Рейчел Уорд. Числа. Время бежать

   Я допила молоко – ну, почти допила, – поставила бутылку на край набережной, подобрала горсть камешков. Один за другим швыряла их в бутылку. Некоторые пролетали мимо, было слышно, как они плюхались в воду. Другие попадали в цель – бутылка качалась, накренялась, но не падала. Я поковыряла кроссовкой землю, отыскивая камни покрупнее. Нашла парочку, сосредоточилась. Первым я промазала, он шлепнулся в канал. Второй попал прямо в горлышко, и бутылка на раз рухнула с набережной, с плеском упала в воду. Я встала, подошла посмотреть. Бутылка лежала на боку, из горлышка все вытекали остатки молока, и ее постепенно относило влево, в сторону Темзы. Я подумала: «Нужно было положить в нее какое-нибудь послание». Мне это почему-то показалось прикольно: а ну как какой мой ровесник во Франции или в Голландии выловит из моря мою бутылку, вытащит из нее бумажку и прочтет мое послание: «Да пошел ты!» С приветом из Англии.
   Бутылка уже отплыла метров на двадцать. Мне вдруг стрельнуло: а не прыгнуть ли следом, поглядим, куда нас обеих снесет, вот только не хотелось тратить на это последние часы свободы, до того как меня поймают. Мне хотелось попрощаться со своим другом, поэтому я свернула на тропинку, вившуюся по задам магазинов, и двинула к Жуку. Была половина восьмого, в доме никаких признаков жизни. Я подошла к дверям, поднесла палец к кнопке звонка, помедлила. Может, не стоит? Явлюсь вся такая несчастная, нуждающаяся в помощи, да еще в такую рань. Тихонько потянула дверь, так, на всякий случай. Она подалась, и в образовавшуюся щель выплыло облачко табачного дыма.
   Я распахнула дверь и вошла, и нате вам – вот она, Вэл, сидит в кухне на своей обычной табуретке, в одной руке чашка с чаем, в другой, как всегда, сигарета. Блин, она что, и дрыхнет прямо здесь?
   – Ты там как, лапа? – спросила она. Можно подумать, она меня ждала. – Давай, входи. – Я шагнула поближе. – Эк ты нынче рано. Стряслось чего? – Я кивнула. – Там в чайнике есть чай, возьми себе в раковине кружку, лапа, иди сюда и садись.
   В таком виде Жучила нас и застал. Он поднялся ближе к девяти: мы с Вэл сидели рядышком у стойки, допивали второй чайник чаю, а в пепельнице было навалом окурков. Жук ввалился в кухню в семейных трусах и в старой заляпанной футболке; глаза как щелочки, можно подумать, он проспал пару сотен лет. Он и в лучшие-то времена выглядел неопрятно, а уж тут ну вообще, будто его как следует смяли и выбросили в мусорное ведро.
   – Это вы чего? – осведомился он, когда до него наконец доперло, что бабка его в кухне не одна.
   – Джем к тебе зашла. У нее неприятности, да, лапа?
   Жук посмотрел на меня, и я сказала:
   – Дела мои дерьмовые, Жук. Меня опять переселяют. – Сама не пойму отчего, но, когда я на него посмотрела, подбородок у меня задрожал. Я отвернулась, почувствовав себя ужасно глупо. А потом он, молодчага, сказал именно то, что нужно:
   – Да наплюй ты на них, Джем. Пошли погуляем. У меня даже деньги есть. – При этих словах Вэл бросила на него проницательный взгляд. – Здесь тебя будут искать, так что поехали в центр. —
   Тут он начал пританцовывать на носках, из него, как всегда, перла энергия. Хлопнул в ладоши. – Давай, двинули! Бабуль, сооруди мне чашку чаю, а я пойду кроссовки надену.
   – Мне кажется, Терри, у тебя есть время помыться и переодеться в чистое. В шкафу полно выстиранного белья.
   На лице у Жука появилось отвращение, приправленное испугом.
   – Да и так хорошо, бабуль. Не приставай.
   – Ничего хорошего, от тебя воняет, хоть топор вешай! – Она зажгла еще одну сигарету, потом повернулась ко мне: – Уж эти мне мальчишки! Что с ними поделаешь?
   Жук хоть и возмутился, а куда-то слинял и потом вернулся в джинсах и в чистой футболке. Правда, что до помыться – фиг бы он так быстро это успел. Быстро высосал чай, нагнулся к бабушке, поцеловал.
   – Мне, наверное, нужно бы отправить вас, раздолбаев, в школу, но раз уж вы оба отстранены от занятий, – тут Вэл подмигнула своим зорким ореховым глазом, – ступайте и повеселитесь как следует. Если сюда кто придет, я ничего не скажу.
   Она посмотрела на меня без улыбки, но во взгляде была теплота, и я подумала: «Повезло же тебе, Жучила, что у тебя такая бабуля». Будь у меня кто-нибудь такой, жизнь бы точно сложилась по-другому.
   Жук по пути прихватил в прихожей «кенгурушку», крикнул: «Пока, бабуль, мы скоро!» – и мы двинули.
   Все уже проснулись и куда-то понеслись – поток машин, толпы людей. Раньше, утром, казалось, что город, со всей его тишиной и покоем, принадлежит только мне, мне одной. А теперь мы с Жуком оказались букашками в миллионном городе, всего-то. А еще взошло солнце. Похоже, нас ждал яркий, погожий зимний день.
   – Сегодня можно ноги не сбивать, поедем на метро. А если хочешь, возьмем такси. Ну, попробуем.
   – Сколько у тебя в кармане, Жук?
   – Шестьдесят фунтов, мои собственные. – Жук ухмыльнулся. – Правда, к вечеру мне нужно вернуться. Опять дела. Зато весь день – наш, – добавил он, раскидывая руки и кружась. – Ты куда хочешь?
   – Ну, не знаю. Давай на Оксфорд-стрит?
   – Заметано.
   Он выпрямился во весь рост, потом вытянул вперед руку, будто указывая мне путь, и совершенно идиотским, зато очень громким голосом проверещал:
   – Мадам желает пройтись по магазинам? Так ведь?
   На нас начали оглядываться.
   – Заткнись, Жучила! – Он сразу сник. – Ну, ладно, балда, ты хорошо придумал. Двинули.
   И я побежала к метро, а он бежал рядом, и, конечно, со своими длинными ногами запросто меня обогнал и первым оказался у кассы.
 
   – Вот ведь обдираловка, чел. Шестнадцать фунтов, чтобы прокатиться на этой фигне?
   Жук ткнул пальцем в колесо обозрения «Лондонский глаз», из всего его тела, до кончиков пальцев, брызгал праведный гнев. Почти все наличные мы потратили на Оксфорд-стрит на всякую фигню:
   темные очки, шляпы, гамбургеры. В Лондоне спустить шестьдесят фунтов – раз плюнуть.
   Прохожие таращились на Жука. Собственно, с непривычки там действительно есть на что потаращиться: негритос ростом метр девяносто пять отплясывает посреди улицы. Вся очередь пялилась на него, как на клоуна, можно подумать, он пришел их поразвлекать. Я подумала: «Еще минута – и ему начнут кидать деньги». А народ отпихивал друг друга локтями, переговаривался, смеялся. Хамы почище Джордана.
   – Да ладно, – сказала я, чтобы выпутаться из этой ситуации. – Больно мне нужна эта фиговина. Пошли куда-нибудь еще.
   Но Жук завелся – не остановишь.
   – В этом поганом городе все для туристов. А как же мы? Что делать нормальным людям, у которых нет шестнадцати фунтов, чтобы прокатиться на этой штуковине?
   Зрителям, похоже, становилось неловко, они отступали, тревожно переглядывались. Вот это мне уже нравилось. Жук их достал.
   Я пробежалась взглядом по очереди – да, им явно делалось не по себе. Парочка японцев в одинаковых голубых куртках, шерстяных шляпах и перчатках, глянули в нашу сторону. Доля секунды – глянули и снова отвели взгляд, – но я успела прочитать их числа, и меня будто ударило током. Числа были одинаковые. Странно, подумала я, умереть в один день – как это можно умудриться? А потом меня словно жахнули по башке. 8122009. Сегодняшнее число. Какого фига…
   Я попробовала еще раз взглянуть им в глаза, но выходки Жука сделали свое дело: к нам повернулись спинами, в надежде, что мы все-таки слиняем. Ошиблась, наверное, подумала я. Нужно проверить. Я пошла вдоль очереди, решив, что зайду с другой стороны, взгляну еще раз. Жук и не заметил, что я ушла, было слышно, как он матерится вполголоса, точно запеленутый в свою злобищу.
   Народ в очереди стоял плотно. Я просочилась в крошечную щель между каким-то парнем в спортивном костюме, с рюкзаком на спине, и старушенцией в плотном твидовом пальто и с плетеной сумкой из соломы.
   – Простите, – сказала я, подходя к старушке. Могла бы и не трудиться, та всяко отступила. – Ничё, – сказала я, протискиваясь мимо. Она бледно улыбнулась, прижимая к себе свою сумку; я видела, какое у нее перепуганное лицо, – и тут глаза наши на миг встретились. Я прочла ее число и застыла. Против воли уставилась ей в лицо. 8122009.
   Не может быть. Что же это такое? По всему телу, покалывая кожу, потек пот. Я стояла, будто приросла к месту, и таращилась на бабульку.
   Та глубоко вдохнула. Глаза у нее округлились от страха.
   – У меня мало денег, – сказала она тихонько, и голос ее чуть-чуть дрожал. Она так крепко прижимала к себе сумку, что костяшки пальцев побелели.
   – Что? – не поняла я.
   – У меня мало денег. Я долго копила с пенсии, хотела устроить себе праздник…
   Тут я въехала: бедняжка решила, что я собираюсь ее ограбить.
   – Что вы, – сказала я, делая шаг назад. – Не нужны мне ваши деньги. Не в том дело. Простите.
   При этом я толкнула стоявшего впереди парня, он обернулся и въехал мне по спине краем своего рюкзака. Блин, вся в синяках буду, подумала я. Попятилась в ту сторону, где ждал Жук.
   – Прошу прощения, – выдавила я, не поднимая глаз, не вытаскивая рук из карманов. – Я не специально.
   – Ничего. Никакой проблемы. – Он говорил с акцентом, и это привлекло мое внимание. Я глянула на него из-под капюшона. Странно, он выглядел таким же перепуганным, как и я, – лоб блестит от пота, темные волосы взмокли и прилипли к черепу. – Все хорошо, – добавил он и кивнул, явно для того, чтобы я это подтвердила.
   – Да-да, все хорошо, – откликнулась я, сама поразившись, что могу говорить нормальным голосом. А внутри мой настоящий голос просто орал, внутри метался отчаянный вопль ужаса. Потому что в его глазах было то же самое. 8122009. Его число.
   Со всеми этими людьми что-то случится.
   Сегодня.
   Здесь.
   Я развернулась и, спотыкаясь, кинулась обратно к Жуку, который продолжал добросовестно материться.
   – Жук, сваливаем. – Он меня и не заметил, слишком был увлечен своим делом. Я схватила его за рукав. – Эй, приятель, послушай меня. Нужно отсюда сваливать.
   Он что, не слышит ужаса в моем голосе? Не чувствует, как дрожит моя рука?
   – Никуда я не пойду, чел. Я тут еще не закончил.
   – Закончил, Жук. На остальное наплюй. Давай, сваливаем.
   С каждой секундой, пока мы пререкались, надвигалось то ужасное, что должно было унести жизни всех этих людей. Сердце стучало в груди как молоток, того и гляди выскочит из-под ребер.
   – Не, я пойду поговорю со здешним начальником, с самым главным. Нужно же, чтобы кто-нибудь сказал им правду. Хватит уже с этим мириться. Мы…
   Он ничего не слышал. И заставить его было невозможно.
   – Сколько еще нас будут держать в этой стране за дерьмо? Мы как какие-то граждане второго сорта. Мы…
   Не успев подумать, я вскинула руку и закатила ему крепкую пощечину. Действительно крепкую. Бамс! Он осекся на полуслове и замер в обалдении. Потом поднял руку, коснулся щеки.
   – Ты это, блин, чего?
   – Чтобы ты услышал. Нам нужно отсюда сваливать. Жук, ну пожалуйста, уведи меня отсюда. Пошли. – Я схватила его за вторую руку и тянула, пока наконец он не сдвинулся с места. Я перешла на бег, тащила его за собой, в конце концов он тоже пустился бегом. Войдя во вкус, выпустил мою руку и рванул вперед – руки работают в такт длинным ногам. Оторвавшись метров на пятьдесят, остановился, подождал меня, и дальше мы уже бежали рядом – по набережной Темзы, через мост Хангерфорд. Добежав до середины, перешли на шаг, потом встали и оглянулись туда, откуда пришли. Все там было в порядке, без проблем.
   – Что случилось, Джем? Что с тобой?
   – Да ничего. Просто ты достал всех в очереди. Еще пять минут – и кто-нибудь бы вызвал полицию.
   Вполне похоже на правду, а? Но я еще и не договорила, а уже поняла, что звучит это фальшиво и Жука этим не проведешь.
   – Лапшу мне не вешай. На себя посмотри – что-то явно случилось. Ты бледная, как привидение, чел. Даже бледнее обычного. Что с тобой такое?
   Мы стояли на мосту, глядя на Темзу, вокруг шумел обычный городской день, и я вдруг почувствовала себя полной дурой. Слова, крутившиеся в голове, даже мне самой казались полным бредом – числа, даты смерти, катастрофа… Чушь, какая-то идиотская выдумка. По всей видимости, так и есть, мозги у меня повредились, вот я и навоображала.
   – Да ничего, Жук. Просто мне стало там не по себе, паника накатила. Теперь-то порядок – ну, не порядок, но уже лучше. – Я попыталась вернуться к разговору про него. – Прости, что ударила. – Я подняла руку к его лицу, подержала пару секунд. – Больно?
   Он растерянно улыбнулся:
   – Побаливает. Вот уж не подумал бы, что ты меня так треснешь. – Он фыркнул, потряс головой. – Повезло Майку Тайсону, ему с тобой не драться.
   – Прости, – повторила я.
   – Да ладно тебе, – сказал он все так же с улыбкой.
   Так мы и стояли на мосту, облокотившись на перила, глядя на воду, когда раздался взрыв и «Лондонский глаз» взлетел на воздух.

9

   Вы, наверное, раз сто смотрели все это по телевизору, так что сами знаете, что мы тогда увидели: ослепительная вспышка, обломки разлетаются во все стороны, густое облако дыма, одна кабинка полностью разрушена, остальные повреждены или покорежены. Люди вокруг все замерли и обернулись в сторону «Глаза». Над водой зазвучали крики.
   Мы с Жуком сказали в один голос:
   – Господи!
   Слова эти повторили все, кто стоял рядом, для некоторых это, возможно, было призывом к Всевышнему, для большинства из нас просто возгласом изумления. Минуту-другую мы стояли и смотрели: облако пыли осело, взвыли сирены. Я будто онемела. Несколько минут назад я засомневалась в числах, понадеялась, что все это выдумка, дурацкая игра моего воображения. Теперь стало ясно: никакая это не игра. Числа – реальность, мне известно будущее других людей, будет известно всегда. Я вздрогнула.
   – Пошли отсюда, Жук, – сказала я. – Двигаем к дому.
   Чего бы там меня ни ждало у Карен, все лучше, чем смотреть, как из-под обломков достают мертвецов. Я повернулась и зашагала через мост, но Жук не двинулся с места.
   – Давай! – окликнула я его. – Пошли.
   Он все так же стоял, прислонившись к ограждению, глядел на меня, морща лоб. На лице было написано недоумение, но обвинения там не было. Я знала, что последует. Это было неизбежно. Глядя мне прямо в глаза, он выпалил:
   – Ты знала. Ты знала, что будет.
   Между нами было метров пять. Говорил он громко, так, что услышала не только я, но и несколько прохожих. Некоторые тут же обернулись и уставились на нас.
   – Заткнись, Жучила, – прошипела я.
   Он покачал головой:
   – Вот и не заткнусь. Ты про это знала. Что за хрень, Джем?
   Он выпрямился и пошел на меня.
   – Ничего. Заткнись!
   Жук подошел вплотную, попытался меня схватить. Я поднырнула ему под руку и бросилась бежать. На мосту было полно людей, приходилось прокладывать себе дорогу. Жук бегал куда быстрее меня, но он был здоровенный, неуклюжий, – я слышала, как на него орут те, на кого он натыкался. Я перебежала через мост и помчалась, не разбирая дороги, дальше. Жук быстро меня нагнал, схватил за руку, развернул к себе.
   – Откуда ты узнала, что произойдет, Джем?
   Оба мы тяжело дышали.
   – Ниоткуда. Ничего я не знала.
   – Брось, Джем, знала. Все ты знала. Да что же это такое?
   Я попыталась вырваться, но он крепко сжимал мою руку. Высоченный, сильный, вонючий – казалось, он окружил меня со всех сторон, не удерешь. Я попыталась его стукнуть, но он схватил меня за обе руки. Попробовала боднуть, но он угадал мои намерения и отодвинул меня, не выпуская, подальше. Стало совсем хреново. Я лягнула его. Он поморщился, но рук не разжал.
   – Ну, нет, чел, сперва ты мне все расскажешь.
   На нас таращились. Я перестала брыкаться, обмякла. «Я больше не хочу оставаться с этим один на один, – пронеслось в голове. – Больше не могу быть одна».
   – Ладно, – сказала я ему. – Только не здесь. Знаешь короткий путь к каналу?
   Мы прошли по Эджвер-роуд и выбрались на задворки магазинов, а там и к каналу. Наконец-то вокруг никого. Силы у меня вдруг кончились, ноги задрожали.
   – Дай присяду, – сказала я слабо и рухнула на сломанную скамью. Одна доска была выдрана, того и гляди провалишься. Жук уселся рядом.
   – Цвет лица у тебя какой-то странный, чел. Опусти голову между колен или еще что.
   Я наклонилась, в ушах раздался громкий шум. В голове полыхнуло красным, потом почернело.
   – Эй, дружище, ты чего?
   Голос Жука звучал будто издали, с другого конца туннеля. Когда я открыла глаза, все оказалось не на своих местах. Я не сразу сообразила, что просто лежу. Скамейка впивалась в тело – удивительно, что я не провалилась в эту дырку, но голова лежала на подушке; та была вонючей, но мягкой: а, это Жучилова куртка. Он вышагивал взад-вперед по дорожке, тряс головой, щелкал пальцами, что-то бормотал.
   – Эй, – окликнула я почти беззвучно. Он перестал шагать, присел со мной рядом.
   – Ты там как, чел? – спросил он.
   – Нормально.
   Он медленно помог мне сесть, сам уселся рядом. Меня трясло. Он схватил свою куртку, протянул мне:
   – На, надень.
   – Не надо, мне и так хорошо.
   Еще не хватало, чтобы эта провонявшая тряпка касалась моей одежды, моей кожи. Я снова вздрогнула, он завел свою руку мне за спину. Я не сразу поняла, чего он затеял, хотела было послать его подальше, и только потом сообразила, что он набросил куртку мне на плечи. Завернул меня в нее. Я вспомнила, как мама кутала нас обеих в одеяло на диване, когда квартира совсем промерзала, как в ее светлые дни мы лежали там обнявшись. Что-то мне попало в глаза: острое, колкое, горячее. Перелилось через край, побежало по правой щеке. Блин, да я плачу. Я никогда не плачу. Не плачу, и всё. Я шмыгнула носом, вытерла лицо тыльной стороной ладони.
   – Теперь ты мне скажешь?
   Я уперлась взглядом в землю перед собой. Если и был у меня в жизни друг, так это Жучила. Могу я ему довериться? Я глубоко вдохнула.
   – Да, – ответила я.
   И все ему рассказала.

10

   Между нами повисло молчание, только оно было не пустым, а полным мыслей и чувств, несказанных слов и странных ощущений. Мы сидели, в полумиле от нас гремел лондонский хаос: выли сирены, гудели машины, пролетали вертолеты. Меня будто оглушили и тем, что случилось на наших глазах, и тем, что я наконец открыла кому-то свою тайну. Тело и голова будто развалились на куски. Я так и не подняла глаз на Жука – смотрела в землю и говорила. Жутковатое ощущение, будто слышишь чужой голос.
   Он сидел, подавшись вперед, опершись локтями о колени, и внимательно слушал. По-моему, так тихо он на моей памяти еще никогда не сидел. Наконец выдохнул – долгий выдох сквозь сжатые губы.
   – Врешь ты, чел, врешь.
   Казалось, он растерян, даже напуган.
   – Не вру, Жук. Честное слово. Я знала: что-то случится, потому что у них у всех были одинаковые числа. Вот оно и случилось.
   – Бред какой-то. Ты мне голову дуришь.
   – Знаю, что бред. И живу с этим уже пятнадцать лет.
   Опять эти чертовы слезы подступили к глазам.
   Вдруг он хлопнул себя по лбу:
   – А этот старикан, который попал под машину, – ты увидела его число, да? Поэтому и пошла за ним?
   Я кивнула. Опять повисло молчание.
   – А бабка моя тебя просекла, да? Вы с ней одного поля ягоды, верно? – Он потряс головой. – А я-то всегда думал, что она несет полную чушь, что у нее мозги не в порядке. Но она сразу вычислила, что ты не как все. Ведьмы вы! Блин!
   Я распрямилась, попыталась выровнять дыхание. По каналу плыла пара уток – два коричневых комочка, безразличных к происходящему. Я смотрела, как они медленно поднимаются вверх против течения. Хорошо быть птицей или зверем: живешь сегодняшним днем, понятия не имеешь, что когда-нибудь умрешь.
   Жук вскочил и принялся расхаживать взад-вперед по плоским камням, которыми был выложен берег канала. Что-то бормотал – слов я не разбирала, – пытаясь, надо думать, осмыслить мои слова. Набрал пригоршню гальки, начал бросать камешки в уток. Похоже, попал, потому что они внезапно взлетели, короткие коричневые крылышки рассекали воздух.
   Жук развернулся ко мне:
   – А ты у всех видишь числа?
   Я снова опустила глаза в землю. Знала же, что без этого не обойдется.
   – Да, если гляну в глаза.
   – Значит, ты и мое знаешь, – произнес он тихо. Я промолчала. – И мое знаешь, – повторил он настойчивее.
   – Да.
   – Блин, чел, я сам не пойму, хочу я его знать или нет. – Он бухнулся на землю, скорчился, обхватил голову руками.
   «Только не спрашивай, – взмолилась я про себя, – никогда не спрашивай, Жук».
   – А я тебе и не скажу, – ответила я быстро. – Не могу. Это нечестно. Я никому не говорю.
   – В смысле? – Он смотрел на меня в упор. И когда глаза наши встретились, число всплыло опять: 15122009. Мне захотелось выдрать его из головы, уничтожить, будто я его никогда и не видела.
   – Если я тебе скажу, у тебя точно крыша съедет. Ни к чему это.
   – А если кому осталось совсем недолго? Будет человек знать – успеет сделать то, что всегда хотел сделать.
   Я с трудом сглотнула:
   – Да, но это как жить под смертным приговором, верно? С каждым днем все ближе и ближе. Ну, нет, чел. Никого нельзя заставлять жить с таким.
   Вот только все мы так и живем. Каждое утро просыпаемся – и знаем: мы на день ближе. Только сами дурим себя, что ничего такого нет.
   Жук вскочил, поскреб в затылке, столкнул еще пару камешков в воду.
   – Мне нужно подумать. Ты меня совсем заморочила. – На соседней улице взвыла сирена. – Давай, сматываем отсюда.
   Я протянула ему куртку, и мы зашагали вдоль канала. Под ногами хрустел гравий, мы проходили мимо изрисованных граффити стен. Дома вокруг были по большей части обшарпанные, но попадались и свежеотремонтированные, в которых открыли офисы, рестораны и бары – островки блеска в море запустения. Чем дальше мы уходили, тем тише становился вой сирен, вокруг повисла странная тишина, будто бы весь мир взял и остановился.
   Ближе к своему району мы выбрались на главную дорогу. У витрины магазина, где продавали телики, стояло несколько человек, мы тоже остановились. Дюжина экранов, на всех одно и то же.
   «Лондонский глаз» не вращался. Один сектор был выломан, будто от колеса откусили кусок; одна кабинка разрушена полностью, соседние помяты и перекручены, на земле кучи мусора. Только это был не просто мусор, а погибшие люди и их вещи. Камера помедлила на куске голубой материи – остатках чьей-то куртки, что-то заколыхалось на ветру: краешек плетеной сумки, разодранной взрывом. По низу экрана бежали слова: «ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ АТАКА НА „ЛОНДОНСКИЙ ГЛАЗ“… ЧИСЛО ПОГИБШИХ И ПОСТРАДАВШИХ ПОКА НЕ ИЗВЕСТНО… ПОЛИЦИЯ ПРОСИТ ПРОЯВЛЯТЬ БДИТЕЛЬНОСТЬ: ВОЗМОЖНЫ НОВЫЕ ПРОВОКАЦИИ…»