Рид Майн. Жена дитя

   – И как вы будете действовать?
   Мейнард ответил не сразу. Он все еще думал.
   – Губернатор! – сказал он немного погодя. – Вы говорите, что за вашими гостями следит кто-нибудь из этих типов?
   – Всегда следят; пешком, если они уходят; в кэбе, если уезжают. За ними следует тот самый кэб, который вы только что видели. Он уехал, но только за угол; там он стоит постоянно; кучер отвечает на условный сигнал.
   – Какой сигнал?
   – Резкий свист, каким подзывают собак.
   – А кто садится в кэб?
   – Один из двоих, которых вы видели. Днем обычно тот, что сидит у окна; по ночам этим делом занимается только что вернувшийся джентльмен – ваш старый знакомый, как вы говорите.
   – Подойдет! – про себя заметил Мейнард.
   Потом, повернувшись к Кошуту, спросил:
   – Губернатор! Не возражаете ли вы, если я останусь у вас в гостях до захода солнца и еще немного спустя?
   – Мой дорогой капитан! Зачем вы спрашиваете? Вы знаете, что я всегда рад вашему обществу.
   – Еще один вопрос. Нет ли случайно в вашем доме хлыста?
   – Кажется, есть у моего адъютанта Ихаша. Он любит охоту.
   – И еще вопрос. Не найдется ли в гардеробе мадам с пол-ярда черного крепа? Даже с четверть ярда.
   – Ах! – вздохнул изгнанник. – Гардероб моей бедной жены весь этого цвета. Я уверен, она сможет дать вам много крепа. Но скажите, дорогой капитан, для чего вам все это?
   – Не заставляйте вам рассказывать, ваше превосходительство, не сейчас. Будьте так добры, предоставьте мне эти две вещи. Завтра я их верну. Тогда я вам расскажу, как их использовал. Если мне повезет, я смогу это сделать.
   Кошут, видя, что его друг намерен молчать, не стал настаивать.
   Он закурил длинный чубук; с полдюжины таких чубуков – подарки, полученные им во время пребывания в плену в Турции, – стояли в углу комнаты. Пригласил Мейнарда взять другой. Они сидели, курили и разговаривали, пока появившийся в окне свет уличной лампы не сообщил, что день закончился.
   – А теперь, губернатор, – сказал Мейнард, вставая, – у меня есть к вам еще одна просьба. Не пошлете ли слугу позвать мне кэб?
   – Конечно, – ответил Кошут, взявшись за колокольчик, который стоял на столе в его кабинете.
   Появилась служанка – девушка, чья невозмутимая немецкая физиономия показалась Мейнарду подозрительной. Дело не в том, что ему не понравилась ее внешность; но она не годится для его целей.
   – А разве у вашего превосходительства нет слуги-мужчины? – спросил он. – Прошу простить за такой вопрос!
   – Нет, мой дорогой капитан! В своем статусе изгнанника я не могу себе этого позволить. Но если нужно позвать кэб, Гертруда справится. Она для этого достаточно говорит по-английски.
   Мейнард по-прежнему недоверчиво посмотрел на девушку.
   – Подождите! – сказал Кошут. – К нам по вечерам приходит мужчина. Может, он уже пришел. Гертруда, Карл Штайнер на кухне?
   – Да, – последовал лаконичный ответ.
   – Попроси его зайти ко мне.
   Гертруда вышла, может быть, удивляясь, почему ее считают недостойной вызвать наемный экипаж.
   – Он умный парень, этот Карл, – сказал Кошут, когда девушка вышла. – Бегло говорит по-английски; можете поговорить с ним и по-французски. И вполне можете довериться ему.
   Вошел Карл.
   Внешность его не противоречила характеристике, данной Кошутом.
   – В лошадях разбираетесь? – был первый вопрос, заданный ему по-французски.
   – Я десять лет прослужил на конюшне графа Телеки. Его превосходительство это знает.
   – Да, капитан: этот молодой человек был конюхом нашего друга Телеки; а вы знаете, как граф увлекается лошадьми.
   Кошут говорил о знаменитом венгерском дворянине, который теперь, как и он сам, оказался в изгнании в Лондоне.
   – Достаточно, – ответил Мейнард, по-видимому, убедившись, что Штайнер ему подойдет. – А теперь, мсье Карл, я хочу только, чтобы вы вызвали мне кэб.
   – Какой именно, сеньор? – спросил экс-конюх.– Двухколесный или четырехколесный?
   – Двухколесный, – ответил Мейнард, довольный сообразительностью этого человека.
   – Хорошо.
   – И послушайте меня, мсье Карл. Я хочу, чтобы вы выбрали лошадь, которая умеет двигаться. Вы меня поняли?
   – Вполне.
   – Когда приведете кэб к воротам, сами заходите внутрь. И не ждите, пока я сяду.
   Коснувшись шляпы, Карл вышел выполнять поручение.
   Кошут казался в затруднении.
   – Надеюсь, капитан, вы не… – начал он.
   – Прошу прощения, ваше превосходительство, – прервал его Мейнард. – Я не собираюсь делать ничего такого, что скомпрометирует вас. Я только хочу отплатить за свои чувства – за мои обиды, можно так сказать. И не только мои – моей страны.
   Патриотическая речь подействовала на сердце венгерского патриота. Он больше не пытался сдерживать рассерженного друга; торопливо выйдя из комнаты, он вскоре вернулся с хлыстом и куском крепа. Хлыст настоящий охотничий, с рукоятью из рога.
   Скрип колес на гравии сообщил, что кэб у ворот.
   – Спокойной ночи, губернатор! – сказал Мейнард, беря у Кошута эти вещи. – Если завтра прочтете в «Таймсе», что джентльмена отстегали хлыстом, не говорите, что это сделал я.
   С таким необычным предупреждением Мейнард попрощался с бывшим диктатором Венгрии.

Глава LXVI
Два кэба

   В Лондоне темные ночи правило, а не исключение. Особенно в ноябре; когда с Темзы накатывается туман, набрасывая полог на столицу.
   Именно в такую ночь можно было увидеть на Южном берегу кэб, который проехал по Парк Роуд и неожиданно через Гановерские ворота свернул в парк.
   Туман был такой густой, что его могли бы разглядеть один-два прохожих, оказавшиеся поблизости; они заметили бы, что кэб двухколесный.
   Фонарь в передней части кэба показывал, что в экипаже один пассажир мужского пола.
   Более пристальный взгляд разглядел бы джентльмена – насколько можно судить по одежде; джентльмен держал в руках что-то похожее на хлыст.
   Но даже самый яркий свет не позволил бы разглядеть его лицо, скрытое под куском крепа.
   Прежде чем кэб миновал сложные повороты Южного берега, и пассажир и кучер услышали негромкий свист.
   Пассажир как будто его ждал и не удивился , увидев другой кэб, тоже двухколесный. Этот кэб стоял за углом, кучер держал в руках вожжи, как будто готовился тронуться.
   Не удивился пасаажир и тогда, когда, миновав Гановерские ворта, обнаружил, что второй кэб движется за ним.
   Если вы въедете в Риджент Парк через эти ворота, сверните налево и пройдите с четверть мили. Вы достигнете одного из самых уединенных мест в Лондоне. Здесь канал на своем пути через парк проходит между крутыми высокими берегами, густо заросшими с обеих сторон деревьями. Место такое одинокое, что чужестранец не поверит, что находится в пределах столицы Британской империи.
   Но в ту ночь, о которой идет речь, на дороге нельзя было встретить ни бродягу, ни полицейского. Густой влажный туман делал такую прогулку неприятной для них обоих.
   Тем более подходящей оказалась ночь для пассажира кэба: для осуществления его замысла требовалась темнота.
   – Кучер! – сказал он через маленькое окошко. – Видите кэб за нами?
   – Видеть не могу, сэр, но слышу.
   – В нем джентльмен, которого я хочу высечь кнутом.
   – Хорошо, сэр. Скажете, когда мне остановиться.
   – Остановитесь в трехста ярдах по эту сторону от Зоологического сада. Там деревья подходят к самой дороге. Встаньте под ними и оставайтесь, пока я к вам не вернусь.
   – Хорошо, сэр, – ответил кучер, который, получив соверен авансом, послушно выполнял все приказы. – Еще что-нибудь для вашей чести?
   – Я хочу только, чтобы в случае вмешательства егокучера вы смогли бы ненадолго оставить вашу лошадь – просто чтобы уравнять шансы.
   – Доверьтесь мне, ваша честь! Об этом не тревожьтесь. Я о нем позабочусь!
   Если в лондонских кэбменах и сохранилось рыцарство, то прежде всего в тех, кто правит двухколесными экипажами – особенно если кэбмен получил соверен и надеется получить еще. Пассажир с лицом, закрытым крепом, хорошо это знал.
   Добравшись до указанной рощи, кэб остановился, пассажир немедленно выскочил и скользнул под деревья.
   Почти в то же мгновение остановился и преследователь – к некоторому удивлению того, кто в нем сидел.
   – Они остановились, – шепотом сказал кучер в окошко.
   – Вижу, черт побери! Для чего бы это?
   – Чтобы отстегать тебя кнутом! – воскликнул человек с закрытым лицом, вскакивая на подножку и хватая пассажира за воротник.
   Жалобный крик мистера Свинтона – ибо в кэбе сидел именно он – не помешал вытащить его из кэба; он получил наказание, которое не забудет до самой смерти!
   Его кучер, соскочив с облучка, попытался вмешаться. Но встретился с другим кучером, таким же решительным и более сильным; тот схватил противника за горло и не выпустил, пока честно не заработал еще один соверен!
   Крики случайно услышал полицейский. Он прибежал, но только после того как стычка закончилась и кэб с нарушителем порядка быстро исчез в тумане. И полицейскому никого не удалось задержать.
   Шпион дальше не последовал.
   Избавившись от полицейского, он был счастлив вернуться в виллу на Южном берегу.

Глава LXVII
Незаинтересованное сочувствие

   Когда он вернулся, слуги едва узнали мистера Свинтона. Да и собственная жена с трудом это сделала. По щекам его проходило несколько диагональных рубцов, один глаз окружал пурпурный синяк: наказывая шпиона, Мейнард использовал не только орудие охоты, но и то, что применяется на ринге.
   Испытывая боль во всех костях, с исцарапанной кожей, Свинтон с трудом зашел в дом, встреченный сочувствующей Фэн.
   Она встретила его не одна. Во время его отсутствия заглянул сэр Роберт Котрелл; дружелюбный баронет сочувствовал так, словно пострадавший был его братом.
   Ему нетрудно было изобразить расстройство. Помогло раздражение из-за быстрого возвращения супруга.
   – Что с вами, мой дорогой Свинтон? Во имя неба, расскажите, что с вами случилось!
   – Вы видите, сэр Роберт, – ответил избитый.
   – Вижу, что вам причинен ущерб. Но кто это сделал?
   – Хулиганы в парке. Я ехал через парк на восточную сторону. Вы знаете это ужасное место рядом с Зоологическим садом?
   – О, да, – ответил сэр Роберт.
   – Ну так вот, едва я добрался до этого места, как кэб остановил десяток головорезов, и меня вытащили на дорогу. Половина держала кучера, остальные рылись у меня в карманах. Конечно, я сопротивлялся; видите, что из этого вышло. Они убили бы меня, если бы случайно поблизости не оказался полицейский. Если бы не он, могло бы кончиться еще хуже. Они разбежались, оставив меня в таком состоянии. Черт бы их побрал!
   – Черт бы их побрал! – с деланым негодованием повторил проклятие сэр Роберт. – Как вы думаете, вы сможете их опознать?
   – Вряд ли. Туман такой густой, что его можно резать ножом; и они разбежались, прежде чем полицейский успел задержать хоть одного. В своем длинном неуклюжем плаще он не мог их догнать. Так он сказал. Я мог только сесть в кэб и вернуться домой. Хорошо еще, что у меня был кэб: не думаю, чтобы я смог добраться пешком.
   – Клянусь Юпитером! Вам здорово досталось! – сочувственно сказал баронет. – Может, вам лучше лечь?
   У сэра Роберта были свои замыслы, когда он предложил это.
   – О, нет, – ответил Свинтон, превосходно понимая баронета. – Я не настолько плох. Полежу на этом диване; а ты, Фэн, прикажи принеси мне бренди с водой! Присоединяйтесь ко мне, сэр Роберт. Я еще в состоянии выкурить с вами сигару.
   – Вам лучше приложить к глазу устрицу! – сказал баронет, извлекая лорнет и разглядывая почерневший глаз. – Она сдержит «мышь», которая словно наползает на глаз. И черноту снимет.
   – Отличная мысль! Фэн, пошли слугу за устрицей. Подожди: пусть принесет две дюжины. Съедите несколько, сэр Роберт?
   Сэр Роберт решил, что не откажется. Устриц ему не очень хотелось, но это предлог для того, чтобы задержаться. Может, подвернется возможность остаться тет-а-тет с миссис Свинтон. Он едва получил такую возможность, как ему неожиданно помешали.
   – Поужинаем заодно! – предложил Свинтон, который выпил бренди с водой и снова почувствовал себя человеком.
   – Пусть слуга закажет три дюжины, моя дорогая. Получится по дюжине на каждого.
   – Нет, не получится, – шутливо возразил баронет. – Если их будет три дюжины, кому-то достанется одиннадцать.
   – Как это, сэр Роберт?
   – Вы забываете, что одна устрица будет приложена к вашему глазу. А теперь, хорошо рассмотрев вашу мышь, я думаю, что потребуется два моллюска, чтобы остановить ее рост.
   Свинтон рассмеялся шутке баронета. А что ему оставалось делать?
   – Ну, пусть будут чертовы дюжины, – сказал он. – Это покроет все.
   Были заказаны и принесены три чертовы дюжины.
   Фэн проследила, чтобы на кухне их выложили и сопроводили необходимыми приправами; самую крупную положили на белую ткань, приложили к глазу супруга и тщательно завязали.
   Свинтон ослеп на один глаз. Хоть сэр Роберт и скуповат, он отдал бы соверен, чтобы закрыли и второй!
   Но из этого ничего не вышло; и вот троица села ужинать, а хозяин здоровым глазом посматривал на гостя.
   И смотрел так упорно, что баронету вскоре ситуация наскучила и он захотел очутиться в своем клубе.
   Он подумывал о том, чтобы извиниться и под каким-нибудь предлогом уйти; а может, стоит остаться и попытаться воспользоваться положением.
   Но тут ему в голову пришла мысль.
   – Этот тип иногда напивается, – подумал он, гладя через стол в единстенный – как у Циклопа – глаз хояина. – Если я его напою, удастся остаться с ней наедине. Можно ли это сделать? Стоит попытаться. Полдюжины шампанского хватит.
   – Послушайте, Свинтон, – сказал он вслух, обращаясь по-дружески и фамильярно к хозяину. – Я никогда не ем устрицы без шампанского. Есть оно у вас в доме? Прошу прощения за такой вопрос. Конечно, это дерзость.
   – Ничего подобного, сэр Роберт. Мне только жаль сказать, что в нашем погребе нет ни одной бутылки. Мы здесь живем так недолго, что я не успел запастись. Можно послать и…
   – Нет! – прервал его баронет. – Я не могу этого позволить. Только если вы позволите мне заплатить за него.
   – Сэр Роберт!
   – Подождите, мой дорогой друг! Вы меня неправильно поняли. Я сделал такое предложение только потому, что здесь по соседству невозможно достать хорошее шампанское. Но неподалеку Винкворт. Там мой поставщик вина. Разрешите послать к ним. Это не очень далеко. Ваш слуга в кэбе привезет шампанское через пятнадцать минут. Но чтобы получить хорошее вино, заказ должен исходить от меня.
   Хозяин был не из тех, кто обращает внимание на мелочи. Хорошее шампанское действительно не так легко раздобыть, особенно в окрестностях Сент Джонз Вуда. Он это знал. Вызвав звонком слугу, он позволил сэру Роберту сделать заказ.
   Менее чем через двадцать минут посыльный вернулся и привез корзину лучшего «Клико».
   Еще через пять минут открыли первую бутылку. И втроем: Свинтон, его жена и скуповатый джентльмен – принялись за нее. Впрочем, скуповатый джентльмен на этот раз не жалел о расходах: ведь они обещали ему удовольствие.

Глава LXVIII
Раздражающее затворничество

   Прошла целая неделя, прежде чем мистер Свинтон после полученного наказания смог появляться на улице – при дневном свете.
   Следы побоев на щеках сходили медленно; и хоть устрицу держали у глаза двадцать четыре часа, пурпурный полумесяц под глазом не исчез.
   Пришлось оставаться в доме – и выходить только по ночам.
   Боль была незначительной. Но досада невыносимая; и Свинтон отдал бы половину платы за свой шпионский труд, чтобы отомстить человеку, который так наказал его.
   Но это невозможно. И по нескольким причинам. Прежде всего он не знает, кто это сделал. Знает только, что его обидчик был гостем Кошута, поскольку вышел из его дома. Сам он этого человека не видел; а подчиненный, который в это время вел наблюдение, его не узнал. Незнакомец, который никогда раньше не приходил – во всяком случае не приходил с начала наблюдения.
   Но по описанию, которое дал подчиненный, и по собственным впечатлениям, по тому, что он разглядел в густом тумане – и почувствовал на себе, – Свинтон начал подозревать, кто бы это мог быть. Он не мог не подумать о Мейнарде. Странно, что он о нем думал. Но нет: правда заключалась в том, что он никогда о нем не забывал. Нелегко было забыть встречу в Ньюпорте. А была еще и встреча в Париже, когда Джули Гирдвуд проявила такой интерес к пленнику зуавов. Этот интерес не ускользнул от внимания ревнивого сопровождающего.
   Свинтон знал о недолгой отлучке Джули из отеля Лувр и догадывался о цели этой отлучки. Несмотря на явное пренебрежение, которое она проявила к его сопернику на балу в Ньюпорте, Свинтон подозревал, что в глубине души она испытывает к нему склонность – втайне от матери.
   Думая об этом, Свинтон испытывал ярость; ярость эта усиливалась при воспоминаниях об ином, более старом соперничестве, в котором этот человек превзошел его.
   Быть побежденным в любовной интриге, трусливо уклониться от дуэли и наконец быть избитым хлыстом – три унижения, каждое из которых способно вызвать ненависть.
   И Свинтон яростно ненавидел соперника.
   То, что первые два унижения исходили от Мейнарда, Свинтон знал; в третьем он не был уверен. Но он догадывался, кто приложил к нему кнут. И это несмотря на густой туман и креп, закрывавший лицо.
   Голос не похож был на голос Мейнарда, но ведь его можно изменить.
   Большую часть времени, проведенного в вынужденном заключении, Свинтон думал о мести и о том, как ее осуществить.
   Если бы патрон увидел, как он постоянно сидит у окна за жалюзи, не сводя глаз с дома Кошута, он похвалил бы его за усердное выполнение обязанностей.
   Но Свинтон был далеко не так старателен. Многие посетители заходили в дом напротив – среди них были и очень странно выглядевшие типы, каждый шаг которых говорил о революции, – заходили в дом и выходили из него, но он не обращал на них внимания.
   Шпион, раздраженно сидевший в вынужденном заточении, не думал о службе государству. Он хотел только узнать среди посетителей Кошута капитана Мейнарда.
   Он пока не представлял себе, что будет делать дальше; меньше всего о том, чтобы арестовать капитана. Открытое обсуждение в суде для него смертельно – и к тому же принесет большой вред его нанимателю и патрону. Может стать известным существование шпионажа, о котором не подозревает Англия. Человек, вышедший из кэба с хлыстом в руке, знал, что его преследуют, и понимал почему. Но английская публика не должна этого знать.
   И Свинтон не собирался предавать этот факт огласке; тем более не хотел этого лорд…, его наниматель. Навещавшему его по вечерам лорду… Свинтон рассказал то же самое, что сэру Роберту, добавив, что хулиганы избили его, когда он выполнял свой долг перед государством.
   Щедрый вельможа был потрясен этим рассказом; он сочувствовал и намекнул на возможное увеличение платы; и посоветовал, поскольку Свинтон не может выходить днем, прогуливаться по ночам – иначе его здоровье пострадает от долгого пребывания взаперти.
   Протеже согласился с этим советом; он выходил по вечерам и заходил в таверну Сент Джонз Вуда, где играли в юкер (Старинная карточная игра. – Прим. перев.). Тут он мог сделать ставку и поиграть в свое удовольствие.
   Дважды, поздно ночью возвращаясь домой, он заставал в гостиной патрона, негромко беседующего с его женой. Его светлость просто заехал узнать о его здоровье; у него были также дополнительные инструкции, и поэтому он нетерпеливо ждал его возвращения.
   Впрочем, патрон ничего не говорил о нетерпении. Он не мог проявить такую невежливость. Такое объяснение давала Фэн.
   Свинтон видел все это и гораздо больше. Видел новые браслеты на руках жены, свисающие с ушей бриллиантовые серьги и дорогое кольцо на пальце – которого раньше не было!
   Видел, но не спрашивал, откуда все это. Ему было все равно. Подарки не вызывали у него неудовольствия. Гораздо больше недоволен был сэр Роберт, который их тоже заметил.

Глава LXIX
Кабриолет

   Только одно не оставляло теперь Свинтона равнодушным. Ему нравился юкер; он хотел бы отомстить; но была одна мысль, которая заставляла забыть все остальное.
   Скорее не мысль, а страсть – и объектом ее была Джули Гирдвуд.
   Он полюбил ее.
   Можно было бы подумать, что такой человек не способен на подобную страсть. Конечно, это не была чистая любовь.
   Но любовь бывает разная; и одну ее разновидность испытывал экс-гвардеец; иными словами, он «влип».
   Это была любовь в самом низменном смысле; однако это не делало ее менее страстной.
   Свинтон испытывал такое сильное чувство, что способен был забыть почти обо всем остальном. Даже подлый план, первоначально предназначавшийся для того, чтобы овладеть состоянием Джули, отступил перед желанием обладать этой девушкой.
   Конечно, первоначальная цель не забылась; она только отошла на второе место.
   И поэтому, больше чем по другим причинам, его раздражало вынужденное затворничество.
   Все это произошло после восхитительного обеда, во время которого ему удалось создать о себе благоприятное впечатление. Но дальше ничего не последовало. Уже шесть дней он не видел никого из Гирдвудов. Не мог навестить их. Как это можно – с таким лицом? Как объяснить причину? Пришлось отказаться от посещения.
   Он нервничал; ему хотелось снова увидеться с Джули Гирдвуд. Карты не помогали; а то, что он видел в поведении жены и о чем подозревал, заставляло его испытывать еще более сильное желание; тем более нужно ему отвлечение.
   Его тревожили и другие мысли. Он так долго ее не видел. Что могло произойти за это время? Красавица, богатая, на нее должны обращать внимание. Она окружена поклонниками. Рядом с ней Лукас, один из поклонников; но до мыслей о нем Свинтон не снисходил. Однако могут появиться и другие; и среди них тот, кто будет отвечать требованиям матери.
   Откуда он знает, что подлинный лорд в данный момент не ступил на ковры Кларендона; и сейчас не стоит у края шелковых юбок Джули?
   А если и не лорд, то Мейнард; а мать об этом не подозревает.
   Последняя картина меньше всего нравилась Свинтону.
   Но, ежедневно сидя у окна и ожидая, когда кожа лица приобретет естественный цвет, он постоянно представлял ее себе.
   И когда это наконец произошло, он не стал тратить ни дня, а сразу отправился к Гирдвудам.
   Отправился в стиле высшего общества. Щедрая плата за шпионскую деятельность позволяла это. Ни один дворянин не мог бы одеться моднее; на Свинтоне было пальто от Пула, сапоги от Мелнотта и шляпа работы Кристи.
   И пришел он не пешком, как во время первого посещения Кларендона.
   Приехал в кабриолете, с красивой лошадью и слугой в высоких сапогах на запятках.
   Номер миссис Гирдвуд в этом аристократическом отеле выходит окнами на Бонд-стрит. Свинтон знал, что его выезд увидят.
   И все сделал для того, чтобы подкрепить свой обман.
   Кабриолет был избран с особой целью. Это был последний крик моды среди благородной публики, особенно молодежи. Такие экипажи не часто можно было увидеть на улицах; они всегда привлекали внимание: ведь красивее такого экипажа на колесах не бывает.
   Свинтон слышал, как однажды Джули Гирдвуд сказала, что хотела бы прокатиться в таком экипаже. Он подхоящий человек для такой прогулки: во время службы в гвардии ему не раз приходилось держать в руках вожжи; и он считался одним из лучших «хлыстов» своего времени.
   Если ему только удастся заманить Джули в кабриолет – конечно, мать это позволит, – какие преимущества это ему даст! Возможность проявить свое мастерство; возможность неограниченного тет-а-тет – до сих пор у него такой возможности не было; это, наряду с другими случайностями, может сильно поднять его в ее глазах.
   Конечно, предложение необычное. Но он слышал, как она сама высказала такое желание, и поэтому может сделать его, не боясь оскорбить.
   Она согласится. Он знает, что у этой молодой леди своеобразный жизненный опыт, что она не боится сплетен. Она никогда не подчиняется тирании общества. В этом она истинная американка.
   Он считал, что она поедет или по крайней мере согласится; нужно будет только получить согласие матери.
   А после последней дружеской встречи он считал, что миссис Гирдвуд даст такое согласие.
   Побуждаемый этой верой, он решил попытаться; для этого и был нанят кабриолет.
   Полный надежды, мистер Свинтон спрыгнул с сидения, бросил повод слуге и вошел в отель Кларендон.

Глава LXX
Искусный возница

   – Дома ли миссис Гирдвуд? – спросил он у дежурного.
   – Сейчас посмотрю, сэр, – ответил тот, почтительно поклонившись и торопливо отходя.
   Он помнил этого джентльмена, который курит такие хорошие сигары и охотно с ними расстается. Джентльмен и тогда ему понравился. Но сейчас, в новом пальто, несомненно, от Пула, с соответствующими брюками и сапогами, он выглядит еще лучше. К тому же сквозь застекленную дверь служащий видел кабриолет и слугу в высоких сапогах. А с владельцами такой роскоши он всегда исключительно вежлив; тем более с мистером Свинтоном, помня его замечательные сигары.