Страница:
Ник подчинялся только первой части приказания. Он встал обнаженный перед камином. Но он не мог стоять неподвижно. Ни когда белокурая обнаженная богиня любви вызывающе терлась своим роскошным телом о его тело. Ни когда она мягкими губами прикасалась к его голой спине. Ни когда ее розовый язык полизывал его покрытую волосами грудь. Ни когда она покусывала острыми белыми зубами его сжимающийся живот.
И уж конечно, ни тогда, когда богиня упала на колени перед ним и подняла на него глаза, улыбаясь порочной, хищной улыбкой. Потом Адель взяла в ладони его плоть, как будто та была живой жертвой, которой она собиралась вволю попировать.
Оцепенев от ожидания, вне себя от восторга, связанный Ник смотрел, как прекрасная белокурая богиня прижимает теплые, влажные губы к пульсирующему кончику его напряженного мужского естества. Его пронзило острое удовольствие.
— Господи… о-о… Боже мой, — простонал Ник. Его колени ослабли, шелковые путы стянули запястья.
Когда ублажающая его богиня наконец отпустила своего раба, Ник, обессиленный, опустился перед ней на колени.
Богиня улыбнулась своему смуглому, пресыщенному удовольствиями рабу-любовнику, потом, прикоснувшись к его чувственным губам кончиком пальца, произнесла:
— Игра окончена. Пойдем наверх, примем ванну и оденемся. Мы должны быть у Крокера в семь тридцать.
Раб возопил:
— К черту Крокера. Давай встретим Новый год в твоей постели.
— Я бы тоже хотела этого, дорогой. Но один из семейства Паккардов обязательно должен появиться на вечеринках.
— А что Пат? Разве он не может пойти? — спросил Ник. В это время Адель поднялась и стала развязывать его запястья.
— Нет, не может! Он договорился пообедать с этой ужасной капитаншей из Армии спасения! — Ник не увидел кислой гримасы Адель. — Мой старомодный, строгий братец немного глуповат, но он хорошо воспитан. Он не допустит, чтобы над нашей семьей насмехались из-за того, что он приведет женщину ее положения в дом наших друзей.
— А ты приглашаешь меня в дом ваших друзей, — проговорил Ник. — Я не патриций.
— Это другое дело, дорогой. — Адель повернулась к нему лицом, держа галстук в руке. — Ты ценное приобретение для любой хозяйки. Что еще могло бы создать такую привлекательно-волнующую атмосферу, как не присутствие неотразимого, опасного владельца салуна из порочного Барбари-Коуст?
Глава 22
Глава 23
И уж конечно, ни тогда, когда богиня упала на колени перед ним и подняла на него глаза, улыбаясь порочной, хищной улыбкой. Потом Адель взяла в ладони его плоть, как будто та была живой жертвой, которой она собиралась вволю попировать.
Оцепенев от ожидания, вне себя от восторга, связанный Ник смотрел, как прекрасная белокурая богиня прижимает теплые, влажные губы к пульсирующему кончику его напряженного мужского естества. Его пронзило острое удовольствие.
— Господи… о-о… Боже мой, — простонал Ник. Его колени ослабли, шелковые путы стянули запястья.
Когда ублажающая его богиня наконец отпустила своего раба, Ник, обессиленный, опустился перед ней на колени.
Богиня улыбнулась своему смуглому, пресыщенному удовольствиями рабу-любовнику, потом, прикоснувшись к его чувственным губам кончиком пальца, произнесла:
— Игра окончена. Пойдем наверх, примем ванну и оденемся. Мы должны быть у Крокера в семь тридцать.
Раб возопил:
— К черту Крокера. Давай встретим Новый год в твоей постели.
— Я бы тоже хотела этого, дорогой. Но один из семейства Паккардов обязательно должен появиться на вечеринках.
— А что Пат? Разве он не может пойти? — спросил Ник. В это время Адель поднялась и стала развязывать его запястья.
— Нет, не может! Он договорился пообедать с этой ужасной капитаншей из Армии спасения! — Ник не увидел кислой гримасы Адель. — Мой старомодный, строгий братец немного глуповат, но он хорошо воспитан. Он не допустит, чтобы над нашей семьей насмехались из-за того, что он приведет женщину ее положения в дом наших друзей.
— А ты приглашаешь меня в дом ваших друзей, — проговорил Ник. — Я не патриций.
— Это другое дело, дорогой. — Адель повернулась к нему лицом, держа галстук в руке. — Ты ценное приобретение для любой хозяйки. Что еще могло бы создать такую привлекательно-волнующую атмосферу, как не присутствие неотразимого, опасного владельца салуна из порочного Барбари-Коуст?
Глава 22
— Мне так нравится это. — Она мечтательно улыбнулась, ее глаза под густыми ресницами сияли от удовольствия. — Мне это очень нравится.
— Я подумал, что это должно вам понравиться.
— Обещайте, что там, где это готовят, осталось еще много, — как бы поддразнивая его, произнесла Кей.
— Обещаю, — уверил ее очарованный Пат Паккард, — столько, сколько пожелаете.
Эта пара находилась в большом внушительном доме Патрика Паккарда на Мейсон-стрит, в двух кварталах от особняка его сестры на Ноб-Хилл. Было около шести часов вечера в канун Нового года. Они сидели в официальной столовой, наслаждаясь десертом после продолжительного обеда из семи перемен. Кей пришла в восторг от русской шарлотки, восхитительного угощения, которое ей не доводилось пробовать раньше. Она чувствовала себя почти что грешницей, испытывая такое удовольствие от сладкого деликатеса,
Кей сидела напротив Пата Паккарда за покрытым камчатной скатертью столом. Больше никого не было. Только они двое. Романтический обед вдвоем при свечах. Великолепная еда, приготовленная умелыми поварами Пата.
Температура за окнами постепенно понижалась.
Шел холодный, моросящий дождь. Небо было затянуто темными низкими облаками. Весь Сан-Франциско потонул в густом, все обволакивающем тумане.
Однако ненастная зимняя погода не удручала обедавших в столовой при свечах. Капитан Кей выражала почти ребяческий восторг по поводу восхитительной еды. Она не считала нужным притворяться. Она была очень голодна и не скрывала этого. Она сильно истосковалась по сытной и вкусной пище. И эта сытная, вкусная еда подавалась ей невероятно щедрыми порциями.
Начиная от салата с омарами и кончая русской шарлоткой, Кей отдавала должное каждому возбуждающему аппетит блюду, от удовольствия закатывая голубые глаза. За всю свою жизнь Пат Паккард не мог припомнить, чтобы кто-нибудь получал такое наслаждение просто от еды. И особенно от десерта.
И он никогда не видел капитана Кей в более приподнятом настроении, чем в этот холодный, промозглый канун Нового года. Не только праздничный пир вызывал особое сияние выразительных глаз Кей. Пока она ела легкий, воздушный пирог с начинкой из сбитых сливок и сладкого крема, она взволнованно говорила о Джое.
Она рассказала Пату о том, как новый щенок Джоя полностью изменил печального, тихого мальчика.
— Это чудо, — вымолвила она, — настоящее чудо.
— Это замечательно, Кей, — откликнулся Пат. — И вы не имеете представления, кто подарил мальчику щенка?
— Ни малейшего. Но я знаю только, что тот, кто подарил Джою игривого колли, разбирается в детях гораздо лучше меня.
Кей говорила и говорила о том, как изменился прелестный рыжеволосый ребенок. Пат слушал с искренним интересом, кивая и задавая нужные вопросы. Пространный разговор о Джое, лишенном семьи, совершенно естественно перешел в беседу об их собственных семьях.
Пока они не спеша попивали кофе, Кей с большой гордостью и любовью рассказывала о своих героических родителях, о своем счастливом детстве. Она тепло говорила о Керли и Роуз. Говорила, что придает большое значение дружной, любящей семье. А он?
Он, конечно, тоже. Он рассказал ей, что ему по-прежнему недостает родителей, погибших при взрыве парохода. Кей внимательно слушала рассказ о его незаурядной семье и о созданной его отцом железнодорожной империи. Казалось, Пату было неловко за унаследованное богатство.
Кей ободрила его. Она просила его еще рассказывать о себе. Сдержанный Пат откликнулся на ее теплоту, ее искренний интерес. Он рассказал ей о своей безоблачной юности.
Занимаемый им теперь дом был построен его отцом в конце пятидесятых годов, когда Пату было четыре года, а его сестре Адель — семь.
— У него был прекрасный вкус, — заметила Кей. — Ваш дом очень красив.
— Он просто удобный, — ответил Пат с беспечностью человека, привыкшего в своей жизни к красивым вещам. — Многие другие дома на холме гораздо красивее.
Пат рассказал Кей о судьбах сан-францисской элиты. Рассказал, как в шестидесятые и семидесятые годы обыкновенные люди богатели, как короли, на серебре и железных дорогах. Они стали жить, как позволяли им их средства, строя сказочные мраморные дворцы на Ноб-Хилл. Мак-Кей, Флад, Крокер, Хопкинс и Хантингтон — невероятно богатые люди. Они возводили на вершине холма Ноб-Хилл дворцы в испанском стиле или напоминающие средневековые замки и римские виллы, стремясь при этом перещеголять друг друга.
— А что, дом вашей сестры такой же элегантный, как и ваш? — Кей не могла понять, как с ее уст сорвался этот вопрос.
— О да. — Пат улыбнулся. — Дом Адель намного роскошнее этого. — Кей раскрыла глаза от удивления, однако промолчала. — Дом моей сестры был спроектирован известным архитектором Джоном П. Гейнором и построен ее вторым мужем, несказанно богатым человеком.
— Ваша сестра дважды была замужем? — Кей подняла брови. — Расскажите мне о ней.
— Адель очень расточительна и самоуверенна. Она красивая, но весьма своенравная женщина. Она была хорошенькой с самого рождения. Мой отец бесконечно баловал ее, давал ей все, что бы она ни попросила. И так же относились к ней ее мужья.
Пат рассказал, что когда его сестре исполнилось двадцать, она вышла замуж за близкого друга их отца, старше ее на двадцать пять лет. Тед Столингз был овдовевшим железнодорожным магнатом. Адель казалось очень забавным выйти замуж за мужчину, который по возрасту годился ей в отцы и стал бы нянчиться с ней и баловать ее, как это всегда делал ее отец. Но через год, когда пара вернулась из свадебного путешествия по Европе, Столингз уже наскучил ей. Она развелась с ним, так и не переехав в его дом.
— Адель было двадцать шесть, когда она вышла замуж за Клейтона Дюрана, красивого серебряного короля из Невады. Она настояла на том, чтобы он построил ей особняк на холме, на Сакраменто-стрит. Он построил ей особняк и дал ей все, что она пожелала: драгоценности, меха, дорогие картины, роскошные экипажи, ливрейного лакея, летний коттедж. — Пат покачал светловолосой головой.
— Она развелась с мистером Дюраном? — спросила Кей.
— Она бы сделала это, живи он дольше, — беспристрастно произнес Пат. — Дюран погиб во время аварии на руднике через три года после их свадьбы и едва ли полгода спустя после того, как они переехали в особняк Гейнора. Он оставил Адель все свое состояние. — Пат сделал глоток кофе.
Кей поигрывала тяжелой серебряной чайной ложкой.
— Думаю, Адель чувствует себя ужасно одинокой в этом огромном особняке.
Открытое лицо Пата Паккарда заметно покраснело.
— Моя сестра никогда в своей жизни не была одинокой. — Он опустил глаза в свою полупустую чашку кофе.
Кей тихо произнесла:
— В таком случае она не будет одинока в канун этого Нового года? И вы свободны, чтобы посетить со мной сегодняшнее молитвенное собрание?
— Да, конечно. — Пат поднял глаза на Кей и, встретясь с ней взглядом, вспыхнул. — У Адель свои планы на Новый год, и они скорее всего не включают меня.
— Неужели? — проговорила Кей, слегка приподняв идеально изогнутую дугой бровь. — Торжественный вечер?
— Если она будет в настроении, — отвечал Пат. — Если нет, то проведет вечер дома, развлекая себя и единственного приглашенного гостя, Ника Мак-Кейба.
И вот уже миновала полночь.
Старый год остался в истории. Новый год переживал свое младенчество. Нетитулованные дворяне Сан-Франциско возвестили приход только что наступившего года экстравагантными обедами, вечеринками и танцами. Было выпито море охлажденного шампанского. Были поглощены горы еды. Всю ночь звучали смех, музыка и поцелуи.
И теперь во всем городе у залива тысячи утомленных счастливых гуляк крепко спали за надежными стенами своих темных домов.
Внизу, в прибрежном Барбари-Коуст, как всегда, ярко сияли огни. Каждый салун, танцевальный зал, картежный клуб и публичный дом был открыт и заполнен шумящими парочками. В первые часы нового года, так же как и в последние минуты 1883 года, повсюду были слышны звуки смеха, крики, визги и выстрелы.
Этим ранним январским утром капитан Кей Монтгомери была на оживленных улицах Барбари-Коуст. Она и ее сплоченный отряд солдат храбро вышагивали навстречу холоду, дождю и опасностям, которые могли поджидать их на улице. Дьявол никогда не спит. Поэтому и они не могли спать.
В непрекращающейся войне с грехом капитан Кей каждый вечер пыталась отвести пропащие души подальше от мишурных приманок салунов, дешевых ресторанов и залов с низкопробной музыкой. Солдат улицы в битве за Бога, она понимала, что не бывает слишком большой жертвы, когда пытаешься завоевать человеческие души.
Моросящий дождь наконец прекратился. Небо очистилось от облаков, и на нем появилось несколько холодных, мигающих звезд, смотрящих сверху на патрулирующих парами солдат армии. Капитан Кей и Бобби Ньюман шли вдоль Грант-стрит. В уличной толкучке Бобби
Ньюман приметил на тротуаре китайского мальчика, просящего у прохожих милостыню. Он тут же указал Кей на ребенка.
— Пойдем, — сказала Кей, и они поспешили к мальчику. Мальчик поднял глаза и, увидев их, бросился бежать. Но Бобби Ньюман бегал быстрее ребенка и быстро поймал худого китайского мальчика с грязным лицом. Кей спросила мальчика, почему он на улицах. Ребенок клялся, что у него есть дом и что он сразу же пойдет туда. Не поверив ему, Бобби вызвался доставить мальчика домой.
Капитан Кей продолжала путь в одиночестве. Она повернула на Пасифик-стрит и проходила мимо оживленного салуна «Цилиндр», когда дверь его открылась и из нее вышли трое мужчин, одетых в одинаковые черные свитера, черные брюки и с черными фуражками на голове. Один из них был восточным человеком хрупкого сложения. Другой — со шрамом на лице — был почти таким же огромным, как Большой Альфред. Третьим был Трехпалый Джексон, идущий посередине.
Трехпалый Джексон обернулся к Кей и уставился на нее зловещим взглядом. Кей задрожала, когда он непристойно облизал тонкую верхнюю губу. У него был вид, несомненно, самого опасного и порочного человека, какого ей когда-либо доводилось встречать. Она отвела глаза, а зловещая троица быстро села в ожидающий у обочины экипаж.
По спине у Кей пробежали мурашки. Чувствуя необъяснимую тревогу, она быстрым шагом заспешила вверх по Пасифик. Отойдя на насколько шагов, Кей остановилась и посмотрела назад. Она увидела, как экипаж завернул за угол и скрылся из виду.
Некоторое время Кей стояла на тротуаре, недоумевая, куда направляется одетая в черное троица. Спрашивая себя, какое зло они задумали на этот час. Внутренне она содрогнулась, потом, пожав плечами, повернулась прочь как раз вовремя, чтобы увидеть блестящий темно-синий экипаж с гербом, остановившийся перед дверями «Золотой карусели». Дверца экипажа распахнулась, и на освещенную газовыми фонарями улицу ступил буйный и беспутный Ник Мак-Кейб. Кей, уставившись на него, была вынуждена признать правду. Высокий смуглый Ник в вечернем одеянии, с шелковым цилиндром на голове и в черной накидке с капюшоном — ее пелерина свисала с его широких плеч, — был красив греховной красотой. В одной руке он держал трость с золотым набалдашником, в другой — только что зажженную сигару.
Ник с силой захлопнул дверцу экипажа, постучал тростью по крыше и повернулся кругом, сияя широкой ухмылкой, не обращенной ни на кого.
Он был пьян.
Кей догадалась об этом по его глуповатой ухмылке и по походке. Сегодня ему недоставало его небрежной, дикой грации. Нетвердыми шагами Ник пошел вперед, стараясь идти прямо, что ему совсем не удавалось. Ему даже не приходило в голову, насколько он был смешон.
Кей, не имея ни малейшего желания общаться с подвыпившим хозяином салуна, быстро подалась в тень, пока он не заметил ее. Не замеченная им, она видела, как Ник, пошатываясь, подошел к двойным черным дверям своего клуба, распахнул их и, стоя на пороге, заорал:
— Счастливого Нового года! Он со смехом вошел внутрь.
Послышался крик, треск и ругательства. Из открытых дверей полетели на улицу шелковый цилиндр Ника Мак-Кейба и его трость с золотым набалдашником. Вслед за ними вылетел и сам Ник. В следующую секунду он уже лежал распростертый и недвижимый на тротуаре рядом с цилиндром и тростью.
Какое-то мгновение, показавшееся ей вечностью, Кей не могла пошевелиться. Ноги не слушались ее. Она не могла заставить себя подойти к нему. Только в ужасе смотрела на распростертое тело, неподвижно лежащее на тротуаре.
— Ник! — наконец вскрикнула она, вцепившись в ленты шляпки и срывая ее с головы, и в исступлении бросилась к нему. — Ник!
Кей упала рядом с ним на колени, сердце ее учащенно билось, глаза округлились от ужаса. Она близко наклонилась к нему, осторожно взяла в руки смуглое лицо, и когда эти бледные серебристо-серые глаза открылись и взглянули на нее, она испустила вздох облегчения.
— Ник, вы сильно ушиблись?
Ник искоса посмотрел на склонившуюся над ним бледную женщину. Ее голубые глаза были полны участия. Ее освещенные сзади распущенные волосы напоминали сияние пляшущих языков пламени. В его состоянии подпития она показалась Нику очень привлекательной.
— Мне больно, капитан, — произнес он, стараясь изобразить на лице муку.
— Я знаю, — взволнованно пробормотала Кей, отрывисто дыша. — Голова? — Осторожно и нежно она ощупала темноволосую голову Ника.
— Это не голова, — произнес Ник, прикрыв глаза, закусив губу и театрально постанывая.
— Нет? Тогда где болит, Ник? Скажите мне.
Ник слегка приоткрыл серебристо-серые глаза. Голосом, напоминающим приглушенный стон, он произнес:
— Я… я должен показать вам.
— Да, да, покажите мне. — Ник взял Кей за запястье и положил ее руку себе на плечо. — Здесь? Вы думаете, что сломали ключицу?
Кей отодвинула накидку Ника в сторону и быстро расстегнула смокинг. Легко нажимая кончиками пальцев на правую ключицу, она спросила:
— Здесь больно?
— Нет. Не здесь.
Рука Кей переместилась ниже, прикасаясь к твердым плоским мышцам его груди. Она ласково спросила:
— Здесь больно? А здесь?
Капитан Кей намеревалась установить, не сломал ли Ник ребра. Она не замечала дьявольского огонька в его серых глазах. Ей не приходило в голову, что он цел и невредим.
Ник был все еще навеселе от выпитого, позволив себе немного подшутить над ней. До Кей наконец дошло это, когда на ее вопросы «здесь? „ Ник неизменно отвечал: «Нет, немного ниже“. Когда ее ладонь легла на его плоский живот как раз над черным атласным поясом брюк, Кей неожиданно догадалась обо всем.
— О-о-о, — стонал Ник. — Боль усиливается. Просуньте руку в мои…
— О, эти ваши вульгарные штучки! — Кей взорвалась гневом. Вне себя от ярости, она отдернула руку, сжала ее в кулак и ткнула им прямо в живот. — Вот вам! Теперь не трудно будет найти, где болит!
— Ой! — На этот раз Ник застонал всерьез. Но тут же, когда Кей вскочила на ноги, он ухмыльнулся. Быстро протянув руку, он запустил ее под синюю форменную юбку Кей и схватил тонкую лодыжку. — Не надо нервничать, капитан. Поможете мне встать?
— Ни за что, — выпалила она, лягнув его, чтобы освободиться от цепких пальцев. — Вы как раз там, где ваше место, Ник Мак-Кейб. В канаве!
Она развернулась и зашагала прочь с развевающимися рыжими волосами и горящими голубыми глазами.
— И вам тоже счастливого Нового года, капитан! — крикнул ей вслед Ник и поднял руку ко лбу, отдавая честь. Усмехаясь, он сел, поднял с земли измятый цилиндр, водрузил его себе на голову и с довольным видом начал мурлыкать «Забыть ли старую любовь».
— Я подумал, что это должно вам понравиться.
— Обещайте, что там, где это готовят, осталось еще много, — как бы поддразнивая его, произнесла Кей.
— Обещаю, — уверил ее очарованный Пат Паккард, — столько, сколько пожелаете.
Эта пара находилась в большом внушительном доме Патрика Паккарда на Мейсон-стрит, в двух кварталах от особняка его сестры на Ноб-Хилл. Было около шести часов вечера в канун Нового года. Они сидели в официальной столовой, наслаждаясь десертом после продолжительного обеда из семи перемен. Кей пришла в восторг от русской шарлотки, восхитительного угощения, которое ей не доводилось пробовать раньше. Она чувствовала себя почти что грешницей, испытывая такое удовольствие от сладкого деликатеса,
Кей сидела напротив Пата Паккарда за покрытым камчатной скатертью столом. Больше никого не было. Только они двое. Романтический обед вдвоем при свечах. Великолепная еда, приготовленная умелыми поварами Пата.
Температура за окнами постепенно понижалась.
Шел холодный, моросящий дождь. Небо было затянуто темными низкими облаками. Весь Сан-Франциско потонул в густом, все обволакивающем тумане.
Однако ненастная зимняя погода не удручала обедавших в столовой при свечах. Капитан Кей выражала почти ребяческий восторг по поводу восхитительной еды. Она не считала нужным притворяться. Она была очень голодна и не скрывала этого. Она сильно истосковалась по сытной и вкусной пище. И эта сытная, вкусная еда подавалась ей невероятно щедрыми порциями.
Начиная от салата с омарами и кончая русской шарлоткой, Кей отдавала должное каждому возбуждающему аппетит блюду, от удовольствия закатывая голубые глаза. За всю свою жизнь Пат Паккард не мог припомнить, чтобы кто-нибудь получал такое наслаждение просто от еды. И особенно от десерта.
И он никогда не видел капитана Кей в более приподнятом настроении, чем в этот холодный, промозглый канун Нового года. Не только праздничный пир вызывал особое сияние выразительных глаз Кей. Пока она ела легкий, воздушный пирог с начинкой из сбитых сливок и сладкого крема, она взволнованно говорила о Джое.
Она рассказала Пату о том, как новый щенок Джоя полностью изменил печального, тихого мальчика.
— Это чудо, — вымолвила она, — настоящее чудо.
— Это замечательно, Кей, — откликнулся Пат. — И вы не имеете представления, кто подарил мальчику щенка?
— Ни малейшего. Но я знаю только, что тот, кто подарил Джою игривого колли, разбирается в детях гораздо лучше меня.
Кей говорила и говорила о том, как изменился прелестный рыжеволосый ребенок. Пат слушал с искренним интересом, кивая и задавая нужные вопросы. Пространный разговор о Джое, лишенном семьи, совершенно естественно перешел в беседу об их собственных семьях.
Пока они не спеша попивали кофе, Кей с большой гордостью и любовью рассказывала о своих героических родителях, о своем счастливом детстве. Она тепло говорила о Керли и Роуз. Говорила, что придает большое значение дружной, любящей семье. А он?
Он, конечно, тоже. Он рассказал ей, что ему по-прежнему недостает родителей, погибших при взрыве парохода. Кей внимательно слушала рассказ о его незаурядной семье и о созданной его отцом железнодорожной империи. Казалось, Пату было неловко за унаследованное богатство.
Кей ободрила его. Она просила его еще рассказывать о себе. Сдержанный Пат откликнулся на ее теплоту, ее искренний интерес. Он рассказал ей о своей безоблачной юности.
Занимаемый им теперь дом был построен его отцом в конце пятидесятых годов, когда Пату было четыре года, а его сестре Адель — семь.
— У него был прекрасный вкус, — заметила Кей. — Ваш дом очень красив.
— Он просто удобный, — ответил Пат с беспечностью человека, привыкшего в своей жизни к красивым вещам. — Многие другие дома на холме гораздо красивее.
Пат рассказал Кей о судьбах сан-францисской элиты. Рассказал, как в шестидесятые и семидесятые годы обыкновенные люди богатели, как короли, на серебре и железных дорогах. Они стали жить, как позволяли им их средства, строя сказочные мраморные дворцы на Ноб-Хилл. Мак-Кей, Флад, Крокер, Хопкинс и Хантингтон — невероятно богатые люди. Они возводили на вершине холма Ноб-Хилл дворцы в испанском стиле или напоминающие средневековые замки и римские виллы, стремясь при этом перещеголять друг друга.
— А что, дом вашей сестры такой же элегантный, как и ваш? — Кей не могла понять, как с ее уст сорвался этот вопрос.
— О да. — Пат улыбнулся. — Дом Адель намного роскошнее этого. — Кей раскрыла глаза от удивления, однако промолчала. — Дом моей сестры был спроектирован известным архитектором Джоном П. Гейнором и построен ее вторым мужем, несказанно богатым человеком.
— Ваша сестра дважды была замужем? — Кей подняла брови. — Расскажите мне о ней.
— Адель очень расточительна и самоуверенна. Она красивая, но весьма своенравная женщина. Она была хорошенькой с самого рождения. Мой отец бесконечно баловал ее, давал ей все, что бы она ни попросила. И так же относились к ней ее мужья.
Пат рассказал, что когда его сестре исполнилось двадцать, она вышла замуж за близкого друга их отца, старше ее на двадцать пять лет. Тед Столингз был овдовевшим железнодорожным магнатом. Адель казалось очень забавным выйти замуж за мужчину, который по возрасту годился ей в отцы и стал бы нянчиться с ней и баловать ее, как это всегда делал ее отец. Но через год, когда пара вернулась из свадебного путешествия по Европе, Столингз уже наскучил ей. Она развелась с ним, так и не переехав в его дом.
— Адель было двадцать шесть, когда она вышла замуж за Клейтона Дюрана, красивого серебряного короля из Невады. Она настояла на том, чтобы он построил ей особняк на холме, на Сакраменто-стрит. Он построил ей особняк и дал ей все, что она пожелала: драгоценности, меха, дорогие картины, роскошные экипажи, ливрейного лакея, летний коттедж. — Пат покачал светловолосой головой.
— Она развелась с мистером Дюраном? — спросила Кей.
— Она бы сделала это, живи он дольше, — беспристрастно произнес Пат. — Дюран погиб во время аварии на руднике через три года после их свадьбы и едва ли полгода спустя после того, как они переехали в особняк Гейнора. Он оставил Адель все свое состояние. — Пат сделал глоток кофе.
Кей поигрывала тяжелой серебряной чайной ложкой.
— Думаю, Адель чувствует себя ужасно одинокой в этом огромном особняке.
Открытое лицо Пата Паккарда заметно покраснело.
— Моя сестра никогда в своей жизни не была одинокой. — Он опустил глаза в свою полупустую чашку кофе.
Кей тихо произнесла:
— В таком случае она не будет одинока в канун этого Нового года? И вы свободны, чтобы посетить со мной сегодняшнее молитвенное собрание?
— Да, конечно. — Пат поднял глаза на Кей и, встретясь с ней взглядом, вспыхнул. — У Адель свои планы на Новый год, и они скорее всего не включают меня.
— Неужели? — проговорила Кей, слегка приподняв идеально изогнутую дугой бровь. — Торжественный вечер?
— Если она будет в настроении, — отвечал Пат. — Если нет, то проведет вечер дома, развлекая себя и единственного приглашенного гостя, Ника Мак-Кейба.
И вот уже миновала полночь.
Старый год остался в истории. Новый год переживал свое младенчество. Нетитулованные дворяне Сан-Франциско возвестили приход только что наступившего года экстравагантными обедами, вечеринками и танцами. Было выпито море охлажденного шампанского. Были поглощены горы еды. Всю ночь звучали смех, музыка и поцелуи.
И теперь во всем городе у залива тысячи утомленных счастливых гуляк крепко спали за надежными стенами своих темных домов.
Внизу, в прибрежном Барбари-Коуст, как всегда, ярко сияли огни. Каждый салун, танцевальный зал, картежный клуб и публичный дом был открыт и заполнен шумящими парочками. В первые часы нового года, так же как и в последние минуты 1883 года, повсюду были слышны звуки смеха, крики, визги и выстрелы.
Этим ранним январским утром капитан Кей Монтгомери была на оживленных улицах Барбари-Коуст. Она и ее сплоченный отряд солдат храбро вышагивали навстречу холоду, дождю и опасностям, которые могли поджидать их на улице. Дьявол никогда не спит. Поэтому и они не могли спать.
В непрекращающейся войне с грехом капитан Кей каждый вечер пыталась отвести пропащие души подальше от мишурных приманок салунов, дешевых ресторанов и залов с низкопробной музыкой. Солдат улицы в битве за Бога, она понимала, что не бывает слишком большой жертвы, когда пытаешься завоевать человеческие души.
Моросящий дождь наконец прекратился. Небо очистилось от облаков, и на нем появилось несколько холодных, мигающих звезд, смотрящих сверху на патрулирующих парами солдат армии. Капитан Кей и Бобби Ньюман шли вдоль Грант-стрит. В уличной толкучке Бобби
Ньюман приметил на тротуаре китайского мальчика, просящего у прохожих милостыню. Он тут же указал Кей на ребенка.
— Пойдем, — сказала Кей, и они поспешили к мальчику. Мальчик поднял глаза и, увидев их, бросился бежать. Но Бобби Ньюман бегал быстрее ребенка и быстро поймал худого китайского мальчика с грязным лицом. Кей спросила мальчика, почему он на улицах. Ребенок клялся, что у него есть дом и что он сразу же пойдет туда. Не поверив ему, Бобби вызвался доставить мальчика домой.
Капитан Кей продолжала путь в одиночестве. Она повернула на Пасифик-стрит и проходила мимо оживленного салуна «Цилиндр», когда дверь его открылась и из нее вышли трое мужчин, одетых в одинаковые черные свитера, черные брюки и с черными фуражками на голове. Один из них был восточным человеком хрупкого сложения. Другой — со шрамом на лице — был почти таким же огромным, как Большой Альфред. Третьим был Трехпалый Джексон, идущий посередине.
Трехпалый Джексон обернулся к Кей и уставился на нее зловещим взглядом. Кей задрожала, когда он непристойно облизал тонкую верхнюю губу. У него был вид, несомненно, самого опасного и порочного человека, какого ей когда-либо доводилось встречать. Она отвела глаза, а зловещая троица быстро села в ожидающий у обочины экипаж.
По спине у Кей пробежали мурашки. Чувствуя необъяснимую тревогу, она быстрым шагом заспешила вверх по Пасифик. Отойдя на насколько шагов, Кей остановилась и посмотрела назад. Она увидела, как экипаж завернул за угол и скрылся из виду.
Некоторое время Кей стояла на тротуаре, недоумевая, куда направляется одетая в черное троица. Спрашивая себя, какое зло они задумали на этот час. Внутренне она содрогнулась, потом, пожав плечами, повернулась прочь как раз вовремя, чтобы увидеть блестящий темно-синий экипаж с гербом, остановившийся перед дверями «Золотой карусели». Дверца экипажа распахнулась, и на освещенную газовыми фонарями улицу ступил буйный и беспутный Ник Мак-Кейб. Кей, уставившись на него, была вынуждена признать правду. Высокий смуглый Ник в вечернем одеянии, с шелковым цилиндром на голове и в черной накидке с капюшоном — ее пелерина свисала с его широких плеч, — был красив греховной красотой. В одной руке он держал трость с золотым набалдашником, в другой — только что зажженную сигару.
Ник с силой захлопнул дверцу экипажа, постучал тростью по крыше и повернулся кругом, сияя широкой ухмылкой, не обращенной ни на кого.
Он был пьян.
Кей догадалась об этом по его глуповатой ухмылке и по походке. Сегодня ему недоставало его небрежной, дикой грации. Нетвердыми шагами Ник пошел вперед, стараясь идти прямо, что ему совсем не удавалось. Ему даже не приходило в голову, насколько он был смешон.
Кей, не имея ни малейшего желания общаться с подвыпившим хозяином салуна, быстро подалась в тень, пока он не заметил ее. Не замеченная им, она видела, как Ник, пошатываясь, подошел к двойным черным дверям своего клуба, распахнул их и, стоя на пороге, заорал:
— Счастливого Нового года! Он со смехом вошел внутрь.
Послышался крик, треск и ругательства. Из открытых дверей полетели на улицу шелковый цилиндр Ника Мак-Кейба и его трость с золотым набалдашником. Вслед за ними вылетел и сам Ник. В следующую секунду он уже лежал распростертый и недвижимый на тротуаре рядом с цилиндром и тростью.
Какое-то мгновение, показавшееся ей вечностью, Кей не могла пошевелиться. Ноги не слушались ее. Она не могла заставить себя подойти к нему. Только в ужасе смотрела на распростертое тело, неподвижно лежащее на тротуаре.
— Ник! — наконец вскрикнула она, вцепившись в ленты шляпки и срывая ее с головы, и в исступлении бросилась к нему. — Ник!
Кей упала рядом с ним на колени, сердце ее учащенно билось, глаза округлились от ужаса. Она близко наклонилась к нему, осторожно взяла в руки смуглое лицо, и когда эти бледные серебристо-серые глаза открылись и взглянули на нее, она испустила вздох облегчения.
— Ник, вы сильно ушиблись?
Ник искоса посмотрел на склонившуюся над ним бледную женщину. Ее голубые глаза были полны участия. Ее освещенные сзади распущенные волосы напоминали сияние пляшущих языков пламени. В его состоянии подпития она показалась Нику очень привлекательной.
— Мне больно, капитан, — произнес он, стараясь изобразить на лице муку.
— Я знаю, — взволнованно пробормотала Кей, отрывисто дыша. — Голова? — Осторожно и нежно она ощупала темноволосую голову Ника.
— Это не голова, — произнес Ник, прикрыв глаза, закусив губу и театрально постанывая.
— Нет? Тогда где болит, Ник? Скажите мне.
Ник слегка приоткрыл серебристо-серые глаза. Голосом, напоминающим приглушенный стон, он произнес:
— Я… я должен показать вам.
— Да, да, покажите мне. — Ник взял Кей за запястье и положил ее руку себе на плечо. — Здесь? Вы думаете, что сломали ключицу?
Кей отодвинула накидку Ника в сторону и быстро расстегнула смокинг. Легко нажимая кончиками пальцев на правую ключицу, она спросила:
— Здесь больно?
— Нет. Не здесь.
Рука Кей переместилась ниже, прикасаясь к твердым плоским мышцам его груди. Она ласково спросила:
— Здесь больно? А здесь?
Капитан Кей намеревалась установить, не сломал ли Ник ребра. Она не замечала дьявольского огонька в его серых глазах. Ей не приходило в голову, что он цел и невредим.
Ник был все еще навеселе от выпитого, позволив себе немного подшутить над ней. До Кей наконец дошло это, когда на ее вопросы «здесь? „ Ник неизменно отвечал: «Нет, немного ниже“. Когда ее ладонь легла на его плоский живот как раз над черным атласным поясом брюк, Кей неожиданно догадалась обо всем.
— О-о-о, — стонал Ник. — Боль усиливается. Просуньте руку в мои…
— О, эти ваши вульгарные штучки! — Кей взорвалась гневом. Вне себя от ярости, она отдернула руку, сжала ее в кулак и ткнула им прямо в живот. — Вот вам! Теперь не трудно будет найти, где болит!
— Ой! — На этот раз Ник застонал всерьез. Но тут же, когда Кей вскочила на ноги, он ухмыльнулся. Быстро протянув руку, он запустил ее под синюю форменную юбку Кей и схватил тонкую лодыжку. — Не надо нервничать, капитан. Поможете мне встать?
— Ни за что, — выпалила она, лягнув его, чтобы освободиться от цепких пальцев. — Вы как раз там, где ваше место, Ник Мак-Кейб. В канаве!
Она развернулась и зашагала прочь с развевающимися рыжими волосами и горящими голубыми глазами.
— И вам тоже счастливого Нового года, капитан! — крикнул ей вслед Ник и поднял руку ко лбу, отдавая честь. Усмехаясь, он сел, поднял с земли измятый цилиндр, водрузил его себе на голову и с довольным видом начал мурлыкать «Забыть ли старую любовь».
Глава 23
«Сан-Франциско кроникл» 1 января 1884
ПРЕСТУПНЫЙ КЛАН ВСЕЛЯЕТ УЖАС
Печально известная банда похитителей, терроризировавшая город последние полтора года, опять ужаснула всех!
Пока люди праздновали Новый год, безжалостный, неуловимый преступный клан ночью прочесал Китайский квартал и портовый район, похищая с улиц, переулков и порогов домов беззащитных детей.
После восхода солнца этим утром нового года взволнованные родители и опекуны сообщили о невероятном количестве пропавших детей. Пять мальчиков и шесть девочек попали в сети этих отвратительных… «
В восемь часов утра нового года Дама в черном прочитала за завтраком эти ужасающие новости. Прочитав статью, она спокойно отложила в сторону газету, поднесла к губам чашечку черного кофе и отхлебнула из нее.
Однако горячий кофе не согрел ее.
Дама в черном плотнее запахнула на шее отвороты черного бархатного платья, чувствуя, как ее до костей пробирает ужасный холод, доходящий до сердца.
«… мальчиков и шесть девочек попали в сети этих отвратительных… «
Капитан Кей Монтгомери, прочитав газетную заметку, была настолько ошеломлена, что не могла поверить в случившееся. Она пришла в ужас от того, что такое могло произойти, что продажная банда подонков могла шнырять по улицам, похищая невинных детей. Ее мутило при одной мысли о том, какая судьба ожидает этих беспомощных маленьких детей.
Живот у нее свело от спазмов. Кровь в жилах стыла. Это был один из тех моментов, когда она чувствовала отвращение ко всему человеческому роду. Один из тех редких случаев, когда ее вера меркла и едва не покидала ее. Она спрашивала себя: а был ли действительно Бог?
Как мог любящий, оберегающий, всемогущий Бог допустить, чтобы происходили столь ужасные вещи?
Газета выскользнула из холодных, негнущихся пальцев Кей. На душе было тяжко. Она была в смятении и совсем подавлена. Она ощутила страшную усталость; казалось, у нее не оставалось сил продолжать свое дело. Какой толк от этого? Похоже, что зло процветает, а добродетель повергнута. Кей уперлась локтями в расшатанный трехногий стол и, наклонясь вперед, закрыла лицо руками.
— Почему? — вслух спросила она голосом, прозвучавшим как тихий стон отчаяния. — Почему, Господи, зачем?
— Что, девочка?
Вздрогнув от неожиданности, Кей быстро подняла голову. В дверях стоял Большой Альфред, вертя в большущих ручках армейскую фуражку с козырьком. Он быстро вошел в комнату, закрыв за собой дверь.
— Что случилось, крошка? — Большой Альфред насупил брови, как он это делал всегда в состоянии глубокого раздумья или тревоги.
Не в силах говорить, Кей лишь покачала головой и смахнула слезинки.
Огромный англичанин ринулся вперед, обогнул трехногий стол, швырнул на него фуражку и опустился на корточки перед стулом Кей. С выражением глубокой тревоги на багровом лице Большой Альфред положил широкую, ласковую руку на плечо Кей.
— Расскажи все своему старому дядюшке Альфреду, крошка.
— О, Большой Альфред. — С трудом подавляя слезы, Кей повернулась к нему и обняла его мощную шею. — Я… я…
Большой Альфред встал, приподнимая за собой Кей:
— Ну же, детка, перестань. — Он, как ребенка, похлопал ее по спине. — Что тревожит мою милую девочку в это прекрасное утро нового года?
Кей рыдала, припав к его могучей груди:
— Я не гожусь для роли солдата в армии Бога. Моя вера недостаточно сильна.
— Это не так. Никто так сильно не верит, как вы, капитан.
— Тогда почему мне страшно и меня одолевают сомнения и вопросы?..
— Потому что ты человечна, как и все другие Божьи дети. — Большой Альфред заметил лежащую на столе газету. Он понимал, что именно обеспокоило ее. — Детка, когда мы узнаем о таких ужасных вещах, как эти отвратительные похищения, мы невольно спрашиваем себя, как наш бесценный Спаситель, которому мы служим, мог допустить подобное. — Для большей убедительности он покачал головой. — Мы должны помнить, что старый сатана невероятно силен. Это была работа дьявола, а не нашего Отца небесного. Вот поэтому нам никак нельзя сдаваться девочка. Мы должны сражаться с сатаной денно и нощно. Ты сама повторяла это много раз.
Еще какое-то мгновение Кей молчала. Она оставалась в утешающих отцовских объятиях Большого Альфреда. Через секунду, когда она пошевелилась, он выпустил ее из огромных рук.
Кей подняла голову, улыбнулась большому понимающему человеку:
— Прости меня. Мне стыдно.
— Тебе нечего стыдиться, детка.
— Спасибо, — Кей отступила назад, — глубоко вздохнула и с улыбкой произнесла: — Забирай фуражку, Большой Альфред. Пойдем туда и снова сразимся с дьяволом!
«… Пять мальчиков и шесть девочек попали в сети этих отвратительных… «
Ник дочитал газетную заметку. Его налитые кровью серые глаза сощурились от отвращения и презрения, он пробормотал проклятия, поднялся из легкого кресла и нервно зашагал по комнате.
Было немногим более двенадцати дня,
Ник проспал все утро. Он проснулся с дикой головной болью, дурным вкусом во рту и болевшей челюстью. Странно, но он не помнил, чтобы дрался. Не мог припомнить, когда его ударили.
Лин Тан принес «Кроникл» и горячий черный кофе.
— Как чувствовать себя, босс?
— Не видишь, как я себя чувствую?
— Плоховато, да? Выглядеть совсем плохо. Клуб выглядеть еще хуже. — Развивая тему, Лин Тан сообщил ему, что от многочисленных драк остались перевернутые столы, сломанные стулья, разбитая посуда и хрусталь.
— Не хочу слышать об этом. — Ник взмахом руки отослал слугу прочь.
Теперь Ник попытался связать в уме обрывки праздничного вечера, после которого он чувствовал себя таким разбитым. Он начал с череды продолжительных и бесстыдных любовных утех в гостиной Адель Паккард. Потом последовал круг утомительных светских вечеринок. Потом их возвращение в особняк на Ноб-Хилл и ссора — он не помнил, по какому поводу.
Он вспомнил, как рассерженная Адель швырнула в него дорогую вазу династии Мин. Она едва не попала ему в левое ухо, ударилась о мраморную облицовку камина и разбилась.
— Посмотри, что ты наделал! — Вся в слезах, она закричала: — Убирайся! Убирайся отсюда!
— Я пришел сюда… — вслух размышлял Ник, меряя шагами гостиную. — Я вернулся в клуб и… и… черт, я не помню, что произошло потом. — Подняв руку, он осторожно пошевелил больной челюстью. Ник выругался, когда всю нижнюю часть лица пронзила острая боль.
Хмурясь и отпуская ругательства, Ник вошел в спальню. На полу у кровати лежал его измятый смокинг, запачканная белая рубашка и исковерканный цилиндр. Взглянув на испорченный цилиндр, Ник скорчил гримасу и отшвырнул его ногой. Он развязал кушак черного шелкового халата и сбросил его с плеч, уронив на груду валявшейся одежды.
Раздетый, он заполз обратно в измятую, не застеленную постель, натянул до подбородка одеяло и заложил руки за болевшую голову.
Черт, он останется в постели на весь день. Быть может, навсегда. Может, тогда он избежит неприятностей.
Чертовски приятное начало нового года! Клуб был разгромлен. Голова раскалывалась. Челюсть болела. Его мутило.
Ник тяжело вздохнул.
Ему недоставало Альфреда Дьюка. Очень сильно. Вернись Большой Эл назад, и все встало бы на свои места. С тех пор как в афише появилось имя Анджелы Томпсон, дела в клубе пошли в гору. Анджела имела успех. Тихоокеанский банк и корпорация «Юнион Айс Хаус» боролись за право напечатать в своих календарях ее фотоснимок. Она не была такой приманкой, как Роуз Рейли, но публика уже прослышала о ней, и в «Карусель» вновь приходили толпы людей. Со временем ночная выручка достигнет прежней цифры.
ПРЕСТУПНЫЙ КЛАН ВСЕЛЯЕТ УЖАС
Печально известная банда похитителей, терроризировавшая город последние полтора года, опять ужаснула всех!
Пока люди праздновали Новый год, безжалостный, неуловимый преступный клан ночью прочесал Китайский квартал и портовый район, похищая с улиц, переулков и порогов домов беззащитных детей.
После восхода солнца этим утром нового года взволнованные родители и опекуны сообщили о невероятном количестве пропавших детей. Пять мальчиков и шесть девочек попали в сети этих отвратительных… «
В восемь часов утра нового года Дама в черном прочитала за завтраком эти ужасающие новости. Прочитав статью, она спокойно отложила в сторону газету, поднесла к губам чашечку черного кофе и отхлебнула из нее.
Однако горячий кофе не согрел ее.
Дама в черном плотнее запахнула на шее отвороты черного бархатного платья, чувствуя, как ее до костей пробирает ужасный холод, доходящий до сердца.
«… мальчиков и шесть девочек попали в сети этих отвратительных… «
Капитан Кей Монтгомери, прочитав газетную заметку, была настолько ошеломлена, что не могла поверить в случившееся. Она пришла в ужас от того, что такое могло произойти, что продажная банда подонков могла шнырять по улицам, похищая невинных детей. Ее мутило при одной мысли о том, какая судьба ожидает этих беспомощных маленьких детей.
Живот у нее свело от спазмов. Кровь в жилах стыла. Это был один из тех моментов, когда она чувствовала отвращение ко всему человеческому роду. Один из тех редких случаев, когда ее вера меркла и едва не покидала ее. Она спрашивала себя: а был ли действительно Бог?
Как мог любящий, оберегающий, всемогущий Бог допустить, чтобы происходили столь ужасные вещи?
Газета выскользнула из холодных, негнущихся пальцев Кей. На душе было тяжко. Она была в смятении и совсем подавлена. Она ощутила страшную усталость; казалось, у нее не оставалось сил продолжать свое дело. Какой толк от этого? Похоже, что зло процветает, а добродетель повергнута. Кей уперлась локтями в расшатанный трехногий стол и, наклонясь вперед, закрыла лицо руками.
— Почему? — вслух спросила она голосом, прозвучавшим как тихий стон отчаяния. — Почему, Господи, зачем?
— Что, девочка?
Вздрогнув от неожиданности, Кей быстро подняла голову. В дверях стоял Большой Альфред, вертя в большущих ручках армейскую фуражку с козырьком. Он быстро вошел в комнату, закрыв за собой дверь.
— Что случилось, крошка? — Большой Альфред насупил брови, как он это делал всегда в состоянии глубокого раздумья или тревоги.
Не в силах говорить, Кей лишь покачала головой и смахнула слезинки.
Огромный англичанин ринулся вперед, обогнул трехногий стол, швырнул на него фуражку и опустился на корточки перед стулом Кей. С выражением глубокой тревоги на багровом лице Большой Альфред положил широкую, ласковую руку на плечо Кей.
— Расскажи все своему старому дядюшке Альфреду, крошка.
— О, Большой Альфред. — С трудом подавляя слезы, Кей повернулась к нему и обняла его мощную шею. — Я… я…
Большой Альфред встал, приподнимая за собой Кей:
— Ну же, детка, перестань. — Он, как ребенка, похлопал ее по спине. — Что тревожит мою милую девочку в это прекрасное утро нового года?
Кей рыдала, припав к его могучей груди:
— Я не гожусь для роли солдата в армии Бога. Моя вера недостаточно сильна.
— Это не так. Никто так сильно не верит, как вы, капитан.
— Тогда почему мне страшно и меня одолевают сомнения и вопросы?..
— Потому что ты человечна, как и все другие Божьи дети. — Большой Альфред заметил лежащую на столе газету. Он понимал, что именно обеспокоило ее. — Детка, когда мы узнаем о таких ужасных вещах, как эти отвратительные похищения, мы невольно спрашиваем себя, как наш бесценный Спаситель, которому мы служим, мог допустить подобное. — Для большей убедительности он покачал головой. — Мы должны помнить, что старый сатана невероятно силен. Это была работа дьявола, а не нашего Отца небесного. Вот поэтому нам никак нельзя сдаваться девочка. Мы должны сражаться с сатаной денно и нощно. Ты сама повторяла это много раз.
Еще какое-то мгновение Кей молчала. Она оставалась в утешающих отцовских объятиях Большого Альфреда. Через секунду, когда она пошевелилась, он выпустил ее из огромных рук.
Кей подняла голову, улыбнулась большому понимающему человеку:
— Прости меня. Мне стыдно.
— Тебе нечего стыдиться, детка.
— Спасибо, — Кей отступила назад, — глубоко вздохнула и с улыбкой произнесла: — Забирай фуражку, Большой Альфред. Пойдем туда и снова сразимся с дьяволом!
«… Пять мальчиков и шесть девочек попали в сети этих отвратительных… «
Ник дочитал газетную заметку. Его налитые кровью серые глаза сощурились от отвращения и презрения, он пробормотал проклятия, поднялся из легкого кресла и нервно зашагал по комнате.
Было немногим более двенадцати дня,
Ник проспал все утро. Он проснулся с дикой головной болью, дурным вкусом во рту и болевшей челюстью. Странно, но он не помнил, чтобы дрался. Не мог припомнить, когда его ударили.
Лин Тан принес «Кроникл» и горячий черный кофе.
— Как чувствовать себя, босс?
— Не видишь, как я себя чувствую?
— Плоховато, да? Выглядеть совсем плохо. Клуб выглядеть еще хуже. — Развивая тему, Лин Тан сообщил ему, что от многочисленных драк остались перевернутые столы, сломанные стулья, разбитая посуда и хрусталь.
— Не хочу слышать об этом. — Ник взмахом руки отослал слугу прочь.
Теперь Ник попытался связать в уме обрывки праздничного вечера, после которого он чувствовал себя таким разбитым. Он начал с череды продолжительных и бесстыдных любовных утех в гостиной Адель Паккард. Потом последовал круг утомительных светских вечеринок. Потом их возвращение в особняк на Ноб-Хилл и ссора — он не помнил, по какому поводу.
Он вспомнил, как рассерженная Адель швырнула в него дорогую вазу династии Мин. Она едва не попала ему в левое ухо, ударилась о мраморную облицовку камина и разбилась.
— Посмотри, что ты наделал! — Вся в слезах, она закричала: — Убирайся! Убирайся отсюда!
— Я пришел сюда… — вслух размышлял Ник, меряя шагами гостиную. — Я вернулся в клуб и… и… черт, я не помню, что произошло потом. — Подняв руку, он осторожно пошевелил больной челюстью. Ник выругался, когда всю нижнюю часть лица пронзила острая боль.
Хмурясь и отпуская ругательства, Ник вошел в спальню. На полу у кровати лежал его измятый смокинг, запачканная белая рубашка и исковерканный цилиндр. Взглянув на испорченный цилиндр, Ник скорчил гримасу и отшвырнул его ногой. Он развязал кушак черного шелкового халата и сбросил его с плеч, уронив на груду валявшейся одежды.
Раздетый, он заполз обратно в измятую, не застеленную постель, натянул до подбородка одеяло и заложил руки за болевшую голову.
Черт, он останется в постели на весь день. Быть может, навсегда. Может, тогда он избежит неприятностей.
Чертовски приятное начало нового года! Клуб был разгромлен. Голова раскалывалась. Челюсть болела. Его мутило.
Ник тяжело вздохнул.
Ему недоставало Альфреда Дьюка. Очень сильно. Вернись Большой Эл назад, и все встало бы на свои места. С тех пор как в афише появилось имя Анджелы Томпсон, дела в клубе пошли в гору. Анджела имела успех. Тихоокеанский банк и корпорация «Юнион Айс Хаус» боролись за право напечатать в своих календарях ее фотоснимок. Она не была такой приманкой, как Роуз Рейли, но публика уже прослышала о ней, и в «Карусель» вновь приходили толпы людей. Со временем ночная выручка достигнет прежней цифры.