Страница:
- Я продал платок за пятнадцать луидоров, десять - ваши, пять мои.
Я пригрозил ему тюрьмой, но он нагрубил мне:
- Проваливай-ка отсюда, никого ты не испугаешь!
- Ладно, - сказал я, - запомни, мы еще встретимся.
Мне сказали, что он обедает в таверне возле ворот Сен-Мартен. Я хорошо знал эти места и однажды днем пошел проверить, так ли это.
Официантка сидела возле кассы, она меня успокоила:
- Если вы ищете мосье Антуана[5] , он здесь, обедает со всеми.
Я обрадовался:
- Спасибо.
Тотчас же я вернулся в Тюильри, нашел командира гренадеров, которого знал еще по Большому Каиру, попросил у него двух солдат и повел их туда, где обедал мосье Антуан.
И попросил официантку:
- Скажите мосье Антуану, что его ждут. Пусть выйдет на минуту.
Когда он появился, я передал его гренадерам и сказал, что сейчас его арестуют, но Антуан попросил не быть таким жестоким и обещал тотчас же вернуть долг, если мы пойдем к нему домой. Так я получил причитающиеся мне деньги и даже дал гренадерам двенадцать франков на выпивку.
Через месяц Наполеон вернулся в Париж[6] принять большой парад и некоторое время провести в столице.. Однажды в полночь он попросил у меня ужин. Для него у меня всегда имелась еда. Я подал ужин прямо в постель, где он лежал с императрицей.
И вдруг Бонапарт спросил:
- Рустам, ты уже разбогател? Много денег скопил?
Я ответил:
- Да, сир. Все то время, что я служу у вас, я чувствую себя богатым человеком.
Он перебил меня:
- Если понадобится, можешь дать мне в долг?
- Сир, у меня в кармане всего двенадцать луидоров. Я готов предложить вам все.
- Как так, у тебя больше ничего нет?
- Нет, сир.
Он стал расспрашивать:
- Сколько ты получаешь?
- Мне ничего не нужно, сир. Я ни на что не жалуюсь, я и так очень счастлив.
- Ты скажи, сколько получаешь за службу у меня?
Мне вновь не хотелось сообщать ему правду, но он начал возмущаться дворцовым управляющим мосье Фишером и настаивал:
- Назови свое жалованье.
- Сир, я ничего не требую, поэтому мне не платят, - принужден был сказать я.
Это было для него неожиданностью.
- Значит, ты два года служишь у меня и не получаешь денег?
- Извините, сир, я привез с собой из Египта кашемировый шейный платок. На днях я продал его и смог купить папиросы и разную мелочь.
Услышав это, он вконец разгневался и приказал:
- Позови сюда этого Фишера[7].
Я не мог оставить свой пост и послал за ним ребят из гардеробной. Явившийся Фишер первым долгом спросил меня:
- Император не в духе? Затем он позвал меня в столь поздний час?
Я ответил:
- Не знаю, но думаю, тревожиться не о чем, он в хорошем настроении.
Когда я доложил о прибытии мосье Фишера, Бонапарт сразу же набросился на него с упреками:
- Почему вы не платите Рустаму из императорской казны? Большинство французов служат мне по личным своим побуждениям, а Рустам предан мне до конца. И вдруг выясняется, что он уже два года ничего не получает из казны!
Фишер побледнел:
- Сир, без приказа я ничего не мог делать.
Наполеон вышел из себя:
- Ты форменный Идиот, ты сам должен был напомнить мне о приказе! У меня тысяча своих забот! Сейчас же включите Рустама в список моих камердинеров.
Однако об оплате за прошлое ничего не сказал. Одним словом, я с этого дня, как и другие, стал получать в месяц тысячу двести ливров, а спустя некоторое время - две тысячи четыреста.
Дворцовая служба только создавалась, стали брать на работу бывших лакеев. И однажды управляющий Фишер сказал мне:
- Рустам, вы больше не будете обслуживать императора.
Я удивился:
- Почему? Я ведь служу ему еще с Египта. Неужели он недоволен мной?
- Нет, просто восстанавливается старый порядок. После этого вы будете передавать чистую посуду лакеям, они будут подносить ее императору, а использованную посуду вы получите назад от лакеев.
Понятно, что я не согласился:
- Я так служить не могу. Если император спросит, почему я его не обслуживаю, я скажу правду.
Я фактически перестал подавать Бонапарту еду, но он так ни о чем и не спросил.
Князь Невшательский, маршал Бертье, представил однажды список участников охоты, и в нем не было оруженосца. Князь предложил одного человека, от которого Наполеон решительно отказался:
- Это место, - сказал он, - принадлежит Рустаму. Он научился своему делу у Бутэ, и во время охоты всегда был рядом со мной. Кроме того, он честный, самоотверженный юноша, так что имейте это в виду.
Я, естественно, об этом разговоре не знал, мне рассказали о нем несколько дней спустя. А еще до этого князь Бертье обещал дать мне разрешение охотиться в Сен-Жермене (очень мне хотелось кроликов пострелять). Однажды утром слуга Невшателя принес мне большой конверт. Я решил, что это разрешение на охоту, но в конверте оказалось свидетельство о присуждении мне звания оруженосца, к которому Невшатель приложил свое личное, очень теплое поздравительное письмо[8] . Фактически, согласно новой должности, мое годовое жалованье составляло две тысячи четыреста ливров. Я тотчас же пошел к императору и выразил свою глубокую признательность и обещал сделать все, чтобы быть достойным оказанной мне Его величеством чести.
И вдруг Наполеон напомнил:
- Рустам, в Египте я однажды подарил тебе славную саблю, что-то я ее больше не вижу, куда ты ее девал?
Я не мог скрыть:
- Сир, как только мы приехали во Фрежюс, князь Бертье попросил у меня эту саблю, обещав вернуть ее в Париже. Но не знаю почему до сих пор ее не вернул.
Император возмутился:
- Мне это не нравится. Сегодня же найдешь его и от моего имени попросишь саблю обратно.
Но Бертье сабли не вернул:
- Никакой сабли у меня нет, не понимаю, о чем ты говоришь.
Вернувшись во дворец, я передал императору его ответ.
Бонапарт послал меня к нему вторично.
- Пойми, - сказал Его величество, - Бертье задумал присвоить твою саблю, но я этого не хочу. Скажи, что император требует.
Я снова подошел к князю Невшателю и в точности передал слова императора.
- Послушай, ты по-французски понимаешь?
- Да, монсиньор.
- Значит, вбей в свою башку, что я с императором произвел обмен, вместо этой отдал ему другую саблю.
Пришлось мне смириться:
- Все ясно, монсиньор.
Узнав об этом разговоре, Наполеон покачал головой:
- Бертье, похоже, подлец... Ничего, я подарю тебе другую саблю.
Бонапарт потребовал у своего дворецкого мосье Гебера все свои сабли и, наверное, самую лучшую (клинок из дамасской стали, в ножнах) подарил мне. Я поблагодарил и больше никому своей сабли не давал.
Далее мы какое-то время провели в Мальмезоне[9] . Однажды перед сном император спросил:
- Рустам, ты сегодня виделся с маршалом Бессьером?
- Нет, сир, - ответил я.
- Постарайся обязательно увидеться с ним. Я кое-что дал ему для тебя.
Наутро маршал Бессьер дал мне акций на пятьсот ливров и особо подчеркнул, что это подарок Наполеона. Когда мы уже были в Сен-Клу, император, прогуливаясь в Оранжерее, спросил меня:
- Ты видел Бессьера, Рустам?
Я поклонился:
- Да, сир, и я очень вам благодарен. Он передал мне акций на пятьсот ливров...
Наполеон перебил меня:
- Ты, верно, не умеешь хорошо считать. Акций было на гораздо большую сумму.
Я вновь попал в неловкое положение:
- Извините, сир, я считать умею. Было ровно на пятьсот ливров. Император не поверил:
- Не может быть. Поди сейчас же принеси билеты.
Акции были у меня в комнате. Пересчитав, он покачал головой:
- Что я могу сказать... ты прав...
А потом добавил:
- Я распорядился дать тебе на девятьсот ливров акций. Бессьер, видно, четыреста оставил себе. Нехорошо, ах, как нехорошо...
Он в тот же день вызвал маршала и как следует отчитал его. А Бессьер подумал, что это я пошел и нажаловался. Ясное дело, что я его не боялся, я ведь ни в чем не был виноват. Но Бессьер, как только увидел меня, стал грозиться:
- Я только что был у императора и выложил ему все, что нужно. Можешь и ты пойти к нему и сказать свое.
Я поклялся:
- Монсиньор, я только поблагодарил императора за заботу обо мне. Что же касается количества акций, то он сам спросил о них. Клянусь честью, я ни на кого не жаловался!
Спустя два дня Бонапарт через своего секретаря[10] послал мне акций примерно на четыреста ливров, и таким образом вся сумма составила девятьсот ливров.
Хотя дела мои шли неплохо, я никогда не мог забыть мою бедную мать и сестру. Через посольства Константинополя, Санкт-Петербурга я послал им четырнадцать писем, но никакого ответа не получил.
Однажды на охоте Его величество спросил:
- Рустам, у тебя есть твой портрет?
Я ответил:
- Да, сир, господин Изабей[11] по моему заказу сделал небольшой портрет.
- Так вот, сегодня маршал Брун едет в Константинополь в качестве посла. Давай отправим портрет твоей матери.
Это предложение мне не понравилось. Наполеон много раз обещал привезти мою матушку во Францию. Поэтому я спросил:
- Сир, если Ваше величество хочет, чтобы мой портрет доставили матери, значит ли это, что вы отказались от намерения привезти ее?
Он объяснил:
- Одно другому не мешает. Пока пошлем твой портрет, а после подумаем о ее приезде.
Один парижский коммерсант армянин был готов отправиться на Кавказ и Крым, найти матушку и сестру - я их как раз в этих краях и оставил. Для этого он просил заверенный рукой императора паспорт, три тысячи франков и экипаж. Когда я передал это Наполеону, он сказал:
- Твоему земляку все это нужно, чтобы вывезти на продажу свой товар. А что если он потом вернется и скажет, что не нашел ваших? Я ему заранее ничего не дам, ваши края ему прекрасно известны, и он может путешествовать ничего не боясь. Если матушка твоя жива, пусть привезет ее с собой, если нет - заверенное управляющим края свидетельство о ее смерти. И тогда я не только оплачу все его расходы, но и премирую десятью тысячами франков.
Я от имени Бонапарта передал моему соотечественнику эти слова, но он ничего не обещал. И вновь я стал посылать матери письма, которые оставались без ответа...
В эти годы я участвовал во всех наполеоновских походах, был рядом с ним во время первого австрийского, прусского, польского, второго австрийского, испанского, московского, дрезденского походов, двух итальянских, венецианских, а также во время разъездов внутри страны. Во время похода в Голландию я заболел и слег с высокой температурой, и император предоставил свою дворцовую карету, чтобы меня доставили в Париж.
Через семь лет после того как я оставил Египет, я решил жениться. Девушке было шестнадцать лет, и она была очень хороша собой, к тому же дочерью почтенных родителей. Я давно знал их. Отец ее, Дувиль, был первым дворецким императрицы Жозефины. Я ежедневно видел девушку, но сделать предложение не смел. Было это перед первым австрийским походом. Я пригласил на обед Дувиля и его близкого друга Ле Пельтье, с которым Дувиль же и познакомил меня. Я хотел лишь одного - попросить у Дувиля руки его дочери, После обеда я сказал ему:
- У вас красивая дочка, я тоже молод. Если Богу будет угодно и я женюсь на ней, то буду очень счастлив.
После чего мы с Пельтье долго уговаривали его дать согласие на этот брак.
Под конец отец сказал мне:
- За поведение и характер своей дочери я могу ручаться головой. Но во всех случаях без одобрения императора я не скажу ни да, ни нет.
Поскольку выступить в поход в Австрию мы собирались через несколько дней, я попросил у него разрешения писать его дочери, чтобы держать с ней постоянную связь, а по возвращении обещал переговорить с Наполеоном.
Расставаясь, мы с ним обнялись и расцеловались. Но в тот же вечер, встретившись во дворце с Дувилем, я сказал ему, что решил не откладывать разговор с Наполеоном.
- Император у себя в кабинете, хочу перед отъездом[12] получить его согласие.
Дувиль не возражал:
- И я тоже думаю, что лучше не откладывать. Так будет спокойнее на душе.
Полный решимости, я вошел в кабинет Наполеона. Он спросил:
- А, Рустам, что скажешь? Оружие мое в полном порядке?
Я с трудом ответил:
- Да, сир... но у меня к Вашему величеству другая... очень большая просьба.
Он разрешил изложить ее:
- Говори, в чем дело?
- Ваше величество знает Дувиля, который служит императрице. У него молодая, прелестная дочь, единственный ребенок у родителей. Я хочу попросить вашего разрешения жениться на ней.
Бонапарт спросил:
- Есть ли у нее приданое, филоны?[13]
Я честно признался:
- Не думаю, но поскольку я имею счастье служить Вашему величеству, то уверен, что никогда ни в чем не буду нуждаться.
- Но мы через несколько дней выступаем, у тебя просто нет времени.
- Мне достаточно согласия Вашего величества, а женюсь я по возвращении.
- Да, я согласен. Если мы благополучно вернемся, я сам и женю вас.
Счастливый, как король, я тотчас же нашел Дувиля и сообщил ему благую весть. Он тоже очень обрадовался и от души расцеловал меня.
На другой день я навестил жену и дочь Дувиля, которые уже обо всем знали. Однако вскоре я уехал вместе с армией в Австрию...
Мы прошли Вюртембергское и Баварское княжества, дошли до Вены, откуда направились в Аустерлиц. Здесь и дали последнее, решающее сражение.
Спустя три дня после этого сражения между Наполеоном и императором Австрии начались переговоры, и мы переехали в местечко Ш°нбрунн, в одной миле от Вены, где находился императорский дворец.
Однажды утром мы с друзьями отправились в Вену, пообедали там, и время пролетело незаметно до трех часов. Вдруг я увидел одного из дворцовых служащих верхом. Я спросил его, что нового.
- Ничего, - коротко бросил он.
Я стал расспрашивать его о новостях, потому что с утра находился в Вене.
И он торжественно произнес:
- Если так, то знай - сегодня утром заключен мирный договор. Король Австрии уже выехал в связи с этим в Мюнхен, а император Франции поедет завтра утром.
В одно мгновение я стал самым счастливым человеком на свете наконец-то заключен мир, и я могу вернуться в Париж и жениться.
Мы остановились в Мюнхене, через несколько дней к нам присоединилась и императрица. Наполеон задержался, чтобы присутствовать на бракосочетании вице-короля и баварской принцессы. Дни наши протекали в пирах и развлечениях, по вечерам город утопал в праздничной иллюминации. Бонапарт часто ходил на охоту, с собаками и без собак, и я всегда заряжал его ружья. Через несколько дней мы поехали в Вюрцбург, где в честь императора и императрицы был дан большой прием. Наполеон вместе с королем Вюртемберга отправились на охоту, и он тут же на охоте подарил королю дорогой карабин. Поскольку я был оруженосцем Бонапарта, я и преподнес его королю.
Наконец мы вернулись в Париж, император разрешил мне сразу же жениться, однако нотариус и архиепископ согласия не давали, мотивируя тем, что я не христианин и не католик римского вероисповедания. Я долго объяснял им, что родился в Грузии и что в Грузии все христиане. Я вынужден был вновь обратиться к Наполеону, который дал мне два рекомендательных письма, одно главному нотариусу, другое - на имя парижского архиепископа.
И только после этого, то есть спустя месяц после нашего возвращения, я смог наконец жениться. Император был так великодушен, что подписал наш брачный контракт и взял на себя все расходы[14].
Во время первого итальянского похода, когда Бонапарт должен был короноваться, мы так быстро продвигались вперед, что все утомились от недосыпания и усталости. Несмотря на это, он недолго оставался во дворце Ступинджи, находящемся в миле от Турина, только раза два ходил на оленью охоту (я всегда был с ним и заряжал его карабин).
Императрица просила его:
- Останемся здесь дня на два, свита валится с ног от усталости.
Наполеон не соглашался:
- Да они просто слабаки и неженки? Посмотри на Рустама, с утра до вечера со мною вместе на ногах, но не устает. И вид у него всегда бодрый, свежий.
На следующее утро мы поехали в Александрию, кружили по полю Маренго, где Наполеон дал крупное сражение. Эту ночь император провел в Милане, в специально отведенном для него дворце. Мы пробыли там около месяца, только изредка совершали краткие поездки по стране. Затем Бонапарт короновался, и мы через Мон-Жени и Лион вернулись в Фонтенбло [15]. Впереди всех ехала карета Бонапарта, и я вместе с ним, остальные кареты и всадники значительно отстали и только через день смогли догнать нас.
Мое имя по-прежнему значилось в списке эскадрона мамлюков, который был важнейшей частью императорской службы охраны. Понятно, что после женитьбы я хотел подать прошение об отставке, но все время откладывал, чтобы получить мое служебное жалованье (три года я ничего не получал). Я об этом не раз писал господину Мера[16], унтер-офицеру мамлюков, но мои заявления оставались без ответа. Обратившись в четвертый раз, я предупредил, что если мне не выплатят задолженность, я пожалуюсь императору. Видимо, угроза подействовала, потому что Мэра показал мое прошение своему начальству. Во всяком случае ответ унтер-офицера был сдержанным, но в конце моего прошения командир приписал несколько строк: "Подчиненный обязан выполнять приказы своего начальства. О вас я сам доложу императору". Я ответил мосье Мера: "Как только он решит написать обо мне императору, пусть пошлет письмо мне. Обещаю тотчас же вручить, потому что я денно и нощно нахожусь при императоре". И опять я не получил ответа. Через несколько дней господин Мера рано утром в гражданской одежде лично явился к нам домой (было едва девять часов), сел рядом со мной и начал задушевный разговор:
- Я ваше письмо получил, но тон, честно говоря, показался мне чересчур грубым.
Я не стал отрицать:
- Вполне возможно, я был очень сердит, ведь я обращался к вам в четвертый раз. Если бы вы соизволили ответить на третье мое заявление, четвертое не было бы таким резким. Только дня два назад я получил от вас долгожданный ответ, где рукой мосье Делатра[17] было написано: "Подчиненный обязан выполнять приказы начальства". Вы думаете, подобные угрозы напугают меня? Нет, пусть он выкинет это из головы. И потом, какое мне до него дело, мой господин - это император, и я больше никого не хочу знать. Если я получу еще одно такое письмо, я доложу Наполеону, что я думаю о мосье Делатре и о вас, милейший Мера. Три года я жду почему вы мне не платите?
- Потому что я получил офицерский чин и вынужден был купить на эти деньги коня.
- Дело ведь не только в деньгах. Вы даже не соизволили ответить на мои письма.
Жена моя была рядом, она хотела переменить тему разговора, всячески старалась предотвратить ссору. Я сказал, чтобы она не вмешивалась в дела, ее не касающиеся. Когда она ушла к себе, я продолжил:
- Вы не имеете права не платить мне, да еще так долго. Имейте в виду, пока не заплатите, отсюда не выйдете, иначе я скажу часовым гвардии, и они арестуют вас. А о вашей растрате я сообщу маршалу Бессьеру (он служил непосредственно Бонапарту).
Унтер-офицер уступил:
- Сейчас при мне только триста франков, пожалуйста, возьмите, а остальные отдам позже.
Я решительно отказался:
- Ни в коем случае. Я возьму, если вы дадите мне расписку о долге, заверенную начальником гвардейской службы, где обязуетесь впредь до полного погашения долга платить в месяц сто франков мне или мадам Рустам.
Так я полностью получил всю причитающуюся мне сумму и только тогда представил маршалу Бессьеру прошение об отставке. Он, конечно, дал согласие, после чего приказ подписали полковники, генералы и даже маршалы гвардейской службы. Жена была очень рада, мне в самом деле нечего было делать в эскадроне мамлюков.
В тот год алжирский бей прислал Бонапарту много коней, пару отличных пистолетов и украшенные кораллами карабины. Все это находилось в приемной Наполеона, я хотел зайти в кабинет и разложить их по порядку, но господин Гебер, первый дворецкий, не посоветовал:
- Без разрешения императора не стоит заходить в кабинет.
Вечером, когда я провожал Наполеона в кабинет, в приемной, где находилось оружие, я спросил:
- Ваше величество согласны, чтоб я это оружие отнес в кабинет и разместил там?
Он остановился:
- А ну-ка покажи, что это за оружие?
Тщательно обследовав ружье, он сказал:
- Бери его, дарю, и пистолеты тоже забери, они все похожи друг на друга. Унеси все в свою комнату.
Жена моя была на седьмом месяце, когда я отправился в прусский и польский походы, которые, как известно, продлились одиннадцать месяцев. Первое крупное сражение произошло при Йене, где вся прусская армия была в кратчайший срок разбита в пух и прах. Накануне сражения, ночью, Наполеон решил в сопровождении двух маршалов, принца Боргези, маршала Дюрока и меня (я никогда не покидал его) побывать на передовой. Он посетил левый фланг, а для проверки правого обошел часовых. Мы уже почти дошли до палатки, как вдруг наши часовые открыли по нас огонь, приняв за врага. Мы тут же со всех сторон окружили Бонапарта, чтобы случайная пуля не задела его, и закричали:
- Прекратите стрельбу, мы французы!
Огонь прекратился, и мы, целые и невредимые, вернулись в свой бивуак.
Император лег спать на поляне. Его ночной колпак! и плащ всегда были при мне, я приготовил в палатке постель из соломы, и когда он лег спать, укрыл его плащом.
Сражение началось в семь часов утра. День был пасмурный и мглистый, ничего не было видно, но часам к десяти туман рассеялся, и установилась прекрасная ясная погода.
Ночь после сражения Наполеон провел в Йене. А на другое утро он отпустит на свободу всех пленных, сказав:
- Я воюю не с саксонцами (пруссаков он велел сослать в глубь Франции).
Спустя несколько дней в сопровождении гвардейцев Бонапарт вошел в Берлин, переночевал в королевском дворце, после чего через Познань направился в Варшаву. Некоторое время мы оставались в этом польском городе, затем вошли в Пултуск, где дали бой русским и, победив их, взяли много пленных и пушек.
Зима была жестокая, солдаты жаловались, хотя это были не такие морозы, как в России. Здесь я получил письмо от моей тещи-матушки, где она писала, что жена моя разрешилась и родила мне сына. Я плакал от радости, стать отцом для меня было большим счастьем, чем стать королем.
Понятно, что я сразу же известил об этом Бонапарта. Он сказал:
- Чудесно, одним мамлюком у меня стало больше. Я полагаю, он будет твоим достойным продолжателем.
Далее мы выступили в Пруссию, в Эйлау, где имели еще одно победное сражение. В общей сложности мы захватили двадцать пять пушек, но пленных было немного, гораздо больше насчитывалось убитых. Раненых так засыпало снегом, что видны были только головы. В сражение я брал с собой все необходимое. В полевой сумке у меня была бутылка водки, я собственноручно раздавал ее нашим раненым, чтобы они не замерзли под снегом. Но в битве при Эйлау я и сам чуть не замерз. Меня спас господин Бонгар [18], адъютант князя Невшательского. Уже несколько дней мне не удавалось сомкнуть глаз. Крепко схватившись за поводья коня, я свесил голову, чтобы хоть немного отдохнуть. И незаметно для себя уснул под грохот пушек и вместе с конем наполовину зарылся в снег. Господин Бонгар заметил это и, подбежав ко мне, крикнул:
- Несчастный, что вы делаете?! Немедленно проснитесь, иначе тут же замерзнете!
В это время Наполеон садился на коня, я последовал за ним, а господин Турнор [19], дворецкий императора - o за мной. Но он не рискнул слишком далеко заходить - снаряды градом сыпались со всех сторон. И тогда Турнор нарочно раздразнил своего коня, и тот сбросил его на снег. Он лег на снег как на мягкую перину и крикнул мне:
- Господин Рустам, я больше не в силах сидеть на коне, возвращаюсь в штаб! Прошу сообщить императору, что я упал с лошади и не могу следовать за ним.
Все громко расхохотались, но так как Бонапарт не поинтересовался, где он, я ничего не сказал.
После сражения мы уехали в Остродо, расквартировали войско и довольно долго оставались там. Однажды вечером Наполеон сел играть в карты с князем Невшательским, маршалом Дюроком и другими. Он выиграл не очень большую сумму, но вызвал меня и великодушно подарил пятьсот франков.
- Бери, это твоя доля.
После этого штаб перевелся в Финкенштейн, где мы и отдыхали до весны. За это время я с Наполеоном не раз ездил в Гданьск, Мариенвердер и Мариенбург.
Все чаще стали поговаривать о мире. Это, конечно, очень радовало меня, ведь я спешил домой, чтобы насладиться семейным счастьем. Уже десятый месяц я не видел жены, хотя по императорской почте я почти каждый день получал весточку от нее. Как бы это ни утешало меня, все же десять месяцев находиться вдали от домашнего очага было очень тяжело.
Но вот однажды! явился адъютант маршала Нея и сообщил, что русские с сорокатысячной армией напали на наши позиции. Наши, правда, не потеряли ни одного солдата или пушки, но отступили на пятнадцать миль.
Всего за два дня Бонапарт подготовил армию к наступлению и поспешил на передовые позиции, чтобы, как всегда, лично руководить боем. Он вошел в штаб маршала Нея, хотя было уже одиннадцать ночи, и смеясь спросил:
- Почтеннейший господин маршал, как это вы позволили русским разгромить нас?
Ней приложил руку к груди:
- Клянусь честью, сир, это не моя вина! Они напали совершенно неожиданно и у меня было несравнимо меньше солдат.
От моего взора не укрылось, что по лицу маршала текут слезы, его, конечно, мучила совесть, что он отдал приказ об отступлении.
Я пригрозил ему тюрьмой, но он нагрубил мне:
- Проваливай-ка отсюда, никого ты не испугаешь!
- Ладно, - сказал я, - запомни, мы еще встретимся.
Мне сказали, что он обедает в таверне возле ворот Сен-Мартен. Я хорошо знал эти места и однажды днем пошел проверить, так ли это.
Официантка сидела возле кассы, она меня успокоила:
- Если вы ищете мосье Антуана[5] , он здесь, обедает со всеми.
Я обрадовался:
- Спасибо.
Тотчас же я вернулся в Тюильри, нашел командира гренадеров, которого знал еще по Большому Каиру, попросил у него двух солдат и повел их туда, где обедал мосье Антуан.
И попросил официантку:
- Скажите мосье Антуану, что его ждут. Пусть выйдет на минуту.
Когда он появился, я передал его гренадерам и сказал, что сейчас его арестуют, но Антуан попросил не быть таким жестоким и обещал тотчас же вернуть долг, если мы пойдем к нему домой. Так я получил причитающиеся мне деньги и даже дал гренадерам двенадцать франков на выпивку.
Через месяц Наполеон вернулся в Париж[6] принять большой парад и некоторое время провести в столице.. Однажды в полночь он попросил у меня ужин. Для него у меня всегда имелась еда. Я подал ужин прямо в постель, где он лежал с императрицей.
И вдруг Бонапарт спросил:
- Рустам, ты уже разбогател? Много денег скопил?
Я ответил:
- Да, сир. Все то время, что я служу у вас, я чувствую себя богатым человеком.
Он перебил меня:
- Если понадобится, можешь дать мне в долг?
- Сир, у меня в кармане всего двенадцать луидоров. Я готов предложить вам все.
- Как так, у тебя больше ничего нет?
- Нет, сир.
Он стал расспрашивать:
- Сколько ты получаешь?
- Мне ничего не нужно, сир. Я ни на что не жалуюсь, я и так очень счастлив.
- Ты скажи, сколько получаешь за службу у меня?
Мне вновь не хотелось сообщать ему правду, но он начал возмущаться дворцовым управляющим мосье Фишером и настаивал:
- Назови свое жалованье.
- Сир, я ничего не требую, поэтому мне не платят, - принужден был сказать я.
Это было для него неожиданностью.
- Значит, ты два года служишь у меня и не получаешь денег?
- Извините, сир, я привез с собой из Египта кашемировый шейный платок. На днях я продал его и смог купить папиросы и разную мелочь.
Услышав это, он вконец разгневался и приказал:
- Позови сюда этого Фишера[7].
Я не мог оставить свой пост и послал за ним ребят из гардеробной. Явившийся Фишер первым долгом спросил меня:
- Император не в духе? Затем он позвал меня в столь поздний час?
Я ответил:
- Не знаю, но думаю, тревожиться не о чем, он в хорошем настроении.
Когда я доложил о прибытии мосье Фишера, Бонапарт сразу же набросился на него с упреками:
- Почему вы не платите Рустаму из императорской казны? Большинство французов служат мне по личным своим побуждениям, а Рустам предан мне до конца. И вдруг выясняется, что он уже два года ничего не получает из казны!
Фишер побледнел:
- Сир, без приказа я ничего не мог делать.
Наполеон вышел из себя:
- Ты форменный Идиот, ты сам должен был напомнить мне о приказе! У меня тысяча своих забот! Сейчас же включите Рустама в список моих камердинеров.
Однако об оплате за прошлое ничего не сказал. Одним словом, я с этого дня, как и другие, стал получать в месяц тысячу двести ливров, а спустя некоторое время - две тысячи четыреста.
Дворцовая служба только создавалась, стали брать на работу бывших лакеев. И однажды управляющий Фишер сказал мне:
- Рустам, вы больше не будете обслуживать императора.
Я удивился:
- Почему? Я ведь служу ему еще с Египта. Неужели он недоволен мной?
- Нет, просто восстанавливается старый порядок. После этого вы будете передавать чистую посуду лакеям, они будут подносить ее императору, а использованную посуду вы получите назад от лакеев.
Понятно, что я не согласился:
- Я так служить не могу. Если император спросит, почему я его не обслуживаю, я скажу правду.
Я фактически перестал подавать Бонапарту еду, но он так ни о чем и не спросил.
Князь Невшательский, маршал Бертье, представил однажды список участников охоты, и в нем не было оруженосца. Князь предложил одного человека, от которого Наполеон решительно отказался:
- Это место, - сказал он, - принадлежит Рустаму. Он научился своему делу у Бутэ, и во время охоты всегда был рядом со мной. Кроме того, он честный, самоотверженный юноша, так что имейте это в виду.
Я, естественно, об этом разговоре не знал, мне рассказали о нем несколько дней спустя. А еще до этого князь Бертье обещал дать мне разрешение охотиться в Сен-Жермене (очень мне хотелось кроликов пострелять). Однажды утром слуга Невшателя принес мне большой конверт. Я решил, что это разрешение на охоту, но в конверте оказалось свидетельство о присуждении мне звания оруженосца, к которому Невшатель приложил свое личное, очень теплое поздравительное письмо[8] . Фактически, согласно новой должности, мое годовое жалованье составляло две тысячи четыреста ливров. Я тотчас же пошел к императору и выразил свою глубокую признательность и обещал сделать все, чтобы быть достойным оказанной мне Его величеством чести.
И вдруг Наполеон напомнил:
- Рустам, в Египте я однажды подарил тебе славную саблю, что-то я ее больше не вижу, куда ты ее девал?
Я не мог скрыть:
- Сир, как только мы приехали во Фрежюс, князь Бертье попросил у меня эту саблю, обещав вернуть ее в Париже. Но не знаю почему до сих пор ее не вернул.
Император возмутился:
- Мне это не нравится. Сегодня же найдешь его и от моего имени попросишь саблю обратно.
Но Бертье сабли не вернул:
- Никакой сабли у меня нет, не понимаю, о чем ты говоришь.
Вернувшись во дворец, я передал императору его ответ.
Бонапарт послал меня к нему вторично.
- Пойми, - сказал Его величество, - Бертье задумал присвоить твою саблю, но я этого не хочу. Скажи, что император требует.
Я снова подошел к князю Невшателю и в точности передал слова императора.
- Послушай, ты по-французски понимаешь?
- Да, монсиньор.
- Значит, вбей в свою башку, что я с императором произвел обмен, вместо этой отдал ему другую саблю.
Пришлось мне смириться:
- Все ясно, монсиньор.
Узнав об этом разговоре, Наполеон покачал головой:
- Бертье, похоже, подлец... Ничего, я подарю тебе другую саблю.
Бонапарт потребовал у своего дворецкого мосье Гебера все свои сабли и, наверное, самую лучшую (клинок из дамасской стали, в ножнах) подарил мне. Я поблагодарил и больше никому своей сабли не давал.
Далее мы какое-то время провели в Мальмезоне[9] . Однажды перед сном император спросил:
- Рустам, ты сегодня виделся с маршалом Бессьером?
- Нет, сир, - ответил я.
- Постарайся обязательно увидеться с ним. Я кое-что дал ему для тебя.
Наутро маршал Бессьер дал мне акций на пятьсот ливров и особо подчеркнул, что это подарок Наполеона. Когда мы уже были в Сен-Клу, император, прогуливаясь в Оранжерее, спросил меня:
- Ты видел Бессьера, Рустам?
Я поклонился:
- Да, сир, и я очень вам благодарен. Он передал мне акций на пятьсот ливров...
Наполеон перебил меня:
- Ты, верно, не умеешь хорошо считать. Акций было на гораздо большую сумму.
Я вновь попал в неловкое положение:
- Извините, сир, я считать умею. Было ровно на пятьсот ливров. Император не поверил:
- Не может быть. Поди сейчас же принеси билеты.
Акции были у меня в комнате. Пересчитав, он покачал головой:
- Что я могу сказать... ты прав...
А потом добавил:
- Я распорядился дать тебе на девятьсот ливров акций. Бессьер, видно, четыреста оставил себе. Нехорошо, ах, как нехорошо...
Он в тот же день вызвал маршала и как следует отчитал его. А Бессьер подумал, что это я пошел и нажаловался. Ясное дело, что я его не боялся, я ведь ни в чем не был виноват. Но Бессьер, как только увидел меня, стал грозиться:
- Я только что был у императора и выложил ему все, что нужно. Можешь и ты пойти к нему и сказать свое.
Я поклялся:
- Монсиньор, я только поблагодарил императора за заботу обо мне. Что же касается количества акций, то он сам спросил о них. Клянусь честью, я ни на кого не жаловался!
Спустя два дня Бонапарт через своего секретаря[10] послал мне акций примерно на четыреста ливров, и таким образом вся сумма составила девятьсот ливров.
Хотя дела мои шли неплохо, я никогда не мог забыть мою бедную мать и сестру. Через посольства Константинополя, Санкт-Петербурга я послал им четырнадцать писем, но никакого ответа не получил.
Однажды на охоте Его величество спросил:
- Рустам, у тебя есть твой портрет?
Я ответил:
- Да, сир, господин Изабей[11] по моему заказу сделал небольшой портрет.
- Так вот, сегодня маршал Брун едет в Константинополь в качестве посла. Давай отправим портрет твоей матери.
Это предложение мне не понравилось. Наполеон много раз обещал привезти мою матушку во Францию. Поэтому я спросил:
- Сир, если Ваше величество хочет, чтобы мой портрет доставили матери, значит ли это, что вы отказались от намерения привезти ее?
Он объяснил:
- Одно другому не мешает. Пока пошлем твой портрет, а после подумаем о ее приезде.
Один парижский коммерсант армянин был готов отправиться на Кавказ и Крым, найти матушку и сестру - я их как раз в этих краях и оставил. Для этого он просил заверенный рукой императора паспорт, три тысячи франков и экипаж. Когда я передал это Наполеону, он сказал:
- Твоему земляку все это нужно, чтобы вывезти на продажу свой товар. А что если он потом вернется и скажет, что не нашел ваших? Я ему заранее ничего не дам, ваши края ему прекрасно известны, и он может путешествовать ничего не боясь. Если матушка твоя жива, пусть привезет ее с собой, если нет - заверенное управляющим края свидетельство о ее смерти. И тогда я не только оплачу все его расходы, но и премирую десятью тысячами франков.
Я от имени Бонапарта передал моему соотечественнику эти слова, но он ничего не обещал. И вновь я стал посылать матери письма, которые оставались без ответа...
В эти годы я участвовал во всех наполеоновских походах, был рядом с ним во время первого австрийского, прусского, польского, второго австрийского, испанского, московского, дрезденского походов, двух итальянских, венецианских, а также во время разъездов внутри страны. Во время похода в Голландию я заболел и слег с высокой температурой, и император предоставил свою дворцовую карету, чтобы меня доставили в Париж.
Через семь лет после того как я оставил Египет, я решил жениться. Девушке было шестнадцать лет, и она была очень хороша собой, к тому же дочерью почтенных родителей. Я давно знал их. Отец ее, Дувиль, был первым дворецким императрицы Жозефины. Я ежедневно видел девушку, но сделать предложение не смел. Было это перед первым австрийским походом. Я пригласил на обед Дувиля и его близкого друга Ле Пельтье, с которым Дувиль же и познакомил меня. Я хотел лишь одного - попросить у Дувиля руки его дочери, После обеда я сказал ему:
- У вас красивая дочка, я тоже молод. Если Богу будет угодно и я женюсь на ней, то буду очень счастлив.
После чего мы с Пельтье долго уговаривали его дать согласие на этот брак.
Под конец отец сказал мне:
- За поведение и характер своей дочери я могу ручаться головой. Но во всех случаях без одобрения императора я не скажу ни да, ни нет.
Поскольку выступить в поход в Австрию мы собирались через несколько дней, я попросил у него разрешения писать его дочери, чтобы держать с ней постоянную связь, а по возвращении обещал переговорить с Наполеоном.
Расставаясь, мы с ним обнялись и расцеловались. Но в тот же вечер, встретившись во дворце с Дувилем, я сказал ему, что решил не откладывать разговор с Наполеоном.
- Император у себя в кабинете, хочу перед отъездом[12] получить его согласие.
Дувиль не возражал:
- И я тоже думаю, что лучше не откладывать. Так будет спокойнее на душе.
Полный решимости, я вошел в кабинет Наполеона. Он спросил:
- А, Рустам, что скажешь? Оружие мое в полном порядке?
Я с трудом ответил:
- Да, сир... но у меня к Вашему величеству другая... очень большая просьба.
Он разрешил изложить ее:
- Говори, в чем дело?
- Ваше величество знает Дувиля, который служит императрице. У него молодая, прелестная дочь, единственный ребенок у родителей. Я хочу попросить вашего разрешения жениться на ней.
Бонапарт спросил:
- Есть ли у нее приданое, филоны?[13]
Я честно признался:
- Не думаю, но поскольку я имею счастье служить Вашему величеству, то уверен, что никогда ни в чем не буду нуждаться.
- Но мы через несколько дней выступаем, у тебя просто нет времени.
- Мне достаточно согласия Вашего величества, а женюсь я по возвращении.
- Да, я согласен. Если мы благополучно вернемся, я сам и женю вас.
Счастливый, как король, я тотчас же нашел Дувиля и сообщил ему благую весть. Он тоже очень обрадовался и от души расцеловал меня.
На другой день я навестил жену и дочь Дувиля, которые уже обо всем знали. Однако вскоре я уехал вместе с армией в Австрию...
Мы прошли Вюртембергское и Баварское княжества, дошли до Вены, откуда направились в Аустерлиц. Здесь и дали последнее, решающее сражение.
Спустя три дня после этого сражения между Наполеоном и императором Австрии начались переговоры, и мы переехали в местечко Ш°нбрунн, в одной миле от Вены, где находился императорский дворец.
Однажды утром мы с друзьями отправились в Вену, пообедали там, и время пролетело незаметно до трех часов. Вдруг я увидел одного из дворцовых служащих верхом. Я спросил его, что нового.
- Ничего, - коротко бросил он.
Я стал расспрашивать его о новостях, потому что с утра находился в Вене.
И он торжественно произнес:
- Если так, то знай - сегодня утром заключен мирный договор. Король Австрии уже выехал в связи с этим в Мюнхен, а император Франции поедет завтра утром.
В одно мгновение я стал самым счастливым человеком на свете наконец-то заключен мир, и я могу вернуться в Париж и жениться.
Мы остановились в Мюнхене, через несколько дней к нам присоединилась и императрица. Наполеон задержался, чтобы присутствовать на бракосочетании вице-короля и баварской принцессы. Дни наши протекали в пирах и развлечениях, по вечерам город утопал в праздничной иллюминации. Бонапарт часто ходил на охоту, с собаками и без собак, и я всегда заряжал его ружья. Через несколько дней мы поехали в Вюрцбург, где в честь императора и императрицы был дан большой прием. Наполеон вместе с королем Вюртемберга отправились на охоту, и он тут же на охоте подарил королю дорогой карабин. Поскольку я был оруженосцем Бонапарта, я и преподнес его королю.
Наконец мы вернулись в Париж, император разрешил мне сразу же жениться, однако нотариус и архиепископ согласия не давали, мотивируя тем, что я не христианин и не католик римского вероисповедания. Я долго объяснял им, что родился в Грузии и что в Грузии все христиане. Я вынужден был вновь обратиться к Наполеону, который дал мне два рекомендательных письма, одно главному нотариусу, другое - на имя парижского архиепископа.
И только после этого, то есть спустя месяц после нашего возвращения, я смог наконец жениться. Император был так великодушен, что подписал наш брачный контракт и взял на себя все расходы[14].
Во время первого итальянского похода, когда Бонапарт должен был короноваться, мы так быстро продвигались вперед, что все утомились от недосыпания и усталости. Несмотря на это, он недолго оставался во дворце Ступинджи, находящемся в миле от Турина, только раза два ходил на оленью охоту (я всегда был с ним и заряжал его карабин).
Императрица просила его:
- Останемся здесь дня на два, свита валится с ног от усталости.
Наполеон не соглашался:
- Да они просто слабаки и неженки? Посмотри на Рустама, с утра до вечера со мною вместе на ногах, но не устает. И вид у него всегда бодрый, свежий.
На следующее утро мы поехали в Александрию, кружили по полю Маренго, где Наполеон дал крупное сражение. Эту ночь император провел в Милане, в специально отведенном для него дворце. Мы пробыли там около месяца, только изредка совершали краткие поездки по стране. Затем Бонапарт короновался, и мы через Мон-Жени и Лион вернулись в Фонтенбло [15]. Впереди всех ехала карета Бонапарта, и я вместе с ним, остальные кареты и всадники значительно отстали и только через день смогли догнать нас.
Мое имя по-прежнему значилось в списке эскадрона мамлюков, который был важнейшей частью императорской службы охраны. Понятно, что после женитьбы я хотел подать прошение об отставке, но все время откладывал, чтобы получить мое служебное жалованье (три года я ничего не получал). Я об этом не раз писал господину Мера[16], унтер-офицеру мамлюков, но мои заявления оставались без ответа. Обратившись в четвертый раз, я предупредил, что если мне не выплатят задолженность, я пожалуюсь императору. Видимо, угроза подействовала, потому что Мэра показал мое прошение своему начальству. Во всяком случае ответ унтер-офицера был сдержанным, но в конце моего прошения командир приписал несколько строк: "Подчиненный обязан выполнять приказы своего начальства. О вас я сам доложу императору". Я ответил мосье Мера: "Как только он решит написать обо мне императору, пусть пошлет письмо мне. Обещаю тотчас же вручить, потому что я денно и нощно нахожусь при императоре". И опять я не получил ответа. Через несколько дней господин Мера рано утром в гражданской одежде лично явился к нам домой (было едва девять часов), сел рядом со мной и начал задушевный разговор:
- Я ваше письмо получил, но тон, честно говоря, показался мне чересчур грубым.
Я не стал отрицать:
- Вполне возможно, я был очень сердит, ведь я обращался к вам в четвертый раз. Если бы вы соизволили ответить на третье мое заявление, четвертое не было бы таким резким. Только дня два назад я получил от вас долгожданный ответ, где рукой мосье Делатра[17] было написано: "Подчиненный обязан выполнять приказы начальства". Вы думаете, подобные угрозы напугают меня? Нет, пусть он выкинет это из головы. И потом, какое мне до него дело, мой господин - это император, и я больше никого не хочу знать. Если я получу еще одно такое письмо, я доложу Наполеону, что я думаю о мосье Делатре и о вас, милейший Мера. Три года я жду почему вы мне не платите?
- Потому что я получил офицерский чин и вынужден был купить на эти деньги коня.
- Дело ведь не только в деньгах. Вы даже не соизволили ответить на мои письма.
Жена моя была рядом, она хотела переменить тему разговора, всячески старалась предотвратить ссору. Я сказал, чтобы она не вмешивалась в дела, ее не касающиеся. Когда она ушла к себе, я продолжил:
- Вы не имеете права не платить мне, да еще так долго. Имейте в виду, пока не заплатите, отсюда не выйдете, иначе я скажу часовым гвардии, и они арестуют вас. А о вашей растрате я сообщу маршалу Бессьеру (он служил непосредственно Бонапарту).
Унтер-офицер уступил:
- Сейчас при мне только триста франков, пожалуйста, возьмите, а остальные отдам позже.
Я решительно отказался:
- Ни в коем случае. Я возьму, если вы дадите мне расписку о долге, заверенную начальником гвардейской службы, где обязуетесь впредь до полного погашения долга платить в месяц сто франков мне или мадам Рустам.
Так я полностью получил всю причитающуюся мне сумму и только тогда представил маршалу Бессьеру прошение об отставке. Он, конечно, дал согласие, после чего приказ подписали полковники, генералы и даже маршалы гвардейской службы. Жена была очень рада, мне в самом деле нечего было делать в эскадроне мамлюков.
В тот год алжирский бей прислал Бонапарту много коней, пару отличных пистолетов и украшенные кораллами карабины. Все это находилось в приемной Наполеона, я хотел зайти в кабинет и разложить их по порядку, но господин Гебер, первый дворецкий, не посоветовал:
- Без разрешения императора не стоит заходить в кабинет.
Вечером, когда я провожал Наполеона в кабинет, в приемной, где находилось оружие, я спросил:
- Ваше величество согласны, чтоб я это оружие отнес в кабинет и разместил там?
Он остановился:
- А ну-ка покажи, что это за оружие?
Тщательно обследовав ружье, он сказал:
- Бери его, дарю, и пистолеты тоже забери, они все похожи друг на друга. Унеси все в свою комнату.
Жена моя была на седьмом месяце, когда я отправился в прусский и польский походы, которые, как известно, продлились одиннадцать месяцев. Первое крупное сражение произошло при Йене, где вся прусская армия была в кратчайший срок разбита в пух и прах. Накануне сражения, ночью, Наполеон решил в сопровождении двух маршалов, принца Боргези, маршала Дюрока и меня (я никогда не покидал его) побывать на передовой. Он посетил левый фланг, а для проверки правого обошел часовых. Мы уже почти дошли до палатки, как вдруг наши часовые открыли по нас огонь, приняв за врага. Мы тут же со всех сторон окружили Бонапарта, чтобы случайная пуля не задела его, и закричали:
- Прекратите стрельбу, мы французы!
Огонь прекратился, и мы, целые и невредимые, вернулись в свой бивуак.
Император лег спать на поляне. Его ночной колпак! и плащ всегда были при мне, я приготовил в палатке постель из соломы, и когда он лег спать, укрыл его плащом.
Сражение началось в семь часов утра. День был пасмурный и мглистый, ничего не было видно, но часам к десяти туман рассеялся, и установилась прекрасная ясная погода.
Ночь после сражения Наполеон провел в Йене. А на другое утро он отпустит на свободу всех пленных, сказав:
- Я воюю не с саксонцами (пруссаков он велел сослать в глубь Франции).
Спустя несколько дней в сопровождении гвардейцев Бонапарт вошел в Берлин, переночевал в королевском дворце, после чего через Познань направился в Варшаву. Некоторое время мы оставались в этом польском городе, затем вошли в Пултуск, где дали бой русским и, победив их, взяли много пленных и пушек.
Зима была жестокая, солдаты жаловались, хотя это были не такие морозы, как в России. Здесь я получил письмо от моей тещи-матушки, где она писала, что жена моя разрешилась и родила мне сына. Я плакал от радости, стать отцом для меня было большим счастьем, чем стать королем.
Понятно, что я сразу же известил об этом Бонапарта. Он сказал:
- Чудесно, одним мамлюком у меня стало больше. Я полагаю, он будет твоим достойным продолжателем.
Далее мы выступили в Пруссию, в Эйлау, где имели еще одно победное сражение. В общей сложности мы захватили двадцать пять пушек, но пленных было немного, гораздо больше насчитывалось убитых. Раненых так засыпало снегом, что видны были только головы. В сражение я брал с собой все необходимое. В полевой сумке у меня была бутылка водки, я собственноручно раздавал ее нашим раненым, чтобы они не замерзли под снегом. Но в битве при Эйлау я и сам чуть не замерз. Меня спас господин Бонгар [18], адъютант князя Невшательского. Уже несколько дней мне не удавалось сомкнуть глаз. Крепко схватившись за поводья коня, я свесил голову, чтобы хоть немного отдохнуть. И незаметно для себя уснул под грохот пушек и вместе с конем наполовину зарылся в снег. Господин Бонгар заметил это и, подбежав ко мне, крикнул:
- Несчастный, что вы делаете?! Немедленно проснитесь, иначе тут же замерзнете!
В это время Наполеон садился на коня, я последовал за ним, а господин Турнор [19], дворецкий императора - o за мной. Но он не рискнул слишком далеко заходить - снаряды градом сыпались со всех сторон. И тогда Турнор нарочно раздразнил своего коня, и тот сбросил его на снег. Он лег на снег как на мягкую перину и крикнул мне:
- Господин Рустам, я больше не в силах сидеть на коне, возвращаюсь в штаб! Прошу сообщить императору, что я упал с лошади и не могу следовать за ним.
Все громко расхохотались, но так как Бонапарт не поинтересовался, где он, я ничего не сказал.
После сражения мы уехали в Остродо, расквартировали войско и довольно долго оставались там. Однажды вечером Наполеон сел играть в карты с князем Невшательским, маршалом Дюроком и другими. Он выиграл не очень большую сумму, но вызвал меня и великодушно подарил пятьсот франков.
- Бери, это твоя доля.
После этого штаб перевелся в Финкенштейн, где мы и отдыхали до весны. За это время я с Наполеоном не раз ездил в Гданьск, Мариенвердер и Мариенбург.
Все чаще стали поговаривать о мире. Это, конечно, очень радовало меня, ведь я спешил домой, чтобы насладиться семейным счастьем. Уже десятый месяц я не видел жены, хотя по императорской почте я почти каждый день получал весточку от нее. Как бы это ни утешало меня, все же десять месяцев находиться вдали от домашнего очага было очень тяжело.
Но вот однажды! явился адъютант маршала Нея и сообщил, что русские с сорокатысячной армией напали на наши позиции. Наши, правда, не потеряли ни одного солдата или пушки, но отступили на пятнадцать миль.
Всего за два дня Бонапарт подготовил армию к наступлению и поспешил на передовые позиции, чтобы, как всегда, лично руководить боем. Он вошел в штаб маршала Нея, хотя было уже одиннадцать ночи, и смеясь спросил:
- Почтеннейший господин маршал, как это вы позволили русским разгромить нас?
Ней приложил руку к груди:
- Клянусь честью, сир, это не моя вина! Они напали совершенно неожиданно и у меня было несравнимо меньше солдат.
От моего взора не укрылось, что по лицу маршала текут слезы, его, конечно, мучила совесть, что он отдал приказ об отступлении.