Разумовский Федор. Прокаженный

   На улице было ясно и холодно. Беспризорные коты попрятались в теплые подвалы, их не соблазняли даже переполненные помойки, но Сарычев верил - весна не за горами. В метро он совершенно машинально направился к открытому турникету и, не нащупав в кармане удостоверения, вздрогнул - нпээсэса*, блин, только не хватало! Секундой позже он вспомнил свой нынешний статус, чертыхнулся и двинул покупать жетон. Да, похоже, нпээсэсы ему теперь не грозят...
   * Неполное служебное соответствие.
   На вахте здания на Захарьевской его уже ждал пропуск, а в кабинете подполковник Отвесов. Юрий Иванович был круглолиц и брюхат, руки он майору не подал.
   - Присядьте, Александр Степанович, - кивнул он на стул. Сарычев присел. Особист некоторое время шелестел бумажками, потом спросил:
   - Вот вы здесь пишете, что, когда выскочили к машине, дома никого не было. А что ваша жена делала в это время?
   Майор взглянул недовольно.
   - Мы с ней не живем.
   - Так. - Глаза Отвесова странно сощурились. - И давно это у вас?
   - Не так чтобы очень. - Сарычев пока не понимал, к чему клонит Отвесов.
   - Ну а дети с кем? - Дотошный подполковник все никак не мог уняться, и майору это стало надоедать.
   - Нет у нас детей, и вообще, какое отношение все это имеет к делу?
   Отвесов прикрыл папку с бумагами и поднялся.
   - Такая вот, майор, история. В Кировском РУВД зацепили на наркоте Султан-Задэ - известного на всю округу педераста. Потом выяснилось, что он болен СПИДом. Так вот, этот пидер засветил вас, Александр Степанович, подробно изложил, что неоднократно имел с вами половую связь.
   - Чего? - Сарычеву стало смешно, однако он сдержался.
   Отвесов, резко обернувшись, продолжил:
   - Опознал вас по фотографии и подробнейшим образом описал внутреннее расположение вашей квартиры. Надо вам сдать кровушку, майор, и немедленно, я уже звонил на Гоголя, там в курсе.
   Он потянулся к телефону и, быстро набрав номер:
   - Вова, заберешь от подъезда. Эта же машина привезет вас назад. - Он повернулся к Сарычеву и показал редкие, похожие на частокол зубы. - Ну и придется подождать, сами понимаете...
   Был он весь какой-то донельзя фальшивый, официально-омерзительный, как это и полагается способному особисту. Ясно чувствовалось, что судьба Сарычева ему до фени.
   В лечебнице у майора взяли кровь, отправили ее на анализ, а его самого снова повезли на Захарьевскую и в ожидании результата определили в комнату инспекторов. Ответ не заставил себя ждать слишком долго - еще и стемнеть не успело, как звякнул телефон внутренней связи, и Сарычева попросили к подполковнику. Отвесов встретил майора ледяным спокойствием и без всякого выражения, равнодушно произнес:
   - ВИЧ-реакция положительная, СПИД у вас, Сарычев. Это косвенно подтверждает показания педераста. Так что заявляю вам официально, вопрос о вашем пребывании в органах МВД будет решаться на Коллегии ГУВД. Пока все...
   Он протянул майору пропуск и кинул в спину:
   - Вас известят.
   Сарычев вышел на улицу, вдохнул полной грудью морозный воздух и неторопливо подался к Неве. Он был удивительно спокоен, будто известие о смертельной заразе уже ничего не меняло в его жизни. Стоя у каменного парапета набережной, майор внезапно понял, что стал абсолютно свободным. Теперь он ни от кого и ни от чего не зависит. Никакой значимости не представляют для него ни законы, порождающие беззаконие, ни страх, ни условности, ни корысть, да и сама жизнь утратила былую ценность, ее как бы уже отняли у него. Наконец-то он может делать только то, что подсказывает ему совесть. Как там гласит истина из Бусидо? "Кто держится за жизнь - умирает, презирающий смерть - живет".
   "Ладно, мы еще пошумим". Чувствуя, что начинает замерзать, Сарычев шевельнул плечами и двинулся по набережной. Он невольно вспомнил все, что знал о СПИДе. Чума двадцатого века... Отсутствие иммунитета... Саркома Капоши... Почивший Фредди Меркури... Припомнилась и сказочная история о возникновении самого вируса - обделенные женским вниманием представители мужского населения джунглей трахали несчастных зеленых мартышек и вскоре сами позеленели от СПИДа - природа-мать наказала, мол, не обижайте братьев (сестер) наших меньших!
   Окончательно задубев, Александр Степанович добрался до Горьковской и, решив, что на сегодня впечатлений достаточно, поехал домой. Час пик давно миновал, вагон подземки был полупустой. Сарычев присел с краю, у самого стоп-крана, и от нечего делать принялся, глядя на рекламный плакат, вникать в невиданные достоинства новых женских прокладок. Внезапно рядом послышался какой-то шум, и, повернув голову, майор узрел банальнейшую ситуацию. Четверо блудных сынов гор взяли в кольцо девицу и хором лапали ее с веселыми гортанными возгласами. Кроме Сарычева, происходящее, казалось, никого не интересовало - за излишнее любопытство по нынешним-то временам можно и в рожу получить.
   - Бог в помощь, ребятки. - Майор встал и подошел поближе. - Только, может быть, вам лучше подрочить?
   - Тебя, русский, спрашивают, да? - Обиделись дети гор и сразу забыли про девицу. Зато один, самый гордый, сразу вспомнил маму Сарычева, взмахнув при этом растопыренной пятерней и отдав опорную ногу. Александр Степанович больше разговаривать не стал - травмировал герою колено и взял на болевой контроль кисть. Да только, похоже, перестарался - джигит заорал так, что заложило уши, пришлось несколько ослабить хватку. В наставшей тишине майор подмигнул девице:
   - Давай, барышня, двигай.
   - Спасибо вам. - На ближайшей остановке она выскользнула из вагона, а Сарычев, улыбнувшись воспитуемому: "Молодец, хороший мальчик", - уселся на свое место. Сквозь неплотно сомкнутые ресницы он видел, как возбужденные джигиты о чем-то бурно переговариваются, энергично жестикулируют и посматривают совсем недобро в его сторону. Было ясно, что продолжение последует.
   Наконец объявили остановку Сарычева, и он вышел из вагона, успев отметить, что раненый джигит поехал дальше, видимо, зализывать раны, а трое его кунаков продолжили поиск приключений на свои волосатые задницы.
   Миновав пятак перед станцией метро, сплошь утыканный ларьками и замерзшими коробейниками, майор пересек улицу и через пару минут оказался в сквере, заснеженном и безлюдном. Скоро позади заскрипел снег, и, обернувшись, Сарычев увидел джигитов. Они мчались на него молча, не расходуя энергию в крике, в руке одного из них был "нож для выживания" - тридцатисантиметровый клинок, как и положено, с пилой, точь-в-точь как у мокрушника Рэмбо в одноименном блокбастере.
   В то же мгновение майор понял, что с ним начинает происходить что-то непонятное. Он вдруг ощутил себя длиннобородым седым старцем, одетым в высокие усмяные сапоги и свободные штаны с широким поясом. Когда озверевший горец наконец подбежал к нему и попытался ткнуть свиноколом в живот, Сарычев удивительно легко уклонился и ударил его основанием ладони в лицо. Раздался дикий вопль, только закричал не нападавший, а его застывшие от ужаса товарищи. Какое-то время сыны гор безумными глазами смотрели на неподвижное тело, затем синхронно развернулись и растворились в темноте. Майор пришел в себя и тоже содрогнулся - он снес джигиту полчерепа. На снегу темнела кровь, пахло бойней и бедой. "Чертовщина какая-то". - Так ничего и не поняв, Сарычев оглянулся по сторонам и быстро пошел прочь.
   Поднявшись домой, он разделся и, прежде чем пойти в ванную, просмотрел АОН. Оказалось, что никому, кроме Петровича, до него дела не было. Майор тут же набрал его номер и, когда трубку сняли, улыбнулся:
   - Люся, привет. Ну где там Петрович?
   На том конце линии долго стояла тишина, потом раздался сдавленный стон, и безжизненный женский голос произнес:
   - Саша, это я звонила. Игорь погиб.
   Замначальника Калининского РУВД подполковника Гусева Сарычев знал хорошо когда-то служили вместе. Услышав в телефонной трубке его негромкий прокуренный голос, майор проглотил ком в горле:
   - Слава, здравствуй, это Сарычев беспокоит.
   - Привет, Саша, как жизнь?
   Чувствовалось, что подполковник рад старому товарищу, и майор соврал:
   - Спасибо, все хорошо. - Потом помолчал немного и вздохнул: - Друга у меня, Слава, замочили. Вчера, на твоей земле. Хотелось бы взглянуть на материалы дела.
   - Какой отдел занимается? - быстро спросил Гусев. - Шестерка? Поезжай, проблем не будет.
   - Спасибо. - Майор отключился, надел рабочий костюм и уже через полчаса был в оплоте правопорядка.
   Нашел дверь с табличкой "Начальник уголовного розыска", постучался, вошел.
   - Добрый день. Моя фамилия Сарычев.
   Его ждали. Из-за стола тут же поднялся невысокий белобрысый крепыш и, вытянувшись, представился:
   - Здравия желаю, капитан Стрыканов.
   Играя роль до конца, майор протянул ему руку.
   - Здравствуйте, капитан. Меня интересует дело Семенова Игоря Петровича, 56-го года рождения.
   - Да, я в курсе, вчера зажмурился. - Осекшись, Стрыканов виновато взглянул на Сарычева. - Извините, сейчас принесу корки.
   Выяснилось, что вчера часов в шесть вечера к Семенову в зал зашел неустановленный мужчина. Тот сразу закончил тренировочный процесс и отправил всех в раздевалку. Один из занимавшихся, некто Миша Громов, пятнадцати лет, забыл в зале боксерские перчатки, но забрать их сразу не смог, так как двери были заперты. Только попарившись в сауне, вымывшись и одевшись, то есть примерно в восемнадцать сорок пять, он возвратился в зал за своим имуществом и нашел Семенова Игоря Петровича лежащим на ринге на спине с полным отсутствием признаков жизни. Никаких наружных повреждений на теле обнаружено не было, а вскрытие показало, что умер он мгновенно, от остановки сердца, также абсолютно здорового и неповрежденного. Внешность заходившего мужчины никто толком описать не смог, и составление фоторобота было проблематично.
   "Да, - Сарычев вздохнул, - не повезло капитану, дело - глухарь. А нынче и под жопу его не положишь *, так и будет висеть удавкой на шее". Снова майор удивился своему спокойствию. Погиб друг, может быть, единственный, а он в состоянии трезво рассуждать и без дрожи в руках рассматривать фотографии мертвого Петровича. На них тот лежал с широко открытыми глазами, и на его лице читалось выражение крайнего удивления.
   * "Положить под жопу" - проверенная временем милицейская практика, заключающаяся в наличие двух КП (Книг происшествий) - одной для официальной отчетности, другой - для практической деятельности.
   Ознакомившись с делом, так ничего и не прояснившим, Александр Степанович пожал капитану руку и поехал к Семенову домой. Люсю он нашел недалеко от парадной, она стояла, прислонившись к дереву, и ждала, когда бультерьерша Фрося управится со своими делами. Жену Семенова майор помнил красивой улыбчивой брюнеткой, разговорчивой и жизнерадостной. Сейчас же в ее глазах были только боль и пустота. Сарычев понял, что говорить о чем-либо не стоит, он молча обнял ее и, вложив в ее замерзшую, негнущуюся руку три зеленые бумажки с портретами Франклина - весь свой ПЗ, попросил:
   - Позвони, когда похороны.
   Люся, казалось, не понимала, что происходит. Она взглянула на баксы, потом перевела взгляд на майора и вдруг, уткнувшись Сарычеву в плечо, горько и безутешно зарыдала.
   - Люся, держись, это Игорю уже не поможет, - произнес майор и, постояв немного, пошел к машине. Женских слез он не выносил.
   По пути он заехал в пункт анонимного обследования, провериться еще разок, - а ну как в ментовской лечебнице ошибочка вышла? Надежда, как известно, умирает последней...
   Когда Сарычев вернулся домой, было еще светло. Он старательно замкнул машину в кандалы противоугонных устройств, снял, презирая себя в душе, щетки и, чувствуя сильный голод, направился в универсам. Ходить по магазинам он терпеть не мог, а потому купил у самого входа колбасы, пельменей и упаковку томатного сока, обнаружив при этом, что его денежные ресурсы практически иссякли. Финансы спели романсы...
   Поднявшись домой, майор первым делом отправился на кухню. Нарезал "докторскую" крупными, по-деревенски, кусками, обжарил их с обеих сторон и с аппетитом съел, запивая томатным соком. Потом подошел к окну и задумался. Нужно было как-то жить дальше. Вот только как? Последние сбережения он отдал на похороны Петровича, значит, надо искать какие-то заработки. Искать, так сказать, новую стезю... Майор вздохнул и стал припоминать, что он умеет в этой жизни. Так, стреляет неплохо, мастерски бьет по морде и ломает руки. Нет, не то. Со службы его выпрут, скорее всего, за дискредитацию, так что никаких охранных лицензий ему не видать. Дальше: где-то там в шкафу валяется диплом юриста. Сарычев скривился, ему ли не знать, что закон, как узкое одеяло на двуспальной кровати, - на всех не натянешь. Особенно сейчас... Нет, это все явно не его.
   В конце концов он вспомнил о русских офицерах, подавшихся в Париже в шофера, и, усмехнувшись - все в этом мире повторяется! - решил заняться извозом. Хрен с ним, что не во Франции...
   Да уж... Выехав в тот же вечер и устав, как собака, он не отбил даже денег на бензин. Это со стороны кажется, что все так легко и просто. Катишь, мол, себе поближе к тротуару, а элегантные дамочки и семейные пары с детьми нетерпеливо машут тебе ручками. Нет, все не так. На дороге существует жестокая конкуренция, стремящихся заработать гораздо больше, чем желающих проехаться. Если, сорвавшись первым с перекрестка, не выйдешь на "крейсерский режим", то есть не будешь двигаться в среднем ряду достаточно близко к тротуару, это сразу же сделают другие. Селяви, кто не успел, тот опоздал. Можно, конечно, работать по-другому - "на отстое", у вокзалов и кабаков, но там все конкретно схвачено, а с криминальным элементом Сарычеву уж очень не хотелось иметь дело. Хватит, кушано достаточно...
   Тщательно проанализировав первый безрадостный опыт, на следующий день майор уже часам к шести без особых проблем заработал на еду себе и на бензин машине. Он уже собрался поворачивать колеса в сторону дома, когда услышал неподалеку визг тормозов, затем глухой удар и понял, что произошло ДТП. Картина была впечатляющая - на пересечении проспектов Науки и Гражданского прямо в кабину пожарного автомобиля, несшегося с сиреной под красный свет, на полной скорости въехал ГАЗ 52-фургон. От удара деревянная будка "газона" сорвалась и упала на крышу "жигуленка", двигавшегося следом. А весила она...
   "Ну, ексель-моксель!" - не раздумывая, Сарычев выскочил из "семака" и бросился к покореженной машине, но водительская дверь не открывалась, ее заклинило. Тогда, разозлившись, он выдавил лобовое стекло, залез в салон и первым делом выключил зажигание. Водителем оказалась дама средних лет. Ее лоб от левого виска до правой брови был глубоко рассечен, лицо сплошь запито кровью. "Да, голубушка, шрам тебе красоты не прибавит", - успело промелькнуть в голове у Сарычева, и опять что-то накатило на него.
   Он вдруг ощутил себя - о, боги! - женщиной. Старой сгорбленной бабкой, желтой, как гриб рыжик, с морщинистой кожей и длинным крючковатым носом. В общем на лицо ужасная, добрая внутри.
   - Во имя Отца, Сына и Святаго Духа... - зашептали его губы, а душа наполнилась божественным светом добра и справедливости. - Божья Матерь, животворящим крестом сво-им... - Он ощутил всеобъемлющую любовь и невыразимую силу креста.
   - Живую рану срасти, кровяное русло останови... Внезапно откуда-то издалека донесся сиплый, пропитой голос:
   - Ну как она там, теплая хоть?
   Придя в себя, Сарычев увидел в проеме окна красную рожу санитара.
   - Теплая, - машинально отозвался он и глянул на пострадавшую. Поперек ее лба тянулся свежий нежно-розовый шрам.
   Ленинград. Развитой социализм. Среда
   В заказнике было неуютно. Света не хватало, стеллажей тоже, многое было свалено прямо на пол - словом, бардак.
   - Вот здесь, Юра, посмотри. - Наталья Павловна аккуратно, чтобы не испачкаться, встала на стремянку, и, глядя на ее плотные, хорошо развитые икры, Титов сразу вспотел.
   Сегодня она выглядела на редкость элегантно. Короткое платье "сафари" мягко облегало фигуру, а ноги в туфлях-лодочках на высоком каблуке, казалось, росли прямо из подмышек. "Интересно, в койке она так же хороша?" -Аспирант сглотнул слюну и подошел к указанному стеллажу поближе. Стараясь не дышать поднявшейся пылью, он встал на цыпочки и потянул сверху узел с шаманским барахлом.
   - Фу ты, грязища какая. - Вздернутый носик Натальи Павловны сморщился, однако она с интересом присела рядом со свертком, и Юра заметил, что коленки у нее круглые и розовые. Говорят, что это верный признак жгучего темперамента у женщины...
   Когда достали саамский бубен, сразу стало ясно, что хозяин его был "очень сильным" нойдой. На поверхности камлата красной краской был нарисован знак верховного бога Юмбела, с ним могли общаться только самые могущественные шаманы.
   - А ты знаешь, Юра, что обод бубна сделан из дерева, растущего "посолонь", то есть по движению солнца, с востока на запад? - Наталья Павловна дотронулась до поблекшего от времени изображения богини земли Маддер-Акке, а Титов еле сдержался, чтобы не обнять ее. Прижаться губами к этой шее, ощутить руками упругость бедер, груди... Эх...
   Внезапно в голову ему пришла свежая мысль. Не стесняясь недоуменного взгляда научной сотрудницы, он скинул рубаху и, с гордостью обнажив мускулистый торс с хорошо прочеканенными грудными мышцами, принялся обряжаться в пропыленную шаманскую парку.
   - Что это с тобой, Юра? - Наталья Павловна улыбнулась не то испуганно, не то игриво, а он тем временем поднялся, повесил на грудь ожерелье из когтей и зубов медведя, принесенного в жертву Маддер-Акке, таинственно округлил глаза...
   - Камлать буду. - Он положил специальное кольцо "арпа" на изображенный в центре знак бога солнца Пейве, взяв в руку колотушку из оленьего рога, принялся бить в бубен, двигаясь и подпевая подобно нойде из норвежского фильма о лапландских саамах. Что-то во всем этом было очень сексуальное...*
   *Нойда при камлании действительно подражает движениям, совершаемым при половом акте.
   - А ничего у тебя получается, - Наталья Пазловна внезапно покраснела и звонко расхохоталась. - Тебя бы в мужской стриптиз.
   Похоже, все происходящее ей очень нравилось...
   - Глаза мне завяжи. - Юра указал подбородком на ветхую от времени полоску замши. - Потуже.
   - Как скажете, кудесник. - Научная сотрудница подошла вплотную и ловко закрепила повязку:
   - Ну ты, Юрка, и хорош теперь.
   Титов ее уже не слышал. Он вдруг понял, что начинает чувствовать неясный пока ритм, пение его сделалось пронзительным, а звуки, казалось, рождались не в горле, а выходили прямо из живота. Несмотря на завязанные глаза, он увидел разливающийся вокруг свет. В этом свете он все видел иначе - стеллажи, экспонаты, Наталью Павловну. Ухмыльнувшись, он вдруг заметил, что она беременна. Тем временем далекие удары камлата в чьих-то могучих руках приблизились, и, двигаясь сообразно с ними, Юра ощутил, как на него с бешеной скоростью надвигаются бескрайние, сверкающие под солнцем просторы тундры, над которой великий Айеке-Тиермес гонится за огромным золоторогим оленем Мяндашем. Подобный вихрю танец неожиданно прервался, и, обессилев, аспирант неподвижно вытянулся на грязном полу, чувствуя, как он стремительно переносится сквозь прозрачные воды Сеид-озера куда-то глубоко под землю. Он не слышал, как вскрикнула научная сотрудница, как, громко стуча каблучками, побежала звать на помощь. Он беззвучно двигался по Ябме-Акка-абимо - стране Матери-Смерти, где праведно живут души добрых людей. Быстро миновав рай саамов, он очутился возле мрачного спуска, окруженного остроконечными черными базальтовыми скалами, и, мгновенно оказавшись в еще более глубинном царстве смертоносного Рото-Абимо, своими глазами узрел невыносимые муки тех, кто прожил свою жизнь во зле. Грешники медленно замерзали в студеных водах бездонных адских озер, страшный оборотень Тал огромными когтями сдирал кожу с их голов, ужасные упыри-равки грызли железными зубами их кости, и постепенно их сердца превращались в осколки льда. От созерцания чужих страданий аспиранта оторвал громоподобный, похожий на звук водопада голос. Обернувшись, он увидел горящие кровавым огнем глаза самого Рото-Абимо.
   - Ты услышал звук моего камлата, - подобно сходящей с гор лавине произнес владыка ада. - Я научил тебя своей волшебной песне, и теперь мы будем всегда вместе - ты и я. - На Титова надвинулось темное облако, на мгновение он ощутил свое сердце прозрачной звенящей льдинкой, плавающей в черных водах озера Смерти, и его закатившиеся глаза открылись.
   Прямо перед собой он увидел взволнованное лицо научной сотрудницы.
   - Ну как он там, Наталья Павловна? - В дверях послышался козлитон директора. - "Скорая" уже едет.
   Аспирант поднялся на ноги так стремительно, что его спасители отшатнулись. Во всем его теле ощущалась небывалая легкость, оно было просто переполнено энергией, а в голове слышался далекий звук камлания Рото-Абимо: "Голод, голод, голод..." Мгновенно что-то темное и вязкое обволокло мозг Титова, ощущая, что движется в такт с могучей, всеразрушающей силой, он подскочил к козлобородому музейщику и одним движением порвал дряблое старческое горло. Наталья Павловна дико завизжала от ужаса, но когда аспирант рывком содрал с нее платье, она вдруг замолкла и судорожным движением прикрыла грудь.
   - Юра, ну что ты делаешь, Юра... Не надо...
   Рассмеявшись, Титов скинул с себя мешавшую ему парку и схватил научную сотрудницу за волосы. В мгновение ока он разорвал на ней трусики и, не обращая внимания на крики, швырнул ягодицами кверху на ворох истлевшего барахла. Мощным движением он глубоко вошел в податливое женское тело и не останавливался до тех пор, пока глаза его не закатились и из груди не вырвался торжествующий крик обладания. Где-то далеко-далеко в его сознании по-прежнему звучали ритмы камлата. Брезгливо глянув на ставшее ненужным, потерявшее всю свою привлекательность тело Натальи Павловны, аспирант ухмыльнулся и сломал ей шейные позвонки. Научная сотрудница, коротко вскрикнув, неподвижно вытянулась, а из коридора уже слышался голос:
   - Сюда носилки давайте.
   И в заказник ввалился сержант из охраны в сопровождении пары санитаров.
   Мент оказался не дурак. При виде двух трупов и аспиранта с голым торсом, густо измазанным кровью, он не растерялся. Без всяких там "Стой, стрелять буду!" вытянул из кобуры ПМ, дослал патрон и, рявкнув: "На колени, руки на затылок", - нацелил пушку Титову прямо в лоб. "И-и-и!" - раздался звук отрикошетившей пули. Поднырнувший под руку сержанта аспирант порвал ему сонную артерию и молнией метнулся в коридор. Оттуда раздались крики: "Стоять! Стоять!" Раздались резкие хлопки выстрелов, что-то с грохотом упало на пол, и наступила тишина, но ненадолго - скоро распахнулась дверь и заваливший аспиранта старшина втащил его тело в заказник.
   Титов был без сознания - два девятимиллиметровых кусочка свинца глубоко засели у него в животе, из аккуратных входных отверстий обильно струилась кровь.
   - Смотрите, чтобы не сдох. - Старшина сурово посмотрел на санитаров и побежал звонить своим. - Шкуру спущу.
   Вызвав оперативную группу, он поспешил назад и еще в коридоре услышал чью-то громкую, забористую ругань. Он открыл дверь, увидел бледные, перекошенные от изумления лица эскулапов и, следуя за их взглядами, остолбенел: задержанный, загибавшийся пять минут назад, сидел на полу и, громко матерясь, растирал огромный розовый шрам на животе. Подыхать он, похоже, и не собирался.
   На кладбище было ветрено. Громко каркало воронье, чернели скелеты тополей. Резкие порывы холодного воздуха заставляли отворачивать лица, трепали ленты на венках, и, когда гроб с телом Петровича опустили в могилу, ветер первым бросил горсть земли на полированное дерево крышки. Народу было много - друзья, ученики, родственники, и у всех на лицах наряду со скорбью застыло выражение недоумения. Как такое могло случиться с человеком, который легко ломал кулаком три сложенные вместе дюймовые доски и раскалывал ногой подвешенный на нитках кирпич?
   Наконец могилу засыпали, и все потянулись к автобусу. Сарычеву же вдруг стало плохо. Он едва успел отбежать в сторону, как его вывернуло наизнанку. "Вот она, начинается, - давясь блевотиной, подумал он почему-то опять на удивление спокойно, - болезнь века... Странно, а где же понос?"*
   * Один из первых симптомов при СПИДе.
   Желудок скоро отпустило, но разболелась голова, казалось, что сейчас она разлетится на мелкие кусочки, и, с силой сжав виски, майор повалился на скамейку у чьей-то могилы.
   Он услышал вдруг, как бьется крутобокая балтийская волна об истертые скалы, и открыл глаза. Перед ним высился огромный погребальный сруб, сложенный из толстенных сосен. На самом его верху, в окружении всего того, что необходимо в далеком пути до Ирия - чертога Перунова, покоилось тело славного Имярыкаря. С ним было и оружие, омытое кровью врагов, и верный конь, испытанный в битвах, и любимая жена, не пожелавшая оставить его, а в изголовье стояли каменные чаши со священным отваром красного мухомора, пробуждающим в чреве воинов бешеную силу Ярилы-бога.
   Моросил мелкий дождь - это могучий Перун заслонил тучею лик лучезарного Даждьбога, и капли влаги мешались с медом в кубках собравшихся на тризну воинов.