Страница:
Через полчаса я поднимаюсь из трюма к шевалье де Кардига и четко ему докладываю:
– С заболевшими матросами ничего серьезного, командир. Я выдал им лекарство и распорядился посадить на строгую диету. До входа в Портсмут парни оклемаются. – Де Кардига сухо кивает, продолжая вглядываться вдаль, я встаю рядом.
Пираты – вечная проблема мореходов, и, как рассказывал мне капитан ван Хорстен, Ла-Манш в этом отношении имеет давние и богатые традиции. Началось все задолго до викингов, еще во времена Древнего Рима. Да что ворошить былое, ста лет не прошло с того времени, когда в проливе буйствовала некая Жанна де Бельвиль. Эта дама-адмирал стояла во главе эскадры из трех кораблей под грозным названием «Флот возмездия в Ла-Манше». Прозванная во Франции кровожадной львицей, она не пропускала ни торговых, ни военных судов, с особым удовольствием лично рубила головы захваченным в плен французским дворянам. Оставив прочие дела, за этой львицей охотился весь королевский флот, но Жанна де Бельвиль всякий раз ускользала, как заговоренная.
Так что нам стоит глядеть в оба и держать оружие наготове.
К ночи густой туман вновь окутал пролив, белесой стеной отгородив от нас Англию, ветер стих, и «Святой Антоний» замер на одном месте. Незаметно для себя я заснул, изрядно утомленный качкой. Часам к трем ночи ветер усилился, наверное, успел как следует отдохнуть и набрался сил. Как бы то ни было, но обмякший парус вновь надулся и медленно повлек вперед тяжело груженное судно.
Я выбираюсь на палубу, разбуженный скрипом досок и свистом ветра в такелаже. К моему удивлению, здесь настоящее столпотворение. Присутствует весь экипаж судна, включая юнгу и кока. Бок о бок с капитаном ван Хорстеном, который напряженно всматривается в туман, высятся шевалье де Кардига и сьер Габриэль де Бушаж, его правая рука.
Сьер Габриэль родом из Наварры, отсюда его высокий рост, сухощавое, скорее даже костлявое телосложение и желтоватый цвет кожи. Лицо у него примечательное, тонкие сросшиеся брови, острые скулы, выдающийся вперед подбородок, холеные усики. Глаза все время насторожены, он их вечно прячет за полуопущенными веками. Наваррец очень церемонен, но было бы глупо воспринять его вежливые манеры как проявление некой душевной слабости, неготовности к решительным действиям. Повадки де Бушажа напоминают мне стиль общения акул, в них заметно то же вежливое безразличие, которое в любой момент может смениться необузданной кровожадностью. Наваррец очень силен, проворен и, что самое опасное в воине, умен.
Какой-то жуткий тоскливый вой вдруг рассекает туман, словно раскаленное лезвие брусок масла. Матросы, столпившиеся на палубе, отзываются на него испуганным повизгиванием. Некоторые из них падают на колени и начинают раскачиваться, обхватив головы руками, остальные истово крестятся, их губы шепчут бесполезные молитвы. Юнга тихо рыдает, уткнувшись в грудь коку, а тот с круглыми глазами растерянно оглядывается по сторонам.
– В чем дело, господин ван Хорстен? – недоуменно рычит шевалье де Кардига.
Капитан «Святого Антония» раздраженно отмахивается, попутно отвесив подзатыльник бледному как смерть рулевому.
– Держи ровнее! – шипит он, напряженно вглядываясь вперед, и тут же вскидывает голову, спрашивает с нескрываемым напряжением: – Ты видишь хоть что-нибудь, Клаус?
– Нет, капитан, – глухо отзывается тот откуда-то сверху, наверное, из гнезда на мачте. – Море чисто.
– Я спрашиваю, что тут происходит? – с явным раздражением в голосе интересуется шевалье де Кардига.
Еще бы не полюбопытствовать, ведь не каждый день увидишь, как здоровенные матросы, позабыв о хваленом морском хладнокровии, бухаются на колени и, закатив глаза, начинают прощаться с жизнью.
– Морские пути опасны, друг мой, – мурлычет сьер Габриэль, – а потому моряки известны своими дичайшими предрассудками. Все эти кровожадные кракены, что на завтрак лакомятся кораблями, а на ужин – кашалотами, гигантские морские змеи и люди с песьими головами... Я предполагаю, что у русалок начался брачный период, а то, что мы слышим, – их призывная песнь.
Как бы машинально наваррец наполовину вытаскивает клинок и, удовлетворенный легкостью, с которой тот скользит в ножнах, с легким лязгом возвращает меч на место.
– Говорите тише, сьер де Бушаж! – наконец обращает на нас внимание капитан. – Хоть туман и приглушает звуки, но по воде они могут разноситься на удивительно большие расстояния.
– Кого или чего вы опасаетесь, Эрг? – деловито спрашиваю я, прикидывая, не пора ли распаковывать «Зверобой». – Чего нам ожидать – английского патруля, пиратов или нападения морских чудовищ?
Капитан молчит, лицо его медленно краснеет, надеюсь, что от гнева. Что ж, чем быстрее он придет в себя, тем скорее приведет в чувство окончательно расклеившуюся команду.
– Да кто бы там ни был! – скрипит за моей спиной мэтр Жан по прозвищу Лотарингский Малыш. – Мы еще посмотрим, понравится ли ему привет от моей лялечки!
Жесткие, словно дерево, ладони Жана нежно сжимают заряженную кулеврину, кисти у этого человека так широки, что двухпудовая дура выглядит в них неожиданно маленькой. Его черные усы, закрученные кверху, на фоне лысой, как коленка, головы смотрятся потрясающе стильно и в чем-то даже эпатажно. Мэтр Жан – личность, широко известная в узких кругах. Стрелок от бога, прирожденный снайпер. Во время осады Руана в прошлом году он подстрелил множество англичан. Делай мэтр Жан зарубки на прикладе по числу убитых вражин, давным-давно исстрогал бы его в щепки. Этот затейник старался так подобрать траекторию выстрела, чтобы одной увесистой пулей пробить сразу двоих, а то и троих супостатов. Настоящий мастер с большой буквы! Убедившись, что оказался в центре внимания, верзила любовно гладит оружие по длинному стволу.
– Ее свинцовый плевок по-настоящему трудно переварить! – доверительно сообщает он.
Вот кто настоящий фанат ручного огнестрельного оружия. Представляю, как изумится Лотарингский Малыш, когда я похвастаюсь «Зверобоем». Я гляжу на мозолистую ладонь, нежно ласкающую толстый ствол, и понимаю, что это любовь, причем, судя по тому, какие чудеса проделывает кулеврина в руках Жана, чувство у них взаимное. Как только у французов появится хотя бы сотня стрелков, подобных Лотарингскому Малышу, главный козырь англичан – огонь лучников, сметающий все и вся, – будет бит!
– Ну же, капитан, ответьте нам наконец! – настаивает шевалье де Кардига.
Вновь раздается протяжный вой. Туман, клубящийся вокруг, сильно искажает звуки, но мне кажется, что источник рева стремительно приближается. Сьер Габриэль и шевалье де Кардига быстро переглядываются. Не говоря худого слова, Лотарингский Малыш мигом укрывается за бортом, выставив оттуда дуло кулеврины, его пристальный взгляд так и рыщет в поисках неведомого врага. Со сдавленным криком с мачты съезжает впередсмотрящий и, тихо подвывая, прыгает в трюм прямо через распахнутый люк, не утруждая себя спуском по трапу. Капитан ван Хорстен выкидывает руку вперед, пытаясь за шкирку поймать труса, но промахивается. Выкрикнув грязное ругательство, Эрг выхватывает из ножен тяжелый тесак.
– Я ничего не боюсь! – хрипит капитан, глаза его налились кровью, тесный воротник давит покрасневшую шею. – Но корабль-призрак, это... Черт побери, он же принадлежит аду! С ним и бороться-то можно только молитвой или святой водой. Но откуда мне взять священника здесь, прямо посреди Ла-Манша?
– Что еще за призрак? – Голос шевалье де Кардига невозмутим.
Лишь плотно сжатые губы и глаза, пылающие мрачным огнем, позволяют понять, что командир готов к худшему.
– Вот уже полгода в проливе бесследно исчезают суда, – сипит ван Хорстен. – Три месяца назад нормандские рыбаки подняли на борт израненного матроса с «Королевы морей». Это прекрасное судно было приписано к Любеку, имело четыре пушки, тридцать человек экипажа. Команда – сущие головорезы, которые не раз схватывались с пиратами и всегда выходили победителями. И что же? «Королева морей» вместе со всем экипажем как в воду канула, а спасенный матрос умер, не сказав ни единого внятного слова! Он лишь бессвязно шептал в бреду про какой-то корабль-призрак! – Голос капитана падает: – Его видели и рыбаки... Все знают, что он никогда не уходит без жертвы.
– Я не верю в призраков, привидения и прочую нечисть! – заявляет шевалье де Кардига, презрительно кривя губы. – А потому – к бою!
– Тревога! – грозным рыком вторит ему наваррец.
Проходит несколько секунд, и из кормовой пристройки начинают вылетать воины. Каждый их шаг выверен, нет ни одного лишнего движения, ни единого слова и даже звука. Едва выскочив на палубу, бойцы тут же рассыпаются вдоль бортов. Не все они полностью одеты, зато в руках у каждого холодно поблескивают мечи либо боевые топоры. Пятеро воинов, вставших на корме, держат наготове короткие луки, наконечники стрел в тусклом свете чадящих факелов поблескивают чуточку маслянисто, словно обильно смазанные какой-то дрянью. Еще двое с зажженными фитилями застыли у пушек. Все-таки недаром командир гонял нас до седьмого пота, за одну минуту отряд изготовился к битве.
В томительном ожидании проходит несколько минут, наконец оглушающий вой раздается совсем рядом. Кажется, что неведомая тварь вот-вот вынырнет из тумана. Она ревет так грозно, что я невольно приседаю, зажмуриваю глаза, руки прижимаю к ушам. Отчаянно хочется бросить оружие и прикинуться мертвым, но я, ощерив зубы, заставляю себя выпрямиться. Воины на палубе замерли без движения, даже дыхание затаили, настороженно вглядываются прямо перед собой. Стоит нам увидеть противника, будь он сам дьявол, и сразу станет намного легче. Но эти последние секунды неизвестности заставляют натянутые нервы звенеть, подобно гитарным струнам.
Корабль-призрак проявляется из густого тумана в полной тишине. Его корпус и мачты сияют потусторонним светом, на палубе нет ни души. Удивительный корабль лишь немного шире «Святого Антония», зато раза в два длиннее, отчего он кажется особенно элегантным. Разинув рот, я любуюсь плавными линиями бортов, гордо вытянутым бушпритом и тремя мачтами, несущими на себе десятки парусов. Откуда, черт возьми, здесь взялась каравелла? Не помню точно, но кажется, что до постройки подобных судов должно пройти еще не менее полувека! Неведомый гость из будущего так прекрасен, что на мои глаза невольно наворачиваются слезы. В жизни так мало красоты!
Я с трудом отрываю взгляд от дивного корабля, люди вокруг, привстав на цыпочки, с не меньшим изумлением разглядывают невиданное диво. У каждого из них сейчас тот же завороженный взгляд, которым мои современники встречали летающие тарелки, продукт завтрашних технологий. Но я, продукт двадцать первого века, привык к тому, что всякое техническое превосходство представляет собой в первую очередь угрозу. А потому, когда корабль-призрак разворачивается правым бортом, демонстрируя распахнутые орудийные порты с черными жерлами пушек, я падаю на палубу, успев выкрикнуть:
– Ложись!
Орудийный грохот и визг картечи заглушают мои слова. Словно молнии тянутся к «Святому Антонию» от удивительного корабля, огненные руки стискивают в смертоносных объятиях зачарованных французов. Страшная это вещь, залп картечью в упор, мало кто может его пережить. Крики ужаса и стоны боли вторят пушечным выстрелам.
Я вскакиваю на ноги. По нам ударили не только картечью, в двух футах от меня борт судна проломлен, целый ярд древесины словно корова языком слизнула, – сюда явно влупили ядром. Перегнувшись через борт, я вижу огромную пробоину на уровне ватерлинии, холодная вода равнодушно плещет через нее в трюм. Там истошно ржут кони, пытаясь сорваться с привязи, они плачут как дети, безуспешно взывая о помощи к нам, их хозяевам.
«Святой Антоний» начинает медленно крениться вправо. Я поднимаю растерянный взгляд, бледный как мел капитан ван Хорстен нервно тычет распятием в сторону разворачивающегося корабля-призрака, трясущиеся губы шепчут молитву.
– Прыгайте в воду! – кричу я, но, похоже, меня никто здесь не слышит.
Каравелла завершает элегантный разворот. Пройдя мимо нашего тонущего судна на расстоянии каких-то тридцати футов, она дает залп с левого борта. Оглушительно грохочут пушки, сметая с разбитой палубы «Святого Антония» всех оставшихся в живых.
Когда я выныриваю из ледяной воды вблизи от тонущего корабля, тот пылает, как факел. Вовремя вспомнив о бочонках с порохом, что хранились в кормовой пристройке, я тороплюсь отплыть в сторону. Словно гигантской мухобойкой меня безжалостно лупит в спину, я едва успеваю нырнуть, плечо обжигает болью. Как же пакостно чувствует себя рыба, которую глушат динамитом!
Меня крутит и бросает из стороны в сторону, наконец я прихожу в себя настолько, что начинаю бороться за жизнь. Воздух в легких давно закончился, а я все никак не могу всплыть на поверхность. После целой вечности, в которой нет ничего, кроме неподатливой толщи воды и огня, что нещадно терзает легкие, я все-таки выставляю из воды гудящую голову. Едва успеваю глотнуть живительного воздуха, как тут же в жадно распахнутый рот хлещет волна. Мои руки беспорядочно молотят по воде, изо всех сил я пытаюсь удержаться на плаву, отчетливо понимая, что если опять уйду под воду, то мне уже не выплыть. Руки наливаются свинцовой тяжестью, еще немного, и я отправлюсь в гости к морскому царю. Отбросив гордость, я взываю:
– На помощь!
Кто-то цепляет меня за воротник, с силой тащит в сторону.
– Заткнись! – шипят мне прямо в ухо.
Буквально через секунду я ощущаю под руками нечто твердое и очень надежное. Пальцы сжались, словно тиски, теперь никакая сила не оторвет меня от доски, пляшущей на волнах, для этого понадобится отрубить мне сразу обе руки. Только тот, кто темной ночью оказался посреди волнующихся масс воды, может понять Господа, сотворившего земную твердь. Не для того ли Он посылает нам испытания, чтобы мы наконец поняли Его? Я сжимаю челюсти, пальцы впились в доску с такой силой, что еще чуть-чуть – и промнут насквозь. Я выживу, я выплыву, я – вернусь! У меня есть к кому возвращаться.
Тяжелая рука с легкостью отрывает меня от спасительной доски, с головой погружая в темную непроглядную воду. Я бьюсь в панике, пытаюсь вырваться, но неведомый истязатель неумолим, в его объятиях я ощущаю себя беззащитным, как слепой котенок. В тот момент, когда рот открывается, чтобы остудить пылающую грудь хотя бы соленой водой, меня вновь выталкивают на поверхность. Как же прекрасен морской воздух, пусть холодный и влажный, напоенный туманом и запахом гари. Что с того, что в нем витают ароматы недавней смерти? Дышать – вот высшее из наслаждений, доступное человеку! Твердая, как дерево, ладонь зажимает рот, в ухо шепчут:
– Молчи, ни звука!
Мимо бесшумно скользит корабль-призрак, пылая нездешним светом. Судно медленно растворяется в белесом тумане, пока наконец полностью не исчезает из виду. Ла-Манш вновь тих и пустынен, пролив принял жертву, а призрачный жрец бесследно исчез в густом тумане.
Убедившись, что корабль не вернется, мы с шевалье де Кардига забираемся на нечто вроде плота. Ощупав дерево, я понимаю, что это кусок палубы. Все-таки Бог на нашей стороне, в холодной воде Ла-Манша я не выдержал бы и получаса, умер бы от переохлаждения! Командир не разрешает мне говорить и двигаться. В тщетной попытке согреться мы лежим, прижавшись друг к другу. Де Кардига поясняет, что корабль-призрак несколько раз проутюжил место гибели «Святого Антония», всех спасшихся заботливо расстреляли из луков и арбалетов. Говорит командир шепотом, опасливо озираясь.
Рассвет застает нас в полумиле от низкого берега. Промозглый ветер подгоняет обломок палубы все ближе и ближе к вожделенной суше, через пару часов, еле переставляя подгибающиеся ноги, мы выползаем на берег. Унылое зрелище эта Англия, доложу я вам. Неласковое солнце хмуро пялится на тебя с затянутого тучами неба, а песчаные дюны насквозь продувает ледяной ветер. Вон там, за проливом раскинулась милая Франция. Кажется, что, прищурившись, я могу разглядеть темную полоску ее берега. Шевалье де Кардига с довольным смешком хлопает меня по плечу, и я невольно охаю, ведь рука рыцаря словно отлита из чугуна.
– Идемте, сьер Армуаз! – гудит он. – Мы должны найти коней и оружие.
Я покорно встаю, мечтая лишь о сухой одежде, жарком огне да огромном куске жаркого, подавать можно в любом порядке. Еще не помешал бы добрый глоток из фляжки с коньяком, но та пропала бесследно, утонула, должно быть. Зубы отбивают невольную дрожь, оттого голос мой срывается:
– Что мы будем делать?
Шевалье останавливается и говорит, чуть повернув голову:
– Король поручил нам спасти своего дядю, герцога Карла Орлеанского. Вот мы и будем его спасать.
Я глотаю следующий вопрос, тихо вздыхаю. Ну разумеется, чего еще я ожидал. Рыцарская честь просто не позволит шевалье отступить, пусть даже де Кардига останется единственным выжившим из всего отряда. Враг обязательно должен быть повержен, а задание короля – выполнено. Долг и честь – не пустые звуки, не те затертые слова, к которым я привык в двадцать первом веке. Здесь эти понятия воспринимают всерьез.
Мы бредем по песку, огибая кучи плавника. Сейчас нам надо отыскать какую-нибудь рыбачью хижину, просушить одежду, поесть горячего и узнать, где же мы находимся. Задумавшись, я чуть не врезаюсь в спину рыцаря, который внезапно замер на месте и водит по сторонам длинным породистым носом, будто принюхиваясь.
– Чувствуешь?..
– Запах дыма, – тихо отзываюсь я. – Похоже, рядом люди.
– Туда! – кивает шевалье, и я послушно иду направо.
Огромный костер, искусно укрытый от ледяного ветра за голой скалой, собрал вокруг себя трех человек.
При нашем появлении они степенно поднимаются, приветствуя командира. Лотарингский Малыш подкручивает усы, на его губах появляется приветливая улыбка. Сьер де Бушаж, довольно осклабившись, ловит в воздухе монету, которую швыряет ему враз помрачневший крепыш в черном. Это сьер Жюль де Фюи, еще один член нашего отряда, коренной парижанин. Жюль единственный из всей честной компании соответствует образу француза, сложившемуся у меня с раннего детства. Он невысокий, коренастый и добродушный, с вечно всклокоченными волосами и настолько пышными усами, что даже непонятно, как он вообще может есть. Жюль исключительно разбирается в винах и сыре, не дурак пройтись по бабам, отменно владеет мечом и секирой.
– Я побился об заклад с этим столичным типом, что командир явится еще до полудня, вдобавок приведет кого-нибудь из спасшихся, – ухмыляется наваррец.
– Еще кто-нибудь выжил? – спрашивает шевалье де Кардига.
Наваррец пожимает плечами, остальные мрачно переглядываются. Итак, из двадцати одного нас осталось всего пятеро.
«Не густо!» – вздыхаю я про себя.
Не успеваю я толком просушить одежду, как следует приказ построиться.
– Прежде всего я хочу посмотреть, что нам удалось спасти, – грохочет шевалье де Кардига.
Как по волшебству перед ним возникает небольшая горка железных предметов. Самый внушительный из них – кулеврина Лотарингского Малыша. Одному богу известно, чего стоило мэтру Жану ее спасти, лично я воспринимаю случившееся как маленькое чудо. Сам я сберег два кинжала, один в ножнах на предплечье, другой на бедре, да небольшой сверток с медицинскими инструментами. Так, ничего особенного: пара скальпелей, зажим, пинцет, три иглы и иглодержатель, там же моток шелковых ниток. Эти штуковины я всегда таскаю во внутреннем кармане куртки, ведь случаи, как известно, бывают разные. Все инструменты, лекарства, спирт и перевязка сгинули вместе с судном и теперь покоятся где-то в паре-тройке миль от пустынного английского берега. Там же лежит модернизированный «Зверобой», вместе с запасными стволами и улучшенным оптическим прицелом, а также осколочные гранаты, мой несостоявшийся сюрприз англичанам.
Но это еще не самая большая наша потеря. Вместе с потопленным судном пропали доспехи и оружие, порох и деньги. Утонули боевые жеребцы, каждый из которых стоил столько же, сколько сорок коров. А самое главное – погибли люди, специально отобранные, лучшие из лучших. Прекрасные воины, которые так и не успели скрестить оружие с коварным врагом. Неизвестный корабль вынырнул из тумана и двумя залпами отправил их всех на дно, он как специально поджидал «Святого Антония»!
Прищурив глаза, я несколько мгновений прикидываю, была ли случайной наша встреча с таинственным призраком. Надо бы поразмыслить на досуге, осторожно поспрашивать, что думают остальные.
– Это все? – горько усмехается шевалье де Кардига, взвешивая на ладони тощий кошель, внутри которого грустно позвякивают все наши сбережения.
– У меня есть фамильный перстень, – небрежно замечает сьер Габриэль. – Это еще сорок золотых экю.
Отставив руку в сторону, наваррец любуется крупным рубином, вертит кистью так и сяк. В ответ камень в перстне подмигивает красным, мол, здесь я, готов выручить в трудную минуту.
– Нам нужны кони, десять на всех, считая и вьючных, – вслух прикидывает шевалье де Кардига. – Доспехи, хотя бы кольчуги, шлемы, щиты, копья и мечи.
– Я обойдусь секирой, – скромно роняет сьер де Фюи.
Наваррец фыркает, как тюлень, ведь хорошая секира стоит не дешевле меча.
Кивнув, командир продолжает:
– Порох и свинец для мэтра Жана.
Лотарингский Малыш довольно скалит зубы, а они у стрелка крупные, как у лошади.
«Кончатся пули – будет кусать врага», – думаю я, но вслух не говорю, опасаюсь. Кому охота услышать обидное «чертов коновал» или нелестное «клистирная трубка»?
– Кроме того, нам нужна новая одежда. Теперешняя после вынужденного заплыва потеряла всякий вид. Мы, извините, похожи на бродяг! – замечает сьер де Бушаж.
– Хозяйственная утварь, пара топоров, котел, – загибает пальцы сьер де Фюи.
Так как мы с Лотарингским Малышом молчим, шевалье де Кардига спрашивает сам:
– Вам есть что добавить?
Переглянувшись, мы одновременно пожимаем плечами, все нужное вроде бы уже упомянули.
– Итак, – задумчиво роняет командир, – подведу итоги. Уже понятно, что золото нашим английским друзьям мы передать не сможем, деньги пошли в дар морским чудищам. Гораздо хуже то, что и сами мы остались без наличных. Даже если продадим перстень сьера де Бушажа, вырученных денег нам не хватит и на четверть требуемого.
Хоть мы и ожидали услышать нечто подобное, новость заставляет всех нахмуриться.
– Есть у кого-нибудь мысли, что делать дальше? – интересуется шевалье де Кардига.
Конечно, есть. То, что мы потеряли коней, – плохо, а потому первым делом нам следует обзавестись средствами передвижения. Там же, где возьмем коней, мы получим и оружие. А уже с его помощью...
Я делаю шаг вперед, и взоры всех присутствующих тут же скрещиваются на мне.
– Слушаю, сьер Армуаз, – суховато бросает командир.
– Мне кажется, нам следует просто купить все то, о чем упоминалось, – говорю я. – И коней, и доспехи, и даже оружие.
– Вы что, дремали? – с досадой интересуется де Кардига. – Я же сказал, что у нас недостает денег.
– Погоди. – Сьер Габриэль кладет ему руку на плечо. – Продолжайте, Робер.
– Полюбопытствуйте, господа, – предлагаю я.
Длинной щепкой я рисую на песке контур южного побережья Англии. Это несложная задача для того, кто часами грезил о грядущем возмездии, прикидывал, пусть и в шутку, места возможной высадки десанта. Ведь когда-то же должна у французов появиться морская пехота. Через четыре века Наполеон будет мечтать о том, как он форсирует Ла-Манш и с полумиллионной армией обрушится на Британию, отчего мне нельзя? Тем более что я русский, а нам англичане задолжали побольше, чем французам. Мерси вам, британцы, и за Октябрьскую революцию, и за Второй фронт, и за холодную войну! Вот ведь вздорная нация чертовых мореходов, везде они ухитрились пролезть, полмира под себя подмяли. И что удивительно, смогли сохранить имидж этакого денди, джентльмена до кончиков ногтей, всегда играющего по правилам. А наши дурни до сих пор всех собак вешают на евреев, мол, за «двести лет вместе» те последние соки высосали. Можно подумать, что до того на Руси все было шоколадно. Ау, чудаки, не там ищете, не тех пытаетесь ухватить за руку!
– Побережье, куда мы высадились, поделено между шестью английскими графствами. Скорее всего, мы попали либо в Девон, либо в Дорсет. Тут уйма городов и крупных деревень, вот, полюбуйтесь! – Присев, я выкладываю камешки на схему, при этом каждому даю собственное имя. Находится место и Портсмуту, и Дартмуту, и еще паре десятков других населенных пунктов. Самый большой камешек я кладу немного поодаль, это Лондон, столица исконного врага.
Я поднимаю голову, четверо выживших стоят вокруг. На схему смотрят внимательно, пытаются понять, чего же я от них добиваюсь.
– С заболевшими матросами ничего серьезного, командир. Я выдал им лекарство и распорядился посадить на строгую диету. До входа в Портсмут парни оклемаются. – Де Кардига сухо кивает, продолжая вглядываться вдаль, я встаю рядом.
Пираты – вечная проблема мореходов, и, как рассказывал мне капитан ван Хорстен, Ла-Манш в этом отношении имеет давние и богатые традиции. Началось все задолго до викингов, еще во времена Древнего Рима. Да что ворошить былое, ста лет не прошло с того времени, когда в проливе буйствовала некая Жанна де Бельвиль. Эта дама-адмирал стояла во главе эскадры из трех кораблей под грозным названием «Флот возмездия в Ла-Манше». Прозванная во Франции кровожадной львицей, она не пропускала ни торговых, ни военных судов, с особым удовольствием лично рубила головы захваченным в плен французским дворянам. Оставив прочие дела, за этой львицей охотился весь королевский флот, но Жанна де Бельвиль всякий раз ускользала, как заговоренная.
Так что нам стоит глядеть в оба и держать оружие наготове.
К ночи густой туман вновь окутал пролив, белесой стеной отгородив от нас Англию, ветер стих, и «Святой Антоний» замер на одном месте. Незаметно для себя я заснул, изрядно утомленный качкой. Часам к трем ночи ветер усилился, наверное, успел как следует отдохнуть и набрался сил. Как бы то ни было, но обмякший парус вновь надулся и медленно повлек вперед тяжело груженное судно.
Я выбираюсь на палубу, разбуженный скрипом досок и свистом ветра в такелаже. К моему удивлению, здесь настоящее столпотворение. Присутствует весь экипаж судна, включая юнгу и кока. Бок о бок с капитаном ван Хорстеном, который напряженно всматривается в туман, высятся шевалье де Кардига и сьер Габриэль де Бушаж, его правая рука.
Сьер Габриэль родом из Наварры, отсюда его высокий рост, сухощавое, скорее даже костлявое телосложение и желтоватый цвет кожи. Лицо у него примечательное, тонкие сросшиеся брови, острые скулы, выдающийся вперед подбородок, холеные усики. Глаза все время насторожены, он их вечно прячет за полуопущенными веками. Наваррец очень церемонен, но было бы глупо воспринять его вежливые манеры как проявление некой душевной слабости, неготовности к решительным действиям. Повадки де Бушажа напоминают мне стиль общения акул, в них заметно то же вежливое безразличие, которое в любой момент может смениться необузданной кровожадностью. Наваррец очень силен, проворен и, что самое опасное в воине, умен.
Какой-то жуткий тоскливый вой вдруг рассекает туман, словно раскаленное лезвие брусок масла. Матросы, столпившиеся на палубе, отзываются на него испуганным повизгиванием. Некоторые из них падают на колени и начинают раскачиваться, обхватив головы руками, остальные истово крестятся, их губы шепчут бесполезные молитвы. Юнга тихо рыдает, уткнувшись в грудь коку, а тот с круглыми глазами растерянно оглядывается по сторонам.
– В чем дело, господин ван Хорстен? – недоуменно рычит шевалье де Кардига.
Капитан «Святого Антония» раздраженно отмахивается, попутно отвесив подзатыльник бледному как смерть рулевому.
– Держи ровнее! – шипит он, напряженно вглядываясь вперед, и тут же вскидывает голову, спрашивает с нескрываемым напряжением: – Ты видишь хоть что-нибудь, Клаус?
– Нет, капитан, – глухо отзывается тот откуда-то сверху, наверное, из гнезда на мачте. – Море чисто.
– Я спрашиваю, что тут происходит? – с явным раздражением в голосе интересуется шевалье де Кардига.
Еще бы не полюбопытствовать, ведь не каждый день увидишь, как здоровенные матросы, позабыв о хваленом морском хладнокровии, бухаются на колени и, закатив глаза, начинают прощаться с жизнью.
– Морские пути опасны, друг мой, – мурлычет сьер Габриэль, – а потому моряки известны своими дичайшими предрассудками. Все эти кровожадные кракены, что на завтрак лакомятся кораблями, а на ужин – кашалотами, гигантские морские змеи и люди с песьими головами... Я предполагаю, что у русалок начался брачный период, а то, что мы слышим, – их призывная песнь.
Как бы машинально наваррец наполовину вытаскивает клинок и, удовлетворенный легкостью, с которой тот скользит в ножнах, с легким лязгом возвращает меч на место.
– Говорите тише, сьер де Бушаж! – наконец обращает на нас внимание капитан. – Хоть туман и приглушает звуки, но по воде они могут разноситься на удивительно большие расстояния.
– Кого или чего вы опасаетесь, Эрг? – деловито спрашиваю я, прикидывая, не пора ли распаковывать «Зверобой». – Чего нам ожидать – английского патруля, пиратов или нападения морских чудовищ?
Капитан молчит, лицо его медленно краснеет, надеюсь, что от гнева. Что ж, чем быстрее он придет в себя, тем скорее приведет в чувство окончательно расклеившуюся команду.
– Да кто бы там ни был! – скрипит за моей спиной мэтр Жан по прозвищу Лотарингский Малыш. – Мы еще посмотрим, понравится ли ему привет от моей лялечки!
Жесткие, словно дерево, ладони Жана нежно сжимают заряженную кулеврину, кисти у этого человека так широки, что двухпудовая дура выглядит в них неожиданно маленькой. Его черные усы, закрученные кверху, на фоне лысой, как коленка, головы смотрятся потрясающе стильно и в чем-то даже эпатажно. Мэтр Жан – личность, широко известная в узких кругах. Стрелок от бога, прирожденный снайпер. Во время осады Руана в прошлом году он подстрелил множество англичан. Делай мэтр Жан зарубки на прикладе по числу убитых вражин, давным-давно исстрогал бы его в щепки. Этот затейник старался так подобрать траекторию выстрела, чтобы одной увесистой пулей пробить сразу двоих, а то и троих супостатов. Настоящий мастер с большой буквы! Убедившись, что оказался в центре внимания, верзила любовно гладит оружие по длинному стволу.
– Ее свинцовый плевок по-настоящему трудно переварить! – доверительно сообщает он.
Вот кто настоящий фанат ручного огнестрельного оружия. Представляю, как изумится Лотарингский Малыш, когда я похвастаюсь «Зверобоем». Я гляжу на мозолистую ладонь, нежно ласкающую толстый ствол, и понимаю, что это любовь, причем, судя по тому, какие чудеса проделывает кулеврина в руках Жана, чувство у них взаимное. Как только у французов появится хотя бы сотня стрелков, подобных Лотарингскому Малышу, главный козырь англичан – огонь лучников, сметающий все и вся, – будет бит!
– Ну же, капитан, ответьте нам наконец! – настаивает шевалье де Кардига.
Вновь раздается протяжный вой. Туман, клубящийся вокруг, сильно искажает звуки, но мне кажется, что источник рева стремительно приближается. Сьер Габриэль и шевалье де Кардига быстро переглядываются. Не говоря худого слова, Лотарингский Малыш мигом укрывается за бортом, выставив оттуда дуло кулеврины, его пристальный взгляд так и рыщет в поисках неведомого врага. Со сдавленным криком с мачты съезжает впередсмотрящий и, тихо подвывая, прыгает в трюм прямо через распахнутый люк, не утруждая себя спуском по трапу. Капитан ван Хорстен выкидывает руку вперед, пытаясь за шкирку поймать труса, но промахивается. Выкрикнув грязное ругательство, Эрг выхватывает из ножен тяжелый тесак.
– Я ничего не боюсь! – хрипит капитан, глаза его налились кровью, тесный воротник давит покрасневшую шею. – Но корабль-призрак, это... Черт побери, он же принадлежит аду! С ним и бороться-то можно только молитвой или святой водой. Но откуда мне взять священника здесь, прямо посреди Ла-Манша?
– Что еще за призрак? – Голос шевалье де Кардига невозмутим.
Лишь плотно сжатые губы и глаза, пылающие мрачным огнем, позволяют понять, что командир готов к худшему.
– Вот уже полгода в проливе бесследно исчезают суда, – сипит ван Хорстен. – Три месяца назад нормандские рыбаки подняли на борт израненного матроса с «Королевы морей». Это прекрасное судно было приписано к Любеку, имело четыре пушки, тридцать человек экипажа. Команда – сущие головорезы, которые не раз схватывались с пиратами и всегда выходили победителями. И что же? «Королева морей» вместе со всем экипажем как в воду канула, а спасенный матрос умер, не сказав ни единого внятного слова! Он лишь бессвязно шептал в бреду про какой-то корабль-призрак! – Голос капитана падает: – Его видели и рыбаки... Все знают, что он никогда не уходит без жертвы.
– Я не верю в призраков, привидения и прочую нечисть! – заявляет шевалье де Кардига, презрительно кривя губы. – А потому – к бою!
– Тревога! – грозным рыком вторит ему наваррец.
Проходит несколько секунд, и из кормовой пристройки начинают вылетать воины. Каждый их шаг выверен, нет ни одного лишнего движения, ни единого слова и даже звука. Едва выскочив на палубу, бойцы тут же рассыпаются вдоль бортов. Не все они полностью одеты, зато в руках у каждого холодно поблескивают мечи либо боевые топоры. Пятеро воинов, вставших на корме, держат наготове короткие луки, наконечники стрел в тусклом свете чадящих факелов поблескивают чуточку маслянисто, словно обильно смазанные какой-то дрянью. Еще двое с зажженными фитилями застыли у пушек. Все-таки недаром командир гонял нас до седьмого пота, за одну минуту отряд изготовился к битве.
В томительном ожидании проходит несколько минут, наконец оглушающий вой раздается совсем рядом. Кажется, что неведомая тварь вот-вот вынырнет из тумана. Она ревет так грозно, что я невольно приседаю, зажмуриваю глаза, руки прижимаю к ушам. Отчаянно хочется бросить оружие и прикинуться мертвым, но я, ощерив зубы, заставляю себя выпрямиться. Воины на палубе замерли без движения, даже дыхание затаили, настороженно вглядываются прямо перед собой. Стоит нам увидеть противника, будь он сам дьявол, и сразу станет намного легче. Но эти последние секунды неизвестности заставляют натянутые нервы звенеть, подобно гитарным струнам.
Корабль-призрак проявляется из густого тумана в полной тишине. Его корпус и мачты сияют потусторонним светом, на палубе нет ни души. Удивительный корабль лишь немного шире «Святого Антония», зато раза в два длиннее, отчего он кажется особенно элегантным. Разинув рот, я любуюсь плавными линиями бортов, гордо вытянутым бушпритом и тремя мачтами, несущими на себе десятки парусов. Откуда, черт возьми, здесь взялась каравелла? Не помню точно, но кажется, что до постройки подобных судов должно пройти еще не менее полувека! Неведомый гость из будущего так прекрасен, что на мои глаза невольно наворачиваются слезы. В жизни так мало красоты!
Я с трудом отрываю взгляд от дивного корабля, люди вокруг, привстав на цыпочки, с не меньшим изумлением разглядывают невиданное диво. У каждого из них сейчас тот же завороженный взгляд, которым мои современники встречали летающие тарелки, продукт завтрашних технологий. Но я, продукт двадцать первого века, привык к тому, что всякое техническое превосходство представляет собой в первую очередь угрозу. А потому, когда корабль-призрак разворачивается правым бортом, демонстрируя распахнутые орудийные порты с черными жерлами пушек, я падаю на палубу, успев выкрикнуть:
– Ложись!
Орудийный грохот и визг картечи заглушают мои слова. Словно молнии тянутся к «Святому Антонию» от удивительного корабля, огненные руки стискивают в смертоносных объятиях зачарованных французов. Страшная это вещь, залп картечью в упор, мало кто может его пережить. Крики ужаса и стоны боли вторят пушечным выстрелам.
Я вскакиваю на ноги. По нам ударили не только картечью, в двух футах от меня борт судна проломлен, целый ярд древесины словно корова языком слизнула, – сюда явно влупили ядром. Перегнувшись через борт, я вижу огромную пробоину на уровне ватерлинии, холодная вода равнодушно плещет через нее в трюм. Там истошно ржут кони, пытаясь сорваться с привязи, они плачут как дети, безуспешно взывая о помощи к нам, их хозяевам.
«Святой Антоний» начинает медленно крениться вправо. Я поднимаю растерянный взгляд, бледный как мел капитан ван Хорстен нервно тычет распятием в сторону разворачивающегося корабля-призрака, трясущиеся губы шепчут молитву.
– Прыгайте в воду! – кричу я, но, похоже, меня никто здесь не слышит.
Каравелла завершает элегантный разворот. Пройдя мимо нашего тонущего судна на расстоянии каких-то тридцати футов, она дает залп с левого борта. Оглушительно грохочут пушки, сметая с разбитой палубы «Святого Антония» всех оставшихся в живых.
Когда я выныриваю из ледяной воды вблизи от тонущего корабля, тот пылает, как факел. Вовремя вспомнив о бочонках с порохом, что хранились в кормовой пристройке, я тороплюсь отплыть в сторону. Словно гигантской мухобойкой меня безжалостно лупит в спину, я едва успеваю нырнуть, плечо обжигает болью. Как же пакостно чувствует себя рыба, которую глушат динамитом!
Меня крутит и бросает из стороны в сторону, наконец я прихожу в себя настолько, что начинаю бороться за жизнь. Воздух в легких давно закончился, а я все никак не могу всплыть на поверхность. После целой вечности, в которой нет ничего, кроме неподатливой толщи воды и огня, что нещадно терзает легкие, я все-таки выставляю из воды гудящую голову. Едва успеваю глотнуть живительного воздуха, как тут же в жадно распахнутый рот хлещет волна. Мои руки беспорядочно молотят по воде, изо всех сил я пытаюсь удержаться на плаву, отчетливо понимая, что если опять уйду под воду, то мне уже не выплыть. Руки наливаются свинцовой тяжестью, еще немного, и я отправлюсь в гости к морскому царю. Отбросив гордость, я взываю:
– На помощь!
Кто-то цепляет меня за воротник, с силой тащит в сторону.
– Заткнись! – шипят мне прямо в ухо.
Буквально через секунду я ощущаю под руками нечто твердое и очень надежное. Пальцы сжались, словно тиски, теперь никакая сила не оторвет меня от доски, пляшущей на волнах, для этого понадобится отрубить мне сразу обе руки. Только тот, кто темной ночью оказался посреди волнующихся масс воды, может понять Господа, сотворившего земную твердь. Не для того ли Он посылает нам испытания, чтобы мы наконец поняли Его? Я сжимаю челюсти, пальцы впились в доску с такой силой, что еще чуть-чуть – и промнут насквозь. Я выживу, я выплыву, я – вернусь! У меня есть к кому возвращаться.
Тяжелая рука с легкостью отрывает меня от спасительной доски, с головой погружая в темную непроглядную воду. Я бьюсь в панике, пытаюсь вырваться, но неведомый истязатель неумолим, в его объятиях я ощущаю себя беззащитным, как слепой котенок. В тот момент, когда рот открывается, чтобы остудить пылающую грудь хотя бы соленой водой, меня вновь выталкивают на поверхность. Как же прекрасен морской воздух, пусть холодный и влажный, напоенный туманом и запахом гари. Что с того, что в нем витают ароматы недавней смерти? Дышать – вот высшее из наслаждений, доступное человеку! Твердая, как дерево, ладонь зажимает рот, в ухо шепчут:
– Молчи, ни звука!
Мимо бесшумно скользит корабль-призрак, пылая нездешним светом. Судно медленно растворяется в белесом тумане, пока наконец полностью не исчезает из виду. Ла-Манш вновь тих и пустынен, пролив принял жертву, а призрачный жрец бесследно исчез в густом тумане.
Убедившись, что корабль не вернется, мы с шевалье де Кардига забираемся на нечто вроде плота. Ощупав дерево, я понимаю, что это кусок палубы. Все-таки Бог на нашей стороне, в холодной воде Ла-Манша я не выдержал бы и получаса, умер бы от переохлаждения! Командир не разрешает мне говорить и двигаться. В тщетной попытке согреться мы лежим, прижавшись друг к другу. Де Кардига поясняет, что корабль-призрак несколько раз проутюжил место гибели «Святого Антония», всех спасшихся заботливо расстреляли из луков и арбалетов. Говорит командир шепотом, опасливо озираясь.
Рассвет застает нас в полумиле от низкого берега. Промозглый ветер подгоняет обломок палубы все ближе и ближе к вожделенной суше, через пару часов, еле переставляя подгибающиеся ноги, мы выползаем на берег. Унылое зрелище эта Англия, доложу я вам. Неласковое солнце хмуро пялится на тебя с затянутого тучами неба, а песчаные дюны насквозь продувает ледяной ветер. Вон там, за проливом раскинулась милая Франция. Кажется, что, прищурившись, я могу разглядеть темную полоску ее берега. Шевалье де Кардига с довольным смешком хлопает меня по плечу, и я невольно охаю, ведь рука рыцаря словно отлита из чугуна.
– Идемте, сьер Армуаз! – гудит он. – Мы должны найти коней и оружие.
Я покорно встаю, мечтая лишь о сухой одежде, жарком огне да огромном куске жаркого, подавать можно в любом порядке. Еще не помешал бы добрый глоток из фляжки с коньяком, но та пропала бесследно, утонула, должно быть. Зубы отбивают невольную дрожь, оттого голос мой срывается:
– Что мы будем делать?
Шевалье останавливается и говорит, чуть повернув голову:
– Король поручил нам спасти своего дядю, герцога Карла Орлеанского. Вот мы и будем его спасать.
Я глотаю следующий вопрос, тихо вздыхаю. Ну разумеется, чего еще я ожидал. Рыцарская честь просто не позволит шевалье отступить, пусть даже де Кардига останется единственным выжившим из всего отряда. Враг обязательно должен быть повержен, а задание короля – выполнено. Долг и честь – не пустые звуки, не те затертые слова, к которым я привык в двадцать первом веке. Здесь эти понятия воспринимают всерьез.
Мы бредем по песку, огибая кучи плавника. Сейчас нам надо отыскать какую-нибудь рыбачью хижину, просушить одежду, поесть горячего и узнать, где же мы находимся. Задумавшись, я чуть не врезаюсь в спину рыцаря, который внезапно замер на месте и водит по сторонам длинным породистым носом, будто принюхиваясь.
– Чувствуешь?..
– Запах дыма, – тихо отзываюсь я. – Похоже, рядом люди.
– Туда! – кивает шевалье, и я послушно иду направо.
Огромный костер, искусно укрытый от ледяного ветра за голой скалой, собрал вокруг себя трех человек.
При нашем появлении они степенно поднимаются, приветствуя командира. Лотарингский Малыш подкручивает усы, на его губах появляется приветливая улыбка. Сьер де Бушаж, довольно осклабившись, ловит в воздухе монету, которую швыряет ему враз помрачневший крепыш в черном. Это сьер Жюль де Фюи, еще один член нашего отряда, коренной парижанин. Жюль единственный из всей честной компании соответствует образу француза, сложившемуся у меня с раннего детства. Он невысокий, коренастый и добродушный, с вечно всклокоченными волосами и настолько пышными усами, что даже непонятно, как он вообще может есть. Жюль исключительно разбирается в винах и сыре, не дурак пройтись по бабам, отменно владеет мечом и секирой.
– Я побился об заклад с этим столичным типом, что командир явится еще до полудня, вдобавок приведет кого-нибудь из спасшихся, – ухмыляется наваррец.
– Еще кто-нибудь выжил? – спрашивает шевалье де Кардига.
Наваррец пожимает плечами, остальные мрачно переглядываются. Итак, из двадцати одного нас осталось всего пятеро.
«Не густо!» – вздыхаю я про себя.
Не успеваю я толком просушить одежду, как следует приказ построиться.
– Прежде всего я хочу посмотреть, что нам удалось спасти, – грохочет шевалье де Кардига.
Как по волшебству перед ним возникает небольшая горка железных предметов. Самый внушительный из них – кулеврина Лотарингского Малыша. Одному богу известно, чего стоило мэтру Жану ее спасти, лично я воспринимаю случившееся как маленькое чудо. Сам я сберег два кинжала, один в ножнах на предплечье, другой на бедре, да небольшой сверток с медицинскими инструментами. Так, ничего особенного: пара скальпелей, зажим, пинцет, три иглы и иглодержатель, там же моток шелковых ниток. Эти штуковины я всегда таскаю во внутреннем кармане куртки, ведь случаи, как известно, бывают разные. Все инструменты, лекарства, спирт и перевязка сгинули вместе с судном и теперь покоятся где-то в паре-тройке миль от пустынного английского берега. Там же лежит модернизированный «Зверобой», вместе с запасными стволами и улучшенным оптическим прицелом, а также осколочные гранаты, мой несостоявшийся сюрприз англичанам.
Но это еще не самая большая наша потеря. Вместе с потопленным судном пропали доспехи и оружие, порох и деньги. Утонули боевые жеребцы, каждый из которых стоил столько же, сколько сорок коров. А самое главное – погибли люди, специально отобранные, лучшие из лучших. Прекрасные воины, которые так и не успели скрестить оружие с коварным врагом. Неизвестный корабль вынырнул из тумана и двумя залпами отправил их всех на дно, он как специально поджидал «Святого Антония»!
Прищурив глаза, я несколько мгновений прикидываю, была ли случайной наша встреча с таинственным призраком. Надо бы поразмыслить на досуге, осторожно поспрашивать, что думают остальные.
– Это все? – горько усмехается шевалье де Кардига, взвешивая на ладони тощий кошель, внутри которого грустно позвякивают все наши сбережения.
– У меня есть фамильный перстень, – небрежно замечает сьер Габриэль. – Это еще сорок золотых экю.
Отставив руку в сторону, наваррец любуется крупным рубином, вертит кистью так и сяк. В ответ камень в перстне подмигивает красным, мол, здесь я, готов выручить в трудную минуту.
– Нам нужны кони, десять на всех, считая и вьючных, – вслух прикидывает шевалье де Кардига. – Доспехи, хотя бы кольчуги, шлемы, щиты, копья и мечи.
– Я обойдусь секирой, – скромно роняет сьер де Фюи.
Наваррец фыркает, как тюлень, ведь хорошая секира стоит не дешевле меча.
Кивнув, командир продолжает:
– Порох и свинец для мэтра Жана.
Лотарингский Малыш довольно скалит зубы, а они у стрелка крупные, как у лошади.
«Кончатся пули – будет кусать врага», – думаю я, но вслух не говорю, опасаюсь. Кому охота услышать обидное «чертов коновал» или нелестное «клистирная трубка»?
– Кроме того, нам нужна новая одежда. Теперешняя после вынужденного заплыва потеряла всякий вид. Мы, извините, похожи на бродяг! – замечает сьер де Бушаж.
– Хозяйственная утварь, пара топоров, котел, – загибает пальцы сьер де Фюи.
Так как мы с Лотарингским Малышом молчим, шевалье де Кардига спрашивает сам:
– Вам есть что добавить?
Переглянувшись, мы одновременно пожимаем плечами, все нужное вроде бы уже упомянули.
– Итак, – задумчиво роняет командир, – подведу итоги. Уже понятно, что золото нашим английским друзьям мы передать не сможем, деньги пошли в дар морским чудищам. Гораздо хуже то, что и сами мы остались без наличных. Даже если продадим перстень сьера де Бушажа, вырученных денег нам не хватит и на четверть требуемого.
Хоть мы и ожидали услышать нечто подобное, новость заставляет всех нахмуриться.
– Есть у кого-нибудь мысли, что делать дальше? – интересуется шевалье де Кардига.
Конечно, есть. То, что мы потеряли коней, – плохо, а потому первым делом нам следует обзавестись средствами передвижения. Там же, где возьмем коней, мы получим и оружие. А уже с его помощью...
Я делаю шаг вперед, и взоры всех присутствующих тут же скрещиваются на мне.
– Слушаю, сьер Армуаз, – суховато бросает командир.
– Мне кажется, нам следует просто купить все то, о чем упоминалось, – говорю я. – И коней, и доспехи, и даже оружие.
– Вы что, дремали? – с досадой интересуется де Кардига. – Я же сказал, что у нас недостает денег.
– Погоди. – Сьер Габриэль кладет ему руку на плечо. – Продолжайте, Робер.
– Полюбопытствуйте, господа, – предлагаю я.
Длинной щепкой я рисую на песке контур южного побережья Англии. Это несложная задача для того, кто часами грезил о грядущем возмездии, прикидывал, пусть и в шутку, места возможной высадки десанта. Ведь когда-то же должна у французов появиться морская пехота. Через четыре века Наполеон будет мечтать о том, как он форсирует Ла-Манш и с полумиллионной армией обрушится на Британию, отчего мне нельзя? Тем более что я русский, а нам англичане задолжали побольше, чем французам. Мерси вам, британцы, и за Октябрьскую революцию, и за Второй фронт, и за холодную войну! Вот ведь вздорная нация чертовых мореходов, везде они ухитрились пролезть, полмира под себя подмяли. И что удивительно, смогли сохранить имидж этакого денди, джентльмена до кончиков ногтей, всегда играющего по правилам. А наши дурни до сих пор всех собак вешают на евреев, мол, за «двести лет вместе» те последние соки высосали. Можно подумать, что до того на Руси все было шоколадно. Ау, чудаки, не там ищете, не тех пытаетесь ухватить за руку!
– Побережье, куда мы высадились, поделено между шестью английскими графствами. Скорее всего, мы попали либо в Девон, либо в Дорсет. Тут уйма городов и крупных деревень, вот, полюбуйтесь! – Присев, я выкладываю камешки на схему, при этом каждому даю собственное имя. Находится место и Портсмуту, и Дартмуту, и еще паре десятков других населенных пунктов. Самый большой камешек я кладу немного поодаль, это Лондон, столица исконного врага.
Я поднимаю голову, четверо выживших стоят вокруг. На схему смотрят внимательно, пытаются понять, чего же я от них добиваюсь.