, что я карлик, подумал Шарц. А Полли видит, но не придает значения. Еще точнее: она не считает, что это делает меня хуже!
Он представил себя выросшим до размеров Томаса и явившимся в родные пещеры. Или уменьшившимся вполовину от своего нынешнего роста, без разницы. Так ли много найдется тех, кто сможет смотреть на него без неприязни? Без тайной дрожи ужаса превратиться во что-либо подобное? Без сопряженной с этим ненависти? Примут ли его родичи? Ох, он знал ответ. Гномы не станут его убивать. Даже не прогонят. Найдут ему применение, как находят применение всему. И это все, на что он мог бы рассчитывать. До самой смерти он останется неприкаянным чужаком, ни один Клан не распахнет ему свои объятия, ни одно Семейство не откроет двери своего Дома, и уж конечно, Невесты ему не видать, как своего затылка. Никогда.
Шарц грустно усмехнулся. Он до сих пор не видел ни одной юной гномки. Ни одной! Слишком часто женщины его народа умирали родами. Бормотали даже о каком-то эльфийском проклятии, брошенном якобы в глубокой древности. Дескать, это оно бьет гномов в самый корень их существования. Это из-за него гномы так ненавидят эльфов. О полных семьях, где дети воспитывались вместе, рассказывали легенды, гномы, выросшие в таких семьях, были центром всеобщего внимания — как же, они ведь росли вместе с сестрами! Обычно, увы, все было по-другому. Если гномка умирала, рожая сына, он оставался с отцом, если дочь — ее отдавали Мудрым Старухам. Девочки были слишком ценным материалом, чтоб доверять их хрупкое и необычайно ценное здоровье грубым мужским рукам. И уж, конечно, знакомить столь высоко ценимых Невест с обыкновенными подростками, которых кругом полным-полно, никто не собирался. Так что ни одной юной гномки Шарц не видел еще. Не дорос. Зато с десяток человеческих девиц дарили юному студенту то, что они называли любовью. Он и мечтать не смел о такой чести. Он бы умер от восторга, если б имел на это право. К несчастью, профессиональный лазутчик такого права не имеет. Даже толком получить удовольствие ему не дано. Шарц не столько получал удовольствие, сколько следил за действиями других, стараясь всему подражать и ничем не выделяться. Благословенна будь, студенческая общительность, плавно перетекающая в разнузданность, а дальше и вообще переходящая всякие границы, теряющая очертания. По крайней мере, Шарц успел насмотреться, прежде чем от него потребовалось личное участие. И все же… когда его пальцы впервые грубо скомкали нежную женскую грудь, он ощутил себя почти святотатцем. Боготворимой плоти нужно касаться совсем не так. То, что Божественный процесс Зачатия можно оторвать от Деторождения и наслаждаться им, словно пивом или фруктами, не принимая на себя никакой ответственности, оставляя горсть серебра и считая, что этого довольно, также привело его в немалый шок. Но кто его, лазутчика, спрашивает? Он и не знал, что веселые девицы с некоторых пор стали отличать его от других клиентов.
«Ну и что, что карлик, зато хороший!» — говорили они друг другу.
А Шарц поражался простоте и доступности некоторых видов человеческих отношений, равно как и тому, насколько люди не замечают и не ценят этого. Единственное, чего он не мог понять, с чем не мог смириться, — это презрение, с каким порой отзывались об этих девицах достойные граждане, к слову сказать, пользовавшиеся их услугами, равно как и некоторые товарищи-студенты.
«Вас бы, дорогие мои, к нам, в Петрию, в нижние шахты, — злился он, — чтоб вы там лет семьдесят кайлом помахали, да еще тридцать с тачкой побегали, чтоб на Невесту заработать! Вы б у меня тогда на любую как на богиню смотрели! Да это же прекрасно, когда девушка отдается по доброй воле, и никто ей в том не препятствует!»
Шарц хмуро подумал о том, как он выполнит задание. Как спасет всех своих сородичей. Как в награду за столь беспримерный подвиг он получит столь вожделенную Невесту. Если наберется наглости и момент будет подходящим, может, даже двух стребует. Повезет, так и дадут. Вот и будут у него две Невесты, как у какой-нибудь важной шишки. И будет он этим гордиться. А ночью продемонстрирует им все, чему его в Марлецийских борделях обучили. Даже если им не понравится — они не посмеют пожаловаться. Некому им будет жаловаться, кроме него. Он будет их муж, они будут его жены.
Вот только никогда ни с одной из них он не будет стоять так же, как герцог со своей женой, просто стоять и улыбаться, переплавляя мир вокруг себя такой несказанной нежностью, таким невероятным счастьем, что одно только ночное небо и может с этим сравниться…
— Мы пришли. Вот твоя комната… Эй, Хьюго, замечтался? — прекрасная Полли с улыбкой смотрела на него.
— Хью, — поправил он ее. — просто Хью…
И ему захотелось завыть от отчаяния, сбежать обратно в Петрию и самому обрушить ее себе на голову.
Ну почему эти проклятые человеки так прекрасны, а его собственные соплеменники столь омерзительны?! Почему?!
Конечно, есть такие, как Томас, но разве это утешает? Конечно, именно эти восхитительные создания держат его народ в постоянной осаде, но разве у них не было повода так поступить?
И тут ему вдруг пришло в голову, что это не он возвращается в конце концов в Петрию. Это Петрия выходит к нему. А значит, многое будет зависеть и от него. От того, как он ее встретит. А кроме того…
«Вот захочу — и не возьму Невесту совсем, — вдруг решительно подумал он. — Захочу — и женюсь на марлецийской шлюхе!»
Под низкими каменными сводами бурчало и ворочалось негромкое хрипловатое эхо.
— Напоминаю, никто не должен знать, что мы собираемся, — хмуро буркнул голос.
— Никто не должен знать, зачем мы собираемся, — тут же поправил его другой.
— Экие вы умные! — фыркнул еще один. — Секретность им соблюдай, да притом еще и новых сторонников вербуй! Да побыстрей, да побольше! Мозгами немного пошевелите, как я вам кого завербую, если мне говорить ничего никому нельзя?
— Сам пошевели мозгами! Думаешь, много времени У нас осталось?
— Если мы будем действовать так неосторожно, как некоторые здесь предлагают, то смею вас уверить, у нас этого времени останется гораздо меньше, чем у прочих.
— Слишком много болтовни! А наши враги не дремлют. Они действуют.
— Но Якш обещал…
— Повезло вам заполучить в союзники Владыку, вы и расслабились? Он все за вас сделает, а вы огребете изумруды на золотом блюде? Надейтесь!
— Ты бы лучше подумал, чего это стоило! Сам Якш…
— Еще скажи, что это твоя заслуга! Болтун!
— Чего стоило? Да ничего это не стоило! То, что Якш связался с нами, говорит, скорей, о его слабости. Ему не на кого опереться среди своих.
— Вот-вот. И продаст он нас в любой момент со всеми потрохами.
— Не продаст. И то, что он с нами, говорит не о его слабости, а о том, что еще не совсем выжил из ума. Он сумел понять — настают новые времена.
— Это вы выжили из ума, доверяя ему!
— А что было делать, если он сам вышел на нас?
— «Вышел»! Скажите лучше, что кто-то проболтался!
Серая тень отделилась от стены и скользнула в уютную тьму узкого прохода. Услышанного было достаточно. За информацию всегда хорошо платят, если знаешь, кому ее продать.
— Послушай, Хью, а почему ты мне теперь кланяешься? — спросил герцог. — Ты ведь тогда, вначале, так гордо заявил, что никогда и ни перед кем…
— Видите ли, милорд, — Шарц отложил в сторону медицинский трактат и поднял глаза на герцога. — Когда я смотрю на вас, я вижу перед собой трех человек…
— Батюшки! — шутливо испугался герцог. — Да у тебя серьезные проблемы со зрением! Ты бы полечил сам себя, что ли!
— У меня проблемы не со зрением, — усмехнулся Шарц, — у меня проблемы с головой… и они так серьезны, что никакое лечение все равно не поможет. А что касается вас — в вас живут три человека. Сам Руперт Эджертон, болван, каких мало, ему я нипочем кланяться не стану. Кланяться такому же идиоту, как я сам? Много чести. Все равно что с зеркалом раскланиваться. Вы никогда не пробовали кланяться собственному отражению? Рекомендую. Одного раза обычно достаточно. Дальше идет герцог Олдвик. Мне до него и дела нет. Я и королю кланяться не стану только ради того, что он король. Третий человек — это тот, что дал мне денег. Ваш кошель очень тяжелый, милорд, так и гнет к земле. А если серьезно, я кланяюсь тому, кто вместе со мной сказал: женщины не должны умирать родами. Тому, кто помогает мне исполнить мою клятву.
— Подвиньтесь, милорд, мне пыль вытереть надо, — промолвила внезапно появившаяся в библиотеке Полли.
— Вот как? Ты теперь в библиотеке работаешь, Полли? — с веселым интересом спросил герцог.
— Нет, просто поболтать охота, — честно призналась девушка.
— Со мной или с моим шутом?
— А вы сами как хотите, чтоб я ответила? — дипломатично поинтересовалась служанка.
— Понял, — ухмыльнулся герцог. — Не смею мешать. Удаляюсь.
— Ой, ваша светлость… я же не… я вовсе не хотела вас прогонять… — испугалась и огорчилась Полли.
— Но тебе приходится это делать, — очень серьезным и даже слегка скорбным тоном промолвил герцог. — Наведение порядка в библиотеке — дело весьма важное. Оно не предусматривает наличия всяких там светлостей, которые только под ногами путаются.
— И могут быть выметены вместе с мусором, — ехидно присовокупил Шарц.
— Да уж, тебе это однозначно не грозит, — согласился герцог.
— Ну еще бы, я же маленький, между прутьями любой метлы проскочу.
— Бывают еще и тряпки, — поведал герцог. — Мокрые.
— Просочусь, — пообещал шут.
— Так о чем ты хотела поговорить, Полли? — спросил он, когда за герцогом закрылась дверь.
— Не знаю… просто… ты за меня вступился тогда… Наверно, мне хотелось еще раз спасибо тебе сказать.
— Положим, ты первая за меня вступилась. Так что это я должен тебе одно спасибо. Или даже два?
— Ты?! Должен мне два спасибо?! Ну знаешь, тогда я должна тебе не меньше трех!
— Возмутительно! Кто-то тут будет учить считать марлецийского доктора медицины?!
— Не знаю, как насчет медицины, а вот, если на рынке торговаться надо — кухарка с экономкой всегда меня зовут!
— Как только замок не разорился?
— Ах ты, нахал! По-твоему, я считать не умею?!
— Конечно, не умеешь. Обсчиталась ведь.
— Я?! Когда это было?!
— Только что. На самом деле это я должен тебе аж четыре спасибо. А ты, вместо того чтоб немедленно взыскать долги, собираешься выдать мне новую порцию кредитов, да еще и не озаботившись проверить их обеспечение!
— Нахал! И это мне вместо благодарности. Сам же признаешь, что аж четыре спасибо задолжал, а вместо того чтоб отдавать, обзываешь бедную девушку всякими заумными словами. А ну отдавай спасибо, а то тряпкой получишь!
— Что ты! Марлецийского доктора ни в коем случае нельзя бить тряпкой. Особенно по голове. А то вдруг из нее вылетят все мои важные марлецийские знания? Это уже будет порча ценного имущества милорда герцога.
— Вот еще! А я не по голове, я по заднице!
— Фу, девушка! Как тебе не стыдно? Тебе и слов-то таких знать не положено. Я вот краснею, даже когда думаю это слово в присутствии дамы, а ты его на всю библиотеку выкрикиваешь. Посмотри на эти книги! Ты представляешь, сколько великих умов прошлого взирают на нас с этих потемневших страниц сквозь несчетные годы и тяжелые переплеты?! А ты им всем — «задница»! Фу.