Страница:
– Ты действительно это сказал или мне почудилось? – спросила Зилла.
– Да, я действительно это сказал, дорогая. Позволь мне объяснить. Я хочу жениться на тебе, хочу быть с тобой до конца наших дней. Ты мне нравишься. Я думаю, мы поладим.
Зилла, которую бедность довела до того, что неделю назад она бросила курить, взяла сигарету из пачки, которую он положил на стол. Джимс поднес зажигалку.
– Но ты же гей, – сказала она.
– Совершенно верно. А еще член парламента от консервативной партии от Южного Уэссекса, и – только между нами – мне кажется, что в течение следующих шести месяцев меня ждет публичное разоблачение, если я не предприму мер.
– Ага. Понятно. Но сегодня всех рано или поздно выводят на чистую воду, и тайное становится явным. То есть я знаю, что ты пока держишься, но это всегда было лишь вопросом времени.
– Нет, неправда. Почему ты так говоришь? Я тщательно заботился о том, чтобы меня видели с женщинами. Несколько недель таскал с собой эту страшную модель, Айкон. Подумай о моем избирательном округе. Ты здесь живешь, и ты знаешь, что это такое. Они никогда не избирали никого, кроме консерваторов, причем до меня – только женатых людей. Населения с такими правыми взглядами нет во всем Соединенном Королевстве. Они ненавидят тех, кто отличается от них. На прошлой неделе в своей речи на ежегодном обеде председатель ассоциации консерваторов Северного Уэссекса сравнил тех, кого он назвал «извращенцами», с некрофилами, приверженцами зоофилии, педофилами и сатанистами. До всеобщих выборов осталось меньше года. Я не хочу лишаться своего места. Кроме того… – Джимс придал своему лицу загадочное выражение, что он всегда делал, когда вел речь о коридорах власти. – Кроме того, одна маленькая птичка напела мне, что у меня есть крошечный шанс получить пост при следующей перестановке в правительстве, если я буду держать свои маленькие лапки в чистоте.
Зилла, которая знала Джеймса Изамбарда Мэлком-Смита уже двадцать пять лет, с тех пор как ее отец и мать поселились в поместье его родителей в качестве управляющего и экономки, откинулась на спинку стула и посмотрела на него совсем другими глазами. Он, вероятно, был самым красивым мужчиной из всех, кого ей приходилось встречать. Высокий, темноволосый, похожий на кинозвезду тех времен, когда красота в Голливуде считалась обязательным условием; стройный, элегантный, слишком красивый – иногда думала она – для гетеросексуала, и слишком красивый, чтобы сидеть в Палате общин. Ее удивляло, что такие люди, как председатель ассоциации и главный организатор парламентской фракции, не раскусили его еще много лет назад. Она и сама помечтала бы о нем, но уже в шестнадцать лет убедилась, что это бесполезно.
– Что я с этого буду иметь? – спросила она. – Уж точно не секс.
– Нет, конечно. Будем называть вещи своими именами, дорогая. У нас будет, если можно так выразиться, фиктивный брак – но также и гражданский брак, хотя эта часть останется нашим маленьким секретом. А получишь ты не так уж мало – с какой стороны ни посмотри. Как тебе известно, денег у меня хватает. Не говоря уже о жалких грошах, которые я получаю от родоначальника парламентов. Плюс мой очаровательный дом в Фредингтон-Крус и шикарная квартира в районе «парламентского звонка» – кстати, не далее как на прошлой неделе ее оценили в миллион баксов. Ты получаешь мою фамилию, освобождение от домашних обязанностей, кучу красивых тряпок, машину по своему выбору, заграничные путешествия, приличную школу для детей…
– Да, Джимс, как насчет детей?
– Ты же знаешь, я люблю детей. Почему бы не полюбить и твоих? Своих у меня никогда не будет – разве что я создам семью на основе постоянных отношений с человеком моего пола и кого-нибудь усыновлю. А твои уже готовы – пара милых маленьких голубков с белокурыми кудрями и дорсетским акцентом.
– У них нет дорсетского акцента.
– Есть, есть, дорогая. В любом случае мы скоро это поправим. Ну, что скажешь?
– Я должна все обдумать, Джимс, – сказала Зилла.
– Ладно, ладно, только не слишком долго. Завтра звякну.
– Не завтра, Джимс. В четверг. До четверга я определюсь.
– В мою пользу, правда, милая? Если хочешь, я скажу, что люблю тебя, – это почти правда. Да, и насчет гражданского брака. Ты же не станешь возражать, если я подведу черту под отношениями с этим твоим бывшим мужем? Уверен, ты понимаешь, о чем речь.
После того как Джимс уехал – в «Рейнджровере», а не «Феррари», – Зилла надела толстое шерстяное пальто, шарф, который достался ей от матери, и пару больших, не по размеру резиновых сапог, оставленных каким-то мужчиной, останавливавшимся в доме на одну ночь. Она шла по деревенской улице, размышляя о себе и своем положении, о Джерри и о будущем, о Джимсе и отношениях с родителями, но больше о себе. При крещении ее назвали Сарой, как и еще шестерых девочек в ее классе начальной школы, но в подростковом возрасте анализ крови выявил у нее довольно редкую группу B, встречающуюся в основном у цыган, и узнав, что самое распространенное цыганское имя – Зилла, она взяла его себе. Теперь проверяла, как это имя звучит с новой двойной фамилией. Зилла Мэлком-Смит – гораздо лучше, чем Зилла Лич. Хотя почти любая фамилия звучала бы лучше.
Красавчик Джимс знает о Джерри. То есть знает об их с Джерри устном договоре. Вернее, бывшем договоре. Разумеется, она не поверила в то письмо – так просто ее не проведешь. У него нет компьютера. Наверное, письмо написала его новая женщина. Джимс назвал Джерри «бывшим мужем». Это казалось естественным, и его все так называли, хотя официально они не разводились – как-то не собрались. А теперь если Джерри и не умер, то хотел, чтобы Зилла считала его мертвым, что, собственно, одно и то же. Значит, он не вернется; «договор» утратил силу, и дети лишились отца. Нельзя сказать, что Джерри был им настоящим отцом – то появлялся, то исчезал. Если принять предложение Джимса – как романтично и старомодно это звучит, – можно ли представляться вдовой или безопаснее называть себя одинокой женщиной? Если она примет предложение Джимса, то утрет нос матери и, возможно, избавится от ее удушающей опеки.
Деревня Лонг-Фредингтон получила такое название из-за главной улицы, протянувшейся на целые полмили от фермы Бартона на востоке до усадьбы Томаса Харди на западе. Это была самая большая из деревень с названием Фредингтон: Фредингтон-Сент-Майкл, Фредингтон-Эпископи, Фредингтон-Крус и Литл-Фредингтон. Все были живописными, как почтовые открытки; в них каждый дом, даже самый новый, каждый амбар, а также церковь, мельница, паб (теперь частный дом), школа и магазин (тоже частные дома) были сложены из одинакового золотисто-серого камня. Если вы богаты, и особенно если вы богатые пенсионеры, это очаровательное место для жизни. Если у вас есть машина или две, работа в Кастербридже или Марктоне, муж и няня, здесь тоже неплохо. Но для человека в положении Зиллы это был ад. Евгения ездила в школу на автобусе, и тут все в порядке, но в деревне не имелось ни яслей, ни детского сада для Джордана, и он целый день сидел с ней дома. У Зиллы не было машины – даже велосипеда. Раз в неделю, если им больше нечем было заняться, Энни из Олд-Милл-Хауса или Линн из Ла-Вьель-Эсколь отвозили ее за десять миль в «Теско» за покупками. Гораздо реже кто-нибудь из них приглашал ее посидеть в кафе, но такие развлечения случались нечасто. У них мужья, а она чрезвычайно привлекательная свободная женщина. В любом случае няня ей была не по карману.
У церкви Всех Святых, красивого здания четырнадцатого века, бесценная бронза из которой была украдена и сдана на переплавку, а уникальные средневековые росписи испорчены граффити, она повернула на Милл-лейн. За двумя красиво отреставрированными домами жилье заканчивалось. Было тихо, если не считать пения птиц. Дорога сузилась, и ветви буков сомкнулись над головой. Стояла поздняя осень, но день был солнечным и почти теплым. Если это глобальное потепление, подумала Зилла, пусть продолжается. Плевать на подъем уровня моря и исчезновение береговой линии – она живет далеко от побережья. Хотя, возможно, ей придется уехать отсюда, если она выйдет замуж за Джимса, своего приятеля, друга детства и самого красивого из всех известных ей мужчин.
Дойдя до брода, она осторожно зашагала по плоским камням, из которых был сложен переход через ручей. С берега на нее безучастно смотрели утки, а ниже по течению плавал лебедь. Нельзя не признать, что тут очень мило, но было бы гораздо приятнее приходить сюда из дома во Фредингтон-Крус в джинсах от Армани, дубленке и сапогах «Тимберленд», оставив у церкви «Рейнджровер». Но Джимс – гей, и эту сложность нельзя недооценивать. А как насчет Джерри? Он не стал бы просить кого-то отправить то письмо, если бы не хотел, чтобы она считала его мертвым. Однако он в любой момент мог передумать – тут ему нет равных. Главной отличительной чертой Джерри – за исключением любви к мятным леденцам и ненависти к бананам – была привычка часто менять свое мнение. Вдруг он передумает и захочет снова стать живым?
Большую часть палисадника – если его можно так назвать – Олд-Милл-Хауса занимал пруд. Несмотря на то, что в Лонг-Фредингтоне уже неделю не было дождя и ручей почти пересох, пруд представлял собой настоящее болото. По нему шлепала водоплавающая птица, его месил своими копытами скот, а теперь в нем сидели трое детей Энни и двое ее собственных; дочка Энни Розальба обучала сестренку Фабию, братика Тита и детей Зиллы искусству раскрашивания лица грязью. Когда на тропинке появилась Зилла, девочка невозмутимо закончила монохромный вариант государственного флага Великобритании, который начинался от подбородка Джордана, захватывал круглые щеки и заканчивался на высоком лбу.
– Мама, Джордан съел слизня, – сообщила Евгения. – Тит сказал, что один человек съел живую золотую рыбку, а защитники животных заставили его заплатить кучу денег.
– Джордан тоже хотел рыбку, – сказала Розальба, – потому что он плохой мальчик, но в нашем пруду нет золотых рыбок. Поэтому он съел слизня. А это тоже жестокое обращение, и ему придется заплатить сто фунтов.
– Я не плохой, – взвыл Джордан. Слезы хлынули у него из глаз, и он стал тереть их кулаками, размазав британский флаг. – Не хочу платить сто фунтов. Хочу к папе.
Эти слова, произносившиеся довольно часто, всегда расстраивали Зиллу. Она взяла сына на руки. Джордан был насквозь мокрый и весь перепачканный грязью. Уже довольно поздно, возмущенно подумала она. И о чем только думает Энни, оставляя пятерых детей, старшему из которых только восемь, одних у большого пруда, глубина которого посередине доходит до шести футов.
– Я отлучилась всего на пару минут! – крикнула Энни, выбегая из парадной двери. – Телефон звонил. Ой, ты только посмотри на них! Вы трое отправляетесь прямиком в ванну.
Ей не приходилось волноваться из-за стоимости горячей воды, но Энни не предложила выкупать Евгению и Джордана. И не пригласила Зиллу в дом. Джордан обнял мать за шею, вытирал руки о ее волосы и терся своими грязными щеками о ее щеки. Похоже, придется тащить его до самого дома. Она подождала, не предложит ли Энни отвезти ее за покупками, но та просто попрощалась, сказав, что ей еще нужно вымыть детей, а они с Чарльзом собираются поужинать в Лайме, и к семи она должна быть готова.
Зилла посадила Джордана к себе на правое бедро, обняв правой рукой. Он был тяжелым мальчиком, довольно крупным для своего возраста. Евгения заявила, что уже темнеет – это не соответствовало действительности – и, чтобы не бояться, ей нужно держаться за руку Зиллы.
– А почему я слишком большая, чтобы меня нести, мама?
– Потому что. Слишком большая, и все, – ответила Зилла. – Четыре года – это предел. Детей старше четырех лет не носят на ручках.
Джордан громко захныкал.
– Не хочу, чтобы мне было четыре года! Хочу на ручках!
– Замолчи, – сказала Зилла. – Я же тебя несу, дурачок.
– Не дурачок, не дурачок! Поставь меня. Джордан пойдет.
Он шел очень медленно, все время тащился сзади. Евгения взяла Зиллу за руку и, самодовольно улыбаясь, оглядывалась на брата. Заходящее солнце скрылось за плотной стеной деревьев, и вдруг сильно похолодало. Джордан, который все время шмыгал носом, хныкал и тер глаза грязными кулаками, сел на дорогу, а затем лег на спину. В такие минуты Зилла удивлялась, как вообще ее угораздило во все это влезть. О чем она думала в девятнадцать лет, связавшись с таким человеком, как Джерри? Что заставило ее влюбиться в него и захотеть от него детей?
Она взяла Джордана на руки и за отсутствием носового платка или салфетки вытерла ему лицо шерстяной перчаткой, которую обнаружила в кармане. Неизвестно откуда взялся колючий ветер. И она еще сомневалась насчет предложения Джимса? Внезапно ее охватил страх, что он не позвонит в четверг, чтобы услышать ее ответ. Может, Джимс нашел другую женщину, которая не заставляет его ждать? Например, Айкон или Кейт, сестру Айва Кэрью. Если бы не Джерри… После того как она уложит эту братию в постель, нужно сесть и серьезно поразмыслить над тем, что мог задумать Джерри и что означает это письмо.
С детьми обратный путь к дому, который носил название Уиллоу Коттедж, занял в три раза больше времени, чем Зилла потратила на дорогу до Олд-Милл-Хауса. Уже совсем стемнело. Парадная дверь открывалась прямо в гостиную с перегоревшей лампой в светильнике. Запасной у Зиллы не было. Само собой разумеется, в коттедже не было и центрального отопления. Он принадлежал местному землевладельцу и последние пятьдесят лет за небольшую плату сдавался небогатым людям. За это время дом ни разу не ремонтировался, если не считать неаккуратной покраски, которую делали сами жильцы и которая обычно оставалась незаконченной. Поэтому внутренняя сторона двери была розовой, дверца буфета – черной, а дверь в кухню могла похвастаться только тусклой серой грунтовкой. Электропроводка состояла в основном из полусгнивших кабелей с петлями и узлами, которые шли от десяти– и пятиамперных пробок, давно забытых в остальных странах Европейского Союза и изредка встречавшихся в Великобритании, к удлинителям, подключенным к лампе, тепловентилятору и очень старому проигрывателю на 45 оборотов. Мебель состояла из предметов, отслуживших свое в «большом доме», где жил землевладелец сэр Рональд Грасмер. Ее выбросили из комнаты экономки лет сорок назад, уже тогда старую.
Кухня была еще хуже. В ней стояли раковина, газовая плита, выпущенная в 50-х, и холодильник, который выглядел большим из-за стенок почти в фут толщиной, но обладал маленьким полезным объемом. Наверное, изначально он был очень хорошим, потому что продержался более шестидесяти лет. Естественно, никакой стиральной машины. Зилла раздела детей и положила джинсы, футболки, свитера и куртку Джордана отмокать в холодной воде прямо в раковине. Потом включила тепловентилятор и чиркнула спичкой, чтобы зажечь камин, дрова в который сложила заранее. Странно, что Джимс, казалось, не замечал убогости жилища, жуткого состояния проводки и, если уж на то пошло, холода. Во всяком случае, не упоминал о них. Хорошо это или плохо для спутника жизни? Конечно, Джимс приятельствовал с сэром Рональдом. Если она выйдет замуж за Джимса, то они, вне всякого сомнения, иногда будут приглашать сэра Рональда на ужин. Возможно, даже в обеденную залу для членов парламента…
Взбивая омлет для детей, Зилла решила, что если станет женой Джимса, то больше никогда не будет готовить. И никакой работы по дому – до самой смерти. Кто это сказал: «Я больше никогда не буду мерзнуть и голодать»? Ах да, Скарлетт О'Хара. Будь в этом проклятом доме видео и фильм «Унесенные ветром», она поставила бы его вечером, когда уложит детей спать. Если она выйдет за Джимса, то можно будет смотреть видео каждый вечер… Тоже мне, предмет мечтаний! Но она сможет пригласить сколько угодно нянек и ходить в кино, в театры и ночные клубы, весь день шляться по магазинам, делать прическу и макияж у Ники Кларка[12], ездить на курорты и войти в круг женщин, которые заскакивают на ленч в «Харви Николс»[13].
Значит, она собирается выйти за него? Уже решила?
Дети смогут играть в видеоигры, у них появятся компьютеры, и они уже не будут смотреть всякую чушь, что передают по телевизору: «Спасатели Малибу» или что-то в этом роде. Не особенно впечатляет в черно-белом изображении. Лучше их искупать. У Джордана грязные ноги и волосы. Но Джимс – гей. Кроме того, имелась еще одна серьезная причина, чтобы не выходить замуж, причем не только за него, а вообще за кого бы то ни было…
Письмо пришло в октябре прошлого года. Минут пять, не больше, Зилла верила в то, что в нем написано, и что оно пришло от тех людей, которые его якобы подписали. Наверное, ей просто очень хотелось верить. Хотя не совсем. В любом случае это не имело значения, поскольку Зилла быстро поняла, что письмо – полная чушь. Джерри не был в поезде Большой Западной железной дороги, который шел из Глостера в Лондон. Он покинул ее, детей и Уиллоу Коттедж за десять минут до того, как поезд столкнулся с электричкой, и куда-то поехал на своем потрепанном «Форде Англия», которому было не меньше двадцати лет.
Письмо якобы прислала Большая Западная железная дорога. На самом деле, поскольку на день железнодорожной катастрофы Зилла официально считалась его женой, ей сообщили бы о его смерти сразу же, а не десять дней спустя. И не поддельным письмом, которое буквально кричало: «Не верь мне!» – а официально, из полиции. Скорее всего, та попросила бы ее (или кого-то другого, на кого она укажет) опознать останки. Потом похороны. Поэтому по истечении пяти минут Зилла уже не верила письму. Но ей не давали покоя вопросы: кто его написал и что именно задумал Джерри? Кое-что было понятно сразу. Он устроил так, чтобы ей отправили это письмо, и значит, хотел сказать следующее: ей необязательно думать, что он мертв, но вести себя она должна так, словно его нет в живых. Джерри словно говорил: «Это чтобы показать тебе, что я ушел и больше не буду тебя беспокоить. Живи так, будто я мертв. Сойдись с кем-нибудь, выходи замуж, если хочешь. Я не буду тебе мешать или вставлять палки в колеса». Но так ли это на самом деле? Никакого другого объяснения ей в голову не приходило.
Конечно, Джерри всегда был шутником. Причем его шутки даже не назовешь умными или очень смешными. «Зилла, Зилла, рики-тики-стилла, крошка-картошка, милашка Зилла». «Щипок, шлепок, первое число, чур меня». Если он спал с ней в последний день месяца – что случалось нечасто, – то всегда будил ее этими словами и соответствующими жестами. «Чур меня» указывало на правила игры, не позволявшие ей щипать и шлепать его в ответ. Была еще одна шутка – о встрече в саду с огромной медведицей, которая говорила: «Как это, без мыла?» Остальное Зилла не помнила. Когда-то, давным-давно, Джерри казался ей забавным. Его песенки в стиле кантри и любовь к мятным леденцам.
Они по-настоящему не жили вместе после рождения Джордана, да и раньше совсем немного, и Зилла была не настолько глупа, чтобы считать себя единственной. Но думала, что предпочтение все же отдается ей. «Девушек может быть много, но первая навсегда останется в моем сердце», – однажды сказал он, и Зилла по молодости серьезно восприняла его слова. Наверное, это была строчка из Хэнка Уильямса или Бокскара Уилли[14]. Избавление от иллюзий пришло тогда, когда выяснилось, что Джерри вечно где-то пропадает, а кормилец из него никакой. Есть ли смысл подавать на алименты, если он ничего не зарабатывает?
Все считали, что они с Джерри разведены, и поэтому когда тот приезжает, то лишь затем, чтобы навестить детей, и что Джордана укладывают в одну кровать с Евгенией, а бывший муж спит в комнате Джордана или внизу на диване. На самом деле – и тут не возникало никаких вопросов – он делил ложе с Зиллой. Единственным, что ее по-прежнему привлекало в Джерри, был секс, и в тот его последний приезд в Уиллоу Коттедж они много времени провели в постели. Наливая детям ванну, Зилла вдруг вспомнила слова Джимса. О том, что его не волнует, как она разберется с сексом, однако он требует подвести черту под отношениями «с этим твоим бывшим мужем». Ее так ошарашило предложение Джимса, что она пропустила это мимо ушей. Выходит, Джимс не относится к числу тех, кто считает, что визиты Джерри вызваны только отцовскими чувствами? Наверное. Впрочем, неважно. Джимс не дурак – это ей отлично известно.
Зилла поняла еще кое-что. Джимс нисколько не сомневался, что они с Джерри разведены. А ее родители? Они больше не жили в поместье отца Джимса, а вышли на пенсию и поселились в собственном доме в Борнмуте. Отношения с ними оставались напряженными с тех самых пор, когда Зилла переехала к Джерри, забеременела и бросила учебу на факультете искусств Политехнического института в Лондоне. Как бы то ни было, до разрыва дело не дошло, и со временем трещина в отношениях немного затянулась. Именно родители уговорили сэра Рональда сдать ей этот дом. Тем не менее, когда она разговаривала с матерью по телефону, у нее складывалось впечатление, что родители считают ее разведенной женщиной, которая получила то, что хотела.
Детям придется принимать ванну вместе. Кипятильник обходится слишком дорого. Евгения внимательно разглядывала брата, пока он не возмутился:
– Хватит на меня смотреть. Твои глаза проделают дырки в моем животике.
– Мам, – сказала Евгения, – ты знаешь, что его пи-пи называется пенисом? Некоторые люди так его называют. Знаешь?
– Да, знаю.
– Тит сказал мне, когда Джордан достал свой пи-пи, чтобы пописать. Они все называются пенисом или только его?
– Все, – ответила Зилла.
– Ты должна была мне сказать. Энни говорила, что неправильно держать детей в темноте. Я думала, что это она про темную ванную, но нет, Энни сказала, что имела в виду Темноту Невежества.
– Это пи-пи, – сказал Джордан.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Да. Он мой, и он называется пи-пи. – Джордан заплакал и стал бить руками по воде, так что брызги полетели по всей комнате и попали на Зиллу. Она вытерлась полотенцем. Каждое полотенце приходилось стирать руками и сушить на веревке, и напоминать себе об этом не было необходимости.
– Обязательно его дразнить, Евгения? Если Джордану нравится называть его пи-пи, пусть называет.
– Энни говорит, что неправильно приучать детей к детским названиям Частей Тела.
Зилла уложила их в постель. Когда она закончила читать «Гарри Поттера» – притом что Евгения уже два года как научилась читать и прекрасно справилась бы сама – и как раз целовала детей на ночь, то вдруг подумала, что они уже могут не увидеть отца. Эта мысль почему-то показалась ей невыносимо печальной. Если Джерри не намерен видеться с ней, это значит, что с ними он тоже решил расстаться навсегда. На румяном лице Джордана она видела нос Джерри и его изогнутую верхнюю губу, а Евгения получила от отца голубые глаза и красиво очерченные брови. Никто из них не был похож на Зиллу. Во время последнего визита Джерри в Уиллоу Коттедж, когда утром, перед отъездом он сидел в кухне за завтраком, Джордан взял руки родителей, положил на стол, накрыл ладонью Джерри ее ладонь и сказал: «Не уходи, папа. Оставайся с нами».
Евгения не проронила ни слова, а просто с упреком посмотрела на отца – холодным, пронизывающим взглядом. Зилла тогда возненавидела Джерри – хоть и не хотела, чтобы он остался. Возненавидела за то, что он плохой отец для своих детей. В Джимсе они найдут себе нового – и все, что может дать детям хороший отец.
Как бы то ни было, ей все равно не спрятаться от факта, что она уже замужем. Но Зилла понимала, что думать о разводе теперь бессмысленно. У них с Джерри есть дети, и развестись по почте не получится. Предстоят слушания в суде и назначение опекуна. Джимс не будет ждать. Он никогда не отличался терпением. Ему нужно жениться или, в крайнем случае, обручиться, прежде чем кто-то выведет его на чистую воду – а это может произойти в любой день. Если Зилла будет колебаться, Джимс обратится к Кейт Кэрью.
Ладно, допустим, она примет его предложение. Но кем тогда ей следует назваться, разведенной или вдовой? Если вдовой, не покажется ли Джимсу странным, что она ничего не сказала о гибели Джерри в железнодорожной катастрофе? Значит, разведенной. А еще лучше, одинокой женщиной. Тогда ей не придется показывать регистратору окончательное решение суда о разводе, или как там оно называется. Или викарию. Может, Джимс захочет, чтобы они венчались в церкви?
Зилла не вспоминала о религии лет с двенадцати, но старые верования и привычки сопровождали ее всю жизнь, и ей не хотелось лгать в церкви. Кроме того, их с Джерри венчали, и Зилла достаточно хорошо разбиралась в церемонии бракосочетания, чтобы знать: викарий обязательно спросит насчет препятствий для брака. Если тот факт, что Джерри жив, не считается, тогда она не понимает, что такое препятствие. Ее мучили сомнения, но от идеи венчания она все же не отказалась. Размышляя о препятствиях, Зилла поняла, что действительно хочет выйти за Джимса. Сомнений у нее не осталось. В четверг она согласится.
– Да, я действительно это сказал, дорогая. Позволь мне объяснить. Я хочу жениться на тебе, хочу быть с тобой до конца наших дней. Ты мне нравишься. Я думаю, мы поладим.
Зилла, которую бедность довела до того, что неделю назад она бросила курить, взяла сигарету из пачки, которую он положил на стол. Джимс поднес зажигалку.
– Но ты же гей, – сказала она.
– Совершенно верно. А еще член парламента от консервативной партии от Южного Уэссекса, и – только между нами – мне кажется, что в течение следующих шести месяцев меня ждет публичное разоблачение, если я не предприму мер.
– Ага. Понятно. Но сегодня всех рано или поздно выводят на чистую воду, и тайное становится явным. То есть я знаю, что ты пока держишься, но это всегда было лишь вопросом времени.
– Нет, неправда. Почему ты так говоришь? Я тщательно заботился о том, чтобы меня видели с женщинами. Несколько недель таскал с собой эту страшную модель, Айкон. Подумай о моем избирательном округе. Ты здесь живешь, и ты знаешь, что это такое. Они никогда не избирали никого, кроме консерваторов, причем до меня – только женатых людей. Населения с такими правыми взглядами нет во всем Соединенном Королевстве. Они ненавидят тех, кто отличается от них. На прошлой неделе в своей речи на ежегодном обеде председатель ассоциации консерваторов Северного Уэссекса сравнил тех, кого он назвал «извращенцами», с некрофилами, приверженцами зоофилии, педофилами и сатанистами. До всеобщих выборов осталось меньше года. Я не хочу лишаться своего места. Кроме того… – Джимс придал своему лицу загадочное выражение, что он всегда делал, когда вел речь о коридорах власти. – Кроме того, одна маленькая птичка напела мне, что у меня есть крошечный шанс получить пост при следующей перестановке в правительстве, если я буду держать свои маленькие лапки в чистоте.
Зилла, которая знала Джеймса Изамбарда Мэлком-Смита уже двадцать пять лет, с тех пор как ее отец и мать поселились в поместье его родителей в качестве управляющего и экономки, откинулась на спинку стула и посмотрела на него совсем другими глазами. Он, вероятно, был самым красивым мужчиной из всех, кого ей приходилось встречать. Высокий, темноволосый, похожий на кинозвезду тех времен, когда красота в Голливуде считалась обязательным условием; стройный, элегантный, слишком красивый – иногда думала она – для гетеросексуала, и слишком красивый, чтобы сидеть в Палате общин. Ее удивляло, что такие люди, как председатель ассоциации и главный организатор парламентской фракции, не раскусили его еще много лет назад. Она и сама помечтала бы о нем, но уже в шестнадцать лет убедилась, что это бесполезно.
– Что я с этого буду иметь? – спросила она. – Уж точно не секс.
– Нет, конечно. Будем называть вещи своими именами, дорогая. У нас будет, если можно так выразиться, фиктивный брак – но также и гражданский брак, хотя эта часть останется нашим маленьким секретом. А получишь ты не так уж мало – с какой стороны ни посмотри. Как тебе известно, денег у меня хватает. Не говоря уже о жалких грошах, которые я получаю от родоначальника парламентов. Плюс мой очаровательный дом в Фредингтон-Крус и шикарная квартира в районе «парламентского звонка» – кстати, не далее как на прошлой неделе ее оценили в миллион баксов. Ты получаешь мою фамилию, освобождение от домашних обязанностей, кучу красивых тряпок, машину по своему выбору, заграничные путешествия, приличную школу для детей…
– Да, Джимс, как насчет детей?
– Ты же знаешь, я люблю детей. Почему бы не полюбить и твоих? Своих у меня никогда не будет – разве что я создам семью на основе постоянных отношений с человеком моего пола и кого-нибудь усыновлю. А твои уже готовы – пара милых маленьких голубков с белокурыми кудрями и дорсетским акцентом.
– У них нет дорсетского акцента.
– Есть, есть, дорогая. В любом случае мы скоро это поправим. Ну, что скажешь?
– Я должна все обдумать, Джимс, – сказала Зилла.
– Ладно, ладно, только не слишком долго. Завтра звякну.
– Не завтра, Джимс. В четверг. До четверга я определюсь.
– В мою пользу, правда, милая? Если хочешь, я скажу, что люблю тебя, – это почти правда. Да, и насчет гражданского брака. Ты же не станешь возражать, если я подведу черту под отношениями с этим твоим бывшим мужем? Уверен, ты понимаешь, о чем речь.
После того как Джимс уехал – в «Рейнджровере», а не «Феррари», – Зилла надела толстое шерстяное пальто, шарф, который достался ей от матери, и пару больших, не по размеру резиновых сапог, оставленных каким-то мужчиной, останавливавшимся в доме на одну ночь. Она шла по деревенской улице, размышляя о себе и своем положении, о Джерри и о будущем, о Джимсе и отношениях с родителями, но больше о себе. При крещении ее назвали Сарой, как и еще шестерых девочек в ее классе начальной школы, но в подростковом возрасте анализ крови выявил у нее довольно редкую группу B, встречающуюся в основном у цыган, и узнав, что самое распространенное цыганское имя – Зилла, она взяла его себе. Теперь проверяла, как это имя звучит с новой двойной фамилией. Зилла Мэлком-Смит – гораздо лучше, чем Зилла Лич. Хотя почти любая фамилия звучала бы лучше.
Красавчик Джимс знает о Джерри. То есть знает об их с Джерри устном договоре. Вернее, бывшем договоре. Разумеется, она не поверила в то письмо – так просто ее не проведешь. У него нет компьютера. Наверное, письмо написала его новая женщина. Джимс назвал Джерри «бывшим мужем». Это казалось естественным, и его все так называли, хотя официально они не разводились – как-то не собрались. А теперь если Джерри и не умер, то хотел, чтобы Зилла считала его мертвым, что, собственно, одно и то же. Значит, он не вернется; «договор» утратил силу, и дети лишились отца. Нельзя сказать, что Джерри был им настоящим отцом – то появлялся, то исчезал. Если принять предложение Джимса – как романтично и старомодно это звучит, – можно ли представляться вдовой или безопаснее называть себя одинокой женщиной? Если она примет предложение Джимса, то утрет нос матери и, возможно, избавится от ее удушающей опеки.
Деревня Лонг-Фредингтон получила такое название из-за главной улицы, протянувшейся на целые полмили от фермы Бартона на востоке до усадьбы Томаса Харди на западе. Это была самая большая из деревень с названием Фредингтон: Фредингтон-Сент-Майкл, Фредингтон-Эпископи, Фредингтон-Крус и Литл-Фредингтон. Все были живописными, как почтовые открытки; в них каждый дом, даже самый новый, каждый амбар, а также церковь, мельница, паб (теперь частный дом), школа и магазин (тоже частные дома) были сложены из одинакового золотисто-серого камня. Если вы богаты, и особенно если вы богатые пенсионеры, это очаровательное место для жизни. Если у вас есть машина или две, работа в Кастербридже или Марктоне, муж и няня, здесь тоже неплохо. Но для человека в положении Зиллы это был ад. Евгения ездила в школу на автобусе, и тут все в порядке, но в деревне не имелось ни яслей, ни детского сада для Джордана, и он целый день сидел с ней дома. У Зиллы не было машины – даже велосипеда. Раз в неделю, если им больше нечем было заняться, Энни из Олд-Милл-Хауса или Линн из Ла-Вьель-Эсколь отвозили ее за десять миль в «Теско» за покупками. Гораздо реже кто-нибудь из них приглашал ее посидеть в кафе, но такие развлечения случались нечасто. У них мужья, а она чрезвычайно привлекательная свободная женщина. В любом случае няня ей была не по карману.
У церкви Всех Святых, красивого здания четырнадцатого века, бесценная бронза из которой была украдена и сдана на переплавку, а уникальные средневековые росписи испорчены граффити, она повернула на Милл-лейн. За двумя красиво отреставрированными домами жилье заканчивалось. Было тихо, если не считать пения птиц. Дорога сузилась, и ветви буков сомкнулись над головой. Стояла поздняя осень, но день был солнечным и почти теплым. Если это глобальное потепление, подумала Зилла, пусть продолжается. Плевать на подъем уровня моря и исчезновение береговой линии – она живет далеко от побережья. Хотя, возможно, ей придется уехать отсюда, если она выйдет замуж за Джимса, своего приятеля, друга детства и самого красивого из всех известных ей мужчин.
Дойдя до брода, она осторожно зашагала по плоским камням, из которых был сложен переход через ручей. С берега на нее безучастно смотрели утки, а ниже по течению плавал лебедь. Нельзя не признать, что тут очень мило, но было бы гораздо приятнее приходить сюда из дома во Фредингтон-Крус в джинсах от Армани, дубленке и сапогах «Тимберленд», оставив у церкви «Рейнджровер». Но Джимс – гей, и эту сложность нельзя недооценивать. А как насчет Джерри? Он не стал бы просить кого-то отправить то письмо, если бы не хотел, чтобы она считала его мертвым. Однако он в любой момент мог передумать – тут ему нет равных. Главной отличительной чертой Джерри – за исключением любви к мятным леденцам и ненависти к бананам – была привычка часто менять свое мнение. Вдруг он передумает и захочет снова стать живым?
Большую часть палисадника – если его можно так назвать – Олд-Милл-Хауса занимал пруд. Несмотря на то, что в Лонг-Фредингтоне уже неделю не было дождя и ручей почти пересох, пруд представлял собой настоящее болото. По нему шлепала водоплавающая птица, его месил своими копытами скот, а теперь в нем сидели трое детей Энни и двое ее собственных; дочка Энни Розальба обучала сестренку Фабию, братика Тита и детей Зиллы искусству раскрашивания лица грязью. Когда на тропинке появилась Зилла, девочка невозмутимо закончила монохромный вариант государственного флага Великобритании, который начинался от подбородка Джордана, захватывал круглые щеки и заканчивался на высоком лбу.
– Мама, Джордан съел слизня, – сообщила Евгения. – Тит сказал, что один человек съел живую золотую рыбку, а защитники животных заставили его заплатить кучу денег.
– Джордан тоже хотел рыбку, – сказала Розальба, – потому что он плохой мальчик, но в нашем пруду нет золотых рыбок. Поэтому он съел слизня. А это тоже жестокое обращение, и ему придется заплатить сто фунтов.
– Я не плохой, – взвыл Джордан. Слезы хлынули у него из глаз, и он стал тереть их кулаками, размазав британский флаг. – Не хочу платить сто фунтов. Хочу к папе.
Эти слова, произносившиеся довольно часто, всегда расстраивали Зиллу. Она взяла сына на руки. Джордан был насквозь мокрый и весь перепачканный грязью. Уже довольно поздно, возмущенно подумала она. И о чем только думает Энни, оставляя пятерых детей, старшему из которых только восемь, одних у большого пруда, глубина которого посередине доходит до шести футов.
– Я отлучилась всего на пару минут! – крикнула Энни, выбегая из парадной двери. – Телефон звонил. Ой, ты только посмотри на них! Вы трое отправляетесь прямиком в ванну.
Ей не приходилось волноваться из-за стоимости горячей воды, но Энни не предложила выкупать Евгению и Джордана. И не пригласила Зиллу в дом. Джордан обнял мать за шею, вытирал руки о ее волосы и терся своими грязными щеками о ее щеки. Похоже, придется тащить его до самого дома. Она подождала, не предложит ли Энни отвезти ее за покупками, но та просто попрощалась, сказав, что ей еще нужно вымыть детей, а они с Чарльзом собираются поужинать в Лайме, и к семи она должна быть готова.
Зилла посадила Джордана к себе на правое бедро, обняв правой рукой. Он был тяжелым мальчиком, довольно крупным для своего возраста. Евгения заявила, что уже темнеет – это не соответствовало действительности – и, чтобы не бояться, ей нужно держаться за руку Зиллы.
– А почему я слишком большая, чтобы меня нести, мама?
– Потому что. Слишком большая, и все, – ответила Зилла. – Четыре года – это предел. Детей старше четырех лет не носят на ручках.
Джордан громко захныкал.
– Не хочу, чтобы мне было четыре года! Хочу на ручках!
– Замолчи, – сказала Зилла. – Я же тебя несу, дурачок.
– Не дурачок, не дурачок! Поставь меня. Джордан пойдет.
Он шел очень медленно, все время тащился сзади. Евгения взяла Зиллу за руку и, самодовольно улыбаясь, оглядывалась на брата. Заходящее солнце скрылось за плотной стеной деревьев, и вдруг сильно похолодало. Джордан, который все время шмыгал носом, хныкал и тер глаза грязными кулаками, сел на дорогу, а затем лег на спину. В такие минуты Зилла удивлялась, как вообще ее угораздило во все это влезть. О чем она думала в девятнадцать лет, связавшись с таким человеком, как Джерри? Что заставило ее влюбиться в него и захотеть от него детей?
Она взяла Джордана на руки и за отсутствием носового платка или салфетки вытерла ему лицо шерстяной перчаткой, которую обнаружила в кармане. Неизвестно откуда взялся колючий ветер. И она еще сомневалась насчет предложения Джимса? Внезапно ее охватил страх, что он не позвонит в четверг, чтобы услышать ее ответ. Может, Джимс нашел другую женщину, которая не заставляет его ждать? Например, Айкон или Кейт, сестру Айва Кэрью. Если бы не Джерри… После того как она уложит эту братию в постель, нужно сесть и серьезно поразмыслить над тем, что мог задумать Джерри и что означает это письмо.
С детьми обратный путь к дому, который носил название Уиллоу Коттедж, занял в три раза больше времени, чем Зилла потратила на дорогу до Олд-Милл-Хауса. Уже совсем стемнело. Парадная дверь открывалась прямо в гостиную с перегоревшей лампой в светильнике. Запасной у Зиллы не было. Само собой разумеется, в коттедже не было и центрального отопления. Он принадлежал местному землевладельцу и последние пятьдесят лет за небольшую плату сдавался небогатым людям. За это время дом ни разу не ремонтировался, если не считать неаккуратной покраски, которую делали сами жильцы и которая обычно оставалась незаконченной. Поэтому внутренняя сторона двери была розовой, дверца буфета – черной, а дверь в кухню могла похвастаться только тусклой серой грунтовкой. Электропроводка состояла в основном из полусгнивших кабелей с петлями и узлами, которые шли от десяти– и пятиамперных пробок, давно забытых в остальных странах Европейского Союза и изредка встречавшихся в Великобритании, к удлинителям, подключенным к лампе, тепловентилятору и очень старому проигрывателю на 45 оборотов. Мебель состояла из предметов, отслуживших свое в «большом доме», где жил землевладелец сэр Рональд Грасмер. Ее выбросили из комнаты экономки лет сорок назад, уже тогда старую.
Кухня была еще хуже. В ней стояли раковина, газовая плита, выпущенная в 50-х, и холодильник, который выглядел большим из-за стенок почти в фут толщиной, но обладал маленьким полезным объемом. Наверное, изначально он был очень хорошим, потому что продержался более шестидесяти лет. Естественно, никакой стиральной машины. Зилла раздела детей и положила джинсы, футболки, свитера и куртку Джордана отмокать в холодной воде прямо в раковине. Потом включила тепловентилятор и чиркнула спичкой, чтобы зажечь камин, дрова в который сложила заранее. Странно, что Джимс, казалось, не замечал убогости жилища, жуткого состояния проводки и, если уж на то пошло, холода. Во всяком случае, не упоминал о них. Хорошо это или плохо для спутника жизни? Конечно, Джимс приятельствовал с сэром Рональдом. Если она выйдет замуж за Джимса, то они, вне всякого сомнения, иногда будут приглашать сэра Рональда на ужин. Возможно, даже в обеденную залу для членов парламента…
Взбивая омлет для детей, Зилла решила, что если станет женой Джимса, то больше никогда не будет готовить. И никакой работы по дому – до самой смерти. Кто это сказал: «Я больше никогда не буду мерзнуть и голодать»? Ах да, Скарлетт О'Хара. Будь в этом проклятом доме видео и фильм «Унесенные ветром», она поставила бы его вечером, когда уложит детей спать. Если она выйдет за Джимса, то можно будет смотреть видео каждый вечер… Тоже мне, предмет мечтаний! Но она сможет пригласить сколько угодно нянек и ходить в кино, в театры и ночные клубы, весь день шляться по магазинам, делать прическу и макияж у Ники Кларка[12], ездить на курорты и войти в круг женщин, которые заскакивают на ленч в «Харви Николс»[13].
Значит, она собирается выйти за него? Уже решила?
Дети смогут играть в видеоигры, у них появятся компьютеры, и они уже не будут смотреть всякую чушь, что передают по телевизору: «Спасатели Малибу» или что-то в этом роде. Не особенно впечатляет в черно-белом изображении. Лучше их искупать. У Джордана грязные ноги и волосы. Но Джимс – гей. Кроме того, имелась еще одна серьезная причина, чтобы не выходить замуж, причем не только за него, а вообще за кого бы то ни было…
Письмо пришло в октябре прошлого года. Минут пять, не больше, Зилла верила в то, что в нем написано, и что оно пришло от тех людей, которые его якобы подписали. Наверное, ей просто очень хотелось верить. Хотя не совсем. В любом случае это не имело значения, поскольку Зилла быстро поняла, что письмо – полная чушь. Джерри не был в поезде Большой Западной железной дороги, который шел из Глостера в Лондон. Он покинул ее, детей и Уиллоу Коттедж за десять минут до того, как поезд столкнулся с электричкой, и куда-то поехал на своем потрепанном «Форде Англия», которому было не меньше двадцати лет.
Письмо якобы прислала Большая Западная железная дорога. На самом деле, поскольку на день железнодорожной катастрофы Зилла официально считалась его женой, ей сообщили бы о его смерти сразу же, а не десять дней спустя. И не поддельным письмом, которое буквально кричало: «Не верь мне!» – а официально, из полиции. Скорее всего, та попросила бы ее (или кого-то другого, на кого она укажет) опознать останки. Потом похороны. Поэтому по истечении пяти минут Зилла уже не верила письму. Но ей не давали покоя вопросы: кто его написал и что именно задумал Джерри? Кое-что было понятно сразу. Он устроил так, чтобы ей отправили это письмо, и значит, хотел сказать следующее: ей необязательно думать, что он мертв, но вести себя она должна так, словно его нет в живых. Джерри словно говорил: «Это чтобы показать тебе, что я ушел и больше не буду тебя беспокоить. Живи так, будто я мертв. Сойдись с кем-нибудь, выходи замуж, если хочешь. Я не буду тебе мешать или вставлять палки в колеса». Но так ли это на самом деле? Никакого другого объяснения ей в голову не приходило.
Конечно, Джерри всегда был шутником. Причем его шутки даже не назовешь умными или очень смешными. «Зилла, Зилла, рики-тики-стилла, крошка-картошка, милашка Зилла». «Щипок, шлепок, первое число, чур меня». Если он спал с ней в последний день месяца – что случалось нечасто, – то всегда будил ее этими словами и соответствующими жестами. «Чур меня» указывало на правила игры, не позволявшие ей щипать и шлепать его в ответ. Была еще одна шутка – о встрече в саду с огромной медведицей, которая говорила: «Как это, без мыла?» Остальное Зилла не помнила. Когда-то, давным-давно, Джерри казался ей забавным. Его песенки в стиле кантри и любовь к мятным леденцам.
Они по-настоящему не жили вместе после рождения Джордана, да и раньше совсем немного, и Зилла была не настолько глупа, чтобы считать себя единственной. Но думала, что предпочтение все же отдается ей. «Девушек может быть много, но первая навсегда останется в моем сердце», – однажды сказал он, и Зилла по молодости серьезно восприняла его слова. Наверное, это была строчка из Хэнка Уильямса или Бокскара Уилли[14]. Избавление от иллюзий пришло тогда, когда выяснилось, что Джерри вечно где-то пропадает, а кормилец из него никакой. Есть ли смысл подавать на алименты, если он ничего не зарабатывает?
Все считали, что они с Джерри разведены, и поэтому когда тот приезжает, то лишь затем, чтобы навестить детей, и что Джордана укладывают в одну кровать с Евгенией, а бывший муж спит в комнате Джордана или внизу на диване. На самом деле – и тут не возникало никаких вопросов – он делил ложе с Зиллой. Единственным, что ее по-прежнему привлекало в Джерри, был секс, и в тот его последний приезд в Уиллоу Коттедж они много времени провели в постели. Наливая детям ванну, Зилла вдруг вспомнила слова Джимса. О том, что его не волнует, как она разберется с сексом, однако он требует подвести черту под отношениями «с этим твоим бывшим мужем». Ее так ошарашило предложение Джимса, что она пропустила это мимо ушей. Выходит, Джимс не относится к числу тех, кто считает, что визиты Джерри вызваны только отцовскими чувствами? Наверное. Впрочем, неважно. Джимс не дурак – это ей отлично известно.
Зилла поняла еще кое-что. Джимс нисколько не сомневался, что они с Джерри разведены. А ее родители? Они больше не жили в поместье отца Джимса, а вышли на пенсию и поселились в собственном доме в Борнмуте. Отношения с ними оставались напряженными с тех самых пор, когда Зилла переехала к Джерри, забеременела и бросила учебу на факультете искусств Политехнического института в Лондоне. Как бы то ни было, до разрыва дело не дошло, и со временем трещина в отношениях немного затянулась. Именно родители уговорили сэра Рональда сдать ей этот дом. Тем не менее, когда она разговаривала с матерью по телефону, у нее складывалось впечатление, что родители считают ее разведенной женщиной, которая получила то, что хотела.
Детям придется принимать ванну вместе. Кипятильник обходится слишком дорого. Евгения внимательно разглядывала брата, пока он не возмутился:
– Хватит на меня смотреть. Твои глаза проделают дырки в моем животике.
– Мам, – сказала Евгения, – ты знаешь, что его пи-пи называется пенисом? Некоторые люди так его называют. Знаешь?
– Да, знаю.
– Тит сказал мне, когда Джордан достал свой пи-пи, чтобы пописать. Они все называются пенисом или только его?
– Все, – ответила Зилла.
– Ты должна была мне сказать. Энни говорила, что неправильно держать детей в темноте. Я думала, что это она про темную ванную, но нет, Энни сказала, что имела в виду Темноту Невежества.
– Это пи-пи, – сказал Джордан.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Да. Он мой, и он называется пи-пи. – Джордан заплакал и стал бить руками по воде, так что брызги полетели по всей комнате и попали на Зиллу. Она вытерлась полотенцем. Каждое полотенце приходилось стирать руками и сушить на веревке, и напоминать себе об этом не было необходимости.
– Обязательно его дразнить, Евгения? Если Джордану нравится называть его пи-пи, пусть называет.
– Энни говорит, что неправильно приучать детей к детским названиям Частей Тела.
Зилла уложила их в постель. Когда она закончила читать «Гарри Поттера» – притом что Евгения уже два года как научилась читать и прекрасно справилась бы сама – и как раз целовала детей на ночь, то вдруг подумала, что они уже могут не увидеть отца. Эта мысль почему-то показалась ей невыносимо печальной. Если Джерри не намерен видеться с ней, это значит, что с ними он тоже решил расстаться навсегда. На румяном лице Джордана она видела нос Джерри и его изогнутую верхнюю губу, а Евгения получила от отца голубые глаза и красиво очерченные брови. Никто из них не был похож на Зиллу. Во время последнего визита Джерри в Уиллоу Коттедж, когда утром, перед отъездом он сидел в кухне за завтраком, Джордан взял руки родителей, положил на стол, накрыл ладонью Джерри ее ладонь и сказал: «Не уходи, папа. Оставайся с нами».
Евгения не проронила ни слова, а просто с упреком посмотрела на отца – холодным, пронизывающим взглядом. Зилла тогда возненавидела Джерри – хоть и не хотела, чтобы он остался. Возненавидела за то, что он плохой отец для своих детей. В Джимсе они найдут себе нового – и все, что может дать детям хороший отец.
Как бы то ни было, ей все равно не спрятаться от факта, что она уже замужем. Но Зилла понимала, что думать о разводе теперь бессмысленно. У них с Джерри есть дети, и развестись по почте не получится. Предстоят слушания в суде и назначение опекуна. Джимс не будет ждать. Он никогда не отличался терпением. Ему нужно жениться или, в крайнем случае, обручиться, прежде чем кто-то выведет его на чистую воду – а это может произойти в любой день. Если Зилла будет колебаться, Джимс обратится к Кейт Кэрью.
Ладно, допустим, она примет его предложение. Но кем тогда ей следует назваться, разведенной или вдовой? Если вдовой, не покажется ли Джимсу странным, что она ничего не сказала о гибели Джерри в железнодорожной катастрофе? Значит, разведенной. А еще лучше, одинокой женщиной. Тогда ей не придется показывать регистратору окончательное решение суда о разводе, или как там оно называется. Или викарию. Может, Джимс захочет, чтобы они венчались в церкви?
Зилла не вспоминала о религии лет с двенадцати, но старые верования и привычки сопровождали ее всю жизнь, и ей не хотелось лгать в церкви. Кроме того, их с Джерри венчали, и Зилла достаточно хорошо разбиралась в церемонии бракосочетания, чтобы знать: викарий обязательно спросит насчет препятствий для брака. Если тот факт, что Джерри жив, не считается, тогда она не понимает, что такое препятствие. Ее мучили сомнения, но от идеи венчания она все же не отказалась. Размышляя о препятствиях, Зилла поняла, что действительно хочет выйти за Джимса. Сомнений у нее не осталось. В четверг она согласится.