Роурк сидел в своей конторе около безмолвного телефона, ожидая звонка по поводу его проекта Манхэттен Бэнк Билдинг.
   Он уже несколько месяцев не платил за контору. За квартиру тоже не было уплачено. Телефон каждую минуту могли отключить, так как и за него он давно не платил.
   Вейдлер до сих пор не дал ответа. Правление компании не могло придти к единодушному решению. Роурк ждал.
   В это время и пришел к нему Китинг. В своем бежевом весеннем пальто нараспашку он выглядел очень нарядным.
   — Что случилось, Говард? Ты выглядишь просто ужасно. Надеюсь, ты не переутомлен? Не переработал?
   — Нет. Поздравляю тебя.
   — Спасибо. Послушай, Говард, ну когда ты спустишься на землю? Почему бы тебе не начать работать, как все? Когда ты перестанешь быть идиотом? — Ему хотелось показать, что он не боится Роурка. И никогда больше не будет бояться. И его понесло. Он уже не мог остановиться.
   — Как ты собираешься жить с людьми? Существуют только два способа — либо ты с ними, либо ты против них. Но ты, кажется, не делаешь ни того, ни другого.
   — Ты прав.
   — Но ведь люди тебя не хотят! Они не хотят тебя! Ты не боишься этого?
   — Нет.
   — Но ты уже год не работаешь. И не будешь. Кто даст тебе работу? У тебя осталось всего каких-нибудь несколько сотен — и тогда конец.
   — Ты ошибаешься, Питер. У меня осталось 14 долларов и 57 центов.
   — А посмотри на меня. Я не хвалюсь. Но ты помнишь, с чего мы начинали? Посмотри на нас теперь. Брось ты думать, что ты лучше всех, иди работать. Через год у тебя будет такая контора, что ты без стыда не сможешь вспомнить об этой дыре. У тебя будут клиенты, у тебя будут друзья. Говард, ты же видишь, что на этот раз мне ничего от тебя не надо. Я даже боюсь конкуренции с тобой, но как друг должен сказать это тебе. Подумай, Говард, ты станешь богатым, ты будешь знаменит, тебя будут уважать, хвалить, восхищаться тобой — ты будешь одним из нас! Ну!? Скажи же что-нибудь! Почему ты ничего не говоришь?
   — Питер, я верю тебе. Я знаю, что, говоря это, ты не преследуешь никакой личной выгоды. Я даже знаю больше того. Я знаю, что ты не хочешь моего успеха — я не упрекаю тебя. Я всегда знал это. И ты понимаешь, что если я последую твоему совету, я буду иметь все то, что ты мне сулил. И это вовсе не от любви ко мне… Скажи, Питер, что тебя так сердит и пугает во мне таком, какой я сейчас?
   — Не знаю, — прошептал Китинг.
   Он понял, что этот ответ был признанием, и ужасным признанием.
   Он не совсем понимал природу того, в чем он признавался, и чувствовал, что Роурк тоже не понимает. И поэтому они сидели молча, с удивлением глядя друг на друга.
   — Приди в себя, Питер, — мягко сказал, наконец, Роурк, — и давай больше никогда не будем говорить об этом. Ну, а теперь, что ты хотел сказать мне о конкурсе?
   Питер вздрогнул — как Роурк догадался?
   — Ах, да, я действительно хотел поговорить с тобой об этом. Нетрудно было догадаться. Ты же знаешь, что я не какая-нибудь неблагодарная свинья. Я пришел отблагодарить тебя. Я не забыл, что ты для меня сделал. Ты действительно дал мне несколько полезных советов. И поскольку я сейчас получу много денег, я хотел бы дать тебе часть из них, тем более, что ты сейчас так нуждаешься.
   Он вынул чековую книжку, вырвал оттуда чек, который он заранее приготовил, и положил его на стол. На чеке было написано: «Уплатить предъявителю сего, Говарду Роурку, 500 долларов».
   — Спасибо, Питер, — сказал Роурк, беря чек. Затем он перевернул его, взял ручку и написал на обороте: «Уплатить Питеру Китингу», подписался и отдал чек Питеру.
   — Это моя взятка тебе, Питер, — сказал он. — За то же самое. Чтобы ты молчал.
   Китинг смотрел на него с недоумением.
   — Это все, что я могу тебе сейчас предложить, — сказал Роурк. — Но я действительно хочу, чтобы никто не знал о моей причастности к этому делу. Иди домой, Питер. Ты можешь не бояться. Я никому не скажу ни слова. Это все твое. И здание, и каждая его балка, и каждая ступенька лестницы, и каждая твоя фотография в газете. Питер вскочил. Его трясло от злости.
   — Черт тебя возьми! Будь ты проклят! Кто, ты думаешь, ты такой? Ты считаешь себя слишком гениальным для этого здания? Хочешь, чтобы я стыдился его? Ты отвратительный, тщеславный ублюдок! Кто ты такой? У тебя не хватает ума признать себя неудачником, недоучкой, нищим! И ты еще берешься судить! Ты один против всей страны! Против всех! Почему я должен тебя слушать? Я не боюсь тебя! Ты не можешь мне ничего сделать! За меня весь мир! Не смотри на меня так! Я всегда ненавидел тебя! И всегда буду! И когда-нибудь я растопчу тебя, клянусь, я это сделаю!
   — Питер, — сказал Роурк. — Зачем так выдавать себя?
   Питер задохнулся. Он в изнеможении повалился на стул, свесив по бокам руки.
   Наконец, он поднял голову и спросил:
   — Господи, Говард, что я тут наговорил?
   — Тебе лучше? Ты можешь идти?
   — Говард, прости меня. Я потерял голову. Я просто устал. Я не хотел обижать тебя. Я не знаю, почему я говорил все это.
   Он взял чек, зажег спичку и сжег его.
   — Говард, давай забудем все. Если хочешь, я извинюсь.
   — Тебе сейчас лучше уйти.
   Выйдя за дверь, Китинг почувствовал облегчение. Он теперь точно и определенно знал, что ненавидит Роурка. Он уже не сомневался в этом. Он ненавидит Роурка. Почему? Неважно, почему. Важно, что он должен его ненавидеть. Ненавидеть слепо, терпеливо, беззлобно. Только ненавидеть и никогда ничего не забывать. Никогда.
 
   Вейдлер, наконец, сообщил Роурку, что после долгой борьбы его проект принят, и он должен явиться на заседание правления компании.
   Когда он пришел, ему предъявили одно условие: фасад здания должен быть слегка изменен. Спереди должен быть надстроен дорический портик, а на фасаде должны быть традиционные греческие украшения.
   Роурк говорил долго. Он объяснял, почему его здание не может быть украшено в классическом стиле. Он объяснил, что честное здание, как и честный человек, должно быть цельным, и что одна маленькая фальшивая деталь может убить всю идею, лишить творение жизни. Роурк отказался изменять проект своего здания.
   — О, господи! — воскликнул Вейдлер. — Вы понимаете, от какого выгодного заказа вы отказываетесь? Вы молоды. У вас никогда больше не будет такого случая. И вам нужно это сейчас! Я-то знаю, как вам это нужно!
   Роурк собрал чертежи и вышел.
   Он вернулся в свою контору, забрал все чертежные принадлежности, запер дверь и отдал ключ владельцу дома. Он заявил, что закрывает свою контору. Он отнес все вещи домой и отправился к Майку.
   — Нет? — сразу понял Майк.
   — Нет, — сказал Роурк.
   — Что случилось?
   — Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.
   — Сволочи!
   — Ничего, Майк.
   — Как же теперь с конторой?
   — Я закрыл ее.
   — Навсегда?
   — На время.
   — Черт бы их всех побрал, Рыжий!
   — Хватит, Майк. Мне нужна работа. Ты можешь мне помочь?
   — Я?
   — Я никого не знаю из строителей. Не знаю, кто бы мог меня взять. А ты их всех знаешь.
   — Каких строителей? О чем ты говоришь?
   — Я говорю о стройках. Я работал на них раньше.
   — Ты имеешь в виду — простым рабочим?
   — Да.
   — Ты с ума сошел! Ты просто идиот!
   — Кончай, Майк! Ты найдешь мне работу?
   — Но какого черта?! Ты можешь найти себе хорошую чистую работу где-нибудь в архитектурном бюро.
   — Я не хочу, Майк. С меня хватит!
   — Почему?
   — Я не хочу прикасаться к их чертежам. Не хочу видеть их. Я не хочу помогать им делать то, что они делают.
   — Ты можешь найти работу в другой области.
   — На хорошей чистой работе я должен буду думать. Я не хочу думать. Не хочу думать, как они. Куда бы я ни повел, это значило бы быть с ними. Я хочу такую работу, где мне не надо было бы думать.
   — Архитекторы не работают просто рабочими.
   — Это все, что этот архитектор может делать сейчас.
   — Ты мог бы изучить что-нибудь за короткий срок.
   — Я не хочу ничего изучать.
   — Ты хочешь, чтобы я устроил тебя где-нибудь здесь, в городе?
   — Именно.
   — Не, катись к черту! Я не могу! Я не сделаю этого!
   — Почему?
   — Рыжий! Ты хочешь, чтобы все эти сволочи видели, до чего ты докатился? Чтобы эти сукины дети знали, до чего они тебя довели? Чтобы они все злорадствовали?
   Роурк засмеялся.
   — Мне наплевать на них, Майк. Почему это тебя так трогает?
   — Ну а я не позволю тебе сделать из себя посмешище! Не доставлю им такого удовольствия!
   — Майк, — мягко сказал Роурк. — У меня нет другого выхода.
   — Черта с два! Есть! Я тебе еще раньше предлагал! И теперь ты будешь слушать, что тебе скажут умные люди. У меня есть деньги на первое время…
   — Майк, если ты еще когда-нибудь предложишь мне деньги, нашей дружбе конец.
   — Но почему?
   — Не спорь, Майк.
   — Но…
   — Я прошу тебя о гораздо большей услуге. Я хочу эту работу. Ты не должен меня жалеть.
   — Но… что будет с тобой, Рыжий?
   — Когда?
   — Я имею в виду твое будущее.
   — Я накоплю денег и начну все сначала. Или, может быть, кто-нибудь пошлет за мной еще раньше.
   — Ладно, Рыжий. — согласился Майк.
   После долгого молчания он сказал:
   — Я не стану искать тебе работу в городе. Я не могу. У меня все внутри переворачивается при этой мысли. Но я найду тебе что-нибудь в этом духе в другом штате.
   — Хорошо. Что угодно. Мне безразлично.
   — Я знаю, что у этого негодяя Франкона есть каменоломни в Коннектикуте. Я когда-то у него работал. У меня там есть знакомый подрядчик. Он сейчас здесь, в городе. Ты когда-нибудь работал в карьере?
   — Один раз. Давно.
   — Думаешь, тебе это подойдет?
   — Вполне.
   — Я скажу ему, что ты мой друг. И больше ничего.
   — Спасибо, Майк. — Майк потянулся за своим пальто, но внезапно снова обратился к Роурку:
   — Рыжий…
   — Все будет хорошо, Майк.
 
   Через два дня Роурк уехал в Коннектикут.
 
   В тот же вечер в ресторане «Стар Руф» состоялся банкет в честь назначения Питера Китинга компаньоном Гая Франкона. Питер произнес речь:
   — Мы все, собравшиеся здесь, служим одной великой цели. Может быть, самой великой и благородной. Мы многое достигли, и, может быть, часто ошибались. Но мы всей душой стремимся проложить путь нашим потомкам. Все мы лишь простые смертные, и мы только пытаемся нащупать этот путь. Но все лучшее, что в нас есть, мы отдаем поискам истины. Все, что есть в нас возвышенного, мы посвящаем этой задаче — найти правду. Это великая задача! За будущее американской архитектуры!