Страница:
Хотя Альбину сумма устроила. Похоже, она на пятнадцать кусков и не рассчитывала.
2. «Рубашка» добыта и готова к употреблению. Потерявшая ребенка мамаша рыдала, но папенька был на высоте. Видно, в натуре, дитятю в пьяном виде заделал. Претензий к клинике нет.
3. Альбина усовершенствовала технологию. Теперь ее присутствия при надевании «рубашки» на клиента не требуется. Правда, для этого требуются все те же три волоска с головы покупателя. А дальше с последним стрелочку забил, сошелся, шкатулочку открыл, и операция произведена. Гоните бабки, маэстро!..
4. И наконец, главная новость. Альбина выложила ее сегодня.
— Можешь, — говорит, — меня поздравить. Да и себя тоже… Впредь при снятии обойдемся без смертей. Я, типа, прибалдел.
— Не врубился, — говорю. — А как же младенцы жить будут без «рубашек»?
— А как другие, — отвечает, — живут? Станут обыкновенными неудачниками. В мире таких не один миллиард.
Я еще больше прибалдел.
— Слушай, — говорю. — Это ж нас теперь и вовсе нечем прихватить! За неудачливость сына в суд на акушеров не подашь!.. Ты хоть представляешь, что отчебучила?
Она улыбнулась своей обычной улыбкой.
— Представляю, — говорит. — У тебя, Виталенька, теперь будет меньше забот.
Сказанула тоже, в натуре! ТЕХ забот, которые меня донимали все это время, связанных с избавлением от судебного преследования, не будет вовсе. Не нужно как манны небесной ждать появления залетевших молоденьких шлюшек, не требуется поиск врожденных патологий… В натуре, это она меня просто кайфом одарила!
— Вообще-то, — продолжает Альбина, — мою бы долю теперь увеличить стоило. Но я женщина великодушная. К тому же у тебя расходы на Савицкую.
Тут я зубами заскрипел. Не надо бы ей так говорить о моей Кате! Но промолчал. Да и она больше шпилек не вставляла.
27 октября
Сегодня продали вторую «рубашку». Клиент — некий Митрофанов. Пахан местного отделения Прогрессивной партии. У них валится рейтинг, а скоро выборы. Хрен его знает, чем «рубашка» поможет в увеличении рейтинга, но это проблемы клиента. Возможно, готовится к будущему — без депутатства. А бабки наверняка партийные.
Первую «рубашку» продали еще двадцать дней назад, бизнесмену из Киришей по фамилии Назлымов. Какой-то нефтяной бугор… Через неделю цена бензина в городе выросла на тридцать копеек. Может, и не «рубашка» тому причиной, но хочется верить, что деятельность нашего предприятия уже становится фактом экономики. Такая мысль греет ливер.
Сняли еще одну «рубашку». Ребенок не умер.
Поинтересовался, почему Альбина раньше не могла оставлять младенцев живыми.
Она фыркнула.
— Не умела, — говорит.
— И как, — спрашиваю, — научилась?
— А вот так и научилась, — отвечает. — Я ведь по вечерам не мелодрамки с Викторией Подкопаевой в главной роли смотрю, как большинство русских баб, а развиваю способности.
Я кивнул. А что тебе, думаю, еще остается? В общем, дела пошли.
Но, если честно, меня удивляет, как люди решают покупать кота в мешке! Может, Альбина их заставляет? Кто знает, зачем она всякий раз требует три войска с головы клиента?
Несколько раз снился Илюха Свидерский. Он грозил мне пальцем и кричал: «Ты продал душу дьяволу, а ливер — ангелу! Но ангел тебя не спасет, когда дьявол придет и по твою жизнь!»
Я вскакивал в холодном поту, бежал на кухню, пил минералку и курил. Катя просыпалась тоже, приходила следом, садилась ко мне на колени и прижималась к моей груди.
Страх быстро сменялся желанием, и я терзал ее, молчаливую и безучастную, тут же, на кухонном полу. Будто в меня и на самом деле вселился дьявол.
После третьей такой ночи она не выдержала.
— Господи ты боже мой! — говорит. — Ты сегодня словно воевал с моим телом, а не любил…
И я не нашел, что ответить, без слов ушел в ванную.
Позавтракали. И пошло-поехало продолжение.
— Тебя, — говорит, — Виталенька, что-то мучает?
— Нет, — отвечаю, — Катюша, все в полном порядке.
— Тогда почему ты кричишь по ночам?
Я выкручиваться начал.
— Кошмары, — говорю, — донимают. Урод, — говорю, — родился на прошлой неделе. Хоть сразу в Кунсткамеру…
Она заморгала, слезинка на левую щеку выкатилась. Катя ее даже не заметила.
— Я, — говорит, — думала, тебя такие случаи давно не волнуют.
— И у камня, — отвечаю, — бывает сердце. Это цитата такая, не помню — из кого. Катя опять заморгала, а у меня ощущение, будто мы на сцене, спектакль разыгрываем. А в зале один зритель — Альбина… Следующая реплика — по очереди — Катина. И Катя ее выдала.
— Виталенька, — говорит, — я хочу от тебя ребенка.
Я застыл. Потом повернулся к залу, погрозил Альбине кулаком — мол, шею сверну. А она мне три волоска показывает, которые я, в натуре, с такого расстояния видеть не должен, но — вижу! А Катя взяла меня за руку, пальцы мои стиснула.
— Виталенька, — повторяет, — ты меня слышал?.. Я хочу от тебя ребенка.
И опять я не нашел, что ответить. Лишь молча обнял ее. Надо, думаю, уходить в пампасы.
Но где они, пампасы? С одной стороны, Альбина, с другой — шлюхи из «Прибалтона». А посередине — между Сциллой и Харибдой — Катя.
Будь что будет.
10 ноября
Вчера пришел абзац!
После разговора о ребенке я к Екатерине носа не показывал.
Сняли с Альбиной еще одну «рубашку» (младенец остался жив). Потом позвонил Пахевич, сообщил, что нашел очередного клиента и что тот уже расплатился. Пришлось мне ехать в славный город Псков (клиент оттуда). Там все прошло уже привычным макаром. Встретились, передал я ему шкатулку, объяснил технологию, он открыл крышку, вырубился, я сунул ему нашатыря под нос, и разбежались. Вернулся в Питер, получил у Пахевича нашу с Альбиной долю, поинтересовался, как ему удалось получить оплату за такой товар вперед. Пашенька угостил меня коньяком и предложил не лезть в его епархию. Пришлось убраться в состоянии неведенья.
В клинике расплатился с Альбиной. Серьезного базара не было. Видно, сложившийся расклад ее полностью устраивает.
Вечером покатил в «Прибалтийскую», снял на пару часиков путану, оттянулся во весь рост. Все-таки с этим сортом женщин много проще: им не надо от тебя ни любви, ни дитяти — лишь бы бабки отстегивал.
Позавчера позвонила Катя, лила в трубку слезы — ужели я, такой-разэтакий, ее разлюбил?.. Терпеть не могу Катиных слез. Вчера поехал к ней. И не пожалел. После моего похода в пампасы все было, словно в первый раз. А потом она мне и врезала между глаз.
— Виталенька, — говорит, — я беременна. Но ты не пугайся! Я сделаю аборт. И не в твоей клинике.
— Не ошибаешься, — спрашиваю, — с беременностью-то?
— Нет, — отвечает, — Сделала тест. Но завтра пойду проверюсь.
На меня вдруг такое спокойствие нашло. Все одно к одному. Значит, все-таки это судьба. А судьбе не противятся даже боги.
— Про аборт и думать забудь, — говорю. — Рожать будешь у меня. И проверяться изволь ко мне.
Она вдруг потупилась.
— Не могу, — говорит, — я теперь у тебя. Господи ты боже мой! Одно дело — просто врачу показываться, а другое — своему…
Замолкла, не договорив. То ли хахалю, то ли любовнику…
— У меня для тебя, — отвечаю, — и просто врачи найдутся. Будешь наблюдаться у Натальи. Помнишь мою администраторшу?
Скукожилась вся.
— Хорошо, — говорит. И, не поднимая глаз: — А ты меня не бросишь?
Ну просто завал с этими бабами!
— Теперь, — говорю, — я тебя уже не брошу. Расцвела, будто я ей миллион баксов завещал. А я нашел в себе силы для ответной улыбки.
1 декабря
Дневник совсем забросил.
Удивительное дело, когда сводил девок с ума ради кайфа, хотелось об этом писать, писать и писать. Теперь же будто кучу на виду у всех наваливаешь. И ведь знаю, что не прочтет все это никто (разве лишь в мемуары потом вставлю), а все равно! Завязать, что ли, совсем с этим словоблудием?.. Вкратце:
а) работы по снятию и продаже «рубашек» продолжаются;
б) дети остаются живыми, но Альбину порой просто удавить готов. Я не слепой — вижу, что она все равно ревнует меня к Екатерине. Вот ведь характер сраный!
А у Кати будет сын.
Мой сын!
Теперь она живет у меня.
2 января
Вот и Новый год миновал. На тридцать первое Альбина вдруг пригласила меня и Катерину в кабак. Причем мне, су-у-ука, ни слова не брякнула. Позвонила прямо Кате. Я идти не хотел, но пришлось: не расстраивать же беременную женщину.
Для чего им обеим понадобился этот вечер — понятия не имею. Вели себя как закадычные подружки, хотя Катя поначалу и выпендривалась: вот, мол, какого мужика я у тебя сманила! Уже ночью, когда вернулись домой, спросила.
— Чего ты, — говорит, — в этой рыжей нашел?
— Откуда, — спрашиваю, — знаешь?
Она усмехнулась той улыбкой, которой бабы встречают глупость своих мужиков.
— Господи ты боже мой! — отвечает. — Да о вашей связи вся клиника сплетничала, когда я лежала.
Я поморщился: действительно, сплетничали, было.
— Все давно, — говорю, — прошло. Теперь мы с нею просто сослуживцы.
Катя опять усмехнулась.
— Это она, — говорит, — для тебя сослуживица. А ты для нее — мужчина всей жизни. Я знаю, я видела, к смотрит она на тебя. Гляди у меня!
И кулаком погрозила.
Пришлось слегка помять ей ребра. Вернее, правильнее будет сказать, что она мне помяла, поскольку и живот Катин, и ребра, и все прочее мы теперь бережем.
1 февраля
Катя начинает прибавлять в весе.
Дело с «рубашками» продолжается.
3 марта
Все идет своим чередом. Была, правда, одна заморочка, но нас она не коснулась. Очередного предложенного Пахевичем клиента нашли мертвым. А потом «Утренняя звезда СПб» опубликовала сообщение, что тот за пару дней до смерти связался с журналистом, ведущим в газете рубрику «Тайны нашего времени», и намеревался предоставить ему сенсационный материал. Журналиста после обнаружения трупа больше никто не видел. Органы тут же объявили его во всероссийский розыск. При очередной «банной разборке»я слегка провентилировал Пахевича. Тот пожал широкими плечиками: к нашему делу эта смерть никакого отношения не имеет. По мнению следствия, сам журналист своего информатора и грохнул. Да, свежо предание…
1 мая
До родов остается около трех месяцев. Говорят, Катя изрядно подурнела, но я с этим категорически не согласен. Мне она сейчас нравится больше, чем прежде.
5 июня
«Рубашки» пользуются устойчивым спросом. Имена клиентов Пахевич мне больше не сообщает. При встрече с покупателем обмениваемся заранее оговоренным паролем. Три волоска ко мне поступают тоже через Пашеньку. Все прибирает к своим рукам, сучара ментовская!
4 июля
Вчера, когда я заявил Катерине, что роды буду принимать самолично, она закатила мне скандалиус.
— Ты, — говорит, — меня после этого разлюбишь.
Я ее грубо высмеял.
— Ваши воронки, — говорю, — уже двадцать лет вижу. И в твою не раз заглядывал. Будь так, как тебе кажется, я бы в тебя и не влюбился.
Эта «грубость» была оценена высоко. Правда, уже не спим, но и в «Прибалтон» не бегаю. Терпеть даже интересно, а кроме того, не зря человечество выдумало оральный секс.
29 июля
У Кати дело идет к родам. Последние обследования не дают повода к беспокойству — для Кати. У меня же едва крыша не едет: жалко сына. Оказывается, твой ребенок — совсем не то, что ребенок вообще. Недели две назад я попытался поговорить с Альбиной. Тщетно. Это «рубашка», которой цены нет, за нее мы рано или поздно выручим такие деньги, какие мне и не снились. И вообще, если я не хочу неприятностей, должен выполнять договоренности.
А я не хочу их выполнять!!!
Катя, конечно, ничего не узнает, но как ей потом смотреть в глаза!
Поняв, что никакие разговоры Альбину с места не сдвинут, начал подумывать, не убрать ли сучку из клиники на время родов. Нанять кого-нибудь, чтобы сломал ей пару ребер. Пусть полежит на больничной койке. План показался мне неглупым. Поскольку убивать ее не собираюсь, она ничего не почувствует. И волки будут сыты, и овцы целы. Назначил встречу одному типу из тех, по ком тюрьма плачет. Однако в ночь перед встречей вдруг ни с того ни с сего прихватило сердце. Пришлось даже «неотложку» вызвать, но, едва врачи приехали, все прошло само собой. Катя переволновалась — гаси свет!
А утром Альбина встретила меня ехидненькой улыбочкой.
— Как, — говорит, — здоровье, будущий папа? Сердчишко не прихватывало ночью?
Я так и сел.
— Выходит, — говорю, — это твоих рук дело?! Удавлю тебя сейчас, зараза!
Только на нее руку поднял, тут же с копыт. Она и пальцем не шевельнула, а у меня ноги подогнулись. И сразу все прошло. Плюхнулся на диван, лоб испариной покрыт.
А сука зеленоглазая виновато улыбается.
— Извини, — говорит, — Виталенька, моих это рук дело. Иначе ты глупостей наворотишь, а они нам с тобой ни к чему. Потерпи, — говорит, — осталось недолго. Нельзя же нам от твоего посредника всю жизнь зависеть. Эти две «рубашки» мы продадим сами, с посредником твоим за все рассчитаемся, а потом я за тебя замуж выйду.
Я с большим трудом, но сдержался. Нужна, думаю, ты мне, как верблюду сопли!
А у нее улыбочка застыла так, словно лицо в сосульку превратилось.
— Только имей в виду, — говорит, — Виталенька!.. Вздумаешь мешать, я тебя самого на время родов в койку отправлю. В нашем деле теперь можно и без тебя обойтись, Наталья тоже роды принимает, а способ к ней в акушерки попасть я найду.
Посидел я, отдышался. И понял, что выхода у меня нет. Стану брыкаться, Катерине только хуже будет. Еще ей не хватало сейчас за меня переживать!..
— Ладно, — говорю Альбине. — Все будет чин-чинарем.
А сам еще несколько дней думал, как бы ее на кривой кобыле объехать. Но так ничего и не придумал. Не оставила мне Альбина выхода… Ну ничего, братаны, родится парень, я все-таки постараюсь от нее избавиться. Отдам ей «рубашку» только после того, как ведьма уволится. Пойдет на это, сучка, никуда не деется! А ее любовь ко мне — просто выходки сексуально неудовлетворенной бабы!..
Сына же я и без «рубашки» выращу. Не все в этой жизни везунчики, а устраиваться всем приходится. Буду ему хорошим отцом…
Написал эти слова и сам поразился. Я буду хорошим отцом! Видно, что-то произошло со мной за последнее время.
Катя спит. Пусть ей приснится что-нибудь доброе.
2 августа
Катастрофа!!!
Альбина убила младенца: остановилось сердце. Что я ни делал, ничего не помогло!
И сейчас стоит передо мной эта картина — Катя прижимает к груди бездыханное тельце сына. Нашего сына. А у меня отказывают ноги…
Когда пришел в себя, все уже закончилось. Трупик в морге, Катя в палате. Я — к ней.
Увидела меня, губы задрожали.
— Как же так, Виталик? — говорит. — Господи ты боже мой, как же так?
А у меня язык отнялся.
Зарыдала.
— За что, — говорит, — меня бог наказывает? За что?!
— Это меня он, — бормочу, — наказывает.
Хорошо, не услышала.
— Все равно, — говорю, — я на тебе женюсь. И мы с тобой еще троих родим.
Долго я у нее просидел. А когда вышел из палаты Альбины уже и след простыл. «Рубашку»с собой унесла. Все у нее, суки, оказалось заранее продумано.
Ночь провел в клинике, рядом со своей будущей женой.
Утром Альбина явилась на работу как ни в чем не бывало. Остались мы в кабинете с глазу на глаз, я за нее взялся. Все сказал, что думал.
Выслушала она спокойно, улыбнулась.
— Не женишься ты, — говорит, — на ней, Виталенька. И не любишь ты ее. Это я тебя к ней присушила. Я бы уж сегодня присушку сняла, да жаль мне ее. Два таких удара подряд…
Я аж подскочил.
— Что ты, — говорю, — сказала?
— Что слышал, — отвечает. — Ты ж меня год назад глазами раздевал! А на нее и смотреть не хотел. Нужна нам эта «рубашка», Виталенька! Вот я прошлой осенью тебя к Савицкой и присушила. Прости, но ведь все это я делала ради тебя и меня.
— Ребенка, — говорю, — тоже ради меня убила, сука?
У нее вдруг — слезы на глаза.
— Из ревности, — говорит, — Виталенька. Не могу я, чтобы у нее твой ребенок остался. Потерпи немного, Виталенька, я тебе хоть пятерых рожу. Просто не хочу я в нищете оказаться. Детством я своим наелась. Хочу, чтобы мои дети нормально росли! И ради этого я способна и не такое совершить! Ругай меня сейчас, как хочешь.
Я отвернулся.
— Уходи, — говорю, — зараза! Видеть тебя не могу!
— Уйду, — отвечает, — Виталенька. Уйду! Но знай — Савицкая никогда тебя так любить не будет. Даже если все останется между вами, как сейчас… Ей же прислониться к кому-то надо, а тут ты под руку подвернулся. И я тебя ей не отдам, будь уверен!
Ушла… А я не знал, что и думать. Вспоминал, как сошелся с Катей, как снилась она мне по ночам. Неужели и вправду вся моя любовь — Альбининых рук дело?.. Неужели подобное вообще возможно?.. Нет, братаны, черта с два я Катю брошу!
Пошел к ней. Снова она плакала, а я успокаивал. И снова ее хотел.
Врешь ты все, Альбина, сука рыжая! А если и не врешь… Заставить человека полюбить легко — тут сама природа помогает. А заставить разлюбить трудно, тем более когда он знает, что ему уготовили! Ничего у тебя не выйдет!
3 августа
Ночь провел дома.
Снились странные сны. Будто мы с Катериной барахтаемся в постели и она хочет загрызть меня своим нижним ртом. Гляжу я на него, и противно мне до полного охренения.
Проснулся. И сразу все по-другому. Никогда мне с Катей противно не было, с любым ее ртом. Не выйдет у тебя, Альбина, ничего — какие бы ты сны на меня ни насылала. Я люблю Катю!
Приехал в клинику, сразу к ней.
— Завтра, — говорю, — тебя можно выписывать. Домой поедешь или тут еще полежишь?
— Домой, — говорит.
— Вот и хорошо, — говорю, — я возьму пару выходных, съездим на природу.
— Съездим, — отвечает. — Только я к себе домой хочу. Ты извини, Виталик, но в твоем доме мне будет не по себе.
— Хорошо, — говорю, — я к тебе перееду.
На том и порешили.
5 августа
Вчера выписал Катю. Взял себе два выходных дня. Мымра Наташа предлагала погулять и подольше. Может, воспользуюсь.
На природу поехали только сегодня. Катя была молчалива. Побывали в Зеленогорске, на взморье. Погуляли возле «Пенат».
Ночью мне опять снились дурацкие сны, и утром я входил в Катину спальню со страхом. Принес ей завтрак, увидел поверх одеяла обтянутые ночной рубашкой груди, почувствовал желание и обрадовался. Ничего у тебя, Альбина, не получается.
После «Пенат» Катерина попросила отвезти ее к семигранному болту.
Отвез.
Она постояла, будто молясь.
— Теперь я знаю, — говорит, — за что меня наказал господь.
— За что? — спрашиваю.
Она только головой покачала. Стоит бледная.
Так мне ее жалко стало. Подошел, обнял. И решил, что, хотя прощения мне и нет, искупить свой грех я могу.
— Давай, — говорю, — поженимся.
У нее губы затряслись.
— Правда, — говорю. — Давай?
И тут она все-таки разрыдалась, едва успокоил.
6 августа
Альбина снова насылала свои дурацкие сны, но я не поддаюсь.
С утра сегодня хотел остаться с Катей.
— Возьму еще один выходной, — говорю.
Но она воспротивилась.
— Не надо, — отвечает, — мне уже лучше. Хочу побыть одна.
Я почему-то обрадовался. Поехал на работу.
Альбина полдня ходила вокруг, как кошка вокруг сметаны. В конце концов мне надоело.
— Ничего, — говорю, — у тебя не получится!
— Получится, — отвечает. — Еще как получится!
К вечеру я обнаружил, что никакого желания ехать к Катерине у меня нет. Сел в машину — руки будто слушаться не хотят. Заставил себя.
Клин клином вышибают. По дороге купил бутылку шампанского, шоколад, цветы. Чувствую, руки так и норовят развернуть машину в обратную сторону, к городу. Но пока доехал до места, где можно развернуться, справился с собой. Приезжаю.
Катя встречает меня с удивлением.
— Я ковер купила, — говорит. — На пол в холле. И вправду на полу ковер лежит, оранжевый, словно апельсин.
— Красивый, — говорю.
Она смотрит на меня отчужденно.
— Я, — говорит, — вчера и сегодня биоколлоидом подмывалась.
Это она зря, конечно. Мы, гинекологи, предпочитаем, чтобы травмы родовых путей залечивались обычным, природным порядком.
Однако сказал я не то, что думал.
— Правильно, — говорю. — А я, дурак безмозглый, и забыл тебе подсказать.
— Господи ты боже мой! — отвечает. — А я, дура безмозглая, думала, ты не приедешь.
— Не мог я не приехать, — говорю. — Шампанское вот привез. Начнем, — говорю, — Катенька, все начала?
И мы начали — тут же, прямо в холле, на пушистом апельсиновом ковре.
8 августа
Ночью опять снились мерзкие сны. Катя в них была то паучихой, то каракатицей, то кикиморой, то вообще невесть чем. И когда я забирался на нее, скулы сводило от омерзения. Однако едва проснулся, она оказалась теплой, мягкой и спящей женщиной. И я хотел ее так, что пришлось перебраться сначала на диван, а потом — все-таки! — и на нее.
Альбина явилась на работу мрачнее тучи. А тут я еще масла в огонь подлил.
— Что, — говорю, — слаба все-таки оказалась твоя сила, ведьма-половинка?
У нее глаза замерцали, будто угли в затухающем костре.
— Имей, — говорит, — в виду, я пойду на все!
— Пойди, — отвечаю, — куда хочешь! А пока начинай подыскивать себе новое место работы. Или хотя бы заявление об отпуске принеси.
Она смерила меня пылающим взглядом.
— Пожалеешь, — говорит, — Виталенька. Ой пожалеешь, милый!
— С Катей моей, — отвечаю, — я никогда ни о чем не пожалею! И тебе меня не взять!
У нее глаза потухли, будто я в самую точку попал.
Чувствую, завтра будет наш последний разговор, если не принесет заявление.
Ближе к вечеру позвонил Пахевич.
— Готовься, — говорит Виталик. — Перед нами открываются большие перспективы. Надо встретиться.
Хотел я сказать, что мне теперь его перспективы до лампочки. Но побоялся. Не выпустит он меня из дела. И это будет пострашнее, чем все Альбинины угрозы. Надо думать, что делать… А пока договорились встретиться.
Глава 55
Глава 56
2. «Рубашка» добыта и готова к употреблению. Потерявшая ребенка мамаша рыдала, но папенька был на высоте. Видно, в натуре, дитятю в пьяном виде заделал. Претензий к клинике нет.
3. Альбина усовершенствовала технологию. Теперь ее присутствия при надевании «рубашки» на клиента не требуется. Правда, для этого требуются все те же три волоска с головы покупателя. А дальше с последним стрелочку забил, сошелся, шкатулочку открыл, и операция произведена. Гоните бабки, маэстро!..
4. И наконец, главная новость. Альбина выложила ее сегодня.
— Можешь, — говорит, — меня поздравить. Да и себя тоже… Впредь при снятии обойдемся без смертей. Я, типа, прибалдел.
— Не врубился, — говорю. — А как же младенцы жить будут без «рубашек»?
— А как другие, — отвечает, — живут? Станут обыкновенными неудачниками. В мире таких не один миллиард.
Я еще больше прибалдел.
— Слушай, — говорю. — Это ж нас теперь и вовсе нечем прихватить! За неудачливость сына в суд на акушеров не подашь!.. Ты хоть представляешь, что отчебучила?
Она улыбнулась своей обычной улыбкой.
— Представляю, — говорит. — У тебя, Виталенька, теперь будет меньше забот.
Сказанула тоже, в натуре! ТЕХ забот, которые меня донимали все это время, связанных с избавлением от судебного преследования, не будет вовсе. Не нужно как манны небесной ждать появления залетевших молоденьких шлюшек, не требуется поиск врожденных патологий… В натуре, это она меня просто кайфом одарила!
— Вообще-то, — продолжает Альбина, — мою бы долю теперь увеличить стоило. Но я женщина великодушная. К тому же у тебя расходы на Савицкую.
Тут я зубами заскрипел. Не надо бы ей так говорить о моей Кате! Но промолчал. Да и она больше шпилек не вставляла.
27 октября
Сегодня продали вторую «рубашку». Клиент — некий Митрофанов. Пахан местного отделения Прогрессивной партии. У них валится рейтинг, а скоро выборы. Хрен его знает, чем «рубашка» поможет в увеличении рейтинга, но это проблемы клиента. Возможно, готовится к будущему — без депутатства. А бабки наверняка партийные.
Первую «рубашку» продали еще двадцать дней назад, бизнесмену из Киришей по фамилии Назлымов. Какой-то нефтяной бугор… Через неделю цена бензина в городе выросла на тридцать копеек. Может, и не «рубашка» тому причиной, но хочется верить, что деятельность нашего предприятия уже становится фактом экономики. Такая мысль греет ливер.
Сняли еще одну «рубашку». Ребенок не умер.
Поинтересовался, почему Альбина раньше не могла оставлять младенцев живыми.
Она фыркнула.
— Не умела, — говорит.
— И как, — спрашиваю, — научилась?
— А вот так и научилась, — отвечает. — Я ведь по вечерам не мелодрамки с Викторией Подкопаевой в главной роли смотрю, как большинство русских баб, а развиваю способности.
Я кивнул. А что тебе, думаю, еще остается? В общем, дела пошли.
Но, если честно, меня удивляет, как люди решают покупать кота в мешке! Может, Альбина их заставляет? Кто знает, зачем она всякий раз требует три войска с головы клиента?
Несколько раз снился Илюха Свидерский. Он грозил мне пальцем и кричал: «Ты продал душу дьяволу, а ливер — ангелу! Но ангел тебя не спасет, когда дьявол придет и по твою жизнь!»
Я вскакивал в холодном поту, бежал на кухню, пил минералку и курил. Катя просыпалась тоже, приходила следом, садилась ко мне на колени и прижималась к моей груди.
Страх быстро сменялся желанием, и я терзал ее, молчаливую и безучастную, тут же, на кухонном полу. Будто в меня и на самом деле вселился дьявол.
После третьей такой ночи она не выдержала.
— Господи ты боже мой! — говорит. — Ты сегодня словно воевал с моим телом, а не любил…
И я не нашел, что ответить, без слов ушел в ванную.
Позавтракали. И пошло-поехало продолжение.
— Тебя, — говорит, — Виталенька, что-то мучает?
— Нет, — отвечаю, — Катюша, все в полном порядке.
— Тогда почему ты кричишь по ночам?
Я выкручиваться начал.
— Кошмары, — говорю, — донимают. Урод, — говорю, — родился на прошлой неделе. Хоть сразу в Кунсткамеру…
Она заморгала, слезинка на левую щеку выкатилась. Катя ее даже не заметила.
— Я, — говорит, — думала, тебя такие случаи давно не волнуют.
— И у камня, — отвечаю, — бывает сердце. Это цитата такая, не помню — из кого. Катя опять заморгала, а у меня ощущение, будто мы на сцене, спектакль разыгрываем. А в зале один зритель — Альбина… Следующая реплика — по очереди — Катина. И Катя ее выдала.
— Виталенька, — говорит, — я хочу от тебя ребенка.
Я застыл. Потом повернулся к залу, погрозил Альбине кулаком — мол, шею сверну. А она мне три волоска показывает, которые я, в натуре, с такого расстояния видеть не должен, но — вижу! А Катя взяла меня за руку, пальцы мои стиснула.
— Виталенька, — повторяет, — ты меня слышал?.. Я хочу от тебя ребенка.
И опять я не нашел, что ответить. Лишь молча обнял ее. Надо, думаю, уходить в пампасы.
Но где они, пампасы? С одной стороны, Альбина, с другой — шлюхи из «Прибалтона». А посередине — между Сциллой и Харибдой — Катя.
Будь что будет.
10 ноября
Вчера пришел абзац!
После разговора о ребенке я к Екатерине носа не показывал.
Сняли с Альбиной еще одну «рубашку» (младенец остался жив). Потом позвонил Пахевич, сообщил, что нашел очередного клиента и что тот уже расплатился. Пришлось мне ехать в славный город Псков (клиент оттуда). Там все прошло уже привычным макаром. Встретились, передал я ему шкатулку, объяснил технологию, он открыл крышку, вырубился, я сунул ему нашатыря под нос, и разбежались. Вернулся в Питер, получил у Пахевича нашу с Альбиной долю, поинтересовался, как ему удалось получить оплату за такой товар вперед. Пашенька угостил меня коньяком и предложил не лезть в его епархию. Пришлось убраться в состоянии неведенья.
В клинике расплатился с Альбиной. Серьезного базара не было. Видно, сложившийся расклад ее полностью устраивает.
Вечером покатил в «Прибалтийскую», снял на пару часиков путану, оттянулся во весь рост. Все-таки с этим сортом женщин много проще: им не надо от тебя ни любви, ни дитяти — лишь бы бабки отстегивал.
Позавчера позвонила Катя, лила в трубку слезы — ужели я, такой-разэтакий, ее разлюбил?.. Терпеть не могу Катиных слез. Вчера поехал к ней. И не пожалел. После моего похода в пампасы все было, словно в первый раз. А потом она мне и врезала между глаз.
— Виталенька, — говорит, — я беременна. Но ты не пугайся! Я сделаю аборт. И не в твоей клинике.
— Не ошибаешься, — спрашиваю, — с беременностью-то?
— Нет, — отвечает, — Сделала тест. Но завтра пойду проверюсь.
На меня вдруг такое спокойствие нашло. Все одно к одному. Значит, все-таки это судьба. А судьбе не противятся даже боги.
— Про аборт и думать забудь, — говорю. — Рожать будешь у меня. И проверяться изволь ко мне.
Она вдруг потупилась.
— Не могу, — говорит, — я теперь у тебя. Господи ты боже мой! Одно дело — просто врачу показываться, а другое — своему…
Замолкла, не договорив. То ли хахалю, то ли любовнику…
— У меня для тебя, — отвечаю, — и просто врачи найдутся. Будешь наблюдаться у Натальи. Помнишь мою администраторшу?
Скукожилась вся.
— Хорошо, — говорит. И, не поднимая глаз: — А ты меня не бросишь?
Ну просто завал с этими бабами!
— Теперь, — говорю, — я тебя уже не брошу. Расцвела, будто я ей миллион баксов завещал. А я нашел в себе силы для ответной улыбки.
1 декабря
Дневник совсем забросил.
Удивительное дело, когда сводил девок с ума ради кайфа, хотелось об этом писать, писать и писать. Теперь же будто кучу на виду у всех наваливаешь. И ведь знаю, что не прочтет все это никто (разве лишь в мемуары потом вставлю), а все равно! Завязать, что ли, совсем с этим словоблудием?.. Вкратце:
а) работы по снятию и продаже «рубашек» продолжаются;
б) дети остаются живыми, но Альбину порой просто удавить готов. Я не слепой — вижу, что она все равно ревнует меня к Екатерине. Вот ведь характер сраный!
А у Кати будет сын.
Мой сын!
Теперь она живет у меня.
2 января
Вот и Новый год миновал. На тридцать первое Альбина вдруг пригласила меня и Катерину в кабак. Причем мне, су-у-ука, ни слова не брякнула. Позвонила прямо Кате. Я идти не хотел, но пришлось: не расстраивать же беременную женщину.
Для чего им обеим понадобился этот вечер — понятия не имею. Вели себя как закадычные подружки, хотя Катя поначалу и выпендривалась: вот, мол, какого мужика я у тебя сманила! Уже ночью, когда вернулись домой, спросила.
— Чего ты, — говорит, — в этой рыжей нашел?
— Откуда, — спрашиваю, — знаешь?
Она усмехнулась той улыбкой, которой бабы встречают глупость своих мужиков.
— Господи ты боже мой! — отвечает. — Да о вашей связи вся клиника сплетничала, когда я лежала.
Я поморщился: действительно, сплетничали, было.
— Все давно, — говорю, — прошло. Теперь мы с нею просто сослуживцы.
Катя опять усмехнулась.
— Это она, — говорит, — для тебя сослуживица. А ты для нее — мужчина всей жизни. Я знаю, я видела, к смотрит она на тебя. Гляди у меня!
И кулаком погрозила.
Пришлось слегка помять ей ребра. Вернее, правильнее будет сказать, что она мне помяла, поскольку и живот Катин, и ребра, и все прочее мы теперь бережем.
1 февраля
Катя начинает прибавлять в весе.
Дело с «рубашками» продолжается.
3 марта
Все идет своим чередом. Была, правда, одна заморочка, но нас она не коснулась. Очередного предложенного Пахевичем клиента нашли мертвым. А потом «Утренняя звезда СПб» опубликовала сообщение, что тот за пару дней до смерти связался с журналистом, ведущим в газете рубрику «Тайны нашего времени», и намеревался предоставить ему сенсационный материал. Журналиста после обнаружения трупа больше никто не видел. Органы тут же объявили его во всероссийский розыск. При очередной «банной разборке»я слегка провентилировал Пахевича. Тот пожал широкими плечиками: к нашему делу эта смерть никакого отношения не имеет. По мнению следствия, сам журналист своего информатора и грохнул. Да, свежо предание…
1 мая
До родов остается около трех месяцев. Говорят, Катя изрядно подурнела, но я с этим категорически не согласен. Мне она сейчас нравится больше, чем прежде.
5 июня
«Рубашки» пользуются устойчивым спросом. Имена клиентов Пахевич мне больше не сообщает. При встрече с покупателем обмениваемся заранее оговоренным паролем. Три волоска ко мне поступают тоже через Пашеньку. Все прибирает к своим рукам, сучара ментовская!
4 июля
Вчера, когда я заявил Катерине, что роды буду принимать самолично, она закатила мне скандалиус.
— Ты, — говорит, — меня после этого разлюбишь.
Я ее грубо высмеял.
— Ваши воронки, — говорю, — уже двадцать лет вижу. И в твою не раз заглядывал. Будь так, как тебе кажется, я бы в тебя и не влюбился.
Эта «грубость» была оценена высоко. Правда, уже не спим, но и в «Прибалтон» не бегаю. Терпеть даже интересно, а кроме того, не зря человечество выдумало оральный секс.
29 июля
У Кати дело идет к родам. Последние обследования не дают повода к беспокойству — для Кати. У меня же едва крыша не едет: жалко сына. Оказывается, твой ребенок — совсем не то, что ребенок вообще. Недели две назад я попытался поговорить с Альбиной. Тщетно. Это «рубашка», которой цены нет, за нее мы рано или поздно выручим такие деньги, какие мне и не снились. И вообще, если я не хочу неприятностей, должен выполнять договоренности.
А я не хочу их выполнять!!!
Катя, конечно, ничего не узнает, но как ей потом смотреть в глаза!
Поняв, что никакие разговоры Альбину с места не сдвинут, начал подумывать, не убрать ли сучку из клиники на время родов. Нанять кого-нибудь, чтобы сломал ей пару ребер. Пусть полежит на больничной койке. План показался мне неглупым. Поскольку убивать ее не собираюсь, она ничего не почувствует. И волки будут сыты, и овцы целы. Назначил встречу одному типу из тех, по ком тюрьма плачет. Однако в ночь перед встречей вдруг ни с того ни с сего прихватило сердце. Пришлось даже «неотложку» вызвать, но, едва врачи приехали, все прошло само собой. Катя переволновалась — гаси свет!
А утром Альбина встретила меня ехидненькой улыбочкой.
— Как, — говорит, — здоровье, будущий папа? Сердчишко не прихватывало ночью?
Я так и сел.
— Выходит, — говорю, — это твоих рук дело?! Удавлю тебя сейчас, зараза!
Только на нее руку поднял, тут же с копыт. Она и пальцем не шевельнула, а у меня ноги подогнулись. И сразу все прошло. Плюхнулся на диван, лоб испариной покрыт.
А сука зеленоглазая виновато улыбается.
— Извини, — говорит, — Виталенька, моих это рук дело. Иначе ты глупостей наворотишь, а они нам с тобой ни к чему. Потерпи, — говорит, — осталось недолго. Нельзя же нам от твоего посредника всю жизнь зависеть. Эти две «рубашки» мы продадим сами, с посредником твоим за все рассчитаемся, а потом я за тебя замуж выйду.
Я с большим трудом, но сдержался. Нужна, думаю, ты мне, как верблюду сопли!
А у нее улыбочка застыла так, словно лицо в сосульку превратилось.
— Только имей в виду, — говорит, — Виталенька!.. Вздумаешь мешать, я тебя самого на время родов в койку отправлю. В нашем деле теперь можно и без тебя обойтись, Наталья тоже роды принимает, а способ к ней в акушерки попасть я найду.
Посидел я, отдышался. И понял, что выхода у меня нет. Стану брыкаться, Катерине только хуже будет. Еще ей не хватало сейчас за меня переживать!..
— Ладно, — говорю Альбине. — Все будет чин-чинарем.
А сам еще несколько дней думал, как бы ее на кривой кобыле объехать. Но так ничего и не придумал. Не оставила мне Альбина выхода… Ну ничего, братаны, родится парень, я все-таки постараюсь от нее избавиться. Отдам ей «рубашку» только после того, как ведьма уволится. Пойдет на это, сучка, никуда не деется! А ее любовь ко мне — просто выходки сексуально неудовлетворенной бабы!..
Сына же я и без «рубашки» выращу. Не все в этой жизни везунчики, а устраиваться всем приходится. Буду ему хорошим отцом…
Написал эти слова и сам поразился. Я буду хорошим отцом! Видно, что-то произошло со мной за последнее время.
Катя спит. Пусть ей приснится что-нибудь доброе.
2 августа
Катастрофа!!!
Альбина убила младенца: остановилось сердце. Что я ни делал, ничего не помогло!
И сейчас стоит передо мной эта картина — Катя прижимает к груди бездыханное тельце сына. Нашего сына. А у меня отказывают ноги…
Когда пришел в себя, все уже закончилось. Трупик в морге, Катя в палате. Я — к ней.
Увидела меня, губы задрожали.
— Как же так, Виталик? — говорит. — Господи ты боже мой, как же так?
А у меня язык отнялся.
Зарыдала.
— За что, — говорит, — меня бог наказывает? За что?!
— Это меня он, — бормочу, — наказывает.
Хорошо, не услышала.
— Все равно, — говорю, — я на тебе женюсь. И мы с тобой еще троих родим.
Долго я у нее просидел. А когда вышел из палаты Альбины уже и след простыл. «Рубашку»с собой унесла. Все у нее, суки, оказалось заранее продумано.
Ночь провел в клинике, рядом со своей будущей женой.
Утром Альбина явилась на работу как ни в чем не бывало. Остались мы в кабинете с глазу на глаз, я за нее взялся. Все сказал, что думал.
Выслушала она спокойно, улыбнулась.
— Не женишься ты, — говорит, — на ней, Виталенька. И не любишь ты ее. Это я тебя к ней присушила. Я бы уж сегодня присушку сняла, да жаль мне ее. Два таких удара подряд…
Я аж подскочил.
— Что ты, — говорю, — сказала?
— Что слышал, — отвечает. — Ты ж меня год назад глазами раздевал! А на нее и смотреть не хотел. Нужна нам эта «рубашка», Виталенька! Вот я прошлой осенью тебя к Савицкой и присушила. Прости, но ведь все это я делала ради тебя и меня.
— Ребенка, — говорю, — тоже ради меня убила, сука?
У нее вдруг — слезы на глаза.
— Из ревности, — говорит, — Виталенька. Не могу я, чтобы у нее твой ребенок остался. Потерпи немного, Виталенька, я тебе хоть пятерых рожу. Просто не хочу я в нищете оказаться. Детством я своим наелась. Хочу, чтобы мои дети нормально росли! И ради этого я способна и не такое совершить! Ругай меня сейчас, как хочешь.
Я отвернулся.
— Уходи, — говорю, — зараза! Видеть тебя не могу!
— Уйду, — отвечает, — Виталенька. Уйду! Но знай — Савицкая никогда тебя так любить не будет. Даже если все останется между вами, как сейчас… Ей же прислониться к кому-то надо, а тут ты под руку подвернулся. И я тебя ей не отдам, будь уверен!
Ушла… А я не знал, что и думать. Вспоминал, как сошелся с Катей, как снилась она мне по ночам. Неужели и вправду вся моя любовь — Альбининых рук дело?.. Неужели подобное вообще возможно?.. Нет, братаны, черта с два я Катю брошу!
Пошел к ней. Снова она плакала, а я успокаивал. И снова ее хотел.
Врешь ты все, Альбина, сука рыжая! А если и не врешь… Заставить человека полюбить легко — тут сама природа помогает. А заставить разлюбить трудно, тем более когда он знает, что ему уготовили! Ничего у тебя не выйдет!
3 августа
Ночь провел дома.
Снились странные сны. Будто мы с Катериной барахтаемся в постели и она хочет загрызть меня своим нижним ртом. Гляжу я на него, и противно мне до полного охренения.
Проснулся. И сразу все по-другому. Никогда мне с Катей противно не было, с любым ее ртом. Не выйдет у тебя, Альбина, ничего — какие бы ты сны на меня ни насылала. Я люблю Катю!
Приехал в клинику, сразу к ней.
— Завтра, — говорю, — тебя можно выписывать. Домой поедешь или тут еще полежишь?
— Домой, — говорит.
— Вот и хорошо, — говорю, — я возьму пару выходных, съездим на природу.
— Съездим, — отвечает. — Только я к себе домой хочу. Ты извини, Виталик, но в твоем доме мне будет не по себе.
— Хорошо, — говорю, — я к тебе перееду.
На том и порешили.
5 августа
Вчера выписал Катю. Взял себе два выходных дня. Мымра Наташа предлагала погулять и подольше. Может, воспользуюсь.
На природу поехали только сегодня. Катя была молчалива. Побывали в Зеленогорске, на взморье. Погуляли возле «Пенат».
Ночью мне опять снились дурацкие сны, и утром я входил в Катину спальню со страхом. Принес ей завтрак, увидел поверх одеяла обтянутые ночной рубашкой груди, почувствовал желание и обрадовался. Ничего у тебя, Альбина, не получается.
После «Пенат» Катерина попросила отвезти ее к семигранному болту.
Отвез.
Она постояла, будто молясь.
— Теперь я знаю, — говорит, — за что меня наказал господь.
— За что? — спрашиваю.
Она только головой покачала. Стоит бледная.
Так мне ее жалко стало. Подошел, обнял. И решил, что, хотя прощения мне и нет, искупить свой грех я могу.
— Давай, — говорю, — поженимся.
У нее губы затряслись.
— Правда, — говорю. — Давай?
И тут она все-таки разрыдалась, едва успокоил.
6 августа
Альбина снова насылала свои дурацкие сны, но я не поддаюсь.
С утра сегодня хотел остаться с Катей.
— Возьму еще один выходной, — говорю.
Но она воспротивилась.
— Не надо, — отвечает, — мне уже лучше. Хочу побыть одна.
Я почему-то обрадовался. Поехал на работу.
Альбина полдня ходила вокруг, как кошка вокруг сметаны. В конце концов мне надоело.
— Ничего, — говорю, — у тебя не получится!
— Получится, — отвечает. — Еще как получится!
К вечеру я обнаружил, что никакого желания ехать к Катерине у меня нет. Сел в машину — руки будто слушаться не хотят. Заставил себя.
Клин клином вышибают. По дороге купил бутылку шампанского, шоколад, цветы. Чувствую, руки так и норовят развернуть машину в обратную сторону, к городу. Но пока доехал до места, где можно развернуться, справился с собой. Приезжаю.
Катя встречает меня с удивлением.
— Я ковер купила, — говорит. — На пол в холле. И вправду на полу ковер лежит, оранжевый, словно апельсин.
— Красивый, — говорю.
Она смотрит на меня отчужденно.
— Я, — говорит, — вчера и сегодня биоколлоидом подмывалась.
Это она зря, конечно. Мы, гинекологи, предпочитаем, чтобы травмы родовых путей залечивались обычным, природным порядком.
Однако сказал я не то, что думал.
— Правильно, — говорю. — А я, дурак безмозглый, и забыл тебе подсказать.
— Господи ты боже мой! — отвечает. — А я, дура безмозглая, думала, ты не приедешь.
— Не мог я не приехать, — говорю. — Шампанское вот привез. Начнем, — говорю, — Катенька, все начала?
И мы начали — тут же, прямо в холле, на пушистом апельсиновом ковре.
8 августа
Ночью опять снились мерзкие сны. Катя в них была то паучихой, то каракатицей, то кикиморой, то вообще невесть чем. И когда я забирался на нее, скулы сводило от омерзения. Однако едва проснулся, она оказалась теплой, мягкой и спящей женщиной. И я хотел ее так, что пришлось перебраться сначала на диван, а потом — все-таки! — и на нее.
Альбина явилась на работу мрачнее тучи. А тут я еще масла в огонь подлил.
— Что, — говорю, — слаба все-таки оказалась твоя сила, ведьма-половинка?
У нее глаза замерцали, будто угли в затухающем костре.
— Имей, — говорит, — в виду, я пойду на все!
— Пойди, — отвечаю, — куда хочешь! А пока начинай подыскивать себе новое место работы. Или хотя бы заявление об отпуске принеси.
Она смерила меня пылающим взглядом.
— Пожалеешь, — говорит, — Виталенька. Ой пожалеешь, милый!
— С Катей моей, — отвечаю, — я никогда ни о чем не пожалею! И тебе меня не взять!
У нее глаза потухли, будто я в самую точку попал.
Чувствую, завтра будет наш последний разговор, если не принесет заявление.
Ближе к вечеру позвонил Пахевич.
— Готовься, — говорит Виталик. — Перед нами открываются большие перспективы. Надо встретиться.
Хотел я сказать, что мне теперь его перспективы до лампочки. Но побоялся. Не выпустит он меня из дела. И это будет пострашнее, чем все Альбинины угрозы. Надо думать, что делать… А пока договорились встретиться.
Глава 55
Когда я прочел последнюю строчку марголинского дневника, часы показывали четверть седьмого.
Я вырубил гейтс, пошел на кухню и включил чайник. Попил пустого чаю. Не помогло — на душе по-прежнему было пакостно. Тогда я принял душ — будто хотел смыть помои, в которых выкупался. Струйки теплой воды казались Ингиными пальцами. Ласковыми, нежными, знакомыми… Стало чуть полегче.
Я и раньше не слишком жалел доктора Марголина. Что-то подсказывало, что смерть его — не случайность. Наверное, давала себя знать интуиция… Но теперь приключившееся с ним виделось тем самым наказанием, которое судьба — пусть и не часто, но все же обрушивает на головы разного рода проходимцев. И если бы Виталик Марголин убивал новорожденных в одиночку, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы вести расследование дальше. Но оставались еще ведьмочка Альбина и господин Раскатов. Против них, на случай суда, нужны реальные свидетельские показания… Но и это — только часть правды. Главное же, теперь я был на двести процентов уверен, что Екатерина Савицкая попала в лапы Раскатову. И ее следовало спасти. Ну хотя бы попытаться… Если, конечно, она еще жива!.. Оставить ее сейчас один на один с Пал Ванычем — немногим лучше, чем убить младенца. Тем более если именно мои неуклюжие действия и затянули ее в сферу раскатовского интереса! Нет, парни: коли назвался груздем — не говори, что не дюж!
Короче, я переоделся и отправился перекусить. А потом поехал на встречу с Ингой.
Я вырубил гейтс, пошел на кухню и включил чайник. Попил пустого чаю. Не помогло — на душе по-прежнему было пакостно. Тогда я принял душ — будто хотел смыть помои, в которых выкупался. Струйки теплой воды казались Ингиными пальцами. Ласковыми, нежными, знакомыми… Стало чуть полегче.
Я и раньше не слишком жалел доктора Марголина. Что-то подсказывало, что смерть его — не случайность. Наверное, давала себя знать интуиция… Но теперь приключившееся с ним виделось тем самым наказанием, которое судьба — пусть и не часто, но все же обрушивает на головы разного рода проходимцев. И если бы Виталик Марголин убивал новорожденных в одиночку, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы вести расследование дальше. Но оставались еще ведьмочка Альбина и господин Раскатов. Против них, на случай суда, нужны реальные свидетельские показания… Но и это — только часть правды. Главное же, теперь я был на двести процентов уверен, что Екатерина Савицкая попала в лапы Раскатову. И ее следовало спасти. Ну хотя бы попытаться… Если, конечно, она еще жива!.. Оставить ее сейчас один на один с Пал Ванычем — немногим лучше, чем убить младенца. Тем более если именно мои неуклюжие действия и затянули ее в сферу раскатовского интереса! Нет, парни: коли назвался груздем — не говори, что не дюж!
Короче, я переоделся и отправился перекусить. А потом поехал на встречу с Ингой.
Глава 56
— Привет, америкен бой! — Инга первым делом полезла обниматься.
— Привет, малышка! — Я с удовольствием ответил на поцелуй. — Хвост не притащила?
Инга непроизвольно оглянулась и помотала головой. Пушистые волосы колыхнулись на вечернем ветерке.
— Сбросила, конь в малине! Пришлось пробежаться по Гостинке… Куда направимся? — Приникла к моему уху и шепнула: — Трахаться хочется — мочи нет!
— Подожди, — сказал я. — Давай-ка прогуляемся. У меня есть кое-какие новости.
Инга посерьезнела, отстранилась, мгновенно превращаясь из красотки-соблазнительницы в сотрудницу Десятого управления Министерства внутренних дел и взяла меня под руку.
— Рассказывай!
И я рассказал. Когда закончил, она долго молчала. Похоже, для сотрудницы Десятого управления все услышанное казалось бредом сумасшедшего, и она не знала теперь как бы помягче выложить свое мнение.
Мы стояли возле Зимнего дворца. Я облокотился на парапет и смотрел в серую невскую воду.
— Вот сволочи! — сказала наконец Инга.
— Подожди… Значит, ты поверила?
Инга изумилась:
— Конечно! А разве я могла… — До нее наконец дошло. — Максима! — Ее голос сделался проникновенным. — Я ведь уже немного тебя узнала! Ты не производишь впечатления чокнутого.
— И что ты обо всем этом думаешь?
— Сволочи! — повторила она. — И никто ведь не поверит!
— Привет, малышка! — Я с удовольствием ответил на поцелуй. — Хвост не притащила?
Инга непроизвольно оглянулась и помотала головой. Пушистые волосы колыхнулись на вечернем ветерке.
— Сбросила, конь в малине! Пришлось пробежаться по Гостинке… Куда направимся? — Приникла к моему уху и шепнула: — Трахаться хочется — мочи нет!
— Подожди, — сказал я. — Давай-ка прогуляемся. У меня есть кое-какие новости.
Инга посерьезнела, отстранилась, мгновенно превращаясь из красотки-соблазнительницы в сотрудницу Десятого управления Министерства внутренних дел и взяла меня под руку.
— Рассказывай!
И я рассказал. Когда закончил, она долго молчала. Похоже, для сотрудницы Десятого управления все услышанное казалось бредом сумасшедшего, и она не знала теперь как бы помягче выложить свое мнение.
Мы стояли возле Зимнего дворца. Я облокотился на парапет и смотрел в серую невскую воду.
— Вот сволочи! — сказала наконец Инга.
— Подожди… Значит, ты поверила?
Инга изумилась:
— Конечно! А разве я могла… — До нее наконец дошло. — Максима! — Ее голос сделался проникновенным. — Я ведь уже немного тебя узнала! Ты не производишь впечатления чокнутого.
— И что ты обо всем этом думаешь?
— Сволочи! — повторила она. — И никто ведь не поверит!