В крепости не опасаются внезапного нападения: ведь нет никаких слухов о набегах индейцев, с соседними племенами отношения мирные, заговорщики-тагносы уничтожены. К чему излишняя предосторожность? Для обычной охраны гарнизона вполне хватит одного часового у ворот и другого — на асотее. Еще бы! Обитателям крепости и не мерещится, что враг близок.
   «Слушай! « — снова пронзительно кричит страж на стене. «Слушай! « — отвечает ему другой, у ворот.
   Но оба они беспечны и не слишком чутко прислушиваются; они не замечают, как к стенам, распластавшись по земле, словно огромные ящерицы, ползут какие-то темные тени. Медленно и неслышно движутся они в траве, неуклонно приближаясь к воротам крепости. Возле часового горит фонарь, он отбрасывает свет на некоторое расстояние. Но что толку — часовой их не видит!
   Наконец какой-то шорох достигает его слуха. С губ его готовы слететь слова: «Кто идет? « — но смерть останавливает их. Разом натянуты шесть луков, шесть стрел впиваются в грудь часового. Сердце его пронзено, и он падает, не издав даже стона. Поток темных тел вливается в открытые ворота. Захваченная врасплох стража умирает, не успев схватиться за оружие.
   Гремит боевой клич вако, сотни темнокожих воинов бурным потоком хлынули во внутренний двор.
   Они заполняют патио, осаждают двери казарм. Солдаты, охваченные паникой, выбегают в одних рубашках и падают, пронзенные стрелами своих темнокожих противников. Со всех сторон раздается треск карабинов и пистолетов, но те, кто стрелял, умирают, не успев перезарядить свое оружие.
   Это была страшная битва, хоть длилась она и недолго. Все смешалось: крики, стоны, выстрелы; звучный голос мстителя-вожака и дикий боевой клич его соратников; треск дерева, когда взламывали или срывали с петель двери, лязг мечей, свист стрел, грохот карабинов… Да, это была поистине страшная битва!
   Но вот она кончилась. Наступила почти полная тишина. Воины больше не оглашают воздух своим устрашающим кличем. Их враги, солдаты, уничтожены. Все казармы очищены, не забыли ни одной, а их недавние обитатели, все в крови, лежат кучами среди двора или у дверей. Все они убиты на месте.
   Впрочем, нет, не все. Двое остались в живых, двоих пощадили. Вискарра и Робладо все еще живы.
   Теперь к деревянным дверям здания сваливают груды щепок и поджигают их. К небу вздымаются клубы дыма и полотнища багрового пламени. Огонь подбирается к массивным еловым балкам асотеи; они загораются, трещат и падают во двор. Вскоре от крепости остаются лишь дымящиеся развалины…
   Но краснокожие воины не стали ждать, пока сгорит крепость. Месть их вождя еще не завершена. Он должен отомстить не только солдатам. Он поклялся отомстить и жителям долины. Поселение Сан-Ильдефонсо должно быть уничтожено!
   И Карлос сдержал свою клятву. Прежде чем взошло солнце, город был охвачен пламенем. Стрелы, копья и томагавки совершили свое дело: мужчины, женщины, дети сотнями гибли под крышами своих пылающих домов.
   Кроме индейцев-тагносов, лишь немногие остались в живых, они и рассказали о страшной бойне. Лишь немногим белым, в их числе злополучному отцу Каталины, позволили уйти в другие поселения и взять с собой остатки имущества.
   За какие-нибудь двенадцать часов все поселение СанИльдефонсо — город, крепость, миссия, асиенды и ранчо — перестало существовать. Не стало и жителей этой прекрасной долины.
   Всего только полдень. Развалины Сан-Ильдефонсо еще дымятся. Его обитатели мертвы, но здесь есть люди. На площади сотни темнокожих воинов, они выстроены квадратом. Перед ними посреди площади разыгрывается необычайная сцена, еще одно действие драмы: завершается месть их вождя.
   На ослах, связанные, сидят два человека. С них сняли одежду, и их обнаженные спины выставлены напоказ перед молчаливыми зрителями. Но хотя на этих двоих больше нет развевающихся сутан, их нетрудно узнать по коротко остриженным волосам и выбритым тонзурам.
   Это отцы иезуиты из миссии.
   Глубоко врезается плеть в обнаженные тела, иезуиты громко стонут и извиваются от боли и страха. Они горячо просят и молят своих мучителей прекратить жестокую порку, но никто их не слушает.
   На эту казнь смотрят двое белых. Один из них Карлос, охотник на бизонов, другой — скотовод дон Хуан.
   Напрасно стараются святые отцы вызвать в них жалость. Им не растрогать этих двух людей — их сердца окаменели.
   — Вспомните мою мать, вспомните мою сестру! — сквозь зубы отвечает Карлос.
   — Да, недостойные священники, вспомните! — добавляет дон Хуан.
   Снова взлетает плеть и снова опускается на спины, и так до тех пор, пока все четыре угла площади не стали свидетелями наказания.
   Ослов подводят к церкви — она почернела от копоти, крыша обрушилась, — связывают их голова к голове; зрителям видны только спины седоков.
   В стороне протянулась цепочка воинов, их луки натянуты, и по сигналу град стрел со свистом прорезает воздух. Страданиям святых отцов настал конец: обоих нет больше в живых.
   Я подхожу к последнему действию страшной драмы; нет слов, чтобы его описать. Все предыдущее тускнеет перед ужасом этой сцены. Она разыгрывается на вершине Утеса загубленной девушки. В этом месте часть плоскогорья узким, длинным мысом врезается в долину, здесь Карлос столь блестяще выдержал испытание в день святого Иоанна.
   И сейчас будет снова показано искусство верховой езды. Но как не похожи на прежних участники, как не похожи зрители!
   На лошадях сидят два человека. Это всадники поневоле
   — они привязаны к седлам. Их руки не сжимают поводья — они связаны за спиной, а ноги стянуты сыромятным ремнем, проходящим под брюхом лошади. Для того, чтобы всадники прочно и неподвижно держались в седле, их привязали еще и другими ремнями, идущими от крепких кожаных поясов к передней луке и к крупу лошади. Таким образом, лошадь не может сбросить седока, не скинув и седла, а этому помешает прочная подпруга. Все предусмотрено: эти всадники не вылетят из седел, не показав своего искусства.
   Но не по доброй воле они это сделают. Чтобы убедиться в этом, стоит только посмотреть на их лица. Ужасны чувства, явственно написанные на этих лицах: самое низкое, трусливое малодушие, самое беспросветное отчаяние.
   Люди эти — средних лет, оба офицеры в полной парадной форме. Но и без того нетрудно узнать в них смертельных врагов Карлоса — Вискарру и Робладо. Только теперь они уже не противники Карлоса — они его пленники.
   Но для чего же их посадили на лошадей таким странным образом? Что за комедия должна здесь разыграться?.. Комедия? Как бы не так!
   Смотрите: лошади под этими седоками — дикие мустанги. Смотрите: голова каждого мустанга обмотана куском грубой ткани, и он ничего не видит.
   Для чего? Сейчас вы это узнаете.
   Каждого коня с трудом удерживает индеец-тагнос. Мустанги стоят на Утесе загубленной девушки, перед выступом, который выдвигается вперед.
   В ту же сторону обращены и лица выстроившихся в ряд воинов-индейцев. Они безмолвны. Ничем не нарушается зловещая тишина. Впереди на вороном коне — вождь, и к нему прикованы все взоры, словно люди ждут от него сигнала. Лицо его бледно, но сурово и непоколебимо. Месть еще не завершилась.
   Он и его жертвы не обмениваются ни единым словом. Все уже сказано. Они знают свою участь.
   Они сидят к нему спиной, они его не видят; но в устремленном на него взоре обоих тагносов, удерживающих лошадей, какое-то странное выражение. Чего они ждут? Ждут знака.
   Взмахом руки, в молчании подан знак. Тагносы, отпустив мустангов, отскакивают в сторону. Еще знак — и воины, пришпорив своих коней, с диким криком несутся вперед.
   Вот уже их копья вонзаются в крупы мустангов, и ничего не видящие лошади скачут к выступу утеса…
   Вопль смертельного ужаса, вырвавшийся у седоков, тонет в криках преследователей. Еще мгновение — и все кончено. Перепуганные мустанги сорвались с утеса, увлекая своих седоков в вечность.
   Темнокожие воины сгрудились у края обрыва и безмолвно смотрят друг на друга.
   Вперед метнулся всадник; сдержав коня у самого края, он посмотрел вниз, в пропасть. Это белый вождь.
   Он глядит на бесформенную груду, лежащую внизу. Люди и лошади недвижимы — они мертвы, смяты, раздроблены, разбиты… Страшное зрелище!
   Карлос глубоко вздохнул, словно огромная тяжесть свалилась наконец с его сердца. Потом обернулся к другу.
   — Дон Хуан! — произнес он. — Я сдержал слово: она отомщена!
   Заходящее солнце видело длинную цепь воинов-индейцев: один за другим они выезжали из долины и направлялись к Льяно Эстакадо. Но они уходили не так, как пришли. Они возвращались из Сан-Ильдефонсо в родные края с награбленным добром, которое они считали своей законной военной добычей.
   Впереди по-прежнему ехал охотник на бизонов, и рядом с ним — скотовод дон Хуан. Только что разыгравшиеся страшные события омрачили их лица, но эти тени рассеивались, когда всадники мысленно уносились в будущее. В конце пути обоих ждали радостные встречи.
   Карлос недолго оставался со своими друзьями-индейцами. Взяв золото, которое они ему когда-то обещали, он двинулся дальше на восток и там, в Луизиане, на РедРивер, развел плантацию. С ним были красавица-жена, сестра, дон Хуан и несколько старых слуг, и он прожил многие годы в мире и благоденствии.
   Время от времени он отправлялся на охоту в страну своих старых друзей вако, которые неизменно были ему рады и по-прежнему называли его своим белым вождем.
   А о Сан-Ильдефонсо с тех пор ничего больше не было слышно. В этой прекрасной долине так и не основали новых поселений. Тагносы, освобожденные от сетей рабства, которыми опутали их отцы иезуиты, с великой радостью отказались от навязанной им полуцивилизации. Иные обосновались в других поселениях, большинство же возвратились к прежним обычаям — они снова стали охотниками прерий.
   Возможно, что в другие времена судьба Сан-Ильдефонсо вызвала бы больший интерес, но описанные нами события произошли в исключительный период испаноамериканской истории. Как раз в ту пору на всем Американском континенте владычество Испании быстро клонилось к упадку, и падение Сан-Ильдефонсо было всего лишь эпизодом среди многих не менее драматических событий. Примерно в то же время пали Гран-Квивира, Або, Чилили и сотни других поселений и городов. У каждого из них своя история, своя кровавая повесть — быть может, куда более интересная, чем та, которую мы здесь рассказали.
   Лишь случай привел нас к прекрасной долине Сан-Ильдефонсо, случай столкнул нас с человеком, который помнил ее легенду — легенду о белом вожде.