Живут росомахи в расселинах скал или дуплах деревьев, в лесу и в степи. Их можно встретить на громадном пространстве и в плодородных, и в самых пустынных местностях, но они водятся преимущественно на севере. В южных частях Соединенных Штатов они теперь не попадаются, хотя не подлежит сомнению, что они водились и там. От 40-го градуса к северу их следы встречаются повсюду. Они любят одиночество и, как большинство хищников, охотятся ночью. Самка приносит зараз двух, трех, иногда четырех детенышей, которые родятся совершенно белыми и только с течением времени приобретают темно-коричневый или даже черный цвет. Мех их напоминает медвежий, но волос короче и ценится дешевле. Тем не менее и этот мех составляет предмет торговли Компании Гудзонова залива.
   Канадские путешественники называют росомаху каркаджу, служащие компаний — квикхач. Оба эти названия, по всей вероятности, произошли от испорченного индейского слова «о-ки-ку-хау-джу», которым местные индейцы обозначают это животное. Вообще очень многие индейские названия вошли в употребление среди путешественников и промышленников.
   Эти, так сказать, научные данные были сообщены Люсьеном. Норман же рассказал о нравах и привычках животного. Он знал росомаху как очень распространенное в лесах животное и сообщил о ней, кроме вышеприведенных сведений, известные среди охотников рассказы, в которых это животное играет не менее фантастическую роль, чем в трудах Олая Магнуса или Бюффона.

Глава XVI. ВОСКРЕСНЫЙ ПИР

   После однодневного отдыха путешественники продолжали свой путь, держа направление на северо-запад, так как берег озера немного уклонялся в ту сторону. Их план состоял в том, чтобы по возможности избегать изгибов берега, вместе с тем не выплывая слишком на середину озера, дабы не подвергать лишней опасности свое маленькое суденышко. Вечером они приставали к берегу или какому-нибудь островку. Когда ветер бывал встречным, они еле двигались вперед, но зато, когда он дул им в спину, они употребляли шкуру вапити вместо паруса и нагоняли потерянное время. Так однажды удалось им в один день пройти около сорока миль.
   Будучи истинными христианами, они соблюдали воскресный день и всегда посвящали его отдыху. В их былые странствия по южным прериям они также придерживались этого правила и находили его очень полезным как в физическом, так и в моральном отношениях. Отдых был им необходим, да кроме того, не мешало им хоть раз в неделю хорошенько почиститься. Воскресенье бывало также днем их пиров. У них было больше времени заняться стряпней, и стол их в этот день отличался большим разнообразием. Что-нибудь особенное, добытое с ружьем в один из предыдущих дней, всегда приберегалось на воскресенье.
   Первое воскресенье на озере Виннипег мальчики провели на каком-то маленьком островке, всего в несколько квадратных акров; он находился недалеко от берега и был густо покрыт всевозможными породами деревьев. Обыкновенно острова, лежащие среди больших озер, отличаются большим разнообразием флоры, так как волны и птицы приносят семена деревьев, растущих по берегам. Так было и в этом случае. У самой воды стояли ивы и виргинские тополя, характерная для степей, древесная порода; дальше виднелись березы и сахарные клены; на более возвышенной средней части острова растительность принадлежала к первичной формации, составлявшей восточный берег озера; там были сосны, ели, можжевельник и американские лиственницы, среди которых возвышались темные, конической формы красные кедры. Из низкорослых кустарников видны были кусты роз и дикой малины; встречались яблони и сливы и целые чащи пембины. Вряд ли можно найти другое место на земном шаре, где в большем изобилии росли бы в диком виде фруктовые деревья, чем на берегах Красной реки, и разнообразие это распространилось и на остров, к которому пристали наши путешественники.
   Лагерь был разбит под роскошным такамагаком, или бальзамическим тополем. Это одно из самых красивых и выносливых деревьев Америки. При благоприятных условиях оно достигает высоты в сто пятьдесят футов и соответствующей толщины ствола; чаще же бывает всего пятидесяти или восьмидесяти футов. Листья его продолговатые и в начале желтые, потом ярко-зеленые. Его почки очень большие, желтые и покрыты густым соком, распространяющим чудное благоухание, откуда получил свое название и сам тополь.
   Субботний день клонился к вечеру. Мальчики только что отобедали и сидели вокруг кедрового костра, дым которого легкими струйками пробивался сквозь зеленые ветви тополя. Приятный запах горящего кедра смешивался с ароматом тополя и наполнял воздух благоуханием. Мальчики, сами не сознавая причины, чувствовали себя особенно хорошо. Безмолвие природы только время от времени нарушалось голосами птиц, еще не успевших успокоиться на ночь. Слышался крик сойки, лазуревое крыло которой то здесь, то там мелькало среди листвы. Ярко-красный щур сверкал под лучами заходящего солнца, а стук неугомонного зеленого дятла доносился из глубины острова. Водяной орел реял в воздухе и высматривал в воде свою добычу; пара лысых орлов направлялась к соседнему берегу; с полдюжины индейских ястребов носились над берегом, куда волны только что выбросили какую-то рыбу или мертвечину.
   Мальчики в глубоком молчании наслаждались окружающей природой. Франсуа, по обыкновению, первый заговорил:
   — Послушай-ка, повар, что у нас будет завтра на обед?
   Он обращался к Люсьену, который считался главным кухмистером.
   — Жареное или вареное? — с многозначительной улыбкой спросил повар.
   Франсуа расхохотался.
   — Вареное! Хотел бы я видеть, что можно сварить в жестяной чашке. А как вкусно было бы полакомиться вареным мясом и тарелкой супа! Сухое жаркое уже чересчур надоело мне!
   — Завтра на обед вы получите то и другое! — торжественно объявил Люсьен.
   Франсуа снова недоверчиво засмеялся,
   — Что ж, ты нам сваришь суп в своем сапоге?
   — Нет, вот в этом.
   И Люсьен показал товарищам сосуд, формой напоминающий ведро, который он сам смастерил накануне из бересты.
   — Знаю, что оно выдерживает воду, но холодная вода несколько отличается от супа. Если тебе удастся сварить суп в этой посудине, я буду готов признать тебя колдуном. Знаю также, что разные ваши химические составы дают возможность проделывать любопытные вещи, но уж этот-то фокус тебе не удастся. Ведь дно сгорит прежде, чем вода хоть немного согреется. Какой уж тут суп!
   — Ничего, Франк, подожди только. Ты, как и все люди, не веришь тому, чего не можешь понять. Налови мне только рыбы, а я берусь приготовить вам настоящий обед из пяти блюд — супа, рыбы, вареного, жареного мяса и десерта. Я убежден, что обед мне удастся.
   — Ну, брат, тебе следовало бы быть поваром у Лукулла. Хорошо, я наужу тебе рыбы.
   С этими словами Франсуа вынул из сумки лесу с крючком, насадил на него большого кузнечика, подошел к воде и закинул удочку. Поплавок скоро затанцевал и погрузился в воду. Франсуа потянул удочку и вытащил прелестную серебристую рыбку, очень распространенную в этих водах. Люсьен объявил, что она принадлежит к породе Hgodon. Он посоветовал насадить на крючок червяка и опустить приманку на самое дно — тогда при удаче можно было надеяться поймать осетра, рыбу гораздо больших размеров.
   — Откуда ты знаешь, что здесь водятся осетры? — спросил Франсуа.
   — Я уверен в этом, — ответил наш естествоиспытатель. — Осетры водятся по всему свету в северном умеренном поясе, как в соленой, так и в пресной воде. С удалением на юг они исчезают. Я убежден, что в этом озере их не одна разновидность. Опусти приманку на дно, где они обыкновенно держатся, так как, не имея зубов, они питаются мягкими веществами, находящимися на дне.
   Франсуа послушался совета брата и через несколько минут вытащил на берег большую рыбу фута три длиной. Люсьен сразу признал в ней разновидность осетра, ни разу, однако, до сих пор ему не попадавшуюся. Это был Accipenser carbonarius, интересный экземпляр рыбы, живущей в этих водах. Он с виду не должен был быть вкусен, и потому Франсуа снова принялся за ловлю мелкой серебристой рыбки, которая, он знал, жареная очень вкусна.
   — Я тоже должен внести мою долю в это пиршество, — сказал Базиль. — Посмотрим, какая дичь водится на этом острове.
   Он взял ружье и удалился в чащу деревьев.
   — Я тоже не буду считать себя вправе пользоваться чужими трудами, если сам не внесу своей части, — сказал Норман и пошел с ружьем в противоположную сторону.
   — Вот и отлично! — воскликнул Люсьен. — Очевидно, мяса на обед у нас будет достаточно. Мне остается лишь позаботиться об овощах.
   Он взял котелок и пошел вдоль берега. Один Франсуа остался в лагере и продолжал удить рыбу. Мы же последуем за собирателем трав и поучимся у него практической ботанике.
   Он скоро набрел на что-то торчащее из воды, напоминавшее осоку. Стебли этого растения достигали восьми футов в высоту и имели гладкие светло-зеленые листья шириной в дюйм, длиной дюймов в двенадцать. Макушка его представляла собой метелку, наполненную зернами, несколько похожими на овес. Это был знаменитый дикий рис, очень ценимый индейцами и некоторыми породами зерноядных птиц, в особенности рисовками. Зерна его еще не поспели, но колосья уже налились, и Люсьен решил, что они пригодятся ему. Он храбро вошел в воду и срезал нужное количество колосьев.
   — Рисовый суп уже обеспечен, — рассуждал он. — Но я надеюсь еще на лучшее. — Он продолжал свой путь по берегу и вскоре достиг густой чащи деревьев, росшей на болотистой плодородной почве. Пройдя по ней с сотню ярдов, он остановился и начал внимательно рассматривать землю.
   — Здесь он непременно должен расти, — проговорил он. — Почва как нельзя более подходящая. А, да вот и он!
   И он наклонился над растением, листья которого имели совершенно засохший вид. Верхняя часть луковицы его виднелась из земли. Это была луковица дикого порея. Молодые листья его достигают длины шести дюймов и ширины трех дюймов, но увядают очень быстро, раньше даже, чем растение успеет зацвести, и найти тогда луковицу становится очень трудно.
   Люсьен имел превосходное зрение и за короткое время откопал несколько луковиц величиною с голубиное яйцо, которые и положил вместе с диким рисом. Теперь у него был и рис для заправки супа, и порей для придания ему аромата. Довольный своей удачей, Люсьен пошел обратно в лагерь.
   Проходя по топкому месту, он обратил внимание на странное растение, стебель которого высоко поднимался над окружающей травой. Растение это достигало футов восьми в высоту и кончалось белыми цветочками, расположенными зонтиком. Листья были большие, зубчатые, а сам стебель с продольными бороздами имел больше дюйма в диаметре. Люсьен сразу узнал растение по его ботаническим признакам, хотя никогда прежде не встречал его. Это был большой борщевик. Стебель у него полый, суставчатый, и Люсьен слышал, что индейцы употребляют его для выделки своих первобытных музыкальных инструментов и дудок, которыми они подражают крику и приманивают некоторые породы оленей. Было еще одно применение этого растения, незнакомое Люсьену, поэтому радостный возглас Нормана, подошедшего к нему в эту минуту, очень удивил его.
   — Чему ты так обрадовался, брат? — спросил он Нормана.
   — Да ведь эти стебли как нельзя более помогут тебе сварить суп. Особенно вкусны молодые побеги. Индейцы и путешественники очень ценят их именно в супе.
   — Так нарвем же их! — сказал Люсьен, и товарищи принялись собирать те из стеблей, которые еще были нежны и молоды. Нарезав их достаточное количество, они вернулись в лагерь, где нашли возвратившегося Базиля. Он принес убитую им степную курицу, а Норман белку. Таким образом, с наловленною Франсуа рыбой, Люсьен был в состоянии выполнить свое обещание.
   Франсуа все еще не мог себе представить, как можно сварить суп в деревянном горшке. Норман отлично знал, как это делается, так как путешествовал среди индейцев, употребляющих такую посуду, и не раз присутствовал при варке пищи в ней как самими индейцами, так и путешественниками в тех случаях, когда нельзя было достать глиняной или металлической посуды.
   На следующий день эта тайна объяснилась. Люсьен накалил докрасна собранные им большие камни, гладкие и твердые. Затем, налив в котел воду и опустив мясо, стал по очереди бросать туда же раскаленные камни, пока вода не закипела. Рис и коренья были своевременно положены в котел, и в самом непродолжительном времени получился отличный суп и вареная зелень. Жаркое было приготовлено на вертеле, а вяленая оленина, как и зелень, сварена в котле. Рыбу зажарили на горячей золе и съели ее по всем правилам гастрономии сразу после супа. По всей вероятности, Люсьен сумел бы при желании приготовить и сладкий пирог или пудинг, но в нем не чувствовалось недостатка, так как были поданы разнообразные ягоды — земляника, малина, особенно ароматная в этих краях, крыжовник и смородина. Но больше всех понравилась Франсуа маленькая темно-синяя ягода вроде черники, но слаще и ароматнее обыкновенной черники. Она растет на низких кустиках с несколько удлиненными листьями. Весной эти кустики сплошь покрываются белыми цветочками. Известно не менее четырех разновидностей этой породы, из коих две достигают двадцати и более футов. Французские канадцы называют их грушами.
   Почти во всех остальных частях Америки они известны под общим названием рябины, хотя существуют и местные названия. Люсьен объявил это своим товарищам, с наслаждением уничтожавшим эти вкусные ягоды.
   — Недостает только чашки кофе и рюмки вина, — сказал Франсуа, — и наш обед был бы безукоризнен!
   — Мне кажется, что мы отлично можем обойтись и без вина, — возразил Люсьен. — Что же касается кофе, я не в состоянии угостить вас им, но зато легко добуду вам чашку чая. Дайте мне только время.
   — Чай? — удивленно воскликнул Франсуа. — Да ведь ближе, чем в Китае, ты не найдешь ни листочка чая, да и за сахаром нужно отправляться за несколько сот миль!
   — Вот увидишь, Франсуа, — сказал Люсьен. — Природа щедро одарила здешний край, включив в свои дары даже чай и сахар. Видишь эти большие деревья с толстыми темными стволами? Ведь это сахарные клены. Я надеюсь, что, несмотря на осень, нам удастся добыть из них достаточно сока, чтобы подсластить наш чай. Займись-ка этим, пока я пойду отыскивать чайное растение.
   — Ну, Люс, ты, право, настоящий гастрономический склад! Давай-ка, Базиль, сделаем надрез на этом клене, а капитан пусть отправляется с Люсьеном.
   Мальчики по двое разошлись в разных направлениях. Люсьен со своим спутником скоро нашли то, что искали, на том же самом месте, где раньше попался им борщевик.
   Это был маленький ветвистый куст, не выше двух футов, с маленькими листьями, сверху темно-зелеными, снизу белесоватыми и как бы покрытыми пушком. Растение известно на территории Гудзонова залива как лабрадорский чай, так как часто заваривается вместо чая путешественниками. Оно принадлежит к семейству вересковых, к роду Ledum (багульник), хотя это и не настоящий вереск; как ни странно, во всей Америке настоящего вереска нет вовсе.
   Известно два сорта чайного растения — широколистный и узколистный; из них последний дает наилучший чай, в особенности получаемый из его белых цветочков. Прежде чем заваривать, их необходимо хорошенько высушить, что можно сделать очень быстро на огне. Норман так и поступил, разбросав их на горячих камнях. Тем временем Базиль и Франсуа приготовили сладкую воду, а Люсьен чисто вымыл свой котел, еще раз раскалил камни и с их помощью приготовил напиток, который и был распит из жестяной чашки.
   Норман уже и прежде был хорошо знаком с этим напитком, но его товарищам-южанам его аромат, напоминающий ревень, очень не понравился, хотя они не могли отрицать, что питье оказало весьма живительное и бодрящее действие на организм.

Глава XVII. АМЕРИКАНСКИЕ СУРКИ

   Из описания этого пиршества можно сделать заключение, что наши юные путешественники жили роскошно. Однако не все коту масленица, бывал и у них великий пост. Иногда по несколько дней приходилось им довольствоваться одной вяленой олениной; ни хлеба, ни пива, ни кофе, ничего, кроме вяленой дичи и воды. Конечно, этого вполне достаточно для утоления голода, но до роскоши очень и очень далеко. Иногда удавалось им застрелить дикую утку, гуся или лебедя, и это вносило приятное разнообразие в их стол. Рыба ловилась очень плохо, так как весьма часто эти капризные существа решительно отказывались от всех приманок, которые им предлагал Франсуа. Проплавав три недели вдоль берега Виннипега, мальчики добрались наконец до Саскачевана и, войдя в реку, направились прямо на запад. На Великих порогах, у устья этой реки, им пришлось перенести пирогу на расстояние трех миль, но чудные виды этой местности вполне вознаградили их за труды.
   Саскачеван, одна из самых больших рек Америки, имеет около 1600 миль в длину, берет свое начало в скалистых горах и впадает под именем Нельсоновой реки в Гудзонов залив. В верховьях она протекает по песчаным прериям, изобилующим солеными озерами. Нередко эти прерии превращаются в настоящие пустыни, где на протяжении нескольких сот миль не встретишь ни капли воды. Ближе к озеру Виннипег прерии сменяются лесами. Но путь наших друзей пролегал не по этим местам: они намеревались, дойдя до Кумберланд-Гоуза, снова повернуть на север.
   Однажды вечером, днях в двух пути до форта, они расположились лагерем на берегу Саскачевана. Местность была прелестная. Окружающие холмы были покрыты кустами ирги и диких роз, нежно-пунцовые цветы которых резко выделялись среди темно-зеленых листьев и наполняли воздух чудным ароматом. Земля была покрыта зеленым газоном, испещренным розовыми цветочками клеомы и более темными анемонами. В этот день мальчикам не удалось убить никакой дичи, и им предстояло ужинать вяленой олениной. Они чувствовали себя уставшими, разбитыми, так как весь день по очереди гребли против сильного течения и не находили в себе достаточно сил, чтобы отправиться на охоту. Они легли вокруг костра и ждали, а вяленое мясо жарилось на угольях.
   Лагерь на этот раз был расположен у подножия довольно крутого холма, поднимавшегося недалеко от берега. Против них поднимался другой холм, более высокий, ясно видный с их места. Глядя на его склон, они заметили какие-то маленькие возвышения или горки, стоявшие на большом расстоянии друг от друга. Каждая имела около фута в высоту и представляла собой как бы усеченный конус, то есть конус с отрезанной или придавленной верхушкой.
   — Что это? — спросил Франсуа.
   — Я думаю, это домики сурков, — отвечал Люсьен.
   — Совершенно верно, — подтвердил Норман. — Их очень много в этой местности.
   — А, сурки! — сказал Франсуа. — Ты хочешь сказать, степные собачки, те, что мы встречали в южных прериях?
   — Нет, — возразил Норман, — я думаю, это другая порода. Не так ли, Люсьен?
   — Да, да, — ответил натуралист, — эти принадлежат к другой породе. Домиков здесь слишком малое количество для степных собачек, которые живут большими селениями. Да и видом своим их жилища отличаются от домиков сурков. У них всегда отверстие сверху или сбоку. Эти же, как вы можете сами убедиться, имеют вход внизу и перед ним находится холмик вырытой земли, как перед мышиными норками. Перед нами, без сомнения, сурки совершенно другой породы.
   — Я слышал, что в Америке водится много видов сурков, — сказал Франсуа, обращаясь к Люсьену.
   — Да, — отвечал тот. — Фауна Северной Америки особенно богата разновидностями этого странного животного. Натуралистам известно не менее тринадцати их видов; и некоторые из них имеют настолько резкие отличия, что свободно могут сойти за особую породу. Без сомнения, есть еще никем не описанные виды. Быть может, в целом их наберется до двадцати во всей Северной Америке. В населенных частях Соединенных Штатов до последнего времени знали всего один или два вида сурков и не предполагали возможности существования других. Натуралисты очень деятельно принялись за исследования, и ни одна порода животных не вознаградила их труды щедрее, за исключением разве что белок: ежегодно обнаруживается новая разновидность тех или других, большей частью на необитаемых просторах, лежащих между Миссисипи и Тихим океаном. Что касается сурков, то наши кабинетные натуралисты сделали изучение их весьма трудным, так как подразделили их по самым незначительным отличиям на бесконечное множество видов. Правда, некоторые из этих тринадцати видов значительно отличаются от других величиной, окрасом и иными признаками. Но столько общего в их привычках, пище, внешнем виде и образе жизни, что осложнять их изучение таким подразделением совершенно излишне. Все они — сурки, так зачем же называть их по-разному?
   — Я совершенно согласен с тобою, Люс, — сказал Базиль, который, как почти все охотники, не был врагом естественной истории, но относился с величайшим презрением к кабинетным натуралистам, которых называл болтунами.
   Люсьен продолжал.
   — Я допускаю, что породы животных, имеющие много разновидностей с резкими отличиями, должны носить и разные названия. Но меня выводит из себя, когда почти совершенно похожие виды животных получают от этих кабинетных ученых длиннейшие названия, которые большей частью даже ничего не значат, так как являются лишь данью уважения или поклонения этих ученых какому-нибудь королю, принцу или меценату и служат лишь способом довести до их сведения об этом поклонении. Поймите меня, я нисколько не против латинских или греческих названий, позволяющих ученым разных стран понимать друг друга. Но я нахожу, что эти названия должны давать характеристику данному животному, а не быть пустым звуком, напоминающим о друге или покровителе описавшего его ученого. По-моему, — все более и более горячась, продолжал Люсьен, — это даже дерзость — соединять с прекраснейшими произведениями природы, ее цветами, животными и птицами, имена царей, принцев и других людей, которые случайно оказываются личными богами кабинетного натуралиста. Эти господа, спокойно сидя в своих креслах и не имея ни малейшего представления о действительных привычках и нравах животных, описываемых ими, до бесконечности умножают названия и дают бесконечные, никому не нужные мелочные градации, что и составляет их «науку». Конечно, я не включаю в их число человека, имя которого сейчас назову, — Ричардсона. Нет, этот был настоящим натуралистом, много попутешествовавшим и испытавшим, прежде чем заслужить ту великую известность, которой он теперь пользуется.
   — Я во всем согласен с тобою, Люс, — сказал Базиль. — Прежде чем оставить наш дом, я прочел несколько книг по естественной истории, написанных известными учеными. И все сведения о полярных странах, то есть по крайней мере все то, что можно назвать таковыми, казались мне чем-то уже знакомыми. Подумав, я припомнил, что все это уже раньше читал у Херна, которого ученые признают лишь простым путешественником, недостойным имени естествоиспытателя. Херн еще в 1771 году побывал в Ледовитом море, и ему первому обязан свет сообщением, что южнее семидесятой параллели нет пролива, пересекающего материк Америки.
   — Да, — сказал Люсьен. — Компания Гудзонова залива послала его в эту экспедицию с самыми скудными средствами, какими когда-либо располагал исследователь. Ему пришлось перенести невообразимые трудности и опасности, и тем не менее он оставил после себя такое верное и подробное описание обитателей и естественной истории полярных стран, что оно не только выдержало критику последующих наблюдений, но кабинетные ученые могли лишь весьма немногое прибавить к его труду. Некоторые из них, не будучи в состоянии сказать что-либо новое, ограничились повторением его рассказов, отдавая дань его наблюдениям, другие же только перефразировали его сочинения, ни одним словом не обмолвившись, откуда они почерпнули свои сведения. Вот это-то в особенности и возмущает меня.
   — Это действительно возмутительно, — вставил Норман. — Мы все без исключения слыхали о Херне. Не подлежит сомнению, что он был замечательным путешественником.
   — Итак, — продолжал Люсьен, успокоившись и возвращаясь к вопросу о сурках, — эти маленькие зверьки составляют как бы переходную ступень между белками и кроликами. Некоторые их разновидности мало чем отличаются в своих привычках от обыкновенных белок, другие напоминают скорее кроликов, а про две или три их разновидности можно смело сказать, что в них есть что-то крысиное. Некоторые, например, полевой кабан или лесной сурок Соединенных Штатов, величиною с кролика, другие не больше норвежской крысы. Некоторые имеют мешки за щеками, в которые могут при желании прятать запасы зерен, орехов и корней. Мешки эти бывают разной величины, это зависит от разновидности. Пища их тоже слегка различается в зависимости от условий, в которых они живут. Во всех случаях она растительная. Некоторые из них, как, например, луговые собачки, питаются преимущественно травами, другие — семенами, ягодами и листьями. Долгое время держалось мнение, что сурки, подобно белкам, делают себе на зиму запасы. Я не верю этому: сурки проводят зиму в глубокой спячке и, конечно, не нуждаются в питании. В этом случае мы лишний раз убеждаемся в мудрости природы, которая так удивительно приспосабливает свое создание к обстоятельствам.