Резников Анатолий. Дом в центре

Подавив желание двинуть "дорогого" по морде, я поднял чемоданчик, подержал
на весу, опустил и спросил:
- Где Рута?
- Вот она, твоя родная-любимая, бери, пользуйся, но далеко от машины не
уходи. И деньги давай!
Приоткрыв чемоданчик, парень крякнул и направился к голубым "Жигулям",
около которых стояли другие бандиты. Я двинулся к зеленой машине, где на
переднем сиденье успел заметить Руту. Моя подружка выглядела неважно, хотя
единственным заметным доказательством непорядка был небольшой фингал под
правым глазом. Я хотел было сесть в "Жигули", но увидев на заднем сиденье
типа, скалящего зубы в мерзкой ухмылке, передумал.
- Рута, лапушка, выйди, - попросил я.
Вместо ответа она подняла левую руку. На ее запястье красовался
металлический браслет, от которого тянулась цепочка серебристого цвета. Я
вскипел от бешенства. Шутники хреновы! "Далеко не уводи..." Ну, я теперь
эти рожи запомню... Пусть только попробуют не снять цепь!..
Я повернулся крикнуть, но крик застрял в горле. Из-за соседнего дома
выходил Юмор. Мысленно оценив длину цепочки более чем в метр, я предпочел,
чтобы Рута, даже прикованная, находилась не в машине, и громко произнес:
- У меня есть чувство юмора. Давай-ка вылезай.
Взгляд Руты изменился. Стараясь не демонстрировать спешку, она принялась
выбираться из машины со стороны руля, так как именно к нему и был прикован
другой конец цепи. Я, в меру сил, пытался помочь.
А наш странный знакомый приближался. Никто не обратил внимания на
покачивающегося человека в старом джинсовом костюме, измазанном побелкой.
Нечесанные патлы неопределенного цвета свисали на лошадиное лицо Юмора.
Алкаш алкашом. Пьянь хроническая. Краса и гордость любой очереди за вином.
Мерзавцы забеспокоились, лишь когда "забулдыга" оказался от нас метрах в
десяти. Двое направились ему наперерез. Рутин "компаньон" вылез из машины.
- Эй, ты, ..., стой! - крикнул один из бандитов.
Юмор не откликнулся, продолжая с трудом переставлять ноги, словно шел по
глубокому песку. Он стал чуть ближе, а вот двое держиморд как будто
занимались ходьбой на месте и не продвинулись ни на йоту. Это вызвало
беспокойство во вражьем стане. К нам направилась уже вся "великолепная
шестерка", а перед Юмором оказался парень, сидевший в зеленой машине. Юмор
приостановился и дунул. Лично я не почувствовал ни малейшего ветерка, но
парень отлетел, словно воздушный шарик, подхваченный ураганом.
Приземлившись в нескольких метрах от зеленых "Жигулей", он больше не
подавал никаких признаков жизни.
А время вокруг нас потекло по неизвестным доселе законам. Бандиты
медленно-премедленно, как будто я наблюдал снятые рапидом кадры, лезли под
куртки за оружием. Юмор уже стоял передо мной и Рутой. Правой рукой он
сгреб за грудки меня, левой - ее. Я хотел крикнуть: "Цепь!", - но боковым
зрением заметил, что ее звенья покатились маленькими ртутными шариками.
- Домой! К мамам! - скомандовал Юмор и швырнул нас, резко распрямив руки.
Оказывается, взбесилось не только время, но и пространство. Судя по
ощущениям, мы падали. Судя по траектории полета, - поднимались. Больше
всего это напоминало движение по желобу из скользкого-прескользкого,
упругого и прозрачного до невидимости пластика, когда кажется, что ты
стремительно падаешь, но земля не приближается, а отдаляется.
Невидимый желоб доставил нас на третий или четвертый этаж строящегося
дома, прямо в незастекленное окно, да так деликатно, что даже деревянная
рама осталась незадетой. Мы безболезненно плюхнулись на пол, вскочили и
бросились к окну досматривать спектакль.
Внизу законы природы вроде бы пришли в норму. Молодчики уже почти все были
с пистолетами. Однако бред не кончился. В руке у Юмора возник здоровенный
подковообразный магнит, словно взятый из школьного кабинета физики. Юмор
бросил магнит на землю между собой и своими противниками. Оружие само
вырвалось из их рук, и даже мы с Рутой услышали металлический лязг. Кучка
пистолетов почти скрыла под собой красно-синюю поверхность магнита.
Где-то далеко, но очень громко, сломали ветку. Юмора качнуло, и тогда я
понял, что это не ветка треснула, а прозвучал выстрел какого-то сидящего в
засаде стрелка. На голубой куртке Юмора проступило багровое пятно. Мне
стало жутко. Мы-то с Рутой теперь в безопасности, а вот Юмор... Не был он,
оказывается всемогущ.
Раненый не проявил заметных признаков беспокойства. Он пару раз провел по
пятну ладонью, и пятно исчезло. Еще дважды прозвучал выстрел, но Юмор уже
был настороже. После каждого из выстрелов слышался звон от удара пули по
металлу и визг рикошета. Похоже, что пули попадали в цель, но мишень
изменила свои свойства.
Стало понятно, откуда велся огонь. Этот дом стоял немного особняком
вдалеке, напротив нашего. И недавняя мысль, что мы находимся в
безопасности, показалась мне преждевременной. Будь снайпер поумней, я и
Рута, маяча в окне, как дураки, запросто могли получить по пуле.
Юмор тем более "вычислил" стрелка. Он повернулся к нам спиной и лицом к
противнику, поднял вверх руки, как дирижер перед финальным аккордом, и
сделал жест, словно потянул на себя какой-то большой невидимый предмет.
Я весь покрылся испариной, а слабость, ударившую в ноги, вообще описать
невозможно. Дом, где прятался стрелок, практически построенный дом, со
стеклами, блестящими от вечернего солнца, словно превратился в стопку
гигантских костяшек домино. Верхние этажи-"костяшки" поехали по нижним,
накренив здание в нашу сторону, притом деформация произошла без малейшей
трещины. Как будто весь вид из окна оказался панорамой, нарисованной на
упругом холсте, и какой-то гигант с той стороны холста навалился на него,
выпятив рисунок дома в нашу сторону. Описание процесса часто занимает
больше времени, чем сам процесс. Короче говоря, дом поехал-качнулся к нам,
а от крыши отделилась и полетела вниз малюсенькая человеческая фигурка, ну
никак не больше муравья, если смотреть из нашего окна. И громкий, совсем
не муравьиный вопль разнесся над новостройками.
Избавившись от снайпера, дом принял нормальный вид. Стоявшие внизу и
наблюдавшие за поединком бандиты избавились от последних остатков
любознательности и кинулись врассыпную. Но безуспешно. Вначале мы могли
лицезреть уже известный нам "бег на месте". Потом бегущие вроде как бы
начали помаленьку терять в росте. Я пригляделся повнимательней. Мне
показалось, что их ноги словно стачиваются о почву, как мягкий материал о
грубый напильник. Нет, это их почва затягивает, как трясина. Нет, это они
растекаются...
Я отказался от попыток понять происходящее. Несложно было свихнуться.
Вопли неудачливых бандитов несли в себе страшную боль. Они гибли, и
спасения им не было. Вот исчезли ноги, вот туловища, руки, головы.
Жутчайший хор затих.
- Пошли! - я схватил Руту за руку и потянул. Ее трясло. - Пошли, Юмор сам
предупреждал. Это опасно!
Но оторваться от страшного зрелища было не просто. Внизу как раз ожили
голубые "Жигули". Затененные стекла мешали разглядеть, кто сидит внутри. С
визгом то ли колес, то ли мотора, машина рванулась с места. Недалеко.
Мотор ревел, колеса крутились как бешенные, но из-под них, всех четырех,
только летела в стороны жидкая грязь. Автомобиль постепенно проседал в
вырытые вращением ямы. "Что-то я не слыхал о "Жигулях" с четырьмя ведущими
колесами", - подумалось мне.
Юмор пошел к машине. Вернее, не пошел, а двинулся. Это движение нельзя
было назвать ходьбой, от него за версту несло мультипликацией: Юмор
исчезал и тут же появлялся через три четыре метра, вновь исчезал и вновь
появлялся таким же образом, притом исчезновения казались настолько
кратковременными, что их и исчезновениями-то нельзя было назвать. Через
несколько секунд Юмор уже стоял у голубых "Жигулей" и зачем-то вытирал их
рукавом.
Как картинка, нарисованная на стекле, смывается растворителем, так
исчезали "Жигули" после джинсового рукава Юмора. Это было уже слишком.
Оставался продуктовый фургон, неизвестно, что в нем скрывалось, и
неизвестно, как Юмор мог его уничтожить. Я сгреб Руту поперек туловища,
взвалил на плечо и побежал к лестнице.


16. Капитуляция?


Удобно устроившись на диване, я смотрел прямую трансляцию матча "Наполи" -
"Рома". Хотел прогуляться по Риму, сделал за окном вид Вечного Города,
зачем-то включил телевизор и... не смог оторваться. Темпераментный
комментарий на непонятном мне итальянском языке воспринимался как
своеобразная музыка. Ну, а зрелище в переводе не нуждалось. Я махнул рукой
на прогулку. Вечный, он вечный и есть, денек подождет. А футбол...
Хорошего футбола я не видывал целую вечность. Неплохой каламбур?
"Рома" забила гол, сократив разрыв в счете. На трибунах гремели петарды. У
меня в комнате зазвонил телефон.
На мгновение я задумался. Вроде бы не междугородний звонок, а в Риме я еще
никого не знаю... Тут же дошло, что для Дома звучание звонков - сущая
мелочь, и законы, по которым работают его телефоны, - не меньшая загадка,
чем все остальное.
После таких вот основательных размышлений я снял трубку. Голос в ней
показался знакомым. В самом деле. Звонивший представился. Это был
племянник и заместитель Кардинала. Он хотел, чтобы я его немедленно принял.
Рим и футбол мгновенно вылетели из головы. Как не прекрасен отдых, но
исламскую тему еще никто не снимал с повестки дня. А как расценить
случившуюся с собеседником метаморфозу? Он не слал больше голографические
фантомы, не являлся в окружении дюжих костоломов, как хозяин всех и вся.
Он смиренно просил его принять. Не забавно ли? Я вернул за окно вид
вечернего Ленинграда и стал ждать звонка в дверь, попутно вспоминая давнюю
идею: комната с замаскированнымы пулеметами, где простреливается почти все
пространство. Приводишь опасных гостей, заходишь сам в мертвую зону и
общаешься. А если что не так - нажимаешь нужную дощечку паркета. Вот лень
проклятая! Нарисовал бы эскизик и был бы готов ко встрече со всякими...
террористами. Жаль, поздно поумнел, не додумался до подобного тогда, с
Атлантом.
Зазвенел дверной звонок, и я пошел открывать, на ходу прикидывая, где надо
разместить хотя бы спрятанные пистолеты. На всякий случай. Не верю я в
перевоспитание фанатиков.
Гость пришел один и уже не выглядел бюрократом. Галстук и жилетка исчезли
из его гардероба, а в глазах появилось выражение загнанности, явного
страха. Хотя, разве не бывает запуганных бюрократов? Вдруг Кардинал решил
устроить сокращение штатов? А как у них сокращают? Пиф-паф, ой-ой-ой..."
- Ты нас обманул, - с места в карьер рванул помощник Кардинала. - Обвел
вокруг пальца, как щенков. Сам щенком прикинулся.
Я удивился и задумался. Как обманул? Промолчал кое о чем, это да. Но что
случилось? И как себя вести, признавать обман или отрицать? Признать
опасно, но вдруг это признание какой-то силы, за которую меня зауважают и
не тронут.
- Мне плевать, - гость не дал мне додумать, - на причины. Дураку ясно, что
тебе, молодому, нечего делить со старым хреном. И он так считал, потому
приказал тебя не трогать... "Люблю, - говорил, - идейных людей. Их
всего-навсего надо переубедить." Да и твой третий этаж... Ему же цены нет!
Нас, из Дома, всего двое на все дело. Старый пень ленился, вечно жить
хотел. А я ишачь! Вечный проводник... Да ты мне больше, чем Кардиналу,
нужен был! Ждали мы, когда шпана тебя достанет, и ты у нас помощи
попросишь. Это не я! Кардинала идея! Дождался... Довыпендривался...
Скрытым имамом себя вообразил! Он тебя пожалел, а ты его нет. И рука не
дрогнула! Ведь у нас как закон неписанный есть, я говорил при первой
встрече: обитатель Дома другого обитателя Дома не тронет. Нам нечего
делить!
За короткий срок в моем мозгу произошла гигантская работа. Многие детали
оставались неясными, но кое-что... Пока болтун переводил дух после пылких
оправданий, я пытался понять главное: какого черта он тут кается?
- У меня одна просьба, - взмолился гость, - убери своего киборга-убийцу!
Ты хороший актер, ты и сейчас сидишь с невинным видом, но не смей
повторять, что ты ничего не знаешь! Это ты его нам подкинул, еще
проследил, как мы его брали!
- К-какой к-киборг? - мое изумление было более чем неподдельным, я даже
начал заикаться. - Седой, что ли?
- Он седой, это точно. И человек он, наверное. Но как он это сделал?.. Ты
хоть знаешь, что он Кардинала убил?
- Что-о? Как?
- Может, и не знаешь... Пес с тобой. Вчера убил. А как - один Аллах знает.
Вот я и назвал его киборгом. Человеку такие вещи не по силам. У меня
кассета...
Недавний заместитель Кардинала, а ныне, надо понимать, новый глава
организации, достал из кармана кассету, дрожащими руками сунул в видик и
стал перематывать пленку в поисках начала записи, а во время перемотки -
бормотал, бормотал, бормотал:
- Его брали, там два се-узу были. И у Кардинала два се-узу. Слава Аллаху,
меня там не было. А что случилось - никто не знает. Только трупы. И куда
он скрылся - никто не знает. Наружная охрана никого не выпускала. Словно
этот твой ... Седой умеет Домом пользоваться.
На экране телевизора появилось изображение незнакомого кабинета. Пол,
кресла, ковер - везде валялись трупы. Назойливо, как специально
размазанная краска, лезла в глаза кровь. Дрожание камеры в руках оператора
можно было объяснить как неопытностью, так и чрезвычайным волнением.
Однако, дважды прочертив комнату, объектив быстро нашел чеканный профиль
Кардинала. Крупный план... Оператор обошел покойного, чтобы показать его
анфас. Камеру бросало из стороны в сторону, ее хозяин в буквальном смысле
слова шел по трупам.
Я внимательно вглядывался в экран. Похоже, подвоха не было. Совсем
недавние воспоминания перед глазами: отец показывает фотографию, что-то
говорит... Словно полжизни я ухлопал на войну с Кардиналом. А всего
прошло... Месяц или два? И какое время считать: растянутое, нерастянутое?
М-да, поработал Седой, порезвился. И без папаши моего не обошлось, кто,
как не он, помог Седому бежать?
- Ну, что, доволен? - спросил гость, выключив видик.
Я помолчал секунд двадцать, не зная, что сказать. И от этого незнания
захотелось ответить вопросом на вопрос, да так лихо, чтобы и мне узнать
хоть самую малость.
- А где гарантия, что это не спектакль? Набрали статистов, измазали
томатным соком, мебели наломали. Одного загримировали Кардиналом...
- Да как? Да зачем.. - собеседник даже вспотел от возмущения. - А если бы
у тебя твой наймит сидел?
- Нет наймита. Пришили вы его и прикидываетесь, что он ушел. А кто такие
се-узу?
- Живой он! Живой! Дай мне Аллах таким живым быть, - гость достал платок и
вытер вспотевший лоб. - А се-узу - земляки его, Седого твоего. Из одного
мира, только из другой страны. Се-узу - примерно как суперагент
переводится. Специальная подготовка, сверхшпионы... Это еще с древности
идет. Они мне рассказывали, что их шейх, учитель, значит, говорил: "В мире
может быть только сто один се-узу." Самые лучшие считались в ОИРе и в
Чосоне, Корее по-нашему, если я не ошибаюсь. Вот... Восемь се-узу нам дали
и еще двадцать два простых офицера. А Седой, получается, тоже се-узу. И
классом выше. Что нам теперь в ОИРе сказать? Четырех Седой у Кардинала
кончил. Из них трое - аристократы, из центра, корни к Рязанскому халифату
уходят. И еще...
Он посидел, помолчал, откинувшись в кресле, потом вновь взял пульт
управления, принялся возиться с видиком и продолжил:
- Говоришь, убили мы друга твоего седого? Ну, ну... Вот тебе еще привет от
него. Лагерь у нас был такой... Неважно, где. В средней полосе. Вроде как
шабашники в нем жили, а на самом деле гости из ОИРа с обстановкой
знакомились, русский язык учили, обычаи. А шабашники работали, да. Накрыл
их кто-то ракетами, я думаю, Седой... с тобой.
- Нет-нет-нет, - я завертел головой так, что чуть не вывернул шею, -
первый раз слышу, клянусь.
- Не могу тебе это место показать, не сняли мы, гебешников там много
набежало и военных. Да и ничего особенного там. Выжженная земля. Ну я
понимаю, офицеры - ваши смертельные враги, но ведь вы там шабашников убили
человек сорок. Они-то в чем виноваты? Простые мужики с Кавказа, на стройке
работали.
Я подумал, что для Седого нет никакой разницы кого и сколько убивать. Но
если с ним был отец, то как он все это допустил, он же гуманист у меня?
- А вот другой лагерь у нас в Средней Азии есть... был, так там
видеокамеры стояли, записывать могли. Не густо, но записали.
На экране появилась картинка как из голливудского кинобоевика. С той
только разницей, что здесь разобрать что-либо было абсолютно невозможно.
Ночная темень, прожектора, проволока, мечущиеся фигуры, в том числе в
милицейской форме, сполохи взрывов.
- Разница во времени, - продолжил добровольный комментатор, - три часа.
Это же надо таким шустрым быть! У него что, личный самолет сверхзвуковой?
Или его кто-то через Дом таскает? А ну давай говори!
Пришел гость явно как проситель, но горечь поражения, а главное - привычка
командовать - изменили его поведение. Я же был настолько обескуражен, что
не смел возразить. И выдумал настолько неправдоподобную историю, что даже
через пять минут уже был не в состоянии ее вспомнить. Опять Атлант, его
брат, сват... Через четвертый этаж вытащили Седого...
- Надоел ты мне, - племянник Кардинала перебил мои излияния. Где-то врешь,
где-то не врешь. Мне не до того. Запоминай. Увидишь своего Седого -
передашь: организации больше нет. Я ухожу от дел. Ухожу! Все. И без моей
помощи мусульмане вас съедят. С нами бы все даже тише было бы, почти без
насилия. Но зачем мне это? Я могу в месяц по миллиону делать. Зачем мне
власть? Надоело. Передай Седому - ухожу. А вам и сто Седых не помогут.
Гость извлек из видика кассету, покряхтел, посопел, словно старый дед,
откашлялся вместо прощания и ушел.
"Весь вечер на манеже, - подумал я, - все рассказал, - покаялся в грехах и
отрекся. Мавр сделал свое дело."
Голове было от чего пойти кругом. Во-первых, никто не давал гарантии, что
все услышанное правда. Во-вторых, если правда, то получается, все меня
подставляли. Кардинал - мафии, а родной отец вместе с Седым - Кардиналу.
Просто Иванушка-дурачок какой-то. Своего "Я" ни на грош. В третьих..., а
в-третьих, дурак - он дурак и есть. Вот хотя бы с четвертым этажом.
Кардинал кого-то в заложниках держал. Почему я, идиот, забыл о них? Мог
ведь потребовать, чтобы отпустили. Да, я засомневался, что это отец
таскает Седого и ассистирует ему в массовых убийствах. А что, если это и
в самом деле кто-то с четвертого этажа? Пытаются освободить своего
заложника, либо мстят за его гибель. Интересная теория.
Долго ломал я голову над самыми разными загадками. А поздно вечером
позвонил недавно найденный и тут же забытый в суматохе брат Борис и
сообщил, что Михаил Ильич два дня назад бесследно исчез. Еще один повод
задуматься. Что я знал о застенчивом гении-неудачнике, которого племянник
Кардинала пренебрежительно назвал "тараканом усатым"? Только то, что у
него была псевдомилиция, но трактат о Доме не забрала, и тот достался
племяннику Кардинала. А кому достался сам Михаил Ильич? И не убили ли его,
как человека, знающего слишком много?


17. Жизнь прекрасна, но... удивительна.


Прошло три дня. Отец с Седым так и не объявились. Что непонятней всего -
исчезла даже мать. Хорошо, если это отец спрятал ее на время своих
авантюр. Оставалось надеяться. А искать... Кого из жильцов Дома можно
найти?
С Рутой я тоже не виделся. Идти к ней первому, после всей истории с
похищением и освобождением, не хотелось. То ли чувство вины мешало, то ли
какой-то дурацкий принцип. И она не шла. Ничего, не последний день живем...
Я побывал в Риме. Поборол опасение оказаться белой вороной в чужом
непонятном городе. И был вознагражден. Рим - лучшее в мире место для
"белых ворон". Я выглядел банальным туристом, которые встречались здесь на
каждом шагу. Да почему выглядел? Я БЫЛ туристом! А паспорт и виза - это
уже вторично.
Рим меня восхитил. Я не собирался ограничиваться кратким знакомством. А
своей очереди ждали Венеция, Милан, Флоренция... Да и не сошелся свет
клином на Италии! Мало ли в мире интересных мест!? Япония, Франция, Индия,
Мексика... Господи, до чего странен же Атлант, обуздавший свое хобби
государственной границей. Уж в Риме бы он нафотографировал...
Я настроился на самое подробное знакомство с земным шаром. Чуть позднее,
получив понятие о странах и народах, можно было махнуть в другие варианты
истории. А там, глядишь, если высшие этажи мне подчинятся, и во времени
попутешествую, и дальше... Ни к чему делать кавалерийские наскоки на
Пушкина. Если уж Дом обещает превратить мою жизнь в роскошное пиршество,
то надо подобрать подходящее меню.
Но я не расставался с Ленинградом, возвращаясь в город для ночлега. С
одной стороны еще не набрался нахальства, чтобы устраиваться в отелях, с
другой - надеялся на встречу с родителями и Рутой. А на четвертый день
римских каникул - "спекся", замучила ностальгия. И после завтрака,
начитавшись родных газет, решил прогуляться по Питеру.
Вышел я сразу на Невский рядом с Домом Книги, сам толком не зная, куда
направиться. "Потолкаюсь среди очередей, у Казанского собора постою,
послушаю ораторов, - думал я, - и надоест. Уж на что римский воздух
ругают, а наш, похоже, ядовитей будет. Вон как "Икарусы" копоти поддают!
Летние дни готовились к превращению в осенние, но кое-что от летнего зноя
в них осталось. Облака старались не баловать ленинградцев солнечным
теплом, солнце успешно ускользало... Одним словом - день как день. На миг
во мне вспыхнуло ощущение жуткой зависти к людям, деловито снующим вокруг.
Они ЗНАЮТ, зачем пришли сюда, ЗНАЮТ, что им надо делать в ближайшее время.
А я? Я - человек без желаний, у меня ВСЕ есть, мне нечего больше желать.
Противоположности сходятся: чья-то абсолютная бедность сходна с моим
абсолютным богатством. В чем сходство? В безысходности...
Чувство было жуткое, словно мир вокруг меня поплыл, потерял ясность
очертаний. Мне показалось, что этак я смогу ходить сквозь варианты даже
без помощи Дома. Наваждение постепенно рассеялось, вернулась способность к
логическому мышлению. Что это? Жесточайший приступ угрызений совести?
Зависть к тем, кто знает смысл жизни? Получается, и я в туристах надолго
не засижусь, куда-нибудь полезу восстанавливать справедливость в моем
понимании.
Побродив у фонтана рядом с Казанским собором, я, как в старые недобрые
времена, попытался установить наличие слежки. Никого. Сложновато это,
выследить человека, выходящего не из Дома, а Бог знает где...
- Извините, вы говорите по-английски? - изящная стройная брюнетка с
болтающимся на груди фотоаппаратом обратилась ко мне на таком разборчивом
английском, что я автоматически ответил:
- Да. - И после недолгих размышлений. - Немного.
Моя собеседница так же разборчиво спросила, как проехать до Исаакиевской
площади. Я объяснил и добавил, что могу проводить. Она согласилась, и мы
сели в автобус. По дороге я вспомнил слова о ружье, висящем на театральной
сцене, которое обязательно должно выстрелить в конце спектакля. На этот
раз "ружьем" оказался английский язык. Не зря, выходит, я зубрил его,
накачивая мышцы! Шибко не преуспел, но с девушкой симпатичной пообщаться
хватит. И в чем особенная прелесть - не где-нибудь в Нью-Йорке или Майами,
а у себя в Ленинграде, на своей, так сказать, территории. И почему,
вообще, лезут в голову дурацкие мысли о конце спектакля?
Девушка оказалась американской студенткой, приехавшей в Ленинград в
составе туристской группы и пожелавшей осмотреть городские
достопримечательности самостоятельно. Я вызвался поработать гидом, и мое
предложение было принято. Слава Богу, перед выходом из Дома мне хватило
ума заменить лежавшие в кармане брюк итальянские лиры на изрядное
количество рублей. Это позволило лихо катать американскую гостью на такси
и щедро угощать ее в кафе, куда мы прорвались лишь благодаря еще более
щедрым чаевым швейцару. Моя спутница, в полном соответствии с тем, что я
знал об американцах, вначале пыталась платить сама, но я пресек ее
поползновения на корню. С шутливой (насколько я разбираюсь в английском)
интонацией она спросила, богатый ли я человек. Мне не оставалось ничего
другого, как согласиться.
Кроме фраз типа: "Это очень старый дом", "Это очень красивый дом", - я
оказался способен и к диалогам на более сложные темы. Ну, а под вечер мы
так наловчились общаться, словно нашему разговору помогала телепатия. Я
все меньше смотрел в направлении дворцов, о которых рассказывал, мой
взгляд был прикован к девушке, а она улыбалась мне в ответ. Я предложил
Кэт (так звали американку) побывать у меня в гостях, и она согласилась.
Первым делом Кэт из моей квартиры позвонила в гостиницу "Пулковская", где
ей удалось застать в номере свою соседку, и предупредить, чтобы та не
волновалась из-за ее, Кэт, отсутствия. Поговорив, она приступила к
изучению висящих на стенах живописных полотен. Дело в том, что стараясь
потрясти гостью я "заказал" настоящие хоромы, а стены украсил
запомнившимися работами матери, дополнив их и врезавшимся в память
"Собакочеловеком". Именно "Собакочеловеку" да еще картине со
скелетом-велосипедистом Кэт уделила особое внимание. Она спросила, не
Сальвадор ли Дали автор этих полотен, и высказала несколько предположений
об их возможной баснословной цене. Вечер прошел замечательно, аванс на еще
более замечательную ночь (звонок в "Пулковскую") я получил... О чем еще
остается мечтать человеку? Да я ни о чем и не мечтал. Правда, лаская Кэт,
я вспомнил о Руте, и кое-какие угрызения совести зашевелились в душе. Но
не сильные. В конце концов, мы ведь не давали друг другу никаких клятв
верности?
Засыпая, я пообещал сам себе, что не расстанусь с Кэт ни завтра, ни ... в
ближайшее время. Наверное, навещу ее в Штатах. Пусть теперь она поработает
моим гидом.

Ярчайший солнечный свет наконец сумел пробраться даже сквозь мои закрытые
веки. Сзади, уткнувшись носом в спину посапывала Кэт, и я боялся
пошевелиться, чтобы не разбудить ее. Но через несколько секунд после
пробуждения до меня дошло: ни разу в жизни в моей комнате не было так